Константин Комаровских. Душегуб, или беспутная жизнь Евсейки Кукушкина (роман, часть 18)

Евсейка уселся на лавку под большой черёмухой, рассматривая хозяйство, где ему предстояло быть помощником, работником ли – не знал он пока ещё точно кем. А не всё ли равно, кем, по крайней мере, это уже не каторга, думалось ему. Хозяйство показалось ему крепким – большой сарай, стайки для скотины, около бани четыре колодки пчёл.

Скрипнула дверь бани, и показалась Катерина в лёгком сарафанчике, с полотенцем на голове.

– А теперь айда в избу, покормить ведь тебя надо. Собаку ты не бойся, не кусается она. Николай с ней на охоту ходил, – указала Катерина на пёструю собачку со стоячими ушами и загнутым каралькой хвостом. – Найда её звать. Она добрая, на чужого залает, но человека никогда не укусит. Сейчас я, – засуетилась она, собирая на стол.

– Водку – то пьёшь?

Евсейка смутился:

– Водку я и не пробовал, а вот вино, «Фрага» называется, пробовал.

– Ишь ты, это что, у вас в деревне такое вино делают?

– Это я у цыган.

– Так ты что, цыган что ли? Не похож вроде.

– Я – то не цыган. Вино такое у них пробовал, – сказал Евсейка и осёкся – зачем ей всё рассказывать?

– Вина у меня нету, а вот медовуху попробуй. Она, как квас вроде, но много нельзя – с ног валит.

– Да у меня крепкие ноги, – не понял Евсейка.

– А хоть какие крепкие – много выпьешь, свалит.

Евсейка пригубил желтоватой, приятно пахнущей мёдом, жидкости.

– Ну, и как?

– Приятная, – сказал он, впервые внимательно посмотрев на Катерину. А ведь она ещё совсем молодая, подумал он. До этого же она ему казалась ровесницей его матери.

– Ты поешь, поешь. На каторге – то поди не больно хорошо кормили.

– Хорошо – не хорошо, с голодухи никто не помирал.

– А много вообще помирало народу?

– Много, только не с голодухи, а от болезней разных да от тоски. Да и работёнка там была не из лёгких – каторга это каторга, не зря все её боятся.

Читайте журнал «Новая Литература»

– А что же, боятся – а попадают?

– Так уж получается, видно.

– И все там за убийство?

– По – разному, есть и за убийство.

– А ты – то, говоришь, не за убийство? Ладно, потом расскажешь. Ешь лучше. Скоро огород поливать – ишь какая нонче жара стоит, каждый день поливать надо.

Оба замолчали, охваченные каким – то смущением. Катерина, едва притронувшись к еде, поднялась с лавки и подошла к тусклому зеркалу. Сняла с головы полотенце. При этом большая копна густых каштановых волос упала, рассыпавшись по плечам, до пояса. Она с трудом расчесала эту копну и заплела в две косы. На висках стали видны маленькие завитушки, упрямо не пожелавшие сплетаться в косы. Зеленоватые глаза её смотрели на Евсейку уже не со злостью, как сначала, а с любопытством, спрашивая как будто, что ты и кем ты будешь для меня, молодой каторжник.

К вечеру жара немного спала.

– Ну, вот, теперь можно и поливать. Где колодец, ты знаешь. Поливать, поди, тоже умеешь, раз, говоришь, из деревни. А я побегу, работёнку мне предлагают. Тут у нас есть один политический ссыльный, молодой, но важный такой, и не бедный, видать. К нему сейчас приехала то ли жена, то ли невеста. Да ещё и с тёщей евоной. Так вот, мне предлагают у них убираться в квартире. Обещают полтора рубля в месяц. Я отказалась сначала, думала, не успею всё – и по хозяйству, и там. Но теперь ты у меня будешь за хозяина, аль не желаешь? – игриво спросила она.

– Да мне, вроде, не приходится желать – не желать, определили меня сюда, значит, так и будет. Всё не на каторге, хвосты зачищать.

– Какие такие хвосты, лошадям что ли?

– Кабы лошадям – это не хитро. Смотри только, чтоб не лягнула лошадь. А там хвосты страшные. Так назачищаешься, что домой на карачках ползёшь. Пески это пустые, после промывки.

– А зачем песок мыть, он что там, грязный?

– Грязь эта называется золотом. Песок промывают, чтобы взять из него золото.

– Ну, и что, много в нём золота?

– Золота – то не много, а вот песка остаётся много. Это и называют хвостами.

– А я – то думала, что золото сразу получается как колечки или серёжки.

– Э – э, до колечек пока оно дойдёт, не одна каторжная душа улетит на небо.

Катерина ушла, а Евсейка принялся за совсем забытую вроде работу – поливать огород.

– И зачем ей одной такой большой огород? – подумалось ему, когда даже его привыкшие ко всякому труду руки заныли от тяжёлых деревянных вёдер. Он на какое – то время устроил себе отдых, присев на чурке около стайки. Оттуда послышалось громкое хрюканье.

– Вот зачем, – дошло до него.

Вернулась Катерина.

– Интересное дело – какая там работа, пол вымыть да пыль протереть на полке, а служанка нужна, хотя две бабы у него. Что ж – господа! Только вот почему его к нам прислали? Говорит евоный квартирный хозяин, что против царя он какие – то бумажки писал. И чего писать? Жил бы в своё удовольствие, раз и богатый, и умный…

– Я вот тоже это не совсем понимаю. Жил со мной на каторге один политический тоже. Артист. Хороший человек, умный тоже. Он мне много рассказал про жизнь, спасибо ему. Так, они даже царя собирались убить. За это он и попал на каторгу. Не знаю, как это он мог бы кого убить, он был такой смирный и добрый, что и мухи не обидит. Вот был там один настоящий убивец – Митька, тот убивал просто так, без всякой причины, любил этим делом заниматься.

– Как же он на каторге убивал – то? Ведь там поди охрана, за порядком следят.

– А он сбежал и сразу же зарезал двух человек, тунгусов, правда.

– Ну и что, поймали его?

– Поймали, далеко не ушёл. Поймали и повесили.

– Правильно сделали. За это надо. А что, часто там вешали?

– За мои три года один этот вот раз всего.

Евсейке не захотелось больше рассказывать о каторге, да и Катерина не стала расспрашивать. После некоторого молчания тема разговора переменилась.

– Слушай, а у этого твоего политического поди книжки какие есть? Я на каторге привык читать, интересно написано бывает о жизни, о разных странах. Раньше – то я и не знал, что много на земле всяких стран и народов…

– Так, ты, смотрю, грамотный. А, говоришь, из деревни, мужик простой.

– Из деревни я и есть. И мужик я, крестьянином был. Только теперь я ссыльный. Крестьянское звание надо заслужить, говорят. А что насчёт грамоты – в деревне у нас барин школу открыл, учили нас читать – писать. Правда, я почти всё забыл, но на каторге вспомнил. Так что, сейчас свободно могу читать. А вот писать – это не очень…

– Ты погоди маленько, познакомиться надо получше. Да ты и сам можешь с ним познакомиться. Он хоть вроде как и барин по обличью, но человек ласковый, приветливый.

– Да как то вроде неудобственно, самому лезти в знакомые.

– Через два дня должен придти пароход, на нём моему хозяину привезут рояль. Я, правда, толком не знаю, что это такое, но вещь, наверно, очень тяжёлая, так как он спрашивал, не найду ли я мужиков, аж шесть человек, чтоб этот рояль выгрузить. Ты поможешь, вот и познакомитесь.

– А как по этой речушке пройдёт пароход? Он же большой…

– По этой он и не пойдёт. По Енисею ходят пароходы. А наша Шушенка впадает в Енисей совсем рядом с нами.

– Это ты правильно сказала насчёт знакомства. Помогу, конечно. Я политических очень даже уважаю, умные они люди. Хотя против царя я бы с ними не пошёл. А Енисей я видел, когда везли меня сюда. Агромадная река, больше Волги, наверно.

– А на Волге ты был?

– Был. Только плохо помню, в затемнении тогда я пребывал.

– В каком таком затемнении?

– Потом как – нибудь расскажу, не пришло ещё для этого время.

– Сейчас я покормлю скотину, пошли со мной, покажу, что и как, чтоб сам знал. Потом поужинаем, и спать. Спать будешь на полатях. Знаешь, что это такое?

– Как не знать!

– И чтоб не вздумал ко мне приставать! Я, на всякий случай, топор под подушку положу.

Евсейка покраснел:

– Что ты, Катерина! Я и не думаю об этом.

– Все вы не думаете…

Утром Катерина повела Евсейку в кузницу.

– Это хорошо, что ты кузнец. Уважаемый это в деревне человек.

– Ну, уж, какой я кузнец?! Так, мало – мало молотом умею стучать.

– Наш дед Евлампий тебя подучит. Он большой мастер, только вот хворать сильно стал в последнее время, да и старый он уже.

Дед Евлампий, как звала его Катерина, оказался высоким седым стариком могучего сложения. Он внимательно посмотрел на Евсейку, потом спросил:

– Так, ты сюда на три года? А до этого – то где был?

– На Каре.

– На Верхней или на Средней?

– А откуда ты знаешь – Верхняя, Средняя?

– Земляки мы с тобой, можно сказать. Я пять лет отдыхал на Верхней. Хорошая там работа, особенно на хвостах.

– Так, ты, наверно, и Михеича знаешь?

– Как не знать! Это я на хвостах только поначалу был, а потом всё время в кузне. Вместе мы с ним и решётки ковали, и всякую другую работу делали. Только он не пожелал, когда кончился срок, уезжать с Кары, а я уехал вот сюда. Много годов утекло с тех пор. Состарился я незаметно как – то, – с горечью закончил кузнец свой короткий рассказ о прежней жизни. – Ну, и чему он тебя научил?

– Мы с ним всё лето решётки ремонтировали, да и всякую мелкую работу тоже делали.

– Проверим, на что ты годен. Вот тебе железо, вот подкова. Сделай точь в точь такую же.

Евсейка осмотрелся – кузница была очень похожа на ту, где они с Михеичем занимались ремонтом решёток. Для начала он подсыпал углей в горно, подкачал мехом. Огонь быстро из тёмно – красного превратился в почти белый. Дело было знакомое, и вскоре на наковальне лежала готовая подкова.

– Ну, что ж, вижу, что не трепло ты, кое – что умеешь. А остальному научишься. Приходи завтра, должна быть работёнка хорошая.

– Завтра не могу – помогать обещал Катерининому хозяину.

– Ну, тогда послезавтра.

Рояль оказался на самом деле очень тяжёлой вещью, да ещё и крайне неудобной для разгрузки. Не шесть, как говорила Катерина, а целых восемь человек с большим трудом выгрузили его с парохода на берег. К роялю подошёл его хозяин, невысокий, уже лысеющий, довольно молодой человек. Открыл крышку рояля и сказал:

– Пока нет подводы, проверим, сильно ли расстроился в дороге инструмент.

Он взял несколько аккордов наугад, потом заиграл незнакомую Евсейке песню и запел негромким, но приятным баритоном:

– Вихри враждебные веют над нами,

Тёмные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами.

Нас ещё судьбы безвестные ждут.

Но мы поднимем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело.

Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу.

На бой кровавый, святой и правый

Марш, марш вперёд, рабочий народ!

На бой кровавый, святой и правый

Марш, марш вперёд, рабочий народ!

Мужики, участвующие в разгрузке – погрузке рояля, тесным кругом обступили невиданный чудо – инструмент и человека, поющего эту странную песню. Лица их выражали полное недоумение и растерянность. Так это всё было не похоже ни на что, привычное для них. Но вот подъехала подвода – длинные дроги, на которых возят лес, запряжённая парой могучих битюгов. Рояль погрузили на подводу и привезли в деревню. «Св. Николай» – прочитал Евсейка на борту парохода – дал протяжный гудок и захлопал лопастями колёс вниз по Енисею.

К Евсейке подошёл хозяин рояля, протянул руку:

– Первое – спасибо за помощь, второе – давайте знакомиться, ведь мы, можно сказать, собратья по несчастью. Владимир Ильич. Учитывая мой молодой возраст, можно просто – Владимир. Мне Екатерина про Вас немного рассказала. Но я бы хотел узнать побольше. Знаю, что Вы по уголовной статье, но не спрашиваю о деталях, в данном случае они не важны. Вижу, Вы чем – то смущены. Не надо смущаться, я человек простой. Отец мой был учителем. А Вы учились в школе?

Евсейка с трудом преодолев на самом деле охватившую его почему – то робость, запинаясь, ответил:

– Учился два года.

– Значит, грамотный. Екатерина говорила, что книги Вас интересуют. Много у меня, конечно, нет, но кое – что есть. Вы, как я понял, из крестьян?

– Из крестьян я, правильно Вы говорите. Только сейчас я ссыльный. Крестьянское звание ещё надо заслужить.

– И работали на помещика?

– Был я пастухом общественного стада, потом учился кузнечному делу у цыгана…

– Так, значит, Вы уже почти рабочий класс.

Евсейке было неудобно расспрашивать нового знакомого, что такое рабочий класс и почему рабочему народу надо идти на кровавый бой. Поэтому он молча стоял, опустив глаза.

– А Вы заходите, не стесняйтесь. Вижу по выражению Вашего лица, что у Вас возникли вопросы. А сейчас прощайте, – он подал Евсейке руку. Рукопожатие было не сильным, но весьма энергичным.

Катерина встретила его как – то приветливее, чем обычно. Он отдал ей полтинник, заработанный на работе у такого же вроде ссыльного, как и он сам.

– Такого, да не такого, – подумал он. Вот и ведёт себя этот человек очень просто и разговаривает просто, но не мог Евсейка воспринять его как своего, простого мужика, и какое – то непонятное смущение охватывало его при разговоре с ним, примерно так же, как при разговоре с барином или Шульцем.

Дед Евлапмпий оказался не очень разговорчивым человеком. О своём прошлом, кроме того, что был на Каре, он больше ничего не рассказывал, но и не спрашивал ни о чём у Евсейки. А работёнка, про которую Евлампий упомянул накануне, оказалась хорошо знакомой – привели ковать двух коней. Евсейка снова заработал полтинник. На следующий день работы не было. Евлампий молча сидел на чурбаке, устремив взгляд свой в росшие неподалёку от кузни берёзы. Евсейке было как – то неловко начинать разговор, он тоже сидел и молчал. Однако через некоторое время не выдержал и спросил:

– А что, ножик мне можно сделать?

– Отчего не можно? Можно. А умеешь?

– Да делал когда – то. Катерина просила, у неё сломался.

– Ну, это ты врёшь, для хозяйства другие ножи делают, – сказал Евлампий, когда нож был готов. – Вот осетров пороть им сподручно будет.

– А что такое – осетры?

– Это рыба такая, самая дорогая и вкусная. Если хочешь, научу, как её ловить.

– Я никогда рыбу не ловил, у нас в деревенском пруду была какая – то рыбёшка, мужики ловили бреднем. Но я как – то этим не интересовался.

– Вот как попробуешь осетра, так заинтересуешься.

Евлампий стал рассказывать про осетров и про то, как их ловить. А вскоре взял Евсейку и на рыбалку. Правда, рыбы они в тот день не поймали, поставили только самоловы, зато на следующий день, когда они подплыли на лодке к тому месту, где были поставлены самоловы, Евсейка увидел, что вода здесь периодически как – бы вскипает.

– Ага, попался, голубчик! – радостно воскликнул дед Евлампий. – Просто так, голыми руками, его не возьмёшь – силён очень, да и поцарапаешься о его хрящи.

Евлампий взялся за непонятный для Евсейки предмет – палку, к концу которой был приделан кусок сетки.

– Вот мы его сейчас подсачеком.

Он подвёл сетку к бушующей от негодования на свою поимку рыбине. Однако взять её оказалось весьма не просто. Лодку сносило мощным енисейским течением, из – за чего никак не получалось подвести подсачек под рыбину.

– Держи бичеву, подтягивай, да осторожно, а то порвёт он губы и уйдёт.

Изрядно намучившись, рыбаки всё же втащили в лодку огромную рыбину, аршина два длиной, как показалось Евсейке, с длинной острой мордой и множеством шишек на спине. Она отчаянно билась, норовя перевернуть челнок, на котором они приплыли.

– А по весне бывает в нём икры с фунт, а то и поболе. Пробовал когда – нибудь чёрную икру? – спросил Евлампий, вспоров осетра, когда они уже высадились на берег.

– Откудова я мог её пробовать? У нас в деревне такие рыбы не водятся, а на Каре, как ты сам знаешь, чёрной или какой ещё икрой не кормят.

– Это тебе за труды, – дед отрубил топором почти половину рыбины. – Катерина будет довольна. Хорошая она баба, работящая. Только вот одна осталась, без мужика.

– А куда делся ейный мужик?

– Убили его разбойники.

– Что, здесь, в Шушенском, есть разбойники?

– Здеся – то какие разбойники! Хотя, болтают люди, что есть какой – то хакас, который грабит и даже вроде убивает людей. Маганахом его, будто, звать. Но я этому не шибко верю. Мало кто какие страшные сказки рассказывает. Казаком был её Колька, послали его куда – то на восток, ещё дальше Кары. Река там есть – то – ли Уссури, то – ли Миссури. Там граница с Китаем. Войск наших там совсем мало, вот и озорничают китайские разбойники. Называются хунхузами. Они и порешили ейного мужика.

– А давно это случилось?

– Да уж, кажись, третий год как пошёл.

– Так одна и живёт? Ведь молодая ещё…

– Одна. Тут как – то навяливался соседский мужичок к ней в мужья, так она его сразу и отшила – не люб он мне, говорит. Вот тебя, может, и полюбит – вишь, ты какой видный. Так что, ты подумай об этом. Али жена у тебя есть?

– Что ты, какая жена, я ведь ещё молодой.

– Ну, уж и не такой молодой. Шибко молодых на каторгу не посылают.

Как и предположил дед Евлампий, Катерина обрадовалась рыбине:

– Молодец, Евсей, ты, хозяин. Я уж сейчас и подумала – а что, если на самом деле стать тебе здесь хозяином?! – засмеялась она, посмотрев на Евсейку как – то совсем по – другому, чем всегда.

– Владимир Ильич приглашал тебя, ты же у него спрашивал про книги, – сменила Катерина тему разговора. – Хороший он человек, добрый, обходительный. Ты сходи к нему завтра. Может, и подружитесь.

– Нет, Катерина, не подружимся. Не мог же я подружиться с Шульцем или барином – тоже ведь хорошие люди. Но уж шибко с разного поля мы ягоды.
Владимир Ильич встретил его приветливо, опять очень энергично пожал руку:

– Здравствуйте, здравствуйте, Евсей! Хорошо, что Вы пришли, рад Вас видеть. Значит, на самом деле хотите книжки почитать? Это абсолютно правильно – рабочий класс и трудовое крестьянство должны просвещаться. А Вы как раз представитель и рабочего класса, и трудового крестьянства одновременно. Такие люди нам очень нужны.

– Кому это нам? – спросил удивлённо Евсейка.

– Нам – это тем, кто борется с самодержавием, социал – демократам. Но давайте сначала поговорим. Расскажите мне о своей жизни, о своих заботах, о тех, кто Вас угнетал.

– Да тут особо и рассказывать – то нечего. Говорил я уже, что я из крестьян. В Степановке я родился, Ржаксинского уезда, Тамбовской губернии. Отец мой много лет воевал, был денщиком у полковника Суходолова. Это наш барин. А угнетать – никто меня не угнетал. На каторгу попал по собственной глупости, самому сейчас стыдно.

– А вот тут – то Вы и не правы! Раз отец Ваш служил денщиком у полковника, значит, полковник – угнетатель, а отец Ваш – угнетённый.

– Мудрёно Вы говорите, не понимаю я что – то.

– Ничего, вот книжки почитаете, поговорим ещё – тогда и поймёте. Не всё сразу. Для начала почитайте вот это, недавно получил из типографии, – он протянул Евсейке тоненькую книжечку в бумажном переплёте. Прочтёте – приходите ещё, поговорим. Екатерине кланяйтесь. Она всем нам хорошо помогает.

В это время из дому вышла молодая ещё, но какая – то обрюзгшая, нездоровая на вид женщина в очках.

– Это моя жена Наденька. Надежда Константиновна. А это Евсей, я тебе про него говорил, – познакомил их Владимир Ильич.

«Развитие капитализма в России», – прочитал Евсейка, выйдя из двора дома, где жил Владимир Ильич. Вверху на обложке указан автор – В.Ульянов.

– Ульянов, Ульянов – знакомое что – то. А, это у артиста был такой товарищ, повесили его, – вспомнил Евсейка. – Спросить надо будет, не родственники ли они.

Начался август. Жара спала, огород поливать уже было не надо. Евсейка с Катериной качали мёд уже второй раз за лето. Евсейка раньше кое – что слышал об этом деле, но представление было у него очень смутное – в Степановке мало кто занимался пчёлами. И вот теперь он зачарованно смотрел на бочонок, который постепенно наполнялся светло – жёлтой тягучей почти прозрачной жидкостью с таким не на что непохожим запахом и вкусом.

– И как это из пчёл получается такая вкусная штука?

– Это не из пчёл, из цветов. Пчёлы только собирают с цветов сок, а уж из него получается мёд, – объяснила Катерина.

– Но ведь, если мы выдавим из цветов сок и поставим его в погреб или ещё куда, мёда не получится?!

– У нас не получится, а у пчёл получается. Видно, научил их Господь делать это дело. А ещё мёд бывает у шершней, ос. Только мало совсем.

Урок биологии закончился тем, что одной из пчёл, видимо, не понравились Евсейкины вопросы, и она ужалила его в подбородок.

– Вишь, какие злые, не хотят отдавать своё добро.

– А кто хочет просто так отдать что – то своё?

– Вот – вот, а Владимир Ильич говорит, что надо забрать богатство у богатых и раздать бедным. Так ведь богатые не отдадут его просто так. Драка может возникнуть большая.
– Ну, вот и всё, – Катерина накрыла бочонок чистой белой тряпкой, сказав Евсейке отнести его в дом. Вопросы революций её совсем не интересовали.

Вечером Евсейка начал читать книгу, что дал ему Владимир Ильич. Написано вроде русскими буквами, большинство слов тоже русские, знакомые – но не понятно ничего. Евсейка перелистал небольшую книжечку, надеясь дальше увидеть что – то понятное. Но и дальше были какие – то скучные рассуждения о товаре, о прибыли. Он отложил книжку и забрался на полати, как всегда. Уснуть почему – то не получалось, хотя обычно засыпал он, едва коснувшись головой подушки. Если бы его кто – то спросил, доволен ли он теперешней своей жизнью, он бы наверняка сказал, что доволен. Да и как быть недовольным? – кормит его Катерина хорошо, работа не в тягость, а что иногда приходил проверять исправник, на месте ли он – так что ж из того? Всё реже вспоминалась ему родная Степановка, всё размытее как – то становился образ Рады. И всё чаще возникал вопрос – а что делать ему дальше, как жить, когда кончится его ссылка. Ответа у него пока не было. Вот и сейчас он думал о своей будущей жизни. Вернуться в Степановку? Но там он сам себя так опозорил, да и кому он там нужен? Вдруг ему послышался какой – то вроде шорох, то ли скрип. Он весь напрягся, прислушиваясь. И услышал шёпот Катерины:

– Можно к тебе в гости? Скучно мне что – то одной…

Не дожидаясь ответа, Катерина взобралась на полати и легла рядом с ним.

– Ты ведь говорила…

– Мало что говорила! Ты не верь бабам, когда они говорят «нет». Иногда это означает совсем даже наоборот. А ты мне сразу приглянулся, как только из бани вышел, помнишь, в тот, первый самый день. Но ты, глупый, и не замечал этого. Видно, не было у тебя никогда бабы. Признайся, не было ведь?

Евсейка от смущения залился краской, но в темноте Катерина этого не заметила. Какая – то неведомая доселе дрожь и волнение охватили его, лишив дара речи.

– Ну, ладно, не отвечай. Мне – то в общем всё равно, была у тебя баба или нет. Если не была, я буду первой, – жарко прошептала она и буквально впилась поцелуем в его губы.

Дальше всё получилось само собой. Природа подсказала Евсейке, как и что надо делать в таких случаях. Катерина только немного правила на крутых поворотах, как правят хорошо обученной лошадью на знакомой дороге.

Евсейка ещё несколько раз съездил на рыбалку, теперь он уже мог это делать и один, без деда Евлампия, который, правда, строго наказал ему никому не рассказывать о той яме, где собирается осётр.

– Ежели все туда будут ездить, скоро ничего там не останется. Я – то сам случайно на эту яму наткнулся. А до этого тоже рыскал – рыскал чуть не по всему Енисею – ничего. Другую рыбу, конечно, поймать можно, на песках, например. Но это надо сетью. Да и не так хороша другая рыба, как осетёр. Катерина поди довольна?

– Довольна, вроде.

– Скоро охота начинается. Ты когда – нибудь охотился?

– Да я и ружья в руках не держал.

– А ты спроси у Катерины, должно у неё остаться после Николая ружьё. Сходим с тобой, научу тебя стрелять. Может, и поглянется тебе это дело.

Ружьё на самом деле оказалось. И даже порох, и дробь. Евлампий показал, как его чистить, как заряжать, как стрелять. Через несколько дней открылась охота на уток, и они пошли на Перово озеро. За ними увязалась и Найда. Евсейка стал прогонять её домой. Но Евлампий остановил его:

-Возьмём её с собой, утку, может, вытащит, да и подранка она найдёт. Хотя Николай – то с ней больше в тайгу ходил, на глухарей.

Стрелять у Евсейки пока толком не получалось. Он всё время мазал. Евлампий успокаивал его:

– Ты, главное, не волнуйся. Ну, и улетит та утка, подумаешь. Не медведь ведь, не задерёт. Оно, конечно, порох и дробь денег стоят, но мы их с тобой заработаем. Так ведь?

Однажды они на озере встретились с Владимиром Ильичом. Тот был в высоких сапогах, за плечами красивое новое ружьё. Около пояса болталось три утки. Сопровождал его хозяин прежней его квартиры Зырянов. Он жил у него до приезда невесты Наденьки с мамашей. В одной комнате стало тесно. Он снял полдома у крестьянской вдовы Петровой. Там было три небольших комнаты. Вот там – то и убиралась Катерина. Поздоровавшись, все четверо охотников присели на сухом месте, обсудить сегодняшнюю зорьку. Владимир Ильич непривычно взволнованно рассказал, как он крался к уткам, но запнулся о корягу, упал, распугав уток.

– Досадно мне, таким оказался растяпой. Уток в той стае было десятка полтора. Но ничего, пусть живут. В другой раз добудем. А ружьё оказалось хорошим на самом деле.

– А что это за ружьё, можно посмотреть? – попросил его дед Евлампий.

– Конечно, можно. Пипер – Баярд это, бельгийское, недавно мне прислали. Прежнее моё ружьё что – то перестало мне нравиться.

– Да – а. Витой орех, – с восхищением сказал Евлампий, любовно, как ребёнка, погладив ложу. – А резьба – аяяй! – добавил он, рассматривая сцены охоты, выгравированные на серебряных щёчках ружья. – А бьёт как?

– Неплохо. Саженей за тридцать сбиваю утку.

Евсейка, который раньше вообще не видел никаких ружей близко, не мог понять, для чего нужно на ружье что – то ещё и рисовать. Он не знал, как это делается, но понимал, что делать это непросто, и ружьё, видимо, очень дорогое. На стареньком ружье, которое ему дала Катерина, никаких картинок не было, да и ложа была сделана из берёзы, как объяснил ему ещё накануне дед, когда рассказывал про ружья.

– А что, ваша собачка может вытащить утку? – спросил Владимир Ильич после того, как смолкли восторги от осмотра ружья. – Я двух уток сбил недалеко отсюда, они упали в такую крепь, что я не рискнул за ними лезть.

– Надо попробовать. Нам приносила несколько уток, правда, с чистой воды.

– Ищи, Найда, ищи, – скомандовал дед собаке, когда все они подошли к тому месту, которое указал Владимир Ильич. Перед охотниками предстала такая лабза, такая крепь, что и на лодке не продерёшься. В саженях десяти от берега лежала на озёрных зарослях кверху брюхом утка. Собака заводила носом, не совсем, видимо, понимая, что от неё хотят охотники.

– Не видит она её, не чует и носом, – сказал дед. – Да и лезть в такой непролаз опасно.

Владимир Ильич опечалился:

– Жаль, жаль. Утка – то большая, кряковая. И даже не утка, а селезень.

– Давайте попробуем так.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.