Дмитрий Беляев. Покаяние (рассказ)

     Анна Сергеевна или, как её называли  в небольшом  степном  посёлке, кто тётей  Аней, кто Сергеевной, кто просто Аней проснулась ранним февральским утром от тихого, но настойчивого стука в окно. «Кого принесла нелёгкая в такую рань?  Ну,  что  за  люди.  Три часа ночи …»

За окнами ещё с вечера  не  унимался  ветер.  Он – то подвывал, то  поскуливал,  а иногда  как  взревёт,  и  громыхнёт  каким ни будь куском жести  на крыше  сарая или забытым  у  порога  пустым  вед- ром, которым он не переставал играться, перекатывая из одного угла двора в другой.

Осторожно, чтобы не разбудить раньше времени мужа, она отки- нула одеяло и опустила ноги на пол. «Может быть показалось?   Или приснилось?».  Но нет – стук  повторился.  Чуть  было  не  споткнув- шись о приютившегося у догорающей печи серого мурлыку  Ваську, Анна Сергеевна, накинув на плечи тёплый  халат, прошла  на  веран- ду, поёжилась от нахлынувшей  прохлады, откинула крючок  и при -открыла  дверь. Ветер тут же, обнаружив щель, обдал её ноги  сухим снегом.

Под тусклым  светом  лампочки над  порогом, опираясь о палоч- ку, стояла согбенная  старушка, соседка – бабушка  Валя.

Анна Сергеевна удивилась:

     – Бабушка  Валя, что случилось?  Почему  в  такую рань? А ну-ка

быстрее в дом. Осторожнее, у нас ступеньки  высокие, – она, поддер- живая старушку за локоть, провела её на веранду.

Жалкий вид  соседки  согнутой  «в три погибели»,  её  дрожащие, сухонькие  ручки  и  взгляд  в  котором  застыла  мольба,   заставили  Анну  Сергеевну  отступить и развести руками:

– Да что с  вами? Бабушка  Валя, а ну-ка проходите в комнату,  не  дай  бог  простудитесь… Ветер-то какой на улице…

В  печной  трубе  завыло,  точно  сторожевой  пёс,  предчувствуя чью-то беду. То запоёт, то загудит в дуду  над  крышей, то  вдруг за-

хлебнётся, умолкнет, а затем, откашлявшись, засвистит как какой-то шаловливый герой из сказок о домовых и вурдалаках. Ухнет,  ахнет, взревёт так, что всё тело замрёт. И только догорающий огонь  в печи  утешает: тебе  уютно? Тепло?  А от остального просто отрешись,  не  поддавайся  страху.  Просто ветер хулиганит,  как  оторвавшийся  от родительской опеки  подросток. Только  и  всего.  Ну, заигрался. Ну, немного  нашкодил.  Подумаешь…

Бабушка робко вошла,  отложила  в сторону палочку, расстегнула давно истёртый, изрядно поношенный плюшевый полушубок, развя- зала пуховый  платок,  отдышалась  и тихо простонала:

     – Аня, мени  уже  всё  равно.  Сегодня я помру. Врэмя прыйшло, знаю.

Морщинистое  лицо задрожало и  сухие  глаза, которые давно вы- страдали  и выплакали  все  слёзы, смотрели с таким  отчаянием, что  Анне Сергеевне стало не по себе, даже жутковато. Такой она  не  ви- дела свою соседку никогда.

«Зачем она пришла  ко мне? Да еще в такую рань…»

Анна Сергеевна  была  в недоумении.

И вдруг произошло  непредвиденное. Старушка  опустилась  на  колени, упёрлась руками в пол и сипло прошептала:

-Аннушка, будь свидетелем и прости, если сможешь…

Анна Сергеевна оторопела:

– Тётя Валя, вы о чём? Да разве ж вы  были, когда  ни будь  предо

Читайте журнал «Новая Литература»

мной виноваты? Окститесь!  Что за  глупости? – она старалась  гово- рить  потише, чтобы  не  разбудить детей и  мужа. Ему скоро просы- паться, завтракать и на работу – в рейс.

Старушка  из  боязни, что  её   не  поймут, обхватила  дрожащими   руками ноги молодой женщины и  заторопилась:

– Аня, Анечка, я – великая  грешница… Сама знаешь,  у нас  в се- ле нымае ны церкви,  ны попа. Я откроюсь тоби. Ты у нас очень ува- жаемая. Не можу я  помереть без покаяния. Аня, попросы у Господа   для меня прощения,  –  старушка  застонала. Тоненько, обессиленно.

Анна Сергеевна  растерялась:

– Тётя Валя, с чего это вдруг вы засобирались  помирать?   Да вам ещё жить и жить…

Старушка помолчала, горько улыбнулась и тихо заговорила:

-Я ж тоби  кажу, шо  врэмя  прыйшло. Врэмя, Аня, прыйшло. Ме- ни, ведь, на днях уже  сто  вторый год пийшов. Я ж родылась в одын год  с  Лениным…  Та  и  жить  надоило…  Хиба  цэ жизнь?  Смэрти  нэ боюсь. Суда Страшного боюсь. Я ж не оправдаюсь перед  Отцом небесным  ны  чим.  А ты, я знаю, верующая,  православная, и  цёго  нэ скрываешь.   А  я,  Аня, хто  б  тильке  знав, всю  жисть  мучаюсь. Хочу перед смертью покаяться…  перед  Господом,  а  ты, Аня,  будь свидетелем.

Анна Сергеевна посмотрела  на  распластавшуюся  перед  ней  на полу соседку, и  у неё  сжалось  сердце: «А  ведь  действительно, ка- кая она старенькая. Ещё живые, но давно уже дряблые мощщи».

Но так уж устроен русский человек – он всегда старается подбод- рить даже безнадёжного больного.  И делает это всегда искренне.

И всё же Анне Сергеевне стало  неловко  перед  старушкой,  да  и вообще  в  этой неожиданной  ситуации  она не знала как себя вести.

Решила молчать и слушать. Старушка застыла  у босых ног соседки.

Бабушку Валю Анна знала  давно. Шутка ли – прожить напротив друг друга, через дорогу по улице  почти два десятка лет.  Скромная, добрая бабуля. Начиная с первых ласковых майских  дней, она  каж- дое  утро  присаживалась  на  скамейку  у своего  двора  и молча  си- дела до самого заката. Проходящих  на  работу  соседей  приветство- вала едва заметным кивком  головы.  Когда  полуденное  солнце  ос-  лепляло глаза, старушка прикрывала их  ладонью, встречая  идущих на обеденный перерыв всё  тем  же  едва  заметным  кивком  головы. Седые пряди волос серебром выскальзывали из под белого  платоч- ка с незамысловатым, выцветшим рисунком голубеньких цветочков.

Когда  Анна  Сергеевна  с  мужем и тремя  детьми  поселилась  в этом тихом посёлке, бабушка Валя довно уже была старенькой и  по утрам  просиживала  день-деньской  на  скамейке  у  калитки  перед своим двором. Казалось, что она  вечно будет там  сидеть.  Для  всех соседей скамейка и бабушка Валя были  неразделимы.  Завидев иду- щих в школу маленьких  детей,  она  оживлялась,  приостанавливала их и  угощала  конфетами, доставая  из  кармана  опрятного фартука. При этом смотрела на мальчика или девочку  с  удивительно  непод- дельной нежностью, как будто хотела  сказать  что-то  очень доброе, ласковое.  Думалось,   бабушка  нарочно   поджидала   детей,  чтобы угостить их скромным лакомством. В ту пору сельчане жили небога- то. Родители давали  своим детям  в  школу  по  пять – десять копеек на пирожки, которые  во  время большой  перемены  после  третьего урока приносили в школу работницы  сельской  столовой.  И, прохо- дя   мимо бабушки  Вали, дети знали, что получат кто  конфетку, кто пряник, испечённый  в  домашней  печи,  кто бублик.

Такой для всех была эта приросшая к своей скамейке  старушка с бесконечно добрыми, ласковыми глазами.

Бабушка жила со своей семидесятилетней  дочерью, для  всех со- седей – бабой Олей.  Баба Оля была старухой колоритной.  Вся такая крепкая, основательная.  Никогда не  болела.  А о больных говорила: «Робыть ны  хотять, ось  и  притворяются».  Угольный  шлак из печи по утрам  выносила  босиком,  раздавливая  лед  на  примороженных лужицах  возле  двора, и приговаривала: «Ух, як же-ш  и  гарно!».  И притаптывала босыми  ногами: «хруп-хруп, хруп-хруп…»

Бабушка Валя  очнулась, села  на  пол, попыталась  выпрямиться, что ей  не очень-то удалось, и,  не торопясь, дрожащим  голосом за- говорила:

– Цэ було давно, сразу  писля  войны.  Ох, Аня, моя  Ольга  була такой  гуляшей, шо  уси  за  спыной  называли её сучкой. С ким она  тильке ны якшалась. Мужик-то на фронте сгынув.

 

(  Родить   ребёнка  без  мужа,  или,  как  тогда  говорили  «нагу- лять, принести в подоле», было несмываемым позором. Это сейчас  современному  человеку  абсолютно  всё равно  или, как выражает- ся нынешняя молодёжь –  «по барабану» кто, с кем, когда, от кого, зачем и почему. А в то время… « О времена, о  нравы»!)

 

– Когда она забрюхатела, я заховала её от людэй  в нашей  хате на пивгода, пока она не родила. А у нэй уже  було  трое  деток от мужа.

Бабушка  Валя  замолчала.  Было видно, что  она собирается с ду- хом,  и что даётся ей это нелегко.

Анна Сергеевна заволновалась:

– А дальше?

– Дальше?.. Она родила раньше, чем я ожидала.  В той дэнь я соб- ралась  хлеб печь. Уже и ны помню як и  дэ  раздобыла  трохы муки, замесыла тисто,  растопыла печь…  С  дровами тоди тоже було туго. Сама знаешь, топылы  даже кураём.*  А  я разжилась  дровами.

Бабушка ещё раз тяжело вздохнула и продолжила:

 

 

* Курай – шаровидный бурьян «перекати-поле».

 

 

 

-Тилькэ  уложила  тесто в  формы – Ольга  закричала.  Мне приш-

лось принимать роды. Она ж рожала, чтоб никто ны бачив, никто ны знав.

Бабушка Валя не на долго задумалась. Было видно, как ей трудно  открывать мучавшую долгие годы правду. Анна Сергеевна повтори- ла:

– А дальше? Бабушка Валя, что дальше?

Старушка задрожала. Она снова обхватила  ноги своей  соседки и завопила:

– Я не знаю, шо со мной зробылось! Я хотила скрыть позор. Я… Я бросила ребёнка в огонь.  В печь. И даже не помню, мальчик цэ  був  або девочка…

Сказать, что Анна  Сергеевна ужаснулась – не сказать ничего.

– Как?! – она содрогнулась и застыла.

Старушка  молчала.  Она  казалась не живой.  А, может быть, она умерла уже давно? Кто знает…

В душе Анны  Сергеевны  взбудоражились, закипели  противоре- чивые  чувства. Как любящая мать троих детей  она  не  могла  пове- рить в возможность даже подумать о таком. Её сковал ужас. А перед ней  на  коленях  ползало  и  дрожало тело  всеми  любимой  соседки  бабушки  Вали и царапало босые пятки  молодой  матери старчески- ми, иссохшими  руками. И вдруг, этот скрюченный комок  плоти за- скулил в отчаянии,  как собачонка:

-Анечка! Попроси у Бога для меня прощения! Или хоть какого-то

послабления… Ведь теперь мне придётся вечно  гореть  в  той  печи.

Аня!  Если  б  ты  знала,  як  мени  страшно! Тодди  я думала, як  бы скрыть позор! Да лучше пусть був бы позор, чем такой грех.  Сегод- ня я буду стоять перед Господом… Шо я ему скажу? .. Аня, попроси для меня прощения… Попроси… Умоляю…

Ветер в печной трубе умолк и вдруг завыл с такой неистовой си- лой, как будто хотел чем-то пригрозить.

Старушка опустила голову и, обессилев, попросила:

– Анечка,  наложи  на  меня  крестное знамение… Господи, Отец наш небесный, смилуйся…

Анна Сергеевна много знала  о смертных грехах, но  о таком  она слышала  впервые.  Она помнила, что  Всевышний  может  простить  любой грех, если человек искренне  осознает всю его тяжесть, пока- ется. Но сейчас она растерялась.

Раскаяние  было  таким  искренним, что  Анна  Сергеевна  всё  же сложила три перста и окрестила седую голову с тихим шепотом:

– Не мне прощать… Бог простит…

 

На другой день бабушку Валю всей улицей провожали к послед- нему пристанищу.

 

По  мраморному лицу идущей за гробом  Анны  нельзя  было  уз- нать, смогла ли она   понять бабушку Валю и, тем более, простить?

Наверное, ответ знает только ветер.

 

 

 

     На этом рассказ можно было бы  и закончить, но…

     Более  двух  десятков  лет спустя  Анна  Сергеевна  с  немногими  соседями  провожала  в последний  путь теперь уже  бабу  Олю.  Не  переставая, лил  холодный  осенний  дождь.  Невольно   вспомнилось далёкое  февральское  утро.  Вспомнилось, что  младший  сын  бабы  Оли  умер в психиатрической лечебнице. Один из  внуков выбросился  с  балкона своей городской  квартиры  на  третьем  этаже, покале- чился и еще целый год пролежал в постели  без  движения  до  того, как  уйти на вечный покой. Теперь вот  и  бабу Олю  провожали  под  нескончаемым, нудным  дождем.  Отмесили  по вязкой  грязи  до са- мой  ямы залитой едва ли не до половины  желтой от  глины  водой.  Гроб пришлось  опускать  прямо  в эту муть.

     Всю  дорогу  от кладбища  к своему  дому Анну Сергеевну не  от- пускали мысли о простой, давно известной истине, что каждому из нас за всё приходится платить.

      Разница только в цене.

 

2018 .

    

 

 

 

 

 

                                 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.