Памяти Сергея Завгороднего

Монотонный перестук колёс. «Та-дах, та-дах, та-дах, та-дах». Ес-  ли заткнуть уши ватой,  или  прикрыть  казенной  подушкой, чем-то напоминает часы «ходики» или метроном.  « Что  они  отстукивают? Что отмеривают? Мгновения жизни? Время.  Что это такое?.. Что-то скользкое, нереальное.  Какое  ему  дело  до  нашей  возни?   Это мы себе  в  угоду придумали  точки отсчёта. Так  оно удобнее, комфорт- нее. Во всяком случае,  извилины  не  заплетаются.  А ведь у Бога-то нет  Времени».

Сергей  опустил  взгляд на запястье левой руки. «Половина пято- го.»  Он устало вздохнул и, попытавшись взбодриться, резко  раски- нул  руки  в  стороны.  Уголки  губ тронула едва заметная  усмешка.  Без  желания  потянулся. Сонливости  и без того не  было.   Удручал  навязчивый  вопрос: « И на  кой чёрт я еду в Ростов? Почему, сегод-ня»?

Перед вечером ни с того ни с сего  вдруг  засвербело прокатиться  в  областной центр. Неожиданную  поездку он  попытался оправдать тем, что  всё осатанело, пошляться бы по  городу. Укрыться от опос-  тылевшей повседневности. Если повезет, найти что нибудь полезное  в магазинах. Хотя карман мог только посочувствовать желаниям хо- зяина. «Не мешало  бы вздремнуть. На  рассвете, бог даст, буду в го- роде… Это ж надо: пустое купе, удобная  нижняя  шконка, соседей – никого  и не могу  уснуть».

Поезд  всегда  был  для  Сергея  любимым   транспортом, – можно       присесть,  можно прилечь, можно  пройтись и даже покурить. Не то, что в автобусе. Нравились  случайные знакомства, когда собеседник откровенен  с  тобой,  потому,  что  вряд  ли  вы  еще,  когда  нибудь,  встретитесь.

Сейчас  Сергею  почему-то  вспомнилось знакомство  с   невзрач- ным попутчиком. Мужичок с циничным  взглядом  рыбьих глаз ока- зался  в недалёком  прошлом  исполнителем  смертных  приговоров. Если, конечно, верить тому на  слово. Тогда  Сергею  стало  душно в одном купе с палачом, но он терпеливо, без  интереса  выслушал его исповедь.  Того почему-то беспокоила совесть. Почему?  Суд  вынес приговор. Всё по закону. Кто-то ведь должен выполнить грязную ра-  боту? Как говорится, что  нельзя купить за деньги  можно  купить за   большие деньги, а то, что нельзя купить  за  большие  деньги, можно  купить за очень большие  деньги. Впрочем, во все  времена и без то- го находились страждущие  отправить  кого-либо в  «никуда». Когда государственные  мужи  усыхали над  каждым  рублем,  который  не  станет для них «халявой», этот невзрачный человечек получал впол-  не приличное жалованье для прокорма, и так же считал свою работу  государственно важной. Никто  из  соседей  не  догадывался, что ут- ром  в  подъезде,  спеша  на  работу, пожимают  руку  правосудия, а, проще  говоря, лапу палача. Мужичок  всю дорогу оправдывал свою «профессию». Но после слов типа «преступники», «отбросы общест- ва» вопрошал: « а если суд ошибся? Хотя, какое мне  дело? Не я, так другой». «Оно, конечно. Только ведь и деньги  будет  получать  дру- гой.  Да и труд  не  бог-весть, какой – палец  не  отсохнет» – подумал Сергей и спросил:

– Заставили?

Мужичок не понял:

– Что?

– Стрелять. Добровольно пошел в исполнители?

– Да, как сказать…

– Как есть. – Сергей холодно прищурился.

– Какая разница. Ну, добровольно.

Сергей усмехнулся:

– Чего ж тогда жалуешься? Я тебе не поп. Так что, не скули.

Попутчик, похоже, не обиделся, но замолчал.  Сергей  попытался представить себя на его месте. Не получалось. «Стрелять в затылок?  Не  моё это дело. Не потому, что  я  слюнтяй,  а  просто…  Не знаю».  Вспомнился   рассказ  Джека Лондона «Убить человека».

Сейчас, вспоминая эту встречу, Сергею подумалось: «А ведь сре- ди  приговоренных немало было  пацанов моего  возраста. Родиться,  чтобы  отдать жизнь ни за хрен  собачий?  Нет уж, извините.  А если  и придётся – постараюсь не продешевить».

 

« Ростов… Каменный лес. Железобетонные дебри. Неуютно.  Не то, что наша  Рябиновка. – Лицо  Сергея  прояснилось. – Ни  смердя- щих автобусов, ни грохота  и скрежета трамваев  и  прочих «прелес- тей»  цивилизации. А это что? – Не  дворы, а мешки  каменные.  Как можно в них жить?  Ещё за квадратные метры сражаются, подлянки, слышал, иногда  друг другу устраивают. Даром не надо».

Рябиновка… Шепот  берёзок под  окном  и  беззаботное тявканье  вертлявого, избалованного, но  добросовестного,  сторожа  Тузика.

Сергей поёжился. Тревожило  подсознание.  Накануне  он  почти сутки не спал, но даже слегка  вздремнуть  не хотелось.

Рябиновка.…  И на заре и в  сумерках  причудливо извивающаяся  речушка  всегда  удивляла  Сергея красотой  скромной  и  величавой в  своей  простоте.  Когда  робкие  лучи  восхода   сквозь   утреннюю прохладу коснутся крон едва  успевших нарядиться  в  фату вишен и черешен,  когда  жемчугом  заискрится  бархат  лопуха,  внутри  что-то позванивает, как валдайский колокольчик, и  душа  благодарит  за  щедрость того, кто украсил радугой после ясных слёз грибного дож-  дя всё, что охватывает взгляд и тёплыми лучами оттеняет многочис- ленные тропинки, проложенные когда-то, возможно, не совсем трез-  выми мужиками. Эти петляющие меж  пологих холмов  дорожки ук-  рашают и утренний  и  вечерний  пейзаж. Сергей никогда не смог бы променять всё  это  на  ни кем, не  виданные  райские  сады, которые  предлагают  всякие  пустозвоны, не способные  видеть  красоту в  её  застенчивой скромности.

Верста за верстой железный аллигатор увозил Сергея всё дальше и дальше от всего привычного и дорогого. На душе почему-то было смутно, беспокойно.

Сергей скомкал в руке опустевшую пачку и, достав из дорожной  сумки новую, тихонько прошел в тамбур. Стараясь не шуметь, акку- ратно  прикрыл за собой  дверь. Не торопясь закурил. Через  мутное стекло двери было видно, как пожилая проводница  вышла  из  свое- го  купе. Пристроив  сигарету  в  стоявшую на полу  баночку  из-под   консервы, Сергей  направился к ней. Терпеливо выслушав  ворчанье   похожее  на кудахтанье, он улыбнулся  и  непринужденно проворко- вал:

– Будьте добры… Можно попросить у вас стаканчик чаю?

Улыбка обезоружила. Видимо к проводнице не часто обращались  уважительно.

Она оживилась и, прикрыв ладонью зевоту,  участливо  спросила:

– Не спится?

– Представьте себе.

– Далеко еще?

– До конца.

Ясный  взгляд  задумчивых глаз  очаровал  проводницу. Впрочем, Сергей никогда и никого не пытался очаровывать.  Это происходило помимо его воли. Как говорится, таким уж уродился. Его глаза часто излучали  теплоту  и  ласку. Особенно  когда  он, стоя у окна в своем классе  музыкальной школы, где преподавал уроки игры на скрипке, наблюдал за бегающей по двору  детворой.  Их весёлая возня, крики и смех настолько его занимали, что  он  невольно  начинал подыгры- вать им пальцами по подоконнику.

Женщина уткой подплыла к крану,  наполнила  стакан  кипятком. Пакетики  с чаем и сахаром подала  в руку.

Обжигая пальцы о стекло стакана, Сергей, стараясь не задеть тор- чащие из-под одеял ноги  спящих  пассажиров, вернулся  в  тамбур и задымил не успевшей истлеть  сигаретой, чередуя  глотки  чая с глу- бокими затяжками. В тускло  освещённом тамбуре, за потным окном кроме  далёких, едва заметных  в  предрассветном  тумане  огоньков   ничего  не просматривалось. По стеклу двери, заискрившись, попол-  зли крупные капли. «Дождь. А я и зонтик-то не взял. Как всегда, что нибудь  да забуду. Ладно, где наша не пропадала».

Вернулся в купе. Прилёг. «Что такое грёза?.. Грезится, пригрези- лось. Да, действительно  богат  русский  язык… Во  дни невзгод, во дни тревог ты один мне надежда и опора о, великий…»

 

По извилистой  речке  за  вишнёво-яблочным   садом   грациозно  плывёт  одинокий  лебедь. Грустно от того, что он одинок. В робких лучах восхода  речушка обретает невесомое, магическое оживление;  Свет играет на водной глади с едва заметной, лёгкой рябью. Эта кар- тина не может не  вдохновить  восторженного  живописца.  И  музы- кант попытается это  выразить. Но всё же  выйдет призрачно, туман-  но,  уступая кисть Её  Величеству  Матери-Природе.

Лебедь…  Царь-птица.  Гордый,  ревностный  охранник  задумчи- вой водной глади. Он никому не позволит обеспокоить безмятежное  течение, напоминающее о скоротечности  жизни, какой бы нетороп- ливой  и бесконечной она ни казалась, особенно в годы юности, ког-да « всё впереди! и чёрт мне не брат»!  А меж тем на  горизонте  уже  алеет  закат, который  для  кого-то будет последним видением, а  для  кого-то предвестником многообещающего восхода.

Сквозь таянье тумана просыпался  рассвет.  Сергей, в который уж раз  взглянув  на  часы, попытался  хотя бы немного  вздремнуть. Он  растянулся  во  весь рост на  полке, поудобнее  пристроившись голо- вой  о  дорожную  сумку.  Волевой, тщательно   выбритый  подборо-  док  коснулся  сплетенных  пальцами рук.

«Тадах – тадах – тадах »…

 

 

 

 

1

 

– Серёжа…  Серёга!..  Сергей!!..  Серый!!!..  А  ну-ка просыпайся!    Вставай! Быстро умываться и за стол! – громкий, но всё ж таки тёп- лый голос бабушки. «Серый» не пошевелился.

– Серёжка! В школу опоздаешь!.. Ну, погоди, всё расскажу мате- ри.

Перевернувшись на другой бок и спрятавшись под одеяло, «Се- рый»  прогундосил:

– Ну, бабуль, ну,..  ещё одну минутку…  Две…

– …три, четыре, пять. Знаю я твою  минутку…  А ну-ка, быстро! Завтрак  на столе…

Глядя на отклеившегося от подушки внука, бабушка упредила:

– На кота не наступи.

Серёжа переступил кота  Ваську, не  забыв  ласково потрепать его за уши. После чего, поёживаясь, дурашливо проскулил:

– «Нас утро встречает прохладой»!

Бабушка недовольно проворчала:

– Скажи спасибо, что я не встречаю  тебя  сковородником. Трусы подтяни… Слава богу, не мальчик.

Томно позёвывая, внучек про  себя заметил: «Ну и ты, бабуль, не  девочка  чтобы  так резво  кричать.  Когда  же, наконец,  каникулы… Сколько  там  осталось?  Раз, два, три, четыре, пять,  вышел зайчик… Не зайчик, а зайчара.  Ё-кэ-лэ-мэ-нэ – неделя. Всё-равно  много. Эх, куда ж  деваться, надо ж  одеваться, умываться,  наряжаться,  снаря- жатся. Короче – собираться и на эшафот».

Сережа пошарил глазами вокруг стола, под стулом, под кроватью и заставил бабушку вздрогнуть:

– Бабуль! Где, ёлки зелёные,  мой  портфель  и  этот,  как  его… Надо же, название вышибло… Галстук! Скажи на милость. Будь уж так добра.

Бабушка  встрепенулась:

– Что?!.. Как тебе не стыдно! Перестань дурачиться.

«Виновато» потупив очи, внучек повторил:

-Где, ёлки-палки, мой галстук и драгоценный мой…этот… кото- рый  с этим,…  как его … ну, с кладезем знаний?

Стоя у плиты, «бабуля» вытерла руки о фартук и заявила:

– Я знаю, где моя сковорода, а в ней, как ты изволишь  выражать- ся , «хавчик» для тебя бесстыжего, а вот где твой портфель я не обя- зана знать. Пойди у Тузика спроси… Так-то вот.

Портфель обнаружился  под  подушкой.

«Так вот почему всю  ночь кошмары  мучили»…

Позёвывая, Серёжа  проковылял  во двор.  Тузик  завилял  куцым хвостом, обхватил  лапами  ногу  хозяина-друга  и подставил голову. Серёжа ласково погладил.

– Бабуль! Ты что, Тузика еще не кормила? Бедная животинка! Ка-

кие же мы изверги…

Бабушка живо отозвалась:

– У меня есть ещё один «Тузик», и ему пора шлёпать в школу.

Присаживаясь к столу, Сергей с досадою проворчал, разглядывая опостылевшее содержимое тарелки:

– Опять яичница.  Надо, всё-таки, хоть  как-то  разнообразить  ме- ню.

Бабушка  отступила  от  плиты, где  бушевал  чайник  и,  немного призадумавшись, вопросила:

– Кого?

Внучек лениво съязвил:

– Не кого, а «что».

– Ну и что это такое – «меню»?

– «Меню» – это то, что на столе. Короче – еда в ассортименте.

Смутно вспомнив  значение слова  «ассортимент», бабуля не рас-

терялась:

– На столе яичница, а за столом яйцо, которое пытается учить ку- рицу.

«И очень даже не молодую», – подумал  Серёженька,  но вслух не сказал.

Он  любил  бабушку, но иногда позволял себе  фамильярность  на

что  «бабуля»  не  обижалась.  Правда, про  себя  нередко   вздыхала: «жареный петух ещё не клевал».

 

Восьмой класс. Пятнадцать лет.  Никаких забот!  Учеба – плёвое дело. Она давалась ему не то, чтобы легко, а как-то  вполне  хватало

некоторого контроля мамы чтобы в дневнике не появлялись оценки ниже четверки.

Учителей школы  удивляло  то, что у него  были не детские глаза. Взгляд.  Взгляд  рано  повзрослевшего  парня. При  этом от пацанов- одноклассников его отличала незаурядная внешность. По школе хо- дил свободно, непринужденно, но не расхлябано, в рубахе навыпуск   поверх  тщательно  выглаженных брюк. Кстати, брюки и рубаху  он отутюживал сам.  Не потому,  что не доверял маме, а  просто считал, что  настоящий  мужчина  должен  уметь  всё  делать сам. Казалось,  не  было  в  нём  ничего  особенного,  обыкновенный  парнишка,  но  ученицы старших классов вздыхали, сожалея о том, что он слишком  юн.  Завораживала   бесшабашная  дерзость, за  которой  скрывалось стремление  к  самостоятельности.  Он был, пожалуй, единственным в школе пацаном, способным  дать оплеуху или подзатыльник любо-  му  старшекласснику  за  оскорбление  кого бы  то ни было, не  заду- мываясь о последствиях, но при этом его  всегда улыбающееся лицо никогда не украшали  синяки.  И даже  сейчас, когда  он  давно пере- шагнул  тридцатилетний  рубеж, его лицо не знало  серьёзных  ран и прочих ненужностей.

Детство и юность  совпали  с периодом так называемой  Перест-   ройки  и в  «лихие  девяностые».   Стыдился  жаловаться, а на  душе, как будто  сто  котов нагадило.  Скребло и ныло.

Сидя за обеденным столом, он замечал, что мама  смотрит на  не-

го пристально, затем отводит в сторону взгляд,  чувствуя   беспокой-  ство сына. Мать всегда  – мать.  Переживала  вместе  с ним  ведомое только ей  одной. Хотя у неё был достаточно твердый  характер. Она знала такие повороты, которыми  Сергею не  приходилось  блуждать   даже в разбираемых им  головоломках-лабиринтах. Но она опускала взор, гасила в нём искры сочувствия и, пытаясь  взбодрить скорее не  сына, а себя, говорила: «Ну, что ж,  Серёжа, как будто  всё  неплохо, терпимо. Не бери дурного в голову.  Господь нас  не  оставит».

В такие минуты   Сергею почему-то  вспоминались  слова: « Бог-то, – Бог, но и сам не будь плох», и, как только мог, старался хоть чем ни будь, хотя бы по дому помочь маме.

Мама, скользнув взглядом  по  более чем скромному столу, скрыв вздох, выходила  из  дома,  направляясь  на  автобусную   остановку.   Нужно спешить на службу  в детскую музыкальную школу, где  она работала  директором.   У Сергея  появлялась   возможность  побыть одному.  Одиночество  давно стало для  него обычным   состоянием. Приятелей и товарищей  было много, но никогда не покидало чувст- во одиночества. Его мало  волновали  последние  цены  на хлеб, кар- тошку  и  капусту.  От  этих  забот пухла  голова  у мамы,  известной  всем, как Вера Николаевна. Ночами Сергею не давал  покоя  вопрос,  на  который  он тщетно пытался  отыскать  ответ: «Для чего мне  по-  рили  жизнь?  Если, конечно,  сейчас  это  можно  назвать  подарком.    Может быть и подарок, только, кажется, не совсем во время».

Однажды, когда Сергей был уже десятиклассником, подумалось: «Как  там  сказал  Огарёв  Герцену?.. Семнадцать  лет, а ещё ничего не сделано для бессмертия?..  Мне  тоже семнадцать… Мне тоже…»

 

«…Тадах – тадах – тадах…»

Сергей  улыбнулся в полудреме.  « Семнадцать лет…  Да, тогда  я не  догадывался, что, живя среди себе  подобных, трудно  быть неза-   висимым…  Юношеский   максимализм.  Все  через  него  прошли».

Школьные  учителя  смотрели  на  Сергея   по-разному: кто  удив-

лённо, кто  с интересом, кто  с   возмущением,  но, ни  один – безраз-

лично. Только учительница русского языка и литературы разглядела   в нём необычную личность. Во время урока  Лидия Семёновна  выз- вала  Сергея  ответить  на вопрос  по  домашнему заданию. А Орлов, выйдя  к доске, стоя  перед  классом, вдруг,   как  будто   очнувшись, произнёс: «В жизни нужно быть артистом. Но, главное – вовремя уй- ти со сцены. Весь мир – театр, а жизнь – спектакль. Это не  мои  сло- ва, но я с ними где-то  согласен… Вынужден согласиться. Извините,  Лидия  Семёновна, я, так уж получилось, не вполне  расслышал  ваш  вопрос».  Учительница,  несколько   опешив,  невольно   отодвинула  классный журнал и на некоторое время застыла с ручкой в не совсем  послушных пальцах. Слышать такое от  ученика ей еще не приходи- лось.

В «учительской» во время перемены она хотела было поделиться своим  впечатлением  с  коллегами, но  вовремя  одумалась, глядя на лица озабоченные чем-то другим.

Придя домой, почувствовала, что её не  отпускают  мысли  о Сер-

гее  Орлове.  Перед сном ей  подумалось: «Странный мальчишка. Да нет, ничего странного, просто  он  рано  повзрослел.   Дай  тебе  Бог удачи…  Этот  славный  мальчишка вынуждает в него влюбиться. В его озорные глаза, в стройную, я бы даже  сказала, изящную фигуру. Жаль, что я не девчонка. Боже мой! О чём это я»?

Под одеялом  она  перекрестилась и долго ещё  ворочалась. Засы-

пая,   успокоила  себя:  «и  на  старуху  бывает  проруха».  Впрочем, «старухе» было немногим более «за двадцать три».

 

 

 

 

 

2

 

Отца Сергей не помнил. Вернее, смутные воспоминания не выри- совывали  его  образ. Память блуждала  в  сумерках. С фотоснимков, которые  сохранились  в  семейном  альбоме, он его  не узнавал и  не воспринимал.  Зато как ему помнилась  колючесть   отцовской  щеки  и  ласковые слова: «Привет, сынок», когда папа, возвращаясь с рабо- ты, брал   его на  руки! Сергей постоянно чувствовал нечто похожее на ущербность, зная, что в отличие от школьных и уличных  прияте- у него нет отца. Конечно же, отец у него был, был где-то далеко,   но  не  рядом. С особенно  удачного,   как уверяла мама,  фотоснимка   в упор на него смотрел незнакомый человек. Красивое,  волевое  лицо  и  одновременно  романтичный  взгляд,  но… отдалённый.  Начиная  взрослеть, Сергей   почувствовал  навязчивое  желание   встретиться  с  отцом. Хотелось о многом  его спросить. «Зачем они  расстались с  мамой?    Почему  ты  не  с  нами?   Почему  тебя  нет   рядом,  когда  маме трудно?    Почему, в конце  концов,  ты  не  вспомнишь  о  том,  что  на  свете есть Я? Ведь я же помню, как  ты  меня любил, помню,  как  я сидел  у тебя  на загривке, а ты, изображая лошадку, скакал по двору и очень похоже  ржал. Как я тогда смеялся!».

 

Как-то поздним вечером, перед сном Сергей решил  отыскать  ад-  рес отца и написать ему письмо. Адрес он нашел легко, обшарив все бумаги в рабочем столе мамы.  В найденном  конверте  покоился ис- писанный мелким почерком лист пожелтевшей  бумаги. Сергей про-   чел  его  и  вспомнил, как  много  лет  назад  мама  говорила ему, что отец зовет их  к себе, на Север. Тогда  она  спросила: «Ну что, Серё- жа, поедем»?

Десятилетний   мальчишка, не  размышляя, ответил: «Нет. Он ме-  ня предал».   Штемпель  на  конверте говорил, что письмо   было от- правлено  из  Магадана. Отец сообщал, что  выучился  на  радиотех- ника, что работает на  рыболовецком судне, что дали  ему  хорошую  квартиру и  что хочет жить  с  ними – с женой  и  сыном.   Отдельной строкой выделил, что никогда не сможет  привыкнуть  жить в дерев- не.

Анатолий действительно  давно уже жил в Магадане. По прежне- му ходил в море  радистом. Двухкомнатная  квартира не пустовала –

когда Вера написала, что они с Серёжей  не  приедут,  он  вскоре со-  шелся  с молодой  вдовой  у которой  было  двое малых  детей.  Дети  (мальчик и девочка) полюбили его, но когда  бессонными ночами он  вспоминал  Сережу, булыжником наваливались тоска  и печаль.  Од- нако, написать  сыну  не  решался. Чувствовал  себя  виноватым.

Сергей  взял  почтовый конверт, выписал  адрес, индекс,  раскрыл  тетрадь на  чистой странице и задумался. Что писать? Отец не видел его лет десять. Почему они с матерью разошлись его мало интересо- вало. Больше всего ему хотелось знать, что такое его отец. Знать не  только  со слов  мамы и соседей, но сделать свой  вывод, получив  от него письмо. Если он, конечно, напишет ответ.  «Если…»

Письмо вышло коротким, простым  и  искренним. Сейчас  Сергей уже не мог вспомнить, что он тогда написал, все-таки прошло почти четверть века, но ясно помнил, как, отправив конверт по адресу, где-то через неделю он каждый день, придя из школы, спешил  к  почто- вому ящику. Матери  он  ничего  не  сказал,  и для  него  было  очень  кстати, что она приезжает  с  работы  поздно. Так  что почта сначала

доставалась ему. Бабушка же в ящик никогда не заглядывала.

Ответ пришел через месяц. В тот осенний  промозглый  день, ког- да за голыми  верхушками  лесных деревьев на пригорке притаилась зима, лил  холодный дождь. Сергей  вернулся из школы.  В ботинках чавкало. По привычке заглянув  в почтовый  ящик, Сергей  вздохнул и, прикрывая  голову портфелем, бегом проковылял к крыльцу. В се- нях его ожидала «бабуля».

-Замерз?
– Есть нем-мн-но-го…

Зубы  стучали  как  дятел. Стаскивая присосавшуюся к телу руба- ху, Сергей заметил в руках бабушки почтовый конверт  и замер – уж очень  многозначительно, искрились её глаза.

– Щас  согреешься. Это тебе. –  Будто  извиняясь, она  протянула  конверт. – Боялась, что дождь намочит газеты.… Мать знает?

– О чем?

– Что ты писал отцу.

Сергей вздохнул:

– Слава Богу, нет…

Он с нескрываемой  надеждой  поглядел бабушке в глаза. Та заго- ворщицки улыбнулась и ласково прошептала:

– Не волнуйся, я ей ничего не скажу.

Сергей озадачено, с вызовом спросил:

– А почему ты думаешь, что  я  ему писал?   Может  быть,  это  он  решил дать мне о себе знать?

-Потому, что мне уже скоро семьдесят пять…

Ласково улыбаясь, она тихо спросила:

– Кушать будешь?

Серёжа живо отозвался:

– А то! Не просто кушать, а «хавать»…

Про себя же с присущим юмором подумал: «жрать  хочу, аж мор- да трусится».

Но сначала Сергей заперся у себя в комнате и вскрыл конверт.

« Дорогой  мой  и  любимый  сыночек, здравствуй!  Признаться, я ждал  твоего письма, но, честно  говоря, не надеялся. Первым напи- сать не решался, ведь я пред тобою бесконечно виноват. Ждал, ког-   да ты повзрослеешь и, быть может, сумеешь понять меня  и  прос-тить. Но ты повзрослел раньше, чем я предполагал…». 

     Далее Анатолий рассказывал  о своей жизни, скитаниях, вскользь упомяну о новой семье. Он действительно был рад  письму  Серёжи. С  души отца  скатился неподъёмный  булыжник, когда наконец ста- ла возможной переписка с далёким, но любимым сыном.

 

                                                         

3

 

«Тадах, тадах, тадах»…  Качаясь на рельсах, вагоны поезда убаю-

кивали пассажиров. Сквозь дремотную истому одинокого  обитателя плацкартного  купе обеспокоил  неровный  стук под рубашкой  с ле- вой  стороны. Он довольно  улыбнулся. Душа мало-помалу обретала тревожный покой. Перебои в груди  резонировали с чётким пересту- ком колёс, что  не мешало наслаждаться  яркими  отблесками картин прошлого  сквозь пелену  полудрёмы.

Всколыхнулись остатки боли.  Было жаль  неповторимого  когда-то по силе  и чистоте чувства, от которого  остались лишь  пустота и потускневшие  картинки  воспоминаний.  Грустно было  от того, что оно безвозвратно  растаяло. Сергеем овладела грёза о первой  и  пос- ледней же любви.

А полюбил Серёжа одноклассницу Марину. Маришку. Все нача-

лось еще в восьмом классе.

Сейчас Сергей, невесело подумал: «Меня  засосала  опасная  тря- сина…»

Для постороннего взгляда  эта девчонка  была мало чем примеча-

тельна. Ни стройной, высеченной скульптором фигуры, ни утончен- ных  черт  лица  «тургеневской»  девушки,  ничего такого, что могло   бы приостановить  взгляд  ценителя красоты, но для Серёжи она ста-

ла едва ли не ангелом. Случайный прохожий, встретив   эту девочку, мог  бы  мимолетно  отметить  про   себя, что мол, ничего, смазливая  пигалица. Но не более того. С первого по восьмой  класс  вместе  хо- дили в школу, сидели за одним столом, и только теперь Сергей ощу-  тил трепет в душе  от её  присутствия.  Хотелось  взять за руку, идти рядом, неся её пресловутый портфель.

Странно  устроен  человек. Один  любуется  строгими,  правиль- ными  линиями  и  очертаниями,  другой же восхищается зигзагами, порой  бессмысленными.  Но только  одарённый  воображением, по- смотрит несколько иначе.  У него своё  ощущение красоты.

Серёжа не мог себе объяснить, что влекло его к этой простоватой девчонке.  Юность? Но и он был её  одногодком. Сергей  не  осозна- вал, что был намного  взрослее этой  порхающей  бабочки. Глядя  на ситцевое  платьице, дешёвенькие, но  очень идущие  к её ножкам ту- фельки, на  незатейливую  причёску,  у него замирало  под  рубахой. Он не догадывался, чем она  приковала его к себе. Сам он был прост и стремился к простоте, которая была заложена в нём с рождения, не смотря на противоречивость  в характере и богатство, о котором ещё не  подозревал.

Пытался  не  проявлять чувств, скрывал их. Однако, рано ли, поз- же ли, но гвоздь  в  кармане проткнет дыру.

Никто из ребят-одноклассников  не обращал внимания на  Мари-.

ну. И только  после  того,  когда  они  увидели  какими  глазами  «по восемь копеек» поглядывает на  неё  украдкой  Серёга, у двоих паца-  нов  пробудилось  едва зарождавшееся   мужское  начало.  Ещё  двое поклонников из «десятого» возникли,  как  черти из табакерки. Каж- дый считал Сергея «молокососом». Они были уверенны, что девчен- ка побежит за кем ни будь  из  них, только  не  за  этим  «сопляком». Особенно  выпячивал  мощную  грудь  старшеклассник  Андрей. Хо- тя,  справедливости  ради  нужно   заметить, что мощи  там  было  на один хороший плевок.  Сергей  давно был  для него изжогой.  И тем, что мать его – директор музыкальной школы, и тем, что Сергей всег-  да  держался независимо,  с  достоинством,  что  раздражало, иногда  даже приводило в ярость. «Пусть Орёл отличник, но и  я почти  «хо- рошист»,  зато  я  уже  взрослый, а не какой-то там смазливый  поро-  сёнок. И вообще…»

Сам того не осознавая, Андрей просто завидовал своему соперни- ку. Завидовал его непринужденной весёлости, стройной  фигуре, и, в конце  концов, неподдельной  привлекательности лица, всегда сияю- щего  и,  казалось,  беззаботного.  Иногда,  встречая  Сергея, Андрей злобно сжимал кулаки: «Я тебе, салага, ещё покажу»…

 

Неожиданно  для  Сергея  мама  сделала  ему шикарный  подарок, осуществила  мечту, которой, бредил не один мальчишка его возрас- та – мотоцикл «Восход». Глядя на темно-вишнёвый  бензобак, сияю- щую никелем  выхлопную трубу и  глушитель,  Серёжа оцепенел, не веря глазам.

– Мама… Это ж, на какие шиши?

Вера Николаевна, лукаво  прищурившись, погрозила  пальцем:

– Не выражайся вульгарно. Лучше скажи «волшебное» слово.

Сергей смутился, замялся, затем подошел к маме, обнял за  плечи  и прошептал:

– Спасибо… Спасибо, мама…

Он был счастлив.  Но ещё  более счастлива  была  мама, глядя  на горящие  восторгом глаза.

 

Первым желанием  было  прокатить  на  мотоцикле   Марину. Он подрулил к дому с зелёным забором и ручкой – кольцом  на калитке. Нетерпеливо нажал  на  кнопку сигнала. В это время  Марина собра-  лась идти к подруге.   Услышав  настойчивое  «бибиканье», девушка вышла на улицу. Перед ней сияло лицо  Сергея. Кивнув  головой на сиденье позади себя, он не без гордости предложил:

– Прокатимся?

Марина  с  интересом  поглядела  на  сидящего за рулём джигита и изобразив меланхолию, томно протянула:

– Куда-а?

– Да  хоть куда.… (« Лишь бы с тобой»)…  Бензина – полный  бак.

Подобрав платье, она неуклюже примостилась позади Сергея. Он   лихо рванул с места, так, что  девушке  волей-неволей пришлось об-  хватить его  за  талию.   Ощутив  желанные   руки  на  своих  бёдрах, Сергей от восторга едва не лишился чувств, но тут же, овладев  пру- щими  изо всех  щелей  эмоциями,  крутанул на себя  ручку «газа».

 

Время  от  времени стук  колес  возвращал  Сергея  к  реальности.

Ему  хотелось хотя  бы  ненадолго  остаться  в  воспоминаниях, там, где ещё живы были счастливые минуты.  Он  поудобнее  пристроил  под голову сумку и вновь погрузился в поток воспоминаний.

«Куда я её тогда  повёз?..

 

Из райцентра Сергей вырулил на дорогу  в  Рябиновку, и там  на-

правил мотоцикл  к своему любимому месту – на холм, с   вершины

которого открывался вид  на  всю  деревню,  окаймлённую  извилис- той лентой реки. Он заглушил мотор. Перед ними открылась  панно- рама  весеннего  торжества. Отсюда, с высоты, утопающие в радост- ной зелени домики казались  игрушечными, сказочными.  Горизонта не было видно. Он незримо  растворялся  в туманной  дали.  Не в си- силах сдержать восторг, Сергей указал рукой:

– Смотри! Правда, здорово?! Нравится?

Глаза его блестели.  В душе  ликовал  праздник.

Не зная, что ответить, Марина подумала: «Полоумный, что ли»? Но вслух сказала другое:

– Красиво…  Правда, красиво.  Даже, как бы  это  сказать… А ты что, часто здесь бываешь?

Не  замечая плохо  скрываемое недоумение, Сергей тихо ответил:

– Почти каждый день. Беру  учебники  и  прихожу  сюда.  Лягу на траву, один глаз в книжку, другой на речку.

Подруга съёрничала:

– Косоглазие, что ли?

Сергей невольно хмыкнул.

«Точно, полоумный». – Девушке стало скучно.

Не замечая  безразличия, Серёжа  с жаром  спросил:

– А ты что, никогда здесь не  бывала? Ничего этого не видела?

– Нет. Да и не хотелось. Слушай, поехали в клуб? Там после кино будут танцы, – Марина  вопросительно  посмотрела  на  Серёжу. Тот

с досадой подчинился:

– Как скажешь.

Праздник терял яркость.

Когда подкатили к танцплощадке, пацаны с завистью  взирали  на мотоцикл.

Убедившись, что Марина, соскользнув с сиденья, ступила наземь,

Сергей, старательно скрывая гордость, установил  мотоцикл на под – ножку. Как  романтический  герой,  взяв  за руку  подругу,  он  повёл  её  в центр танцплощадки.  Танцующие  посторонились. Из  динами- ков  магнитофона  разливались одурманивающие  слова песни:

 

«…Ты, теперь я знаю,

Ты на свете есть,

И каждую минуту

Я тобой дышу, тобой живу

И во сне, и наяву»…

 

Сергей  прижал девушку  к  себе  и  медленно,  нежно  глядя   на

смущенное лицо, точно охмелевший,  закачался  в такт музыке.

Невдалеке от танцевальной  площадки, нервно подёргивая плеча-

ми,  нетерпеливо  нарезал  круги  Андрей.  Не обращаясь ни к кому,

сквозь  дым  стиснутой  в  зубах   папиросы  он  процедил: «Ничего, ничего,   я  кое-что  сделаю  этому  мотоциклисту. Он  меня  на  всю жизнь запомнит. Тоже мне орёл. Орёлик. Враз перья выщипаю».

У Андрея  зудело  в  кулаках, но, зная, что  за  Сергея  обязатель-   но  заступятся, спрятал  руки  в  карманы  и,  развязно  пошатываясь, скрылся  в  темноте.

Двое старших ребят, нечаянно услышав угрозу,  переглянулись.

– Неужели морду набьёт?

– Сам ты «морда». У Серёжки  лицо. Слушай,   может, проводим  его до дома?

– Так он же на мотоцикле.

– Точно. Ну, тогда можно за Орла не переживать.

 

Музыка умолкла  и  вместе  с  последними  звуками заныла  душа  нашего героя.  Праздничное  настроение  угасло.  Освободившись из объятий юного кавалера, Марина, не торопясь, направилась к подру- гам. Те,  о чём-то переговариваясь, взяли её  под руки и не спеша по- побрели по домам. Разочарованный кавалер вздохнул, оседлал мото- цикл, запустил мотор  и  крутанул ручку газа.

Мрак безлунной ночи прорезали лучи  фары,  освещая   знакомую дорогу. Тишину нарушал равномерный треск двигателя. Сергей ехал не торопясь, с горечью переживая исход вечера, на  который  у  него были  большие надежды. Ему хотелось провести остаток вечера  или даже  всю ночь  до рассвета, обнимая  любимую, сидя  на скамейке у калитки её дома.  «Ладно, ничего , всё впереди».

«Сейчас поворот направо»…Сбавив  скорость, Сергей  повернул

руль направо…  Навстречу  мчался  без  света  тяжёлый   мотоцикл.

«Урал», – догадался Сергей, – куда же свернуть,  влево или вправо»?

Но расстояние было слишком коротким. Он не успел принять реше- ние. Его мотоцикл врезался в тяжелого монстра  между  коляской и передним  колесом.  Лязг металла. Сергея  выбросило через  руль  в

ночное пространство. Дважды перевернувшись, он  распластался на песчаной дороге позади  «Урала». Одновременно  с ударом о землю  растворилось  сознание.  Виновнику аварии  не  повезло.  Перелетая  через него, Сергей правой ногой, обутой  в туфлю с модной подков- кой, задел его висок. Скользящий удар оказался для водителя «Ура- ла» роковым. Он безжизненно вывалился на обочину.

Это был Андрей.  Мотоцикл он тайно позаимствовал у отца.

 

В первый раз Сергей на несколько мгновений очнулся, когда его

везли  в больницу на заднем сиденье  чьего-то  автомобиля. Ощутив

на лбу тепло руки мамы он, безуспешно  пытаясь  улыбнуться, едва

слышно прохрипел: «Не волнуйся,  всё  обойдётся», и  вновь  прова-

лился в безсознание.

Сквозь туман неизвестности, как луч  рассвета  послышался неж- ный голос любимой бабули: «Серёженька, пора вставать. Просыпай- ся. Я для  тебя блинчиков нажарила. Кушай с вареньем. Поторопись, а то  чай  остынет».   Смутно  проявились  черты лица  Марины. Она  шептала: «Поехали в  клуб? Поехали?  Серёжка, ты  мне  очень  нра- вишься. Мой  хороший. Серёженька, проснись… Проснись».

Когда Сергея выписали  из  больницы,  ему  сказали,  что  Андрея

похоронили  три  недели назад. Сергей не сразу  понял: «Какого Ан- дрея»?  Ответ ошпарил его кипятком:  «Которого ты убил».

Сергей тупо уставился в спинку переднего сиденья «жигулёнка», на котором  его  везли  домой.  «Я убил?..  Это меня пытались убить. Не знаю только, за что. Нет, лучше бы  вы  закопали  меня, но не об-

виняли в том, в чём я  не виноват. Я  уже  побывал  Там, ничего Там

страшного нет».

Ему было  искренне жаль Андрея. «Что же ты наделал? Зачем»?

Люди  почему-то,  чаще  жалеют  того,  кому  уже   ничем  нельзя помочь и готовы осудить невиновного. Для Сергея это стало ошело- мляющим открытием.

Мамы не  было  дома.  Вера Ивановна,  убедившись, что  Серёжа, как будто,  в порядке, уехала  на  работу,  оставив  его  с  заботливой  бабушкой.

Сидя на кровати перед  столом,  Серёжа  едва  слышно  попросил:

– Бабуль, найди, пожалуйста, ручку.  Или  карандаш… Ну, на  ху- дой конец какой ни будь огрызок…

Бабушка   встрепенулась.  Порывшись  в  ящиках   секретера,  она

отыскала карандаш и протянула его внуку:

– Возьми. Ты не волнуйся, самое страшное позади.

Серёжа про себя невесело усмехнулся: «Позади»?

Он взял  первую  попавшуюся под руку школьную  тетрадь, пере- вернул её, открыл страницу с оборотной стороны и  корявым  почер- ком начал выводить строку за строкой:

 

Когда уйдём из мира мы сего,

Почти никто о нас жалеть не станет,

Ведь мы живём, а дальше – ничего,

И только кто-то водкой нас помянет.

А на том свете примет Бог тебя,

Лишь он один беднягу пожалеет,

И над твоей могилкой, шелестя.

Венок прощанья с миром заалеет.

 

Закончив писать, Сергей отложил тетрадь в сторону и погрузился

в  глубокий  сон. Это был  первый  за  последние три недели спокой- ный сон. Но всё-равно, его что-то тревожило.

 

«Ночь  и  день, свет  и  тьма – это  разные  понятия,  как  влага  и жажда. Пока мне знакомо чувство жажды, я жив.  Жизнь  и  смерть.

Да знаете ли  вы, что это такое?  Никогда не постигнешь, что  такое  смерть, пока не почувствуешь на себе её дыхание. Мне оно знакомо. Она, как тысяча затяжек  сигареты. Она – самый  совершенный  нар-  котик. И пока я  ощущаю жажду, пока  мне  нужна  влага,  понимаю, что живу и имею  право  распоряжаться  собой,  как  посчитаю  нуж- ным». А жизнь.  Жизнь.…  Для чего? Жить только ради того, чтобы  есть, пить, спать, зная,  что  твоё  тело   всё-равно,  когда-то  сожрут черви, –  лучше не рождаться. Нет, это не для меня.  Я буду жить по-другому».

Пятнадцатилетний философ безмятежно улыбался, ворочаясь под пуховым одеялом.

 

Когда Серёжа в первый раз после  случившегося  пришёл  в  шко-

лу, его было не узнать. Внешне  он оставался  прежним  Серёгой, но

что-то  в  нём  изменилось.  Взгляд  его  проницательных  глаз часто выражал снисходительность.  Но это была не та  снисходительность,

которая  граничит с высокомерием.  Нет, он по-прежнему  оставался

скромным  мальчишкой,  но только  видно  было, что  ему   известно

нечто  большее, нежели  его  сверстникам.  А  девчата  с  утроенным

вниманием заглядывались на него. Их очаровывал беспечный, иног- да  хулиганистый,  дерзкий,  но  всегда  задумчивый  и ясный взгляд серо-голубых глаз.

 

«Тахдах – тадах – тадах»…

 

Навязчивая  память  сквозь  полудрёму  вернула  Сергея в  «лихие девяностые».

Однажды «бабуля», как обычно, стоя у плиты,  попросила:

– Серёжа, может быть, съездишь на рынок, купишь капусты? А то

борщ сварить не из чего.

Сергей сдвинул брови:

– Мама уже уехала на работу?

– Уехала.

– На чём?

– Как всегда, на всём.

Бабушке  было  жаль  дочь,  которая  каждый день, из  года  в  год

добиралась в райцентр на попутных машинах. Автобус не всегда хо-  дил  регулярно, особенно зимой. Вере часто приходилось зябнуть на перекрёстках, ожидая «попутку».

Сергей живо оделся, обулся  и  отправился на рынок.  К тому вре-

ни,  после  окончания  училища  искусств, он только начал  работать

в  детской  музыкальной  школе. Знакомил  ребят  с  азами  игры   на скрипке. Но этот день был у него выходным.

Рыночная площадь напоминала  почти  болото  с  горластыми ля- гушками  и снующими туда – сюда голодными тараканами.

– А вот рыбка! Свежая рыбка!

– Яблоки берём! Берём яблоки!

– Пирожки горячие! Горячие пирожки!

Выкрики  сливались  в  фальшивый  хор.  Робкая надежда  на ли- цах  торговцев  упиралась  в  угрюмые  взгляды  проходящей  толпы.        И всё же незримо присутствовало взаимопонимание: «а кому сейчас легко?»  Сергей  проталкивался сквозь разношерстную  массу к при-  цепу легковушки, на котором белели вилки капусты. У лотка с огур- цами  мужчина в потертой  фуфайке  нарочито  заунывным  голосом зазывал  народ:

– Дорогие братья и сестры!  Не проходите  мимо! Посмотрите, ка- кие огурчики! Такие огурчики вы нигде не найдете! Вы не представ- ляете, как они благотворно влияют на  цвет лица! Девушка, куда  же вы?  Вы не заботитесь о цвете  своего  лица. Очень жаль!

Мало-помалу собиралась толпа.  Довольно  и  заискивающе  улы- баясь, торговец накладывал на  чашку весов  огурцы, продолжая  ба- лагурить.  Одна  разукрашенная  тётка  долго  выбирала  огурец « на

окрошку». Перебирая один за другим, придирчиво  разглядывала  со всех сторон. Продавец не выдержал:

– Женщина! Ну, что вы его мнёте? Это  всего лишь  огурец. Он от этого в размерах не увеличивается!

Под дружный хохот  тётка  замахнулась  на балагура  огурцом, но тот  успел  пригнуться.  Откровенная  матерщина растворилась в но- вом взрыве веселья от неравного поединка – покупатель всегда прав.

Сергей невольно подумал: «Наверное, только наши  люди могут веселиться, когда им трудно.  Пожалуй, на базаре, как нигде обнажа-

ется любой человек».

Послышались  звуки  гармони. У входа  в  заведение  с  вывеской

«Весёлый стаканчик»  на  деревянном  ящике  расположился  глубо-

кий старик. Нажимая на кнопки  гармони, он  гнусавил  что-то  о ду-

найских волнах. Лицо его, казалось, не выражало ничего.   На потёр-

том пиджаке теснились наградные планки. Сергею  сделалось  нехо- рошо.  Даже стыдно. Не за старика, а за все вокруг и даже за  то, что  ему нечего положить  в  кепку победителя.

 

Вернувшись с рынка, он запер на  ключ дверь своего  «кабинета»

– узкой комнаты, стены которой снизу до  верха,  со  всех сторон, на сделанных его  руками  полках  были  заставлены  книгами.  Сел  на

стул перед узким, раскладным столиком.

Утром он раньше мамы уехал на работу. Вера Николаевна  вошла в комнату сына. Идеальный порядок.  На столике  покоился вырван- ный из тетради  лист, исписанный  вдоль  и  поперёк. На спинке сту- ла аккуратно развешено ночное  бельё. Она присела на краешек сту- ла и принялась разбирать скорый почерк.

 

В бардаке, что рынком кличут,

Очи долу опустив.

Дед сидит, под нос мурлычет

Незатейливый мотив.

 

Уже пьяный спозаранку,

Медитирует старьё:

«Эх ты, жизнь моя, жестянка,

Ну и жизнь, туды её…»

 

Три ободранных медали,

Да и те давно не в счёт.

Дед сидит и ждёт, чтоб дали

На  похмелочку еще.

 

Видно всем – ему на водку,

Рядом кепочка лежит,

Кто-то кинет деду сотку,

Кто-то мимо пробежит.

 

Равнодушно глянет мимо,

Не заметит ни фига,

Что «За взятие Берлина»

Есть медаль у старика.

 

Мчится мир, спешит куда-то,

Как же так и чья вина?

Песня старого солдата

Миру больше не нужна?

 

Победитель ждёт ответа,

Но не может получить:

Что же это, как же это?

Так и будем дальше жить?

 

Так и будем – как придётся:

Жив лишь тот, кто не строптив.

Дед сидит, и сонно льётся.

Незатейливый мотив.

 

 

 

Поезд медленно трогался от очередного полустанка. Сергей с го- ловой  укрылся одеялом.

 

«Аттестат  о  среднем  образовании  вручается  отличнику  нашей

школы Орлову Сергею Анатольевичу»!

Вручая билеты  в самостоятельную жизнь, директор  школы мно- гозначительно хмурил  брови. Под аплодисменты  односельчан Сер- гей скромно, но  с  достоинством  поднялся  на  сцену. Учительница физики и математики подумала: «Будь моя воля, я бы наградила  его  золотой  медалью. Да только живём  мы в деревне…»

 

«Аттестат на руках. Что дальше? Мама  советует  в  музыкальное училище.  А почему бы и нет? В училище, так в училище».

 

 

4

 

«Рота, подъём!!!».

Сергей  вздрогнул от голоса сержанта.

В армию он пошел, как и все его товарищи, в восемнадцать лет,

после  первого  курса  училища. Танковые  войска. Перед  воинской

частью на постаменте стоял выкрашенный в защитный  цвет «Т-34».

«Интересно, где он принял последний бой? Наверняка своим ходом взобрался на эту верхотуру». Сергей извлек из кармана гимнастёрки небольшой  блокнот. Поглядывая  на  гордый  исполин, он  нетороп-  ливо начал писать:

.

« О чем грустишь, угрюмый старый танк,

Безмолвно стоя на высоком постаменте?

Быть может, вспоминаешь дым атак,

Венец победы, траурные ленты?

 

 

Когда-то молод был ты, как и я.

Твоя броня, как золото сияла,

И экипажа дружная семья

С тобой от смерти Родину спасала.

 

 

Мой милый, вот бывает в жизни как.

Когда-то бороздил ты страны света

Лишь для того, чтобы толпа зевак

У твоего собралась постамента.

 

И человек живёт, чтобы затем

Его попомнил кто-то добрым словом.

Чтоб жизнь его была наукой тем,

Кто будет жить уж в поколеньях новых».

 

От армейской жизни в памяти  осталось несколько ярких картин.

Они то вспыхивали, то таяли за пеленою прошедших лет.

Кухонный  наряд. Две ванны,  которые  к  утру нужно  заполнить очищенной картошкой. Толпа уставших, но весёленьких солдатиков с тупыми  до безобразия  ножами  в  руках, чтобы служба  мёдом не

казалась. Полусонный  голос  прапорщика : «Рядовой  Узденов, что

ты как курица в картошку носом клюёшь? Посмотри на Орлова. Ви-

дишь, как орудует тупорезом…  Бери пример»…

Сергей усмехнулся, тронул за плечо однослуживца по отделению  Узденова : «Не  обращай  внимания, прапор  сам  уже  клюёт шнобе-  лем… Бойцы! Рассказать вам анекдот»?

«Бойцы» оживились:

– Давай, а то уже глаза слипаются. Так можно и «ласты склеить».

Сергей, долго не задумываясь, начал: «Сидят зэки в камере. Зна- комятся.

– Тебя за что?

– А тебя за что?

– За политику….

– Как? А ты кто такой?

– Сантехник.

– А причём здесь политика?

– Понимаете, мужики…  Вызвали  меня  однажды в райком  пар- тии. С отоплением у них возникли  проблемы. Замёрзли  «слуги на- рода». Поглядел я, всё обследовал. Ну, и дёрнул меня чёрт за язык…  Да у вас тут, говорю,  вся система прогнила… Меня за шкварник и – сюда»…

После дружного хохота Сергей оживился:

– Ну, все вы  слышали, что армяне  недолюбливают  кабардинцев,  а те, в свою очередь армян…

Приняв артистическую позу, Сергей продолжил:

– Кабардинское радио задаёт армянскому радио  вопрос: «имеют» ли армяне ишаков»?  Да погодите  смеяться… Армянское  радио тут

же ответило: «Конечно. Откуда же кабардинцы берутся»?

Взрыв хохота. Рассказчик,  взглянув  на прапорщика, клевавшего «шнобелем»  в  рукав шинели, поёжился.  До него вдруг  дошло, что прапорщик – кабардинец.  К сожалению  тот  не  спал, а  всего  лишь сладко посапывал, клевал шнобелем  и всё слышал.

Сергей получил три наряда  вне очереди  за  «разжигание   нацио-

нальной  розни». «Не зря говорят, язык мой – враг мой» –  думал  он,  отмывая до белизны  писсуары.   Разгребая  фанерной лопатой  снег

перед  казармой,  Сергей  негромко  напевал:  «Бери  больше,   кидай

дальше, отдыхай, пока летит». Командир роты капитан Лесных при-

казал сержантам после  окончания  срока  наказания: «Дайте Орлову

выспаться, как  следует, сколько  захочет».  Он  почему-то  зауважал  «разжигателя  национальной розни». «Настоящим мужиком станет»,  –  подумал  командир,  вспомнив, как  тот  орудовал  лопатой.  Когда капитан ушел, сержанты, глядя  на сладостную  улыбку  распластав-шегося на  койке  солдата, осмелились  нарушить приказ.  «Сделаем этого скрипача  балалаечником». Вложили в  руки спящему Сергею веник, между  пальцев  вставили   горящую спичку.  Рота замерла  в ожидании, когда Сергей начнёт «играть».

А ему снился чудный  сон.  Он видел себя и Марину на  вершине холма и любовался изгибами далёкой реки в последних  лучах ярко-багрового заката. На обветренных губах покоилась  умиротворенная улыбка.

Огонёк  догорающей  спички  вполз  между пальцев. Но ничто не

могло нарушить сказочного сновидения.  Сергей  раздвинул пальцы.

Затлело  одеяло,  потянуло гарью. И в это время в казарму вошел ка- питан Лесных.  Сержанты замерли.  Командир сразу догадался в чём

дело. Его голос прозвучал бронированной сталью:

– Кто посмел нарушить мой приказ?! Вы, шутники  хреновы?! По

По пять нарядов вне очереди! В сортир! Но сначала на гауптвахту!

Более смелый сержант робко попытался возразить:

– Пять нарядов Устав не позволяет…

– Что?!  А измываться  над  товарищем  позволяет?  По пять наря-

дов я сказал. Устав  беру на себя.
Через месяц Сергею, приказом командира полка было присвоено  внеочередное  звание  «Старший сержант». Одновременно, соответ- ственно воинскому званию, он был назначен  командиром  экипажа

танка  «Т-80». А ещё  через три  месяца – заместителем   командира

взвода. В его подчинении было девять танкистов – три экипажа.

 

Второй год службы. Для взвода танкистов  было привычным слы-  шать громкий и чёткий голос старшего сержанта Орлова: «По маши- нам»! Заняв своё место справа, в верхней части башни, Сергей наде- вал шлемофон, притягивал поближе  к гортани ларингофоны и отда- вал приказ: «К бою»! Через мгновение из  головных телефонов  чле-  нов экипажа впереди идущей машины слышалось: «Наводчик, цель- ся!.. Механик, держи машину ровнее… Огонь»!

И так изо дня в день. Когда приносили почту Сергей с надеждой                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   смотрел на ротного почтальона. Но от Марины за последние полго-

да не было ни одного письма. Да и последнее было каким-то куцым                                                                                                  и дежурным.

 

В  офицерской  столовой, укрощая духоту июльского зноя, мерно

шуршал  кондиционер.  За одним  из  столиков, заканчивая  обед, си- дели  командир  полка – седовласый  полковник, (боевой офицер Ве-

ликой  Отечественной), и  капитан Лесных.   Допив  компот, полков-

ник, произнёс:

– Спасибо тебе, Михалыч.

Тот удивился:

– За что?

Старый солдат усмехнулся:

– Можно подумать, ты  не знаешь  за  что. А ты, оказывается  хит-

рец …  Старею я, Михалычь. А спасибо за твоего сержанта, за Орло- ва. Вернее, за то, что убедил меня. Ну, сам знаешь в чём. Кстати, фа- милия у него подходящая. Но я не об этом.  Такому парню в военное училище нужно.  Настоящий  солдат.  Скажу  больше,  извини за па- фос,  – защитник Родины. Он «всегда готов», – полковник  хотел бы- ло по-пионерски приложить ладонь к своим сединам, но передумал.

– В военное училище? – капитан улыбнулся. – Не получится.

Полковник искренне удивился:

– Почему?

– Стишками балуется.

– Да, ну!

Михалыч  предложил:

– А вы не сочтите за труд, загляните к  нам в казарму  и  прочтите

кое-что в стенгазете.

Старый ветеран не «счёл за труд», заглянул в казарму роты где служил Орлов. Когда он взглянул на стенгазету, в глаза бросилось заглавие перед столбцом четверостиший: «Первый бой».

Полковник достал из пластикового футляра очки, протёр их, пристроил на нос  и прочёл:

 

 

На танкодроме жарко, душно,

И ветерок шумит травой.

Сегодня нам не будет скучно,

У нас сегодня первый бой.

 

Взревут моторы, станет жарче.

Сидишь, зажмурившись в «седле».

И вот на первой передаче

Пошел по первой колее.

 

И рычаги уж не тугие,

И шлемофон не давит в лоб,

И ощущения другие –

Не то, что в классе за столом.

 

Вот финиш, всё-таки – как близко!

На землю спрыгнешь сам не свой.

Смотрите все, я стал танкистом,

Мол, поглядите я какой…

 

Когда-нибудь, сойдясь с друзьями,

Мы вспомним через много лет,

Как глубоко был врезан в память

Наш первый гусеничный след.

 

И долго-долго будут сниться:

Инструктор в форме полевой,

В пыли – но радостные лица

И рёв машины боевой.

 

Опустив взгляд чуть ниже, полковник беззвучно зашевелил губами:

 

Я люблю, земля твои закаты,

Огненно-оранжевые зори,

Для того, земля, я стал солдатом,

Чтобы их оберегать от горя.

 

Чтобы встать, земля, когда придётся,

По тревоге в темноте полночной

И ответить Родине: «Так точно!»

На вопрос: «Готовы ль к бою, хлопцы?»…

 

 

Седой полковник, еще раз окинув взглядом стенгазету, усмехнул-

ся: «Нет, Михалыч, на этот раз ты не прав. Это не  баловство.  Очень

даже. Я, всё-таки, предложу  ему свою  поддержку и напишу письмо в военное училище, в Ростов.  Моё  мнение  должны будут учесть».

 

 

Демобилизация.  « Скоро домой»!

На плацу в ровные шеренги  и  колонны  выстроен  полк –три  ба-

тальона. Слева–направо: призывники, месяц назад сменившие  граж- данские «шмотки» на армейскую форму, справа – ребята второго го- да  службы, а  между правым  и  левым  флангами – рота  танкистов, честно заслуживших право на возвращение домой.

Дежурный   по  полку,  отчеканивая шаги,  остановился  напротив

командира.

– Товарищ полковник, полк  к утреннему построению готов!

Командир полка, глядя в бумагу, которую держал в слегка дрожа- щей левой руке, огласил: «Приказ  министра  обороны СССР…». Но не содержание приказа министра запомнилось Сергею. В его памяти навсегда остались слова  полкового  командира:

– «Солдаты, ребята, в добрый путь… Сегодня я ухожу в отставку. Пора. Моё время истекло…  Я хочу с вами попрощаться»…

Не совсем  твёрдым шагом  полковник  направился  к  стоявшему  перед  ним  по  стойке «смирно»  батальону  танкистов. Взял за руку солдата  и, вернувшись с ним на прежнее  место, произнёс:

– Солдаты.  Ребята, я, честное слово,  не выбирая, поставил  перед собой и перед всеми вами этого  солдата,  вашего товарища  и, обни- мая его, я обнимаю каждого из  вас. Я прощаюсь с  полком, которым командовал много лет».

Он обнял парня  за  плечи  и  троекратно прикоснулся  щеками к его  щекам. Затем, скрывая волнение, объявил:

– С сегодняшнего  дня, с этой  минуты  командир  нашего полка – подполковник Лесных. На его плечах  капитанские пагоны,  но  еще вчера я подписал приказ  о присвоении ему очередного  звания май-

ора.   Вчера  же  генерал,  командующий  нашим  военным  округом, подписал приказ о присвоении майору Лесных звание  «подполков- ник» и  его назначении  командиром нашего полка.

Полковник, по военному чётко  повернувшись  к  подполковнику Лесных, и, отдав «честь», произнёс:

-Товарищ подполковник, разрешите занять место в рядах демоби- лизованного батальона.

Шепотом он подбодрил:  «Михалыч, смелей».

Подполковник  Лесных отчеканил:

– Разрешаю, товарищ полковник.

Седовласый ветеран, держа за руку солдата, направился  к первой шеренге  батальона  «дембелей». А  за  спиной,  по приказу   майора духовой  оркестр  грянул «Прощальный марш славянки».

 

 

 

5

 

Поезд увозил Сергея домой.  Точно  так же,  как  и  сейчас, много лет  спустя, по пути в Ростов, он слушал  неугомонный  перестук ко- лёс. И так же этот ритм не  давал  уснуть.  Сергея  что-то тревожило.

С каждым километром удалялась  от  него армейская  жизнь, ясная и понятная, как аксиома.  А что впереди? «Еще  два  года в  музыкаль- ном училище… А может быть в военное?  Вряд ли.  В армию только в случае необходимости. Но почему так неспокойно?  Ведь я еду до- домой.  Домой! Скоро увижу маму, бабулю… Маринку»…

При  воспоминании  о  подруге,  о  проведенных с нею  вечерах, о

первых ночных встречах  и  робких поцелуях, сердце замирало. Сер-

гей  попытался заставить  себя  уснуть, но из этого ничего не вышло.          В полностью заселенном плацкартном  купе,  похрапывали  и

старательно сопели во сне ещё пятеро пассажиров.  Один из них, об- ладатель верхней полки, выставив длинные, волосатые ноги на сере- дину прохода, издавал утробный  рёв бугая  колхозного  стада. С пе- рерывами из настежь открытого  рта  раздавался  свист пастуха. «Да, уснешь тут, как же. Для этого борова вагонная качка, теснота,  духо- та  и вонь потнючих носков обычный переезд, а меня утром ожидает праздник… Между прочим, у нас в казарме недельные  портянки  не воняли  так, как у этого  верзилы  дырявые  носки. На помойке он их нашел, что ли»?..

На душе, меж тем, было тревожно  и  томительно.  « Это, видимо, потому, что за два года  я  успел порядочно  отвыкнуть от «граждан- ки». Наверное, это вполне нормально».

Перед очередной станцией  по вагону засновали  пассажиры. Под

ярко вспыхнувшими плафонами они суетливо  доставали с полок   чемоданы, сумки и прочие манатки.

«Осталось два перегона,  и  я  на месте.  Это хорошо, что  на  моей станции  поезд  остановится на рассвете».

Небольшой городок, где  Сергею нужно было сойти  с  поезда на- ходился в полусотне километров от его дома.  Дальше  на попутках.

От вокзала до междугороднего шоссе, а по нему до знакомой раз- вилки Сергей дошел пешком за какие ни будь полтора часа.

Водитель  «КАМАЗа», который  подобрал  голосующего,  весело

спросил:

– На побывку?

– Насовсем.

– «Дембель»?

– Да. А ты что, в знаках отличия не разбираешься?

Водитель, не смущаясь, ответил:

-Нет. Я, знаешь ли, не служил. Не довелось. Призывная комиссия обнаружила  у меня  какую-то  хреновину  несовместимую с армейс- кой  службой.  Я, видишь ли,  в некотором роде ущербный.

Водитель  коротко  хохотнул.  Однако, от  старшины  не ускольз- нуло, что шофёр  сказал это  с  некоторым  оттенком  превосходства.  « Наверняка  «закосил».  Шоферить  можно и в Армии  и  в  Африке.  Хотя, какое моё дело?»

Было уже довольно светло. На горизонте, в  лёгком  тумане стали

вырисовываться  очертания  крыш  крайних  домов.  Когда  грузовик  поравнялся с центром посёлка,  Сергей по привычке  скомандовал:

– Стоп, машина!

Водитель непроизвольно нажал на тормоз и  удивлённо  взглянул на попутчика. Сергей засмеялся:

– Извини, привычка. Дальше  пойду пешком.

Ему вдруг захотелось пройтись по селу, посмотреть на  знакомые переулки, вдохнуть утреннюю свежесть, как в ранней юности. Нето- ропливо шагая по  извивающейся  меж холмов  тропинке,  вглядыва-             ясь вдаль, он нетерпеливо ждал, когда над крышами домов покажут- ся  верхушки  двух берёз под  окнами его  дома. Эти  березки Сергей посадил, когда  ему было  лет  десять-двенадцать.  Точно он  не пом- нил. Помнил только, что когда он  впервые  поцеловал  Марину, ему подумалось: «Эти две берёзки – Я и Она».

 

 

 

– Серёжа!.. Серёженька…

Мама прижала сына к груди. Её  глаза заискрились  росой.  За два года  разлуки  с  сыном  её  голову кое-где  украсила  седина.  Пряди густых волос  упали  на плечи  Сергея. Руки сначала  крепко, а затем нежно  касались  его  спины, шеи, головы. Из кухни вышла бабушка.  «Бабуля». Вытирая руки о фартук, она молча  любовалась  встречей. Когда, наконец, подошла  её очередь, старушка  обняла  внука, трое- кратно  поцеловала, затем,  отстранив  от  себя  на  расстояние  руки,  глядя на сверкающую значками  левую сторону  груди сказала:

– Герой! Герой. Не зря «Орёл». А у меня всё готово, можно зав- тракать.

Бабушка, не суетясь, важно  проплыла на кухню, увлекая за собою внука и дочь.

Проходя  через  прихожую,  Сергей невольно задержал  взгляд на углу комнаты перед окном. Когда-то, по семейному преданию, здесь стоял рабочий  стол его  прадеда.  Прадед  Кузьма был искуснейшим сапожником.  Однажды  ему заказал  хромовые сапоги  сам «батька»

Махно Нестор Иванович. После снятия  мерок  «батька»  сурово  по- обещал: « Не угодишь – зарублю». Когда Махно ушел, бабушка, же- на  Кузьмы,  долго  удивлялась: «Ты подывысь!  Манэнький,  рябый,  конопатый! Лохматый! – Ще и командуе»!

Более  половины  односельчан  говорили  «по хохлячи». Западная часть верхнего  Дона изначально  была заселена  «хохлами», восточ-

ная, по приказу императрицы – казаками «москалями».

Сергей улыбнулся, глядя на трудовой угол прадеда.

 

За столом звучали только вопросы и ответы. « А как там  Санька?    Как Никодимычь? Что вы говорите! Петька женился!»

Когда с обильным завтраком было покончено, бабушка объявила:

– Вечером будет праздничный ужин. Серёжа, что бы ты хотел  ви- деть в вечернем «меню», в «ассортименте»?

Сергей искренне расхохотался.

– Бабуля, не дерзите…

Подождав, когда внук успокоится, бабушка мягко спросила:

– На сколько человек готовить? Пригласи Серёж, своих самых близких друзей. А я уж постараюсь.

– Из «топора»?

– Чем Бог послал. – «Бабуля» лукаво улыбнулась, отёрла руки о фартук и вопросительно замерла.

Сергей  долго молчал. Затем, нежно глядя на бабушку, ответил:

– Бобуль, ты особенно не суетись. Я хочу видеть за столом  маму,

тебя и… и Маринку. Ну, может быть, пару наших соседей.

Мама  и бабушка коротко переглянулись,  что не ускользнуло от  Сергея.

– Я сказал что-то не то?

Он  весь  напрягся.  Почувствовал, что  сейчас  наступит  момент

истины. Тревога, томившая последние месяцы, уступала место ожи-

даемой горечи.

– Говорите. Не надо меня жалеть…Да, говорите уже…

Он постарался придать лицу  равнодушное   выражение.  А на ду- ше скребло сто котов когтями. Он догадывался, что  услышит. Дога- дывался и все-таки на что-то надеялся.

Мама просительно посмотрела на бабушку. Бабушка  поняла. По- няла, как трудно той огорошить сына.  Она негромко и просто сказа- ла:

– Понимаешь, Серёжа, Марина  вышла замуж. Недавно.

Сергей небрежно сунул вилку в салат.

– За кого?..  Хотя, это уже не имеет значения. Какая разница.

За время службы он научился владеть чувствами, но сейчас,  ког- да ускользнула  надежда, он  не  спеша  поднялся  и  вышел  во двор. Заметно постаревший Тузик припал к ногам и завертел куцым хвос- том. Милая мордочка пёсика немного отвлекла. На некоторое время.

За еще голыми ветвями развеселившегося сада проглядывался из-  гиб неторопливой  реки.   На  пригорке, с  которого  Сергей когда-то смотрел на село, весенний лес  готов  был подарить своё изумрудное благоухание всякому, кто по нём скучал.

Сергей ждал этой встречи с лесом, с холмами, с рекой. Место он  выбирал не долго. Под ветвями старого дуба  прилёг на сырую зем- лю и замер.  «Скоро будет тепло. Скоро.   А речка  наша  не  стареет, радуется.  Ишь, как играет». Распластавшись на земле, он как будто впитывал в себя  её  силу. Вспомнились слова  когда-то  популярной песни: «Если  к  другому  уходит невеста, то неизвестно кому повез- ло…»

В тот вечер  он  умышленно  напился, как  говорится,  до зелёных соплей.  Утром,  когда  он с трудом  оторвал чугунную голову от по- душки, увидел маму с кружкой кофе. Вера Николаевна с укором  по- качала головой:

-Ай-яй-яй… На  выпей, взбодрись… Я понимаю, тебе  тяжело, но только имей в виду, это не  горе, а  если для  тебя  это  всё-таки горе, то, – она указала рукой на  стакан  с  недопитым вином, – этим его не зальёшь. Там не бывает дна. Если мои слова для  тебя  что-то  значат –делай выводы.

Сергей, поёжившись, принял чашку кофе, хлебнул  и сказал:

– Наверное, мам, ты как всегда права.

 

 

 

 

6

 

Оставшиеся  два  курса музыкального  училища  Сергей  окончил

с  отличием.   Можно  преподавать  в  школе,  помогать  маме.  Да  и  « на зубок» заработать. Разочарование, которым наградила  Марина, он  решил  растворить в работе.  Чтобы  не  расслабляться, поступил  учиться в Академию искусств на режиссёрский  факультет.  Всё лег- че. Сергей  понимал, что  вряд  ли  станет  театральным режиссёром, но для себя решил: «Для общего развития не помешает, а там погля- дим».

В сарае, который они с мамой называли гаражом, рядом  с  отдох- нувшим за два года  «Восходом»  покоился  покрытый  многолетней пылью древний мотоцикл «Минск». Когда Сергей был школьником, ему не по  силам  было разобраться в его  премудростях.  Теперь же,  он уверенно к подошел к нему и вслух сказал: «Разберемся». В своё время Вера Николаевна  искуролесила  на  нём  все окрестности.  Её опьянял запах выхлопных газов вперемешку с горьким ароматом по- лыни. Сергей невольно усмехнулся, глядя на останки когда-то прыт- кого бегунка. Свой «Восход» он  решил  пока  не  трогать, а заняться «ветераном». Вдоволь навозившись  с  мотоциклом,  Сергей,  утерев  замасленной  по  локти   рукою   лоб,  наконец  запустил   двигатель.  Сквозь рев и кашель рассерженного «мото – цуцыка» прозвучал  тор- жественный голос:

– Мама! На работу не боишься опоздать?! Ну-ка, быстро … Да, что ты там  копошишься!

Пока мама суетилась и недоверчиво усаживалась позади сына на сиденье, Сергей, пытаясь отвязаться от мыслей о Марине, подумал: «Да что  ж я за человек?  Другой бы на моем месте  давно уж  поза-    был бы обо всем.  А я вот не могу.  И не хочу, чёрт  его  возьми. Да, что ж такое?   Из  всех смертных  грехов  я  поставил  бы  на  первое место предательство. Хотя, чего я требую? Ведь Марина ничего мне железно не обещала.  Это  я  надеялся.  Разлысил лоб.  Салага.  Ну и,  никто тебе не виноват».

Да нет, Марина слезно обещала. Просто Сергей искал для неё оп-равдание.

– Мама! Крепче держись!  Да не за сумку свою, а за меня! Достав- лю  не с ветерком, а вихрем! И невредимую!

Сергей «газанул». Мотоцикл натужно зафыркал, разогнался и по- бежал забытой дорогой в сторону райцентра.

 

В школе,  которую  Вера Ивановна  возглавляла  более  двадцати лет, было тихо. Суетливый воробей, громко, во всю ширину  клюви- ка распевая, бог весть о чем, завидев директора, юркнул  под стреху, поджав жиденькие оперенья. Непроизвольно вздохнув, директор от-  ворила дверь.

За спиной проворчал мотоцикл. Силуэт Сергея растаял в предрас-

светноых сумерках.

Отпустив сторожа – истопника, директор  вошла в кабинет.  При- села за рабочий стол. Скользнув  взглядом  по  потолку и, заметив  в углу клок паутины, проворчала про себя  в  адрес  уборщицы: «Мур- зилка». «Мурзилка» – это было её  самое сильное  ругательство. Сот- рудники – учителя,  даже  из  числа  не  совсем  старательных, знали,  что дальше этого забавного слова дело не пойдёт.

Вера  Ивановна, заинтересованно взглянула на груду конвертов «вчерашней»  почты.  Один из них привлёк  внимание. «… районная Администрация». «Интересно». Она повертела конверт в руках и за- думалась.  Мысли были далеко за стенами школы. Она думала  о сы- не. «Как же быть? Сейчас Серёжа работает со мной. А что дальше?» Мать беспокоило множество вопросов. Они жалили её, как  осы. Са- мый первый и неприятный  упирался в показную  весёлость  Сергея. Она чувствовала, что ему тяжело, что  он  не  хочет её  огорчать, что он жалеет её.  Мысль о жалости была  болезненной. Беспокоило, что Сережа не расстаётся с блокнотом  и  вложенным в него  вместо зак- ладки карандашом. «Да, нелегко тебе придется, сынок.  Мягко гово- ря».  Вера Ивановна  сама  много  лет сочиняла  стихи,  музыку   и знала не понаслышке, что  такое  стихотворчество.  Хотя   понимала, что до Сергея ей далековато.  В стихах Сергей  часто был  не  просто острым, а даже едким и желчным. И конечно же метким.  Его  стихи  давно гуляли по округе. Правда, иногда доставляли неприятности.

Ей было тягостно сознавать,  что  учителя  относятся  к  Сергею,  как к сыну директора.  А  ведь  он  не нуждался ни в чьей опеке. Он сам был личностью и вполне осознавал это.  Но, как человек скром- ный, никогда не выпячивал грудь.  Нередко его донимала досада на окружающих, но чаще на себя.

 

 

 

 

Однажды  (это было поздней осенью)  Сергей   во  время   урока, слушая, как  первоклассник мучает  скрипку, стоял у окна. Глядя на торопливых  прохожих,  на первый,  редкий  снег,  он вдруг  увидел согбенный, но очень знакомый силуэт. Внутри напряглось. «Мари-. на…» Сергей скорым шагом вышел в коридор, отворил дверь. Гля-   дя на  сутулую  фигуру, на незнакомую походку  он  заглотнул под-  ступивший  к горлу  комок не то хины,  не то  желчи. Сердце преда- тельски  забилось. Хотелось  окликнуть её, но  он  сдержал порыв и отвернулся. Под левым глазом Марины за  обильным  слоем  пудры стыдливо прятался  «бланш». Сергей отступил  назад  и  осторожно прикрыл дверь. Казалось, его не увидели.

Вспомнились  слухи,  что муж  бьёт её.   «Какое  мне дело… Всё быльём поросло»…

Он обманывал себя. Может и была какая-то поросль полыни, да

только  душа не всегда сговорчива. «А ведь всё могло быть по-дру- гому, иначе. Хотя, как там говорится, свершившийся  факт не приз- наёт сослагательного наклонения». Очередной  вопль из-под  смыч- ка  вернул  Сергея  в  реальность,  в класс. Изобразив  на лице ужас, учитель терпеливо  посоветовал: «Саша, возьми эту «ре» мизинцем.  Молодец. А теперь легкое вибрато… Ну, хотя бы  так.  Давай,  дру- жочек, ещё разочек».

 

Вера  Ивановна  вскрыла  конверт со штампом районной  Адми-

нистрации. «Интересно, какую поросятину приготовили мне на этот

раз?» С тех пор, как она перешагнула пенсионный  рубеж, ей  не  од-

нажды  намекали  о  «заслуженном  отдыхе».  Главу  администрации давно осаждала  племянница:  «Дядя  Стёпа,  устройте  меня  куда  ни-будь. Только не с вилами у навозной кучи».

 

Распечатав конверт, Вера Ивановна  печально  усмехнулась.  Со- держимое  было  предсказуемо.   Она  оглядела  кабинет.  Мысленно прошлась  по школе. «Сколько  сил  положено…  Ну, и  кому же  всё это  передать?  А почему, собственно?  Я что – инвалид? А главное – кому?!  Силы пока ещё чувствую, причем, как никогда. Нет, мои хо-  рошие, пока не найду надежную замену придётся вам, мурзилки, по- терпеть».

Она действительно положила  на эту  школу,  как на  ритуальный костёр беспокойные дни и ночи.  Уверившись в своих  силах, она ре- шила проигнорировать письмо главы.  «Обойдётесь, господин  хоро-

ший».

Опять же – Сергей.  Душа матери  томилась,  беспокоилась  о  его настоящем и будущем. Чем и как его поддержать, отвлечь?

Слух уловил стрекот мотоцикла.  «Вернулся…   Да, у него же  се- годня уроки с утра».

Сергей вошел в кабинет, внеся запах выхлопных газов. Взглянув на мать, с его лица исчезла улыбка.

– Что случилось?

Вера Николаевна беззаботно улыбнулась:

– Ничего особенного, сынок, так… текучка.

Сергей присел на  диван напротив директорского  места, и,  подо- зрительно глядя в озабоченные глаза, негромко, но твердо, с укориз- ной произнес:

– Мам, никогда не пытайся  меня  обманывать. Я уже  «большень- кий». Что случилось? Почему ты молчишь?

Вера Ивановна вынуждена была признаться:

– Глава достал,- она указала взглядом на письмо.

Сергей развернул бумагу, скользнул взглядом по суконному текс- ту и усмехнулся:

– Я догадываюсь, кого он хочет поставить на твоё место. Только, обещаю тебе, этому не бывать. Если этот павлин возомнил себя хозяином жизни, то он, поверь мне, мягко говоря, заблуждается.

Голос матери задрожал:

– Этой школе я отдала все силы… Да что там силы – жизнь…

Ладно, Серёж, не бери в голову. Это мои проблемы.

Сергей решительно встал с дивана.

– Нет, мама, это наши проблемы. В конце концов, это проблема школы и я здесь работаю. Сейчас я не сын директора, а просто учитель, член коллектива. Это проблема школы и я постараюсь решить её по-своему.

-Это как? – мать заволновалась – Сергей, не вздумай ему угрожать, ты не знаешь, что это за деспот. Хитрый и изощренный.

-Знаю. Не беспокойтесь, товарищ директор, всё будет «тип-топ». Ну, надо же, язык не ворочается сказать «госпожа директор», к нёбу, подлец, прилип. – Сергей улыбнулся и прикрыл за собою дверь.

Он заранее обдумал всё, что будет говорить. Несколько раз про- крутил в памяти.

 

«Господин глава неблагополучного района. Понимаю, что вы всеми правдами и, главное, неправдами пытаетесь на место нашего директора устроить свою родственницу. И конечно же в нашем коллективе, как и везде есть ваши подпевалы. Вам мало того, что вы с дерьмом сровняли район? Вам нужно и из нашей школы сделать урода? Не слишком ли высоко летаете? Вы наверное не знаете, что чем выше поднялся, тем больнее падать? А падение я могу вам гарантировать. Я никогда и никому не позволю унижать  свою  мать.

Не доводите меня  до  крайних мер.  Я, знаете, в  таких  случаях, при

необходимости могу и по-мужски разобраться. Грубо, конечно, но с такими как вы без греха просто нельзя. И если вы меня плохо поня- ли, то я вам, честное слово, не завидую. Будет очень больно».

Сергей засомневался: «Ясный перец, для него всё это – «фуфель», морду этой падлюке  бить  я все равно никогда не стану. Что-то дру- гое надо придумать. Что?»

Ему никогда не приходилось иметь дело с чиновниками такого уровня. «Как взять его за жабры? Чего больше всего боится наглый чинуша? Потерять власть. Что может помочь? Компромат. Где его взять? Черт его знает. Я не Остап Бендер, и у меня времени нет. И возможностей никаких. Так что, надо включать мозги… Кто абсо- лютно уверен, что у меня нет никаких возможностей? Только я. Уже неплохо. Глава может  в этом  быть уверен?  Не факт. Сомневаться  всё равно будет. Можно попробовать блеф».

В «Канцтоварах» Сергей купил папку «Дело». Вложил в неё несколько тетрадей, завязал тесёмочки и озаглавил – «Ерёмин Сте-пан Михайлович».

 

На другой день Сергей сидел  в  приёмной  главы  администрации  района на мягком, кожаном диване. Изучая интерьер он, усмехнув-  шись, «восхитился»: «Как они себя любят! Мягкие ковры, импорт- ная офисная мебель, спокойное освещение. Опять же молоденькая, вся из себя секретарша-шатенка за компьютером. И это в одном из самых неблагополучных районов области.  Да, мож-но позволить себе . Особенно если эта красота за казённый счёт и под надёжным  прикрытием. Власть, одним словом».

Дверь кабинета главы распахнулась, и оттуда выскочил раскрас-невшийся мужчина лет сорока со вспотевшей плешью. На его лице бушевало негодование. В этом толстяке Сергей узнал директора элеватора. Мужчина, ни на кого не глядя, прошипев на ходу «с-с-скотина», вышел из приёмной, громко хлопнув дверью.  «Хам» – пояснила секретарша Сергею и разрешила  войти в кабинет «шефа».

Глава, Степан Михайлович, пусто глядя на очередного «ходока», устало, или может быть, изобразив усталость, спросил:

– Ну? Я вас слушаю…

Сергей в тон ему ответил:

– Только слушайте внимательно. Для вашей же пользы.

Глава удивлённо посмотрел на посетителя. Что-то знакомое показалось ему в этом уверенном, дерзком взгляде. «Где я мог его видеть?.. Не помню, ну- да, ладно»…

– Я слушаю вас, молодой человек.

Сергей, глядя на уверенную в себе личность, ответил, стараясь скрыть язвительность:

-Можно подумать, вы – старый дядя. Извините, я не бог весть насколько младше вас. Вам сколько?.. Ладно, видимо в этом кабинете вам не приходилось слышать подобные вопросы. Однако, смею заверить, я достаточно взрослый человек и, надеюсь , что так же обращаюсь не к пацану… Будьте так уж добры, Степан Михайлович, объясните, на основании чего вы позволяете себе издеваться над нашей музыкальной школой в лице её директора?

«Не старый дядя»  высоко поднял брови и  удивленнно спрсил:

– А ты кто такой?

Сергей обрадовано улыбнулся:

– Это хорошо, что мы переходим на «ты». Вижу, ты вспомнил, кто я такой. И я, Степан Михалыч, жду ответа. И желательно ясно- го.  Как ты уже понял,  спрашиваю от имени коллектива. Ну, и? Или «в зобу дыханье спёрло»?

Ворона, не долго думая, негромко, но с чувством каркнула:

– Кр-ретин… Пошел вон.

Неожиданно для себя Сергей, громко, от души, расхохотался.  Ему действительно стало весело. Он понял, что дальше особенно играть не придется.

Глава поднял трубку внутренней связи:

– Лариса, вызови  наряд милиции.

Сергей захохотал ещё веселее. Откашлявшись, спокойно сказал:

– Пока не явились твои подхолуйники, слушай сюда, самодержец. Здесь, – Сергей приподнял «Дело», повернув его лицом к главе, – все твои делишки. Кстати, только-что, отсюда выпорхнул не в духе якобы хозяин «Сельхозбанка». Каким именем он тебя наградил! Ладно, ему виднее. Тебе же хочу сказать, что каждый факт твоих ко- мерческих фокусов, говоря языком юристов, подтвержден подпися- ми свидетелей с их именами и адресами… Кстати, это еще не всё.

Сергей вынул из кармана коробку с компакт-диском.

– Здесь небольшая часть бухгалтерии банка. По случаю достал.  Знаешь, мне тебя  даже  где-то немного жаль. Так что, прощай. За- меть, я не говорю «до свидания». После того, когда тебя захомута- ют, ты вряд ли захочешь меня видеть.

Пока «Михалычь» соображал, Сергей, выходя из кабинета, добавил:

– Никогда не прощу того, кто попытается незаслуженно обидеть мою мать.

Из административного здании , Сергей успел выйти раньше, чем подъехал  милицейский Уазик.

 

Едва за Сергеем захлопнулась дверь, глава задумавшись вспом- нил, что совсем недавно уволился главбух банка. Уволился не до- бровольно. Степан Михайлович поднял трубку телефона. Уверенно набрал номер. После длительного зуммера в ухо врезалось ворчанье:

– Кто?

-Что??

– Я занят.

Михаил Михайлович нетерпеливо ответил:

– Своих не узнаешь? А еще начальник ОВД…  Слушай, Валера, слушай и запоминай. Значит так… Тебе, я надеюсь, знаком Орлов?

– Сергей? Конечно. Нормальный парень. А что?

– Что, что… Видимо, это ты у меня ненормальный.

– Слушай, Миша, у меня сейчас развод. Короче, что надо?

– Самую малость. Для тебя – просто хреновина… Нужно «зак- рыть» этого придурка.

После непродолжительной паузы майор нерешительно спросил:

– За что?

Глава занервничал:

– За что, за что… Я не знаю за что!.. Это  ты уж, как нибудь, сам придумай. Мне тебя, что ли учить! Или, может быть, ты забыл о беспроцентном кредите в моём банке? Не забыл? Так вот, пошеве-  ли мозгами. Если они у тебя не совсем еще отсохли. И отзови своих дармоедов. Вызов отменяется. И ещё. Тряхни моего бывшего бух- галтера. Короче,  проверь на вшивость.

Почувствовав замешательство на другом  конце  провода,  «шеф»

самодовольно усмехнулся и, поправив галстук, степенно, аккуратно положил трубку.

Но расчет Сергея оказался верным –  Веру Ивановну долго ни- кто не беспокоил. Правда вариант с бухгалтером был простым сов- падением.

 

7

Настоящих, в привычном понимании друзей у Сергея не было. Были приятели, знакомые, просто соседи, но друзей – никого. Сверстники были ему неинтересны. Их суждения казались ему мел-

кими, часто пошлыми. Что, впрочем, так и было.  «Оригиналов» ко-

нечно же, хватало, как и везде, но наш герой относился к ним с прохладцей. Впрочем, одиночество нисколько его не удручало. У него было много друзей на книжных полках. Книги он собирал с  раннего детства, сколько себя помнил. В своей комнате, называе- мой «кабинетом», он смастерил нечто вроде стенного шкафа для книг. Иногда, перелистывая страницы, он ненароком оговаривался, обращаясь к бабушке: «Мой друг Антон Павлович…  А это – мой строгий учитель, Николай Васильевич».

Бабуля поинтересовалась:

– Гоголь, что ли?

-Да.

-Как же ты можешь называть его своим учителем, если он-писатель – прозаик, а ты сочиняешь стихи?

Сергей улыбнулся:

– Прозаик? Да, но, по большому счёту, – поэт.

– Это как же?

– Да так.  «Мёртвые души» – поэма. А ты, бабуль, никогда не читала стихи в прозе, скажем, Тургенева? «О, великий, могучий русский  язык!.. Во дни невзгод, во дни тревог»… Ну, и так далее.

– Кстати, едет пожилой мужик на «Запордоне». Притормозил…

Сзади врезался в него «Мерс». Выходят два мордоворота из слегка покореженной иномарки. Накинулись на мужика:

– Ты кто такой?!

– Я?.. Я писатель… Прозаик…

– Про каких, на хрен, заек? Знаешь, сколько ты нам бабок дол- жен?»

Бабушке захотелось покрутить у виска указательным пальцем, но она сдержалась. Пощадила самолюбие внука. Однако, желая сменить тему, поинтересовалась:

– Серёжка, ты собираешься жениться?

Внук оживился:

– Бабуль, если мне не изменяет память, ты обещала нажарить пи-

рожков с картошечкой и печёночкой. Я не прочь бы, это самое… что ни будь  на зубок… Недурно было бы пирожочек затрепать,   или, на худой конец,  по коржику зубами постучать.

Бабушка рассердилась:

-Я спрашиваю, когда ты женишься!

Сергей «покорно» съёжился и тихохонько прошептал:

– Спрашивай… – И вдруг до неузнаваемости повысил голос:

– А если, бабуля, я и женюсь, то только  на твоих пирожках!

Бабуля махнула рукой:

– Баламут!..

К одиночеству привыкнуть не трудно. Просто нужно научиться извлекать из него пользу. У одиночества есть свои преимущества: никто не навязывается, ничто не давит на плечи, нет лишнего хомута, свободного времени – море!.. «Впрочем, здесь я погорячился… свободного  времени просто не может быть».  Сергей  вспомнил, как однажды он не смог удержаться от хохота, услышав по телевизору ответ Аллы Пугачёвой на вопрос, как вы проводите свободное время? Примадонна иронично усмехнулась: «Знаете, однажды на этот вопрос София Ротару ответила, что, мол, любит она с удочкой на бережку посидеть… Ну, а я люблю с ружьишком по лесу побродить».

«Неужели трудно понять, что у творческого человека просто быть не может свободного времени»? Или я себе льщу»?

Сергей задумался: «Интересно, как же в прошлом веке писали гусиным пером десятки томов сочинений, которыми мы восхищаем-

ся до сих пор? Ведь у писателей того времени не было компьютеров, автомобилей, ни, тем более, самолётов, а они всё успевали? Из Петербурга в Пятигорск на лошадях. Как? Почему же нам не хватает времени? Лично мне его катастрофически не хватает. Удивительно».

Как-то он сказал маме:

– Я вот о чем подумал… Раньше, как говорится, в старые «брежние» времена при проклятых коммунистах можно было пожаловаться, скажем, в райком, в райисполком. А теперь? «Кому повем печаль свою»? Раньше были «РАЙком», «РАЙисполком», а теперь «АДминистрацмя»… Не смейся. Раз уж мне приходится жить в это время, придётся приспосабливаться. Как там у Пушкина? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»? Я бы сказал, не «роковые», а «раковые». Впрочем, это не для твоих ушей.

 

Та-дах, та-дах, та-дах…

Как-то, ранним утром Вера Ивановна подкралась к кровати  Сергея и, теребя за волосы, спросила:

– Серёж, слушай, что я задумала… Ни за что не догадаешься… Хочешь, мы  с тобой поедем в путешествие?

– Куда?.. Зачем?..

– Сережа, мы поедем с тобой по «Золотому кольцу». Хочешь?

Сергей  зевнул, потянулся, стряхнул с себя сон и ворчливо полю-

бопытствовал:

– У тебя что, мошна распухла?.. А что это такое –«Золотое коль-

цо»?

Мама не обиделась:

– Невежда… Хочу проехать с тобой по святым местам. Поедем?

Сон как рукой сняло.

– Когда?

– Да хоть сейчас.

– Едем! – Сергей дурашливо запел: «Мы едем, едем, едем в далё-

кие края»!- и, соскочив с кровати, добавил:

– Рубаху только поглажу… И шнурки… Не возражаешь? Да. Еще

разбег возьму… Мам, ты это серьёзно?..

 

Прохладное, но ласковое утро проводило их  в  дальнюю  дорогу.

Владимир, Звенигород, Троицко-Сергиевская лавра, мужской мо-

настырь в  Санаксарах,  где  покоились  нетленные  мощи  адмирала Ушакова.

Перед поездкой Сергей не знал, как относиться к религии, но, по

возвращении сказал: «Всё-таки Бог есть. Теперь я в этом уверен. Аб-

солютно уверен».

В Москве Сергей сказал маме:

– Ты поезжай домой, а мне нужно еще кое – куда съездить.

Вера Николаевна насторожилась:

– Куда?

– На святое для меня место. Мама, скажу, когда вернусь. А сейчас не могу. Да, кстати, я сэкономил немного денежных знаков, но, если тебя не очень обременит, поделись, чем можешь.

Мама раскрыла отощавший кошелёк, вздохнула, оставила себе на

дорогу домой, отдав Сергею жалкие остатки.

– Бери, горе ты моё луковое. Когда тебя ждать?

– Честно говоря, не знаю.- слукавил Сергей, –  как получится.

А через несколько часов его рука обнимала надгробный камень, на котором было скромно высечено: «Александр Блок». Сергей лю-

бил творчество Блока и давно мечтал побывать на месте его послед- него приюта.

«Ну, здравствуй, Поэт… Я ведь тоже пытаюсь сочинять. Не будь слишком строгим. Приехал, чтобы кое-что прочесть  тебе. Слушай.

 

 

Мы спешим куда-то без оглядки

И болеем только о земном.

Пока дышим – всё у нас в порядке,

Но не вечен весь этот Содом.

 

В никуда летит бродяга-ветер

И текут холодные ручьи,

И снуют без дела по планете

Непоседы-болтуны грачи.

 

Им плевать, что поздно или рано

Их не будет больше никогда.

Получить своё от жизни надо,

А потом исчезнуть навсегда.

 

Мы пришли сюда, чтоб точно так же

Мир оставить, отболев свой срок.

Из пришедших, из живущих каждый

Будет там, где нет уже дорог.

 

Всё уйдёт туда – и свет и люди…

И за всем задвинется засов.

И никто грехи твои не будет

Измерять на чашечках весов.

 

Я не буду думать: взять, не взять ли

Что-нибудь с собой в промозглый мрак…

И никто не сможет доказать мне,

Что на самом деле всё не так.

 

На обратном пути Сергей заехал в Ростов. Захотелось  встретить- ся с приятелями. Алексей и Пётр (Лёха и Петька) знали, что он вер-

нулся из Армии. Когда Сергей учился в музыкальном  училище  они

делили с ним комнату на съёмной квартире. Ребята учились в строи-

тельном институте. В многомиллионном   городе  у Сергея  не  было никого ближе этих, всегда жизнерадостных  студентов  из  глубокой провинции. Из числа однокурсников он не находил ребят для обще- ния, а эти двое задорных мальчуганов пришлись ему  по  душе. Каж- дое утро они разъезжались по учебным заведениям,  а  вечерами  де-

лились впечатлениями и скромными, привезенными из деревни хар- чами. Уминая вареные яйца вприкуску с маринованными  огурцами,

подтрунивали друг  над  другом.  Например  Лёха,  глядя на  Петьку интересуется:,

– Мясо в зубах не застряло?

-…Мясо вредно…

– На спичку, поковыряй.

– Только не после тебя. Я брезгливый.

– Скажите, пожалуйста! Вы случайно не из графского рода?

– Не помню, но, видимо,  ты не далёк от истины.

– Скажите, пожалуйста!

–  Что ты, как Попка? Или других слов  не знаешь? Закончил лик-  без и сидишь тут чавкаешь, как  поросёнок…  Прекрати!.. Давно   не получал по загривку?

Лёха, нарочито скребя затылок, «мучительно» думает.

– По загривку?..  Слышь, Петь, а загривок – это что такое?   Что за часть тела? Я, знаешь  ли  в зоологии и анатомии не шибко силён.

Петя, вытерев туалетной бумагой губы,  иронично вздыхает:

– По-моему,  ты слаб не только в зоологии. И не только в пытало–

анатомии.

Леха округляет глаза:

– В чем же ещё?

– В коленях.

Хрустя огурцом, дружок похвалился:

– Зато в локтях о-го-го!… Хош  попробовать?

Оба друга смеются, как дети, а Сергей громко аплодирует и сове-

тует:

– Вам, пацаны, на сцене бы выступать.

Петя протяжно вздохнул:

– Э-э-х… Наша сцена – стройплощадка.

– Вас, что же, в шею туда загоняют?

– Да нет, сами так решили.

– Рассказывайте …

Лёха ударил себя по тощей груди и дурашливо пропел:

– «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

– Ну, да…  Прорабами  будете. Вернее, рабами своих несбыточ-

ных надежд. При  нашей-то власти.

 

Ещё  выезжая из  Москвы,  Сергей  позвонил Алексею  на    преж-  нюю квартиру и  удовлетворенно  улыбнулся, услышав, что оба при-  ятеля в Ростове. Готовятся к госэкзаменам.  Пять лет  учёбы  позади. Они  пообещали   встретить его на вокзале.

Привокзальная площадь встретила Сергея блестящей слякотью и

промозглым ветром. Но, увидев два улыбающихся лица, на душе по-

теплело.

– Серёга!

– Серый! Ну, здравствуй, дорогой.

– Дорогими бывают только подарки. Правда, иногда. Но, смею за- верить, – он дурашливо погрозил пальцем, – я далеко не подарок.

После рукопожатий и объятий ребята посовещались и, объединив

наличность, решили  отметить  встречу за  бокалами  пивка,  где – ни будь, за городом, в ближайшей  забегаловке.  О других напитках  ду-  мать не приходилось. В центре рынок бал запружен  дрянью .

 

В трамвае, держась за поручень, Сергей шепотом, чтоб не услы-

шали другие пассажиры, пропел ребятам:

«Поутру поёт петух,

Ночью – Пугачёва.

Водка будет после двух,

Ключ у Горбачёва»…

-Помните?

У пассажиров оказался  весьма  чуткий  слух. Некоторые из них негромко, сдержано засмеялись.

Алексей спросил:

– Сам сочинил?

Не имея привычки врать, Сергей признался:

– Нет. Не могу присваивать  чужие  перлы.  По  телеку   услышал. Это Михаил Ульянов на  своём  юбилейном  вечере  пропел  нашему

бывшему генсеку. Остроумно, не правда ли?

– Ага… Только с опозданием, – добавил Пётр.

Трамвай. Чудесный транспорт.  За какие ни будь  десять – пятнад-

цать минут шквал впечатлений. Сергей  с  детства  любил  поездки в электричках и в городских трамваях.

После очередной остановки ребята расположились на освободив-

шихся местах.

В вагон,  покряхтывая,  взобралась  не  очень  пожилая  женщина. Присев на свободное место напротив Сергея, она извиняющимся то- ном, поправляя непослушный пучок волос,  пожаловалась:

– Вот… Вчера вечером голову помыла, а  сегодня  волосы  во  все

стороны торчат…

«Интересно, – подумал Сергей, – очень интересно.  Кому  она  это говорит? Вроде бы вошла одна, без попутчика», – он непроизвольно

улыбнулся.  Некоторые  пассажиры  последовали  его  примеру.   На   очередной остановке тётка, в который уж раз пропела:

– Вот… Вчера голову помыла, а сегодня волосы во все стороны… торчат.

Старательно  сдерживая смех,  Сергей кашлянул в кулак и глянул на товарищей. Пётр, плотно сжав губы, беззвучно хохотал. Лёха, ка- залось был равнодушным. Позади него седовласый старичок  «кряк- нул» и  уставился  оловянными  глазами в пол.  Остальные  пассажи- ры  старательно  смотрели  в  окна, с интересом  взирая на  примель- кавшийся  пейзаж.  После  очередного «ну вот…»  Лёха  сладко заж- мурился, как мартовский  кот, и вытянул свои длинные  ноги на про- ход. Перед  выходящими  его конечности предупредительно поджи- мались. Наконец, завидев, что соседка  взялась  за сумку, Лёха  слад- ко  потянулся. Наткнувшись  на  шлагбаум, тётка  возмутилась:

– Это ещё что такое?!  А ну-ка,  подбери свои…  Развалился тут…

Пройти невозможно…

Лёха нарочито громко «пожаловался»:

– Вы знаете, вчера  вечером  ноги помыл, а сегодня, верите, во все стороны…

Дружный хохот не позволил Алексею произнести  ключевое  сло- во.

Водитель трамвая, не справившись с эмоциями, нажал на тормоз. Старичок похлопал Лёху по плечу:

– Ну, ты, парень, даёшь…

Парень изумился:

– Я? Я даю?.. Нет, дедушка, это она  нас всех достала.

 

Неожиданно Алексей толкнул Сергея локтем  и указал глазами на одного из пассажиров. Недалеко  от них  на  сиденье  развалился  па- парень  лет двадцати. Он был  очень  нетрезв.  С нагловатой  во  весь рот  улыбочкой  задевал  выходящих  и  входящих.   В  вагон  весело впорхнула  девушка со связкой книг в руках. Явно студентка.  Пьян- чуга протянул навстречу ей руку:

– Чувиха!.. Здесь  нет  свободных  мест! Присаживайся  ко  мне на колени! Я хочу, чтобы ты… Присядь ко мне… Может  понравится?

По его физиономии блудливо расплылась  сальная ухмылочка.

Пассажиры замерли. Никто не решался возмутиться вслух. Все они принялись старательно разглядывать через окна улицы, переул- ки.  Алексей не выдержал:

– Слушай сюда, ублюдок…  Если сейчас же не прикроешь свою

форточку…

Пётр уточнил:

– Поддувало…

…- Если сейчас же  не  заткнешься… Глянь  сюда,  видишь? – он показал кулак, поднеся его к посиневшему носу «ублюдка».

Петр показал свой, более мощный шатун.

Не остался в стороне и Сергей:

– Мне что, обнажить бицепсы?! Видишь кувалду?!

Пассажиры засмеялись. Обстановка была почти разряжена. Седо-

власый старичок восторженно произнес:

– Не ожидал, что в наше время еще есть  настоящие  мужики.  Ре-

бятки, вышвырните этого паскудного кота на ближайшей остановке.

Я бы и сам не прочь, но, знаете ли, возраст и здоровье не позволяют.

Уважьте ветерана, сынки…

Девушка с благодарностью посмотрела на «троицу».

«Сынки» переглянулись. Сергей обратился к старичку:

– Как вы сказали? « Паскудного»? Нет, я бы сказал «помойного».

И не кота а  котёнка. А ну-ка, чувак, поднимайся, оторви  от сиденья задницу, пока она у тебя не красная.   Сейчас для тебя будет станция «Конечная».

Лёха тронул парня за плечо:

– Тебе что, задать ускорение?

В вагоне одобрительно заулыбались и  закивали головами. Хотя

до этого упорно делали вид, что не замечают хамства.

Вдруг Пётр остановил расправу:

– Мужики, это будет похоже на экзекуцию, на самосуд. Разве мы живём не в правовом государстве?

Сергей, усмехнувшись, спросил:

– Я что-то не понял. Ты это  о  чём?  О каком  государстве  ты  чи-  рикаешь?  Может  быть, ты  только  сегодня  на свет вылупился? Ну, тогда,  с  днём рождения. Крылышки только не обожги.

Пётр упрямо настаивал на своём:

– Скоро будет «Кольцевая», там наверняка есть отделение мили- ции.

Алексей поддержал:

– Ты прав. Всё должно быть по закону.

Сергей безнадежно  махнул рукой:

– Делайте что хотите, а  я  умываю руки.  Только  вспомните, чем кончаются благие намерения. Закон, если помните… Короче, я  вас  предупредил. Да и потом зачем пацана сдавать? Оклемается, придёт в себя. Глядишь, ещё и пожалеет. Благодарить  ещё будет. Ну, пере- брал. С кем не бывает. Что ж теперь, повесить его за это? Тем более, вижу,  девушка уже простила его. Ведь вы его простили? Правда?

Студентка застенчиво улыбнулась.

– Да,… Извиняю ,.. С кем не бывает…. А вам, ребята, спасибо.

Сергей  задумчиво выдавил из себя:

– И потом, мужики, у меня недоброе предчувствие. Не то вы зате-

яли. Поверьте, не то.

Но Пётр был непреклонным:

– Серёж, у тебя с головой всё в порядке? Сдадим этого придурка  ментам. Я так решил… Мы так решили.

Сергей поинтересовался:

– Кто это «мы»? Ты что, за всех решаешь?

Пётр обратился к другу:

– Лёха, ты, надеюсь не против?

Леха вздохнул:

– Ну, ментам, так ментам. Согласен.

Сергей  не смог удержаться:

– Я на свой чердак пока не жалуюсь, а вот вы не представляете, во  что ввязываетесь. Пацаны, говорю серьёзно. Всё это, в лучшем случае, может выйти нам боком.

Лёха весело поинтересовался:

– А в худшем?

Сергей серьёзно ответил:

– Раком.

 

 

Трамвай остановился. Кольцевая. Сергей молча наблюдал, как

ребята приподняли успевшего придремать нетрезвого парня. Выво-

локли его из вагона. Петр при этом «заботливо» приговаривал:

– А ну-ка, чувачёк, шевели мослами… Вот так… Вот так… Моло-

дец.  Молодец! Ну-ка, еще один рывочек и мы у цели.

Целью  была дверь в «Отделение милиции». Она оказалась запер-

той. Вокруг – безмолвие.

Сергей кивнул головой на дверь:

– Господа законопослушники, обратите внимание…

Обшарпанная поверхность  двери  была  исписана  мелом  непри- личными словами.

Сергей  съязвил:

– Да, не шибко наши «органы» избалованы  уважением граждан.

Он откровенно захохотал. Потом заметил:

– Пацаны! С вашего «клиента» ботинки соскочили!  Оставьте  его здесь.  Думаю, в носках он далеко не убежит.

Алексей  поднял  один  ботинок, повертел его в руках и, сунув за-

пазуху,  пробормотал:

– Так будет  надёжнее…  Надо  ментов  найти, а то, не  дай  бог, этот  придурок на холоде окочурится.

 

«Менты» не заставили долго ждать. Рядом неожиданно заскреже- тал тормозами «жигулёнок» с когда-то синей полосой во всю грудь.

Молодой лейтенант, которого Сергей совсем недавно видел у себя в райцентре, радостно потирая ладонями,  соскочил  с  пассажирского сиденья. Небрежно прихлопнув  дверь, воскликнул:

– Оба-на!.. Неужели Орлов?.. Собственной персоной?.. Просто за-

мечательно… Ну, теперь тебе, дружочек, поверь, не отвертеться.

Сергей, усмехнулся:

-Только  не  навязывайтесь  мне  в  дружки. Уж чего-чего, а этого я не заслужил.  Избавь ради всего святого, если это  понятие вам из- известно. Хотя на этот счёт «меня одолевают смутные сомнения»…

Алексей заволновался:

– Товарищ лейтенант, вы не правильно поняли… Это мы хотели вас разыскать… Вот… притаранили вам клиента…

Блюститель правопорядка расплылся в улыбке:

– Что, по «фене ботаем»? А кто вы такие будете?

– Попутчики этому пацану. Он, видимо, «перебрал». Ну, мы и ре- шили его вам сдать…

Сквозь любопытную усмешку лейтенант начальственным тоном

поинтересовался:

– Так уж и «сдать»?.. А вы, драгоценные мои,  случайно  не  обоб- рали его?… Предварительно… Что это  у тебя за  пазухой?  Ботинок! Проходите, пожалуйста, ребятушки… Присаживайтесь…пока. М-да, дорогой наш стихоплёт…

Зажужжал диск телефонного аппарата.

– Алло! Степан Михайлович?.. Извините что так поздно. Да-да…

Ну, и как вы думаете кого?.. Совершенно верно… Конечно с полич-

ным. У одного из них ботинок из-за пазухи торчит.  Обобрали  чест-

ного гражданин. Ну и что мне с ними делать?..   Прицепом, так  при-

цепом. Как скажете.

Сержанты втащили в комнату пьяного парня. Лейтенант делови-

то  пошарил у того по карманам. Извлёк комок бумажных денег.

– Ого! Триста восемьдесят тысяч рубликов! Где остальные?

Ребята переглянулись.

– Какие «остальные»?

Сергей пояснил:

– Дело шьют… Что я вам говорил? Впрочем, можете успокоиться.

Ему нужен я . Вернее не ему, а его хозяину.

Сергей протянул лейтенанту руки:

– Надеюсь, гражданин начальник, вы от радости не потеряли на- ручники? Извините, что не называю вас «товарищем». Язык не по-ворачивается… Да, не совсем был прав Николай Васильевич, когда сказал, что в России есть только два зла.

Блюститель законности встрепенулся:

– Кто таков?.. Ну, этот,..  Николай Васильевич?

Сергей не смог удержаться от усмешки:

– Вы его не знаете. В силу ограниченности…  В России не  только

два зла – «дураки и дороги».  Есть  ещё  такие  вот  холуи.  Они тоже никогда не переведутся.

Из лейтенанта выползла сущность:

– Поосторожнее, артист хренов, здесь тебе не сцена.

Сергей согласился:

– Ага… Арена. Цирковая. Только на клоуна смотреть жалко. И по- том, обращайтесь к нам, пожалуйста, на «вы». Мы ни в чём не вино- ваты. Во всяком случае, я с вами свиней не пас.

Лейтенант язвительно, даже напевно произнёс:

– А вот здесь ты,..  то есть, извиняюсь, вы не правы… Я ведь могу повернуть дело, как это будет мне угодно.

– Тебе, что ли? – Сергей откровенно усмехнулся, – Холуй – не хо- зяин.

 

 

 

8

 

На суде, когда  Сергею предоставили «последнее  слово», его так и подмывало воскликнуть: «Да  здравствует наш  суд!  Самый  спра-  ведливый  суд в мире»! Но он  удержался,  догадываясь, что  это мо-   жет быть воспринято, как «неуважение к суду».  И без того  «четыре года усиленного режима». Каждому.

 

Найдётся  ли  на  свете  человек  способный  объяснить, что такое

сердце матери? Я за это не возьмусь, а лишь продолжу рассказ.

Не долго думая, Вера  Николаевна поехала в Москву за правдой –

добиваться пересуда.  Она  распечатала очередной конверт.

   «Здравствуй, дорогая  мамочка!  У меня  всё  нормально. Сейчас

потихоньку освоился со швейной   машинкой, скоро  буду  шить  по-

лучше, чем бабуля. Мне  «оказали доверие»  шить фартуки женские

для  набора  «Дамские узоры».  Пока, правда,  получается  неважно. Но время в работе  проходит  быстрее, поэтому  буду  работать  в  меру  сил,   по  возможности   больше.  Сегодня   среда,  начинается  фильм  «Место встречи изменить нельзя» по  телевизору.  Хоть ка-  кой –то  интерес. Мама, приезжай  обязательно на свиданье. Длин- ное могут дать только через  полгода, а эти полгода ещё  прожить надо. Вещи и рублей семьдесят денег нужно передать через  одного человека, потому,  что так  их  не  примут,  «не положено».   Когда приедешь, спросишь,  где  тут  вещевой  склад, на  складе  спросишь Мираба  (запомни Мираб),  отдашь  ему  вещи и деньги, можно кое-что съестного и скажешь, что это для Славы в 12-й отряд. О Сла- ве  я  уже  писал, это земляк.   Иначе никак нельзя. Бандероль тоже вышли и, главное, приезжай сама, мама!  Пиши, как можно  больше. Это так здорово – получать письма. Жить здесь можно, ведь чело- век ко всему привыкает, тем более я. Где меня  только  чёрт не  но- сил!  И занесло же  сюда.  Если  доживу  до  старости – будет  что вспомнить.  Курить  бросил, но  иногда  бывает,  чего греха  таить. Оно, может, и на пользу. Напсихуешься с машинкой  за смену, а  ве- чером  пара  сигарет  оказывает  «антистрессовое»   действие.  Со здоровьем всё почти в порядке. Как всегда насморк. А  в  остальном чувствую себя прекрасно благодаря «превосходной диете» на кото- рой нас тут держат. Жирок сошел полностью.  Мама, я  несмотря ни  на  что  надеюсь, что  скоро  выйду  отсюда.  Не  может  быть, что бы  всё  оказалось  тшетно.   Я верю  и  жду вызова на пересуд. Всё-таки есть же здравовыслящие люди в этой системе.

     Писать мне вроде больше не о чем. Сейчас пойдем на ужин, по-

том  фильм  посмотрим   и  спать . Мама, приезжай обязательно и пиши!

     Целую крепко. До свидания».

 

Кто бы  знал, сколько  физических и душевных  сил  сожгла  Вера Николаевна  ради  вызволения  сына из тюрьмы. И ей это удалось. А это и  не могло  ей  не  удаться.  Только  её  ноги  доподлинно знали,  сколько порогов пришлось им истоптать, чтобы достичь  цели.  Дос- тичь  невероятного, ни разу не уронив чувство правоты и достоинст- тва. Она вышла из, казалось бы, безвыходной ситуации с гордо  под- нятою головой.

«Сердце матери»… Что это?

Отправив маме письмо, Сергей записал на клочке истрепанной бумаги:

Моя страна – страна воды

И буйных птичьих перелётов,

Страна несбыточной мечты,

Больных теорий и расчётов.

 

Моя страна – страна вельмож,

Страна злодеев и тиранов,

Наивной веры, наглых рож…

Но велика – страна всем странам.

 

Моя страна – страна рабов,

Страна обиженных и падших,

Но на вопрос: «Всегда ль готов?» –

Сквозь нищету «Готов!» кричащих.

 

Моя страна – страна цитат:

«Весь мир насилья мы разроем…»

Здесь рядом пахарь и солдат,

И Бог и чёрт, и трус с героем.

 

Моя страна вся слёз полна,

Здесь плачут люди и берёзы.

Бесстрастна лишь одна зима,

Но по весне – всё те же слёзы.

 

Моя страна –  страна вранья,

Добро с жестокостью – родные…

Но всё равно она – моя,

И я такой же, как другие…

 

Та-дах, та-дах, та-дах… «Как заезженная пластинка»…

Сергей, в который уж раз, посмотрел на часы. «Скоро вокзал»…

Вспомнился «пересуд». Условный срок. Судья заявил: «Мы не

выносим оправдательных  приговоров».

На этот раз Сергей позволил себе не сдержаться:

– Благодарю   покорно,  господин  судья.  Вы, может быть,  ждёте, что я от избытка чувств шаркну ножкой ?..  Не дождётесь. Пойдём, мама, из этого продажного вертепа. Пусть изголяются над другими. Им не привыкать…

Адвокат одобрительно улыбнулся. Скрывая эмоции, он прикрыл лицо ладонями.

 

В посёлке  возвращение  Сергея  восприняли   по – разному. Кто с

удивлением, кто с одобрением. На лицах некоторых читалось: «Уго-ловник». Глядя на  осуждающие  физиономии,  Сергей  подбадривал себя  словами  Николая  Васильевича: « А начхать  я  вам на  голову, Иван Никифорович».

А душу, меж тем, царапало когтями всё семейство кошачьих.

«Да, известный вопрос, « что делать»»? Глядя на  согбенную  «ба- булю», Сергей на мгновение замер.  Но постарался  не  подать  виду. Еще заходя во двор, заметил, что нет  больше  Тузика.  Несмотря  на возраст, бабушка по прежнему суетилась у плиты.

После объятий Сергей заперся в своём кабинете.  Карандаш,  тет- тетрадь.

 

«Объяснить, рассказать не могу,

Как случилось, что всё изменилось.

От себя ли сейчас я бегу,

Или рою могилу навырост?

 

Надоело ходить по судьбе,

Как по острому лезвию бритвы.

Стал я думать чуть-чуть  о себе

И читал о спасенье молитвы.

 

Боги к этим молитвам глухи.

Как же раньше? Ведь кто-то же слышал.

Просто раньше хоть были стихи,

А сейчас их запас, видно, вышел.

 

Не в молитве спасенье, не в тьме

Тухлой мистики, будь она трижды…

Нужно помнить, что ты – человек,

Неприятности вытерпеть, выждать…

 

Но опять же, который уж год

Зарекаюсь терпеть, ждать и верить,

Я не помню такой случай, чтоб

Для меня не кончался потерей.

 

Разговоры о счастье – что бред,

Я назвал бы их проще простого:

«Разговоры о том, чего нет»,

Вот и всё, и ни лишнего слова.

 

Может, кто-то когда-то и жил,

Лба не хмуря и рук не марая,

Не скандалил и в морду не бил;

Только я этой жизни не знаю.

 

Ведь в моей, как в колоде большой,

Перепутаны начисто масти.

Но живу я – и всё хорошо –

В ожиданье грядущего счастья.

 

Только нет его, нет его, нет!

Ведь не видел его я, а может,

Я и есть настоящий поэт

С перекошенной злобою рожей?

 

Сергей закрыл тетрадь. Его по-прежнему красивое, мужественное

лицо покрылось печалью, которую он и не пытался  от  себя  скрыть.

Зачем?

«Почему я однолюб? Ведь  можно же  притупить  в  себе боль, за- зачистить острые  углы, отстраниться от увлечения,  как  это удаётся другим…  А я не могу. И предательство никогда не смогу принять».

Предательство было рыбьей костью в горле. Сергей знал, что Ма-

рине нелегко, наверняка  страдает и что  если бы  он  подал  ей  знак, она пришла бы к нему от когда-то, возможно любимого мужа, от его  бесконечных пьянок и разборок  с помощью  кулака.  Пришла бы  на цыпочках. Как  раз  этого  Сергей  и  не  хотел.  Ему были  противны

«цыпочки». В воспоминаниях задорно улыбалась его  прежняя,  гор- дая  девушка,  от которой сейчас почти  ничего  не  осталось. Угады-

вались лишь едва знакомые черты на безропотном лице.   «А ведь ей всего лишь двадцать шесть лет. Какого чёрта! Каждый сам выбирает себе дорогу. Перед ней моя совесть чиста. А то, что у меня душа  бо-

лит, что на неё  будто сто котов нагадило – это моё личное дело. Это моя боль. Прав был поэт: «…Я не люблю, когда  мне  лезут  в  душу,

тем более, когда в неё плюют».

А  остро заточенный карандаш выводил:

 

« Не тот высок, кто был всё время выше,

И  не упал, и крылья не сломал,

А тот высок, кто, будучи унижен,

Смотрел вперёд, и, не сложившись, встал

 

Не тот силён, кто Геркулес по виду,

Кто может сдачи за обиду дать,

А тот силён, кто мог простить обиду

И, раз простив, о мести не мечтать.

 

«Марина, я давно тебя простил, но быть с тобой рядом не могу. На это у меня сил не хватит,  несмотря на то, что часто я сам себе

враг.  Уж, извини, всему должен быть разумный предел».

«Была ли это ошибка с твоей стороны или просто глупость – мне неизвестно. Я знаю лишь одно: предавший  однажды  без труда пре- даст и в другой раз. Аксиома. Мне такой радости  не нужно».

Многие девчата, отмахиваясь от заботливых родителей, строили Сергею глазки, что нередко заканчивалось постелью. Некоторые за-  мужние так же пытались  овладеть  его  вниманием и телом, но Сер- гей решительно отстранял их от себя. «Испортив» девку, он никогда ничего не обещал. Предупреждал  сразу: «Ты нужна  мне  только  на одну ночь.  Физиология  требует. Хочется? Пожалуйста. Лишь бы у тебя  был паспорт. Сидеть в тюряге удовольствия  никакого».

Но сексуальные  разрядки не давали главного – любви. Её не бы- ло. В душе давно поселилось разочарование  и  безразличие  к  жен-

ским  вздохам. Словам он уже не верил. Нередко вспоминал чью-то,

понравившуюся ему фразу: «Для того, чтобы не разочаровываться –

не надо очаровываться». Очаровать его мог только утренний пейзаж за пеленой тумана над любимой рекой.  Сергею  не  хотелось, чтобы

ему вешались на шею.  Ему хотелось,  как когда-то, самому  стоять у калитки любимой девушки  и с нетерпением ждать, когда  же, нако- нец, скрипнут несмазанные петли. Но, как говорится, нельзя дважды

войти в одну и ту же воду.

Желанная  картина будоражила  воспоминания  о  Марине, на ко- торых он тщетно старался  не  замыкаться, пытался  на   юношеских мечтаниях и надеждах поставить дубовый крест. Но из его желаний мало, что получалось.

«Девушка меня предала. Жена так же может предать, примеров –

море разливанное… Даже друг может предать.  На этом  свете  есть только  один  человек, который никогда не предаст. Это – Мать. Что такое сердце матери?»

Сергей  попытался  вспомнить хотя бы  один  случай,  когда мама кому ни будь соврала. Сколько  он не  напрягал   память,   перебирал различные ситуации,  всегда выходила осечка. «А вот я могу и сбре-

хать.   Как  я тогда  Степана  Михайловича  обул!  Впрочем, это  был просто блеф. Хотя, может быть блеф – изощрённая форма лжи?»

Сергей вспомнил, что где-то, когда-то он  то ли  прочёл,  то ли  от кого-то слышал, как   в средние  века  одного  молодого  человека  за

какой-то проступок приговорили к смертной казни. Нетрудно  пред- ставить его томления. Завтра ему  отрубят  голову.  Бессонная  ночь, бессмысленные  размышления  о  вечности, которые  ничего  утеши- тельного не  добавляют  к  завтрашнему последнему испытанию. Он

полон сил и жажды жизни, которую завтра у  него  отнимут  в  угоду

любопытной толпе зевак. И ведь проступок  его был не Бог весть ка-

ким : подумаешь, провёл бурную  ночь с  любовницей  дряхлеющего   короля.   Мать  несчастного  ловеласа, говоря  современным языком, подала  королю апелляцию о помиловании, просила заменить смерт- ную казнь на любое другое наказание.  Вымолив свидание  с  сыном, она успокоила его: « Родной мой,  всё  обойдётся.  Я  попросила  Его  Величество помиловать тебя. Он обещал. Я буду в толпе зевак перед эшафотом… Если  увидишь у меня  в  руке белый  платок, знай,  что тебя помиловали и ничего не бойся. Тебя испугают и огласят приказ о помиловании.»

Отыскав среди любопытных зрителей мать с белым платком в ру- ке, молодой парень смело, с улыбкой облегчения положил голову на плаху. Только подумалось о палаче: «Какая же у тебя засаленная ру-

баха».

Через несколько мгновений его голова скатилась в  корзину,  пос-

ле чего была показана народу, поднятая  за  обрызганные кровью во- лосы. Мать обманула сына. Но это была  святая  ложь,  которая  про-

стительна только матери. «А я выручал мать. Тоже простительно».

 

Стук колёс о стыки  между  рельсами  вернул  Сергея  к  действи-

тельности. «Надеюсь, во мне  сколько  минусов – столько  и плюсов. Батарейка  заряжена.  Потрепыхаюсь».   На  часах  было  без  малого «шесть» утра. Рука нащупала в кармане карандаш. Вернувшись в ку- пе, стараясь не тревожить попутчиков, которым и спать-то  осталось всего – ничего, снова прилёг. Мысли вернулись в юность. Вспомнил стихи, которые написал в семнадцать лет  незадолго  до  выпускного вечера. Улыбнулся. «А ведь и сейчас написал бы  то же  самое. Вряд ли это получилось бы лучше, непосредственней, но смысл остался бы тот же».

 

«Здесь степи и лес, голубая река,

Здесь пахнет цветами и хлебом.

Деревья –  как люди, листвой шелестя,

Они прикасаются к небу.

Трава – изумруд, семь цветов светят в ней

Под ласковым, лёгоньким ветром.

Дорога вперед всё длинней и длинней

Петляет широкою лентой.

Камыш у реки, наклонившись к воде,

С ней мысли свои разделяет.

А солнце садится, свет меркнет везде,

Природа опять отдыхает.

Хочу я, чтоб лес, голубая река

Остались еще нашим детям.

Чтоб всё это не сокрушила война,

И не поглотил вечный пепел.

Сияй же, моя дорогая страна,

И будьте спокойными, люди!

Мы сделаем так, что войны времена

Уже повторяться не будут.

Россия, любимая мною всегда,

Прекрасная и молодая!

Тебя от врагов защищать буду я,

Тебе лишь удачи желая».

 

 

Грязный перрон встретил  Сергея  недружелюбно.  Нетерпеливые

пассажиры буквально вытолкнули его на мокрый асфальт.  Мало то- го,  что  зонтик  забыл, ещё  и  приходилось  подставлять голову под «манну небесную»  которая таяла,  едва  коснувшись земли.  Под но- гами, обутыми  в стильные  чёрные туфли  чавкало, хлюпало. В нос- ках чувствовался холод дождевой воды вперемешку  с  грязью.  Сер-

гей поёжился, взглянув на небо. « Облажной…  Обложили  меня, об- ложили»…

Вдруг лицо Сергея  прояснилось.  Мужественные  черты засвети-

лись  доброй  улыбкой.  Невдалеке  от себя, под навесом автобусной остановки он увидел маленького мальчика семи-восьми лет. За руку его держала мама. В другой  руке мальчика,  свернувшись  в  пушис- тый комочек, жмурился от тепла маленький серенький  котёнок. Ма- льчик что-то шептал ему,  ласково  улыбаясь.  На душе у Сергея  по- светлело. Глядя на беззаботное дитя, он подумал: « Когда-то и я мог так же улыбаться и умиляться. Когда это было»!

Это было не так уж и давно.  Просто  сейчас он  об том не  вспом- нил. Ранним майским утром  он  крутил  педали  велосипеда  к  сель-

ской пекарне за свежим хлебом. Проезжая мимо небольшого кустар- ника он заметил под ним  крохотного,  меньше  ладони  котёнка. Тот

был очень болен. Весь в коросте. Шерстка  местами вылезла, оголив розовое  тельце.  Котенок  не  подавал  голоса – сил не было.  Сергей присел на корточки, взял больного на руки.  «Что?  Выбросили?  Бе- долага. Повезло тебе, что не убили. Эх, люди…»  Домой  они  ехали вдвоём. Сергей улыбался, чувствуя за пазухой  Ваську. Лечил он его всевозможными мазями долго. Через два месяца Ваську было  не уз- нать. Васькой  он его назвал, как  и  кота  из детства, которого давно уже не было.

Глядя на мальчика, В голове  Сергея  промелькнули,  как  в  кино- кадрах годы детства и юности.  Вспомнились «бабуля» , пионерский галстук, Тузик, речка «Берёзовая»… Отстроняясь  от воспоминаний, он  намеревался отвернуться от чарующей картины, но вдруг застыл на месте. Серый комочек  выскользнул из  рук мальчика  на  мокрый  асфальт, по которому подъезжал к  остановке  автобус.  Мальчик по-  спешил за котёнком, поскользнулся и упал в грязь. Водитель автобу- са нажал на тормоз. Но было слишком поздно и скользко…

Раздумывать времени  не  было.  Раньше, чем  водитель успел ис- пугаться,  Сергей  всем телом бросился под  нависшую  над  мальчи- ком  гибель. Удар  бампера  пришелся  Сергею  в  голову.  Никто  из  стоявших  под  навесом   остановочной  площадки  не  успел  ничего понять, когда он вытолкнул ребёнка из-под  автобуса.

 

Сергей  не видел окруживших его людей.  Угасающий  взгляд  за- стыл на испуганном лице  мальчика.   И  вдруг  мальчик  улыбнулся. Сергей  попытался  улыбнуться в ответ, как будто хотел что-то  ска- зать. И  не смог.

Успел только подумать: «Живи, малыш…  А я, всё-таки, за дёше- во  себя не отдал…»

 

 

2016.