Константин Комаровских. Душегуб, или беспутная жизнь Евсейки Кукушкина (роман, часть 28)

Утром началась заготовка леса для нового жилища. Потребовалось неделю на то, чтобы навалить, распилить и притащить заготовленный мелкий сосняк и ельник. Ещё неделю они неумело собирали свой шалаш, постоянно споря, как это лучше сделать. Наконец, не очень красивый, но вроде бы прочный остов стоял в нескольких саженях от реки. Река же к этому времени уже кое – где полностью замёрзла, но кое – где большие полыньи говорили, что настоящая зима ещё не наступила. Строители торопились – надо нарезать дёрну, пока земля не замёрзла до каменной твёрдости. Но вот и это было сделано. Небольшой вход в шалаш завесили сложенным вдвое парусом. На пол в шалаше набросали много лапника, а в центре зажгли костёр, как это было в настоящем тунгусском чуме. Тепло разлилось по всему шалашу, вселяя надежду на спасение. И даже пар, что шёл от высыхающего дерна, не мог испортить хорошего настроения зимовщиков. Особенно радовался Никишка – ведь это был почти его родной чум.

– Дом готов. Но его ведь надо всё время топить. А как навалит снегу, тяжко будет нам заготавливать топливо. Так что давайте прямо сейчас начинать это дело. Недалеко от медведя стоят несколько сушин, их надо взять. Да и берёз надо навалить.

Началась заготовка дров. А с неба уже вполне серьёзно падал снег. И уже не таял – начиналась долгая зима. Дрова были сложены в большую поленницу – совсем, как в настоящей деревне. Спички старались экономить, поэтому костёр полностью не тушили. С некоторым удивлением зимовщики обнаружили, что запасы медвежьего мяса не бесконечны. Пришлось снова взяться за рыбу. Но сейчас уже надо было вырубать лёд, чтобы добраться до морды, в которую рыбка не очень хорошо, но всё же попадалась. На снегу появилось множество разных следов, а зайцы натоптали целые тропы. И Абдул вспомнил о своём детском развлечении – ловле зайчиков. Но из чего сделать петлю? Он постарался объяснить это тунгусу, который с каждым днём всё лучше понимал по – русски. Тунгус на сей раз прекрасно его понял. В дело пошла оленья жила с удочки – гиды. И через пару дней они уже лакомились первой зайчатиной. Тунгус не забыл наказ своего нового нюнгэ – сделал лук, на тетиву которого использовал остаток всё той же гиды. Несколько лиственничных стрел он несколько дней сушил под потолком шалаша. И вот они вышли на охоту. Земля уже крепко промёрзла, а снегу было ещё немного. Поэтому шли ходко вверх по реке. До обеда не увидели ничего, кроме мелких певчих птичек да кедровок, на которых тунгус не обратил никакого внимания. И вдруг чуть ли не из под ног с шумом вылетел глухарь. Не пуганый ещё, он уселся на почти голую сосну совсем недалеко от охотников. И тут тунгус преобразился – это было его родная стихия. Он знаком велел своим спутникам остановиться, а сам осторожно стал медленно приближаться к глухарю. Тихон с Абдулом зачарованно смотрели на эту первобытную охоту. Подойдя чуть ли не вплотную к сосне, на которой сидел глухарь, тунгус осторожно поднял лук, положил на него стрелу и спустил тетиву. На удивление своим спутникам, он попал в птицу. Но силы стрелы хватило только на то, чтобы сбить глухаря с дерева. Со стрелой в крыле огромная птица шустро побежала прочь от охотников. Тут уж за ней бросились они все. И долго бы пришлось им бегать по тайге, если бы не затормозил в кустах бедный глухарь, застряв в них торчащей в его теле крепкой листвяжной стрелой. Тунгус первым схватил свою добычу и с радостным каким – то гортанным возгласом перекрутил её шею. Теперь была и птица. Смерть от голода им не грозила.

Тунгус ходил на охоту каждый день, принося то глухаря, то пару рябчиков, то несколько белок. Однажды вернулся крайне возбуждённым.

– Что случилось, гирки? – спросил удивлённый этим возбуждением Тихон. – Снова амикан?

– Соболь ходил. Много ходил. Кулёмка надо делать.

– Это что ещё такое?

– Ловушка это такая на соболя, – ответил за тунгуса Абдул.

– А зачем нам соболь, его что, есть можно?

– Есть его нельзя, а вот шкурка у него дорогая. Если выйдем к людям, продать можно.

– Если выйдем, – горько усмехнулся Тихон. – Сзади людей, которым эти шкурки были бы нужны, нет. А впереди это чёртово болото, где они тоже ни к чему.

– Я смотрю, ты уже стал сомневаться, что выйдем? Ведь сам же наметил такой план жизни.

– Сам – то сам. Да только вот сомнения появились… А соболя того надо попытаться поймать – может, и пригодится, да и делать – то особо больше нечего. Так что, давай, Никишка, командуй, как изготовить эту кулёму.

На следующий день сделали три кулёмки чуть дальше соболиных следов. Сделали не полностью, так как не было ещё основного хитрого устройства – сторожков. Их Никишка старательно вырезал ножом из кедрового полена на следующий день. На приманку он выложил кишки рябчика и белок. И два дня не ходил на охоту в это место, чтобы не пугать соболя. На третий день к вечеру он вернулся с добычей – шкурка коричневого с проседью соболя так и переливалась, блестела в свете костра. Однако вскоре красота эта исчезла под руками тунгуса, когда он начал делать с ней то, что положено делать в таких случаях. Но через неделю, просохнув на правилке под крышей шалаша, она вернула свою красоту.

Татарин, знавший толк в пушнине, довольно высоко оценил её качество:

– Пару целковых можно в Минусинске за неё взять.

– А в Мариинске? – смеясь, спросил Тихон.

– А это – посмотрим. Только надо не одну шкурку, много.

Но много не получилось – то ли соболя было здесь мало, то ли распугали его своим присутствием люди. Попался ещё один – и как отрезало. Поставили ещё две кулёмки – никакого толку.

– Надо далеко ходить, – заключил Никишка, когда они обсуждали, почему не ловится больше соболь. – Собаку надо.

Читайте журнал «Новая Литература»

Тихону вспомнилась Найда, вот бы её сюда. Но Найда осталась далеко, и никогда он её больше не увидит. Как не увидит и Катерину. И вдруг снова сомнение закралось в его душу – а правильно ли он сделал, обменяв такую сытую и тёплую жизнь в Шушенском на теперешний холод и полуголодное существование. Но раз так тогда решил – значит, правильно. И постарался уйти от этих мыслей в суровую реальность теперешней своей жизни.

А реальность эта становилась всё более суровой – глухари попадались редко, а те, которых они видели, не подпускали на выстрел из лука. Мороз же с каждым днём набирал силу. И дрова, заготовленные, как поначалу казалось, на всю зиму, заканчивались. Вблизи стана было вырублено всё более – менее подходящее для костра, приходилось по глубокому уже снегу готовить и носить их издалека, что выматывало в конец силы, не подкрепляемые скудной кормёжкой, так как охота перестала давать достаточно пищи. Никишка уходил на охоту всё дальше и дальше, возвращаясь с двумя – тремя рябчиками. Крайне редко попадался косач – это уже считалось удачей. Они даже съели мясо тех соболей, которых вначале выбросили, посчитав их несъедобными.

Какой бог – Иисус, Аллах или Дуннэ мусун, вздумал им помочь, неизвестно, но на следующий день они, отправившись на охоту втроём, увидели за излучиной реки двух диких северных оленей, которые спокойно копытили ягель в глубоком снегу. Первым их увидел Никишка. Он приподнял руку, останавливая своих спутников, и показал молча на оленей. До них было не больше двадцати сажен. Тихон с Абдулом вытащили пистолеты. Звуки выстрелов, прозвучавшие почти одновременно, тайга повторила многократным эхом. Один из оленей упал, другой исчез в прибрежной тайге.

Снова появилось достаточное количество пищи, а шкура оленья дополнила медвежью, которую Никишка умудрился довольно хорошо выделать и носил на себе, как шубу. Выглядела эта одёжка совершенно нелепо, зато спасала от усиливающегося с каждым днём холода.

Дни же становились всё короче, а ночи казались бесконечно длинными.

– Какой сейчас месяц, как думаешь, – спросил как – то Тихон Абдула.

– Декабрь, наверно, а может, уже январь.

– В конце декабря ведь день становится длиннее.

– Пойми, длиннее он стал или нет! А вот, что холоднее – это точно. В чирках ноги – как будто босиком идёшь по снегу. Обморозимся ведь. Надо что – то придумывать с обутками. Никищка, унта надо, – обратился Абдул к тунгусу, показав на ноги.

– Унта – хорошо. Тунгус делает.

И он начал делать. Сначала выделал камусы, что сняли с добытого оленя, потом отрезал от медвежьей шкуры куски, покрывающие ноги, медвежьи камусы. И из всего этого сшил подобие коротких сапог, которые можно было надевать сверху кожаных чирков. Материала хватило едва на одну пару. Так что, в тайгу из шалаша теперь выходили только по одному. Как – то тунгус вернулся вновь страшно взволнованный.

– Что, сокжоя встретил снова?

– Лось был.

– Был – то был, но как его взять.

– Тунгус знает. Мы, – он показал на татарина и ткнул себя в грудь, – его гнать, ты стрелять.

– Возьмёт ли его пуля из нашего пистолета? Да и унта у нас одна на всех. А без него мы не выживем – оленя скоро доедим, рыба не ловится…

– Нету у нас другого выхода. А в чирки надо что – то вроде стелек из медвежьей шкуры сделать – может, и не обморозимся.

И опять какой – то бог услышал про их заботу – на следующий день мороз здорово спал, можно было идти в чирках, набитых осокой.

Лося они увидели саженей за двести. Он стоял в небольшой куртине посреди огромной поляны и кормился осиновыми ветками. Устроили совещание – как подойти к зверю на верный выстрел. Справа от куртины сплошная тайга, между ними не менее полсотни саженей. Решили, что ничего другого нет, как подойти тайгой, а потом подползти, чтобы бить уже наверняка. Так и сделали. Лось их не почуял, спокойно продолжая своё питание – ветер был на них. Тихон поднял пистолет, и в это время лось отвлёкся от кормёжки и посмотрел в сторону охотников. Тихон отчётливо увидел огромный тёмный глаз зверя, готового сорваться с места. И тут же осторожно нажал на спусковой крючок, выцелив лосю в грудь. Татарин тоже выстрелил. Лось сунулся передними ногами в снег и тут же завалился на бок. Все подбежали к добыче, которая, однако, была ещё жива и смотрела на своих убийц, выражая ужас и недоумение. Тунгусская пальма прекратила мучения лесного гиганта.

Теперь стало жить веселее. Мяса было много, экономить нужды не стало. Оказалось, что Никишка настоящий мастак по сапожной части. Он долго возился с выделкой лосиных камусов – скоблил из, строгал даже ножом, потом заставил всех несколько дней мочиться в них, отчего в чуме, как называли они своё жилище, стоял жуткий неприятный запах. Долго искал в тайге какой – то особый трухлявый пень для окончательного этапа выделки. Несколько дней кроил и шил оленьей и лосиной жилой новые унта для своего теперешнего нюнгэ. В ход пошла и вся лосиная щкура. Волос страшно лез из неё, но в ней было тепло. Теперь они более – менее сносно были защищены от холода во время своих таёжных вылазок. Идти в таком облачении было тяжело, зато не обморозишься. А обморозиться было не хитро – дыхание перехватывалось и тут же замерзало от наступившего мороза. Топить в чуме приходилось и день, и ночь. И снова готовить дрова. В постоянных заботах они и не заметили, как стали длиннее дни, и солнце начало светить днём ярче – зима шла к концу.

– А что, господа беглецы, весной запахло? – спросил как – то Тихон, щурясь от дневного яркого света. – Надо ведь и в разведку идти – болото промёрзло, пройти, наверно, можно.

На следующий день все трое, утопая чуть не по пояс в снегу, двинулись к болоту.

– Да, большой хой. И конца его не видно. Куда идти?На юг надо. Там должна бы быть какая – нибудь речушка, которая бежит уже к Чулыму. Болото это, похоже, водораздельное, как, помнишь, то озеро на канале.

Когда началось болото, идти стало совсем тяжело. По очереди шли первыми, прокладывая в рыхлом снегу глубокую канаву, по которой второму и третьему двигаться уже было проще. А под ногой всё время мягкая подушка из болотного мха и кочки, отчего ноги уставали ещё сильнее. Однако болото, что казалось бесконечным, к концу дня всё же кончилось, и они ступили на твёрдую землю, вышли в густой кедрач, где снегу было поменьше. Без сил все трое буквально упали в снег. Но лежать было некогда. Надо было срочно думать о ночлеге. Благо, хоть кончился тот страшный мороз, парализующий жизнь. Когда хотелось только одного – лечь около тёплого костра и уснуть.

Застучали топоры, и вскоре навес из хвойного лапника был готов, а костёр весело освещал красивое место, где они остановились. Нашлась и смородина по краю болота. Варёная лосятина с чаем из смородинных веток довольно быстро восстановили их силы. Можно стало уже спокойно обсудить создавшееся положение.

– Раз растёт здесь смородина, должен быть или ручей или речушка, правду я говорю, Никишка?

Тунгус уже довольно сносно начал понимать русскую речь. Он всегда по – детски искренне радовался, когда ему был понятен смысл обращённых к нему слов. Вот и сейчас он расплылся в широкой улыбке, поняв о чём идёт речь:

– Смородина – близко вода.

– Вот – вот, близко вода, и не болотная вода. В большом болоте смородина не растёт. Надо искать речку, ведь мы и думали, что должна бы она здесь быть. Но это уже утром, а сейчас давайте спать. Подбрось – ка дровишек, Абдул!

Утром принялись искать речку, которая, по их расчетам, должна вытекать из этого болота. Разошлись в разные стороны – вдоль кромки болота вправо и влево пошли Тихон и Абдул. А тунгус пошёл вглубь тайги. Договорились вернуться на стоянку, как солнце поднимется совсем высоко. Опять по пояс в снегу, много пройти за полдня не получилось.

– Чёрт его знает, где эта речка, – бурчал Тихон, из последних сил уже передвигая ноги. И вдруг нога его как – будто заскользила по льду. Усталость куда на время отступила, он начал раскапывать снег вокруг себя – да, на аршин, сколько ему позволили силы откопать снег, был чистый лёд.

– Река! – радостно закричал он. Но тут же осёкся – а друг это озерушка болотная? Посмотрел на окружающую болото стену леса и заметил в этой стене небольшой прогал как раз напротив себя. Да, он стоял на льду реки, которая текла туда, вглубь тайги. И яркое солнце светило ему прямо в глаза – там был юг.

Абдул, ушедший в другую сторону, не нашёл ничего, а вот Никишка в лесу нашёл русло той самой речки, исток которой обнаружил Тихон в болоте.

– Правильно мы подумали – речка бежит на юг, нам туда и надо. Придётся лодку сюда перетаскивать.

– До весны настоящей ещё далеко. Что, будем здесь около костра ждать, пока растает лёд?

– В чуме нашем как – то уютнее, вроде. А вот лодку надо перетащить сейчас, пока не занесло снегом нашу дорогу. Сами же подождём на старом месте, пока не начнёт таять. Болота оттаивают поздно, успеем перейти.

– А вдруг ошибёмся, и не выйдем точно к началу реки? И лодку можем не найти…

– Топоры – то у нас на что? Сейчас понаделаем зарубок, чтоб весной не потеряться, а в болоте воткнём длинные палки вдоль нашей дороги.

Обратный путь был немного легче, и они пришли к своему старому стану ещё засветло. Теперь надо было найти лодку, что оказалось тоже не совсем просто, ибо берег, на который они вытащили своё судно, был засыпан огромным слоем снега, так что речное русло можно было узнать только по отсутствию деревьев на нём. Опять подивились, как тунгус безошибочно указал место, где лежала перевёрнутая вверх дном лодка.

Рано утром лодка поехала по снегу на своё новое место. Переезжать ей, видно, не очень хотелось, так как она сопротивлялась всем своим не очень малым весом. К вечеру удалось добраться только примерно до середины болота.

– Бросаем её здесь. Завтра доставим до места. Никуда она не денется.

– А если буран ночью? Занесёт. Не найдём.

– Ну уж, поди на три аршина за ночь не навалит. Поставим – ка мы её в снег на попа.

Лодка была поднята носом вверх, корму воткнули в снег за обочину своей дороги. Теперь она возвышалась над снегом на пару аршин, чернея каменным обелиском на фоне белого болотного безмолвия. Весь следующий день ушёл на то, чтобы доставить лодку на твёрдый берег болота, в исток неизвестной им речушки, по которой они надеялись успешно продолжить своё то ли путешествие, то ли бегство.

Сколько точно прошло времени и какой наступил месяц, беглецы не знали. Но довольно тёплые дни и яркое иногда дневное солнце говорили, что весна уже совсем близко. Лось был почти полностью съеден, и снова надо было думать о пропитании. И снова тунгус вышел на охоту со своим луком, а татарин поставил петлю на зайцев. Богатой добычи не было, но не было и настоящего голода.

– Никишка, а ты не сможешь попасть из лука в бегущего зайца? – спросил как – то Абдул у тунгуса. Зайцы, почуяв весну, откуда – то появились в большом количестве, но в петлю попадаться часто почему – то не хотели. Хотя вроде бы и не сильно боялись людей, подпуская к себе аршин на двадцать – тридцать. Но только тунгус поднимал свой лук, исчезали с невероятной скоростью.

– Трудно. Заяц бегает быстро. Стрела маленький, плохо летит. Железо надо, – Никишка показал на конец деревянной стрелы.

– Это он толкует, что наконечник железный надо на стрелу. Так где ж его взять?

– Попробуем. Железа, конечно, нет, а вот деньги медные есть. Денег жалко, но ведь и кушать хочется! Придётся вспомнить, что кузнец я маленько.

Тихон порылся в бауле и выудил со дна его пару медных пятаков.

– Хватит по весу на наконечник? – спросил он тунгуса. Тот сначала не понял. Тогда Тихон взял стрелу и приставил к концу её пятак. Тунгус взвесил пятак на ладони и, поняв, как всегда в таких случаях, расплылся в улыбке:

– Хватит, хватит, – радостно несколько раз повторил он незнакомое ему слово.

– Что ж, попробуем размягчить медь. Давайте – ка берёзу – она даёт самый большой жар.

Жар берёза дала, а никаких кузнечных инструментов не было. Наковальней стал обух одного топора, а молотом – другого. Сложнее всего было с клещами – раскалённый металл ведь не возьмёшь голой рукой! Пришлось делать клещи из расщеплённой палочки. Было всё страшно неудобно, палочки быстро сгорали. Ушёл на изготовление одного наконечника целый день. Да и то заточить – то было нечем.

– Попробуй, – подал Тихон тунгусу готовую стрелу с медным наконечником.

На следующий день тунгус отправился на охоту один. Не пугать зайцев, объяснил он.

И вечером вернулся с двумя зайчиками, подбитыми новой стрелой. Начал радостно рассказывать о своём успехе, опять забывая русские слова.

– Ты молодец, но, ещё пара зайцев – и ты забудешь всё, чему мы тебя учили. Как же ты будешь жить в русском городе, не говоря по – русски?

Тунгус растерянно улыбнулся, не полностью поняв, хвалит его нюнгэ или ругает. Тихону стало жалко этого северного ребёнка и он поспешил его успокоить, нарочно говоря коротко и внятно:

– Никишка – хорошо, молодец! Ты – наш кормилец! – не удержался он от шутки. Тунгус понял, что нюнгэ доволен, и опять добрая улыбка осветила его широкое лицо с почти коричневой кожей.

Солнце припекало уже совсем по – весеннему. На прогалинах начал чуть – чуть подтаивать снег, замерзая ночью твёрдой коркой – образовывался наст. Никишку это почему – то очень разволновало. Он каждый день испытывал прочность наста, проходя по нему ногами. Ноги его проваливались больше чем по колено. Он хмурился. Это его поведение заинтересовало Тихона:

– Что, Никишка, думаешь, не пройдём по болоту?

– Собака надо, лыжи надо – лось добыть, сокжой добыть.

– Расскажи – ка мне, о чём он, – попросил Тихон Абдула объяснить Никишкино расстройство.

– Есть такая охота на лося – по насту. Лось тяжёлый, проваливается, быстро уйти не может. Охотник и подходит к нему на выстрел. А ещё лучше, если помогает собака, она держит лося. По насту и у нас охотятся.

– Собаки у нас нет. Лыж тоже нет. А вот можно сделать снегоступы, помню, грузин мне рассказывал. У них в горах тоже много снегу, надо по нему ходить. Так они плетут из прутьев что – то в виде плоской корзины или циновки, не знаю, как и назвать. Ты вот умеешь плести морды из прутьев, подумай. Я сейчас покажу, как я понял это дело у грузина.

Тихон сложил в несколько раз оленью шкуру, вынес её из чума, положил на наст и наступил на неё ногой. Нога не провалилась.

– Понял я. Попробую сделать.

Через пару дней снегоступы были готовы. Первым их опробовал тунгус. Походил по насту недалеко от чума. Снегоступы почти не проваливались.

– Тунгус искать лось, сокжой.

Но проходив по тайге целый день, Никишка ни лося, ни дикого оленя не нашёл. Вернулся вечером печальный. Подстрелил из лука всего одного зайца, из которого главный повар этой бродяжной компании – Абдул – сварил похлёбку. Она была уничтожена в мгновение ока. Осталось немного мороженой рыбы – вот и весь запас. Голод снова оскалился своей чёрной пастью, угрожая гибелью.

Утром доели и скудные остатки рыбы. Пробовали прорубить топорами лёд, но дошли до дна, не получив воды – река полностью промёрзла. Днём все вышли на охоту – и снова почти без толку. В петлю попался один заяц, которого съели сразу же. Утром пили чай из смородинных веток. Да и смородину всю поблизости уже выломали. Всем стало грустно. Снова пошли на охоту. Два дня все трое ходили почти бесполезно – удалось подбить из лука всего одного зайца. Грусть и уныние овладели беглецами. Голод снова показал свою жуткую пасть. Но опять какой – то бог, тунгусский или христианский, смилостивился, послав им добычу – тогуша. Мясо молодого лося было нежным, и даже казалось сладким.

– Теперь не умрём, – радостно вроде, но с какой – то грустинкой в голосе сказал Тихон. В последние дни всё чаще и чаще посещали его обросшую длинными кудрями голову грустные мысли. Сомнения появились, выйдут ли они отсюда. Однако вслух он ничего не говорил, наоборот, старался шуткой приободрить своих товарищей по беде.

А природа всё быстрее поворачивала на весну. Уже проседал наст даже под снегоступами. Под снегом кое – где нога проваливалась до воды.

– Перебираться надо, а то не пройдём болото.

– Рано ещё. Болота оттаивают поздно.

– А ты как мыслишь, Никишка?

Тунгус растерянно улыбнулся, не совсем поняв, о чём спорят его старшие друзья.

– Надо твёрдый хой пройти. Понял? – Абдул сделал несколько шагов по снегу, специально как бы проваливаясь.

– Хой большой. Идти рано.

– Вот и я говорю – рано. Здесь как – никак под крышей живём, да и мясо есть в достатке.

– Ну, что ж! Вы тайгу лучше знаете, чем я. Подождём. Надо подготовиться к переходу. Сырое – то мясо тяжело тащить. Может, пожарить его?

На сей раз тунгус понял заботу своего нюнгэ. Он нарезал мясо небольшими кусками и устроил их рядом с дымовым отверстием на потолке чума. Несколько дней оно толи сушилось, толи коптилось. Стало твёрдым, и очень пахло дымом.

– С голодухи – пойдёт, – заключил Тихон, попробовав новый продукт.

И вдруг весна кончилась. Поднялась метель, ледяной ветер валил с ног. Ни о какой охоте не могло быть и речи. Три дня выходили из чума только по нужде да за дровами. На четвёртый буран внезапно прекратился, на яркое дневное солнце невозможно было смотреть. Снег блестел бриллиантовым блеском. А вскоре начал уже серьёзно таять.

– А ведь пора! Как думаете, друзья – бродяги?

– Пора, наверно. Лучше за болотом подождать, пока река вскроется.

Они ошиблись – река вскрылась примерно ещё через месяц. Снова приходилось скудной охотой поддерживать свою жизнь. Ледохода настоящего не было. Лёд просто кое – где растаял, а поднявшаяся вода раскидала его по берегам. Опять пришлось переносить стоянку – вода грозила её затопить. Но вот лёд окончательно растаял, снег, правда, лежал в тайге ещё большими сугробами.

– Сейчас, наверно, конец апреля, – сказал как – то Тихон, вспомнив начало своего побега.          – Год уже, значит, прошёл. Можно и не бояться?

– А тебе, что, в полиции сказали, что через год не будут тебя искать?

– Как же! Ещё в Шушенском исправник так и сказал, благословляя мой побег, – мрачно пошутил Тихон.

– Надо ехать. Пройти эту речушку в большую воду. Кто знает, может, в малую – то и не пройдём. Но сначала надо рыбкой запастись. Снова морду придётся делать, да и котец поставить на ручье – рыба должна там быть.

Татарин не ошибся – через три дня много разной рыбы лежало в куче, прикрытой снегом.

– Испортится ведь, – пробурчал Тихон, довольный добычей и в то же время озабоченный её сохранностью.

– Пороть надо и сушить, по – другому не получится, снег ведь не погрузишь в лодку – растает всё равно.

Ещё три дня пороли и сушили рыбу – и на костре, и на солнце. И наконец, странная экспедиция тронулась в путь. Одетые в звериные шкуры люди своим нелепым видом могли испугать и самих диких зверей. А вода постепенно всё прибывала. Вскоре залитая половодьем речная долина так расширилась, что стало непонятно, как было в прошлом году на Касе, где основное русло и где коренной берег. Несколько раз они ошибались, попадая в непроходимые заросли. Устроиться на ночлег стало тоже не просто. Пару ночей пришлось коротать прямо в лодке. А вскоре показалось чуть ли не безбрежное море – они вошли в устье речушки, по которой плыли от большого болота. И на правом берегу этого разлива увидели небольшую деревушку.

– А ведь надо заходить. Полиции в таком захолустье не бывает, а люди простые нам не страшны. Может, хлеба, соли удастся добыть. Да и спички кончаются.

Деревня, дворов с десяток, ютилась на крутом яру, который не смогло затопить половодье. Оказалось, что живут там чулымцы. Похожи внешне на татар, но не поняли совершенно Абдула, когда он обратился к ним на своём родном языке. Ответили ему по – русски, рассказав, кто они.

– Чулым мы себя называем, а ещё татарлар. Зовут люди нас и томскими каракасами. А язык наш, говорят умные люди, похож на уйгурский. Слыхали про такой народ – уйгуры?

Ни Тихон, ни Абдул не про каких уйгур слыхом не слыхивали. А Никишка уж и тем более. Дома у чулымцев были тоже необычными – полуземлянки с тремя рядами толстых сосновых брёвен по краям выкопанной в глине большой ямы. Называли они свои жилища «карамо». Людьми они оказались приветливыми, но совсем бедными. Ни хлеба, ни чаю, ни соли не получилось у них купить. Жили на одной рыбе. Да уток и гусей прилетевших только что, настреляли из старинного огромного ружья. По – русски говорили вполне сносно. Рассказали, что речка, по которой наши путешественники приехали, называется Ири – юл. А впадает она в Улу – юл.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.