udina. бант из скотча

бант из скотча. попытка втереть его в деревянный стол. ногами израненного солдата пехоты – на коричневом
как оказывается, на поверхности фортепиано порядка никак не больше. чем в ее жизни. порядок – справа, в узком окне. где сейчас показывают медлительное шоссе и стремительную пешеходную толпу. они – только звуки. они вползают в уши, немного топчутся в голове. и – чаще всего – заходите чаще, увидимся
дальше они спадают мягкими складками от головы с короткой черной стрижкой на уровне черного фортепиано (с закрытым и черно-белыми) к белой незастеленной, смятой, держащейся разве что на вчерашней початой бутылке с жидким цвета жженого сахара, которое все равно не помогает без круглых белых, развалившихся на тумбочке, прижатой к стенке
она не может, ухватившись пальцами ног за середину стены, дотянуться кончиками до соседней. нужно полторы ее.
черная короткая – запястье – губы. никакими пальцами чернилами (даже если они – помада, обычно – матово-телесная)их не почувствуешь так, как губами
ноги израненного на фронтах в первых рядах второй мировой солдата вкрадчиво уходят к подоконнику. офицер, вы грубы с дамой . напоить ее среди бела дня в нью-йоркской кафешке – это еще куда ни шло. а уходить среди другого бела дня – уже бестактность
а все равно – на подоконник. пусть каждый видит, читает и думает в меру своей испорченности
нос – над шоссе. нос – выше десятого этажа, за одной из множества зеленых дверей. теперь – рука. она выпускает ноги.
летите.
и ноги уходят с выше. чем десятого этажа, взбрыкивая, пропадают в районе уменьшенной перспективы копии моста
боже, и там стоят под этим же прожаренным воздухом машины. и среди них наверняка такие же желтые такси. и люди, но разные
главное – солдат не так много. тем более безногих.
он и не был офицером. он был, по обоюдоострому согласию, начинающим (уже уставшим) психиатром
кажется. психиатр занимается шизофренией?
да. молодым чешским психиатром. уже кудрявым
правда, халат был на ней. вчера было прохладно, и для великого перехода Джен через шоссе пришлось надеть мятое пальто, от стирок ставшее совершенно белым,что, надо отметить, успешно исправляет пыль с шоссе, садящяяся стаей микроскопических райских птиц на его, вывешенного в соседнем окне-бойнице, плече
вчера он был психиатром. что символично, кроме нее, его никто не видел. даже он сам никогда не увидит отражение психиатра в зеркале
он был из взгляда преподавателя из колледжа
из спины впереди сидящего за столиком
из уголка светлого пальто, мелькнувшего в витрине кафешке
из запаха парфюма, подешевевшего после выхода нового соперника, по-мужски отошедшего в сторону, но все-таки замеченного ею следом на бумажке из магазина косметики
поэтому его тяжело было вести через пешеходный переход
странно. спаивали-то ее
но она довела его, не растеряв ни части
ни взгляда
ни спины
ни уж тем более запаха
(бумажка в сумке на плече)
до зеленой двери
не таясь, одним вздохом ,втолкнула в комнату, где все и так вздрагивало из-за раскрытого окна (даже вешалка, этим вечером пустовавшая на другом окне, в ожидании ужинавшего пальто. пальто, как водится, опять напилось) без сумки, но с бутылкой жидкого цвета жженого сахара
как всегда, все сделала сама. от него – взгляд, спина, угол светлого пальто – в общем, молчаливое, с обхваченным недопридуманным подбородком – присутствие на краю смятой белой
хитер. офицер. вы мне вы мне мало пишете. я все понимаю: военные действия, фронт, письма на спине убитого товарища в окопе. но девушка же переживает. девушка же заслушала пластинку какого-то джаза. насквозь из пузырьков шампанского в узких высоких и посередине золотистых и запахов раскрышего объятия мартини — в насквозь таких залах и пароходных обществах. в этих длинных обнимающих платьях, с этим уставшим глазом. она заслушала эту пластинку.
офицер, вы редко пишете. ну. в преподавателе, допустим, она сразу наткнулась на конвертик в форме взгляда, а вот с запахом вы явно запутали. не для того ли. чтобы выиграть время? отличный ход: запах она получила только когда совпал курящий охранник.
по губам – как по струнам – губами – и тянет, слушает звук желания
офицер, вы целуетесь бесподобно
а сегодня вы прислали мне, как вы целуетесь
нет, целуются не такие. вы – целуете
Хемингуэй должен был написать Сталлоне. но не успел
а потом. когда все совсем стемнело, я повела себя совсем непотребно. я напилась и рыдала на вашем еще недопридуманом плече. о том. что мне жуть как охота порыдать у вас на плече. а плеча как раз и нет
ну, и, конечно, о том. что у меня устали ноги. о том. что эта пытка с привешиванием к молодым гибким ногам дорисованных ( а потому тяжелых) людей – невыносима. а как вы предлагаете в них не верить?
офицер, они как чужие раненые на фронтах
— друг, помоги.. до гсопиталя..
тащишь на себе. да, это правильно, спасаешь чужую жизнь – кто знает? – стоящую. даже полностью ощущаешь себя достойным военнослужащим
офицер, курите вы, я уже не могу давиться этой гадостью. я буду дышать
так вот, офицер.вы сливаетесь, пока тащите – потом передаете его в госпиталь снующим белым людям, его уносят, и только спустя вечность понимаете, что он у вас забыл:
след ногтей указательного, среднего и безымянного пальцев на предплечье;
кровяные пятна на спине;
прерывистое дыхание у левого уха –
а он ушел, умер наверняка. а если вылечится, то все равно умер, вы ведь уже не скажете ему. что он у вас забыл след ногтей. пятна и дыхание. вы стоите, спустя ниже колен мгновение, у входа в госпиталь –
и все это понимаете
взгляд в землю
снова на вход
втянули воздух, офицер
коснулись рукой носа – и
ушли
ушли, офицер
вы поэтому так редко и не целиком пишете, офицер? вы не терпите женских слез
а рыдать на недопридуманном плече я буду и рядом с вами. верно, офицер
скучать, одетая в пароходные общества и в длинны, обнимающие платья — верно, офицер, пластинку я не сменю
я не поверю в вас, я не подберу вас, раненого. я вообще не буду воевать. я продолжу работать примерной дочерью: там больше платят
вы поэтому уже убиты у себя на фронте, офицер. как нелепо: заразился от боевого товарища, которого тащил на себе. именно тащил, т.е. не прошел мимо, а сжалился, опустился и подобрал это подобие боевого товарища – и потащил, долго и нудно, делая при этом шаги.
вы даже на мине не подорвались, офицер.
вы никогда не будете мясным фейерверком.
вы даже держите меня на подоконнике, не успокаиваете перепившую девушку
вы ничтожество, офицер.
курите. а я подышу. вы – ничтожество. вас не существует.
я хотела придумать вам ноги, но их вам оторвало. и даже не миной. слышите, офицер? не миной
их вырвал из моих прощупавших всю меня пальцев нью-йоркский ветер, облизавший перед этим крышу каждого томящегося ниже на десять этажей желтого такси. каждого изнывающего на следующий день человека, хоть на асфальте, хоть и за зеленной дверью,
ветром, заглянувшим в витрину каждой кафешки, столкнувшимся плечом с уже белым пальто, висящим в окне, ветром, изнывающим вместе со всеми – и освободившем меня одну, вырвав из рук ваши израненные моими прикосновениями ноги – вырвав последний, может быть, паззл
он заглянул ко мне, удостоверился. что пластинку с пароходным джазом заело, а значит, платье до пола пропало, следовательно, я голая и на подоконнике, потому как пальто в другом окне. он заметил, что белая – смята, а жидкое – начато, и –
нырком подхватил из моих висящих выше десяти этажей пальцев ваши ноги. у меня даже мысли не было, что вы нецеликом решили уйти сами, офицер. просто он вмешался нырком, тепло и сейчас. я бы никогда сама не додумалась, но он мне подсказал.
я последила за вашими уходящими ногами к уменьшенной перспективой копии моста. я вас даже не пыталась догнать, офицер. только вытянула руку с этой дрянной сигаретой, как шею. я дослушала этот джаз
ой
упала

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.