***

О, Русь моя, люблю тебя безмерной,
Бездонной, безграничною душой.
Откуда, спросишь, в ней там много места?
Ответ простой: душа полна тобой. Читать далее →

***

вечер на исходе ноября,

серый снег на глинистой дороге,

по-солдатски выстроены в ряд

церковка, мечеть и синагога, Читать далее →

Динара Керимова

Поэт, кандидат филологических наук, преподаватель, заведующая отделением журналистики Дагестанского государственного университета. Читать далее →

Я не помню, когда перестал верить в деда мороза. Возможно, никогда и не верил в него всерьез, а только делал вид, как и остальные дети, что не узнаю нашу воспитательницу Полину под толстовской бородой. Проходя после спектакля мимо комнаты воспитателей,  я увидел сквозь приоткрытую дверь, как она, спиной ко мне, откладывает на стол шапку и бороду. Помню, мне пришло в голову ощущение — только ощущение, обернувшееся в слова гораздо позже — дед Мороз —  это бездомная душа праздника, входящая под новый год во множество тел мужчин и женщин. Читать далее →

Цикл посвящается молодым ребятам, которые прошли Чеченскую войну.

Читать далее →

15 июля 2016 года похоронили Славу Палыча. Похороны выдались скромные: город не помог, а у семьи денег хватило лишь на тихую панихиду в часовне при морге и маршрутную катафалку — так у нас в городе называли самые дешёвые маршрутки с чёрными шторками, которые заказывали для перевозки покойников. Старший сын в Америке — не приехал. Младший с женой вели себя на похоронах почти незаметно: ни слез, ни речей, только один раз обратили на себя внимание, когда долго о чём-то говорили со священником после панихиды. А так — родственники как родственники, ничего особенного. Читать далее →

Она Шотландией заворожена… И еще  обязательно гуляет по улицам Таллина… В ботинках или кедах, и точно в гольфах и длинном шарфе крупной вязки, и волосы у нее русые, а глаза серые. Она часто мерзнет, но она слишком дорогая для шуб, и даже к соболям у нее отвращение, эстетическое, и к шиншиллам такое же. Только к дохлым соболям и дохлым шиншиллам, конечно. Читать далее →

– Если бы ты сейчас себя видела, девочка моя. Какая ты сейчас красивая.

От него пахло хвоей, каким-то одеколоном он пользовался таким… С запахом елки, что ли, или пихты… Ух-ты… горький на соленом теле. Ух-ты… въелся в волосы и моя кожа вся насквозь им пропитана. Я всю жизнь теперь буду пахнуть его елками… и его иголками. Исколотой его щетиной, изодранной им… так мне теперь и жить с этим… И с еловой горечью на языке. Читать далее →

Она носила узкие и короткие джинсы, так что ноги её были обнажены до колен.
Иногда повязывала на голову белый платок. Ростом была чуть ниже меня, а по городу гуляла всегда в сопровождении своей подруги, тоже невысокой, весёлой и разбитной
Наны. С Маришей я и познакомился через Нану, которая училась со мной в Университете, и давала в свободное время уроки музыки подросткам. Иногда мы встречались по вечерам у неё на квартире, где под спокойную музыку беседовали с её другом, мужчиной лет сорока, который запомнился мне тем, что спокойно и без какого-либо стеснения отрицал у человека наличие души, говоря, что это общее заблуждение. Читать далее →

Любая идея – военная, политическая, воспитательная – направлена на какой-то, хотя бы предполагаемый, контингент. Когда он – человеческий контингент, перестаёт соглашаться и не проявляет лояльности по отношению к идее, то, здесь и там, воздвигаются металлические заборы с колючей проволокой.
Внешне всё может выглядеть спокойно и прилично. Доктрина может казаться эффективной, но заборы и колючка заставляют задуматься, и, как минимум, отрезвляют сознание.  Читать далее →

«Боже, да где же этот чёртов отель?» – подумал Дмитрий, стоя на Виа Цуретти перед зданием, на котором красовалось несколько вывесок и ни одна из них не указывала на название отеля «Чентрале». «Ну и денёк сегодня!» Читать далее →

В памяти трехлетнего пацана четко отпечаталась картинка давнего 1948-го года. В большой, светлой, длинной комнате у огромного окна стоял высоченный письменный стол. Сильные руки подняли и поставили меня на него. Я побоялся упасть и, как мог, полусидя-полулежа устроился на столешнице. В окно светил внушительных размеров желтый блин, летне-осеннее северное солнце. На улице от легкого ветерка лениво шевелились деревья-великаны. Читать далее →

Читать далее →

Время

На время списаны ошибки.
А что, все стерпит и поймет.
Но время в забытье не шибко,
Зато все знает про цейтнот. Читать далее →

– Да, ты, конфеты-то бери, вон и печенье есть, мне Ирина много принесла, до следующей недели точно хватит.

Семён Моисеевич смотрел на Ивана Петровича, суетившегося с чаем возле их общего стола, а получалось, словно бы сквозь него, словно он вообще не видел своего соседа по комнате. «Шустрый» так про себя стал называть его Семён Моисеевич, как только увидел в первый раз. Читать далее →

Читать далее →

– Ой, что это там? – рыжее и пушистое.

– Хвостик? Моё. – И побежала в норку, к зеркалу. Зеркало – её лучший советник.

– Невежда, что ли?

– Да что вы, – статский, дворянин в четвертом поколении. Читать далее →