Сергей Наймушин. Мыслитель (сборник миниатюр)

Аполлон и Марсий – союзники

(Аполлон) «Сознаюсь, Марсий, я слишком погорячился во время оно, содрав с тебя кожу. Теперь я это понимаю и прошу меня простить» (Марсий) «Ну что ты, Аполлон! Тебе ли извиняться! Ты бог, а я всего лишь козлоногий, бородатый сатир. К тому же ты наказал меня по заслугам, ибо я нарушил установленный богами принцип иерархии, который ведь никакая тварь не имеет права нарушать безнаказанно. Конечно, способ, каким ты меня наказал, был несколько крутоват, но тебе тогда было виднее» (Аполлон) «Забудем о прошлом. Твоя флейта стоит моей форминги, и я думаю, что куда лучше было бы, если б мы, вместо того, чтобы соревноваться, позволили тогда нашим флейтам звучать совместно» (Марсий) «Какая прекрасная мысль! Но зачем, Аполлон, ты высказал её вслух?! Теперь мне будет гораздо грустнее пребывать здесь, в Аиде, среди скорбных теней: мне придётся оплакивать ещё и упущенные возможности! Однако ничего уже нельзя вернуть и поправить. Поздно!» (Аполлон) «Ничего не поздно. Я для того и сошёл в Аид, чтобы попросить моего дядю отпустить тебя со мной наверх. Мне нужна твоя флейта, Марсий!» (Марсий) «Если ты не шутишь, а говоришь правду, я готов служить тебе дни и ночи напролёт и дуть в свой тростник, пока щёки не лопнут. Но скажи мне ради самого Зевса Вседержителя, что ты задумал, бог?!» (Аполлон) «Что и подобает богу: божественное дело. Видишь ли, друг мой, с тех пор, как мы, боги, и вы, демоны, что-то значили для людей, прошла не одна тысяча лет и теперь мы основательно подзабыты. Разумею, прежде всего, себя и своего вечного соперника в искусстве Диониса. Если Диониса иногда нет-нет, да и почтит иной поэт, то про Аполлона совсем позабыли люди. Невнятна им моя музыка. Вот я и решил напомнить людям о себе. И твоя флейта, Марсий, будет как раз кстати. Она смягчит давящую величавость моих мелодий. Понимаю, конечно, что в уши к взрослым, зрелым людям нам не пробраться, зато к детям нам путь не заказан. Вот мы и пойдём по этой дорожке! Придумал же я вот что: по вечерам, когда малыши улягутся в свои кроватки, а младенцы ещё удобнее устроятся в своих колыбелях и родители, прочитав им их сказки, оставят детей, наконец, одних мирно посапывать в тишине и полумраке своих детских комнат, мы будем неслышно являться к малышам и играть им, сонным, нашу музыку. Таким образом, она легко войдёт в их сердца и навсегда там останется. На случай, если ребёнок вдруг проснётся, ты, Марсий, будешь держаться поодаль, ибо ты так безобразен, что не только что ребёнка, но и любого взрослого испугать можешь – уж ты не обижайся. А теперь, если ты согласен послужить на благо мировой красоты и порядка, летим!» (Марсий) «Конечно, Аполлон, я согласен! Летим!» (Сумерки в городе. Аполлон и Марсий парят на высоте, заглядывая в одно из окон многоэтажного дома. В комнате у детской решетчатой кроватки сидит молодой мужчина и читает своему полуторагодовалому сыну сказку)

«…Отвечает ветер буйный –
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора.
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста!»
(Малыш внимательно слушает. В это время в комнату заходит молодая женщина, мама малыша. Муж прерывает чтение и говорит) «На, дочитай, а я схожу» (Жена) «Не хочу я про гробы читать. К тому же эта сказка давно устарела» (Муж) «Ты, Катюша, добрая, умная женщина, но иногда говоришь такое… мысли твои относительно некоторых вещей… не будем сейчас, хорошо?! Дочитай, пожалуйста» (Уходит. Жена, сюсюкая) «Ви-и-итенька! Не будем мы с тобой эту сказку читать, ладно?! Я тебе, хороший мой, лучше почитаю стихи одной современной поэтессы. Чудо, а не стихи! Вот послушай» (Достаёт книжку и томно, с придыханием читает)
«Кокаина и морфия
Божественная симфония
Давала звезде падучей
Биться в падучей
Как достоевскому после идиота
В чаянии бесов
На постеле в бадене
Ругать рулетку
Что не стала матовой
Как сны от зяблости
Занявшей задний дворик
Моей души как подсобку дворник
Расчёсывающий бороду
Селёдки рёбрами
Чарльстон ломбер чечётка
Хризантема в петлице
Между ног мокро
В жажде влюбиться
В собственного ребёнка
Могла бы страуса яйцом кудахтать
Хищным цветком бадьяна
Брегом лодочным в реку пьяным
Смолистой сосновою икрою
Шишек сыплющихся над морем…»
(Ребёнок начинает надрывно кричать) «Ну что ты, Витенька, что ты?! Ну, успокойся!» (В комнату входит муж, видит в руках у жены книжку, выхватывает её) «Опять ты всякую дрянь ребёнку читаешь! Больше я тебе этого не позволю, слышишь! Посмотри, до чего мальца довела – заходится!» (Берёт сына на руки) «Тише-тише-тише-чш-ш-ш…» (Качает и поёт «По долинам и по взгорьям». У отца на руках малыш постепенно успокаивается и засыпает. Отец кладёт его в кроватку, целует и, ведя за собой мать, неслышными шагами выходит из детской, плотно прикрыв за собой дверь, на кухню – ругаться. Через какое-то время в детскую проникают Аполлон и Марсий. Аполлон величественно подходит к спящему младенцу, Марсий остаётся у окна. Настраивают свои инструменты и играют. Звучит несказанно прекрасная мелодия. Вдохновлённый собственной игрой Аполлон поёт)
«О таинственный мир!
О звезда на востоке,
Спеленавшая нитями света
Стынущие города!
Посмотри – вот младенец
В холодной каморке лежит
И возносит в тоске глубокой
Свои руки к тебе,
О царящая в небе звезда!..»
(Младенец спит, блаженно улыбаясь. Вдруг слышен визг тормозов и непрерывно нарастающий рёв мотора. Аполлон роняет лиру и зажимает своими ладонями уши ребёнку. Когда рёв мотора стихает, Аполлон с тоской в голосе) «Безумцы! Куда они так спешат?! Конец-то у всех один – яма. Или думают получше разогнаться: авось перескочат? Безумцы!» (Снова приготавливается играть и петь, но громкий и продолжительный салют за окном вынуждает его резко бросить лиру и опять зажать уши младенцу. По окончании салюта Аполлон, ни к кому не обращаясь, как бы про себя, сосредоточенно и сурово) «Расходятся поэзия и время» (Поднимает лиру и в третий раз готовится начать, но тут за стеной у соседей взрываются ударные – бум-бум-бум, – слышатся весёлые крики и топот. Аполлон с мрачной угрозой) «Ну, это уже слишком! Слушай, Марсий, видно, не судьба сегодня Музам порезвиться под нашу музыку. Чувствую, начав Марсием, закончу Марсом. Придётся напомнить людям, что Аполлон не только обладатель сладкоголосой лиры, но и носитель смертоносного лука!» (Марсий) «Тогда, Аполлон, позволь мне удалиться. Для меня невыносим звон твоей тетивы. Лучше я буду в Аиде играть на свирели, провожая к Харону партии новых душ, смятённых внезапностью постигшей их лютой смерти. Итак, прощай, Аполлон, до встречи» (Конец).

Рубрика: Без рубрики | Добавить комментарий | Изменить

Мыслитель

Мыслитель

(Музей Родена в Париже. Ночь. Паучок на невидимой паутинке спускается Мыслителю на нос. Тот скашивает на него глаза, потом резко и шумно выдыхает через нос воздух. Паучок спешно поднимается по своей паутинке вверх. Мыслитель) «Письмо будет. От кого только? Разве что от Дискобола? А может, от Дорифора? Или Давида? Во всяком случае, ни от одной из богинь. Богини мне писем не пишут. И дёрнул же чёрт папашу Родена сделать меня Мыслителем! Ведь хотел же Поэтом. То-то было бы писем! Впрочем, и Дорифор с Дискоболом едва ли сильно грамотны, а Давидовых древнееврейских каракулей я и вовсе не разберу, я же не какой-нибудь там архиучёный немецкий философ… Вот!.. Вот в этом-то весь вопрос! Им троим хорошо: двое греки, один еврей – а я кто?! Мыслитель!.. Это с таким-то торсом?! Музы не терпят подобострастных взглядов снизу вверх, равно как и снисходительных сверху вниз. Музы любят беседовать на равных. Поэт должен говорить правду. Однако правду знает один лишь Господь Бог. Следовательно, задача поэта – хотя бы не лгать. Это и есть то игольное ухо, сквозь которое необходимо проходить верблюду. А что же мой родитель? Ну где, ну где, я спрашиваю, видел он мыслителя с такой мускулатурой?! Он вообще когда-нибудь философа видел?! Найти философа-атлета также трудно, как и атлета-философа. Разве только Платон… Ну хорошо, допустим, я грек. Допустим. Тогда какого исторического периода? Мне-то самому кажется, что эллинистического. Я грек эллинистического периода. Стоп: а борода?! Точнее, её отсутствие? Тогда так: я грек эллинистического периода, живущий в Риме. Теперь вроде бы неплохо. Остаётся одно: определить – к какой философской школе я принадлежу, кто я: платоник, перипатетик, киник, мегарик, киренаик, стоик, эпикуреец? Мниться мне, что мой родитель задумывал меня как киника или стоика, хотя, видит Бог, я сам совсем не склонен относить себя ни к тому, ни к другому, ибо страстно люблю красоту и ненавижу позёрство. Не совсем по душе мне и Платон с Аристотелем, хотя у них и можно найти много хорошего. Однако я никогда не мог понять человека, променявшего лиру на abolla , да и к тому же я не боюсь смерти и не умею льстить и прислуживать тиранам. Поэтому я делаю вывод, что я чистой воды эпикуреец. И мне тем более приятно осознавать себя таковым, что я вижу, что эпикуреизм и поэзия прекрасно уживаются друг с другом, доказательством чему – Лукреций, являющийся как бы поэтическим воплощением Эпикура. Вот уж кто бы никогда не стал, как Платон, говорить об исконной вражде между философией и поэзией. Впрочем, может, я излишне пристрастен к Платону! Но с другой стороны, зачем же ради философии отрекаться от поэзии и делать последнюю прислужницей первой? К слову, Данте, Гёте, Леопарди поступали иначе. Философ в них склонял голову перед поэтом и таким образом Аристотель, Спиноза вкупе с другими мыслителями были незримой основой их великой и прекрасной поэзии. У тех же, кто действовал наоборот, как, например, мощный русский философ-поэт Владимир Соловьёв, у тех в прозе всегда оказывалось слишком мало поэзии, а в стихах – слишком много прозы. Но будет об этом. В конце концов, философские и поэтические пристрастия – дело вкуса. Что меня действительно радует – это то, что мой родимый родитель Роден не ошибся в выборе позы. Поза моя самая интернациональная! Герметическая поза! Годна для разнонаправленных усилий. Я вообще заметил: музы настолько параллельны материальному бытию, что нисходят в души своих избранников, совершенно не считаясь с житейскими обстоятельствами последних. Если бы кто-нибудь когда-нибудь задумал написать правдивую историю науки и искусства, то едва ли не половину своих исследований ему пришлось бы посвятить самому неприличному и вместе с тем самому необходимому месту в любом доме – нужнику. Сколько великих идей и прекрасных стихов родилось там! Святой Свифт мне свидетель!..
Но я вижу, что ко мне на нос опять спускается наш Ragno Zoppo. И он несёт мне письмо. Спасибо тебе, малыш! Так, посмотрим…Ба! Да оно от Венеры! Неужели я всё-таки ей понравился?! Почитаем… «Перводвигатель… четвероякий корень… трансцендентальное синтетическое единство апперцепции… causa sui…» Боже мой! Боже мой! Всё погибло! Я не верю своим глазам! Богини философствуют! Раньше философией интересовались лишь гетеры и проститутки, теперь дошла очередь до богинь. Что ж говорить о простых, умеренных женщинах?! Они теперь, поди, законы пишут! Нет, если так дело пошло, я тоже не намерен в раздумьях бронзоветь. Довольно философствовать! Буду поэтом! Представляю, какой разразится скандал, когда увидят меня стоящим прямо, в лавровом венке и с лирою, подобно Аполлону! Они ещё не видели мой плектр! Давидов пистолет по сравнению с ним жалкий анахронизм. Папаша Роден знал в этом толк и дал бы фору Буонарроти, как и я теперь с превеликим удовольствием дам фору всем этим вечным вёснам и поцелуям!» (Конец).

Рубрика: Без рубрики | Добавить комментарий | Изменить

Альберт Великий и Смерть

Альберт Великий и Смерть

(Альберт Великий в своей алхимической лаборатории. Появляется Смерть) «Здравствуй, Больштедт. Как живёшь, чем дышишь? Не надумал помирать-то?» (Альберт) «Серой дышу и ртутью. Живу в достатке. О тебе, Смерть, по завету древних всегда помню. Да что с того! Всё чаще хочется просто, элементарно, слепо жить» (Смерть) «Ну-ну-ну, пожалуйста, без ламентаций! Оставь подобные излияния доктору Фаусту. Ты настоящий учёный, и должен думать о приумножении знаний. Как философский камень? Продвигается?» (Альберт) «Туговато, но всё-таки прогресс налицо. Хотя в часы неудач и отчаяния мне кажется, что, скорее всего, сам философ обратится в камень, нежели создаст давно вожделенный им артефакт. Ко всему прочему, я вообще уже не уверен в необходимости существования чудесного камня» (Смерть) «Не надо отчаиваться. Трудись, умудряйся. Мудрость – для тебя, ибо ты рождён с наследством и видящим солнце. Добро был бы ты увечным, неимущим, но ты сам, своей волей, в расцвете лет и сил покинул круг дел человеческих и ушёл в добровольные затворники. За то и будет тебе награда. А что касается твоих сомнений в конечной полезности предпринятых тобой алхимических трудов, то могу тебя успокоить: они не более полезны и имеют смысла не более, чем все остальные человеческие деяния. Есть лишь одно «но»: твои деяния благороднее. А благородство их в том, что они – игра, игра доброго сердца и высокоразвитого интеллекта» (Альберт) «Ты сказала о награде. В чём она?» (Смерть) «В почёте от усопших» (Альберт) «Я достаточно почтен и живыми» (Смерть) «Быть почтенным усопшими – совершенно особенная статья. Почёт у живых временен, как и сама жизнь, память будущих поколений о прошлом холодна и безразлична, слава же у мёртвых – актуальная и вечная вещь. Великое искусство, прославляющее бытие, ars, какой бы род бескорыстной деятельности оно собой не представляло, существует, прежде всего, не для живых – для мёртвых. Ты не знал этого? Знай: лишь мёртвые – истинные и неподкупные ценители великих произведений искусства, прекрасных и гармоничных идей, рождающихся в умах смертных. Повторяю ещё раз: великие произведения искусства – это та трапеза, та Тайная Вечеря, которую живые разделяют вместе с мёртвыми, и на которой выявляются апостолы и иуды. Тут в качестве примера и Фаюмский портретист будет кстати…» (Альберт) «Что за Фаюмский портретист?» (Смерть) «Ах да, я совсем забыла – о нём станет известно лишь в далёком будущем» (Альберт) «Какое оно, будущее?» (Смерть) «Ох, не хотела бы я говорить о нём. Когда я думаю о будущем, у меня портится настроение. Поэтому ни какой конкретики. Скажу одно: будущее будет без красоты» (Альберт) «То есть как?!» (Смерть) «А так. Красота уйдёт из жизни, или, во всяком случае, станет так редка, что те, кто ещё будут способны её видеть, уподобятся рыбам, выброшенным на берег. И бессильным станет знание о том, что я, Смерть, не противоположна бытию, но наряду с жизнью являюсь его, бытия, составляющей. Лишним грузом будет помнить, что единственный враг бытия – небытие, действующее посредством своих креатур в пределах рода человеческого необыкновенно раскованно, подобно тому, как вирус действует в пределах человеческого организма. В будущем уже основательно замахнутся на Жизнь, сестру мою, и на меня самое: на Жизнь – посредством самоубийств, на меня – эликсирами бессмертия» (Альберт) «Неужели всё-таки изобретут?!» (Смерть) «Не волнуйся, не изобретут. Меня не обманешь. Но жизнь изгадят изрядно» (Альберт) «Ты сказала – самоубийств. Но ведь самоубийство – один из способов умереть» (Смерть) «Всё дело в мотиве. Есть разница – со скуки или от безысходности. Случается, что человек, чтобы остаться человеком, вынужден убить себя. Вот такой парадокс. В целом же ваши попы правы, что запрещают самоубийства. Тем самым они защищают бытие. Их недостаток лишь в том, что они в своих суждениях исходят из общего принципа, а любой принцип, как известно, невнимателен к частностям. Ну да зато я очень внимательна и всегда разберусь, можешь быть уверен» (Альберт) «Сиятельнейшая Смерть, не могла бы ты открыть мне, каким будет мой конец?» (Смерть) «Ты меня удивляешь, Альберт! Ты – философ, теолог, естествоиспытатель, математик, астролог, алхимик, изобретатель, одним словом, doctor universalis – мог бы судить о таких вещах более проницательно. Существуют четыре основных рода перехода в мир иной: насильственная смерть, смерть от естественных причин, в результате несчастного случая и самоубийство. Существуют так же, как ты знаешь, четыре темперамента. Каждому темпераменту соответствует свой род смерти: меланхолику – самоубийство, флегматику – смерть от естественных причин, холерику – от несчастного случая, сангвинику – в результате насилия. Видишь, я тоже кое-чему научилась у вас, схоластов-систематизаторов. Что касается тебя, ты – флегматик, значит, помрёшь от естественных причин. Суммируй: старость, подорванное постами, бдениями, испарениями ртути, свинца и серы здоровье, чрезмерная печаль о досточтимом Фоме – и вот ты уже мой клиент» (Альберт) «Скорей бы уж» (Смерть) «Не торопись. Сегодня я пришла к тебе просто так: поболтать, проведать. А возьму я того молодого доминиканца, который только что вышел за ворота Кёльна» (Альберт) «Нет, прошу тебя, уважаемая Смерть, только не доминиканца!» (Смерть) «Корпоративный дух! Ну, хорошо, заберу францисканца, только что вошедшего в город. Его-то, надеюсь, можно? Итак, до встречи!» (Смерть собирается исчезнуть, но замечает в углу лаборатории нечто, напоминающее человеческую голову, правда сильно увеличенную в размерах) «А это что у тебя такое?» (Альберт) «Жонглирующее лицо» (Смерть) «Жонглирующее лицо?! Одна из твоих механических штуковин? Здорово! Продемонстрируй!» (Альберт ставит голову на стол, вставляет в её затылок ключ и несколько раз поворачивает его. Голова высовывает язык. Альберт кладёт на него небольшую гирьку от весов. Голова начинает жонглировать: подбрасывает языком гирьку вверх и ловит её носом. С носа гирька перекочёвывает на левую бровь, оттуда перелетает на правую, с правой падает вниз, на ресницы правого глаза, потом перебрасывается на левые ресницы, и снова – на язык. Голова повторяет эту операцию несколько раз. Смерть хохочет.) «Ну, Альберт, рассмешил, нечего сказать! Ради такого случая не заберу сегодня ни одной живой души. Потом наверстаю на чуме. Ах, какая чума у вас, в Европе, скоро будет! Чудо, а не чума! Впрочем, желающие смогут прочесть об этом у Боккаччо в «Декамероне»» (Конец).

Рубрика: Без рубрики | Добавить комментарий | Изменить

Гнев Асклепия

Гнев Асклепия

(Александрия. Больница богатого врача Хрисия. В подвале больницы – мертвецкая. Мрак, едва разгоняемый одной невеликой лампадкой, холод, тлетворный дух. Тишина поистине мёртвая. И, однако же, и в этой мёртвой тишине чуткое ухо различит некоторый шум: шорохи, прерывистое дыхание, хрипы. Словно среди мёртвых тел одно как будто ещё живое. Так и есть: на одном из столов лежит тело, подающее слабые признаки жизни. Это всё никак не может дойти малоимущий перс Аксман, заболевший неделю тому назад тифом и отправленный Хрисием в виду безнадёжности случая сюда, вниз, доходить в тишине и спокойствии. Сам-то Аксман не против умереть, однако, тело его упорно сопротивляется болезни, и умирать никак не желает. Слышны шаркающие шаги. В мертвецкую входит старик-служитель с фонарём. Подходит к Аксману и пристально, буднично и тупо смотрит на него) (Служитель) «Гляди-ка, не околел ещё! Ну, это, брат, с твоей стороны даже подло так поступать! Я же просил тебя! Ведь ты же чужое место занимаешь, понимаешь ты это или нет?! У меня покойник свежий, а куда мне его прикажешь класть?! На пол, что ли? Так нельзя. Я из-за тебя работы лишусь. В последний раз тебя по-человечески прошу – помирай, пожалуйста, не кобенься! К завтрашнему дню, а ещё лучше – к сегодняшнему вечеру, ладно?!» (Аксман тихим, прерывающимся голосом) «Простите меня, я постараюсь…» (Служитель) «Постарайся, голубчик, постарайся. Ты уж на меня не серчай, войди в моё положение. Так я на тебя надеюсь. Прощай» (Служитель уходит, поднимается на четвёртый этаж, в отделанное белым мрамором помещение – приёмную врача Хрисия. У Хрисия пациент, по виду знатный и состоятельный. Рыхл, брюхат, задат) (Пациент) «… хочу нос как у Юлия Цезаря, подбородок как у Каракаллы, ещё хочу…» (Хрисий замечает служителя. Строго) «Что тебе?» (Служитель) «Господин, я только что ходил на низ…» (Хрисий) «Не на низ, а вниз» (Служитель) «Да, да, вниз, говорил с Аксманом. Он обещал, что постарается. К сегодняшнему вечеру, ну или, в крайнем случае, к завтрашнему утру» (Хрисий) «Хорошо. Смотри же» (Служитель кланяется и уходит. Хрисий пациенту) «Извините, пожалуйста, за всем нужно следить самому. А уж когда дело касается черни!..» (Пациент) «Конечно, конечно, я понимаю. Ну, так вот, я бы ещё хотел расширить pectus, уменьшить venter, сузить culus, удлинить penis. Возможно ли всё это?» (Хрисий) «О да, разумеется, возможно!» (Пациент) «Я ещё раз убеждаюсь, что вы великий врач, господин Хрисий! Но если не секрет, откройте мне, пожалуйста, каким образом вы намерены совершить все эти метаморфозы?» (Хрисий) «Никакого секрета тут нет. Мною были разработаны особая методика и соответствующие инструменты. Я вам расскажу. Чтобы увеличить и укрепить подбородок, вы каждый день, по полчаса, должны будете лежать со связанными за спиною руками ничком, уткнувшись подбородком в пол. При этом специально обученный слуга будет держать вас за талию таким образом, что касаться пола вы будете лишь своим подбородком и пальцами ваших ног. Через месяц таких занятий челюстная кость настолько затвердеет и расширится, что вы приобретёте необыкновенно мужественный вид и сможете своим подбородком, как молотком, колоть самые крепкие грецкие орехи. С носом всё гораздо проще. Нос – это хрящ и мякоть и, следовательно, поддаётся вытягиванию. В течение месяца специально обученный слуга будет водить вас за нос по специально обустроенным для этого аллеям моего больничного парка, цветы, деревья и кустарники которого нарочно подобраны так, что сочетание источаемых ими ароматов благотворнейшим образом действует на лёгкие и способствует скорейшему изменению формы носа. Pectus мы расширим путём возложения на него массивной мраморной плиты, на которой будет танцевать нанятая вами за отдельную плату гетера. Последняя – как для увеличения веса плиты, так и для вашего развлечения. B venter будем втирать особую мазь, обкладывать его мякиной, пищевой рацион ваш будет состоять исключительно из бобовых. Culus зажмём в тиски, на penis повесим гирю…» (Пациент) «Скажите, доктор, а нет ли каких-нибудь других способов вылечить и исправить мои недостатки? Не таких… трудоёмких, что ли?» (Хрисий) «Других способов нет. Мой метод – единственно возможный метод. Уверяю вас, если вы будете строго следовать всем моим предписаниям, то через месяц изменитесь настолько, что не только вы сами себя, но и родная мать вас не узнает» (Пациент) «Хорошо, я согласен. Сколько будет стоить курс лечения?» (Хрисий) «500 сестерциев. Половина до начала лечения, половина – после. Понимаю, не дёшево, но повторяю, результат стоит того. Итак, если вы согласны, жду вас завтра в 9 часов утра. До свиданья» (Пациент прощается и уходит. Хрисий некоторое время сидит молча, потом тихо, почти про себя, произносит) «Homo stultus ineptusque» (Громко) «Эй, puer!» (Появляется молодой слуга) «Я проголодался. Несите обед» (Слуга кланяется и исчезает. Через минуту в зал цепочкой входят слуги, несущие на больших подносах вместе с вином плоды Апициевой премудрости. Помещают яства на роскошный абак, стоящий возле Хрисиева ложа, выстраиваются в сторонке и начинают слаженно, приятно и негромко петь. Хрисий ест. Закончив одну песню, начинают другую. Хрисий пьёт. Завершив вторую, переходят к третьей. Хрисий предаётся послеобеденному отдыху. В горячем, полуденном воздухе время течёт также тихо и медленно, как спадающий густыми, сладкими складками коричневый мёд Калимны. Проходит полчаса, час… Вдруг за окном раздаётся душераздирающий вопль: «Люди, помогите!!!» У Хрисия дрогнули веки и дёрнулась щека. Слуги, увидев это, запели громче. «Кто-нибудь! Скорее! Врача!..» Спящее лицо Хрисия выразило страдание. Хор, сочувствуя своему господину, живо прибавил ещё. «А ну, пусти! Пусти, слышишь! Не видишь, человек умирает! Больница это или что?!..» В ответ гремит голос больничного сторожа: «А я тебе говорю, не пущу! Не велено! Куда, рожа, лезешь?!..» Хрисий открыл глаза. Хор, озверевший от ужаса, не поёт – ревёт то, что положено петь в полголоса. Хрисий зло встаёт, делает хору знак замолчать, идёт к окну, смотрит, потом выходит из помещения, спускается во двор и сановито идёт к воротам. У ворот больничный сторож, флегматичный дежурный врач, бедно одетый человек и ещё один, неподвижно лежащий на земле. Хрисий) «Что тут у вас?» (Дежурный врач) «Мертвеца принёс» (Человек) «Врёшь, подлец! Когда я его принёс, он был ещё жив!» (Дежурный врач) «Вам, конечно, виднее. Вы кто, простите, по профессии? Врач?» (Человек) «Нет, не врач» (Дежурный врач) «А спорите!» (Хрисий) «Довольно» (Подходит к лежащему, щупает пульс, оттягивает верхнее веко. Человеку) «Ему, любезный, не в палату, а в морг давно нужно» (Человек) «Давно?! Он же ещё тёплый!» (Хрисий) «Это от солнца. Солнце сильно печёт. Что же касается морга, тут мы вам тоже ничем не сможем помочь – мест нет. Всего хорошего, любезный» (Собирается уходить. В этот момент страшно гремит гром, блещет молния, земля подвигается. Хрисий падает. Происходит чудо: мертвец открывает глаза, встаёт и оказывается богом врачевания Асклепием. Говорит гневно Хрисию) «Мерзавец! Мерзавец! Так-то ты соблюдаешь клятву моего славного сына Гиппократа! Так-то используешь во благо великий навык целительства! Всё, кончилось моё терпение! Теперь берегись! За то, что ты гноил в морге живых людей; за то, не следовал закону гостеприимства, обязывающему впускать в дом странника, ибо странник этот может оказаться неким богом; за то, что – и это самый страшный грех! – ты не оказал помощи умирающему, тебя ждёт ужасная кара: на себе испытаешь все муки лечимых тобою людей! Там, в непроглядно мрачном Аиде, души заморенных тобою страдальцев будут колоть твоим подбородком камни, давить тебе грудь свинцовой плитою, ущемлять тисками твой зад, вешать на penis гирю. И кара эта будет вечной! Жаль, не могу воскресить всех умерщвлённых тобою, ибо ужасен гнев Зевса, но вернуть здоровье ещё живым могу. И да будет так!» (Хватает Хрисия и скрывается с ним под землёй. Вокруг дымящейся ямы собирается испуганная и любопытствующая толпа больничных работников и слуг. Скоро к толпе присоединяется исцелённый Асклепием Аксман. От былой болезни не осталось и следа. Он подходит к своему старому знакомому, служителю мертвецкой, и виновато говорит) «Простите, пожалуйста… вот какое дело… мы с вами уговаривались утром, помните? Я освободил место. Правда, так получилось, что я не умер, а выздоровел – что ж поделаешь. Но ведь главное, что место теперь свободно» (Служитель) «То-то, что свободно! Теперь у нас ни главного, ни места» (Конец)

Рубрика: Без рубрики | Добавить комментарий | Изменить
Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.