А зачем?
Мы часто много говорим,
А речи наши дешевеют.
Как часто мы сказать хотим
Слова, что смысла не имеют.
Кидаем речи глухоте,
Не видя пред собою взора.
Что их услышали не те
Мы понимаем очень скоро. Читать далее
А зачем?
Мы часто много говорим,
А речи наши дешевеют.
Как часто мы сказать хотим
Слова, что смысла не имеют.
Кидаем речи глухоте,
Не видя пред собою взора.
Что их услышали не те
Мы понимаем очень скоро. Читать далее
Вошедшему сюда – возврата нет.
Средь образов зловещих оказался.
Напрасно звезды дарят яркий свет:
Ты в лабиринте вечном потерялся. Читать далее
Уже по третьему разу заказывали на всех кофе, коньячок и бутерброды, уже до безобразия был засыпан стол мятыми пачками от сигарет, а пепельницы, блюдечки и пустые грязные чашки завалены окурками, однако завсегдатаи модного подвальчика в одном из московских домов творческой интеллигенции расходиться не спешили. После ста граммов (или более – кому там было дело считать?) кто-то вдруг заговорил о предательствах, изменах, о внезапных утратах, когда из сердца, словно скальпелем, вырезывается объект горячей и всепоглощающей любви. Всем, кроме самых скрытных и затаенных душ, судя по всему, хотелось рассказать о своем заветном. Читать далее
Пока я дышу – я двигаюсь. И каждый мой вдох и выдох я посвящаю музыке. Иногда стоит отступить, иногда сдаться. Только это ничего не значит. Я на ощупь двигаюсь к цели и задерживаю дыхание, когда глаза закрываются, и уши почти не чувствуют звук. Сердце может остыть, это всего лишь мотор, механизм, есть вещи намного важней, чем глухие удары в груди. Моё тело подчиняется мне. Я танцую, значит живу.
Раз и два. Я иду искать тебя.
Ты провозгласил себя палачом и решил, что можешь безнаказанно использовать свою злость. Проследи, как искажаются благие намерения, как стираются черты лица, и ты поймёшь меня. Где же ты спрятался? Может быть здесь – под хламом в твоей душе? На этом кладбище детских воспоминаний. Кого ты смеешь обвинять в своей ненависти? Но даже если это не повториться, я всё равно найду тебя.
Зажжённое сердце не светит в ночи, как пожар не сможет согреть на морозе. Если ты загорелся идеей, ты не сможешь зажечь ею весь мир, потому что весь мир будет против тебя. Читать далее
Сидела в подвале. Встрепенулась, поняла, одумалась. Решила действовать.…
Передо мной открываются двери, и я вхожу. Перед глазами вырастает огромное помещение. Сотни кабинок, звенят, не переставая телефоны, жужжат принтеры и факсы, снуют люди. У них в руках бумаги, горы папок, отчётов, докладных, расписок. Суровые, встревоженные лица, на каждом табличка ЗАНЯТО. Быстрым, семенящим шагом дамочки в чёрно-белом рабочем и мужички в костюмчиках, удушенные галстуками, пробегают мимо не замечая или делая вид. Читать далее
Сегодня наступает ночь? И мальчик с цирковым голосом раздаёт… … приглашения?! Мы в темноте, как в ловушке… и если лжёшь только ты, я никогда не узнаю об этом. Снаружи фонари, а внутри только крики:
-Эй,… кто-нибудь видел пересмешника?!
Читать далее
I
Восходящее солнце лило мягкий свет на Зелёную Поляну, оттеняя маленькую по сравнению с деревьями вокруг фигурку старого, с сединой в шерсти, лиса, державшего в пасти за крыло огромную, неестественно большую, курицу. На мгновенье остановившись, вдыхая сладкий аромат цветов, лис закрыл глаза от удовольствия, но громкий лай собак позади, глухой, хриплый, подстегнул опытного зверя, и тот побежал, тенью скрываясь в глуби Вороньего Леса. Лес, мрачный и тёмный, служил замечательным жилищем для немногих животных. Здесь обыкновенно не появлялись охотники: они предпочитали зверствовать в шумных и светлых южных лесах.
Читать далее
Так, дорогие читатели, я окончательно отчаялась в идее систематизировать свои стихи самостоятельно – неадеюсь, с вашей помощью (выраженной в отзывах) это получится! Отдельная благодарность моим первым двум читательницам – Елене Никуличевой и Свете Чёрной!
Хоть лежи на диване, в окошко глядя,
Хоть разбейся в лепёшку за правое дело –
Через тысячи лет все забудут тебя,
И истлеет в земле наше бренное тело.
Это – стихи, написанные за прошлые годы, их ничтожная часть. В этой записи я не провела никакой селекции, просто выложила все “как есть”. Вас же, читатели, прошу сказать – что нравится, что нет.
***
Смотреть – с усталостью в глазах,
И понимать, что это – крах.
Лишь равнодушно наблюдать
За жизнью, что моей была,
Но разложилась и сгнила.
Чего-то нужно изменить…
Все заботы и беды мои – это буря в стакане
Перед отблеском будущих бед и забот,
Когда грёстное солнце над миром пылающим встанет,
И клубящимся дымом скроет кровавый восход.
Июльским утром 86-го года мы, четверо киношников, прибыли в Махачкалу, снимать интервью с Расулом Гамзатовым. До того, естественно, договорились о встрече в Союзе писателей Дагестана, где он – председатель.
Ждем. У входной двери в здание вывески нескольких творческих союзов. Подъезжает, здоровается с нами. Дежуривший на проходе парень при его появлении встал, в руках держит раскрытую книгу.
Читать далее
Сто лет одиночества определил каждому диктатору Габриэль Гарсиа Маркес. И получил за эту тезу Нобеля. Эдуард Шеварднадзе не был диктатором, но цену одиночества познал сполна.
Более полвека назад молодого провинциального комсомольского лидера приметил Василий Мжаванадзе, первый секретарь ЦК Компартии Грузии. И стал ему покровителем.
Карьеру Шеви делал по классической схеме: второй секретарь ЦК комсомола, затем, в 29 лет – первый. После – секретарь райкомов компартии, сначала на периферии, после – в столице. Заместитель министра, а в 37 лет – министр внутренних дел Грузии.
Читать далее
Каждый из нас, живущих на Земле – заложник определенного сообщества, в котором обман и предательство, к сожалению, познаются чаще, чем дружба и любовь. В силу этого даром судьбы стало для меня знакомство с человеком, который отказывался жить по законам группы. Читать далее
Проснулся я среди ночи. Сны свои, обычно, сразу же забываю, но этот запомнился.
Зажег ночник. Жена спала, даже во сне от меня отвернувшись. Подумал, может рассказать? Читать далее
За моей матерью, Кетеван Орахелашвили, 23-х лет отроду, чекисты пришли в конце ноября 1937 года, ночью. Это не стало для нее сюрпризом, еще в мае был арестован ее отец, Мамия Орахелашвили, чуть позже и мать – Мария, жившие и работающие в Москве. Оба – в прошлом профессиональные революционеры, занимавшие высокие государственные посты, позже от власти отстраненные, но отправленные на почетные синекуры. В ноябре, прямо с репетиции, забрали и мужа, Евгения Микеладзе, главного дирижера Тбилисского театра оперы и балета. Когда явились арестовывать Кетусю, няня, (Анастасия Зарубина) служившая в их доме, заявила пришедшим, что малолетних детей – двухлетнюю Тину и годовалого Вахтанга, берет на свое и Тамары Семеновны (сестры Евг.Микеладзе) содержание. Как правило, в случае ареста обоих родителей, детей изолировали от родственников в специальные детские распределители, а оттуда направляли в детские дома других городов, подальше от места жительства. Но делались редкие, не системные исключения, как и в данном случае – чекисты ничего против не имели. Однако, для легитимации опеки, в последующем следовало пройти еще много сложных юридических процедур. Эти две женщины сделали все, чтобы спасти Тину с Вахтангом от детдома, и оставить их при себе. Читать далее
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты – вечности заложник
У времени в плену.
ЗАЛОЖНИК ВЕЧНОСТИ
рассказ для документального фильма
*
Фотография — Борис Пастернак в огороде своей дачи в Переделкино.
Свидетельство очевидца:
Вот он стоит перед дачей, на картофельном поле, в сапогах, в брюках, подпоясанных широким кожаным поясом офицерского типа, в рубашке с засученными рукавами, опершись ногой на лопату, которой выкапывает суглинистую землю. Это вид совсем не вяжется с представлением об изысканном современном поэте. Мулат в грязных сапогах, с лопатой в загорелых руках кажется ряженым. Он играет какую-то роль. Может быть, роль великого изгнанника, добывающего хлеб насущный трудами своих рук. Между тем он хорошо зарабатывает на своих переводах Шекспира и грузинских поэтов, которые его обожают. О нем пишут в Лондоне монографии. У него автомобиль, отличная квартира в Москве, дача в Переделкино. Он смотрит вдаль и что-то думает среди несвойственного ему картофельного поля. Кто может проникнуть в тайны чужих мыслей? (Валентин Катаев). Читать далее