Загородная прогулка при помощи личного автомобиля, это не прогулка. Поездка, вот что это такое. А поездка и прогулка есть вещи разные и просто несовместные. Конечно, можно выехать из города на своём «Пежо» или «Ауди», или, скажем, «Сеате», доехать до какой-то удаленной местности с приятным панорамным видом, выйти из машины и, оставив её у обочины, отправиться дальше пешочком дышать и наслаждаться пейзажем. Но что это за наслаждение? Что за прогулка у вас выйдет?..
Вы будете вынуждены постоянно отвлекаться мыслями на свой оставленный автомобиль: а как он там, не подошел ли к нему какой-нибудь местный или прохожий придурок, не взламывает ли он в этот момент дверцу, капот, багажник, не высаживает ли стекло просто для своего идиотского удовольствия, а может и с целью угона. А если при автомобиле для его охраны останется кто-то из ваших спутников, любование окрестностями будет нисколько не безмятежнее, так как вас будет мучить совесть, ведь вы прохлаждаетесь и наслаждаетесь, а ваш друг (родственник, знакомый) служит сторожем при вашей машине и, скорее всего, скучает, страдает сейчас и мысленно порицает вас за эгоизм. Нет, такая прогулка не станет для вас ни приятной, ни продолжительной.
Ну, ладно, предположим, вы оставили машину в обитаемом людном месте, скажем, на стоянке возле придорожного кафе, магазинчика или вроде того. И что же? Обитаемое – не значит охраняемое, никто за вашу машину ответственности не понесёт. А главное, какие могут быть там виды, вблизи суетного места, какая тишина, какое там безмолвие и нетронутая природа?
И даже если все означенные обстоятельства каким-то способом вам удалось преодолеть, вам остается главное препятствие для безмятежности и отстраненности при вашей, так сказать, прогулке – сам автомобиль. Где и при ком его ни оставляй, он будет камешком лежать в вашем ботинке, занозой в ладони, невольной мыслью в подсознании. Он сам и все заботы, каковых он требует и каковые порождает. Все эти проблемы горючего, посторонние шумы в моторе, заляпанный грязью номер, ограничения скорости на таком-то отрезке шоссе, неусыпная и коварная дорожная полиция в засаде, поломки в дороге, пробки на подъезде к городу… Нет-нет, это вовсе не неизбежно, но это возможно, следовательно, оно существует. И не пробуйте меня уговорить, я непреклонен!
Вот по всему поэтому я, любящий и часто совершающий загородные прогулки, совершаю их исключительно пешим способом, при помощи, конечно, транспорта, но только электрички и пригородного автобуса. Правда, и автомобиля-то у меня нет никакого, и никогда не бывало…
Выходишь утром пораньше в будничный день – непременно в будничный, в выходной за городом и без меня народу уймища, – соответственно одетый, тщательно собранный, с заплечной сумкой или с рюкзачком, в котором всё, что нужно для многочасового гуляния, включая бутылку с водой, складной нож и фотокамеру; садишься в местный свой автобус, который быстро довозит тебя до метро, и через десять – пятнадцать минут ты уже на вокзале. Расписание, конечно же, известно, и если в нём нет сбоя, вскоре ты уже в вагоне. Будни есть будни, вагон не переполнен, место найдется всегда. Теперь усесться, желательно у окна, и можно начать отрешаться от городской безумной суматохи, погружаться в свой внутренний мир, готовясь в то же время к встрече с внешним, но иным уже миром, просторным, зелёным, свободным…
В этот раз я задумал обследовать одну речушку… впрочем, почему речушку – реку, настоящую реку, впадающую в наш залив и образующую при впадении полноводное живописное устье. Это место, это устье я облазил и обследовал, изучил все тропинки, все заросли и все коряги у воды. Чудесное, тихое и безлюдное место. Крутые берега здесь кажутся ещё выше от сосен, выстроившихся по их склонам, густой кустарник в человеческий рост теснит с двух сторон человека, пробирающегося по едва видной узкой тропинке, цепляется за одежду, оставляет на ней следы зелени и желтоватой пыльцы неизвестных соцветий. А то вдруг натыкаешься на заросли, похожие не то на камыши, не то на кукурузу, высоченные такие стебли с наконечниками в виде мохнатых розовых початков, замечательно красивых, так и просящихся на картину. Ну, картина не картина, но на фото у меня они имеются. Имеется и многое другое с этих берегов – и сосны, и коряги, и гранитные причудливые валуны, и утки, безбоязненно плещущиеся у самого берега, и узкая полоска прибрежного песка, и тысячные стаи мальков, выплывающие на мелководье, и миноги, похожие на обрезки бечевы, шевелящиеся под небыстрым здесь течением…
Всё это я успел узнать и полюбить за те два года, что прошли со дня, когда открыл это место и стал наведываться в него. Но дальше, что же дальше – там вверху, то есть вверх по течению? Река перед устьем изгибается вначале в одну сторону, затем в другую, а затем теряется в густейшей зелени своих высоких здесь лесистых берегов. Я просто обязан был побывать в том загадочном далеке. И карта, и интернет в этом мне не помощники. Для чего мне карта? Чтобы знать куда иду и что там встречу? Но я не желаю знать наперёд ничего. Я – первооткрыватель, отважный исследователь новых миров. Карта – это проза, неизвестное – поэзия. А я в душе поэт, и потому – вперёд!..
Решив начать со знакомых уже мест, я прошел вначале до моста, с помощью которого шоссе пересекало мою реку и от которого, собственно, и начиналась дальше вверх по течению неизвестная мне страна. Каким берегом двигаться: правым или левым? Я выбрал правый для себя, для реки же это был левый, ведь я двигался против течения. И первые же сотни шагов от мостовых устоев понизу у кромки воды показали, что я не ошибся в своём выборе. Тропинка, вначале открытая и удобная, протоптанная, должно быть, здешними рыболовами (встретилось несколько торчащих из воды рогаток для удилищ), вскоре сделалась едва заметной, задернутой с обеих сторон густой травой, становящейся всё выше и всё спутаннее, так что мне пришлось вскоре сломать толстый прут, очинить его с двух концов, сделав подобие трости, и с его помощью раздвигать зелень, высматривая тропинку. Берег становился всё выше и круче, и весь утопал в густых ивовых зарослях, а выше над ними поднимались могучие сосны, заслонявшие полнеба.
Идти становилось всё труднее, уже нельзя было сказать, что я шёл, нет, я продирался сквозь кустарник и траву в половину моего роста. Тропинка, всё ещё видная, но уже почти нехоженая, то спускалась и шла прямо у воды, то взбиралась на кручу, куда мне приходилось карабкаться на четвереньках. Прогулка становилась утомительной. Отличная получалась прогулка!
Впереди виднелось что-то похожее на новую излучину, на резкий изворот реки. Идти было уже просто невозможно. Ещё один рывок, один пролом в кустарнике с помощью палки и обеих моих ног, и вот я у воды на зелёном мысу, откуда полный вид на эту новую излучину. И какой же вид! Где я? У себя на родине, на якобы скудном природными красками северо-западе, или же в дебрях Амазонки?
Передо мною открылась обширная чаша излучины. Всё тонуло в буйной рыхлой зелени, затопившей и оба особенно высоких здесь берега, и не видную теперь песчаную кромку у самой воды, и стволы сосен, верхушки которых зубцами торчали над лиственной чащей, и, казалось, даже само небо с его голубизной и белыми редкими облачками. Река была здесь даже шире, чем при устье, противореча природным законам. Огромное дерево, непонятно издали какой породы, устремилось верхушкой к воде и застыло в падении, образовав навес над доброй половиной ширины реки. Листья тех его ветвей, которые достали до воды, словно гладили реку, прощаясь с утекавшими струями, каждую секунду новыми.
«На далёкой Амазонке не бывал я никогда…» – вспомнилось мне из давней бардовской песни. Ну, не бывал. Плакать мне от этого, что ли? Не велика беда, что не бывал, ведь вот же она, вот! Прямо здесь, передо мною, а вернее, это я перед нею, маленький и невзрачный, как всякий человек в сравнении с любой картиной не оскверненной пока ещё им, человеком, природы. У природы нет не только плохой погоды, но и плохой картины, плохого пейзажа. На всякой широте у всякого пейзажа найдется своя прелесть, если не реальная, то увиденная внутренним настроем созерцателя. Но здесь-то… здесь и домысливать не нужно ничего, не нужно напрягать воображение, оно вообще здесь ни причем, оно даже мешает. Нужно просто умиротвориться, посидеть здесь в тишине как можно дольше, и запомнить то, что есть перед глазами…
Присесть было не на что, но я нашёл-таки выход, привалился спиной к наклоненному дереву у воды, и в полулежачем положении, глядя то в голубизну небес, то переводя взгляд на зелень и на воду, оставался так не знаю сколько времени. Потом вышел из оцепенения, сделал несколько видовых снимков (бесполезное дело, они не передадут живой прелести увиденного) и стал пробираться дальше, твердо решив обогнуть излучину, там осмотреться, и затем уже решить, поворачивать мне назад или продолжить поход.
Увы, не тут-то было! Природа не пускала меня дальше. Сколько ни торкался я в прибрежные заросли, они не раздвигались, продираться сквозь них уже не было ни малейшей возможности. Оставалось либо разуться и пройти по воде, если позволит здешняя глубина, либо подняться на крутизну и идти верхом. Я выбрал второе, и стал карабкаться по склону, хватаясь за траву, за кустарник и корни нависающих над склоном сосен. До верха оставалось не больше десятка метров, когда я вылез на подобие террасы, на какой-то уступ, окруженный кустами шиповника. Вылез, и увидел то, что мне показалось вначале пещерой, потом будкой, потом склепом… а потом я понял. Это было то, что у военных называется долговременной огневой точкой, по-простому дотом. Но откуда он здесь взялся? Что за дикая нелепость?..
Дот был самый настоящий и, конечно, очень старый. С той самой последней войны, со второй мировой. Почерневший замшелый бетон, почти одного цвета с природой, в которую он врос подобно гранитному валуну, каких вокруг было и без него множество. Он и отличался теперь от них только формой. Но зачем он здесь? Какой здесь фронт мог быть? Бойница смотрела на реку, следовательно, с реки ожидалось… Но что могло здесь ожидаться? Непосильная для моих слабых способностей военно-историческая загадка. Ну, хорошо, это бойница, а где вход?..
Вход оказался где и следовало ожидать – с другой стороны от бойницы. Там земля была выбрана от склона, сделана обширная площадка, там же был и вход, и, боже мой, чего там только не было ещё!.. Кучи мусора и в доте, и вокруг него. Бутылки, банки, смятые нечистые пакеты и обертки, сгнившая банановая кожура, пластиковая посуда с остатками пищи, огрызки, окурки, обгорелые тряпки и головешки, какие-то обломки чего-то похожего на сиденье от унитаза, треснутое пластиковое ведерко, скрученный обрезок арматурины… И всё это повсюду на площадке, на траве, в кустах, среди камней, а в склепе – целая гора…
Подавленный и растерянный смотрел я на это бесстыдство. Как загадочно было явление здесь этого мрачного склепа, так же загадочны были и эти мусорные завалы. Откуда они здесь? Ведь рядом нет жилья, нет езженых дорог, нет даже оживленных троп; людей я, сколько шел, не видел никого, откуда же всё это?..
Очарование и отрешенность, охватившие меня, когда я у воды любовался природой, быстро таяли, тускнели и через несколько минут исчезли насовсем. Необходимо было уходить отсюда, и вообще пора было домой.
Проплутав по лесу добрых полчаса, ободравшись о колючий кустарник, промочив одну ногу, когда по щиколотку провалился ею в сырую канавку, и уже начав опасаться, что заблудился, я в конце концов всё же вышел к шоссе. Что за шоссе и в какую сторону мне ехать к городу? Шоссе было оживленное, машины разных марок, возрастов и габаритов проносились по нему с изрядной скоростью и частотой. Нужное мне направление удалось вскоре вычислить. Рейсовый пригородный автобус должен был здесь ходить непременно, но остановки видно не было. Оставалось двигаться пешком в надежде набрести на остановку.
Километр с лишком я брёл по обочине пока впереди не показался решетчатый павильончик автобусной остановки. Уже неплохо, но когда придёт автобус и какой?.. Ни расписания, ни любой другой вывески, с указанием на какой-либо транспорт. Но признаки жизни поблизости были – те же самые банки, бутылки, пакеты, окурки и прочие украшения вокруг остановки. Признаки были, а вот урны, увы, не было. Но ничего, главное, что есть мусор. Мусор – несомненный признак развитой цивилизации. Значит, есть надежда на общественный транспорт, который меня не минует. Приходилось запастись терпением и ждать.
Вначале я уселся на вмонтированную в павильончик железную лавку, на которой когда-то был деревянный настил, содранный, должно быть, здешними пассионариями. Но сидеть на холодном металле было неприятно и опасно для седалищного нерва, а кроме того я сообразил, что не увижу подъезжающего из-за поворота автобуса, а водитель его не увидит меня и проедет мимо безлюдной по его мнению остановки. Ничего не оставалось как выйти из загородки, снять с себя куртку, свернуть её в виде подушечки и, подстелив, усесться на бетонный поребрик. Со стороны остановки поребрик был вровень с землёй, а уровень шоссе был ниже, так что образовывалась ступенька, на которую я и уселся. Эта позиция оказалась удачной для наблюдения за поворотом и много удобнее сидения на остановочной лавке. Поребрик был вполне опрятен, высота его позволила сидеть не поджимая ног, асфальт под моими ногами был ровный и чистый, проносившиеся мимо машины не представляли опасности, до их трассы было около трёх метров. Небо было голубым, почти безоблачным, окрестный лес высок и зелен, и вообще всё было не так плохо в этой жизни.
«Лады», «Ситроены», «Тойоты» и «Опели» проносились мимо, шурша, шелестя и отфыркиваясь, но никакого автобуса пока не предвиделось. Что-то подсказывало мне, что автобус всё же будет, надо просто набраться терпения. Если что и озадачивало – ни одной живой души вокруг. И только я подумал об этом, как заметил, что одна живая, не скажу душа, но тварь, со мною рядом всё-таки имеется.
Откуда-то из-за моей спины, из придорожной травы, с левого моего бока, на поребрик выполз маленький жучок. Шустро перебирая лапками, небыстро, но уверенно, он подполз к краю бетонного ребра поребрика, помедлил чуточку, как бы сверяя маршрут со своим внутренним компасом, затем преодолел край и так же уверенно начал спускаться вниз, на асфальт. И что ему понадобилось там, внизу? Там ни земли нет, ни травы, ни мошек, ни других жучков, там лишь безжизненный асфальт с бетонной стенкой, по которой он сейчас спускался. Я наблюдал за малышом со снисходительным, но в общем безучастным интересом.
Вот он дополз до низа, оказался на асфальте… и куда же он теперь? А он без колебаний и раздумий полз всё дальше под прямым к обочине углом, по серому асфальту – к противоположной стороне шоссе. Он спятил, не иначе. Меньше чем через минуту он окажется на трассе под колёсами машин, и конец его в таком случае неизбежен. Эта крошка явно не понимает что делает, не видит для себя прямой и неминучей гибельной опасности. Но я-то её вижу, я, большой и наделенный разумом, я вижу, и обязан помочь этому крохотному бесчувственному и бессмысленному созданию, помочь хотя бы потому, что это именно природное создание, пускай едва заметное и, честно говоря, мне безразличное. Но я ведь – человек!
Я встал, поднял с придорожной травы кленовый лист, нагнулся к букашке, поддел её листом и, прежде чем высадить на траву позади себя, пригляделся к существу. Жучок как жучок, насекомое неизвестной мне породы, глянцевитый, серенький, с аккуратно сложенными крылышками, с усиками и шестью ножками, размером весь с вытянутую вдвое спичечную головку. Симпатяга, одним словом. Ну, беги, друг, или лети, если хочешь и можешь летать… Я бережно стряхнул жучка в траву и возвратился на своё сидячее место с приятным чувством выполненного природоохранного долга.
Но когда же наконец автобус? И будет он ли вообще?.. Должен быть, я чувствую это, я ощущаю, я это предвижу. Какой автобус, под каким он будет номером, неважно, уж до местной какой-нибудь станции электрички, а то и прямо до города, он меня довезёт. Прогулка в общем удалась, я возвращаюсь удовлетворенный и обогащенный. Новые виды природы, новые впечатления, новые мысли. Не обязательно все радостные, не обязательно светлые. Они и не обязаны быть радостными и оптимистичными, жизнь наша такова, что если…
Я не успел вполне погрузиться в философические раздумья, как увидел нечто, заставившее меня вернуться к сиюминутной реальности. Из-за левого моего бока на ребро поребрика вновь выполз тот самый маленький жучок, на том же самом месте. Или это другой?.. Я наклонился, пригляделся… Нет, тот самый. Или его брат-близнец? Я огляделся… Никаких других жуков, ползающих семьями или хотя бы парами, вокруг не было. Да, тот самый махонький усатый путешественник. И движется в ту самую сторону, то есть вниз по стенке поребрика, на асфальт шоссе, и дальше по прямой к той стороне – под колёса машин. Какая странность. Что ему там нужно, что он ищет, чего хочет?.. Заблудился, видимо, утратил ориентировку. Ведь погибнет же. Приходится спасать вторично.
Кленовый лист, при помощи которого я давеча спас незадачливого ползуна, лежал на прежнем месте. Оставалось лишь поднять его, нагнуться к старательно перебирающему ножками насекомому, которое уже приблизилось к опасной для него черте, но ещё не достигло её… Давай, брателла, полезай на спасительный твой ковёр-самолет. Сейчас он снова отнесет тебя в твои зелёные дубравы. Оставайся там, живи и больше не высовывайся. Слышишь, больше так не делай, я тебе не Чип и Дейл, чтобы спешить на помощь по звонку…
Вытряхнув жучка на траву, теперь уже подальше от дороги, я вернулся на свой поребрик в состоянии душевного разлада. Чем-то растревожил меня этот жучок, чем-то обеспокоил. Почему он рвется на ту сторону? Что ему там? Чем отличается тот лес от этого, на этой стороне? Ничем. Один и тот же лес. Он ведь и был когда-то одним лесом, пока по нему не проложили шоссе, не разрезали на две части. Так в чем проблема этого странного насекомого? Или никакой проблемы нет, а есть слепое безотчетное стремление? Но если стремление, то – почему ?.. Возможно, он оттуда родом, он или его предки, и вот генетическая память тянет его туда вопреки этим новым и непреодолимым для него преградам. Таковые преграды…
А вот это было уже выше моего понимания. Он снова выполз из травы и подбирался к моему поребрику, к тому точно месту, где я уже дважды пресекал его опасные гастроли. Ползет своим обычным деловитым и неспешным ходом, шустро переставляя свои лапки, пошевеливая усиками-антеннами. Подполз, пересек ребро стоячей бетонной плиты и уже спускался на асфальт проезжей части. Я наблюдал за ним грустно и нерешительно. Что было делать? Через несколько секунд всё повторится, он подберется к оживленной трассе с отпечатками протекторов машин, бегущих мимо с интервалом в несколько секунд, и если не случится чуда…
Чудес, увы, не бывает, решил я. Если, конечно, не считать чудом моё здесь присутствие. И чудо это только для него, для маленького безрассудного упрямца. Эта тварь имеет право на существование, такое же, какое имею и я. Но аз есьм человек, я вижу, оцениваю и понимаю, а что видит и что понимает он? Даже годовалое человеческое дитя если не осознало бы, то почувствовало бы опасность. Этот не чувствует. И потому… Чем бы он ни руководствовался в своём безрассудстве, какой бы загадочный для меня, человека, инстинкт ни служил ему здесь путеводной звездой, я вынужден буду выполнить свой человеческий долг. Уже в третий раз. Я обязан. Ибо я – человек!..
Знакомый и почти уже родной мне кленовый лист лежал на месте, где я бросил его на траву в последний раз. Поднять его, подойти к уползающей всё дальше букашке, подцепить её, отнести как можно дальше от шоссе – дела было на десяток секунд. Ещё бы десяток, и жучку наверняка пришел бы конец. Я успел как нельзя вовремя. Успел, но никакого воодушевления не испытал. Напротив, что-то в глубине меня подсказывало, что я вторгаюсь в чуждое и недоступное моему человеческому разумению пространство. Проще говоря, лезу не в своё дело. Но какое же оно «не моё»?.. Почему – не моё? Я оказываю помощь, я спасаю божие, ну хорошо, природное, создание. Оказываю, правда, без его ведома и согласия, возможно даже, вопреки его воле… Но какая воля, какое согласие может быть у такого…
Я онемел, утратил на мгновение дар речи и способность рассуждать. ОН СНОВА ВЫПОЛЗАЛ. Всё той же дорогой, всё на том же месте, всё тем же неторопливым, размеренным своим букашечьим ходом. Он словно издевался надо мною, словно говорил: спасай, спасай, если тебе больше нечего делать, беспокойся о моей судьбе, только кто тебя просил об этом, а?.. Я знаю что делаю, знаю куда стремлюсь, а вот ты не знаешь и не понимаешь, так чего же лезешь со своей непрошеной благотворительностью? Слышал? Отвали!..
Мне показалось, что на этот раз я понял. Услышал и понял. Я вторгался в чужую судьбу. Лез в неё и принуждал к спасению, которого, возможно, не хотели и о нём никого не просили. И потом… Почему, собственно, я решил, что жуку непременно грозит гибель. С чего я это взял? Я сижу тут, фантазирую, переживаю за него, а он сейчас возьмет да вопреки моим фантазиям и страхам переползет благополучно на ту сторону. Ширина шоссе здесь метров двенадцать. Машины пробегают часто, но не сплошняком же. У жучка, возможно, сверхчутьё, какой-нибудь радар, какая-нибудь внутренняя лоция. Он может пересечь шоссе, лавируя между опасностями, останавливаясь, пропуская и пережидая их. Я где-то, помнится, читал о таких насекомых, у которых способности не чета человеческим. Нужно признать, что природа – сплошная загадка, и одна из них наверняка сейчас передо мною…
Загадка разрешилась очень скоро.
Я не отрывал взгляда от крошечной, едва видной точки, медленно ползущей от меня через шоссе. Вот она уже достигла опасной черты, вот пересекла её… Пока всё шло благополучно. Неужели у него получится?..
На хорошей, резвой скорости из-за поворота вынырнул большущий джип – в-с-с-ш-ш! – пролетел мимо меня, обдав волной теплого воздуха… и больше на асфальте не было той точки. Я, рискуя теперь уже собственной безопасностью, выбежал на дорогу, нагнулся, пристально вгляделся… Что-то похожее на пятнышко по форме и размерам вроде вытянутой спичечной головки, и ещё (хотя, возможно, это мне лишь показалось) ещё тонкие волосики от бывших ножек насекомого. Через секунды не было уже и пятнышка, когда кавалькадой, одна за другой, по этому месту прошелестели сразу три легковушки.
Растерянный, возвратился я на своё придорожное место стороннего наблюдателя и незадачливого спасителя. Что это было?.. В голове моей уже начало проясняться. Несомненно, это был урок. А впрочем, не урок – предупреждение.
Жучок этот был – я и всё моё неугомонное, самонадеянное, горделивое человечество. Мы так настойчиво ползем, так тянемся к каким-то неизвестным, но желанным сияющим далям. Отчаянно размахиваем ручками, перебираем ножками. Занимаемся тем, что дырявим планету и опустошаем её недра, а то, что извлекаем из них, либо сжигаем, либо плавим в циклопических печах. Мы вырубаем леса, перегораживаем русла рек, осушаем одно, орошаем другое, асфальтируем и бетонируем, распахиваем, заболачиваем, истребляем, расщепляем, задымляем, заражаем и замусориваем, и не только землю, но уже и космос, и даже покушаемся на иные планеты; умерщвляем миллионами друг друга и десятками, а то и сотнями миллионов, животных; строим новые и новые ракеты, небоскребы, самолеты, тепловозы, танкеры и танки, крейсера, авианосцы… И всё это мы называем развитием, прогрессом и движением вперёд.
То и дело откуда-то сверху мы слышим тревожный предупреждающий голос: Остановитесь, задумайтесь, куда движетесь, да и движение ли это, если впереди вас ждёт черта, после которой всё, конец! В любое момент любой минуты, часа, года может пронестись над вами огненная колесница, и в беспредельном мировом пространстве не останется от вас даже пятнышка, будто вас и не было со всеми вашими мегаполисами, супермаркетами, круизными лайнерами, космическими челноками, парламентами, генеральными ассамблеями, валютными курсами, научными достижениями, произведениями искусства… Даже пятнышка!.. Мы этих голосов не слушаем, поскольку точно знаем, что прогресс нельзя остановить. Ведь мы уверены, что все наши деяния – прогресс. И всё ползем, ползем к своей уже не столь далёкой роковой черте…
Мои скорбные размышления были прерваны негромким скрипом тормозов и шипением сжатого воздуха. Желтый пригородный автобус, которого я так упорно дожидался, замер прямо у моих ног и распахнул дверь, приглашая на посадку одинокого пассажира.
сентябрь 2020 г.
