Несколько дней шар таскало по просторам воздушного океана. Гарин, попеременно истязая горелку и оригинальный движитель Симпсона, ловил восходящие и нисходящие потоки, воздушные течения, пытаясь задать шару направление движения на восток. Там, протянувшись с севера на юг на тысячи километров, раскинулась Южная Америка, следуя на ост, пролететь мимо материка невозможно.

Зоя Монроз не отходила от радио. Маленькие эбонитовые чашечки до пульсации сдавливали виски – эфир глушил пустотой. Каждые два часа Зоя последовательно на французском, английском и испанском давала сообщение: «Все, кто слышит меня, переходите на волну 421 сразу после моей передачи. Мы на воздушном шаре. Необходима помощь, необходима помощь! Перехожу на прием».

В ответ – треск в наушниках.

На третьи сутки их летательный объект вошел в полосу плотной облачности. В одном из разрывов облаков, прямо по курсу над Гариным нависли строгие вершины. Анды. Петр Петрович открыл горелку на всю катушку, обледеневший шар, тужась, приподнялся, но недостаточно. Крушение на фоне сверкающих снежной чистотой каменных круч рисовалось неотвратимым.

– Зоя, все лишнее за борт!

Из  гондолы  полетели  мешки  с  балластом,  холодильная камера, забитая  запасами провизии, тюки экипировки, десятки метров каната, стояночный чугунный якорь, бензобак.

Гондола прошла … между верхушек, скованных ледяной броней скал.

Преодолев горную цепь, баллон неизлечимо терял высоту. Внизу сверкнула солнечным зайчиком река, с густо поросшими лесом берегами. Рыжий диск сползал к горизонту, когда после очередного призыва Зоя услышала не дробь электрических разрядов, а спокойный мужской голос, говоривший на американском английском: «Я вас вижу и слышу. Снижайтесь на дым костров. Повторяю – снижайтесь на дым костров».

– Гарин! Нас видят, лети на костры!

Обследуя в подзорную трубу малахитовое покрывало джунглей, инженер приметил дым на юго-востоке, вероятно, на холме рядом с рекой. Гарин включил движитель. Мотор, чихая из-за нехватки топлива, потянул шар на импровизированные маяки. Гондола, перепрыгнув реку, врезалась в крону величавых деревьев. Капсула застряла на двадцати-тридцати метровой высоте, веревочной лестницы не хватало, летуны спускались по скользким лианам и стволам деревьев. В десятке метрах от земли Монроз сорвалась.

– Зоя, Зоя, как ты? – переживал Гарин, успешно сопротивляясь сокрушительной силе Земного тяготения на гибком стебле молодого побега.

Женщина, выгибаясь дугой, каталась с боку на бок, придерживая руками левую голень, из которой, проткнув кожу, торчали два острых отломка костей. Ее надрывные стоны выворачивали душу Петру Петровичу, хлопотавшему подле страдающей. Лес отозвался выстрелами и голосами, их искали. Условно одетый, закамуфлированный боевой раскраской туземец обнаружил серебристую бочку, беспомощно покачивающуюся в капкане густых ветвей, закричал, обращаясь к предводителю.

Современный Аполлон, голливудский вариант мужского совершенства раздвинул реликтовый влажный папоротник:

– Мадам, вы ранены?

– Полагаю, у нее открытый перелом, – ответил Гарин.

Богоподобный засвистел. На сигнал стянулось человек десять, он обратился к ним на языке, изобилующим множеством открытых гласных звуков. Туземцы, понимающе помотав уплощенными черепами, занялись Зоей. Кровь остановили, к левой ноге на всю длину ее привязали палки, в корчащийся Зоин рот затолкали щепоть листьев, показали, что их надо жевать. Несчастная попробовала: листья горчили, но боль потухла. Четверо невысоких крепышей, связав толстыми лианами специально срубленные для этой цели прочные ветки, бережно подняли женщину на плечи. Процессия двинулась сквозь густой прелый лес.

– Кто вы и зачем здесь? – потомок древнегреческого красавца артистически отводил в сторону сочные зеленые лапы, тянущиеся к ним со всех сторон.

– Супруги Саари, путешественники-любители, предприняли воздушную экскурсию вокруг Земли. Пролетая над Андами, попали в жесткие метеоусловия, и вот печальный результат.

– У супругов есть имена?

– Я Микки, она Софи.

– Начальник Археологической экспедиции Нью-Йоркского музея естественной истории, профессор Индиана Джонс, – он протянул крепкую кисть, Гарин энергично потряс ее.

Затемно прибыли в лагерь, действительно разбитый на небольшом холме, переходящим в прирусленный вал, тянущийся вдоль берега. В полумиле лепилось неказистое поселение туземцев.

Утром покалеченную Зою осмотрел врач и, по совместительству, завхоз экспедиции доктор Гельмут Вернер. Доктор промыл рану, сопоставил отломки  костей, надежно иммобилизовал сломанную ногу.

– Миссис Саари, я вынужден предписать вам постельный режим, – сказал он приятным баском.

До завтрака мученики воздухоплавания приводили себя в порядок, впервые за десятилетие пользуясь зеркалом. Из зазеркалья на инженера глядел невольник тягостных испытаний, тип совершенно незнакомый: худое жилистое тело, прокопченое стойким многолетним загаром; голова, залохмаченная густой, то ли выгоревшей, то ли седой шевелюрой. Кустистые усы и лопатой борода прятали рот. Глубоко запавшие черные глаза.

Зоя, рассмотрев себя, загрустила. Ее ошеломил вид коричневого осунувшегося угловатого лица, изрытого сетью глубоких морщинок, безжизненных спутанных волос, тронутых откровенной сединой, выпирающих ключиц. «Мне 37 лет», –  вспомнила она. Лучшие годы жизни, наверное, уже позади. Жалость к себе просилась наружу, Зоя разрыдалась, очищаясь слезами от стресса пережитых в изоляции лет.

Гарин затребовал цирюльника. Веселый парнишка из местных, уже задетый всеобщим прогрессом, постриг, причесал скитальцев, инженеру удалил усы и бороду. Петр Петрович провел заскорузлой ладонью по лицу. Прикосновение к выбритой коже возбудило ассоциативный ряд, перекрещенный с нежной истомой, разливающейся после полового экстаза: «Спасибо, Господи, вернул меня к жизни».

Завтракали за просторным дощатым столом, вкопанным под навесом. Помимо Гарина и Джонса  присутствовали: доктор Вернер; мистер Самуэль Голдберг – археолог, представитель Британского Музея; мистер Рочестер – специалист по связям с местной общественностью, ведавший безопасностью всего предприятия; знаток флоры и фауны, доктор Мелани Уоллос и юный сподвижник мистера Джонса, студент Университета Пенсильвании Збигнев Бенеш.

– Не рассчитывайте, Саари, что безумству храбрых споем мы песню, – довольно безапелляционно вступила Уоллос.

– Не одобряете трансконтинентальный перелет на воздушном шаре?

– Я не одобряю преступное любительское безрассудство.

– Люди склонны к экстравагантным поступкам.

– От праздного безделья.

– Вам угодно выслушать мою повесть? – инженер обвел взглядом присутствующих. – В 25 году я легко разбогател на золоте Гарина…

– Эка, людям фартит.

– Рочестер, невежливо перебивать попутчика облаков, – Мелани не скрывала ироническую мину.

– Богатство обеспечило отсутствие нудных повседневных забот, но на их место мышью прокралась серая скука, чтобы истребить непрошеную гостью решили с женой посвятить себя небесному туризму – прекрасное средство от старости.

– Видите, я права, всякая чепуховина происходит от ожирения мозгов.

– Расскажите подробнее о вашем путешествии, – попросил Голдберг, не отрываясь от холодного мяса.

– Четыре месяца назад мы стартовали из Лос-Анджелеса…

– Вы не американцы, – заметил Индиана.

– Да, мы из Финляндии.

– Финны? – уточнил Джонс.

– До некоторой степени, я родился и до 24-го года жил там, в стране гранита и озер. – Гарин сильно потер пальцем сбоку носа.

– Не был в Финляндии, Скандинавию знаю плохо, – признался профессор.

– Продолжайте, пожалуйста, мистер Саари, – подал голос юный Бенеш.

– Из Лос-Анджелеса путь лежал на юго-восток. Трое суток под нами буйствовала морская стихия Атлантики, совершенно расстроив наши нервы. Требовалось перевести дух. Восстановившись в безлюдном оазисе во французской Западной Африке, мы следовали далее целую неделю над саванной с ее бесчисленными стадами. На Мадагаскаре, где-то у Антананариву, какое поэтическое название – «гора тысячи стрел», нам взбрело в голову проститься с черным континентом, устроить прощальный пикник на троих: моя обожаемая Софи, я и распятие Южного Креста на росистом поле субэкваториального неба, – Гарин мечтательно закатил глаза. – Все испортила местная публика. Откуда ни возьмись, на запах нашего пиршества сбежались дикари. Намерения их показались нам кощунственными, возможно, негуманными – в нас полетели копья, рой стрел вынудил меня и возлюбленную мою Софи ретироваться в гондолу. К счастью, безмозглые пасынки природы метили не в тончайший шелк, оборачивавший горячие легкие баллона, они лупили по алюминевой обшивке люльки. Знайте, господа, я проявил максимум благородной выдержки, не скатился в омут кровожадного озверения и мести, своим оружием я избрал союзника цивилизации – огонь. Когда горелка пыхнула языком гневного пламени, папуасы разбежались, побросав свои убогие рогатки.

– На Мадагаскаре не водятся папуасы, – сказал Голдберг, чья совесть ученого требовала защитить истину.

– Я высказался обобщенно, в смысле: папуасы, пигмеи, значит дикари, бескультурные варвары.

– Что было потом? – наседал Бенеш, изысканное воображение Гарина соблазняло неопытную фантазию вчерашнего отрока.

– Индийский океан запомнился мягким характером и слитой воедино синевой воды и неба, а над Тихим подвел движитель. Слава Всевышнему, подвернулся крохотный атолл, на котором нам случилось прожить более трех месяцев.

– Отчего так долго? – удивился Вернер.

– Из-за неблагоприятной розы ветров, – убежденно врал Гарин. – Все-таки я улучил момент, и наш аппарат вновь взмыл в воздух. Преодоление Анд окончательно разрушило надежды на автономное возвращение в Штаты.

Инженер умолк. Джонс задумчиво катал по столу хлебный мякиш.

– Мистер Джонс, позвольте теперь мне задать вопрос.

Инди согласно кивнул.

– Где мы находимся?

– Добро пожаловать в сельвас Амазонии, мистер Саари.

 

*      *      *

 

На следующий день профессор Джонс, Самуэль Голдберг, Мелани Уоллос и трое сопровождающих аборигенов-носильщиков собирались к месту работ экспедиции.

– Профессор, возьмите меня с собой, – обратился Гарин.

– Валяйте, коли охота. Придется шлепать восемнадцать миль по заболоченному лесу, обратно вернетесь не раньше вторника.

Покинув лагерь, группа тотчас оказалась в болотистой низине. Путники утонули в высоких, в человеческий рост и выше  зарослях  папоротника.  Узкую, еле заметную тропинку сжимали огромные пальмы, сумауму-сейба, хинные деревья, гевеи, перевитые толстыми лианами, эпифитами и орхидеями, уползающими  вверх  по  стволам.  Солнечный  свет  местами  пробивался сквозь пышную растительность гилея[1]. Внизу царила удушающая влажность. Животные шумы и движения заполняли лес: крики амазонских попугаев с короткими разноцветными хвостами, вопли обезьян-ривунов, стремительно перепрыгивающих  с  дерева  на  дерево,  треск сучьев под тяжестью объевшихся ленивцев – все это придавало определенную пикантность путешествию.

Гарин шел с Инди.

– Мистер Джонс, какова цель вашей экспедиции?

– Вы знакомы с цивилизацией инков?

– Ни в малейшей степени.

– Дорога дальняя, если вы не чужды тяги к знаниям, могу просветить вас.

– Буду безгранично благодарен.

– Исходя из известного нам хронологического списка правителей страны инков, – начал вдохновенно Индиана, – их происхождение следует отнести к 1200 году. Инки – выходцы из небольшой этнической группы горных жителей, облюбовавших долину Куско. По древним преданиям инки – дети Сонца, бога Инти. Они уверовали, что предназначение их образовывать окрестных варваров. Правитель Пачакути, а позднее его преемник Топа Инка Юпанки создали великую империю, завоевав многие племена, распространяя свою культуру и религию. Причем, инки позволяли завоеванным народам сохранять вождей и поклоняться привычным богам. Свой язык кечуа они превратили в средство межплеменного общения, отнюдь, не препятствуя людям разговаривать на местных наречиях. Кечуа сохранился до сих пор, в Перу он считается государственным.

– Вы на нем общаетесь с туземцами?

Джонс жестом остановил Гарина:

– Полюбуйтесь, что за диковина!

На сучке красного дерева, куда падал зыбкий луч, трепетала гигантская бабочка, ее двадцатипятисантиметровые крылья дрожали как осиновые листья на ветру.

Собеседники двинулись дальше.

– Нет, тот диалект, на котором я разговариваю с местными индейцами ближе к карибской языковой  группе. Владения детей Инти распространялись  почти по всей долине Андских гор, от южных границ сегодняшней Колумбии до того места, где теперь столица Чили – Сантьяго. Центр инкских земель находился на скалистом хребте Анд, восточные границы терялись в здешних местах, а западные упирались в Тихий океан. Девять миллионов человек, составлявших сто этнических сообществ, приняли их управление.  За  столетие  инки сумели создать высокоразвитую цивилизацию без использования колесного транспорта и письма! Они изобрели уникальную замену письменности – разноцветные шнурки с узелками – кипу. Кипу кодировало все

статистические  сведения,  вплоть  до  количества  зерна в  каждом  амбаре  по  всей  стране. Код этих узелков расшифровал сотрудник нашего музея Лилэнд Локк. Вы, конечно, не слышали о нем?

– Нет. – Гарин поморщился; он раздавил квазимодистого жука, неторопливо шаркавшего к водопою, его хитиновое тело омерзительно хрустнуло под башмаком Петра Петровича, не вызвав в инженере укола жалости.

– Он пришел к выводу, что инки знали «ноль», а цвет шнурков, их расположение  и  сами  узелки  –  это  концепции,  образы,  целые  фразы. Крестьяне в Андах  и сегодня  вяжут  узелки.  Создатели  кипу  освобождались  от налогов. Инки считали сохранение и интерпритацию кипу настолько важным делом, что допущение в них ошибки каралось немедленной смертной казнью.

Гарин оступился от неожиданности: профессор молниеностным щелчком кнута отрубил голову гаду, притаившемуся на лиане.

– Не перевариваю эту породу пресмыкающихся, – пояснил Инди, по-мужичьи отплевываясь. – Продолжим. Управляли государством великие владыки-воины, каждого из них называли Сапа Инка – «уникальный Инка». Правитель Пачакути установил, что он является прямым потомком бога Солнца, никто  не  смел  открыто  смотреть  в  лицо императору. По стране его таскали на золотых носилках, свита составляла несколько тысяч человек. Сапа Инка имел гарем из сотен наложниц, однако, императрица выбиралась из числа родных сестер, от ее потомства правитель назначал наследника. У инков была своеобразная модель управления государственным механизмом. Все семьи в стране они разбили на десятичные подразделения, каждые десять «домашних очагов» управлялись главой одного из них, он же отчитывался перед старшим группы из пятидесяти семей. Выше стояли начальники, управлявшие группами по сто, пятьсот, пять тысяч, десять тысяч «очагов». Саари, возьмите правее или угодите в термитник. Такая система позволяла четко  собирать налоги в натуральном виде. Урожай отправлялся на большие склады, откуда каждый день выдавались продовольственные пайки и вещи вдовам, сиротам, хроническим больным, утратившим трудоспособность людям. Во времена стихийных катаклизмов помощь оказывалась всем поголовно. Да, жители не боялись неурожая или стихии, никогда не страдали от голода, но за чувство безопасности платили ценой строго регламентированной жизни. Предотвращая злоупотребления, император содержал службу особых инспекторов-соглядатаев из числа знатных инков – «токой-рикок», что значит «те, которые видят все». Они инкогнито проверяли  работу  местных  чиновников.  Всю  информацию  от  них доставляли в столицу курьеры по сети бесподобных дорог, общая протяженность пути которых насчитывала более пятнадцати тысяч миль. Магистрали мостились каменными плитами, по обочинам высаживались деревья, тут же тянулись облицованные камнем каналы,  по  которым  стекала вода. Любой путник мог утолить жажду. Строго на определенном расстоянии находились дорожные станции «тамбо», где были съестные припасы и место для отдыха, здесь же размещались бегуны-курьеры. Сообщение по такой системе доставлялось со скоростью двести пятьдесят миль в сутки.

Сзади раздался мужской крик, сдобренный звонким женским смехом. Джонс и Гарин повернули назад. Выяснилось, что близорукому Голдбергу под ноги кинулся капибара. Самуэль, наступив на юркого зверька, плюхнулся пузом в болотную грязь, что привело в детский восторг Уоллос и вызвало оживление в стае любознательных приматов, уже час сопровождавших путешественников на близком расстоянии.

– Все, привал! Половина пути пройдена, – постановил Инди, помогая грузному коллеге подняться на ноги.

Подкрепившись аракчей[2] и нюньясом[3], тронулись дальше.

– Насколько я понял, – возобновил  прерванный  разговор  Гарин, –  здесь,  в джунглях была окраина высокоразвитой цивилизации?

– Вы верно поняли.

– О чем воркуете? – вмешалась в беседу Мелани.

– Я рассказываю гостю об инках.

– Мистер Саари помимо воздухоплавания интересуется еще и историей? – с оттенком небрежного сарказма спросила Уоллос.

–          Если не возражаете.

Молодая женщина хмыкнула.

– Тогда вернемся к инкам, – подвел черту доктор Джонс, подхватывая  Мелани,  чуть  не  соскользнувшую  в  лужу,  кишащую  костяками подозрительных хребтов. – Этот народ перенял многое от живших здесь раньше этносов. Прежде всего, это касается строительства каменных сооружений в Куско и сельскохозяйственных террас на склонах гор. Есть мнение, что культурная жизнь в Андах зародилась примерно три тысячи лет назад. Немецкий археолог  Макс  Уле  в  1890 году раскопал развалины  в районе  озера  Титикака, он обнаружил три храма и четыре, по всей видимости, административных здания. Блоки сооружений весят десятки тонн! При этом  строители, используя примитивные орудия труда – бронзовые ломики и  булыжники, разрезали массивные плиты и подгоняли их с удивительным совершенством.

– Как вы объясните подобный феномен? – спросил Гарин.

– У меня нет рационального объяснения. До сих пор бытует легенда, что Тиауанако был возведен в начале времени, либо богами, либо великанами.

– Я не верю в волшебство и суеверия. – Гарин  увернулся от прута, настойчиво метившего ему в глаз.

Фраза скачущим эхом поколебала марево испарений.

– Таким образом, – продолжил лекцию Джонс, – инки поглотили и руины старой цивилизации и культуру своих соседей. Любопытно, в столь давние времена у инков существовали высокие стандарты гигиены. В дни проведения инспекций тростниковая циновка, висевшая над входной дверью каждого дома отдергивалась, проверяющий наблюдал за приготовлением пищи, за стиркой. Если инспектору казалось, что хозяйка не справляется с домашними делами, то ее на глазах соседей заставляли съесть все нечистоты, которые выявлялись во вверенном ей доме.

– Фу, какая гадость? – Мелани брезгливо наморщила свой хорошенький носик.

– Почему исчезло такое государство?

– Одни в гибели «сынов солнца» винят испанцев, другие – самих инков. В 1532 году на земли империи прибыли испанские конкистодоры под началом Франсиско Писарро – сто шестьдесят авантюристов, шестьдесят семь из них были на лошадях. Они располагали мушкетами, арбалетами и пушками, которыми их снабдил король Карл V. Используя качественное преимущество в вооружении и междоусобицу среди братьев Уаскар и Атауальпа за должность Сапа Инки, испанцы в центре страны без потерь уничтожили шесть тысяч воинов-инков. Плененный Атауальпа предложил за свою свободу фантастический выкуп – заполненную золотом комнату семь метров на пять метром, выше человеческого роста. Для инков золото не имело цены, из него делали прекрасные вещи, «валютой» признавали ткани. Золотой выкуп потянул на шесть тысяч килограммов, но эта дань или плата за предательство не спасла жизнь императору – он был задушен и сожжен. Примечательная деталь, Атауальпа, находясь всего двадцать дней в плену, выучился говорить по-испански и немного читать, а его победитель Писарро умер неграмотным. Последствия завоевания породили катастрофу: за пятьдесят лет после появления европейцев население страны сократилось с семи-девяти миллионов до пятисот тысяч человек. Каторжный труд, эпидемии, голод выкашивали инков. Оставшиеся в живых горячие головы решили продолжать борьбу, уйдя в джунгли. Под руководством своего короля Манко они построили город Вилькабамба, говорят, в нем насчитывалось шестьдесят монументальных каменных сооружений. Отсюда из джунглей инки периодически наносили удары по захватчикам. Испанцы нарядили карательную экспедицию, в 1572 году она добралась до Вилькабамбы, в руки завоевателей попал последний вождь индейцев Тупак Амару. Его привезли в Куско и прямо на городской площади при стечении публики театрально отрубили голову, о нравы! Со смертью Амару династия инков пресеклась, а Вилькабамбе поглотили густые леса.

– Мы идем в сей сказочный град?

– Кто знает, Саари, кто знает.

Тропинка выбралась из болота, запетляла на подъем. Археологическая партия оказалась на терра фирма[4]. Обезьянки отстали.

– Осторожно, пригнитесь! – профессор ловко нырнул в пролом опутанного ползучей зеленью каменного забора, за ним последовала Мелани.

Гарин был поражен открывшейся панорамой: на недавно расчищенной от гилея площадке возвышалась циклопическая громада усеченной пирамиды, слева от нее подпирали небо внушительных размеров ворота.

– Как вам пейзаж? – Самуэль Голдберг толкнул мягким животом инженера, неловко заслонившего проход. – Высота сорок три с половиной метра, площадь основания сооружения почти тысяча квадратных метров.

– И зачем здесь все это?

– Профессор Джонс считает – мы нашли тайный культовый центр инков, скрытый ими от испанцев.

Гарин подошел к воротам. На мистера Саари с перемычки пялилась круглыми зенками фигура божества, над ней был вырезан нимб из змей и голов животных семейства кошачьих, в каждой руке статуи по жезлу, один из них увенчан головой кондора.

– Ворота выполнены из куска монолита, представляете, каков их вес? – Голдберг поправил на переносице круглые очки.

Инженер пальцем поковырял арку:

– Вы уверены, что это цельный монолит?

Толстяк снисходительно рассмеялся:

– Полноте, мистер Саари, все очевидно.

Гарин перепрыгнул залитую жижей канаву, прокопанную вдоль периметра пирамиды.

–  Обратите внимание на прочность кладки постройки: камни совершенно одинакового размера, но чтобы добиться абсолютной точности, инки делали верхнюю поверхность каждого блока слегка вогнутой, образуя впадину, в которую входил верхний камень с выпуклой нижней поверхностью, – Голдберга словно распирало от гордости за древних туземцев.

– Да, да, совершенно одинакового размера, – повторил Гарин, покачиваясь с носков на каблуки.  Непонятная для Голдберга гримаса бороздила анфас Саари.

– Что вы сказали?

– Я говорю: неужели такие ровные четкие поверхности выполнены при помощи дурацких булыжников?

– Ну, конечно!

Гарин вскарабкался на четвертый ярус пирамиды, присел на корточки, сосредоточенно наглаживая стену рукой.

– Не сломайте себе шею! – советовал с земли Голдберг.

– Ничего, она у меня крепкая.

Профессор Джонс и Мелани Уоллос оживленно беседовали с мастером-метисом, руководившим в отсутствии научного начальства занятыми на объекте аборигенами.

– Вы нашли вход?!

– Да, сеньор.  Вчера  в  центральной  траншее  открылся  тоннель, он привел нас к фундаменту, кладка там  не  из  блоков,  а  из небольших фрагментов. Мы разобрали ее, но входить внутрь индейцы не хотят – опасаются гнева высших сил.

– Гонсалес, на сегодня работы можно прекратить. Завтра с утра пойдем в пирамиду.

– Как скажите, сеньор, – расторопный малый зашелестел босыми ногами по траве в сторону индейцев, освобождавших южный склон древнего строения от буйной растительности.

 

*       *       *

 

– И вы с нами? – удивился Джонс, рядом с тоннелем умышленно шнырял Саари, вооруженный ручным фонарем.

– Я не злоупотребляю гостеприимством?

– Верю, что благоразумие не изменит вам, – в интонации Индианы извивалась скрытая угроза, глаза Гарина подернулись поволокой, но взгляд стойко сохранил равновесие.

Первым в тоннель полез Гонсалес с киркой на плече, далее Индиана Джонс, тащивший прожектор, следом Мелани Уоллос, украшенная фотоаппаратом. Замыкающим был Микки Саари. Самуэль Голдберг, обливаясь потом от влажной духоты и волнения, остался на поверхности – его габариты не позволяли проникнуть в лаз.

По подземному ходу до основания пирамиды  двигались на четвереньках. Гарин то и дело натыкался руками на ботинки ползущей впереди Уоллос.

– Нельзя ли осторожнее? – огрызнулась Мелани.

– Простите, леди, я постараюсь исправиться.

Попав в сооружение, оказалось возможным выпрямиться во весь рост, только Инди склонял голову.

– Вперед! – скомандовал Джонс.

Исследователи крались вглубь постройки. Поначалу казалось, что коридор плавно поднимается, повторяя изгибы наружной стены. Покрутившись, компания забралась в закуток, из которого начинались два прохода.

– Саари, побудьте здесь, мы проверим левый ход.

– О¢ key, профессор.

Свет прожектора умер, тьма забрала звуки, издаваемые живыми.    «Наверное, свернули за угол», – Гарин направил фонарь на стену: такие же большие ровные, плотно подогнанные друг к другу глыбы. Между блоками – слой, пхожий на раствор.  «Ну, точно – раствор. А это… это след от деревянной опалубки. Неужели бетон!? Вот вам и археологи. Тайны древних пирамид!  Монолиты,  передвигаемые   без   колеса!   Неземной  разум. Обычный бетон!» Фонарь погас. Инженера накрыло вселенской чернотой, сквозняк прокатился между колен. Петр  Петрович  потряс  фонарик – безрезультатно.  Гарин  ощутил,  как  нечто  скользкое  враждебно  коснулось  его  щеки,  он замер, не смея шевелиться. Ужас  тисками  давил  сознание,  выжимая  хрусталь из глазниц. Есть,  есть  Что-то рядом! Не разобрать – бесплотные флюиды резвятся в пустоте.

– Кто здесь? – хрипло выкрикнул инженер.

– Саари,  – луч  прожектора лизнул обезображенного ужимками животного страха Гарина, – какого … вы фонарь выключили? – Рассерженный голос Индианы Джонса наступал.

– Профессор! – обрадовался Петр Петрович. – Не я это, верно, села батарейка.

– Там тупик, теперь пойдем вправо. Мелани, отдай Саари свою лампу. И расслабьтесь, Микки, на вас лица нет.

Гонсалес, Джонс и Уоллос вновь растворились в гибнущих фотонах. Потухший светильник Гарина зажегся сам собой. Источенное адреналином сердце аритмично колотилось между двумя ликующими фонарями. Чьи это шутки за кулисами – нужно ли знать?

Гонсалес  уперся  в  стену.  Инди  скрупулезно  осмотрел кладку,  взял  кирку  из  рук  помощника,  ударил по плите. Она, охнув, рухнула,  открывая замурованное помещение. Первым шагнул Гонсалес. Разбуженный дух времени преградил ему путь.  Липкий  пот бисером  выступил  на  коже метиса, пляшущие обручи закружили глаза, пионер споткнулся о расколовшуюся  плиту, упал сраженный дурнотой. Джонс осветил комнату: Гонсалес, его  рука обнимала  оскаленный полным рядом зубов полуистлевший  череп,  а  сам  он  растянулся  поперек  спеленутого трупа.

– А-а-а! А-а-а!

Гарин услышал будоражущий кровь вопль, от которого  волосы  вставали дыбом даже на расстоянии.

– Успокойся! – одернул Гонсалеса Джонс.

Несчастный отстранился от останков, ища утешения у стены.

– Мелани, мумия сносно сохранилась. – Инди протянул парню флягу с виски. – На, выпей.

Гонсалес глотнул, но жгучая жидкость саднила горло, не протекая в желудок. Молодой человек повалился на бок, изливая желчь на пыль несовершивщихся веков.

– Пошел вон! – Индиана выволок стелющегося тряпкой Гонсалеса в коридор – Ползи к Саари, гони его сюда!

Гарин осторожно протиснулся в усыпальницу, обдало нафталином вечности вперемежку с запахом свежей человеческой рвоты. Ослепило вспышкой – Мелани фотографировала помещение. Комната имела вытянутую форму, на глаз около тридцати квадратных метров, высотой не менее трех метров. Вверху стены сужались на конус. Посередине, на низком постаменте  покоилась  мумия. Около черепа лежали два больших желтых диска, очевидно, когда-то закрепленные в ушах, поверх  торса  массивная  золотая  цепь  с включенными в нее камнями. Напротив изголовья, теснился ряд расписанных глиняных горшков, золотые статуэтки богов и, отсвечивающие одряхлевшим серебром кувшин с тазом. Вдоль других стен прятались еще какие-то археологические богатства.

– Саари, очень хорошо. Берите мумию за ноги, я возьму за плечи и на выход. Мелани, не забудь голову.

 

*       *       *

 

На свежем воздухе Гарин с удовольствием затянулся сигаретой.  Прислонившись спиной к пеньку недавно срубленного дерева, отдыхал Индиана:

– Послушайте, Саари, вы должны помочь нам. Бегемот Самуэль не может влезть в пирамиду, индейцы туда не пойдут, Гонсалес выглядит неважно. Вдвоем с Мелани, нам трудно будет все эвакуировать, я могу рассчитывать на вас?

Гарин выпускал колечками сизый дым, любуясь их полетом:

– Пожалуй. Я в вашем распоряжении.

Самуэль Голдберг потрошил законсервированный труп, дикари пугливо жались к забору. Их заклинанья, сопровождавшие ритуальные подтанцовки, развлекали тоскующих демонов, и те и другие были при деле, миры не пересекались, хотя параллельность не исключала взаимозависимости. Над всем довлел потревоженный Страж времени, который никому не простит утраченных иллюзий убежища. Сложна и до конца непроглядна метафизическая абстракция земли и неба, оставим ее наедине со своими бесполезными отражениями.

Вечером Гонсалес ослеп, безутешный его плач и истошные крики доводили людей здоровых до ярости, только близкое рычание ягуара немного вразумило метиса.

– Разделали начинку нашего засушенного презента,  Самуэль?  – Джонс веткой подгребал угли в костре, язычки огня осветили лоснящееся лицо сотрудника Британского музея.

– Мумия   обернута   несколькими   слоями   ткани  из  хорошего  хлопка.  На  теле  остатки  туники  до  пят,  перехваченной  в  талии  поясом  с геральдическими знаками, приколотыми булавкой. В челюстях черепа сохранились все зубы, совсем не стертые. Затылочная кость треснута,  продавлена   внутрь   черепной  коробки.  Из  этого  я  заключаю,  что   мумия  – молодая женщина из привилегированной  семьи, причиной  смерти  явился  удар  тупым  предметом  по  затылку,  вследствие чего внутренние осколки кости впились ей в мозг, что  вызвало,  надо  полагать,  мгновенную  гибель.

– Значит, возможно, это чья-то молодая погибшая койя[5], и заботливый супруг отгрохал здесь для нее просторный склеп. – Джонс швырнул ветку в огонь.

– Как вас понимать? – Гарин вопрошающе смотрел на археологов.

Полная масляная луна подглядывала из-за угла пирамиды за расслабленными фигурами четырех людей, разлегшимися возле тлеющего костра. Траурный купол переливался мерцающими огоньками, остальное съедал мрак джунглей.

– Инки  научились при помощи специальных инструментов через небольшие отверстия в черепе усопших извлекать головной мозг, спасая голову от разложенья. Затем, благодаря, до сих пор еще не изученному химическому процессу с использованием набора трав, они бальзамировали остальное тело покойного. Инки  делали  мумии  из  всех умерших Caпa Инки и их  койя.   Чучела  сидели  в  пышных  одеждах,  им  прислуживали  как живым.  Слуги  предупреждали  любое  их  «пожелание»,  кормили,  поили.  Они «ходили»  друг  к  другу  в  гости,  посещали  живых  правителей, у них спрашивали совета. – Самуэль снял бесполезные очки.  –  Правнук  Пачакути,  Уаскар,  решил, что  содержать  многочисленные  мумии  умерших  владык  и их родственников  слишком  обременительно  для  государства,  но  отменить обычая не смог, среди вельмож  пошло недовольство. Уже в 1559  году  испанский судья Куско По де Ондегардо  узнал,  что  инки  все  еще  тайно  поклоняются мумиям, он  приказал  найти  божественные  чучела.  Трупы  трех  Caпa  Инки, включая  самого  Пачакути  и  двух  койя,  отправили  в  Лиму  и  там,  в назидание добрым христианам сожгли.

В окру¢ге, беснуясь, ныли неведомые твари, Мелани сунула охапку сучьев в угасающий костер, отблески протуберанцев заплясали в глазах собеседников.

– Огромная пирамида – история одной любви, – сказал Гарин.

– Материализованное в камне чувство, – Мелани  взглянула на Индиану с тем различимым надрывом, свойственным пугливой женской надежде.

– Вы думаете в камне? – усмехнулся Гарин.

– Что вы хотите сказать? – Уоллос поджала под себя ноги.

– Не в камне – в бетоне! – в неярком свете костра проступили темные, словно обведенные угольной чертой глаза Гарина.

– Друг мой, на что вы намекаете? – Голдберг игриво толкнул Индиану в бок.

«Я намекаю на то, что ты болван», – хотел изречь Петр Петрович, но сдержался.

– Сегодня  я  рассматривал  стену  пирамиды  изнутри,  и,  представьте, между каменными блоками есть следы раствора. Что если древним удалось изобрести бетон? Тогда, может быть, строители не выдалбливали булыжниками камни из цельных кусков, не таскали их на себе по джунглям и, уж тем более, не поднимали на сорокаметровую высоту тяжести весом в десятки тонн. Применение бетона, кроме прочего, позволяет снять напряжения, которые возникают в конструкции. Такие силы могли привести к разрушению столь массивного сооружения, а так оно «дышит», поэтому на пирамиду минимально влияет такой существенный фактор  внешнего  воздействия,  как  перепад  температур.  Кроме  того,  данное инженерное решение придает сейсмическую устойчивость объекту.

– Интересно,  как,   по-вашему,  инки приготовляли бетон? – спросила Уоллос, ей казалось, она распознала в словах дилетанта кое-что похожее на крупицу многообещающей догадки.

– Да так же, как и теперь, они брали местную подходящую для таких целей породу…

– Например, амазонит, – помог Индиана.

– Не знаю, возможно. Мельчили ее жерновами до порошкообразного состояния, мешали с песком и щебнем, а потом заливали водой и месили ногами. Пожалуйста вам, бетон!

Голдберг недоуменно таращился на Гарина, Джонс хлебнул из фляги.

– Напрашиваетесь в Нобелевские лауреаты, Саари? Ваше неосторожное заявление способно породить революцию в представлениях об истории древних цивилизаций в целом. Я припоминаю, что схожей точки зрения придерживался один француз, Поль Люка, в отношении египетских пирамид. Пусть вы с Люком задели истину, пусть, и все равно, лично мне непонятно, почему древние на разных континентах так упорно и не оригинально возводили пирамиды, к тому же не имевшие прямого хозяйственного значения. Сейчас господствует мнение, что строители предыдущих столетий не могли создать надежных перекрытий, поэтому возводили конструкции конусом, чтобы каменные блоки сами поддерживали друг друга. Вы говорите, они знали и использовали бетон – почему тогда не лили перекрытия? Такая технология позволила бы клепать и пирамиды, и цилиндры, и параллелепипеды, и сферы. Допустим, исключительное строительство пирамид не связано с технологическими причинами, тогда их появление в разное время, в различных местах планеты, возможно, имеет значение иррационального характера. – Индиана оторвал взгляд от догорающих углей. – Ночь заждалась, предадимся отдыху, друзья.

Небо над экваториальным лесом опять закуталось пеленой облачности, звезды исчезли. Дрожащий лунный поток, преломляясь сквозь дождевую вату, разбавлял темень.

– Как тебе Саари? – спросила Мелани Инди, оставшись с ним наедине. – Такой неприличный прононс, какое несчастье.

– Во время Великой войны[6], в 16 году я попал в плен к бошам[7]. Немцы поместили меня в тюрьму строгого режима, настоящий зверинец, под которую приспособили средневековый замок. Коротая время, я сошелся с двумя русскими военнопленными офицерами, они говорили с похожим отвратительным акцентом. Русские пытались выбраться оттуда довольно экзотическим способом – по переброшенной с верхнего балкона замка на крышу соседнего дома самодельной веревке, оба разбились, бедолаги. А я все же удрал в компании французского капитана де Голля.

– Может, Саари шпион Беллока? – Мелани поправила тюфяк, служивший им подушкой.

Джонс, почесывая атлетическую грудь, соображал:

– Слишком сложно: воздушный шар, авария, сломанная нога жены. Слишком сложно. Но, правда, финн какой-то замутненный, глаз нужен.

 

*       *       *

 

К утру на Гарине не было сухой нитки, брезентовый шатер отсырел окончательно, пропуская капель. Чтобы ненароком не захлебнуться, инженер принял вертикальное положение. Зацепившись стопами за неровности почвы, он потянулся, огляделся. Метрах в тридцати индейцы окружали Гонсалеса, метис сидел на земле, обхватив колени, раскачиваясь и бормоча бессвязные фразы то на португальском, то на местном наречии.

– Наказание сумасшествием – расплата за научный подвиг. Неприятный сюрприз, кто отныне будет блюсти дикарей? – говорил Голдберг с неуместным для такого факта благодушием.

– Справимся, скоро появятся Рочестер и Бенеш. – Индиана прикрепил скрученный кнут к поясному ремню. – Солнце высоко, за работу!

Два дня Джонс, Гарин и Уоллос выносили из склепа археологический хлам. Открылся второй лаз, ведущий к пирамиде, оказавшийся настолько узким, что попасть в него мог только ребенок.

– В пирамиде есть другие камеры, – твердил Индиана, потирая ушибленное в темноте подземелья колено.

К Джонсу подбежали туземцы в пижонских набедренных повязках, размашисто жестикулируя, перебивая друг друга, затараторили.

– Исчез Гонсалес, – перевел профессор.

Хаотичные, подобно броуновскому движению, поиски умалешенного в прилежащих джунглях результата не дали.

– Поди забрался в гробницу и лапу сосет, – предположила Мелани, отгоняя наигранной наивностью маячившую беду.

Индиана, чертыхаясь, полез в тоннель, но мера эта была напрасной, Гонсалес превратился в невидимку.

Ближе к вечеру следующего дня появилась свежая партия исследователей: мистер Рочестер, Збигнев Бенеш и двое аборигенов из поселка. Индейцы тащили на себе обглоданное тело Гонсалеса.

– Подарочек свалился с дерева к нашим ногам в пяти милях отсюда, тут что, дефицит консервов? – Рочестер метнул в сторону окурок.

Туземцы, гурьбой высыпавшие было навстречу – попятились, на их незатейливых лицах читалось отвращение. У ворот, освященных фигурой неизвестного божества, выкопали глубокую яму. Тело обернули в грубый саван, опустили в желтую пузырящуюся грязь. В могильный холм Джонс воткнул палку с прибитой дощечкой, процарапанная на ней надпись гласила:

 

 

 

После смерти Гонсалеса в атмосфере что-то нарушилось, расцвела тень подозрительности, разобщавшая белых с индейцами. По ночам вокруг могилы исподтишка происходила возня, омрачая безоблачное настроение бледнолицых братьев.

– Чую, веет грозой, нужно закругляться. Будьте осмотрительны, кто поручится, что у этих крепкозадых парней вместо мозгов,- пророчествовал Джонс.

 

*       *       *

 

– Саари, крепитесь, рана на ноге вашей супруги скверно заживала – отвратительный климат. Упреждая развитие гангрены, отправил ее вчера гидропланом в Манаус[8], она в госпитале Святого Франциска, вот адрес. – Обрадовал Гарина в лагере доктор Вернер.

– Она может потерять ногу?

– В условиях стационара больше шансов на благоприятный исход.

– Велела что-нибудь передать мне?

– Нет.

Гарин сейчас преображался, лишался многолетней привычки, ороговевшей как старая мозоль – привычки постоянного контакта с личностью Зои, с ее психическим статусом, с ее физиологией, сросшимися узловатой пуповиной с его организмом. Он не захотел вникать в разнородные чувства, елозившие под надбровными дугами, но забытая свобода раскрепощала, перевешивала все другое.

Индейцы, покидав в лагере ношу, угрюмые, бормоча невнятные фразы, удалились в свой поселок.

– Что бы это значило? – осведомился Голдберг у Джонса.

– Боятся, ругают нас злыми духами. Послушайте, Голдберг, вдруг завтра не станет меня или Рочестера? Милые дикари неотложно пустят вас на буженину, не приходило в голову выучить хотя бы пяток предложений? Это несложно.

– Знаете, уважаемый мистер, вы, слов нет, авторитетный ученый, но беспардонность ваша порой переходит всякие границы приличия…

– Ба, зачем так волноваться из-за шутки, жертвуете знаменитым английским чувством юмора?

– Я не англичанин. И раньше замечал за вами присущий американцам снобизм, это высокомерное пренебрежение…

– Не делайте из мухи слона, Самуэль. Мое отношение к людям не зависит от их национальной физиономии, хотя себя я с гордостью отношу к стопроцентным американцам – то, что у нас называется  WASP[9].

Голдберг скривился, как при зубной боли:

– Бросьте, никаких стопроцентных американцев не существует. Вы, безусловно, можете рядиться в ковбоев и носить на боку лассо, но американская нация с, одной стороны, величайший симбиоз народов и рас, а с другой – вымысел, рекламный трюк. Брэнд. Каждая нация имеет свое сознание, оно определяется укладом жизни, темпераментом, традициями. А какие у вас традиции?  Мешанина и заимствование чужого, попытка привить разношерстные, зачастую чуждые культуры на почве потребительского общества. При всем желании, эти культуры, возможно, где-то и дополняют друг друга, но никогда не произойдет глубокого взаимопроникновения. Все гармонично поверхностно до определенного момента, глубже – пропасть.

Индиана слушал разошедшегося Голдберга, потешно кривляясь.

– И вообще, – не унимался Самуэль, – Великая Америка стала Великой во многом благодаря нам. Несмотря на эти штучки типа WASP, все прекрасно понимают, что без еврейского капитала Америка так и числилась бы захолустьем Старого Света.

– Зло, дорогой Самуэль, – подзадоривал его Индиана.

– Возмутительный грабеж со взломом ваш капитал, воспользовавшись бедствиями последней войны, обрушимися на Европу, финансисты беззастенчиво увели денежные потоки с Fleet Street  на Wall Street[10], и теперь Америка – Великая, а мы едва выбираемся из прозябания, – раздраженно вставил доктор Вернер.

– Правильно, кто втягивал европейцев в бесчеловечную бойню – не ваша ли  дорогая Фатерлянд, герр Вернер? – переключился на врача Голдберг.

– Опять во всем виновата Германия. – Гельмут досадливо поморщился.

– А кто собирался покорять всю Европу?

– Не покорять, а объединять!

– Ах, объединять! Цивилизованный мир, в который раз не понял бедных немцев!

– Немцы никогда не желали зла Европе. Немцы – глубоко порядочный и трудолюбивый народ. Наш идеал – честная работа на благо каждого человека и родины, общества. На этом фундаменте создавался национальный германский капитал, а средства, которые были сосредоточены в Сити, теперь в Нью-Йорке – капитал ростовщический.

– Ага, вы объявляете мировой финансовый капитал плохим, нечистым.

– Я понимаю вашу иронию, Голдберг – деньги не могут быть плохими или хорошими. Для нас, простых немцев, не секрет, что мы вкладываем свои средства в производство, в улучшение качества продукции, а заокеанские банкиры создают такую финансовую систему, при которой выгоднее вкладывать деньги в сами деньги или их производные, в разного рода сомнительные махинации. Мировая экономика после Великой войны и историей с золотом Гарина создавалась по принципу глобальной не каменной – бумажной пирамиды. Новый виртуальный Вавилон. И те, кто в основании этой пирамиды неизбежно теряют последнее, что наглядно продемонстрировала всем зрячим Великая депрессия. Германия рано или поздно объединит Европу не примитивно-устрашающим бряцаньем оружия, а кропотливым наращиванием экономических мускулов.

– О, Вернер, вы оказывается не доктор, а притворяетесь им. На самом деле вы предсказатель будущего. Уж не молитесь ли на своего фюрера где-нибудь под кроватью?

– Он не мой фюрер. Я не приемлю происходящего в Германии, поэтому я здесь, но я верю – Германия возродится и поведет Европу за собой. Эта новая Европа, в конце концов, выработает механизмы, способные противостоять натиску…

– Не договариваете, Гельмут, не надо, а то Самуэль сейчас вцепится вам в глотку. – Джонс захохотал.

– Вы, Индиана, зачем поощряете подобные выпады? – глаза Голдберга, увеличенные толстыми линзами очков, гневно буравили профессора археологии. – Слепец, перед вами потенциальный противник.

– Почему же потенциальный, мы уже сиживали в окопах прошлой войны напротив друг друга и не в переносном, а в буквальном смысле. Вы, Индиана, если не ошибаюсь, служили добровольцем в бельгийской армии, а я доблестно бился под знаменами его Величества Кайзера.

– Вот, вот, что я говорил – замаскированный реваншист! – Лицо Голдберга покрылось клюквенными пятнами.

– Где вы прозябали во время войны? – спросил Индиана Самуэля неожиданно холодно.

– Я? Я тогда недавно окончил Оксфорд и поступил на службу в Британский музей.

– Почему же не в британскую армию? – смеясь глазами, подхватил Вернер.

– Не подходил по здоровью. И должен же кто-то сохранять и изучать культурные ценности человечества, даже, несмотря на катаклизмы.

– Должен. Вы, как всегда, правы, коллега, – Джонс примирительно похлопал Голдберга по плечу.

– Что изречет по национальному вопросу наш чудесный финн? – подавшись корпусом в сторону Гарина, благосклонно спросил Инди.

– Я не считаю себя ни финном и никем иным. Я космополит, для меня нет национальностей, я – гражданин мира, – провозгласил Гарин.

– Очень удобно, – волнующийся бас Вернера колыхался грустью.

 

 

*       *       *

Вторник явно не задался.

Уоллос приспичило побродить по лесу, обогатить хваленый гербарий. Индиана, по уши увлеченный сортировкой археологических находок, спровадил Гарина сопровождать натуралистку, с ними увязался Голдберг, прихвативший силки – погибель пернатых.

– Вам, Самуэль, не к лицу атрибут живодера, – ополчилась на птицеловку Мелани.

– Обещал своих порадовать попугайчиком, – оправдывался Голдберг.

Дождя не было, что не мешало куриться туману. Мелани порхала от бутона к соцветию, все более углубляясь в сельвас. Голдберг вместо попки заполучил колибри, зависшую над цветком, наполненным нектаром.

– Самуэль, осторожно, не раздавите ее! – Мелани извлекла из руки толстяка пташку. – Какая малышка! – она потерлась бархатистой щекой о микроскопический клюв малюсенькой птички. Уоллос раскрыла ладони, колибри сейчас же улетучилась.

Женатый на сварливой скуке Гарин покорно брел за природоведами. Звериная просека навела на небольшую заводь, по глади темной от разлагавшихся растений воды распахнулись лопухами кувшинки Виктории-регии.

– Достаньте одну! – потребовала Мелани, капризно надувая губки.

– Ах, мисс Уоллос, боюсь, я не способен выполнить такую акробатику, – Голдберг помочил кончики пальцев в воде, неуверенность проступала в его манере.

– Хорошо, джентльмены, я сама.

Мелани скинула ботинки, закатала штаны выше колен.

Молодая женщина приближалась к кувшинкам. Уоллос не рассчитывала на такую глубину – вода плескалась у талии, она тянула руку, намериваясь схватить толстый стебель, державший прекрасную голову растения. Из-под мякоти мясистых листьев соседней кувшинки выплыло блестящее оливково-серое бревно с двумя рядами крупных круглых бурых пятен. Внезапно удивительное бревно подняло треугольную головку. Инженер отчетливо видел, как открылись клапаны ноздрей животного,  оно фыркнуло двумя фонтанчиками брызг.  Безразмерное сильное тело гада совершило стремительный зигзаг по воде и молниеносным броском овладело Мелани Уоллос.

Мелани не испугалась, действительность опередила ее небдительные рефлексы. В тот момент, когда мощный удав наворачивал кольца вокруг хрупкой девушки, она, наконец, вцепилась обеими руками в скользкий пружинивший стебель кувшинки. Змея резко дернула, и Мелани  вместе  с  оторванным  цветком скрылась под водой.

Голдберг выронил силки. Секунды изнемогали, проваливаясь в небытие. Гарин ворвался в страшную воду, в два приема настиг место, где бурлило. Удав все теснее душил жертву, Мелани, задыхаясь, теряла связь с настоящим. Слепая ладонь нащупала гладкую чешую, инженер вытащил из кожаных ножен голодный охотничий нож, вонзил его в упругую плоть. Чернь воды вокруг окрасилась алым. Петр Петрович бил и резал, рвались мышцы, рептилия слабела. Сфинктры разжались, спутанные волосы Мелани водорослями колебались у поверхности воды, Гарин, что есть мочи, напрягся, вырывая лакомую добычу из объятий издыхающего соперника. Змея всплыла кверху брюхом в дюйме от разгоряченного боем Гариным.   Удар злого клинка напоследок вспорол живот удава, из раскрывшейся полости  размотался окровавленный клубок живых детенышей.

– Я жива? – спросила Уоллос, придя в себя после искусственного дыхания.

– Чудовищная анаконда покушалась на вас, мерзость какая, все позади, мисс, – прокомментировал острый эпизод Самуэль Голдберг, поправляя запотевшие очки.

Мелани приподнялась на локтях; в левом кулачке она сжимала роскошный цветок Виктории-регии.

Добравшись до лагеря, естествоиспытатели повстречали Рочестера и Бенеша. Голдберг, повиснув на их плечах, принялся живописать схватку Микки Саари с исполинским удавом. Мужчины внимательно слушали, поглядывая на героя. Гарин уселся на скамье за столом, заложил нога за ногу, курил, пуская густой дым, беспечно взирая на присутствующих.

Мелани снесли в палатку, у нее болела грудь в области диафрагмы, возможно, змея раздавила ей ребро. Инженер навестил спасенную.

– Спасибо вам, мистер Саари. – Уоллос узкой ладошкой обвила запястье Гарина.

– Зовите меня Микки.

¶

Ложились поздно, индейцы наотрез отказались помогать. Исследователи сами разбирали и паковали для вывоза археологическое имущество, замешкались.

Джонс зашторил циновкой вход в палатку, укрыл спящую Мелани, стянул мокрые сапоги, завалился на матрас, сладко зевая, но треск сучьев привлек его. Археолог тихонечко высунулся: в палатке Саари и Голдберга горел свет, Самуэль любил почитать перед сном. Проникавший через клеенчатое окошко блик тускло расплывался по близлежащей растительности. В полосе освещения кусты затряслись, промелькнула, без сомнения, человеческая тень. Джонс взялся за карабин, проверил кнут на ремне. Шорох, исходивший от хранилища с находками, где помещалась мумия, выдавал неладное. Индиана кубарем выкатился на поляну, передернул затвор, выстрелил в воздух, тут же отпрыгнул под защиту кряжестого пня.

– Тревога! – закричал профессор. – Все из палаток, занять круговую оборону!

Деловито вжигнув, в пень вклинились сразу две стрелы. «Как они видят в темноте?» – дивился Индиана, подозревая, что продажная дрянь коварно переменчивая обстановка крушила хвастливый контроль.

Голдберг рухнул с топчана на пол, спасительно опрокинув фонарь. Гарин выполз из-под палатки, острое зрение выхватило из черноты движущийся силуэт. Он дважды выстрелил в призрак из нагана, перекатился. Вопль – кажись, попал.

Все столкнулось: крики, пальба, беготня. Слева от Гарина грохнул крупный калибр Рочестера, справа взахлеб залаял маузер доктора Вернера. Краснокожие завыли победные боевые кличи, но их пыл остудили свинцовые аргументы. Схватка, бестолково откружив скоротечным смертоносным градом, заглохла; жертвы выказали решительное сопротивление. Когда ярость битвы улеглась, сменяясь нервной передышкой, Джонс приказал осмотреться.

– Инди, умоляю, как только мужчина может умолять другого мужчину, ответьте: что, что это было?

– Самуэль, где вы?

– Под вами, вы как раз топчитесь на моей спине.

– О, ё! Вставайте, наш свирепый покоритель джунглей, худшее прошло мимо, не задев вас костлявым крылом.

Гарин не пострадал вовсе. Джонс схлопотал порцию пустяковых синяков. Рочестер серьезно рассек себе в темноте бровь, теперь кровь заливала ему левый глаз, Мелани, превозмогая боль, занялась его раной. Бенеша застали замотанным в шерстяное одеяло, с оловянными от страха глазами, его палатка во многих  местах была порвана стрелами.

– Ничего, парень, первый раз такое бывает, – профессор сдернул плед. – Давай, сынок, одевайся.

Доктор  Гельмут  Вернер  лежал  бездыханный.  Сломанная  стрела  глубоко проткнула сердце  врача,  из  шеи  торчала  заостренная  палочка,  чуть  толще  зубочистки.

Гарин хотел вытащить необычное оружие.

– Не трогайте, Микки, оно отравлено.

В десяти шагах от Вернера прикорнул труп весь нашпигованный маузерными пулями.  Чуть поодаль тянулся  кровавый след; кто-то был ранен, но ушел. Возле  палатки  Гарина  нашли  тело  застрелянного  им  индейца, у хранилища находок  увидели  еще  одного  с  огромной  дырой  в животе – заслуга  Рочестера.  Индиана  проведал палатку с археологическим добром. Здесь  творится форменный кавардак, многие ящики перевернуты вверх дном, глиняные горшки из пирамиды превращены в черепки. И, о, горе – исчезла доисторическая красотка!

– Немедленно в погоню – они украли мумию! – заорал археолог. – Рочестер, вы со своим глазом сидите на месте, а ты, Збигнев, бери винтовку, Саари, за  мной!

Преследователи  припустили к поселку туземцев. Подбегая, Инди, Гарин и Бенеш  открыли  беспорядочный  огонь по селению с трех сторон, но наглецы не подавали признаков жизни – жгучие осы возмездия пронзали неодушевленное пространство.  Индиана  услышал  плеск  воды:

– К реке, они там!

Гарин на бегу подобрал брошенный факел, вода разверзла лепесток пламени; бойцам показалась отплывающая от берега пирога, на ней перекошенные, размалеванные рожи аборигенов и замотанная ветошью мумия. Индиана, давясь ожесточением, расстреливал беглецов четко, не сбиваясь с ритма, как механический автомат. Гарин тоже популял, скорее из чувства солидарности с профессором, чем по надобности или настрою души. Бенеш не наводил оружия, да в том не было нужды. Борта долбленой пироги разлетались в щепки, в воду пачками валились убитые, очередники сатанински вопили, начиналась паника. Лодка, содержащая драгоценный труп, перевернулась, выставя напоказ свою гнилую тушу. Погрузившиеся в реку кошмарно заревели, вода кипела, их заживо разрывали зубастые пираньи. В минуту кровавая трапеза была окончена, мумию не пощадили – сожрали.

Профессор опустил дымящийся карабин, главный приз экспедиции, ее жемчужина, переваривался в желудках ненасытной рыбы.

 

*       *       *

 

Бенеша загнали на пальму впередсмотрящим, Индиана и Гарин устроились в центре деревни, подложив на красно-желтую ферралитовую землю пару чурок. Джонс ждал возвращения туземцев в поселок, вопросы, прорвавшиеся наружу предательским бунтом, требовали окончательного удовлетворения. Петр Петрович, взбудораженный недавними происшествиями, спать не хотел и посчитал удобным отвлечь профессора от его безрадостных дум разговором.

– Так почему древние строили пирамиды? – закинул удочку инженер.

Индиана не сразу понял, чего от него добиваются.

– Пирамиды… Тема без начала и конца. А что вы думаете по этому поводу?

– Насчет пирамид?

– Нет,  шире.  О  мироздании,  бытии,  если,  конечно,  вы  размышляли  об этом.

Гарин приосанился:

– Смотря, под каким углом рассматривать предмет, если с точки зрения конкретного индивидуума, все ясно: в основе действий каждого лежит простой вектор – материальный достаток. Кое-кто может фантазировать, генерировать идеи, это уже элита. Я разбил бы людское племя на четыре категории. К первой, относятся люди, не имеющие воли. Самый ничтожный их каприз или порок берет верх над разумом и сознанием, таких я отношу к растительному миру, они, так сказать, часть флоры. Следующая группа включает в себя людей, обладающих фактором воли в разной степени. Любой человек, ставящий перед собой цель достичь определенного материального уровня, либо продолжить род, а эти две задачи тесно сопряжены друг с другом, и с различной степенью настойчивости добивающийся достижения ее – относятся ко второй категории.

– Разумеется, они хищники, часть фауны. – Джонс с беспощадной веселостью смотрел на собеседника.

Гарин пропустил шпильку мимо ушей.

– Третий тип – аналитики, творцы, склонные к напряженной работе мозга. Сюда относятся крупные деятели культуры, науки, отдельные политики, занятые перемещениями по абстрактному полю мысли. Четвертая категория – избыточно волевые натуры, обладающие к тому незаурядными умственными способностями. Сочетая качества второй и третьей групп, такие «энергетические конденсаторы» своими поляризованными разрядами ведут куда-то прочее стадо. Касательно процесса развития общества в целом, я считаю это частью геологических явлений.

– Как вы сказали? – нотка удивления проскочила в голосе Джонса.

– Лучше так: процесса развития космической материи.

– Очень интересно, – оживился Индиана. – Продолжайте, пожалуйста.

Гарин закурил:

– Никто не знает наверное, что было до образования современной упорядоченной материи. Припоминаю, Кант, например, писал, что мир находился в состоянии хаоса, этот хаос он считал следствием «вечной идеи божественного разума».

– Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою, – процитировал Библию археолог.

– Да-да, именно. И вот частицы рассеянной материи – частицы хаоса, под воздействием сил всемирного тяготения устремляются друг к другу, ну  дальше пошло – завертелось: звезды, планеты, галактики. Космос. Пять миллиардов лет назад появилось наше Солнце – огромный сгусток  энергии, возникающий в результате ядерных реакций. Его сила рассеивается в космическое  пространство, малая доля ее попадает на Землю. Наш шарик тоже, не только потребляет внешнюю энергию, но производит свою. Жизнь планеты определяется эволюцией планетарного вещества. В результате термохимических реакций, сотрясающих зону внешнего ядра Земли, образуются металлы, их окислы, летучие вещества и вода. Со временем все это благодаря вулканизму попадает на поверхность. Свободная вода – важнейший итог эволюции протовещества, идущей по пути его спонтанной дегидратации. Внешнее следствие этого процесса – океанизация Земли. Возможно, что стадия океанизации есть финал эволюции протопланетного вещества, а граница Мохоровичича[11] представляет собой погребенную под вулканическим материалом поверхность протопланеты. Мировой океан – молодое геологическое образование преимущественно кайнозойского[12] возраста. Знакомый геолог рассказывал мне, что по его подсчетам Земля в состоянии произвести еще около полутора объемов вод Мирового Океана.

– Нас снова подтопит?

– Смоет!

– Вы умеете плавать? Могу сосватать инструкторшу с рубенсовскими достоинствами.

– Инди, я старомодный однолюб, позвольте закончить мысль.

– Не знаете, от чего отказываетесь.

– Спасибо. Помимо гидросферы важен и другой продукт вулканизации –   газовая  оболочка.  Первоначальный  состав  ее,  по-видимому, был близок к составу глубинных газов. Она содержала водород, метан, сероводород, углекислый газ и прочую дрянь. С началом фотолиза паров выносимой воды, образовались атомы водорода и свободный молекулярный кислород. Постепенно накапливаясь, кислород положил начало химическим процессам, приведшим к окислению глубинных газов. Часть этих газов, в том числе метан, сохранился в коллекторах земной коры, дал начало залежам нефти и газа. По мере очищения от глубинных газов формировалась вторичная атмосфера на основе углекислоты и двуокиси азота, создавались условия появления фотосинтезирующих сине-зеленых водорослей и бактерий.

– Как вы представляете себе механизм перехода атомов и молекул от «неживого» состояния к растениям и бактериям?

– Вы попали прямо в яблочко, Индии. Здесь самое узкое место в моих рассуждениях. Может быть, существовала какая-то промежуточная ипостась, я назвал ее коацерватной[13].

– К чему в дальнейшем привело развитие водорослей уже понятно – к человеку. Не так ли? – улыбка не сходила с небритого лица Джонса.

– Несмотря на ваш скепсис, дорогой профессор, я считаю, что человек, как всякое живое вещество есть функция биосферы, и взрыв научной мысли на рубеже двадцатого века был подготовлен всем прошлым земной биосферы[14]. Постепенная цивилизация человечества ни что иное – как форма организации этой новой геологической силы на поверхности Земли. Гомо Сапиенс, проклюнувшийся на свет около пятидесяти тысяч лет назад как активный фактор географической оболочки, в отличии от остальной сосуществующей с ним биосферы, характеризуется наличием разума…

– Боюсь, это относится далеко не ко всем представителям нашего вида.

– …, а с точки зрения экологии, разум – есть высшая способность целесообразно реагировать на изменение внешних условий.

– Так значит, все-таки коацерваты – водоросли – обезьяна – человек, таков наш путь?

– Оставим в покое несчастного Дарвина, ему и так досталось.

– Микки, вы слышали этот анекдот: студент отвечает на экзамене – от обезьяны произошел только один человек – Дарвин. – Инди засмеялся.

Гарин терпеливо выдержал паузу, не мешая профессору порадоваться бородатой остроте.

– Основная мысль Дарвина, – продолжал Гарин, – принцип естественного отбора.

– Человек стремится изменить этот принцип внутри своего вида.

– Естественный отбор не бумажный постулат, как кажется отчаянным гуманистам, а объективный закон. Если человечество его нарушит в глобальном масштабе, оно неизбежно и скоро выродится и погибнет.

– Или трансформируется в другие формы?

– Те, кто трансформируются – будут результатом естественного отбора, – парировал Гарин.

Индиана хлопнул ладонью о колено:

– Вы крепкий орешек.

– Сейчас я постараюсь проиллюстрировать вам непосредственную связь человеческих групп, их уровня культуры с природными условиями.

– Другими словами, местное влияние ландшафтов и климатических зон на характеристику туземцев, на форму черепа, цвет кожи, темперамент и духовное развитие?

– Здесь нечего доказывать – очевидное лежит на поверхности. Возможно, теперь эта явная взаимосвязь не вписывается в рамки политкорректности, потому упоминать о ней считается неприличным, но отменить сие не дано никому. Нет, я пытаюсь взглянуть на эти моменты иначе.

– Извините, Микки, кто вы по образованию? – перебил Гарина Джонс.

Петр Петрович осекся.

– На родине я преподавал в гимназии.

– Похвально, но некий мотив толкнул вас отвергнуть тернистое поприще просвещения безусого юношества, не поделитесь какой?

– Мое совестливое благородство. Я жаждал поделиться со всем человечеством своим открытием, его нельзя причислить к великим, но оно способно преобразить, облегчить людской быт. Я изобрел упаковку для длительного хранения молочных продуктов. Суоми захолустная страна, благие вести из нее не скоро облетают мир, Америка другое дело. Я сел на грязный пароходик и пассажиром третьего класса переплыл океан. Новое отечество отметило меня бешенным золотом, я рассказывал вам.

– Как изощренно, как расчетливо комбинируете природу слов, настоящий гроссмейстер. У меня складывается впечатление, Микки, вы не тот за кого себя выдаете. Ваши обстоятельства меня не касаются, только не путайтесь у меня под ногами.

Мужчины ошеломляюще долгую минуту оценивающе рассматривали друг друга, просвечивая внутренним рентгеном потроха вероятного соперника.

– Простите, я перебил вас, Саари, вы увлекательный собеседник. – Индиана взглянул на пальму, где маялся Бенеш.

– Благодарю за комплимент, – Гарин провел рукой по волосам, сосредоточился, возобновил прерванную тему. – Мы, люди потребляем через пищу энергию, накапливаемую растениями путем фотосинтеза и усваиваемую животными. Это биохимическая энергия живого вещества. Градус такой энергии сообщает непосредственное воздействие на характер и поведение человека,  либо  группы  людей,  потребляющих  ее. Я предполагаю, что в результате космического облучения от вспышки сверхновой звезды, на определенных участках земли градус энергии живого вещества сильно повышался[15]. Часть людских особей, получившая заряд в избытке, очевидно, мутируют. Мы называем таких мутантов людьми с железной волей, которые ради достижения взлелеянной ими цели не жалеют ни своей, ни тем более жизни других людей. Модусы такого поведения разные: тщеславие, алчность, гордость. Подобных типов немного, но они создают необходимую для развития группы, в которую включены, критическую массу. Именно эта энергия уходит на завоевания, создание обширных империй, написание книг, строительство городов и ваших пирамид. Примеров сколько угодно от Македонского и Чингизхана до Гарина.  Индиана, вы же специалист по древностям, возьмите в руки глобус, убедитесь: древние цивилизации сложились на относительно узкой полосе земной поверхности, в благоприятных для развития человеческих организмов ландшафных и климатических условиях. Племена, народы, которые были вытеснены более сильными, значит, более энергетически избыточными соседями, к югу или северу так и застыли в своем развитии на тысячи лет. Посмотрите на эскимосов, алеутов, пигмеев, аборигенов Австралии, по сути, люди превратились в элемент ландшафта, им не хватает энергии для творческой мыслительной деятельности. Наша мысль – так же продукт невидимой глазу космической  энергии, мысль возникает в результате целой цепи биохимических и электрических реакций, происходящих в нервных клетках головного мозга.

– Круг замкнулся, Саари: индивидуумы – сверхчеловеки выплескивали избыточную энергию космического облучения на сородичей, насилием физическим или умственным сплачивали семьи, роды в высокоорганизованные общества, способные превратить в явь сверхзадачу – возвести огромные бесполезные сооружения, то есть, сами эти постройки – окаменевшая энергия космоса. В этом вихре нет места духовному, вы начисто отрицаете духовную составляющую существа человека?

– Не ставьте вопрос так вульгарно. Я принимаю, что Господь Бог создал человека из праха земного «и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою», вопрос в том, что есть Бог? И мне представляется, теологи, церковники и ученые естественных наук движутся с разных сторон в одном направлении – к понятию сути Бога.

– Такое понятие возможно?

– Нет. Но движение к нему предопределено, это условие существования Космоса.

– Движение энергии к познанию самое себя? К ощущению себя?

– Когда это произойдет, вновь случится Хаос. Чередование Хаоса и Космоса, видимо, и определяет постоянный и единый фактор пространства – времени.

На востоке воскресли заросшие верхушки деревьев. Лес наполнялся криками дневных птиц. Светало. Послышалось шуршанье, в  поселок  вернулись старухи, сменившиеся женщинами помоложе с притихшими детьми и тощими собаками. Индианки попрятались в хижинах на высоких сваях, безотрадно рассматривали в щели белых, занявших центр поселка.

Джонс переменил позу, перераспределяя нагрузку с затекших мышц на отдохнувшие:

– Чтобы обдумать все, затрачена уйма времени.

– Я не экономил.

– Вы видели Тибет, Саари?

– Много раз, во снах.

– Блистательное зрелище! Лет десять назад в обществе человека по фамилии Андерсон и его прелестной дочери Мэрион меня забросило в Непал. Не снискав славы, не сыскав злата, я удалился из высокогорного края, они же застряли неподалеку от Катманду. Андерсон проникся коллекционированием гималайских древностей. Минуло восемь лет, я получил от него письмо. Андерсон сообщал, что ему удалось втереться в доверие к высокопоставленным тибетским монахам, и будто бы ламы позволили ему держать в руках легендарную «Книгу Дзиан». Единственный экземпляр рукописи написан миллион лет до нас в знаковой системе на пальмовых листьях, обработанных чем-то не дающим ей разрушиться. Книга не горит, не страдает от влаги и времени. Об этой реликвии рассказывала Елена Блавацкая в своей «Тайной Доктрине», ее труд – толкование «Книги Дзиан», которую кроме самой Блавацкой и теперь Андерсона никто из западных людей не знал.

– Блавацкая? Никогда не слышал.

– Мадам Блавацкая – весьма экстравагантная фигура. Эта русская объявилась в Нью-Йорке примерно в 1875 году. Ее знавал мой дед. Женщина вздорная, неряшливая, частенько от нее исходил дурной запах, ужасно одевалась и отвратительный акцент, как ваш, Микки. Несмотря на отталкивающую внешность, она обрела популярность среди дам высшего общества Нью-Йорка благодаря модным тогда спиритическим сеансам. Блавацкая даже близко сошлась с одним очень уважаемым полковником, ее оригинальные идеи он перевел в практическое русло, вдвоем они основали знаменитое Теософическое Общество[16]. Вот эта несимпатичная персона, якобы комментируя «Книгу Дзиан», вывела следующую схему развития мира: Космос развивается последовательно по закону Гармонии, который действует вечно в вечно пульсирующем  мироздании. На заре эволюционного цикла Манвантары волна пробуждения миров изливается в пространство от Всемирного Духа. Жизненный импульс постепенно обращает эфирную первозданность мира в минеральное царство, почти параллельно созидаются люди. По Блавацкой, семь Воинов, рожденные волею владыки, выделили людей из себя самих. Лунные владыки – наши «Отцы бескостные» – были завершенными существами своего вида – лунного человека. Первая Раса людей, всего в Станцах[17] оговаривается семь Рас, – «тени своих отцов», как бы «излучения» лунных прототипов, заключалась не в физических, а в воздушных телах.

– Излучение инопланетной субстанции, так сказать, – съехидничал Гарин.

– Понимайте, как хотите, или как можете. Призраки постепенно уплотнились, как и сама Земля, люди – призраки покрылись оболочками и бессознательно набирались опытом земных ощущений. Первая Раса растворилась в теле своего потомства через почкование.  Зародыши – «почки» кустились на родительском теле Первой Расы, питались их естеством до тех пор, пока не поели своих родителей полностью,  аура родителя «вошла» внутрь организма своего дитяти и просвечивала изнутри. Со временем, когда человек «покрылся» плотным телом, внутреннее тело, сложенное из тонкого состояния материи, к моменту пробуждения разума уже не было заметно.

– Обидно, – Гарин усилием подавил зевоту.

– Вторая  Раса  –  гигантские  прозрачные  существа  без  чувств, лучшие  из них сформировали Третью Расу – первую цивилизацию нашей планеты. Блавацкая утверждает, что обнаруженные на далеком острове Пасхи в Тихом  океане  шести-девяти  метровые скульптуры плоскоголовых  людей,  лица  которых смотрят на восток, есть копии людей Третьей Расы. История Третьей Расы заканчивается на Гималаях триста миллионов лет назад, когда  случился  очередной потоп. Закат этой Расы сопровождался тем, что двуединые яйценосные люди  разъединились на мужские и женские особи, человек научился сочетаться и порождать. Те, кто не имел Искры – разума, спаривались с самками животных.

– Что поделаешь, горцы – народ горячий, – Петр Петрович шумным вздохом замаскировал смешок.

– От этих «браков» пошла раса согбенных чудовищ, покрытых рыжими волосами…

– Почему же непременно рыжими?

– …., ходивших на четвереньках. Зверь, в крови которого появилась человеческая кровь, оказался злым и агрессивным.

– То есть, чистые, но безмозглые прототипы людей, занесенные сюда инопланетным ветерком совокуплялись с большими обезьянами, и вот он – Гомо Сапиенс! – Гарин забавлялся от души.

– Нет, появившаяся Четвертая Раса образовалась из достойнейших представителей предыдущей, первые по фенотипу люди – атланты. Они обладали невероятной физической и психологической силой, но использовали свои  способности во взаимных войнах. А с обезьянами, Микки, все шиворот-навыворот, Блавацкая считает, что не человек произошел от обезьяны, а обезьяны от нас, людей.

– Вот как! – изумился Гарин.

– Неисправимо порочные атланты мужчины с удовольствием занимались сексом с «узкоголовыми» самками, теми, кто бегал на четвереньках. Впрочем, эти «узкоголовые» были гибридами – потомками самок животных и людей Третьей Расы. От  совокупления атлантов с самками звероподобного потомства появился предок человекообразной обезьяны.

– Какое моральное падение: атлант – отец обезьян! – язвил инженер, каверзно подхихикивая.

– А помните, Саари, странную оговорку «зверь» о первой жене Адама – Лилит, оброненную святым Иоанном в «Откровении»?

– Как, и Адам туда же? Должно быть, эти полуобезьянки были чертовски привлекательными, – Гарин, уже не сдерживаясь, неприлично заржал.

– Блавацкая описывает Лилит так: очаровательная женщина с длинными, волнистыми волосами.

– И Лилит она описывает, ай да мадам Блавацкая! Затем произошел потоп?

– Верно. Всемирный Потоп прослеживается в легендах каждого народа и у всех свой Ной. У индусов – Вайвасвата, у вавилонян – Ксиуфр, у шведов – Бельчамер, у греков – Девкалион. Древние германцы в преданиях сообщают, что Сыны Бога очистили Потопом Землю.

– Дальше попробую догадаться сам, появилась пятая Раса. То биш, мы, получается, не прямые потомки атлантов и даже не рождены от их греховного союза с «обезьянками», проясните?

– Мы составляем Пятую, Арийскую Расу и родиной нашей Блавацкая называет Европу.

– Позвольте, профессор, даже я в курсе; арийцы переместились в Европу из Центральной Азии, и что прикажете делать с прочим людом: китайцами или семитами?

– Китайцев, малайцев, монгол, тибетцев, венгров, финнов и эскимосов Блавацкая записала не к Пятой, а к одной из подгрупп Четвертой Коренной Расы.

– Чудесно, арийцы – это Пятая Раса, куда отнесли семитов не понятно, а о происхождении чернокожего населения Африки  и вовсе опасно говорить вслух. Неужели вся эта сказочная теория только ради того, чтобы исключить возможность происхождения человека от животного мира, разорвать логическую последовательность, привнеся элементы мистики, инопланетного воздействия, опираясь на информацию, которой либо не существует, либо не  проверить!

– Вы зря так горячитесь, Микки. Я озвучил эту модель не от того, что разделяю изложенную точку зрения, но, согласитесь, и полностью отрицать ее  неправильно. Мыслищий ученый всегда должн резервировать место для сомнения.

Позади Гарина зашевелились колючие кусты, выпуская ободранного старикана.

– Лазутчик? Будь посмелее, подойди, – Джонс являл собой справедливого льва, гнушающегося мизерной подачкой. – Скажи, старче, чем мы обидели вас? Разве мы не платили вам едой, топорами, ножами? Посмотри на своих женщин – они носят бусы, которые мы подарили им, а ваши дети – они с удовольствием жуют нашу жвачку. Я знать желаю: почему вы напали на нас? Не будешь говорить правду, спалю всю деревню, – профессор для убедительности потряс горящим факелом перед дедулей.

Старичок пригорюнился, вздохнул и ответил:

– Шаман сказал: пришельцы созвали злых духов, алчущих завладеть нашими бессмертными душами, прогоним нечестивцев.

– Прохвост! Привести его ко мне!

Старый индеец, пятясь крупом, уполз в репейник.

– Мы немного отвлеклись, – заметил Гарин.

– Да. Поговорим теперь о том, что  известно, – Индиана перевел дыхание, – во всяком случае, считается научным. Полагают, что первая, натуфийская культура возникла одиннадцать тысяч лет назад. На плодородной ленте, протянувшейся от Персидского залива через Сирию, Палестину до Египта зародилось огородничество, что привело к появлению оседлой жизни. Первоначальные общины вряд ли насчитывали более трехсот  человек, но к восьмому тысячелетию до нашей эры в Иерехоне проживало не менее полутора тысяч жителей. Примечательно, что иудео-христианский Ветхий Завет указывает, примерно, то же время создания Богом Саваофом тверди посреди вод – семь с половиной тысяч  лет назад. В пятом-третьем тысячелетии до нашей эры в трех областях земного шара формируются древнейшие культуры: шумеро-вавилонская, египетская и эгейская. Чуть позже восходят дорийская культура долины Инда, связанная с Шумером и архаический мир Китая. Наиболее тесно обменивались информацией Шумер, Раннеиндийская культура, Эллинская и Египетская цивилизации. Начну с Шумера. Это место к югу от Багдада до Персидского залива. В коричневых иссушенных сегодня равнинах была плодородная почва. Ирригация развилась здесь в шестом тысячелетии до нашей эры. Система каналов обеспечивала достаточное количество питания, а это обязательное условие для возникновения городов.

– Профессор, терзаюсь своим скудоумием, откуда, от каких корневищ произрос столь выдающийся народ? В основном-то дураки плодятся на разных широтах.

– Шумеры, как явствует из их клинописных табличек, так понимали свое происхождение: «Тростник еще не вырос. Дерево не было создано. Не был построен дом. Вся земля была – море. Потом был создан Эриду». Развалины города Ириду найдены к западу от Евфрата, теперь это место называется Тель-Абу-Шахрейн. Здесь до сих пор возвышается полуразрушенная храмовая башня.

Прямыми предками шумеров явились два народа, один, живший на севере Месопотамии – самарпанский, а другой на юге – убайидский. Мои коллеги археологи из Университета Кембриджа раскопали группу холмов, относящихся к шестому тысячелетию до нашей эры. В самом крупном из них Чога-Мами обнаружились городские кварталы, дома с колоннами. В шумерской легенде повествуется о расе чудовищ – полулюдей, полурыб, которые познакомили жителей шумерских городов с письменностью, обработкой металлов.  Найдена табличка, где представлена солнечная система с планетой Плутон, открытой современными астрономами шесть  лет назад.

– Обратно просматриваются атланты, либо чуткое руководство инопланетян, – не удержался Гарин.

– Но, в самом деле, Саари, почему в высушенной безлесной равнине между Тигром и Евфратом люди вдруг спохватились рыть каналы и возводить плотины, в результате чего произошли поворотные изменения? Здесь выросли первые города мира. Ранняя шумерская литература предвосхитила легенды классической Греции и библейские истории. Расцвет шумерской цивилизации  столь поразил современников, что, может быть, именно Шумер послужил прототипом рая в Ветхом Завете. Недавно нашли клинописную табличку, в которой прослеживается связь между шумерским мифом и библейской историей. В ней говорится о чистой и светлой земле, не знавшей ни болезней, ни смерти. В тексте встречаются слова Эдем и Адам. «Эдем» означает «дикая невозделанная равнина», а «Адам» – поселение на равнине. Интересно еще одно обстоятельство, по-шумерски «ребро» обозначается словом «ти», а божество, излечившее ребро стало называться Нинти, что могли перевести на древнееврейский, как «госпожа ребра» и как «госпожа, дающая жизнь». Игра слов вошла в библейскую историю об Эдемском Саде в связи с образом Евы, матери человечества – «госпожа, дающая жизнь». В первой книге «Пятикнижия» говорится: «из Эдема выходила река для орошения рая и потом разделилась на четыре реки». Одна – Евфрат, другая – Тигр, но где Фисон и Гихон? Во время войны я бывал в тех местах, выполнял особую миссию. Мой проводник, из местных, уверял, что река, которая сейчас называется Карун, берет свое начало в Иране и течет к Персидскому заливу, ее можно идентифицировать, как Гихон, а в песках Саудовской Аравии мы натолкнулись на высохшее русло, возможно, когда-то это было рекой Фисон. Как бы там ни было, в Шумере в течение пятого тысячелетия до н.э. люди стали тратить меньше усилий для удовлетворения насущных потребностей, часть жителей получили возможность посвятить себя не только сельскому хозяйству, но и другим занятиям: ремеслам – гончарному делу, работе по металлу; административной деятельности, службе богам, так родилась цивилизация.  Удобные богатые города с дешевыми рынками и ступенчатыми храмовыми башнями все больше притягивали сельских жителей, в итоге, работать на полях становилось некому. Вода вымывала соли из почвы, снижалась ее плодородность. Приблизительно, к двухтысячному году до нашей эры Шумер ослабел, язык его народа позабыли, но шумерская культура не исчезла, она колыбель вавилонской цивилизации, получившей в наследство и шумерскую территорию.

– Первая в истории сознательного человечества рукотворная экологическая катастрофа, – констатировал Гарин.

– Есть и другое объяснение хирения шумерской державы: Евфрат изменил свое русло, ушел от стоявших на его берегах городов, оставив их на бесплодных возвышенностях. Семитские племена аморитов из Сирии и Аравии все прибывали, способствуя превращению Шумера в цивилизацию Вавилонии. Древний Шумер распространял влияние до Египта, в Сирии оно было более значимым, здесь закупались строевой лес и металл. Царь Саргон посылал шумерские войска в Центральную Анатолию[18] и на Крит, существовали тесные торговые связи с городами Хараппской или протоиндийской цивилизации.

– Индиана, я сейчас заблужусь в понятиях прошлых веков, – застенчивый намек не поразил цель, профессора нещадно мотало по штормовым волнам Всеобщей истории.

– Хараппы обожали удобства. Купальни и туалеты насаждались в каждом доме, но влечение к опрятности губит. Начиная с середины второго тысячелетия до нашей эры, коренное дравидское население Индии вытеснялось на юг племенами ариев. Арии они же арийцы, взрастившие индоевропейскую культуру, как вы, Микки, справедливо заметили давеча, спустились в Индию с гор Тибета, другое направление арийской экспансии – Персия. Арии поклонялись солнцу, дождю, небу, верили в переселение душ, приносили им жертвы.

– Вы разыгрываете меня, Джонс, специально водите окольными путями мифологической традиции, насилуя мою логику угодно вашему коварству. Не прикидывайтесь простачком, все шито белыми нитками: в глубине суровых Гималаев уединенно тлеет углями источник разума, ключ самопознания, он же таинственный манускрипт «Книга Дзиан». Арийцы разносят его искры по долине Ганга и Междуречью, из Вавилона благодатное мерцание просачивается в эллинский мир и Египет, а дальше, надо понимать, в изложении Моисея в Ветхий Завет и оттуда в Коран. Всех собрали: Блавацкую, ариев, шумеров, браво! К слову, не припомните, что Блавацкая пророчит, в какие подлые личины мы обернем наш эфемерный дух?

– Она предрекает гибель Европы и Америки: «и явится Шестая Раса, и теперешние человеки воспримутся, как уроды». Новая эпоха по Блавацкой  «Эпоха Женщины», «Эпоха Матери Мира».

– Грубый феминизм.

– Ваша альтернатива со всеобщей океанизацией тоже, как-то не очень греет душу.

– Вас заботят перспективы спасения человечества от тотального истребления?

– Нет, Саари, этого мне не постичь.

– Вы тут хитро намекали, мол, кое-кто перевоплотится во что-то эдакое. Я же уповаю на возможность подчинения космической энергии, позволяющей преодолеть катаклизмы в обозримом будущем.

– Подчинение космической энергии – вы переутомились?

– Энергии ядерных реакций.

– Саари, передовые майя вынашивали эту мысль лет за пятьсот до вашего зачатия.

– Ладно, Инди, не заливайте.

– Микки, я честный археолог, слушайте, давненько я копал гробницу верховного правителя народа майя в Гондурасе. Невежественные местные бюрократы обвинили меня в разграблении могил. Избегая грубостей, мы с помощником, молодым индейцем знатного рода из племени киче, дали деру в Мексику – на Юкатане только что открыли свеженькую пирамиду майя. Мы проникли внутрь ритуальной комнаты, где перед обрядом «восхождения к богам» правитель морил себя голодом, пускал кровь своей жене и себе. Ей он прокалывал кинжалом язык, вставлял в отверстие веревку, пропитав которую, кровь стекала на приготовленную ткань. Себе он тем же кинжалом прокалывал  половой  орган и смачивал кровью ту же материю. Сие действо подводило его к степени экзальтации, когда начинаются галлюцинации. В этой комнате я обнаружил плиту с надписью на языке майя. Приятель индеец, знавший старинные письмена, перевел текст, содержавший информацию о принципе насильственного разложения равновесной системы, которую можно сравнить с моделью атомного ядра, при этом, как иносказательно утверждалось, высвобождается огромная сила.

У Гарина вспотели ладони:

– Где же теперь эта плита?

– Должно быть, на месте, около Чичен-Ицы.

– Переводчик небо еще коптит? – как можно равнодушнее спросил инженер.

– Кабах? Живой он, я слышал, стал монахом-отшельником, поселился недалеко от тех мест, затвердился в дрессировке страстей греховных. О! Неужели к нам пожаловал местный властитель дум!

Приземистый индеец с хорошо развитой мускулатурой и неуловимыми глазками, долгожданный шаман, чинно вышагивал по деревне, чем-то напоминая пообщипанного, но очень бравого петуха.

– Что надобно тебе, пришелец?

– Мне нужно, свинья, чтобы ты обнажил правду: зачем вы напали на нас, зачем украли мумию? – Индиана проткнул взглядом туземца.

– Вы осквернили святыню – потревожили вечный сон мертвого, вы нечистые.

Инди, пластичный как дикий кот, прыгнул на духовного лидера здешнего общества, повалил его:

– Саари, вяжите скорее!

Джонс с Гариным поволокли опутанного ремнями аборигена к краю деревянного мостка – причала.

– Говорю последний раз: не выдашь истину – подарю тебя рыбам.

– Дорогой господин, не погубите! Тот, другой белый человек, выкормыш ехидны все науськивал: они охотятся за знаком вашего древнего бога силы, за Мана; им претит его свободная сияющая мощь.

– Как выглядит Мана?

– Большая голова из ослепляющего желтизной металла. Кормилец, не выбрасывайте меня бесталанного, я сниму с вас все заклятия.

– Ты указал ему дорогу к алтарю?

– Нет. Пощады, пощады молю!

– Саари, ставим его. Беллок! Его проделки – убил бедного Гонсалеса, чтобы возбудить слабонервных дикарей, а после организовал пиратский налет на наш лагерь, их корявыми руками покусился заграбастать чужое добро, теперь мумия другим отдана и вовеки пропала. Но, как он пронюхал о золотой башке?!

– Индиана, вы пугаете меня, разговаривая с собой; кто такой Беллок?

– Тоже – археолог, мой заклятый конкурент. Мерзкая французская жаба – вот кто он!

Рядом шмякнулся одурманенный сном Бенеш.

– Не ушиблись, мой друг? – спросил из привычной вежливости профессор.

 

*       *       *

 

– Инди, у нас неприятности, – Мелани, увлекла профессора в сторону.

– Надеюсь, они совместимы с жизнью, или я отдамся на суд пираньям?

– Фотопленка со снимками мумии и внутренних помещений пирамиды засвечена.

– Каким образом?

– Не знаю. К фотоаппарату никто, кроме меня не прикасался.

Джонс остервенело хлестнул кнутом, выбивая из травы мириады брызг:

– И в самом деле, пора топиться: у меня ничего нет, ни мумии, ни документального подтверждения факта находки. Битые черепки, да  жалкие статуэтки, я банкрот.

– Но Форест…

– Тсс, об этом ни слова, – оборвал подругу Индиана.

– Ай-яй-яй! Таки ай-ай-ай – он поел у меня все соленые крендельки! – пронзительно причитал Голдберг.

– Что, что? – встревожился Бенеш.

– Докладываю всем: это съело мои крендельки, – толстяк тряс за шкурку небольшую полосатую крыску.

– Сжальтесь над ним, Самуэль, в вашей воле судьба молодого шиншиллы, – безошибочно определила Мелани.

Тарахтенье мотора с реки перекрыло крохоборные вопли. Возмущая гибельную стремнину, тряслась моторная пирога, дробя щербатой скулой встречную волну.

На землю соскочил боевитый белый мужчина субтильного телосложения в соломенной панаме.

– Я заждался вас, Форест, – вместо приветствия сказал Индиана.

Голдберг и Мелани знали приехавшего, четверо заговорчески перешептываясь и многозначительно перемигиваясь, растянули пространство до пределов недостижимых  для самого настойчивого слуха.

Во второй половине дня сквозь осточертевшие атмосферные осадки Гарин различил скрюченную фигуру Фореста в раскисшей панаме и с ним Джонса. Инженер, незамеченный, подкрался к ним, замер.

– Беллок наступает нам на пятки, нужно как-то сбить его с толку, – сглатывая скончания слов, напирал Форест.

– Негодяй, неугомонный негодяище, он заслал в наши ряды соглядатая, бандит, и мы, Форест, переиграем его на этой подлости. Утром я демонстративно выйду из лагеря, Беллок помчится в погоню. Я буду уводить его от капища, вы, как стемнеет, поспешайте прямехонько туда, не подведите меня, дружище.

За Гариным будто скрипнуло, он резко оглянулся. Никого. «Заваривается каша, уносить ноги надобно, умереть случайной жертвой – какой-то позор», – Петр Петрович аккуратно обходил хрустящие сучья.

¶

– Друзья, обстоятельства принимают такой оборот, что я принужден срочно покинуть вас. Руководителем экспедиции назначаю мистера Голдберга.

– А как же находки? – уточнил Самуэль.

– Они достанутся Британскому Музею, как коспонсору нашего предприятия.

Голдберг надул щеки, приобретая значительность пузыря.

– Мистер Джонс, нельзя ли мне пойти с вами? – Бенеш преданно терся о штаны профессора.

– Нет.  Позаботься о Мелани, – добавил Инди в оттопыренное ухо парня.

Уоллос отвернулась к реке, видом своим протестуя против творимого Джонсом деяния.

– До свиданья, мистер Джонс! – все голосили и голосили члены археологической команды, понимая, что не могут перечить фатальной неизбежности.

– Не поминайте лихом, – отзывался профессор из-за зеленых декораций, ласкавших его ладную фигуру  мокрыми объятьями.

В мутные тягучие воды Амазонки упал поникший цветок кувшинки Виктории-регии, раздавленный безжалостной злодейкой.

 

*       *       *

 

Голдберг, усмиряя нервозность, присущую людям его психического склада, проявил себя толковым организатором. Через полтора месяца без новых потрясений и потерь исследователи древностей сошли на пристань Манауса.

– Я приглядывался к вам, мистер Саари, вы кажитесь мне симпатичным парнем, держите – мой адрес в Сан-Луисе[19], в жизни всякое случается, – на прощанье Гарину сказал Рочестер.

– Благодарю.

Гарин поселился в отвратительной портовой гостинице с безобразным названием «Трюмная крыса». Неустроенность располагала к активным действиям. В госпитале Святого Франциска инженера дожидался конверт, подписанный ровным подчерком Зои Монроз. Гарин разорвал плотную бумагу,  он прочитал:

«Гарин!

Мы расстаемся. Здесь, в Манаусе мне повстречался давнишний знакомый. Помнишь, я как-то рассказывала про мой отъезд из России в 19 году с полковником Булгаковым[20], но был еще второй. На борту судна «Наварра» я закрутила отчаянный роман с молоденьким офицером-корниловцем, французским гражданином, теперь он удачливый бизнесмен, владеет в Бразилии крупными каучуковыми плантациями.

Я слишком многое потеряла за годы, потерянные, извини за повтор, на проклятом острове. Мне хочется испытать иную судьбу, которой не знала прежде; освоить роль хранительницы домашнего очага достойного человека. Свои похождения  постараюсь как можно быстрее забыть, пусть прошлое живет с теми, кто в нем остался.

Приказываю, требую, прошу, не разыскивай меня.

Зоя М.»

– Эх, Зоя, Зоя…

Гарин онемевшими пальцами сложил послание, а затем в каком-то отрешенном состоянии изорвал его на мелкие кусочки.

«Ничего не поделаешь, все дороги ведут в Сан-Луис», – он поплелся по провонявшей рыбой и мазутом улочке к порту.

 

[1] Гилея – от греч.  «гилейлос» – лес.

[2] Аракча – родственник моркови, сочетает вкус жаренных каштанов, капусты и сельдерея.

[3] Нюанс – фасоль с запахом жаренного арахиса.

[4] Терра фирма или эте΄ – плоские поверхности междуречий.

[5] Койя – жена императора, императрица.

[6] Первая Мировая война 1914-1918гг.

[7] Боши (устар.) – презрительное прозвище германцев.

[8] Манаус – портовый город на берегу Амазонки. Находится на удалении 1700 килиметров от океана, тем не менее, глубина реки здесь такова, что морские суда могут подниматься до этого города.

[9] W.A.S.P. – эта аббревиатура расшифровывается так: белый, англо-сакс, протестант. Слово «wasp» переводится как: «оса».

[10] Улицы, соответственно, Лондона и Нью-Йорка, где располагаются крупнейшие мировые финансовые институты.

[11] Граница Мохоровичича – югославский сейсмолог Андрей Мохоровичич в 1909 году при анализе загребского землятрясения 8 октября определил геологический слой, условно принятый за подошву земной коры.

[12] Кайнозойская эра – самая поздняя по геохронологической шкале. Считается, что в конце нее, в Четветичный период, примерно 57 тысяч лет назад появился вид Гомо Сапиенс.

[13] Идея перекликается с умозрением академика Опарина А.И.

[14] Так думал современник П.П.Гарина – академик В.И.Вернадский.

[15] Этой точки зрения придерживался и Л.Н.Гумилёв.

[16] Филиалы Общества открылись не только в Америке, но и в Европе, членами его состояли весьма известные и влиятельные лица того времени, например, будущий основоположник современного независимого Индийского государства Махатма Ганди.

[17] Станцы – разделы «Книги Дзиан».

[18] Эта область находится на территории современной Турции.

[19] Сан-Луис – портовый город в Бразилии на побережье Атлантического океана.

[20] Летом 1919г. Правительство Деникина направило в Париж делегацию генерала Драгомирова для установления более тесного контакта с союзниками, зарубежными эмигрантскими представительствами и эмиссарами адмирала Колчака. В составе делегации следовал ее фигнсавый консультант полковник Генерального Штаба Булгаков. При нем состояла двадцатилетняя красавица Зинаида Павловна Паникадилина – будущая Зоя Монроз.