Константин Комаровских. Душегуб, или беспутная жизнь Евсейки Кукушкина (роман, часть 27)

Дни становились всё короче, а ночи всё холоднее. Но оленье одеяло хорошо грело, и они пока обходились без костра в чуме. Тихон решил поинтересоваться у шамана, будут ли новые знакомые зимовать здесь же или откочуют в другое место.

– Пойдём на Райгу, – шаман показал рукой в сторону реки.

– Но там же река большая – Кеть, а лодок у вас нет.

– Зачем лодка? Река будет твёрдая.

Тихон понял, что тунгусы будут ждать, пока река замёрзнет, чтобы перейти её по льду.

– А мы поедем на лодке. Вот заживёт полностью у Никишки рана, и поедем.

Рана зажила полностью через несколько дней. Для Тихона с Абдулом настал час прощания с гостеприимными хозяевами, а для Никишки – прощания со своей такой родной и привычной жизнью. Всё стойбище вышло на берег Кети их проводить. Тунгусы молча стояли, смотря на удаляющуюся лодку и только Никишкина мать рыдала безутешно. Тихону стало не по себе – вспомнилась собственная мать, сошедшая с ума из – за него. Будь он помоложе, он, наверно бы, заплакал. Но сейчас слёз уже не было.

Никишка сидел в носу лодки, не смея пошевелиться, он, словно, окаменел. От горя ли, от непривычной обстановки, а, может, от того и другого.

Долго плыли, не разговаривая, думая, видимо, каждый о своём. Река спокойно и не очень быстро несла их заметно потяжелевшую лодку. Опять встретился пароход, не обративший на них никакого внимания. Дул несильный попутный ветер, и они поставили парус. Теперь можно было совсем не грести. Скупое предосеннее солнце расщедрилось и выдало в середине дня истинно летнюю жару. Когда они причалили на обед к берегу, их встретили полчища гнуса. Опять дымокур на время обеда защитил их от вредных тварей. Больше всех от них страдал Тихон со своей белой кожей. Татарина они, как будто беспокоили меньше, а тунгус вроде и совсем не обращал на них внимания. Толи они его не кусали, считая своим, толи он, подавленный горем, перестал эти укусы чувствовать.

Обед был в этот раз роскошным – от большого куска оленины, что дали им в дорогу тунгусы, Абдул отрезал несколько небольших кусочков, нанизал их на тонкие таловые прутики и осторожно, чтобы не сжечь, обжарил на костре. Да ещё немного присолил сверху. Они уже вроде как совсем отвыкли от соли, пока жили у тунгусов. Так они думали. Но с солью всё же было вкуснее. А как Никишка? Он же всю жизнь ест мясо без соли. Об этом Тихон осторожно, чтобы не обидеть, спросил у нового товарища. Оказалось, что тунгус соль знает:

– Соль – хорошо. Сокжой кушает соль. Тунгус – соль мало.

– Он говорит, что дикие олени лижут соль на солонцах – есть в тайге такие места, где в земле много соли. Только таких мест мало, и у тунгусов поэтому её тоже мало. А солонцы я тоже знаю. У нас дома диких оленей уже почти нет, а вот лоси и козы на солонцы приходят. Охотники на этих солонцах их подкарауливают. Поэтому мало осталось коз и лосей, а скоро, наверно, всех выбьют.

– Не выбьют. Сибирь – то большая, места много, хватит и козам, и людям. Правда, Никишка? – смеясь, обратился к тунгусу Тихон.

Бедный Никишка чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он плохо понимал русский язык и ориентировался в разговоре больше по интонации и мимике своих собеседников. Абдул в силу своих небольших познаний тунгусского языка старался ему помочь. Но познаний этих хватало далеко не всегда. Вот и сейчас тунгус не понял, почему развеселился его начальник, каковым он, видимо, считал Тихона. И опять сказал:

– Соль – хорошо, сокжой – хорошо.

– Ничего, научится. Парень он, видно не глупый, поймёт всё по ходу дела. А ты ему помогай, будь ему учителем русского языка. Ведь ты же учился в гимназии! А может, ты его хочешь по – татарски учить? Да ты не обижайся, я ведь, как говорится, любя, – опять развеселился Тихон.

– Обиделся бы, если б не знал тебя хорошо. А у нас теперь, что русский, что тунгус – всё равно. Все трое мы теперь беглецы, скрываемся от добрых людей, хоть и по разным причинам.

– Ну, уж, не ото всех людей скрываемся, от полиции только.

– А как ты знаешь, что какой – то человек не выдаст тебя полиции?

– Я этого, конечно, не знаю. Только зачем ему меня выдавать? Тем более, что он не знает, кто я. Болтать только не надо.

Читайте журнал «Новая Литература»

– Так, мы вроде и не болтаем. А учить его надо. Давай ему рассказывать, показывая на вещи. Начнём учёбу? – засмеялся Абдул.

– Это мясо, – Абдул показал пальцем на оставшийся ещё довольно большой кусок оленины.

– Олень, – возразил тунгус.

– Олень он, когда бегает, а теперь мясо. Вот и научи его, у них, видно, свои понятия обо всём. Ну, ничего, поймёт. Нож, – сказал он, взяв в руки нож.

– Нож – хорошо, – высказал своё мнение тунгус.

– Хорошо, конечно, хорошо. Вот не очень хорошо только, что ты не понимаешь, что научить тебя хотят по – русски говорить.

На этом урок русского языка закончился, и лодка вновь пошла вниз по реке. В устье Чачамги вошли через два дня. Оказалось, что Никишке эти места хорошо знакомы. Он даже начертил на песке прутиком схему впадения Чачамги в Кеть.

– А мы ещё говорили, что тунгусы дикие. Он, видно, больше классов кончил в гимназии, чем ты,- развеселился Тихон, увидев рисунок. Взяв у тунгуса прутик, он нарисовал вверх по Чачамге стрелку. Тунгус заулыбался:

– Чачамга – хорошо. Тунгус знает.

Чачамга оказалась на самом деле «хорошо» – не очень широкая, но достаточно глубокая и спокойная. Медленное течение её без особого труда преодолевалось усилием двух распашных и одного кормового вёсел, тем более что на распашных теперь сидело два человека. Тунгус быстро понял, что от него требуется и грёб достаточно ловко, не сбиваясь с такта с Абдулом. Парус помогал мало, так как узкая река проложила себе путь в сплошном лесном коридоре, где ветер почти не ощущался. Весь день, пока не пришло время пообедать, они без остановки продвигались вдоль зелёных ещё её берегов. Однако если внимательно присмотреться, можно было уже заметить кое – где желтизну листьев. А по ночам без костра стало совсем холодно. Парус уже не грел. Холодно стало даже Никишке в его летней парке.

– Олень надо, сокжой, – говорил он, греясь возле костра.

– Да, олень – это неплохо, – подтвердил Тихон, вспомнив оленье одеяло в чуме. – Но где его взять? Хоть бы вышел какой сокжой на берег.

Однако никакой сокжой на берег выйти не захотел. А вот коряг на реке становилось всё больше и больше. Они сильно замедляли продвижение беглецов на юг, в непроходимость страшно заболоченной среднесибирской тайги. А вскоре встретилось и совсем непреодолимое, как им показалось сначала, препятствие – большой лом, как назвал его Абдул, – огромнейшее нагромождение упавших деревьев, полностью перегородившее реку. Вода с громким журчанием быстро пробивалась меж упавших давным – давно мёртвых таёжных гигантов, лодке же пробиться было совершенно невозможно. А ветер свистел в верхушках беспорядочно наваленных в абсолютном беспорядке стволов. Как будто какой – то злой дух в страшной злобе вырвал с их с корнем и бросил в реку, чтобы навредить людям, что упорно стремились в его владения. Может, он хотел наказать за неправильное поведение Никишку? Но нет. Деревья, судя по оголённым стволам, упали сюда давно, задолго до никишкиного преступления.

Они приткнули лодку к берегу, устроили совет.

– Что, Никишка, большой этот лом? – спросил Тихон тунгуса, показывая рукой на громадную бесформенную деревянную гору, так некстати возникшую на их пути.

– Большой, большой, – обрадовался тунгус, видимо, потому, что понял смысл обращённых к нему русских слов.

– Какая уж тут радость! Скажи лучше, что делать.

Но на сей раз Никишке не хватило познаний русского языка для понимания заданного ему вопроса. И он снова сказал:

– Большой лом, большой.

– Вот и поговори с ним, – печально рассмеялся Тихон. – А ты что думаешь? – обратился он к Абдулу.

– Давай пройдём берегом, посмотрим, как далеко этот лом забрался наверх по реке.

Пройти по берегу оказалось не совсем просто – никакого даже намёка на тропу, хотя бы звериную, не было. Берег густо зарос непроходимыми кустами краснопрутника, чуть дальше стояли огромные угрюмые деревья, меж которыми мелкий подрост тоже не давал возможности для свободного продвижения. Вот тут – то по – настоящему пригодился Никишка. Он удивительно ловко орудовал своей пальмой, прокладывая путь своим новым друзьям. И как зверь находил наиболее проходимое место. Но всё равно продвижение к началу лома заняло много времени.

– Да, не меньше версты, наверно. Сами – то прошли, а как лодку протащим, она ведь тяжёлая? Придётся прорубать более широкую дорогу.

– А как по – другому? Придётся рубить.

Воевать с тайгой, чтобы можно было волоком протащить за лом лодку, пришлось чуть не целых два дня. Наконец, совсем измотанные, они спустили лодку на воду за ломом. Дело шло к вечеру, пришлось заночевать.

– А если ещё пара таких ломов? Так мы до Ингузета не доберёмся, замёрзнет река, будет твёрдой, как говорил шаман.

– Если бы она сразу стала твёрдой! Знаешь, сколько надо ждать, пока по льду можно будет идти? С месяц, не меньше!

Но злой дух, видимо, ограничился одним только наказанием – больше ломов до устья Ингузета не попалось, и через два дня они почуяли запах костров, а вскоре и увидели стойбище тунгусов. Они причалили лодку к берегу и пошли к стойбищу. Никишка, видимо, чего – то опасаясь, остался около лодки. Шаман встретил Тихона с Абдулом как старых знакомых. Пригласил к костру, около которого сидело несколько человек. Положил перед гостями по куску варёного мяса. И что – то стал говорить своим людям. Два тунгуса поднялись и ушли в тайгу. Вскоре вернулись с оленем, ведя его на ремне, привязанном к ошейнику. На спине оленя было что – то вроде седла.

– Совсем, как собаку, – подумалось Тихону. Но вслух он ничего не сказал, боясь обидеть хозяев.

– Это учуг Инниксе. Я обещал, – сказал шаман, показывая на Никишку.

– А как же он в лодке его повезёт?

– Не надо в лодке. Вы в лодке, он берегом, на учуге.

– А не сбежит он от нас? – тихо спросил Тихон Абдула, когда шаман по каким – то своим делам отошёл от костра.

– Некуда ему бежать. Это мы с тобой бежим от полиции. А в нас он видит своё спасение. Он хоть и дикий, а понимает, что к чему.

– А может, и нам пересесть на оленей?

– Не выйдет. Во – первых у нас нет оленей. Но это не главное – можно попытаться их купить прямо здесь, у тунгусов. А второе – самое главное – мы не умеем на них ездить. Это же не кони! Так что, грести нам придётся с тобой снова вдвоём.

За Ингузетом река значительно уменьшилась в размерах, в некоторых местах кусты одного берега касались кустов другого. А берега кое – где превратились в сплошное болото. Даже дитя этих мест – Никишка с большим трудом находил проходимый для его учуга путь, и периодически Тихону с Абдулом надо было останавливаться, поджидая своего нового друга. Оленина, которую им дали в родном Никишкином стойбище, давно была съедена. Рыба в рваную сеть попадала плохо, впервые беглецы почувствовали голод. Кедровые орехи немного этот голод утоляли, но что это для трёх молодых мужиков!

– Ты же обещал сделать морду, – в сердцах сказал Тихон Абдулу, когда они утром вытрясли всего несколько мелких рыбёшек из жалких остатков сети.

– Надо остановиться на целый день.

– Ну, так, остановимся.

А на реке уже стали появляться забереги, вскоре же выпал и первый снежок. И только костёр спасал их от ночного холода. Хорошо, хоть купили у Акентия два не очень новых зипуна. А на костёр уходило много времени, не всегда рядом оказывалось достаточно топлива, хоть и находились они в совершенно нетронутой человеком тайге – то сплошь сырьё, то березник, который никак не хотел разгораться. Хорошо, хоть спичек было много – ещё в Стрелке сделали они очень большой запас. Татарин вспомнил про кресало и трут, чем иногда ещё пользовались в его деревне татары, когда у них не было спичек. Но поблизости ни одного камешка, лишь иногда песок, а в основном глина да болотная грязь. Иногда попадался сухой и высокий берег. Вот в таком месте они и остановились, чтобы сделать морду. Это было устье ручья, сплошь заваленного упавшими деревьями и заросшего густыми кустами. Сначала Абдул устроил на реке котец – загородку из толстых веток с узким выходом в округлый закуток.

– Рыба будет заходить в это узкое горло, как в бутылку. А оттуда выйти не сможет.

А потом принялся за морду. Тихон с Никишкой старательно ему помогали. К концу дня морда – сплетённая из тонких веток краснопрутника коническая корзина – была готова. Установили её в самом устье ручья. Ужинать в тот вечер пришлось одними орехами да брусникой, что росла около их теперешней стоянки, ведь даже вяленая рыба, которую они в большом количестве заготовили летом, давно была съедена.

– Никишка, ты бы попробовал лук сделать, ведь предки твои, да и наши, наверное, тоже охотились с его помощью.

Бедный Никишка тщетно старался понять, о чём его просят. Но подготовки по русскому языку ему не хватило. Поэтому он только смущённо смотрел на своего нового нюнгэ и молчал. Костёр своими бликами освещал широкоскулое добродушное лицо молодого таёжного изгоя, немного грел, но русского языка толком не знал и костёр. Хотя он был спасением и для тунгуса, и для русского в эту холодную предзимнюю уже ночь.

Абдул подбросил в огонь дров, стало светлее. Потом он взял в руки большую ветку, согнул её в дугу, посередине положил другую ветку и потянул её, как натягивают тетиву лука при стрельбе. И тут тунгус сообразил, о чём его просят.

– Инникса делай, – радостно заулыбался он.

– Завтра будешь делать, а сейчас давай спать. Вот запалим пару берёзок, если загорятся, станет и потеплее, может и уснём.

Береста на длинных поленьях вспыхнула почти мгновенно, осветив на короткое время речной берег. Но очень скоро огонь, словно застеснявшись чего – то, стих. А на почерневших берёзах осталось только несколько тлеющих пятен. Тунгус быстренько нащипал оставшейся бересты, подложил тонкие берестяные полоски к одному из таких пятен и начал старательно дуть. Береста загорелась. Он пододвинул несколько не полностью прогоревших сосновых сучьев, продолжая подавать воздух из своих молодых лёгких. Загоревшаяся берёза отблагодарила своим теплом тунгуса за его старание и упорство. Подбросили ещё пару толстых сырых берёз. Они, тоже ярко вспыхнув вначале, загорелись ровным большим огнём. Стало так жарко, что пришлось даже отодвинуться от костра.

Ночью никто из них не проснулся – так умотали их неотложные жизненные дела. Утром, проснувшись, увидели, что снег растаял – не пришло ещё время для его постоянного здесь нахождения. Но всё равно было холодно, промозглый ветер пронизывал насквозь. Накинутый сверху зипун хорошо защищал от холода, но работать в такой многослойной одежде было неловко. Поэтому надевались зипуны только на ночь, а днём Тихону хватало уже порядком истерзанного тайгой купеческого редингота. Когда – то шикарный бешмет Абдула тоже имел совсем не шикарный вид.

Жёлтые листья уже почти полностью слетели с берёз, и только ёлки да пихты всё ещё хвастали своей яркой зеленью, когда днём солнце вдруг решало поласкать природу своими яркими лучами. В пасмурную же погоду эти ёлки угрюмо чернели, сливаясь с общей чернотой тайги.

– А где твой учуг? – спросил Никишку Тихон.

– Там, – показал тот вглубь леса. – Там ягель, здесь нету. Учуг надо много ягель.

– Так он же может убежать!

Никишка понял, что говорит нюнгэ, поэтому радостно разулыбался:

– Маут, – сказал он и показал рукой вокруг своей шеи.

– Это он говорит, что привязал оленя за шею арканом. Помнишь ведь, что на оленях у тунгусов ошейники, как на собаках. Хомут на него не наденешь – рога не дадут, – рассмеялся Абдул.

– Ты всё – таки проверь, как там твой учуг. А мы проверим, попалась ли рыбка.

Рыбка попалась неплохо. Крупной, правда, не было, но не до жиру – быть бы живу, почти довольный, пробурчал Тихон. Они вытрясли рыбу из морды в мешок, а вот из ловушки котца не получилось. Вот она, рыбка, тут! Но в руки никак не давалась. И даже, когда казалось, что ухватил её рукой, тут же выскальзывала снова в воду. А вода уже холодная, руки начинает сводить судорога.

– Ну, и что? Так и не вытащим?

– Погоди, вытащим. Надо черпак сделать.

– Да, подсачек надобен, – вспомнил Тихон свою рыбалку на Енисее. – Может, из сетки сделаем?

– Из сетки можно, но она ещё нам сгодится. Из краснопрутника, вон его сколько, – показал рукой Абдул на берег, сплошь заросший кустами с длинными тонкими ветками   красноватого цвета.

Пока они возились с черпаком, взошло полностью солнце, стало светло вокруг и даже как – то на душе вроде посветлело. Орудовать черпаком было не очень удобно, но всё – таки большинство рыбы удалось вытащить. Появился тунгус, тоже чем – то довольный.

– Ну, мы обрадовались, что рыбки поймали, с голоду теперь не подохнем, а ты чему радуешься, лесной человек? – весело спросил тунгуса Тихон. Тот, хоть и не понял слов, видя весёлое настроение своего нового нюнгэ, ещё шире разулыбался:

– Учуг – хорошо, ягель – много. Другое место, – выдал он свой подходящий к случаю запас русских слов, потом ещё что – то стал объяснять по – тунгуски.

– Он говорит, что перевёл оленя на другое место, так как он скушал весь ягель. Около стойбищ они пускают оленей свободно, те сами находят подходящее место, где много корма. А здесь он боится – место незнакомое, а олень всего один.

– Слушай, я вот что подумал. А может, он по – татарски понимает? Ведь живут – то здесь близко друг от друга татары и тунгусы.

– Не так уж и близко. Тунгусы больше к северу. До Чулыма они не доходят. А татары не живут севернее Чулыма.

– Но ты же сам рассказывал про вашего немого палача, который понимал и по – татарски, и по – тунгуски.

– Понимал. Откуда у него это понимание – не знаю. Может, совсем маленьким с тунгусами жил, может, когда тунгусы к нам приходили, научился – не знаю. Я ведь не всё время дома жил. А попробовать можно. Киль манда, – обратился он к тунгусу. Тот опять радостно улыбнулся, подошёл к Абдулу и что – то сказал ему, чего Тихон не понял.

– А ведь ты оказался прав – по – татарски он лучше понимает, чем по – русски. Говорит, что как – то целую зиму их стойбище было около как раз нашей деревни. Тогда он был ещё совсем мальчишкой, и его часто посылали в деревню то за тем, то за этим. Я в это время, видно, был на учёбе, поэтому и не знаю этого. Так что теперь будет легче с ним толковать.

Абдулу на самом деле стало легче, а вот Тихону, пожалуй, даже труднее, так как в нелепую смесь разноязычных слов добавился и незнакомый ему татарский язык. И он уже пожалел, что надоумил Абдула выяснить языковые познания тунгуса. А самому тунгусу, видно, тоже стало труднее – он постоянно путал татарские и русские слова, и, смутившись, переходил на тунгусский.

– Всё, говорим только по – русски, – вроде бы весело, но в форме приказа, сказал Абдулу Тихон. – Надо учить его русскому, а то ведь мы с ним намучаемся.

– Поехали? – довольный сытостью, спросил Тихон.

– Поздно. Солнце уже заходит. Ехать надо утром.

Утром пасмурное небо грозило вот – вот разразиться дождём. Но они всё равно поехали. Однако на сей раз уехать далеко не получилось. Речка вскоре превратилась в совсем небольшой ручей, а вокруг, сколько глаз хватало, простиралось огромное болото. Только кое – где виднелись острова леса.

– А ведь, однако, и приехал, – сказал Тихон, попробовав, не выходя из лодки, ступить ногой в зеленоватую болотную хлябь. Нога его не встретилась с твёрдым дном. Он снял с уключины весло – оно погрузилось чуть ли не полностью, также не достигнув чего – то прочного. – Это и есть тот большой хой, про который говорил шаман. Поворачивать надо на прежнюю стоянку, там хоть земля твёрдая. А где наш тунгус, уж не сбежал ли?

– Куда ему от нас бежать? Он парень не дурак, понимает, что без нас ему хана. А повернуть – то ведь и не получится. Надо кормой вперёд ехать, в болото лодку совать не надо, запутаешься в траве.

Они поплыли вниз по почти незаметному течению кормой вперёд.

– А вот и наша потеря, – улыбнулся Тихон, показав рукой на сиротливо стоящего на их прежней стоянке тунгуса.

– А почему он без оленя?

– Подъедем, выясним. Что – то здесь не то.

– Что случилось, гирки? – спросил Тихон, когда они вытащили лодку на берег.

Широкое лицо тунгуса было настолько печальным, что сразу стало понятно, что произошла какая – то большая беда.

Тунгус от волнения и горя забыл все русские и татарские слова. Начал сбивчиво                   рассказывать на своём языке, дополняя рассказ красноречивыми жестами. Тихону, который из всех его слов знал только – амикан и учуг, стало ясно, что нет больше учуга, и виноват в этом амикан.

– Понятно, олень же был привязанный, убежать не мог. Но ведь этот чёртов амикан может и к нам пожаловать в гости. И особенно будет интересно, если он надумает навестить нас ночью. Надо как – то опередить его.

– Всего оленя за раз он не съест. Придёт к нему ещё раз, когда проголодается. Медведи всегда так поступают, рассказывали наши деревенские охотники.

– Но хватит ли мощи наших браунингов, чтобы завалить его, он ведь большой? А пулька – то у браунинга всего ничего.

– Хватило же хакасу!

– А я не интересовался, наповал тогда это получилось или нет – не до этого было. Да и медведь, наверно, крепче на рану, чем человек.

– Но другого – то выхода нет. Никишка своей пальмой поможет, он ведь тогда одной пальмой порешил того амикана. Постарайся ему растолковать наше положение.

Абдул начал объяснять, как обычно, больше по – татарски. Тунгус сначала угрюмо и безучастно смотрел на реку. Но постепенно выражение его лица изменялось, и он уже заинтересованно стал что – то спрашивать. Абдул показал ему пистолет. Пистолет не произвёл на тунгуса никакого впечатления, видно, уважением его пользовались только большие ружья. Тихон понял его сомнения. Он поднял пистолет и выстрелил в осинку толщиной с руку. Пуля прошила её насквозь. Тунгус радостно заулыбался:

– Маленький ружьё – хорошо.

– Сейчас уже поздно. Это здесь, на поляне, ещё что – то видно, а в тайге уже совсем темно. Промахнуться нам нельзя – не доберёмся до Мариинска, ежели промахнёмся. Амикан – серьёзный господин, шутить не любит. Так что, давайте ужинать и думать, как жить нам дальше.

На ужин снова была рыба. Никишка, правда, набрал и немного клюквы.

– Кислая шибко, но есть её надо, всё приятнее, чем пихтовый отвар, – заключил Тихон, дожёвывая последние ягоды.

– А что это ты про пихтовый отвар вспомнил?

– Ты знаешь, что такое цинга? – спросил Тихон вместо ответа.

– Не знаю, расскажи.

– А это, когда зубы расшатываются и выпадают, а из дёсен идёт кровь. Чтобы этого не было, надо всякие овощи и травку есть. Или пихтовый отвар пить, ежели нету овощей, – просветил татарина Тихон, как тогда, на каторге, просветил его артист.

– А ведь всю ночь придётся костёр жечь, а то в темноте пожалует незваный гость. Пока ещё мало – мало видно, надо дровишек побольше приготовить.

Спать этой ночью пришлось немного – и за костром надо следить, и разговоров серьёзных возникло много. Положение было не самое лучшее и не самое понятное. Судьба загнала их в угол – впереди непроходимое страшное болото, назад – тоже некуда, да и нельзя из – за Никишкиного наказания.

– Зимовать здесь придётся. Что – то надо придумывать с жильём. Избушку срубить не получится – времени не хватит, да и плотники мы какие… Что думаете, друзья – преступники? Ты понимаешь, Никишка, что я говорю? Дю надо делать, а то просто замёрзнем и кончится наше путешествие.

– Дю – хорощо. Надо сокжой.

– Так, где его взять? Что – то придумывать надо без сокжоя.

– Для начала сделаем навес из лапника. Никишка, знаешь, как делать? – Абдул взял валявшуюся поблизости пихтовую ветку, поставил её наклонно на землю около себя. Никишка понял, радостно закивал головой:

– Тунгус знает.

– Но сначала надо с амиканом разобраться, а то ведь и ни навес, ни даже дом не спасёт.

Завтра, как окончательно рассветёт, поведёшь нас к своему амикану. Будем стараться подойти не дальше, чем на двадцать – тридцать шагов. Стреляем оба одновременно. Ты в шею, я в сердце. Делаем по два выстрела подряд. А ты, – Тихон обратился к Никишке, – в случае чего пальмой своей поможешь.

Тихон поднял лежащую рядом с тунгусом пальму и показал, что надо делать Никишке:

– Амикан, – он нарисовал рукой в воздухе медведя, – ты его пальмой, – он пронзил воображаемого зверя пальмой, – понял?

– Тунгус делай хорошо, – вроде бы понял Никишка.

– А теперь надо хоть немного поспать.

Поспать получилось в самом деле немного – солнце уже робко пробивалось своими рассеянными лучами сквозь серость утреннего предзимнего уже воздуха, а скоро и совсем рассвело. Интернациональный отряд двинулся на спасение своей жизни. Тихону вспомнилось, как они спасали эту жизнь на пароходе. А ведь похожее положение, сказал он сам себе.

Небольшой почти чёрный медведь стоял на всех своих четырёх лапах около останков добытого им оленя. Завидев врагов, он не бросился на них в атаку, а только чуть пригнул голову и негромко зарычал, видимо, предупреждая, что добыча эта его и никому он её не отдаст. Тихон и Абдул с пистолетами наготове осторожно приближались к своему врагу, к угрозе своей жизни. Никишка шёл чуть в стороне и сзади от них. Когда Тихону подумалось, что осталось не больше двадцати шагов, он кивнул головой татарину. Звук четырёх пистолетных выстрелов многократно повторило эхо. Медведь ткнулся мордой в землю, но тут же выпрямился и прыгнул на своих обидчиков, едва их не достигнув. Ещё два выстрела и удар тунгуса пальмой оборвали жизнь молодого хозяина этих мест.

– Не ходи, – крикнул тунгус, когда Тихон сделал шаг к поверженному врагу. – Он иди.

– Подожди, не спеши, как бы он не оклемался.

Но не оклемался лончак, как назвал его тунгус, пояснив, что родился он в прошлом году,  а сейчас уже почти взрослый. Подождав ещё немного, победители подошли с пистолетами наготове вплотную к поверженному зверю. У Тихона и Абдула дрожали руки, какое – то время они не могли произнести ни слова. Тунгус же наоборот был абсолютно спокоен. Однако свою страшную пальму держал тоже наготове. Вдруг по медвежьей шкуре прошла судорога, и он даже приподнял голову. Тихон совсем уже было собрался выстрелить ему в ухо, но тунгус жестом его остановил. Постояли ещё немного. Никаких движений, голова расслабленно склонилась на бок, язык вывалился из пасти – зверь был окончательно мёртв.

Тихон немного пришёл в себя, полностью поверив, что медведь больше уже не прыгнет.

– А что, едят медвежье мясо? Шкуру, я понимаю, надо использовать, она нам ещё как пригодится, а вот мясо – не знаю.

– Хорошее мясо, не хуже оленины, я не раз пробовал. Правда, Никишка?

– Амикан – хорошо, – довольный, сказал тунгус и показал даже, как он будет кушать этого амикана.

На разделку медвежьей туши ушёл чуть ли не весь день. А пока они переносили мясо до своей стоянки, совсем стемнело. Первым делом, по совету Никищки, они пожарили на костре печень, нанизав её кусочки на прутики. Наелись до отвала впервые за несколько последних дней.

– А не испортится мясо, ведь ещё не совсем холодно?

Тунгус, на удивление, сразу понял, о чём заботится его нюнгэ. Он взял большой кусок и отнёс к реке, завязал его ремнём, что остался от маута и опустил в воду. А шкуру медвежью вверх мездрой разбросил подальше от костра на толстые кусты – пусть птички поработают.

– Так хорошо, – абсолютно счастливый сказал он.

– Эту ночь можно и поспать, – Тихон положил в костёр три толстых берёзовых ствола, а сам улёгся на лапник рядом.

Поспать впервые за много ночей удалось хорошо. Раза два всего пришлось подбрасывать в костёр дров, так как ночь выдалась тёплая для поздней осени. Однако рассчитывать, что и дальше ночи будут такими же тёплыми, не приходилось – наши герои прекрасно знали суровую сибирскую природу, когда зимой тайга звенит от холода, а не успевшие спрятаться малые птички замертво падают на ледяную землю, покрытую огромными снежными сугробами. Птицы покрупнее – глухари, тетерева, рябчики – согревались ночью в этих сугробах, а вот у мелочи птичьей это не всегда получалось. Даже царь природы – человек – мог выжить только в тёплом жилище. И беглецы прямо с утра приступили к строительству. К вечеру большой навес из толстых веток, накрытых пихтовым лапником, был готов.

– Хорошо, – довольно растянулся около костра Тихон.

– Хорошо, пока нет сильных морозов, а когда начнётся настоящая зима – тяжко нам будет. Надо что – то потеплее придумывать.

– Топоры, пила у нас есть, а вот плотники из нас какие? Ты хоть раз рубил избу?

– Не рубил, только видел, как другие рубят, да и то раза два всего. Так что, не получится у нас толком сделать избу. Но можно сделать старое татарское жильё – похоже на чум, но много теплее. Один такой шалаш у нас в деревне сохранился. В нём, правда, никто уже не жил. Я помню, как он сделан – складываются брёвна, как жерди чума, а сверху всё это обкладывается дерном. Внутри печь или костёр, если нет печи.

– Я тоже ничего путного не могу предложить. Будем строить шалаш. Дю будем строить, – весело сказал Тихон, обращаясь уже к Никишке.

– Дю – хорошо, – заулыбался тунгус. Неизвестно было, понял ли он, что надумали строить его спутники.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.