ПЕРЕД КУХОННЫМ ОКНОМ

 

Печально съев

последний бутерброд,

я выглянул в окно.

Зима всё так же

ставила подножки и подсечки

прохожим

и автомобили

швыряла без причин

на тротуары.

Я подумал:

— Вот дерьмо!

Налил и выпил.

Стало лучше.

 

 

СТАТУЯ БОЖЕСТВА

 

Звучала музыка,

и все танцевали,

и пели

чужие песни,

и пили

чужой алкоголь,

а потом на кроватях

и на полу

увлечённые пары

проникали друг в друга —

слишком глубоко,

чтобы чего-то бояться.

 

Дым коромыслом.

 

Кто-то выключил свет,

но это уже

не имело значения.

 

Звучала музыка,

заглушая стоны и смех.

 

Жарко.

 

Душно.

 

На кресле в углу

сидела статуя,

разглядывая незрячими глазами

всё это праздненство,

прислушиваясь неслышащими ушами

ко всем этим звукам.

 

Статуя считала

себя чем-то вроде

древнего божества.

Идол перед толпой

совокупляющихся

жрецов и жриц.

Дионисий, или ещё кто —

не так уж и важно.

Если я правильно помню,

статуей был я.

 

СЛЁЗЫ ИДОЛА

 

Не изменяясь,

не зная никаких преград,

всецело оставаясь

вездесущим,

творилось чудо

день за днём.

 

И слёзы, что стекали

по каменным щекам

очередного идола,

не в силах были

приостановить

восторженное волшебство.

Как будто

вырвалось наружу

всё, таившееся так

невероятно долго.

 

Один прекрасный миг —

тот, что пришёл

векам на смену, —

миг бесконечный,

безразличный

абсолютно.

И в этом всё:

и небеса,

и бренная поверхность,

и даже ад…

И слёзы

каменного

идола.

 

 

АПРЕЛЬСКИЙ ДОЖДЬ

 

Стекая

перламутровым огнём

с чернеющих

на сером фоне веток,

оттуда, где предполагалось

жилище многовекового

божества,

струился,

извивался,

ниспадал

апрельский дождь —

холодный,

но внушающий надежду

на неизбежность перемен,

на то, что долгожданная пора

коротких и пронзительных ночей

уже не за горами.

Я, как обычно, у окна

гляжу на вертикальные

штрихи,

и предчувствие тепла

безмозглой радостью

меня переполняет.

Значит, доживу.

 

 

ПЕЧАЛЬ ЗВЕРЯ

 

Времена

неосознанной злобы.

Печаль зверя,

отражённая

в мокром окне.

Небо, наполненное

рваным тряпьём

облаков.

Вечные символы

моей добровольной

депрессии.

 

Заперт в клетку

бестолкового словоблудия,

рву остатки души

и швыряю

кровоточащие клочья

своим бессонным

стражам

в надежде продлить

это скорбное

существование здесь,

под мрачными сводами

безутешных небес.

 

 

МОЙ АНГЕЛ

 

Железо твоего пронзительного взгляда

не ранит уж меня. Моя душа — гранит!

Я проклял бы все дни, когда была ты рядом,

но память — мой палач, — их бережно хранит.

 

Я б с радостью сбежал к окраинам вселенной,

я б разорвал, клянусь, связующую нить,

была бы ты, как все, женой обыкновенной,

но ты… Да ты же ангел! О чем тут говорить?!

 

 

МОЙ ДЕМОН

 

Пожар заката угасал,

и постепенно сумрак нежный

заполнил опустевший зал.

Я, словно ученик прилежный,

сидел, дыханье затая,

слух наполнял очарованьем

твоих речей. Душа моя

рвалась за грани мирозданья,

влекома силой волшебства,

которое своею волей

облечь сумела ты в слова,

каких не слышал я дотоле.

 

О, горе мне! Пропал, пропал!..

Сеть чар твоих порвать не в силах,

Мой Демон, я бы всё отдал,

чего бы ты ни попросила…

 

На трон небес взошла Луна.

Сражён внезапной тишиною,

сижу. В руке бокал вина.

Пустое кресло предо мною.

 

 

БУДЕТ ЧАС

 

И будет час

Для темноты,

Для света час

И для всего,

Что быть должно

Под этой крышей

Нескончаемых небес.

 

И будет час,

Чтоб быть печальным,

Веселья час

И остальное,

Что неразрывно связано

С необъяснимым миром.

 

И будет час,

Чтоб умереть,

Для жизни час,

А так же для

Забавных путешествий

Между всем этим.

 

И будет час ещё…

…Ну,просто будет

Час.

 

 

ЗВОНОК

 

Один звонок.

И непонятно,

откуда весь этот поток

ненужных слов…

А впрочем,

всё равно приятно:

вот кто-то вспомнил,

позвонил…

Да, я готов

выслушивать хоть чёрта,

мне не привыкать —

и приходилось

внимать речам

паршивейшего сорта.

Так уж вот сложилось.

Я не рад и сам.

Да, что сказать,

в уединении моём

проблематично отыскать

такое что-нибудь,

что бы смогло

порадовать…

Ах, да, звонок!

— Алло?!..

 

 

Я – ДОЖДЬ

 

Иду один.

Вдыхаю влагу

моросящего дождя.

 

И превращаюсь в дождь.

 

Фонарь сквозь паутину веток

взирает мутным глазом свысока.

Пусты аллеи парка.

На скамейках

уж нет следа

волнующих свиданий.

 

Мой октябрь!

 

Всели в меня последнюю надежду!

 

Не может быть,

чтоб навсегда ушло из серца

прекрасное до боли.

 

Не может быть…

 

Не может ли?..

 

Дождь с каждою секундою сильнее.

Холодный, освежающий поток —

подарок неба.

 

Око фонаря размыто.

Срывает ураганный ветер

последнюю листву с ветвей,

в промозглом сумраке в движенье превращая

и небеса и то, что ниже них.

 

Как точка полной деформации

пространства

и времени,

как совокупность осознания —

объект аннигиляции, —

я здесь.

 

Смотрите:

я иду один.

 

Я — дождь.

 

 

НАД ПОЛЕМ ПЕЧАЛИ

 

Льётся над полем печали

песня ясеня слова —

знамение ночи извечной,

что уготована павшим

в предательской сече кровавой.

На братьев поднявшие руку,

презревшие Одина ярость —

позор вам и вечные муки.

 

Льётся над полем печали

песня другая: не будет

героям ни в чём недостатка

в светлых чертогах Валгаллы.

Пиво там льётся рекою,

пища сытна и обильна,

Валькирий воинственных речи

доблестный слух ублажают.

 

Каждый возьмёт по заслугам,

каждому будет награда:

забвение вечное — трусам;

вечная слава — героям.

Об этом слагают напевы

в словах искушённые скальды,

и песен их дождь величаво

льётся над полем печали.

 

 

ПАТОЛОГИЧЕСКОЕ ОПЬЯНЕНИЕ

 

И что же, думаете вы,

так будет лучше?

Нет! Увы,

без перемен течёт

сознание,

и остальное всё не в счёт.

Пей сколько хочешь

и сходи с ума —

унылость улиц

и кирпичные дома

сжимают горло.

Ещё чуть-чуть совсем

до разрешения

всех страхов и проблем.

Я задохнусь и стану

на вас похожим,

беспрестанно

повторяющим маршрут

прохожим.

В забытии

твержу слова.

Нет-нет!

Всё вздор, фантазии, уловки!

О, голова!

О, свет!

Нельзя же, наконец,

без подготовки,

без страховки,

нырять во мрак.

И кто сказал,

подумать кто посмел,

что лучше будет так?

Вокзал.

Очередной пробел.

 

 

БОГЕМА

 

На пятом этаже

(ну, то есть в самом центре

большого муравейника) среди

пустых бутылок и измятых простыней,

так, прямо на полу,

перед дурацким телевизором,

небритый, обнажённый и лохматый

сидит поэт.

Себя всецело ощущая

пришельцем из иных миров

и, может быть, (чуть-чуть) мессией,

замысловато курит, выдыхая дым

в заросший паутиной потолок.

 

На кухне старый кран,

давно уже мечтая о починке,

роняет слёзы на немытую посуду.

 

И надо бы прокладки поменять,

пол подмести и выкинуть весь мусор,

перестелить постель и привести

свою физиономию в порядок.

Позвать подруг, шампанского купить

и закатить такую вечеринку,

чтоб до утра не спал весь дом,

чтобы потом скрываться от соседей,

беспрекословно жаждущих расправы.

 

Да при таком раскладе — что тут скажешь! —

ещё не на одну неделю хватит

меланхолично-вдохновенного настроя.

И можно будет сутки напролёт

сидеть, раздевшись, на полу среди

бутылок, простыней и прочей дряни.

Курить, страдать и отрешённо

переключать каналы здесь,

в центре муравейника,

на пятом этаже.

 

 

В МОРЕ

 

Полированная Плоскость

убегает вдаль.

Мне бы каменную жёсткость —

было бы не жаль

потерять в лучах заката

совесть и покой.

Вот, закончится регата,

я вернусь домой,

стану снова человеком —

и не хуже всех!

Возгоржусь своим успехом —

разве есть в том грех!?..

Жаль, пока не так всё просто,

и блестит, как сталь,

полированная плоскость,

убегая вдаль.

 

 

В АРХИПЕЛАГЕ МУСОРНЫХ БАКОВ

 

Лужа промозглого

лунного света

упала с небес

на грешный асфальт,

растлевая и то,

что осталось невинного

в душах

бродячих,

замёрзжих,

но всё же счастливых

собак.

 

И даже когда,

согретые солнцем,

пробьются ростки —

вожделенная зелень, —

и даже когда

умрут все поэты,

расплавленные

на тротуарах,

и даже когда

тёплой водой

смоет лето всю грязь

с наших лап, —

мы и тогда не вернёмся

в пушистое и беззаботное

детство.

 

Просто продолжим,

держа нос по ветру,

этот забавный

(и даже приятный

слегка)

круиз среди

причудливо-разноцветных

островов архипелага

мусорных баков.

Утешим

голодное брюхо

надеждой

на новый кусок

колбасы.

А, в сущности,

что ещё нужно

для счастья?

 

 

 

 

ИСТОЧНИКИ

 

Тотальное уничтожение

веры в счастливые дни.

Улыбка нетрезвого гения.

неоновые огни.

 

Забыл бы дорогу обратную —

сдох бы вот здесь, под столом,

но что-то невероятное

мешает. Новый облом!

 

По счёту плачу и падаю

в дерьмо недобитой весны.

Одно вдохновляет и радует:

пост-алкогольные сны.

 

 

НАДЕЖДА ЕСТЬ

 

Прошлого нет.

Настоящего нет.

Будущее — просто отзвук,

белая тень,

что ложится на снег.

Морозный январский воздух

внушает надежду.

Пара шагов,

четыре глотка,

шесть затяжек —

и всё.

Нет ни сердца, ни рук, ни мозгов.

Что дальше?

Война план подскажет!

 

 

USER

 

Сохранил все страницы,

все ссылки забил

в новую папку.

Можно убиться,

упиться свободой —

хватило бы сил

влезть в старые тапки,

открыть холодильник…

И так — год от года.

Время — напильник,

шлифующий душу.

Стружка за стружкой.

Кружка за кружкой.

Строчку за строчкой

выделю чёрным

всё, что мне нужно,

и выключу комп.

Уставлюсь в пустой монитор

отрешённо.

Надо же быть

таким дураком!

Надо.

И весь разговор.

 

 

САМОПОЗНАНИЕ

 

Воздушные потоки

в моей голове —

приятное до омерзения

чувство.

Желудок наизнанку —

доступное всем,

надёжное средство

самопознания.

По колено в воде

медитирую, тупо

принимая убийство

старого бога.

Какое мне дело

до чьих-то идей?

Я — безоговорочный

центр.

Стены сжимают

меня в ничто,

но я заполняю

пространство.

Взрываю себя…

Я взрываю себя

единственной трезвой

мыслью.

Надо остаться

живым до конца

здесь, в этой праздничной

луже.

 

 

ПАРАНОИДАЛЬНОЕ ВОСПРИЯТИЕ АПРЕЛЯ

 

Невыразимо безобразен,

пуст рассвет.

О, новый день!

О, существа,

ползущие к своим

приманкам!

Смерть.

Разложение

на каждом

квадратном сантиметре

асфальта.

И льётся адское,

пьянящее дерьмо

в желудки,

в вены.

Танцуют трупы

на автобусных,

трамвайных остановках.

И ад провозглашает

внеочередное

распятие.

пустоголовых оборванцев,

невнятных душ,

задушенных во сне.

Достигнув долгожданного

момента,

всё потекло,

всё источает вонь,

кишит червями.

Ну скажите,

что может быть смешнее,

такой чудовищной весны?

 

 

ЗАНОВО

 

Склею осколки

разбитого сердца,

разум достану

со дна.

Придумаю что-нибудь —

новое, светлое, —

мне не впервой

начинать.

Будет ещё

песен без меры,

музыки, танцев,

вина…

Склею вот только

осколки и разум

спящий достану

со дна.

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В АНДЕГРАУНД

 

Снова они

приходят, говорят:

будешь с нами!

А, чёрт!

Выношу свою задницу

из уютной норы

в январский мороз,

чтобы снова

почувствовать себя

живым

и немного сумасшедшим.

Там, где грохочет

грязный

рок-н-ролл.

Андеграунд.

Сборище

никому не нужных

идиотов.

И я — среди них.

И я — такой же, как они.

«Будешь с нами!»

А куда мне

в сущности

деваться!?

 

 

ПОПРОБУЮ УСНУТЬ

 

Извращённое блаженство

разлагает мысли в дым.

То ли мёртв наполовину —

то ли жив, но всем назло.

 

Уничтожу без остатка

все великие дела.

Где-то может быть найдётся

незабитый уголок.

 

Там глаза закрою крепко,

заблокирую мозги,

голову прижму к коленям

и попробую уснуть.

 

 

ОСТАНЬСЯ С НАМИ

 

Глядя в небо слепыми глазами,

постигая смысл пустот,

ты остаёшься ли с нами

встречать красно-синий восход?

 

Упиваясь невиданной смертью,

приветствуя сказочный драйв,

найдёшь ли дорогу теперь ты

в кислотно-малиновый рай?

 

Убивая нелепое время

недосказанностью тишины,

проснёшься ли вместе со всеми,

когда утро взломает сны?

 

Наполнишь ли небо глазами,

постигнешь ли смысл пустот?..

Всё возможно — останься лишь с нами

встречать красно-синий восход.

 

 

ЧУДА НЕТ

 

Недобитые созданья

восстают из-под земли.

Где мозги и где сознанье —

всё валяется в пыли.

 

Недотоптанные мысли

о несбывшемся вчера

на конце иглы повисли

и остались до утра.

 

Недосотворённым чудом

удивить пытаюсь свет.

Что? Зачем? Куда? Откуда?

Где бы отыскать ответ…

 

Очарованный похмельем,

перемолот в порошок,

я насквозь пропитан зельем,

спрятан в каменный мешок.

 

Всё б вернуть, да по карманам

торопливо рассовать,

но свирепым ураганом

сдуло прочь мою кровать.

 

Что ж, осталось только чудом

удивлять постылый свет —

может, этим счастлив буду…

Глядь — а чуда-то и нет.

 

 

НЕМНОГО ГРУСТНО

 

На смену снегу,

валившему всю ночь,

пришёл пронизывающий

северный ветер.

Не греют батареи.

По радио передают

слащавое дерьмо —

от него становится

только холоднее.

Чай вызывает

тошноту.

 

За каким чёртом

я торчу в этой дыре

уже тридцать с лишним

лет?

 

В одном шаге

от цирроза

и вселенского величия.

 

Опять сломался

старый компьютер, а я

так и не научился

писать рассказы

карандашом.

 

 

МОРОЗНОЕ ОЗАРЕНИЕ

 

Ничто не помешает быть счастливым —

преграды смыло, крышу сорвало.

Теперь всё, что хранил я бережливо,

совсем не так уж близко и мило.

 

Ничто не помешает безучастно

смотреть на мир в открытое окно.

Попытки действовать поистине напрасны,

когда в итоге получается одно.

 

Ничто меня теперь не потревожит —

я неприступен, грозен, как скала.

Застыло сердце, камнем стала кожа,

и чувств развеяна нелепая зола.

 

И никакая мысль не влезет в разум:

покой нирваны, вечное ничто…

Я всё это постиг вот как-то сразу,

покуда кутался от холода в пальто.

 

 

ЗАКРЫВАЙТЕ

 

Закрывайте крышки унитазов;

бомболюков створки запаяйте;

запирайте сейфы; и в бутылки

поплотней запихивайте пробки.

 

Перекройте наглухо все краны;

двери — на замки и на засовы;

и про шлюзы тоже не забудьте —

пусть надёжной будет блокировка.

 

Застегните пуговки рубашек;

все шнурки проверьте, и застёжки,

и, конечно, молнии на джинсах —

что, если расстёгнутыми будут?

 

Закрывайте всё, что только можно —

даже рты и прочие отверстья, —

чтобы вдруг не вылезло наружу

то, чего показывать не стоит.

 

 

НОВАЯ ЖЕРТВА

 

Возле большого

зелёного бака —

обломки игрушек

забытых

и нелепых

здесь,

на белом снегу.

Похоже, ещё один

несчастный

делает первые

робкие шаги

во взрослый мир.

Ещё одно детство

умирает на алтаре.

Истекает

невинной кровью.

Очередная жертва

богу добропорядочной

жизни.

Слишком большая

жертва.

 

 

РУТИНА

 

что можно увидеть,

слепыми зрачками

уставившись в монотонное

жалкое бытие

за гладкой

стеклянной стеной?

 

что можно

на шкуре своей

ощутить?

 

что шевельнётся

в пропитой насквозь

душе?

 

я-то знаю!

 

а вы?

 

всё занято.

и никаких

свободных мест.

ни в перспективе,

ни в прошедшем.

 

к такому привыкаешь,

забывая о каких-то

прочих вариантах.

 

сорваться

с обжитого пространства,

потерять всё —

может быть, это

единственно верный

путь.

 

я сладко потянулся,

зевнул

и уставился

на своё отражение.

 

всё шло, как по маслу.

 

стройная колонна

сомнамбул

за окном.

 

сугробы.

 

базарное дерьмо

на тротуарной плитке.

 

уродливые тополя.

 

прекрасный депрессняк

наутро, после пяти литров

пива.

 

лицо человека,

которому уже не на что

рассчитывать,

по-дурацки улыбалось

из зеркала.

 

ну и чёрт с ним.

 

 

ВНЕЗАПНЫЙ ПРИСТУП ОПТИМИЗМА

 

безлико рассвело,

и я был удивлён.

и показалось даже,

что сегодня

наконец-то повезло.

 

протёр глаза —

не сон!

из-за холодного окна

толпа многоэтажек

мне улыбалась,

пытаясь что-то рассказать.

 

и я плеснул себе вина

и закурил —

ещё осталось

дешёвых сигарет

две пачки

или, может, три.

 

похоже ничего

плохого нет

в безденежьи —

не беспокоят шмотки,

бабы и крутые тачки.

и можно пить

с заката до зари.

а можно завалится спать.

 

свобода.

 

ну что ж, неплохо бы сгонять

в ближайший супермаркет.

 

бифштексы,

литр водки,

несколько бутылок

мерло…

ну, или шардоне…

 

потом устроиться

с блокнотом у окна

и так, спокойно,

без излишней спешки

прожить весь день

до дна.