– 1 –

Герой этой моей публикации Владимир Зюськин, настолько удивительная личность, что прежде всего я должен обратить внимание читателей на его статью «Досадные огрехи» (журнал «Новая литература», 2024 год, февраль: Русская классическая литература / Критическая статья «Досадные огрехи»: https://newlit.ru/~russkaya_klassicheskaya_literatura/7450.html )

Вот что он пишет уже в самом начале этой статьи:

 Сергею Есенину я обязан тем, что сам начал писать стихи…

Стихи Есенина… и сегодня аукаются с моим сердцем.

И далее следует потрясающе амбициозное:

 Однако сейчас с высоты своего возраста и поэтического опыта я вижу в стихах поэта кое-где недоработки..

———————————————-.

Здесь первое стихотворение Есенина, которое «аукнулось» с сердцем Зюськина, но в котором он «увидел недоработки» это:

«Да! Теперь решено. Без возврата…».

Вот что пишет Зюськин об этом стихотворении Есенина:

Человек, обладающий тонким поэтическим слухом, начнёт спотыкаться уже со второй строфы…

Есть и другие претензии к этому стихотворению…

Весьма сомнительна полностью вся третья строфа…

Весьма неуклюжа фраза… (и т. д.).

И вот очередное амбициозное заявление:

Я дерзнул отредактировать это стихотворение.

Что получилось, судить читателю, обладающему поэтическим слухом и вкусом.

Поразительно, но после того, как Зюськин окончательно «отредактировал» это стихотворение, из него оказалось вырезано целое четверостишие – вот такую «резекцию стихотворения Есенина» произвёл Зюськин.

Я процитирую это красивейшее четверостишие Есенина, самобытное по употреблению некоторых славянских слов, почти уже ушедших из современного языка, и пусть «человек, обладающий тонким поэтическим слухом» (цитата из Зюськина), решит имеет ли право Зюськин удалить такое самобытное четверостишие из творчества Есенина:

 

Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.

 

Вот ещё одно четверостишие из этого стихотворения Есенина:

А когда ночью светит месяц,
Когда светит… черт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.

И вот это четверостишие после того, как Зюськин его «отредактировал»:

Ночь наступит. Я выйду из дому
И пойду переулком сквозь мрак
Страстью тёмной и властной ведомый
В ставший домом вторым мне кабак.

Чудовищно, не правда ли?

Вот так же он «уродует под себя» и другие строки этого замечательного стихотворения Есенина.

———————————————-.

Далее Зюськин обращается к стихотворению Есенина «Письмо к женщине».

Я приведу начальные строки этого стихотворения так, как они публикуются повсеместно:

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне…

И вот как хлёстко Зюськин «выдаёт» (формулировка Зюськина) Есенину, которому он, по его словам, обязан:

«…он /Есенин/, выдав первую строку… (здесь Есенин повтором первой строки в начале второй, тем самым интонационно усиливает первую строку, но Зюськин с его «тонким поэтическим слухом» это абсолютно не слышит и объединяет у Есенина и за Есенина первые две строки в одну).

вторая строка родилась только из необходимости зарифмовать (здесь Зюськин объединяет у Есенина и за Есенина третью и четвёртую строки, превратив их во вторую строку).

Стоять, приблизившись к стене – это ни о чём не говорит. Да и звучит не очень грамотно.

Можно стоять, опираясь спиной о стену или – у стены. Можно приблизиться к стене.

Но стоять, «приблизившись к стене» – как это?

И далее в очередной раз Зюськин амбициозно заявляет:

Отредактировать не сложно.

Вы помните, / Вы всё, конечно, помните,
Как, отвернувшись, я лицом к стене
Стоял, а вы взволнованно по комнате,
Ходили и бросали в спину мне…

Всё-таки разрешает Зюськин Есенину: «Можно стоять, опираясь спиной о стену». То есть, написал бы Есенин общеупотребительное «Я стоял, прислонившись к стене», это Зюськину что-то бы «сказало».

Тем не менее, слова «…я стоял, / Приблизившись к стене»» всё же означают, что Есенин к стене вплотную не подошёл и просто остался стоять в сторонке.

И находился Есенин лицом к этой женщине: «Взволнованно ходили вы по комнате / И что-то резкое / В лицо бросали мне».

Но в своей «редакции» Зюськин заставляет Есенина отвернуться от этой женщины и стать к ней спиной – вот ведь как, спас Зюськин Есенина от позора своей самодельной строкой «вы… бросали в спину мне».

Теперь уже эта женщина, если даже захочет, может бросить «что-то резкое» только в спину Есенину («Ага-а!» злорадствует Геннадий Хазанов в своей интермедии про, сунувшегося со своим бизнесом в Россию, «капиталиста-империалиста». И рвёт Хазанов бумагу на клочки, и засовывает её в рот, и жуёт, и выплёвывает). Таким же «способом» Зюськин устраняет «недоработки», и в других строках этого стихотворения – чтоб «не спотыкались», что-то Зюськин из творчества Есенина вырезал, что-то ему своё вставил,

И что, после этого «человек, обладающий тонким поэтическим слухом», примет решение читать дальше самобытную поэзию Есенина только в редакции Зюськина?

Главный герой романа «Человек, который смеётся» знаменитого французского писателя В. Гюго (роман написан почти 150 лет назад), стал уродом после того, как попал руки «компрачикосов» (они из детей делали уродов, выставляя их потом «на потеху» в бродячих цирках и т.п.).

Вот и далее  в вышеуказанной статье «Досадные огрехи»  современный «литературный компрачикос» Зюськин «уродует» ещё несколько исключительно красивых и, главное, самобытных стихотворений замечательного поэта «Серебряного века» Сергея Александровича Есенина.

———————————————-.

«Скромненько и без всяких амбициозных претензий» Зюськин заканчивает эту свою статью следующим образом:

«…Есенин был, есть и останется одним из моих любимых поэтов:

Мы с тобой одной духовной крови,
А о смерти духа нет и речи.
В ожидании грядущей встречи,
Смысла нет «грустить, печалить брови»,
Ибо встреча наша недалече».

Ну как здесь не вспмнить знаменитую пословицу «В чужом глазу соринку видит, в своём – бревна не замечает» – и что, Зюськин считает, что (ещё и ещё раз процитирую его) ««человек, обладающий тонким поэтическим слухом», «не споткнётся» на «потрясающем из Зюськина»:

«печалить брови»?

Да и как здесь не посчитать графоманией его фразы в двух первых строках о «духовной крови» и «смерти духа»?

Вот и я вслед за Зюськиным «дерзнул» упомянуть его «душу» в восхвалении, которое я «дерзнул» посвятить ему здесь:

Жива в поэте «творческая прыть» –

В душе не дремлет «Мания Графить»!

Без всякого пиетета к Есенину, Зюськин пеняет ему (см. выше), что «Стоять, приблизившись к стене –звучит не очень грамотно», но вот собственное «печалить брови» для него «звучит» вполне грамотно.

И здесь после его завершающих слов «встреча наша недалече», адресованных к давно уже покинувшему наш бренный мир, замечательному поэту Сергею Есенину, просто в унисон начинает звучать фрагмент из музыки Ф. Шопена, который уже давно «окрестили», как «Похоронный марш».

И потому, уже сейчас я посвящу Зюськину ещё несколько восхищённых строк:

В. Зюськин, себя любящий безмерно,

Мечтает быть средь Гениев в Раю

И тратит свои деньги и энергию

На попу-ляризацию свою!

Вот ведь, как-то само собой слово разорвалось – как-то «спотыкнулся»!

Но, конечно же, после изучения этой восхитительной статьи Зюськина, в которой главным рефреном звучит мотив о том, что он, (выделю с употреблением цитат) «З»юськин с высоты своего поэтического опыта» увидел в стихах Есенина «кое-где недоработки», ««человек, обладающий тонким поэтическим слухом», просто обязан сделать вывод, который я ввёл в название данной моей статьи:

«Есенин был неопытен чуть-чуть»!

– 2 –

Там же перед строками, обращёнными к Есенину, Зюськин уверяет нас: «Я воспитан на русской классической прозе и поэзии». И в прямой связи с этим обратим внимание на его «Перевёртыши (сборник пародий)» (журнал «Новая литература», 2024 год, февраль / Владимир Зюськин «Перевёртыши» (сборник пародий).: https://newlit.ru/~zyuskin/7460.html

Здесь, прежде всего, необходимо сделать ссылку: «Пародия – высмеивание имитируемого объекта» («Википедия»).

В вышеуказанном «Сборнике пародий», пародируемыми объектами, которых высмеивает Зюськин, оказались великие российские классики Пушкин, Тютчев, Фет, Крылов и далее, Блок, конечно же – Есенин, Ахматова, Вертинский (известный поэт и певец), Пастернак и даже Роберт Рождественский и Агния Барто. Свои пародии на этих замечательных литераторов Зюськин охарактеризовал, как «Перевёртыши» поскольку он заимствовал из их известных произведений несколько строк, и далее, я бы сказал, «изгаляясь» (изгаляться: куражиться, глумиться и т.п.) над ними, «пририфмовал» к ним свои, подчастую просто низменные, «бытовые» строчки (действительно, «прежних Классиков пора «перевернуть» – см. заглавие этой мой статьи).

Здесь, как пример, можно привести его пародию (напомню «высмеивание имитируемого объекта») на того же Есенина, используя его прелестное стихотворение «Шаганэ ты моя, Шаганэ»:

Шагане ты моя, Шагане,
Сам не знаю, как вышло это:
После праздничного банкета
С Джимом лаяли мы при луне.

Ну что же, у Есенина – Шаганэ (замечательная армянская фамилия), у Зюськина – Шагане, но вот уж действительно, сам себя Зюськин, как унтер-офицерская вдова у Гоголя, высек –  перед нами «лай Зюськина после праздничного банкета» на того же Есенина, и на Шаганэ, и даже на «собаку Качалова, Джима («Дай, Джим, на счастье лапу мне» – да ведь Зюськину не даст и лаять на него будет не только при луне).

Сам по себе такой литературный приём, как заимствование довольно известных строк у Классиков, не нов, вопрос в том, каково после этого их новое продолжение (пошучу, то-ли далее это некая аллюзия с трагедией «Возвышенного Духа отца Гамлета» (выше я привёл цитату из Зюськина, где он «скромненько и панибратски переходя на «ты» утверждает, что он с Есениным «одной духовной крови»), то-ли это иллюзия, «Запах «Омлета» из протухших яиц»).

Приведу пример, как «Лауреат Нобелевской премии» И. Бродский использовал известнейшую первую строку «Я вас любил: любовь еще, быть может» из одухотворённого стихотворения Пушкина, при этом иронизируя именно над собой, а, не пародируя, то есть, не высмеивая Пушкина:

Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить?…

Признаюсь, смог я дочитать «изгаляжки» Зюськина над Классиками, только до его «перевёртыша» известнейших строк Пушкина (цитирую эти строки так, как это сделал Зюськин):

Я памятник себе воздвиг нерукотворный…

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,

И назовёт меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.

И вот как Зюськин пародирует Пушкина (не буду полностью цитировать эту «изгаляжку Зюськина»):

Однажды друг степей калмык

Ко мне, в мой кабинет, проник

И сообщил: «На паматник твоя

Ворона сел…

Не чуждо, видно, ей искусство».

Задумался калмык: «Варон…

На паматник нагадил он,

Навэрно от избитка чуства».

 

В своё время, по поводу извращений, грубых искажений русского языка, популярный поэта-сатирик Александр Иванов написал пародию «Велик могучим русский языка» (именно так это звучало непосредственно в исполнении автора) вот и потянуло Зюськина теперь уже не только к «лаврам Есенина, но и к лаврам А. Иванова. Однако, снова он, как та унтер-офицерская вдова, «сам себя высек» и здесь две последние строчки Зюськин вполне может отнести именно к себе самому – на «Памятник» Пушкину он, действительно, «нагадил».

 

Воспользуюсь «смачным» выражением Зюськина  ещё раз и «дерзну» откликнуться на его пародии-перевёртыши:

 

ВЕЛИКИХ высмеял в пародиях В. Зюськин,
на «мзгалажки»:
                            «Бог – ему Судья!»
Возможно-б высказались Тютчев, Фет и Пушкин,
но отказались бы принять его в друзья.

 

И конечно же, после ознакомления с тем, как Зюськин «спародировал-перевернул» Пушкина,  ««человек, обладающий тонким поэтическим слухом» (повтор цитаты из Зюськина), обязан понять:

Корону Пушкин незаслуженно несёт,
Теперь мы знаем: «Зюськин – НАШЕ ВСЁ»!