Хочу поведать одну историю, не знаю, имею ли я на это право, но и не написать об этом человеке, просто не могу.
Я работаю в районной библиотеке, куда пришла по распределению после окончания института культуры, да так и осталась жить и работать в Ташкенте. Сначала работала просто библиотекарем, сейчас, заведующая этой библиотекой. Ремонт здесь не делали, сколько себя помню, а это без малого двадцать лет. Решили реставрировать некоторые издания ценных книг, ненужные выбросить, за эти годы набралось много хлама. Так вот, разгребая старые учебники, ненужные журналы и книги неизвестных авторов, я наткнулась на старую, пожелтевшую от времени рукопись. Ну, сказать рукопись, тоже будет неверным, скорее, толстая тетрадь, исписанная мелким, но красивым почерком. Не знаю, почему эта тетрадь привлекла моё внимание, наверное, надпись на ней, которая гласила, дословно: “Читать после моей смерти”…
Я отложила тетрадь в сторону, чтобы почитать её дома, в спокойной обстановке, муж был в командировке, дети у бабушки, так что мне никто не помешает этим заняться. С работниками библиотеки, мы провозились до самого позднего вечера. Уставшая и голодная, я наконец пришла домой. Приняв душ, потому что на работе было очень жарко и пыльно, я разогрела вчерашний ужин, и быстро поела, мои мысли занимала тетрадь. Наконец сев на диван и не включая телевизор, я открыла пожелтевшие листы старой тетради. Пишу дословно, лишь переписывая слова автора этой тетради.
Меня зовут Нодира, когда наконец найдут мою тетрадь, верно, меня уже не будет в живых, не хотела, чтобы мой род канул в небытие.
Я родилась в богатой семье, мой отец был баем, потомком Тимурлана, отец был очень гордым и честным человеком. Он имел огромные територии садов и виноградников, которые давали хороший доход, на него работали более ста человек. Жили мы в Ферганской долине, где природа была необыкновенно красива.
Отец, когда моя мама забеременела мною, очень хотел сына и имя ему заранее придумал, Нодир, так звали его деда, который был вхож к самому царю Александру в Петербурге. Но родилась девочка и мне дали имя матери Кокандского хана Худаярхана, Нодиры бегим. Позже, когда я чуть подросла, меня отец звал не иначе, как Бегимой. Я родилась задолго до революции, у отца был огромный дом, где отдельно жили женщины, отдельно мужчины, это были сёстры отца, его первая жена с дочерью, сын жил в мужской половине, мама и я. Нам прислуживали молодые женщины, привезённые отцом из горных мест, в мужской половине, слугами были молодые парни. Для меня это было самое счастливое время, мы игрались с сёстрами в саду, купались в хаузе, это такой пруд во дворе и учились, тоже отдельно от мальчиков. Была школа для девочек и медресе для мальчиков, хотя дети бедняков больше трудились на полях, вместе со старшими и учёба была для них непозволительной роскошью.
Старшая жена отца, никак не принимала мою мать, хотя она была тихая и скромная, бывало даже, что её жестоко избивали, но и тогда мама не рассказывала отцу, что над ней издеваются, не давая вздохнуть. Отцу говорила, что упала или ударилась, хотя, я думаю, отец ей не верил и верно догадывался, откуда у неё синяки и ссадины, просто не хотел в доме скандалов. Но однажды, маму просто отравили, сказав отцу, что она умерла сама, что-то поев, а может и сама не захотела жить. Отец конечно по-своему горевал, только без лишнего шума, маму похоронили. За мое воспитание взялась старшая жена отца и надо сказать, что относилась она ко мне, мягко сказать, хуже, чем к своим детям. А я терпела, может подсознательно боясь, что и меня могут отравить или просто однажды убить. Так мы и жили бы, наверное в достатке и спокойствии, если бы не революция в России, она перевернула всю нашу жизнь. Когда в наш маленький город пришли красные, отец поручил свою большую семью, преданным ему людям, а сам, сплотив вокруг себя отряд ихз более пятисот человек, ушёл в горы, как он сказал, очищать свою землю от красной нечисти. Я тогда, конечно, не совсем понимала, что происходит, только взрослые мужчины ушли с отцом, а женщины вынуждены были прятаться. Отец возглавив банду басмачей, стал именоваться не иначе, как Курбаши Нурали. Его боялись и уважали, за ним шли. Вышел указ о конфискации имущества богачей и их раскулачивании, так наша семья в одночасье потеряла всё. Конечно, у отца были спрятаны и золото, и драгоценности, я видела у него даже кинжал из золота с золотыми ножнами в драгоценных камнях, но где всё это, я не знала. Началась настоящая война между басмачами и красными, как тогда говорили. На поимку Курбаши Нурали и разгром его банды, были брошены огромные силы. Потом уже нам сообщили, что отца всё-таки поймали, через много месяцев погони и травли, а на рассвете его расстреляли, без суда, просто вывели в поле и расстреляли вместе с его людьми. По завещанию отца, его люди тайно переправили его старшую жену, её дочь, меня и их маленького сына под Ташкент, в маленький городок Гулистан, где мы могли укрыться у дальних родственников. Правда, также тайно, нас навещали оставшиеся в живых люди отца, фанатично преданные ему и привозили одежду и провизию. Жена отца, привыкшая жить богато и сытно, надевая каждый день новые наряды и меняя драгоценности на руках и шее, как-то сразу постарела и погрустнела, потеряв всё. Задолго до смерти, отец распорядился тайно вывезти нас в Гулистан, так как в те неспокойные годы, семьи главарей тоже расстреливали, вплоть до детей, поэтому люди, которым отец всецело доверял, придумали хитрость. В паровозе, который шёл в Ташкент, нас закопали в уголь, дав камыши, чтобы мы, положив их в рот, могли хоть немного дышать, иначе расстрел, выбора не было. Так мы и добрались до родственников, но и там мы всегда жили в тревоге. Были и такие, которые могли донести на нас, нельзя было разобрать, где друг, а где враг, об отце мы узнали много позже. Что делать? Ни дома, ни средств к существованию, правда, родственники нам помогли, выделили небольшую постройку во дворе, но нужно было жить дальше. Стабильности не было, не было и надежды на лучшее, многие просто умирали от голода, в стране был хаос. Шли массовые агитации о вступлении в колхозы, говорили, что в одиночку не выжить, при этом, отбирая последнее. Всё колхозу! Лозунги “А ТЫ ВСТУПИЛ В КОЛХОЗ?” висели на каждом шагу. В России произошёл раскол, меньшевики, большевики, нэпманы, поди разбери, кто есть кто. Многие бежали за границу, чтобы спастись от смерти, многие были брошены в тюрьмы, многие расстреляны, начинались голодные годы…Опять лозунги “Хлеб голодающим Поволжья!” – слышались отовсюду. Ходили по домам, обыскивали амбары и подвалы, лишнее зерно уходило…куда? Мы не знали. Правда, летом и осенью мы питались фруктами и овощами, хлеба не видели месяцами, не говоря уже о мясе. Остались лишь воспоминания о той жизни, когда мы были сыты, ели горячие лепёшки из тандыра(глиняная печь) жареную баранину, ведь отец часто резал барана для большой семьи. Даже во сне снился хлеб, недоедание свело в могилу и жену отца, и её младшего сына. Меня и мою сводную сестрёнку, родственники попросили уйти.
– Самим есть нечего, – коротко объяснили нам.
И мы ушли в никуда. Таких, как мы, голодающих и бездомных детей, было множество, с тяжёлым положением в стране, о детях порой просто забывали. Мы с сестрой тайком сели в поезд, мне тринадцать, ей одиннадцать, просто нас гнал голод. Но из поезда нас, как котят, выбросили на первой же станции. Мы хотели поехать в Ташкент, думая, что в большом городе может найдём поесть. Дальше, мы шли пешком по железной дороге, изредка подходили к близлежащим домам и слёзно просили  дать нам поесть. Кто-то, сжалившись, давал варёный картофель, кто-то просто помои, после вымытой наспех посуды. А чаще, мы находили на полях, после собранного урожая, ботву от моркови и если повезёт, даже саму морковку. Хотя урожай собирали тщательно, не оставляя и ботву, шедшую на корм скоту или даже в пищу. Жаловаться и плакаться было некому и мы с сестрой, шатаясь от голода и усталости, добрели до Янгиюля и решили зайти в городок.
– Может повезёт поесть, – сказала я, обнимая сестру, у которой были синяки под глазами и она, уже совсем обессилив, не могла идти.
Пройдя через железнодорожное полотно, мы оказались возле больницы, там какая-то женщина вывешивала постиранные белые халаты и бинты.
– Тётенька, здравствуйте. Мы очень хотим кушать, пожалуйста, хоть что-нибудь дайте. Моя сестра может умереть, видите, она еле стоит на ногах, – взмолилась я, а из глаз лились слёзы.
– Ах, горемычные вы мои! Давайте, проходите, я вас накормлю, – сказала сердобольная женщина в белом халате.
Она провела нас в здание больницы, прямо на кухню, откуда шёл запах еды. Мы были очень грязные, одежда на нас порвалась и износилась, но разве мы думали об этом, когда голод доводил до потери сознания?
– Садитесь, я вам супа налью, – сказала женщина и прошла за стенку, где видимо и готовили еду.
Через пять минут, она вынесла нам две тарелки супа и по маленькому кусочку хлеба. Хлеб, с жадностью, мы проглотили сразу, затем выпили и суп, который был хоть и без мяса, но вкуснее, я никогда в жизни ничего не ела. Пока мы ели, женщина сидела рядом и подперев рукой подбородок, качая головой, плакала. Доев суп, сестра как-то странно посмотрела на меня, сильно побледнела и упала под стол. Я нагнулась над ней, чтобы помочь встать, но она была без сознания. Женщина в белом халате тоже нагнулась, а потом, видя, что сестра не приходит в себя, подхватила её на руки и унесла. Идти за ними, я побоялась, что-то мне подсказывало, нужно сидеть и ждать. Я ждала больше часа, видимо, поев, я задремала, положив голову на руки, когда почувствовала, что меня тронули за плечо. Открыв глаза, я увидела перед собой ту женщину в белом халате. Стоя надо мной, она плакала, а я, ничего не соображая, молча смотрела на неё.
– Крепись, девочка…твоя сестра умерла, – тихо сказала она.
Я, не совсем понимая её слова, смотрела на нее и молча плакала.
– Что же мне теперь делать? Ведь я осталась совсем одна, – придя в себя, сказала я.
– У твоей сестрёнки был брюшной тиф, удивительно, как она вообще дошла сюда. Долго голодая, она, поев, спровоцировала внутреннее несварение, – сказала женщина, только я ничего, из сказанного ею, не поняла.
– А ты оставайся, как тебя зовут? – вдруг спросила она.
– Нодира, – ответила я ей, не веря своим ушам.
– Правда? Я могу остаться? И Вы будете мне давать кушать? – спросила я.
– Да, Нодирочка, голодной ты здесь не останешься, будешь помогать мне, чем сможешь. Меня зовут тётя Рая, я тут санитаркой работаю, – ответила она.
И я осталась…в больнице мне отвели место, где хранили постельное бельё, поставили раскладушку, только я туда заходила лишь спать. Целыми днями, я помогала тёте Рае. Мыла полы, выносила судна за тяжёлыми больными, чистила картошку, мыла посуду. Но главное, я была сыта, а в голодные двадцатые годы, это было важно. Выживали немногие, эпидемия брюшного тифа, как мор, забирала людей. Уж не знаю, как я не заразилась этой болезнью, которая проходила с адскими болями в животе, но видимо, Всевышний продлил мой час. Да и тётя Рая протирала мои руки спиртом, после того, как я тщательно их мыла. Так прошли осень и зима. Ранней весной, участились налёты бандитов, было очень страшно. В больнице, от тяжёлых ран умирали люди, мне, девочке, которой едва исполнилось четырнадцать лет, видеть такое, было очень тяжело. Крики о помощи из-за сильных болей от ран и болезней, ещё много лет стояли у меня в ушах. Однажды, поздней ночью, когда в больнице все спали и было более-менее тихо, ворвались люди с лицами, перемотанными платками и трудно было разобрать, кто они. Только я, затаившись, сидела в своей комнатке, где хранились матрасы и подушки, стиранные простыни и наволочки. Спрятавшись между чистым бельём, будто сработал инстинкт самосохранения, сама не понимаю почему, я затаилась. Раздались выстрелы и крики, стон и проклятья, а минут через сорок, наступила тишина, но выходить из своего убежища, я всё ещё боялась. Только, когда наступил рассвет, от страха так и не уснув, я тихонечко выглянула в коридор и то, что я тогда увидела, навсегда врезалось в мою детскую память. Стены были измазаны кровью, стоял мерзкий запах и на полу лежали люди в странных позах, все они были мертвы. Просто зарезаны, даже не зарезаны, а разрублены на куски. Жестокость этих душегубов, не укладывалась в моей юной, несмышлёной голове. Бочком, чтобы не наступить на части валявшихся тел, я прошла по палатам, но в живых никого не было. Даже тяжелобольных, немощно лежавших в постели, не пожалели. Я судорожно стала искать тётю Раю, бедная женщина лежала на кровати в дальней палате, она лежала на теле больной женщины, будто хотела прикрыть её собой. Обе были изрублены саблями. Зашатавшись, я кое-как вышла на улицу, меня очень сильно тошнило. Я долго стояла, нагнувшись, меня страшно рвало. Перед глазами стояли беспощадно изрубленные тела, запах крови и смрада. В живых не осталось никого, ни врача, ни двух медицинских сестёр, ни санитарок, вместе с тётей Раей, ни больных, ни раненых, ни даже старого сторожа, Эркин акя. Идти куда-то, я боялась.
– Вдруг наткнусь на бандитов? – судорожно думала я и от страха, у меня зуб на зуб не попадал.
Да и ранней весной, рано утром было ещё прохладно. Я тяжело опустилась на крыльцо у входа в больницу и заплакала, я не просто плакала, у меня началась истерика. Сколько это продолжалось, я не помню, но сидя так, я уснула, укутавшись в байковое одеяло. Меня разбудил шум остановившейся машины, это была малолитражка двадцатых годов. Я вскочила с места и прижалась к стенке, наверное, вид у меня был устрашающий. Из машины вышли двое мужчин, в кожаных, длинных плащах и кожаных фуражках. Они подошли ко мне.
– Ты кто? Что ты тут делаешь? – спросил один из них.
Запинаясь, я кое-как рассказала, что произошло здесь ночью. Немного помолчав, тот, который задал мне вопрос, опять спросил:
– Ты их видела, девочка? И как ты осталась жива?
– Я только видела…на лицах у них были платки и были они в чапанах и тюрбанах. Я спряталась между бельём и они меня не увидели, – ответила я.
Мужчины прошли внутрь больницы и долго не выходили, а когда они наконец вышли, лица их были бледные и угрюмые.
– Ты поедешь с нами, здесь тебе оставаться опасно, эти изверги, наверное, сюда уже не вернуться, но и тебе одной здесь делать нечего. Возьми свои вещи, если есть, мы пока отвезём тебя в участок, а там посмотрим, – сказал один из мужчин.
Я возражать не стала, закрыв рот и нос косынкой я прошла в комнату, где пряталась и взяла узелок, в котором были платье и обувка, что мне дала тётя Рая. Мы быстро доехали в областной центр. Из участка направили людей с телегой, запряжённой лошадью, для того, чтобы собрать трупы и похоронить на кладбище. Им пришлось разгребать всё это до позднего вечера. Меня в участке накормили кусочком хлеба и чаем, потом разрешили поспать на диване в кабинете. Они ждали начальство из Ташкента, которое должно было прибыть утром следующего дня. Измождённая и напуганная произошедшими ночью событиями, я крепко уснула. Вечером, пришёл тот же мужчина, который привёз меня в участок, я поняла, что он начальник этого участка.
– Проснулась? Пошли за мной, – сказал он.
Я молча вышла в коридор, закрыв дверь кабинета, он вышел следом за мной. Узкими улицами, мы дошли до его дома, он тихо постучал в низкую дверь, нам открыла молодая женщина, видимо, жена начальника.
– Ассалому аляйкум, Мурад акя! – поздоровалась она.
– Ва аляйкум ассалом, готовь ужин, Саида, голодные мы, – ответил Мурад акя.
Саида быстро побежала в дом и захлопотала на айване (терраса). Дом был маленький, всего две комнатушки и айван, да и двора почти не было, так, сотка-полторы. Мне налили маставу, я страшно проголодалась, не было ни хлеба, ни мяся, но был суп, похлёбка из сечки. Но это была еда, о которой многие и не мечтали. Мне постелили на айване старую курпачу,  дав ватное одеяло и я легла спать, только до глубокой ночи, сон не шёл, перед глазами стояли изрубленные тела и в носу стоял запах крови.
Ночь прошла в бреду, мне снились тела изрубленные на части, запах и кровь повсюду. Проснулась вся в холодном поту, видимо кричала, потому что открыв глаза увидела Саиду, она склонилась надо мной.
– Что с тобой девочка? Ты так кричала, может болит что у тебя? – участливо спросила она.
Не понимая, где я нахожусь, я посмотрела на неё и покачала головой. Язык присох к нёбу и в горле пересохло, я не могла ей ответить.
– Да ты вся горишь…Мурад акя? – позвала она мужа.
Я села и огляделась вокруг, дом был беден, но чисто убран хозяйкой, уютно располагая к себе.
– Воды можно? Пить очень хочу, пожалуйста… – проглотив слюну, хриплым голосом, наконец попросила я.
Саида зачерпнула из оцинкованного ведра в кружку воды и подала мне.
– Спасибо Вам, – ответила я и взяв кружку из её рук, залпом выпила.
Пришёл Мурад акя, он был уже одет.
– Пойдём, чаю попьем, – предложил он мне.
– Да у неё жар, может пусть отдохнет сегодня? Я ей чай сюда принесу, – сказала Саида.
– Ладно, пусть и сегодня у нас побудет, а я ей бумагу напишу и завтра решим, что делать дальше. Тебя как зовут? Фамилия твоя и год рождения нужны, ведь у тебя нет никаких бумаг, удостоверяющих твою личность? – спросил Мурад акя.
Его слова с трудом доходили до меня, я просто покачала головой.
– Ладно, попей чай, отдохни, я в обед загляну, – сказав это, молодой человек ушел.
Саида пошла за ним, видимо покормить его и проводить на работу. Я опять легла, голова была тяжёлая и подташнивало. Вскоре пришла Саида, неся в руках маленькую лепёшку и чай в косушке.
– Поешь немного, тебе легче станет, – предложила она.
Я привстала и облокотилась о стенку айвана. Саида поставила чай на пол, а лепёшку дала в руки, она была ещё тёплая, видимо хозяйка недавно испекла в тандыре. Выглядела Саида, лет на восемнадцать, невысокого роста, худенькая с типично азиатской внешностью. Чернобровая, с большими, карими глазами. В широком платье узбекского покроя, с ситцевым платком на голове, но за спиной две длинные косы, ниже талии.
– Как же я давно не ела таких лепёшек, – откусив кусочек душистой мякоти, сказала я Саиде.
– Да, ешь на здоровье, – улыбаясь ответила она.
Я старалась есть понемногу, чтобы растянуть удовольствие от вкуса хлеба и запивая горячим чаем, я чувствовала, как по телу разливается тепло. Поев и выпив чай, я снова уснула, видимо стресс полученный накануне, здорово меня напугал, почувствовав безопасность я расслабилась. Но проспала не так уж долго, поднявшись с курпачи, я умылась в арыке, протекавшем под дувалом двора. Там же был построен из глины самодельный очаг, в виде мангала, где хозяйка готовила еду, но в казанчике кипела вода. Вытерев лицо и руки о подол старенького платья, я зашла в дом и сложила курпачу на айване, где спала. Саида возилась на кухне, впрочем комнату, которая являлась, как бы сейчас сказали залом, была совсем крохотной, она служила и местом для обеда и кухней. Женщина делала тесто, раскатав его она начала лепить пельмени с картофельной начинкой, я подошла ей помогать. Быстро справившись с работой, Саида сложив пельмени на ляган (блюдо), пошла их варить. Накрыв стол скатертью, она выложила из казана пельмени в эмалированный ляган и поставила на хантахту. Вскоре пришёл Мурад акя, ели молча. После обеда мужчина взял лист бумаги и карандаш из плоской сумки, которую он носил всегда с собой.
– Ну, давай я запишу твои данные, чтобы оформить на тебя документ, – сказал он и посмотрел на меня.
Я мямля стала ему говорить…
– Имя у меня Нодира, фамилия Ахрарова, папу звали Нурали. Родилась я наверное в десятом году, число не знаю, – отвечала я ему.
Мурад акя всё записал и ушёл опять на работу. Убрав со стола, Саида села рядом со мной на курпачу.
– Значит Ахрарова Нодира ты? – спросила она.
– Да, – кивнув головой, ответила я ей.
– А родные у тебя есть? – снова задала она вопрос.
– Нет, никого нет, все умерли, от голода и болезни, которая тиф называется, – заплакав, сказала я.
– Не плачь, сейчас время такое, говорят в России гражданская война началась, а это опять голод, разруха, смерти, хорошо у нас с Мурад акя нет детей, это он мне сказал. Его сюда из Ташкента работать направили, здесь мы поженились, мои родители тоже умерли. А вот мама Мурад акя живёт в Ташкенте, мы хотим её к нам привезти, что ей одной в городе делать, верно ведь? – спросила Саида.
– Конечно, надо жить вместе, – кивнув головой, ответила я.
К вечеру пришёл хозяин, Саида накрыв на хантахту, села рядом.
– Ну вот, как и обещал, я принёс тебе бумагу, – устало сказал он.
– Решено ликвидировать банду басмачей, уж очень они распоясались, свирепствуют гады! Не жалеют ни детей, ни женщин, ни стариков. К нам направлен отряд для этого, так что мне придётся с ними пойти, а ты Нодира, поживи пока у нас, чтобы Саида одна не оставалась. Вернувшись, я займусь тобой, наверное в детский дом направим тебя. Тебе учиться надо, читать и писать хоть умеешь? – вдруг спросил Мурад акя.
– Да, умею, я же училась, когда жила с отцом, – ответила быстро я, чтобы мужчина не спрашивал, кто мой отец.
Но он не спросил, будто знал обо мне всё. Ранним утром Мурад акя ушёл, его не было два дня, пришёл он поздно ночью. Я видела, как Саида переживает за мужа, боясь, что его могут убить. Но он вернулся, только раненный, сабля басмача прошла по груди, но рана оказалась неглубокой.
– Наконец то Вы пришли! – обрадовалась Саида.
На улицах было беспокойно, на лицах людей, снующих туда-сюда, была тревога.
– Война говорят, Гражданская какая-то. Это что значит? Нас тоже это коснётся, или обойдёт стороной? – слышалось ото всюду.
На утро, мы с Мурад акя пришли в участок, он взял там какие-то бумаги и мы вышли на улицу. Там ждала машина, та, что приезжала в больницу.
– Садись, поедем в детский дом, – коротко сказал он и я послушно влезла в машину.
Старое, обшарпанное здание, в которое мы зашли, казалось вот-вот рухнет. Тёмные коридоры, неприветливо встречали нас. Мы зашли в кабинет в конце коридора, за столом сидела полная женщина, с лицом в маленьких дырочках, как бывает после оспы. Она мне почему-то совсем не понравилась.
– Здравствуйте Фатима Эргашевна, вот девочка, о которой я Вам говорил, – сказал Мурад акя.
– Ааа…Муроджон, проходите, я ждала Вас. Как девочку зовут? – спросила она.
– Вот её документ, её зовут Нодира, близких родственников у неё нет. Мы нашли её в больнице, наверное слышали, где бандиты всех порезали…гады! – сурово ответил Мурад акя.
– Да, слышала, об этом до сих пор на улицах судачат, столько людей зря погибло, жаль…а бандитов поймали? – спросила Фатима Эргашевна.
– Обезвредили, вчера только, – ответил Мурад акя.
Фатима Эргашевна оказалась очень добродушной и ласковой женщиной, что значит первое впечатление обманчивое. Взяв бумагу из рук Мурад акя, она внимательно прочла её и положила в папку.
– Ну я пошёл, дел много. До свидания. Пока Нодира! – попрощавшись и со мной, он ушёл, оставив меня в детском доме.
Таких как я сирот, здесь было человек пятьдесят, от семи и выше лет. Мне показали кровать, на которой я буду спать, класс, где буду учиться. Только теперь учёба была не отдельно от мальчиков, просто распределена по классам. Кормили нас в основном овсяной кашей и супом из сечки. Картошку и лук мы чистили сами, рабочих рук не хватало. Женщин, как обычно на работу мужья и отцы не отпускали, а мужчин осталось совсем мало, иные в банде погибли, другие работали на погрузках и на поле. Да и учителей было всего четыре человека, вместе с Фатимой Эргашевной. Немного попривыкнув, я подружилась с девочками из класса. Так прошло четыре года, те годы были очень трудными для страны, голод и болезни уносили много жизней. Скудный урожай переправляли в Москву, оттуда голодающим республикам, самим доставались крохи. Потом сообщили, что умер Ленин, объявили траур по всем республикам. Я видела, как плакали люди на улицах, но не совсем понимала, почему, Ленин далеко, какое он отношение имеет к нам. Да, в школе учили, что Ленин вождь революции и он даст нам светлое будущее, что совсем скоро не будет ни бедных, ни богатых, будет равенство и мы верили в это. В восемнадцать лет, я решила поехать на Родину, увидеть ещё раз свой дом, где выросла, посетить могилу матери. Сев на поезд, шедший до Ферганы, я доехала до станции и пересела в маленький автобус, который проходил возле моего района. Всё было по прежнему, ничего не изменилось, только в нашем доме расположился сельсовет. Немного постояв, я зашла к соседям, хотела расспросить про отца и спросить, где находится кладбище. На стук в дверь, вышла старая женщина и спросила, что мне нужно.
– Здравствуйте, тётя Назира, Вы меня не узнаёте? Это я, Нодира, дочь Нуралиакя, – сказала я.
– Нодира…проходи в дом, – быстро сказала тётя Назира и оглядевшись вокруг, быстро закрыла за мной калитку.
Мы сели во дворе, на глиняном топчане.
– Я вот теперь узнала тебя дочка. Твоего отца убили, хороший был человек, земля ему пухом. Помогал бедным, никого в беде не оставлял, – задумчиво говорила тётя Назира.
От неё я узнавала много нового и хорошего о своём отце.
– А ты выросла, на улице увидела, не узнала бы. На отца похожа, красивая стала. Ваш дом конфисковали, теперь там сельсовет, видела наверное. А сюда зачем вернулась? – спросила женщина.
– Скучала по дому, могилу матери и если получится, могилу отца хотела навестить, – ответила я.
Тётя Назира внимательно на меня посмотрела.
– Сегодня поздно уже, завтра я отведу тебя к одному человеку, он тебе всё покажет и расскажет, – сказала она.
Потом мы зашли в дом и она собрала скудный ужин. Рано утром тётя Назира разбудила меня,
– Пойдём, пора… – коротко сказала она.
Мы шли узкими улицами, между старыми дувалами, шли довольно долго. Перейдя арык, мы оказались у старенького дома. Тётя Назира постучала в низкую деревянную калитку, которую открыл старик с белой бородой, в белой чалме, в стареньком чапане и провёл нас во двор.
– Ассалому аляйкум Бахром бобо, вот, я привела к Вам дочь нашего уважаемого Нурали акя, – сказала тётя Назира.
– Ва аляйкум ассалом, проходите, присаживайтесь. Вас никто не видел? – тревожно спросил он, внимательно разглядывая меня.
– Нет, никого не было, я смотрела, – ответила тётя Назира.
Мы сели на невысокий, глиняный топчан под ветвистым тутовником.
– Если бы ты даже не сказала, я бы догадался сам, она очень похожа на своего отца, – поставив на цветную скатерть металическую тарелку с виноградом, сказал старик.
– Твой отец дочка, был уважаемым человеком. Не то, что некоторые богачи, он заботился о своих людях, которые работали на него. Я был с ним в его отряде, Нурали акя любил свою землю и свой народ, поэтому и стал бороться с красными. Мне правда пришлось уйти из отряда, задолго до его поимки, жена тяжело заболела и твой отец отпустил меня, жена потом умерла, земля ей пухом. Перед тем, как уйти, Нурали акя позвал меня к себе, он надеялся, что кто-нибудь из его семьи останется в живых и придёт в свой дом. А ты где была все эти четыре года дочка? И где все остальные? Ведь была жена с дочерью и сыном, где они? – вдруг спросил старик, с подозрением посмотрев на меня.
– Не ожидая такого вопроса, я опешила и посмотрела на него.
– Жена папы умерла от истощения и братик тоже, от голода они умерли, в тот же год. Я с сестрой хотела поехать в Ташкент, но нас высадили с поезда, денег не было, еды тоже, мы долго шли пешком, потом сестра заболела тифом и тоже умерла, а меня отправили в детский дом. Теперь я не знаю, что мне делать, – ответила я ему.
Немного подумав, старик взглянул на меня.
– Да, не думал Нурали акя, что его близких ждёт такая участь. Только здесь тебе оставаться никак нельзя, узнают, чья ты дочь, несдобровать будет. Ладно, посидите здесь, я сейчас, – с этими словами старик встал и ушёл вглубь двора.
Бахром бобо вернулся через минут двадцать, в руках держа глиняный кувшин, накрытый кожей и перевязанный проволокой. При его появлении, Назира опа и я встали с места в знак уважения.
– Сидите, я принёс кое-что, – сказал старик и сел рядом.
Он раскрутил проволоку и снял накрытую на кувшин кожу. Кувшин был полон золотыми монетами и драгоценностями, манистами, кольцами, браслетами, серьгами. У стенки кувшина лежал кинжал, весь из золота и драгоценных камней, тот самый, что я видела у отца. Я с удивлением посмотрела на Бахрома бобо. Говорить вперёд мужчины было не вежливо, поэтому я молча ждала, что скажет старик.
– Вот дочка, этот кувшин мне передал твой отец, уважаемый Нурали акя, он чувствовал, что за ним охотятся и в живых не оставят. Он мне доверял, называя братом и просил передать всё это членам его семьи, но получается, что кроме тебя никого нет, значит этот кувшин твой, – сказал он.
Я была просто ошарашена этим.
– Бахром бобо, но что я буду делать со всем этим? – спросила я старика.
Тётя Назира лишь молча наблюдала за всем происходящим.
– Что делать…это твоё будущее и настоящее дочка, это и еда и тёплый дом. Я волю Нуралиакя выполнил, а дальше решай сама, – передавая мне горшок, ответил Бахром бобо.
– Но я не могу это взять, это не только мой хлеб и дом, это моя смерть Бахром бобо. Я хочу поехать в Ташкент, учиться буду, а с этим я и до станции не дойду, – сказала я.
Немного подумав, старик ответил:
– Да, ты права дочка, об этом я и не подумал. Назира, ты иди домой, Нодира у меня останется, утром я сам её провожу до станции. У меня и арба есть с ослом, так что ты иди, – обратился старик к женщине.
Не возражая, тётя Назира попрощавшись ушла. Бахром бобо закрыл за женщиной калитку и вернувшись к топчану сел напротив меня.
– Ты наверное есть хочешь, я как раз кукурузы нажарил, собрал со двора урожай. Небольшой урожай, но свой, – сказал Бахром бобо.
На топчане стоял поднос накрытый стареньким, но чистым полотенцем, подвинув поднос ближе, он убрал полотенце.
– Ешь, очень вкусно, – предложил мне старик.
Жареная кукуруза, я её просто обожала. Мы часто жарили так у себя во дворе, на углях, оставшихся в тандыре, после того, как снимали лепёшки. Я и правда была очень голодна, поэтому не стала ждать приглашения второй раз и вонзила зубки в мякоть кукурузы.
– А Вы в этом доме живёте один, Бахром бобо? – пережёвывая сладкие зёрна, спросила я.
– Нет, со мной сын живёт с семьёй, только они сейчас на поле работают, – ответил старик.
– А что с золотом делать дочка? – вдруг спросил он.
– Не знаю, мне оно не нужно, я даже не знаю, что с ним делать, – ответила я.
– Ладно, ты ешь, потом решим, что делать дальше, – ответил он.
Когда я поела, Бахром бобо взяв кувшин, повёл меня в глубь двора. Там рос виноградник, под виноградником была вырота глубокая яма. Взяв из кувшина несколько монет, он перевязал кувшин кожей и зарыл его в той яме.
– Об этом месте будем знать только ты и я, больше никто. Когда-нибудь ты вернёшься сюда, может меня уже не будет в живых, все мы смертны дочка, не возражай мне, – сказал он, увидев, что я качаю головой отвергая его предположение, затем продолжил:
– В жизни всякое бывает, поверь мне. Я тоже хочу уйти со спокойной совестью в мир иной. А эти монеты ты зашьёшь в одежду и с ними отправишься в Ташкент, они тебе понадобятся жить сытно, – устало сказал он.
Я взяла из его рук монеты.
– Хорошо Бахром бобо, я сделаю, как Вы говорите, только у меня есть одно условие. Мы разделим эти монеты поровну, Вам и Вашей семье они тоже понадобятся, – ответила я.
Бахром Бобо задумался, не решаясь взять монеты.
– У тебя доброе сердце дочка, хорошо, я согласен, – ответил Бахром бобо, наконец взяв монеты, которые я ему протянула.
На этом разговор закончился и мы пошли в дом. Вечерело, пришли сын старика, невестка и два их сына с поля. Поужинав кукурузой и попив горячего чая, мы легли спать. Рано утром, наскоро перекусив вчерашней кукурузой, сын старика, с женой и с сыновьями ушли опять работать в поле. Бахром бобо запряг осла в арбу и сев в неё, мы поехали на станцию. Там он сам лично посадил меня на поезд, идущий в Ташкент, убедившись, что я в безопасности, он сел в арбу и уехал. Больше я его никогда не видела.

Перед тем как посадить меня в поезд, Бахром бобо поехал на кладбище и показал мне могилы моих родителей, невзрачных два холмика. Мы почитали поминальные молитвы и он сказал мне:
– Запомни эти холмики, когда-нибудь ты сюда вернёшься и увековечишь их, написав на памятных мраморных плитах их имена. Гордись своим отцом дочка и не верь тому, что о нём говорят и будут говорить. Он славный сын своего народа и никакой не враг его, как объявили советы. Мы с моим сыном ночью его тело забрали оттуда, где его и его людей расстреляли и принесли на кладбище, чтобы похоронить по человечески.
– Спасибо Вам за всё Бахром бобо, – с благодарностью ответила я ему, со слезами на глазах.
Но я не сказала ему, что я комсомолка, была принята ещё в детском доме. Уверена, знали бы, что я дочь Нурали Курбаши, никогда не стать мне  комсомолкой. Мои чувства раздваивались, кто я? Дочь врага народа или комсомолка, которая должна быть верна заветам Ленина? Эти вопросы не давали мне покоя. Если второе, как я могла взять золотые монеты из рук старика? Если первое, почему я комсомолка? Но старику я ничего не сказала, просто помнила и отца и мать, как добрых и честных людей. В поезде было душно, спать не хотелось, дорога казалась нескончаемой. Ташкент показался мне очень большим и красивым городом. Расспросив у людей, я нашла камитет комсомола и зашла к председателю. Молодой парень, сидел за столом и что-то усердно писал, склонившись над столом.
– Здравствуйте, меня направили из детского дома города Гулистана, вот мои документы, – протягивая ему паспорт и комсомольский билет, сказала я.
Подняв голову, он внимательно на меня посмотрел, затем изучил мой паспорт  и красную книжечку комсомольского билета.
– Ахрарова Нодира Нуралиевна…так…и чем ты хочешь заняться здесь, в Ташкенте? – спросил он.
– Я приехала, чтобы взять направление в лётную школу и поехать учиться в Петроград, хочу лётчиком стать, – глядя ему прямо в глаза, ответила я.
– Что ж, это хорошо, только мне надо согласовать с горисполкомом, я утром как раз иду туда. Кстати, город Петроград переименован в город Ленинград, в честь вождя революции, товарища Ленина. Ты оставь мне заявление и документы, а завтра после обеда приедешь за ответом. Меня зовут Рустам, фамилия Азимов, это мой кабинет. А тебе есть, где остановиться? – спросил он.
– Нет, я ведь только что приехала и с вокзала сразу к Вам и спасибо, что сказали…не знала, что город переименован, – ответила я.
– Ладно, я напишу тебе бумагу, на проживание в общежитие студентов, поживёшь там пару дней. Коменданту скажешь, что от меня. Если из горисполкома придёт разрешение на твой отъезд в Лениград, выдам тебе соответствующие бумаги, билет и деньги на первое время. А сейчас напиши заявление и поезжай вот по этому адресу, там общежитие, отдохнёшь до завтра, – сказал Рустам.
Но когда я написав заявление, направилась к двери, он окликнул меня.
– Ты наверное не ела, а деньги у тебя есть? Ведь до завтра питаться надо чем-то. – спросил Рустам.
– Деньги мне дали в детском доме, правда я уже часть потратила на билет и еду и, сегодня ещё не ела. Может можно где-то здесь поесть? – спросила я в ответ.
Рустам убрал в ящик стола бумаги и встал.
– Пойдём, я тоже ещё ничего не ел, вместе пообедаем, – предложил он.
Я отказываться не стала, за эти четыре года, я научилась переносить голод, но если была возможность поесть, я не отказывалась. Мы вышли с ним на улицу и перешли через дорогу, там между двухэтажными домами, была маленькая общественная столовая, туда мы и вошли. Рустам подошёл к стойке и взял поднос, куда поставил две тарелки супа и макароны, два стакана кислого молока и два кусочка хлеба. Затем расплатился за обед и принёс поднос к столу, где я сидела. Освободив поднос, Рустам поставил его на соседний стол и сел сам. Так сытно я давно не ела, еда мне показалась очень вкусной. После обеда мы вышли на улицу и Рустам вернулся на работу, а я пошла по указанному на бумажке адресу. Комендантом оказалась приветливая женщина, посмотрев бумагу, написанную Рустамом, она дала мне ключ от комнаты.
– Это по коридору налево, предпоследняя дверь, одна кровать свободная и застелена, можешь проходить, – сказала она.
Поблагодарив её я пошла отдыхать. Комната была небольшой, на три койки, но светлой и чисто убранной. Положив сумку возле кровати, я легла и тут же уснула, видимо усталость и сытный обед сказались. Вечером меня разбудил скрип открываемой двери, пришли с работы две девушки, я поднялась с кровати и села.
– Здравствуйте, – сказала я.
– Здравствуй! – ответили они.
Одна из них русская девушка, с красивым лицом и светлыми волосами, чуть полноватая, но полнота скорее была ей к лицу. Вторая узбечка, с длинной чёрной косой и в красочно вышитой тюбетейке, с очаровательной улыбкой и очень красивыми, миндалевидными, карими глазами и восточным лицом, цвета пшеницы.
– Я Наташа, – протягивая мне руку, сказала русская девушка.
– А меня зовут Манзура, – улыбаясь сказала вторая девушка.
Я поднялась с места и пожала протянутую руку Наташи, затем и Манзуры.
– Меня зовут Нодира, приехала из детского дома, из Гулистана, учиться, – ответила я.
Так я познакомились с двумя девушками, которые принесли с собой немного хлеба и тушёнку.
– Будем ужинать, – сказала Наташа.
– А я на кухню, чай поставлю, – выходя из комнаты сказала Манзура.
Нарезав три кусочка хлеба, Наташа выложила тушёнку на тарелку.
– Ну что встала, садись давай, – сказала она.
– Но мне как-то неудобно, я… – Наташа не дала мне договорить и усадила за стол.
Девушки пришли с работы, очень устали, поэтому мы легли пораньше. Утром, когда я проснулась, Наташи и Манзуры уже не было, они ушли на занятия. Я попила чай, девушки оставили мне кусочек хлеба два печенья, которые я с удовольствием поела. Но чувство голода не покидало меня, только что делать, терпеть как и всегда и я терпела. Немного прибравшись и так в чистой комнате, я вышла на улицу. Мне надо было идти в комитет комсомола, где меня ждал Рустам Азимов. Наверное запрос уже пришёл из горисполкома. Время ещё было и я пошла пешком. Старый Ташкент, я шла по улице и всё время оглядывалась, на красивые здания, которых конечно же не было в Гулистане и в Фергане. Речка протекала с наклонившимися над ней ивами, а вдоль речки тропинка со скамейками, где отдыхали вечерами жители близ лежащих улиц. Наконец я спрашивая у прохожих нашла комитет комсомола, постучавшись в нужную дверь, я открыла её.
– Можно? Здравствуйте, – входя в кабинет, сказала я.
За столом с кипой бумаг, сидел Рустам.
– А, Нодира? Пришла? Проходи, садись, – предложил он.
– Ну что, пришёл ответ из горисполкома? – спросила я, присев на стул.
Немного помолчав, Рустам посмотрел на меня.
– Прийти то пришёл, только не в лётную школу, как ты хотела, а рабочую школу в Ленинграде, там набирают молодых ребят на рабфак. Поедешь? – спросил он.
Я не знала, что ему ответить, ведь читая книжки про лётчиков и самолёты в детском доме, я просто мечтала летать.
– Не знаю, а почему не в лётную школу?- спросила я робко.
– Ну знаешь…такие вопросы в горисполкоме не задают. Ты поезжай, поучись, ты же молодая ещё, отучишься потом и в лётную школу поступишь, – ответил Рустам.
Наступило молчание.
– Слушай, а хочешь, оставайся здесь, у нас в комитете комсомола будешь работать. Ты ведь комсомолка? Сначала конечно поработаешь курьером, научишься печатать на машинке, ну а потом вступишь в партию, а там глядишь и до секретаря какой-нибудь организации дослужишься. Быстро только куры несутся, – смеясь сказал он.
Увидев мою нерешительность, Рустам протянул мне лист бумаги и пакет.
– Вот путёвка, в рабочую школу в Ленинграде, а это деньги на билет и непредвиденные расходы. Это по моей рекомендации, а так тебя и слушать бы не стали. Ты сирота, это тоже учитывается, мы поддерживаем детей из детских домов, чтобы с пути коммунизма не сбились, а то знаешь как бывает… – сказал Рустам, положив на стол передо мной путёвку.
Я взяла из его рук бумагу и пакет с деньгами.
– Спасибо Вам…а когда я могу ехать? – спросила я.
– Да хоть сейчас, идём-ка пообедаем, проголодался я что-то, – вставая из-за стола и пряча бумаги в ящик стола, сказал он.
Я молча кивнула головой и встала. Мы пошли в ту же столовую, где обедали вчера. Рустам поставил на поднос суп из риса, гречку с подливом без мяса и взял компот с двумя кусочками хлеба. После обеда, которым он меня угостил опять, я поблагодарила Рустама и попрощавшись с ним, ушла. Зашла в магазин, купила тушёнку, пачку печенья и двести грамм комкового  сахара. Взяв у коменданта ключ от комнаты, решила немного поспать, пока не придут девушки, Наташа и Манзура пришли к шести часам. Я была уже на ногах и пошла на кухню ставить чайник. За ужином Наташа спросила:
– Ну что, тебе удалось взять разрешение уехать в Ленинград поступать в лётную школу?
– Разрешение уехать мне дали, только не в лётную школу, а в рабочую. Завтра наверное поеду, утром схожу на вокзал, билет надо купить и поеду, – ответила я.
– А остаться здесь не хочешь? Тут тоже можно учиться и работать, – спросила Манзура.
– Да, мне предложили в комитете комсомола, только я поеду в Петроград, хочу попробовать. Сначала отучусь на рабфаке, а там и в лётную школу поступать буду, – ответила я.
Утром рано мы проснулись вместе. Быстро попив чай с печеньем, девочки попрощавшись со мной, убежали на учёбу, а я пошла на вокзал. Спрашивая у прохожих, я проехала сначала на трамвае несколько остановок, затем на маленьком автобусе доехала до вокзала. Поезд уходил поздним вечером, у меня был целый день впереди, я вернулась в общежитие, немного отдохнула, поела, собрала свои вещи, состоящие из пару платьев, нижнего белья из ситца, тёплой кофты и туфель. Вечером пришли девушки, я с ними попрощалась и поехала на вокзал, там купила немного еды, чтобы не выходить на коротких станциях и спокойно доехать до Ленинграда. Дорога очень утомила меня, ни с кем стараясь не разговаривать, я залезла на верхнюю полку, и смотрела в даль, на красоту природы. Когда голод становился невмоготу, я немного перекусывала, спускалась по нужде и опять лезла наверх. Стук колёс убаюкивал, сон был коротким и тревожным.
– Что меня ждёт в незнакомом городе? – думала я и сердце начиналось биться сильнее.
Четыре долгих дня езды наконец закончились, я вышла из вагона и спросила у прохожего, как мне пройти к комитету комсомола Ленинского района. По указанному адресу, я с пересадками доехала до нужного мне адреса. Город меня очень впечатлил, я смотрела во время езды в автобусе и в трамвае, в окно и восхищалась величием и красотой Ленинграда. Вот здесь, в этом городе, который называли колыбелью революции и изменилась моя жизнь. В девятнадцать лет я начинала новую жизнь и что там впереди, не знала. В комитете комсомола меня встретил мужчина лет двадцати пяти, с русыми волосами, высокий и стройный, с приятным лицом. Он долго изучал мои документы.
– Значит детдомовская…ясно. Поедешь в общежитие от рабочей школы, покажешь вот эту бумагу, тебе дадут место в комнате, для проживания, – сказал мужчина, протягивая мне листок бумаги, разрешение на проживание, где было вписано мои имя и фамилия.
Я ушла ничего ему не ответив, взяла бумагу и вышла из кабинета. Доехав до общежития, которое находилось не так далеко, я отдала разрешение коменданту, женщине с крупными чертами лица, скорее похожая на мужчину, с властным взглядом и грубым голосом. Она дала мне ключ и сказала, что комната находится на втором этаже. Комната оказалась большой и светлой, где стояли четыре койки, шкаф, тумбочки и зеркало на ножках, на полу лежала дорожка. Напротив двери стояла пустая койка, на которую я и присела, не зная, что делать дальше. К вечеру пришли три девушки, они тоже учились на раб факе, при виде их, я встала.
– Добрый вечер, – робко сказала я.
– Добрый, коли не шутишь, – улыбаясь сказала одна из них, которую звали Света.
Светловолосая, с голубыми глазами и нежным лицом, чуть полноватая, но красивых форм. Другая девушка приехала из Эстонии, её звали Элза, не Эльза, именно Элза, с русыми волосами и немного грубоватым лицом, скорее похожая на парня. Третья приехала из Украины, с милым личиком, нежным взглядом, с красивыми чертами лица и стройной фигуркой, её звали Мила. Мы быстро познакомились, девушки были общительные и весёлые. Я назвала своё имя и сказала, что приехала из Узбекистана.
– Ну вот, целый интернационал! Как здорово, надеюсь мы подружимся с тобой Нодира, – сказала Элза.
– Конечно подружимся, ведь я из Узбекистана, а там народ очень дружелюбный, – ответила я.
– Ой, ты наверное голодная? Впрочем, мы тоже, – засмеялась Света.
И тут же одна побежала на кухню ставить чайник, другая собирать на стол. Открыли рыбные консервы скумбрия, я такого не ела никогда, и тонко порезали хлеб. За ужином я узнала о них, они обо мне. Мы познакомились поближе. Только у Светы, которая приехала учиться в Ленинград из Белоруссии, были родители. Они работали на строительстве. Элза потеряла отца, когда была совсем маленькая, его убили бандиты, а мама умерла через два года, заболела и за месяц умерла, Элза воспитывалась в детском доме. Миле немного больше повезло, её воспитывала бабушка, а родителей она и не помнит. С девушками я подружилась быстро, хотя и отличалась замкнутостью, мало говорила, много слушала, но это им нравилось. Света, так та была говорлива и большая умница, много читала и много знала, её слушать было одно удовольствие. Она мечтала после рабфака пойти учиться на артистку. Я не очень понимала, что значить быть артисткой, но звучание слова артистка мне понравилось. Элза готовилась поступать на инженера машиностроения сельского хозяйства и поднимать у себя в деревне это самое хозяйство.
– Какая умница, любит свою землю, – подумала я.
У Милы были более скромные желания, она хотела быть учительницей, а когда я сказала, что хочу быть лётчиком, они странно посмотрев на меня, очень удивились.
– Это же скорее мужская профессия, нежели женская, Нодира, – сказала Света.
– Но я так хочу летать! – пылко ответила я.
Да так пылко, что девушки рассмеялись.
– Что ж, может и правда будешь лётчиком, да ещё прославишься, как Валерий Чкалов или Уточкин. Будешь испытывать самолёты, здорово! – улыбаясь сказала Элза.
Я поступила на рабфак, стала учиться на русском языке, которым владела не очень хорошо и
было трудно, но девушки помогали мне и вскоре, я свободно говорила и писала на русском языке. После голодных лет, страна начала оживать, в магазинах появились продукты и одежда, жизнь стала интересней, хотя в музеи и театры купить билет было трудновато. Но всё же, нам с девушками удалось побывать в Эрмитаже и я увидела картины великих художников, изделия из фарфора, хрусталя и даже золота. Восковую фигуру Петра Первого, его опочивальню…мне, девушке из далёкого Узбекистана, посчастливилось увидеть шедевры искусства.
– Как же мне повезло, – думала я.
Вечерами мы гуляли по набережной Невы, по Фонтанке и Невскому проспекту. Меня поражали величие и красота Ленинграда.
– И как же в городе много львов! – воскликнула я однажды.
– Эти львы, величие и мощь города, – пафосно ответила Света.
Я узнала, что город был построен Петром Первым после того, как он увидел Амстердам, столицу Голландии. Его поразила красота и величие того города и он задумал построить город на Неве, похожий на Амстердам и это поразительным сходством, ему удалось. Мы с девушками часто стояли у памятника Петра Великого и то, что памятник стоит лишь на задних ногах и хвосте лошади удивляло несомненно, я просто влюбилась в этот город, навсегда. А как-то в воскресенье, мы решили поехать за город, в Пушкино, увидеть воочию Екатериненский дворец и когда я увидела эту красоту, я стояла, как вкопанная, не смея оторвать взгляд. Это было поистине великолепное зрелище, а зеркальный зал ошарашил меня, такую красоту и богатство, я не видела никогда. Шли дни, учёба занимала всё наше время, я совсем позабыла о золотых монетах. Только я понимала, что продать сама, я бы их не смогла, поэтому решила сказать Элзе, она казалась мне более практичной. И когда я ей показала одну из четырёх монет, у неё округлились глаза и минуту она застыв, ничего не могла сказать.

Элза тут же встала и, взяв меня за руку, вывела из комнаты.
– Мы в антикварную лавку сходим, там покажем, у меня знакомый работает в том магазине, пошли, – сказала она, быстро уходя по коридору.
Спустившись вниз, мы вышли из общежития и на автобусе доехали до места. Элза остановилась возле магазина и взволнованно обернулась. Меня почему-то трясло, то ли от страха, то ли от волнения, будто я украла что-то, а Элза напротив была очень спокойна, я с недоумением посмотрела на неё.
– Вот выдержка, мне бы так, – подумала я.
Мы зашли в антикварную лавку, там за прилавком сидел седоватый в летах мужчина, хотя было видно между проседью, что волосы у него были жгуче чёрные когда-то, глаза и брови тоже такие же чёрные, типичный еврей. Мужчина внимательно что-то рассматривал в лупу, да и сам был в очках. Когда над дверью зазвенел колокольчик, мужчина поднял голову и оставив очки на носу, посмотрел на нас поверх них.
– Здравствуйте барышни, чем могу Вам помочь? – картавя спросил он.
– Здравствуйте Исаак Абрамович, это я Элза, Вы не узнали меня? – спросила Элза.
– Исаак Абрамович поднял с носа очки на глаза и посмотрел ещё раз и повнимательнее.
– Ааа…конечно, конечно, Эльза…да…да, я узнал… – ответил он, хотя в голосе звучало сомнение.
– Я к Вам весной приходила, мамину брошь приносила, ну помните? – нетерпеливо спросила еще раз Элза.
Наконец лицо Исаака Абрамовича просветлело и улыбнулось.
– Точно, теперь вспомнил! – радостно воскликнул он.
– Вы ещё что-то принесли мне показать? – полюбопытствовал мужчина, улыбаясь хитрой улыбкой.
Элза нерешительно полезла в карман.
– Да…вот тут моей подруге от дедушки осталось кое-что… – и тут Элза запнулось, не решаясь показать монету.
– И что же Вашей подруге осталось от её дедушки? Давайте я посмотрю, Вам же продать надо, а мне купить, верно? – прищурясь, спросил Исаак Абрамович.
Наконец Элза протянула завёрнутую в платочек монету. Взяв из рук девушки платочек и развернув его, Исаак Абрамович обомлел и тут же, быстро завернул платочек обратно. Его лицо сразу вытянулось и очки сползли на нос.
– Вы уверены, что это досталось Вашей подруге от дедушки? – разглядывая меня внимательнее спросил старый еврей.
Он конечно понимал, что я из Азии и совсем не из богатой семьи. Мне стало не по себе и я опустила глаза под его пристальным взглядом.
– Исаак Абрамович, прошу Вас, не надо задавать лишних вопросов, нам нужны деньги, скоро зима, а у неё даже валенок нет, да и пальто тоже, – раздражаясь сказала Элза.
Она и так нервничала, испуганно оглядываясь на дверь и окно магазина, что едва сдерживалась, чтобы вообще не уйти.
– Хорошо-хорошо, не надо нервничать барышни, я всё понимаю. Только позвольте мне хорошенько посмотреть эту вещь, – отчеканивая каждую букву, сказал Исаак Абрамович.
Потом он сел за свой стол и взял в руки лупу, развернул платочек и низко склонившись над столом, долго рассматривал монету. Минут через семь, мужчина оторвался от монеты и внимательно посмотрел на нас.
– Я возьму конечно эту вещь, но только исключительно из жалости к Вашей подруге. У нас в Ленинграде не только зима, но и осень зачастую морозная, не замерзать же в самом деле Вашей подруге, верно? – спросил он, лукаво прищурив глаза сквозь очки.
– Только можно побыстрее, нам ещё на базар успеть надо, пожалуйста, Исаак Абрамович, – нетерпеливо попросила Элза.
– Да, я сейчас вынесу Вам деньги, подождите минутку, – мешкая, но поднявшись и уходя мимо прилавка в другую комнату, сказал он.
– Мне что-то не по себе Элза, он милицию не вызовет? – спросила я, вся дрожа от страха.
– Да он сам боится милиции, не переживай, – и сама волнуясь не меньше меня, ответила Элза.
Тут вышел Исаак Абрамович и протянул нам наш платочек, в который и завернул увесистую  пачку денег. Мы с Элзой замерли, не смея брать их. Увидев нашу нерешительность, Исаак Абрамович заволновался.
– Что…мало? Но больше Вам никто не даст! Да и кому Вы ещё можете довериться? А я свой, то есть Ваш, то есть ну…знакомый… – мужчина явно волновался не меньше нас.
– Ладно, мы согласны, – сказала Элза и взяла из рук Исаака Абрамовича платочек с деньгами.
Потом обернувшись на меня, коротко сказала:
– Пошли отсюда!
Мы молча ушли и только оказавшись далеко от лавки, мы наконец остановились, чтобы перевести дух.
– Обалдеть! За какую-то маленькую монету, столько денег! – восторгаясь воскликнула Элза.
Я просто кивнула головой, говорить не могла, от страха язык присох к нёбу.
– Ладно, пошли, зайдём в магазин, я ж думала, если этот скряга мало даст денег, то на барахолку пойдём, а тут…так что возьмём тебе шубу, хотя бы цигейковую и валенки, зимой ты долго в ботах не выдержишь, пошли, – сказала Элза и мы пошли вдоль реки пешком.
В большой магазин мы заходить не стали, чтобы не привлекать внимание, а зашли в маленький, без вывесок и ветрин магазинчик. Но несмотря на маленький объём, в нём было практически всё, от гвоздей, до конфет, только одежды там не было.
– Знаешь, мне кажется, лучше на рынок сходить, там быстрее купить можно и валенки и шубу, да и продуктов наберём, хоть поедим по человечески, досыта… – уводя меня за руку, сказала Элза.
Я только послушно шла за ней, руки предательски всё ещё дрожали…но прежде, чем пойти на базар, Элза и я зашли в подъезд ближайшего дома. Элза поделила деньги на четыре части и одну побольше, спрятала в лифчик, мне тоже пришлось так сделать. Ещё две пачки мы сунули в сумки и прижав к груди наконец вышли из подъезда. Немного успокоившись мы направились на рынок вещей, типа барахолки. Прижав сумки к груди, мы с Элзой ходили между рядами и людьми, стоявшими с вещами в руках. Ходили мы довольно долго, Элза со знанием дела разглядывала шубки, просматривая буквально каждый сантиметр.
– А вдруг моль поела, надо тщательно осмотреть, – сказала она.
Наконец у одной старушки, она увидела то, что искала, ощупав и осмотрев шубу, Эльза подала её мне.
– Ну-ка одень, посмотрим на тебе, как сидит, – попросила она.
Я молча отдала свою сумку Элзе и надела шубу. Темно-коричневого цвета, из цигейки, шуба была в отличном состоянии.
– Какая тёплая… – сказала я, прижимая воротник к щеке.
– Берите девушки, недорого отдам, это дочкина шуба, почти и не носила она, отец ещё покойный покупал ей, – говорила старушка.
– А что ж такую шубу дочка сама не носит? – вдруг спросила Элза.
– Так нет дочки, уехала, замуж вышла и уехала, а там говорит шуба не нужна. Куда-то в Туркмению работать уехали с зятем. А что она будет пылиться, лучше продам, деньги нужны на еду, и на лекарства, – говорила старушка.
– Ну что, берём? Тебе идёт, мне нравится, – сказала Элза, обращаясь ко мне.
– Хорошо, мне тоже нравится, – ответила я.
Расплатившись за шубу, мы стали искать валенки, ну этого добра было на базаре много.
– Послушай Элза, может и тебе, и Свете, и Миле нужно купить шубы и валенки? – спросила я подругу.
Элза многозначительно посмотрела на меня.
– Ах ты добрая душа! У Милы есть каракулевая шубка, ей мама свою отдала, у Светы пальто тёплое есть, да и валенки у нас у всех есть, не переживай, – ответила она.
– А у тебя, у тебя на зиму что? – не унималась я.
Элза замялась…
– У меня есть пальто, правда очень старенькое, но этот год носить можно будет, – ответила она.
– Знаешь что, давай и тебе возьмём шубу, денег хватит, – попросила я её.
– Это твои деньги Нодира, так что ты не должна мне или девочкам покупать вещи, – ответила Элза.
Я с непониманием посмотрела на неё.
– Ты сама то хоть слышишь, что говоришь? Что значит мои? Это наши, общие деньги дорогая, так что давай, выбери себе тоже, иначе я тоже верну свою шубу, – твёрдо сказала я.
Видя, что я могу обидеться, Элза согласилась, хотя я по ней видела, она была не против. Походив ещё немного мы нашли серую каракулевую шубку, которая очень понравилась Элзе. Она тщательно осмотрела и пощупала вещь, померила её и улыбнувшись спросила:
– Ну как, мне идёт?
– Очень идёт, давай возьмём, – ответила я.
Взяв шубы и валенки, мы наконец покинули базар, надо было ещё продукты купить. Крупные купюры всё ещё лежали у нас в интимном месте, тратили те, которые были в сумке. Набрав продуктов мы пошли в общежитие, девочки уже нас ждали, приготовив обед. Увидев нас с вещами и продуктами они были очень удивлены.
– Охххо-хо, это что, Вы клад нашли что ли? – спросила Света.
– Аха, типа того, – ответила Элза.
– Но сначала поедим, мы с Нодирой очень голодные, – помыв руки и садясь за стол, предложила она.
– Мы пирожки купили по дороге, садитесь девочки, поедим, – положив свёртки с вещами на койку, сказала я.
После того, как мы поели, девочки посмотрели купленные нами вещи.
– Хорошо что купили, а то я переживала, зима на носу, а у Вас нет тёплых вещей, – сказала Мила.
Да, зима пришла быстрее, чем мы ожидали, в октябре пошёл снег. В Ленинграде зимы суровые, не то что у нас в Узбекистане, что за всю зиму снег идёт всего раза три, четыре, да и тут же тает.
– Как хорошо, что Элза купила мне валенки и шубу, не знала, что в валенках так тепло. После наводнения в двадцать четвёртом году, когда под натиском воды разрушился деревянный мост, построили новый, более крепкий. Зима держалась до середины весны. В это время у нас в Ферганской долине, во всю цветут абрикосы, миндаль, следом вишня и черешня, бывает так красиво, что не оторвать глаз от всей этой красоты. Деньги, которые мы выручили от золотой монеты, за зиму кончились, но еды хватало, потому что после учёбы мы с девушками ещё и работали. Я устроилась курьером на почту, разносила письма и телеграммы по квартирам, Элза тоже так же работала, только на другой почте. Мила и Света мыли посуду в столовой, так что мы ни в чём не нуждались. Начало тридцатых годов, шёпотом произносили имя Сталина, боясь даже собственной тени. Производились многочисленные аресты, сосед доносил на соседа, да что сосед, даже друг доносил на друга. Читал не те стихи на публику, или отозвался о нынешней политике неодобрительно. Но мы были в стороне от этого, учились, работали, так же гуляли по городу, наслаждаясь его красотой. Ходили по музеям и иногда удавалось сходить в кино, Любовь Орлова, Игорь Ильинский становились популярными артистами.
– Вот и я хочу стать артисткой, как Любовь Орлова, – сидя как-то в кино, сказала Света.
– Да разве это профессия, петь и играть? – недоумевала я.
– Ленин сказал, что важнейшим из искусств, является кино, так что конечно профессия, ещё какая, – отвечала Света.
Наконец учёба в рабочей школе закончилась и я могла осуществить свою мечту, поступив в лётную школу. Девушки тоже сдали документы в разные ВУЗы, Света, как и мечтала поступала в театральное училище, Элза и Мила сдали документы в университет. Лето, пора экзаменов, молодые парни и девушки, сидя в вестибюлях и на скамейках с учебниками в руках, зубрили ответы на вопросы, волнение чувствовалось в каждом. Мы договорились с девушками, что встретимся после экзаменов возле Исаакиевского Собора, чтобы отметить вступление во взрослую жизнь. Элза и Мила поступили в Университет вместе, на один факультет, будут учиться на инженеров технологов, я мало в этом разбиралась, знала, это не моё. Света тоже поступила в театральное училище, она так этого хотела, видимо талант был замечен. А я готовилась в лётное училище, не знаю, почему мне взбрело в голову, ведь не летала никогда. Только меня приняли, я даже испугалась, а что будет дальше? Про монеты я совсем забыла, но Элза мне напомнила о них.
– Слушай Нодира, у тебя больше нет хотя бы ещё одной монеты? Нужны книги, да и одеться бы тоже не мешало, – как-то спросила она.
– Ой, а я про них совсем забыла, у меня ещё три монеты осталось, – ответила я.
– Здорово, только ты ведь о них никому не говорила? – продолжала она спрашивать.
– Нет, не говорила, а что? – испугалась я.
– Да нет, просто никто знать не должен. Давай продадим ещё одну, – предложила Элза.
– Хорошо, давай, – согласилась я.
И мы с ней пошли опять к тому же ростовщику. Исаак Абрамович так же сидел за своим столиком, в очках и с лупой, будто никогда и не вставал со своего места. Дверь открылась, зазвенел колокольчик над дверью. Старый еврей поднял голову и посмотрел на нас поверх своих очков.
– Здравствуйте Исаак Абрамович, – поздоровалась Элза.
– Ааа…барышни? Ну здравствуйте, здравствуйте, заходите, – улыбаясь сказал он.
Мы подошли ближе.
– Что, опять принесли монету? – почему-то шёпотом спросил Исаак Абрамович.
– Аха, принесли ещё одну…вот, посмотрите, точно такая же, с изображением царя, – ответила Элза.
– Тише, говорите тише дорогая барышня, – испуганно сказал ростовщик, почему-то шёпотом.
Элза протянула монету, которую быстро выхватив из её рук Исаак Абрамович, сел за свой столик и начал изучать через лупу.
– Очень хорошо…мда…очень хорошо, – шептал старик.
Потом он встал и ушёл в другую комнату, минут через семь вышел и протянул нам деньги, столько же, как в прошлый раз.
– Если вдруг дедушка Вашей подруги оставил ещё пару монет, я не откажусь взять и их, так что…приходите барышни, – картавя, сказал Исаак Абрамович.
– До свидания, – коротко ответила Элза и мы с ней тут же ушли.
На том же базаре, где было практически всё, начиная от продуктов, кончая одеждой и предметами быта, мы купили нужные книги, одежду и обувь. Продукты взяли в магазине, благо дело, жизнь налаживалась и голод отходил далеко, далеко. Только комнату в общежитии от рабочей школы, пришлось освобождать, учёбу мы там закончили, теперь каждой из нас давали место в общежитии от института и училища. Элза и Мила устроились в одной комнате, где проживали ещё две девушки, а Света переехала к своей дальней родственнице, которая жила недалеко от театрального училища. Мне дали комнату, в общежитии от лётного училища, но несмотря на то, что мы разъехались, мы встречались часто. В основном приходили к Элзе с Милой и там засиживались. Но не допоздна, комендант не позволял, да и домой, добираться надо было. Учёба занимала всё наше время, теоретически я была готова сесть за штурвал, но начались практические занятия. Надо было прыгать с парашютом, для новичка это страшно, хотя в начале, высота не такая уж большая. Когда прыгала первый раз, я закричала от страха, инструктор, после того, как я приземлилась, подошёл ко мне.
– Ахрарова, ты что это так кричишь? – спросил он.
– Простите, я испугалась…это не повторится, Павел Андреевич, – ответила я, хотя сомневалась в правдивости своих слов.
На втором прыжке, я зажала губы между зубами, чтобы не закричать. Так постепенно я привыкла и к высоте и к прыжкам, которые проводились ежедневно. Следующий год учёбы мы учились управлять самолётом, это оказалось совсем несложно, может потому, что самолёт стоял на земле, а не летал в небе. Да и был самолёт почтовый, который своё отлетал, потом уже нам разрешили практиковаться на У-2 тоже простейший самолёт, типа авиаспорт. Первый взлёт был волнителен, я увидела землю с высоты птичьего полёта, это ощущение сохранилось у меня на долгие годы. После учёбы меня направили работать на почтовом самолёте, в те далёкие тридцатые годы, перевозка писем и посылок осуществлялась авиаперевозками. Правда я была вторым пилотом, но начало положено и я была этому очень рада. Встречаться с подругами получалось реже, мне приходилось улетать в другие города, хотя и не надолго, но времени практически не было, лишь в воскресенье встречаясь, мы ходили в кино или в парк. Свету, после окончания училища, направили по распределению в Иркутск, в драматический театр. Мы проводили её на вокзал и посадили на поезд, прощались со слезами на глазах. Мила и Элза устроились на машиностроительный завод, они работали технологами, вот мы и решили втроём снять комнату, чтобы платить было легче, да и веселее было. О удобствах в те далёкие годы, как-то не думали, комната была большая и светлая, видимо для сдачи её побелили и помыли окна. Три койки, большой шкаф, зеркало, стол и стулья. Приходили только ночевать, целый день работали и вечерами валились от усталости. Летать мне нравилось, нас девушек было двое, остальные все парни, к нам относились по дружески уважительно. Но был среди них один парень, он отличался от других. Густые, чёрные, вьющиеся волосы, чёрные брови и глаза такие…он был грузином. Кавказцы как сказала мне Элза, отличались и внешне и характером от русских ребят. Звали его Георгий. Крепкий, сильный, очень красивый, насколько я могла судить, ведь мне и сравнивать было не с кем. Только я и сама ещё  не понимала то ли нравился он мне, то ли что-то другое, но хотелось его видеть чаще. Я даже искала его глазами а увидев, краснела и быстро уходила.

Шли дни, работа занимала всё моё время, огорчало лишь то, что приезжая в города с почтой, у меня не было возможности погулять по городу и посмотреть его достопримечательности, только радовало то, что была в том или ином городе. С Георгием сталкивалась часто, наверное он мне нравился, это чувство было новым для меня. Я думаю, он подозревал о моих чувствах к нему, потому, что однажды он пригласил меня в кино.
– Нодира, ты вечером свободна? Может сходим в кино? – спросил он.
Я так и обомлела, не зная, что ему ответить, лишь кивнула головой. Георгий улыбнулся.
– Ладно,  будь готова к шести часам, в семь пятнадцать начало сеанса. Правда я не знаю, какой фильм будет, но это же неважно, правда? – сказал он басовитым, бархатным голосом.
Наконец я обрела дар речи.
– Конечно, неважно, – ответила я и густо покраснев опустила голову.
А ему будто нравилось, что я так робею перед ним. Он улыбаясь своей красивой улыбкой, смотрел на меня
– Я зайду за тобой, пока, – сказал он наконец.
– Хоп, – ответила я совсем растерявшись.
– Как ты сказала? – засмеялся Георгий.
– Это по-узбекски, ладно значит, – в конец отупев от смущения, ответила я.
– О, генацвали! Не смущайся, мне понравилось! – ответил Георгий уходя.
Вся пунцовая я пришла к себе на квартиру, девушек ещё не было, они были на работе. Я села на стул и совсем размякла, не зная, что мне делать. В пять часов пришли Элза и Мила, увидев меня в таком состоянии они испугались.
– Что это с тобой? Умер кто-то? – спросила Элза.
– Почему умер? У меня же никого нет, – ответила я.
– Тогда почему ты сидишь, будто на похоронах? – спросила Элза.
– Меня Георгий в кино пригласил… – упавшим голосом ответила я, безнадёжно опуская голову.
Элза и Мила рассмеялись.
– Ну ты даёшь! Это же здорово! Во сколько он придёт? – спросила Мила.
– В шесть… – обречённо прошептала я.
– Так ведь времени мало осталось, вставай давай, мы тебя готовить будем на первое свидание, – заявила Элза.
И они начали меня готовить. Мила сделала мне причёску, заплела толстую косу и уложила кругом на голове. Тем временем Элза подводила мне глаза.
– Брови у тебя и так чёрные, как смола, их трогать не будем. Эх жаль, помады нет у нас, посиди, я у Розы видела, у соседки, у неё попрошу, – сказала Элза и вышла к соседке по подъезду.
Через пару минут прибежав, она стала подкрашивать мне губы.
– Теперь платье и туфли…а они у нас есть! – радостно воскликнула Элза и полезла в шкаф.
Я послушно сидела на стуле и ждала конца этой пытки. Элза достала туфли на коблучках, чего я вовсе не любила и платье, которое мы купили с ней на базаре, из мягкой шерсти, сиреневого цвета, со складками на подоле. Воротник был ажурный, белого цвета, это платье мне так и не пришлось ни разу надеть, повода не было.
– Всё, можешь в зеркало на себя взглянуть, хоть в ЗАГС иди! – торжественно сказала Элза.
Увидев себя в зеркале, я застыла.
– О Боже…Георгий меня не узнает… – сказала я в панике.
– Что значит не узнает? Смотри, какая ты прехорошенькая! А то всё ходишь в лётном, штаны да куртка, как мужик. Так и женственности в тебе не останется. Смотри на Милу, всегда ухоженная, красивая, любо смотреть, – оборачиваясь на Милу, сказала Элза.
– Непривычно просто, ладно, Вы так старались, спасибо девочки, – ответила я.
В дверь постучали, от неожиданности я вздрогнула и напряглась, с испугом оглянувшись.
– Кто там? – спросила Элза и пошла открывать дверь.
На пороге улыбаясь, стоял Георгий. Я тихонько, чтобы не видела Элза, вытерла платочком губы. Георгий поздоровался с нами и вошел в комнату, увидев меня такой нарядной, он стал серьёзным.
– Ну что, пошли? – сказал он.
Кивнув головой, я пошла следом за ним.
– Пока девочки, – уже более бодро сказал Георгий и мы с ним вышли на улицу.
Доехав на автобусе до кинотеатра и взяв билеты, мы вошли в вестибюль. На стене висели портреты известных актёров, Любови Орловой, Игоря Ильинского, Леонида Утёсова, Сергея Столярова, Георгия Милляра… Показывали фильм “Весёлые ребята.” Георгий от души смеялся, сказав, что это его любимый фильм, я же от волнения даже улыбаться не могла. Наконец кино закончилось и я с облегчением вздохнула. На улице Георгий купил два мороженого и мы прогуливаясь шли по улицам города.
– Ты откуда приехала? Кто твои родители? – вдруг спросил Георгий.
– Я приехала из Узбекистана, только родителей у меня нет, из детского дома я, – волнуясь ответила я.
– Да, время было непростое, понимаю…а я из горного аула, из Грузии. Мой отец был пастухом, пас овец в горах. Мама умерла рано, я её не помню, нас с сестрой бабушка воспитала. Теперь только сестра и осталась. Она с мужем и детьми в отцовском доме живёт, её муж вместо отца овец пасёт, – говорил Георгий.
Я молча смотрела на него украдкой и мне так нравилось, как он говорит, с грузинским акцентом. Так мы гуляли часа два, потом Георгий проводил меня домой, а сам сев на трамвай, уехал в казарму. Элза и Мила не спали, им не терпелось узнать, как прошло моё первое свидание. Увидев меня, они вскочили с коек.
– Ну как? Как всё прошло? – нетерпеливо спросила Элза.
Я улыбнулась и села на стул.
– Девочки…он такой…он такой хороший, – задумчиво ответила я.
Элза и Мила переглянулись.
– И всё что ли? – разочарованно спросила Мила.
– Ну да, а что ещё? Сходили в кино, ели мороженое, потом гуляли, – взглянув с недоумением на подруг, ответила я.
Тридцать седьмой год, повальные аресты. Из дома, где мы жили, ночами приезжая на чёрной машине, называемой Чёрный воронок, забрали уже четверых, среди них одна женщина. Беспокойство охватывало живущих в доме, зачастую люди даже не знали, за что их арестовывали. Лишняя фраза, сказанная невзначай, стоила любому свободы, а то и жизни. Мы были молоды, не понимали всей серьёзности положения. Поговаривали и о войне с немцами, но и об этом говорили шёпотом. Я же продолжала работать, как и мои подруги. Георгий приглашал меня часто на прогулки по городу, который стал мне родным, а иногда получалось сходить в кино. При встрече с Георгием, я уже не так волновалась, мы с ним очень подружились, но о своей семье и кто мой отец, я не говорила, ни ему, ни подругам, понимала, это опасно. От Светы приходили письма, она стала ведущей артисткой театра в Иркутске и нас это радовало. Она всё звала нас на спектакль, но как? Работа не отпускала, приходилось иногда летать с почтой и ночью, хотя это бывало редко. Однажды мы с Георгием, как обычно гуляли по городу и он волнуясь, сделал мне предложение.
– Нодира…дорогая, не знаю, как это делается, но мы с тобой встречаемся уже два года, хотя я тебя ни разу даже не поцеловал. Правда, я едва себя сдерживаю, ты такая красивая! – сказал он.
Я не смела на него взглянуть.
– Ну что же ты молчишь, скажи что-нибудь, – остановив меня, настаивал Георгий.
Немного помолчав, я всё же решилась взглянуть на него.
– Что мне сказать, я не знаю, – тихо ответила я.
– Ты выйдешь за меня замуж? – взяв меня за подбородок и глядя мне прямо в глаза, спросил он.
У меня пересохло в горле и ничего не говоря, я просто кивнула головой, Георгий нагнулся и нежно поцеловал меня в губы. Дрожь прошла по всему моему телу, аж до кончиков пальцев ног. Это было незабываемое ощущение, я думала, что потеряю сознание. В этот вечер я пришла домой позже обычного, но Элза и Мила ещё не спали, они переглянулись, увидев моё растерянное лицо.
– Что это с тобой дорогая? – спросила Элза.
– Ты какая-то странная сегодня, Нодира, – сказала Мила.
– Георгий сделал мне предложение, – выдавила я, волнуясь.
Девушки улыбнулись.
– Ну наконец-то, я думала Вы так и будете в детский сад играть до самой старости, – засмеявшись, сказала Элза.
От её шутки я немного расслабилась и тоже засмеялась. Свадьбу играли в клубе лётного гарнизона, правда свадьбой назвать наше мероприятие было трудно, так…человек двадцать близких друзей. Элза предложила продать ещё одну монету, что мы и сделали, обрадовав этим старого еврея Исаака Абрамовича. Купив на рынке необходимые продукты, мы приготовили неплохой стол, даже вино достали, аж пять бутылок. Я купила себе белое платье, сшитое татьянкой и с рукавами фонариком. Там же на базаре мы купили из белого капрона фату. Я смотрелась в зеркало и не узнавала себя.
– А что бы отец сказал? – вдруг промелькнуло в голове.
Но я отогнала эту мысль, потому, что ответа не было. Элза и Мила с квартиры съехали, они нашли комнату неподалёку, отдав нам с Георгием нашу. Мы вынесли одну кровать, а две оставшиеся, поставили вместе. Нас поздравляли, желая много детишек, желали счастье и любовь до конца жизни… После свадьбы, мы с Георгием приехали на трамвае домой, мне было страшно, оставаться наедине с мужчиной, на ночь, нет, на долгие годы. Но Георгий видя моё состояние, просто обнял меня за плечи и вместе со мной сел на кровать.
– Не волнуйся дорогая, я тебя очень люблю и всё у нас будет хорошо, – сказал он.
Мы долго сидели и разговаривали, пока я совсем не успокоилась, потом Георгий встал и потушил свет. Наверное вот оно счастье, когда любимый человек с тобой рядом, любимая работа занимает твоё время, твои друзья понимают тебя с пол слова, да, я была счастлива. Только время безжалостно, в тридцать девятом году в Европе началась война, мне двадцать девять лет, Георгию тридцать один год, детей у нас нет, хотя мы очень хотели малыша. Война вроде должна была пройти стороной, Гитлер подписал пакт о ненападении, но тревога людей не покидала. Мы верили, Сталин с нами и войны не будет, но мы глубоко ошибались. Двадцать второго июня, сорок первого года, без объявления войны, немецкие войска начали контр наступление и по радио Левитан объявил о начале войны. А ученики только окончили школу, едва прошёл школьный бал, они строили планы на светлое будущее. Только вместо этого, в военкоматах, райкомах комсомола, в школах и институтах, образовали приёмные пункты для принятия заявлений о добровольном желании идти на войну, выстроились ряды молодых ребят и девушек. Элза и Мила тоже написали заявление, но им сразу сказали, что заводы переквалифицируются и будут выпускать оружие и танки, для борьбы с фашизмом и им придётся работать в тылу. Наши с Георгием заявления приняли и сказали, чтобы мы ждали пару дней и были готовы к отправке. Вот так и закончилась идиллия сказки и я благодарила Бога, что у нас не было детей. Меня направили в женский гарнизон, Георгия в мужской. Собрав вещмешок себе и ему, мы присели с ним на дорожку.
– Береги себя родная, – обнимая меня за плечи, сказал Георгий.
Я кинулась ему на шею.
– Ой Георгий, свидимся ли мы когда-нибудь? Ты тоже береги себя любимый! – плача воскликнула я.
– Не плачь моя хорошая, конечно свидимся, война долго не продлится, ну максимум несколько месяцев и мы опять будем вместе. – гладя меня по голове, сказал Георгий.
Его уверенный голос немного успокоил. Мы поднялись с места и вышли из квартиры. Война застала народ врасплох, но люди в эти дни сплотились и встали на защиту матерей, детей, Родины. С криками – За Родину, За Сталина! – молодые парни, едва окончившие школу, бежали в атаку, бросались на врага. Откуда был такой патриотизм и отвага, ведь всем хотелось жить, а они были ещё так молоды. Так или иначе, мы с Георгием тоже пошли воевать, ни секунды не сомневаясь, победа будет за нами. Может эта вера и помогала людям в этой жестокой войне? Не знаю, тогда я об этом не задумывалась, просто был долг перед Родиной, это мы знали точно. Меня направили в гарнизон, где в основном были молодые девушки. Поначалу я летала вторым пилотом, но постепенно осваиваясь, мне наконец доверили одной вести боевую машину. На войне бывало по разному, часто я подрезала противника, мне везло больше, ни разу не попадала под обстрел. Первый год был нелёгким, вестей от Георгия не было, тревога за него не покидала меня, я даже не знала, в какой стороне он воюет. Ни писем, ни весточки от него и это угнетало, но я старалась думать только о хорошем, не мог мой храбрый Георгий погибнуть в первый год войны, ведь и имя он получил от Георгия Победоносца. Отгоняя страшные мысли, я просто воевала наряду с другими. За два подбитых мною вражеских самолёта, мне дали медаль за отвагу, для меня это было событие. Второй год войны был тяжёлым для всех, передали, что Ленинград окружили кольцом, что немцы подобрались к самой Москве. Я думала о девочках, оставшихся в тылу, там, в Ленинграде, об  Элзе и Миле, ничего не зная и о них. О Свете тоже вестей не было, слышала только, что она с бригадой артистов, ездит по фронтам и даёт концерты, ведь у неё был неплохой голос, тем самым, поднимая дух бойцов, которым утром рано надо было идти в атаку. Приходили сводки о коротких сражениях, взят тот или иной город. Лишь битва под Сталинградом дала новую надежду на победу, все воспряли духом, наверное это и было первым шагом к победе. В начале сорок третьего года мне дали задание, обследовать вражескую территорию, по возможности узнать, каково их расположение, численность боевых единиц и боеприпасов. Сделав пару кругов, я увидела, что на меня двигается самолёт противника, я стала уходить от него, стрелять смысла не было, ведь находилась я на вражеской территории. Меня бы сразу срезали, страха не было, только желание выжить. Была глубокая ночь, зима, везде белым бело и тут я увидела, что у меня горит хвост самолёта. Я понимала, дотянуть до своих мне не удастся, горючее на исходе, да и машина моя была объята пламенем. Немец стал стрелять, резкая, жгучая боль в плече, хотя куртка была ватная, крови не было видно, но я поняла, что ранена. Я приняла решение покинуть свою боевую машину, проверив ещё раз парашют, я просто вывалилась из самолёта. Раскрыв парашют я оглянулась, самолёт резко дал снижение и взорвался за лесом. Наверное темнота меня и спасла, преследовать меня не стали, думая наверное, что я погибла вместе с самолётом. Только приземлиться у меня не получилось, может это было и к лучшему, иначе наверняка меня ждала смерть. Я просто зацепилась парашютом о ветви высокой сосны и повисла, даже не знаю, что было бы лучше. Запутавшись в стропах, никак не получалось высвободиться. Провесев так до утра, я видимо уснула, проснулась от боли в плече, рана сильно жгла и от звука отъезжающих машин и немецкой речи. Ухватившись кое-как за торчащую ветку, я посмотрела вниз туда-сюда бегали немцы и что-то дико кричали. Моё счастье, их видимо растревожили и никому в голову не пришло посмотреть наверх, иначе меня бы заметили. Видно было, что немцы меняют место расположения, потому что они торопливо собирали снаряжение, и боеприпасы. Очень хотелось по нужде, более суток я уже висела на высокой сосне, ноги и руки затекли. Наверное это обстоятельство и было причиной того, что я не думала о голоде, только пить хотелось, хотя желание по нужде превозмогало остальные потребности. Снегом я утоляла жажду и старалась двигать руками и ногами, но получалось это с большим трудом, я рисковала просто замёрзнуть. Пошли вторые сутки, как я висела на дереве, наконец немцы собравшись покинули место пребывания. Я стала потихоньку освобождаться от строп парашюта. Тело меня не слушалось, руки и ноги онемели, замёрзшие ветки царапали лицо и руки. Так я провозилась часа два, может и больше. С большим трудом, мне наконец удалось высвободиться от строп. Хватаясь замёрзшими руками и ногами за ветки и ствол сосны, с еще большим трудом, я спустилась на землю и быстро справила нужду. Оглядевшись по сторонам я раздумывала, в какую же сторону мне идти. В кармане лежал компас, как же он мне помог, но идти по глубокому снегу было очень трудно. Сделав несколько шагов, я прислонившись к дереву немного отдыхала, потом опять двигалась дальше. Наступала ночь, по нужде я справлялась, и снег был мне вместо воды, но голод мучил нещадно. Лес закончился, видимо небольшой лесок был, только вышла я на большую поляну. Стала вспоминать, я видела эту поляну сверху, закрыв глаза, мысленно нарисовала план местности. Так стало легче идти, ещё несколько километров и я дойду до своих. Так, продвигаясь вперёд, я дошла до дороги, она находилась намного выше от поляны, вдруг я услышала рёв боевых машин. Я была уже почти у дороги, мне пришлось скатиться вниз, чтобы меня не заметили. Но я во все глаза смотрела, сколько машин, сколько немцем приблизительно и в каком направлении они едут, чтобы доложить начальству по прибытии на место. Наконец длинная вереница проехала, я тихонько вылезла из своего укрытия и перешла дорогу.

До своих я добралась только поздним вечером. Спотыкаясь и падая, обессилив от голода и холода, я упала на пороге казармы и потеряла сознание. Пришла в себя в лазарете, с перевязанным плечом, с трудом оглядевшись вокруг, увидела военного врача.
– Ааа…Ахрарова? Пришла в себя наконец, восточная красавица? Спала почти сутки, потеряла много крови, ладно, сейчас тебе поесть принесут, только сразу много не ешь, живот болеть будет. Как ты себя чувствуешь ? – спросил он.
– Спасибо, я в порядке, можно мне вернуться в часть? – приподнимаясь спросила я.
– Ох, прыткая какая! Пару дней придётся отлежаться, слабая ты ещё, – ответил он.
Мне принесли суп и кусочек хлеба, аппетита не было, несмотря на то, что я не ела почти пять дней, но пересилив себя, я поела. За эти два дня, разведывательная группа нашла мой упавший самолёт, я попросила, чтобы пришёл командир.
– У меня сведения важные есть, – сказала я.
Когда пришёл командир, я привстала.
– Лежи, лежи Ахрарова, не вставай, что у тебя за сведения? – спросил командир части.
– Я видела на двадцатом шестом километре немцев с бронемашинами, почти двенадцать машин и немцы, много их. Направлялись в восточном направлении, – сказала я.
Открыв свой планшет, командир части вытащил карту местности и развернув её, показал мне.
– Покажи, где это было? – спросил он.
Я пальцем провела по линии, обозначавшую дорогу и указала направление, куда ушли немцы.
– Эта дорога ведёт в населённый пункт, когда это было? – посмотрев на меня, опять спросил командир.
– Вчера в первой половине дня, – ответила я.
– Ладно, отдыхай, потом поговорим, – сказав это, он ушёл.
Через день, я была уже на ногах, рана ныла, но заживала. Вернувшись в часть, я попросилась на задание, но мне не разрешили.
– Твои сведения оказались ценными и очень верными Ахрарова. Наши ребята разбомбили все их бронемашины, пытались бежать, но разведывательная группа атаковала их. Правда и у нас были потери, с центра пришло сообщение, там довольны тобой, – сказал командир.
Сорок третий год, разорвана блокада Ленинграда, очень много погибших, среди мирных жителей.
– Как там Элза и Мила? Где же Георгий? – от этих мыслей щемило сердце.
Наконец, в конце сорок четвёртого года пришло письмо от Георгия. Дрожащими руками, я раскрывала треугольный конвертик.
– Милая Нодира, я жив и здоров, никак не мог отыскать тебя. Как ты родная? Бьём фашистов с неба, не даём им вздохнуть, надеюсь мы скоро увидимся. Береги себя любимая, твой Георгий, – было написано в письме.
Сквозь слёзы я не посмотрела на дату, когда перестала плакать, то увидела, что письмо написано аж осенью сорок второго года.
– Где же оно пропадало так долго? И где же он сейчас? – прижав к груди письмо подумала я.
Я решила расспросить у командира, не знаю, как набралась смелости, но другого выхода просто не было. Назвав часть, где служил Георгий и показав письмо, я с надеждой спросила:
– Может можно узнать, где в данное время находится Георгий Папанашвили? – спросила я.
– Я попробую послать запрос в часть Вашего мужа, думаю, через неделю придёт ответ. – сказал командир части, посмотрев на меня.
– Спасибо Вам! – с надеждой в голосе ответила я.
Мне разрешили летать, только это были больше разведывательные операции.
– У Вас зрительная память отличная и Вы это доказали, – давая разрешение, сказал командир.
Через неделю пришёл ответ, на запрос командира о моём муже, одна короткая фраза ” Пропал без вести, не вернулся с задания.”
У меня всё внутри оборвалось. Увидев меня в состоянии скорби и отчаяния, командир сказал:
– Не падайте духом Ахрарова, ведь не сказано, что он погиб.
Ком в горле не позволил мне ничего ответить ему. Новый год сорок пятого года, было уже ясно, немцы проиграли войну. Так, в части мы встретили праздник, собрав небольшой стол, была даже водка, которую нам прислали из города. Пили за тех, кто не вернулся, отдав свои молодые жизни в борьбе с фашизмом, приближая день победы своими подвигами. Пили за скорейшую победу, за наш женский эскадрон. Проходили дни, приближалась весна, немцев отогнали далеко за пределы Советского Союза. Наконец в мае сорок пятого года, объявили о полной капитуляции и победе над фашизмом. Надо было видеть ликование людей. Обнимались и целовались совершенно незнакомые друг другу люди. Завершалась и наша служба, многие возвращались домой, от Георгия вестей так и не было. Только летом я узнала, что его самолёт был подбит, а сам он попал в плен. Наши войска, освобождая Польшу, дойдя до Берлина, освободили и военнопленных, среди которых был и Георгий. Я вернулась в Ленинград, оставаться одной в квартире не хотелось, поэтому я перебралась к подругам. За ужином, Элза рассказывала, как трудно им приходилось в блокаду, как работали в три смены за станками, чтобы в срок поставлять боевую технику фронту. Как многие падали от голода и усталости прямо на рабочем месте, как в зиму лежали прямо на улицах города замёрзшие трупы людей, среди которых были и дети. Как в холод жгли мебель и книги, чтобы хоть немного согреться, как делились краюхой хлеба, чтобы не умереть от голода. Совсем опьянев, никогда не плакавшая Элза, вдруг разрыдалась, её настроение передалось и мне. В середине лета, поздней ночью, когда мы с девочками спали, в дверь тихо постучали, а спала я очень чутко, может война так закалила, а может ожидание заострило моё чутьё. Только несмотря на тихий стук, я вскочила с постели и подбежала к двери.
– Кто там? – тихо спросила я.
– Нодира, любимая, открой, это я, – услышала я грузинский акцент.
Сердце так и замерло, трясущимися руками, я кое-как открыла замок в двери, на пороге стоял Георгий, я просто упала в его объятия. Крепко обняв меня он прошёл в коридор, так обнявшись, мы с ним стояли несколько минут, не в силах ничего говорить. Наконец Георгий разжал объятия и мы с ним прошли на кухню. Только Элза и Мила проснулись от шороха ли, от шёпота ли, но они буквально вбежали за нами следом и стали обнимать Георгия.
– Господи! Живой! Где ж тебя носило так долго? –  восклицала Элза.
– Давайте его накормим сначала, – предложила Мила.
Я совсем растерялась от радости, даже руки и ноги онемели. Элза быстро собрала на стол вечерний ужин. Немного поев, Георгий стал рассказывать:
– В конце сорок второго года, я вылетел на задание, кружил долго, меня преследовал немецкий бомбардировщик. И вот, когда я уже думал, что ушёл от него, ему удалось обстрелять мою машину. Хотел сесть, только был пробит бензобак, пришлось прыгать с парашютом. Самолёт противника ушёл, а я приземлился на вражеской территории, был ранен, уйти не удалось, меня взяли в плен. Проходила колонна пленных, прикладом автомата меня заставили присоединиться к этой колонне. Привели нас в старую заброшенную школу и заперли. Среди пленных был врач, он и перевязал мою рану, оторвав подол рубашки. Тогда он многим помог, но на утро немцы отобрали среди пленных офицеров и тяжело раненных, затем тут же у стены школы расстреляли всех, среди них был и тот самый врач. А нас погнали, уж и не знаю куда. Только привели нас на вокзал и погрузили, как скот в вагоны, где даже сесть нельзя было, ни еды, ни воды нам не давали. Стыдно сказать, но опорожняться приходилось тут же, на ходу. Ехали больше трёх суток, и когда вышли из вагонов, оказались около построек, это был лагерь для военнопленных. Бараки, без матрасов, в два ряда десятками людей на один настил, холод и голод, выжили немногие. С раннего утра нас гоняли на работу, не поверите, просто перекладывали тяжелейшие камни с одного конца в другой. Не знаю, как я выдержал, но в начале сорок четвёртого года, советские войска освобождая город, и нас освободили. Без документов, нам пришлось предстать перед подполковником Свиридовым, он нас допрашивал дотошно. Не знаю, пока отпустили меня, а что дальше будет неизвестно, – закончил рассказывать Георгий.
Я прижав платочек к губам тихо плакала. Так разговаривая, мы просидели до самого утра. Был воскресный день, солнце светило, утром позавтракав, мы с Георгием поехали к себе на квартиру. Оглядываясь по сторонам, мы с ужасом видели разрушенные здания. Хотя жители города, выходя на субботники, очищали улицы от осколков стёкол, разбитых кирпичей и другого мусора. По дороге мы купили продукты и придя домой я приготовила обед. Немного убравшись в комнате, я села рядом с мужем и просто смотрела на него. Он очень похудел и осунулся, постарев на несколько лет лицом, телом и душой, хотя ему не было и сорока лет. Пару недель Георгий ходил по инстанциям, надо было восстанавливать документы. Поднимали архивы, давали запросы, где он учился и работал до войны. Но эти две недели прошли для нас в тяжелом ожидании, Георгий знал, его в покое не оставят. Он не ошибся, через дней семнадцать, как он вернулся, поздно ночью в дверь постучали. У меня защемило сердце, Георгий открыл дверь, за порогом стояли люди из НКВД, их было четверо, они бесцеремонно прошли в комнату, оттолкнув Георгия в сторону.
– Папанашвили Георгий Исаакович? – задали вопрос.
– Да, это я, – ответил Георгий.
– А Вы кто? – вопрос адресован был мне.
– Ахрарова Нодира Нуралиевна, его жена, – упавшим голосом ответила я.
Казалось, этим людям нравилось то, что в наших глазах был страх, а он был, несмотря на то, что мы прошли такую жестокую войну, наверное самую жестокую и кровавую в истории человечества.
– У нас постановление на обыск в Вашей квартире и арест Георгия Папанашвили, – сказал один из мужчин, видимо он был за старшего.
Георгий стоял белее стены, он ждал что этим закончится, но всё же надеялся, может обойдётся, но реальность была жестокой. Начался обыск квартиры, меня всю трясло, Георгий видя моё состояние, тихонько подошёл ко мне и обнял за плечи.
– Ты успокойся родная, всё образуется, ведь я ни в чём не виноват, так сложилось… – тихо сказал он мне.
Побросав все вещи из шкафа, и перелистав все книги с этажерки, незванные гости перешли на постель. Я похолодела, ведь в матрас я зашила золотую монету, ту злосчастную, оставшуюся, одну…
– О Господи, – прошептала я.
– Что? Что случилось дорогая? – спросил Георгий.
Один из сотрудников НКВД подозрительно посмотрел на нас, видимо я своим видом выдала себя, тем более эти люди были очень подозрительны. Постель всю перевернули и стали ощупывать матрас и одеяло, я застыла.
– Все, мы пропали… – подумала я.
Один из них нащупав монету, разорвал обивку матраса и вытащив монету отдал главному, который всё время командовал над ними.
– И что это? – грозно подойдя к нам, спросил он.
Георгий был в недоумении и посмотрел на меня, потом на начальника.
– Не знаю, впервые вижу, – ответил Георгий.
Начальник перевёл взгляд на меня, я вся съёжилась.
– Я тоже не знаю, я купила этот матрас на рынке, ещё до войны, – нашлась я что ответить.
– Конечно, так и было и кто же это так щедро разбрасывается таким добром на рынке? Думаете я поверю в эту чушь? – спросил он громко.
– Ладно, поехали…оба! – скомандовал начальник.
– Это моя монета, я зашил её ещё до войны, она тут ни при чём. Так, на чёрный день оставил, нашёл, когда работал на стройке, – вдруг сказал Георгий.
– Нет! Это я зашила монету, он ничего о ней не знал, – видимо инстинктивно испугавшись за мужа, выпалила я.
Ведь ещё неизвестно, в чём его обвинят.
– Встали! Оба! – вдруг заорал начальник и мы с Георгием поднялись со стульев, на которых застыли, будто пригвождённые.
– Давайте, выводите их! – скомандовал он своим людям.
Дверь в квартиру оставалась открытой, нас вывели из дома и втолкнули в чёрную машину, которая наводила ужас на местных жителей с давних времён. Ночь окутывала город, мы ехали довольно долго. Когда машина остановилась, нас вывели из неё и провели через железные ворота, затем через удручающий сознание двор. Георгия провели по узкому, тёмному коридору и он скрылся из вида, меня завели в кабинет, за столом которого сидел полноватый мужчина, с лысой головой и что-то писал, уткнувшись в бумаги. При виде меня, он поднял голову.
– Садитесь, – коротко сказал он, указывая мне на противоположный стул.
Я тяжело опустилась на него.
– Фамилия, имя, отчество? Откуда родом, чем занимаетесь? – спросил он, опять уткнувшись в стол.
Я назвала, сказав, что из Узбекистана, из детского дома, приехала учиться, войну прошла лётчицей. И всё! Меня буквально выволокли из кабинета и бросили в подвал.
– Что теперь с Георгием будет, Господи, помоги ему, – пробормотала я.
О себе в этот момент я не думала, что будет, то и будет.
– Может, как к женщине, ко мне отнесутся более мягко, – подумала я.
– Проклятая монета и почему мы и её не продали с Элзой, не было бы сейчас хлопот, – мои мысли путались.
Но меня не трогали два дня, давая лишь воду и хлеб раз в день, но и это я проглатывала с трудом, лишь для того, чтобы силы не ушли. Через два дня, ночью, когда я только уснула, за мной пришли. Но меня провели не в тот кабинет, в котором я была в первый раз, а в какой-то тёмный подвал, где мерцала маленькая лампочка, едва освещая помещение. Когда я вошла, в середине подвала стоял здоровый детина, не успела я подойти к нему, как получила сильный удар в лицо. Я упала на пол, кровь пошла изо рта, в глазах потемнело. Не успела я опомниться, как другой, стоявший рядом в форме мужчина, поднял меня с пола и я получила ещё один удар по голове. Вскрикнув, я опять упала, бровь была рассечена, всё лицо было в крови. Потом посадив меня на табуретку, мне стали задавать вопросы.
– Давай ещё раз, кто ты и откуда? – услышала я, словно в тумане.
Говорить было тяжело, но я промямлила своё имя и откуда приехала. Ещё один удар свалил меня с табуретки.
– Неправильный ответ! На тебя радиограмма пришла. Ты дочь врага народа стерва! Маскировалась столько лет и жила себе приспокойненько. Твой отец был предводителем басмачей и боролся против советской власти! Что ты на это скажешь, а? – грозно кричал детина.
– Я не знаю, маленькая была, в детском доме была, – отплёвывая кровь изо рта бормотала я.
– Может знаешь, где сокровища твоего знаменитого папаши? – не унимался мой истязатель.
Я мотнула головой.
– Нет, я была маленькая, – тихо ответила я.
– Да? А монета царя откуда у тебя? – спросил он ударив меня в плечо, как раз по ране, которую я получила, выполняя задание.
– Нашла под дувалом нашего дома, когда ездила на могилу матери, – ответила я.
Мой ответ его не удовлетворил.
– Врёшь, басмаческое отродье! Говори по хорошему, пока я добрый! – орал он.
Меня били ещё и ещё, а когда я от ударов падала, пинали сапогами по ногам, спине и животу. Я теряла сознание, меня обливали холодной водой, я приходила в себя и опять получала удары. Очнулась я в подвале, где лежала на холодном полу и сразу подумала про Георгия.
– Если меня так бьют, что же делают с ним? – мелькнула мысль в моей голове.
Сердце защемило, от таких мыслей. Таких допросов было несколько, потом обо мне как бы забыли, но прошло пару недель и я поняла, что беременна. Погладив свой живот, через порванное от побоев платье, я подумала, вот бы Георгий узнал.
– Жив ли он? – подумала я.
Меня осудили, только без суда, тот толстый, лысый начальник сказал, что мне дали десять лет лагерей. Я восприняла это известие совершенно спокойно.
– Значит так тому и быть, – подумала я.
Синяки и кровоподтёки понемногу проходили. Меня и ещё несколько женщин посадили в крытые машины и повезли на вокзал. Там тоже был отдельный вагон, прицепленный к основному составу, туда мы и зашли. Долгий путь на север ждал меня.

 

Поезд шёл больше десяти суток, в вагоне была духота, мучили голод и жажда, правда нам давали один раз в день воду и хлеб, видимо боялись привезти трупы. Наконец состав остановился, но открывать вагон не спешили, были и такие, что теряли сознание, мы им помогали, как могли, но что мы могли? Помахать платочком и побрызгать оставшейся от питья водой на лицо. Никто почти не разговаривал, скорее всего боялись выронить лишнюю фразу и попасть под опалу. Нас стали выводить по одному, получилась узкая колея, по которой мы, обессиленные и измождённые, должны были пройти до двора, где нас выстроили в ряд. Пошла утомительная перекличка, которая продолжалась около часа. Потом нас завели в бараки и стали объяснять, чем мы провинились перед Родиной и чем мы теперь будем расплачиваться. В конце сказали, что мы будем валить лес, никому поблажек не будет и хитрость на симуляцию не пройдёт. Напоследок нас обыскали и отправили располагаться на места, которые будут закреплены за каждым из нас до конца срока. Только где этот конец и доживём мы ли мы до этого конца? Работа была изнурительная, всякая переписка запрещалась, останавливаться более двух человек и разговаривать между собой, запрещалось. Отдыхать во время работы запрещалось. В таких монотонных условиях мы не понимали, как проходят дни, просто ходили, как роботы, исполняя распоряжения начальства и только. Когда заканчивалась работа и мы растягивались на жёстких полках в бараках, когда тело гудело и кости ныли от усталости, мы немного расслаблялись. Только ночь проходила очень быстро, казалось, только уснула и опять надо вставать, идти пилить деревья. Почти каждую неделю, кто-то умирал, трупы далеко не увозили, за лесом образовали вроде погоста и туда хоронили умерших. Даже мою беременность не брали в расчет, поблажек не было, время шло на выживание. Шли долгие месяцы жизни в лагере, живот у меня рос и я часто слышала упрёки от надзирателей, которые в основном были женщины.
– Вы посмотрите на эту азиатскую шлюху! Неизвестно от кого забрюхатилась, а ходит, как королева! – кричали они мне вслед.
Я молчала, да и что я могла сказать? В первый раз, услышав мерзкие слова, я ответила:
– Зачем Вы так? Я… – но договорить я не успела, хотела сказать, что беременна от мужа, но получила дубинкой по спине так, что упала на колени.
Думала выкидыш будет, только видимо малыш очень жить хотел, если в таких условиях всё ещё жил во мне. Роды были тяжёлые и со мной обращались, как с уличной девкой. Внимания никакого, так, пуповину перерезали и завернули малыша в старую простынь и одеяло. Несмотря на апрель месяц, было довольно холодно. А я так и осталась лежать на столе, на котором и родила. Но видимо Бог меня берёг для чего-то, потому, что я даже не простудилась, правда лежать разрешили лишь один день, на утро я уже была на лесоповале. Малыша я завернула в два одеяла, своё и рядом со мной лежавшей заключённой в бараке, которая дала мне своё одеяло.
– На, заверни потеплее, не простудился бы. – сказала она.
– Спасибо большое! – ответила я.
– Что мы, звери что ли? Сёстры по несчастью… – грустно ответила она.
Я была ей благодарна, кивнув головой.
– Как сына то назовешь? – спросила женщина меня.
Странно, но я об этом как-то и не думала.
– Не знаю даже…может Георгием, как мужа? – осторожно спросила я.
– Нет, не стоит и к этому придерутся. А ты назови его по своему, ну…откуда ты родом? – спросила она.
– Из Узбекистана, – недоумевая, о чём это она, ответила я.
Потом до меня дошёл смысл её слов.
– Ты права, я назову его Бахтиёр, может будет счастливым, ведь так переводится это имя, – сказала я.
На том и решили.
– Ну вот, я вроде, как крёстная мама ему, – улыбнувшись сказала моя соседка по бараку.
Её звали Ольга, потом мы с ней крепко подружились. С годами режим вроде стал мягче, а может мы попривыкли, но дни стали казаться не такими уж страшными и тяжёлыми. Я между делом кормила ребёнка, только молока было мало, да и откуда ему быть много, когда кормили нас, мягко сказать, так, чтобы с голоду не поумирали. А когда сыну два года исполнилось, его забрали у меня, мои слёзы и мольбы ни к чему не привели.
– Не положено! – ответ начальства был категоричным и жёстким.
– Выйдешь отсюда, если выйдешь конечно, из детского дома заберёшь своего сына, – сказали мне.
На него оформили документы, вроде метрики, имя Бахтиёр, фамилия Ахраров, отчество Георгиевич, год рождения тысяча девятьсот сорок шестой год, пятнадцатого апреля. Копию метрики дали мне, по которой я в своё время смогу его отыскать. Теперь меня ничего не радовало, работа вроде как-то отвлекала от горестных мыслей, но я всё время думала о сыне.
– Как он там, ведь забудет меня, – со слезами говорила я Ольге.
– Главное, чтобы Вы оба живы были, а там, время покажет. Найдёшь ты своего сына и вспомнит он тебя, иначе никак, – успокаивала она меня.
Так же часто я думала и о муже, жив ли и где он сейчас, но ответа не находила. Так монотонно прошло семь лет. Тысяча девятьсот пятьдесят третий год, март месяц, умирает Сталин. Сталин, которого считали бессмертным, умер. Через некоторое время облетела весть, Берия расстрелян. Об этом мы слышали, но не говорили, боялись навлечь на себя гнев начальства. Только изменений с этими смертями не последовало, как работали, так и продолжали работать. Были случаи, что кого-то освобождали, срок заключения прошёл, мы завидовали им белой завистью, пожелав удачу, провожали домой. Девять лет прошло, как я была в заключении, казавшиеся мне целой вечностью. Однажды меня вызвал начальник лагеря. Недоумевая в чём дело, я пошла к нему в кабинет. Было очень страшно идти в кабинет начальника, за годы пребывания здесь в лагере, я научилась переносить невзгоды, побои, оскорбления, голод и холод. Человек ко всему привыкает, но вопрос за что, не давал мне покоя. Почему я не могла быть просто счастлива с Георгием? Растить нашего сына, увидеть его первые шаги, услышать первые слова, как он пойдёт в школу, будет учиться…что я сделала не так? Я шла тяжёлыми шагами через двор лагеря. Видимо в целях безопасности, кабинет начальника был огорожен внутренним двориком, высоким забором и пропускали туда в сопровождении надзирателя. Меня провели до кабинета, постучав в дверь, я вошла, за большим столом сидел довольно молодой, приятной наружности мужчина, но когда он поднял голову и посмотрел на меня, по коже прошёл мороз, я увидела его взгляд…холодный и безразличный, смотрящий в упор и не знающий жалости.
– Может я ошибаюсь… – промелькнуло в голове.
– Вызывали? – робко спросила я, не смея перешагнуть порог.
– Да, войди Ахрарова, – ответил он.
Но отвечать, зачем меня всё же вызвали, начальник не торопился. Я стояла, как вкопанная, предложения сесть не было, наконец подняв голову, он посмотрел своим зыркающим взглядом прямо мне в глаза.
– Тебе надо заявление написать… – произнёс начальник лагеря.
Молчание.
– Какое? – охрипшим от волнения голосом, наконец спросила я.
Молчания…
– У тебя срок десять лет, ну из них девять пройдено. Ты бы написала отказ от отца своего, он ведь враг народа, воевал против Советской Власти, ты воевала за Советскую власть, била фашистов, – устало-заученно говорил он.
У меня потемнело в глазах, я молча смотрела себе под ноги.
– Ну что молчишь? – нетерпеливо спросил он.
– Я не могу, – тихо ответила я.
– Чего не можешь? – спросил он.
– Написать отказ от отца…он ведь мой отец, – ответила я.
–  Какой он тебе отец? Он враг народа! У вас даже социальные взгляды разные! Ты комсомолка, он басмач, даже предводитель басмачей! Это очень тяжкое преступление! Понимаешь, о чём я? – громко говорил мужчина.
Молчание…
-Ты подумай, его давно нет! А тебе жить дальше надо. Мужа отыскать, сына! Я тебе шанс даю, напиши отказ, и год тебе простят, на волю выйдешь, новую жизнь начнёшь, честную, идейную, – продолжил он.
– Я не могу…я себя уважать перестану. Родителей не выбирают, мне достался такой. Он очень хороший был, – глядя в пол , ответила я.
Зашёл надзиратель.
– Уведи эту дуру! – приказал он и меня увели.
Ни минуты не сомневалась я в том, что не написала заявления. Конечно, целый год в лагере непростое испытание, но даже, если бы пришлось ещё десять лет сидеть, я бы не изменила своего решения. Я просто не смогла бы потом с этим жить.
– Ну что, зачем тебя вызывал начальник? – спросила Ольга.
– Чтобы я заявление написала, отказ от отца. – ответила я.
– Вот изверг! Ну а ты что? -переспросила Ольга.
– Как что? Отказалась конечно, – ответила я.
– Это правильно конечно, а с другой стороны, они опять могут под тебя начать копать, – сказала Ольга.
– Мне уже всё-равно. Год ещё потерплю, а там видно будет. Сына и мужа постараюсь найти, устала я очень. – ответила я.
– Да, понимаю, я бы тоже так поступила, хотя ни отца, ни матери у меня не было. Мечтала всегда их иметь, но не довелось. Отец в Гражданскую сгинул, мать от тифа в двадцать восьмом умерла, – сказала Ольга.
– Слушай, всё хотела у тебя спросить, за что тебя сюда? – осторожно, чтобы не ранить подругу, спросила я.
– Знаешь, сама не знаю, работала я на заводе, выступила на митинге, видимо кому-то не понравилось моё выступление. Скорее всего из своих кто-то написал на меня поклёп. Обвинили в Государственной измене, представляешь? Я комсомолка, была комсоргом на заводе и тут такое. Меня даже слушать не стали, влепили десять лет! – улыбаясь сквозь слёзы, сказала Ольга.
Я не нашлась, что ей ответить.
– Получается, я за дело сижу, монета царская не шуточное дело, – подумала я.
– А тебя то за что? – вдруг спросила Ольга.
Я замялась…
– Тоже не знаю, мужа арестовали после плена, меня наверное за компанию, – улыбнувшись, ответила я.
Тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, весна, в конце лета будет ровно десять лет, как я нахожусь в лагере. За эти годы я похудела очень, и постарела. Тяжёлый труд, недоедание, недосыпание берут своё, но я осталась жива, тогда как многие приехавшие вместе со мной в том составе десять лет назад, лежали за лесом на кладбище, без имён и без дат. Получается о них просто забыли. Ольга вдруг заболела, весна очень холодная была, но даже с сильным кашлем и температурой, её гнали на работу, пока она не потеряла сознание в бараке. Ольгу отправили в лазарет, пневмония не дала ей шанса, утром она умерла. Я долго плакала, не могла поверить, что её больше нет, теперь у меня здесь никого не осталось, я старалась ни с кем не общаться лишний раз. Ведь невзначай сказанная фраза могла стоить лишних несколько лет свободы. Тем более после отказа написать заявление, я чувствовала незримое наблюдение за собой. Лето прошло, начало сентября, меня вновь вызвали к начальнику. С тяжёлым сердцем, я отправилась к нему в сопровождении конвоя. Начальник так же сидел за своим большим столом, будто никогда и не вставал со стула.
– Можно? – тихо спросила я.
– Да, заходи Ахрарова, – ответил грозный голос.
Предложения сесть опять не было и я, как провинившаяся школьница, в кабинете директора, стояла опустив голову.

Хотя я стояла опустив голову, я чувствовала его сверлящий, холодный взгляд.
– Ну что Ахрарова, срок твоего заключения закончился. Вот бумага о твоём освобождении. Через два часа, грузовик отвезёт тебя на станцию. Это деньги на дорогу, билет на поезд купишь, а дальше сама. Поняла? – спросил в конце своей тирады, начальник лагеря.
Я поверить не могла, что моим мучения пришёл конец и я покину это место, где чудом выжила. Я наконец увижу сына и мужа, если только Георгий выжил. Я кивнула головой и приблизилась к массивному столу, протягивая руку, чтобы взять документ об освобождении и деньги.
– Надеюсь, ты извлекла урок, получив наказание и начнёшь жизнь с чистого листа. Конечно, в партию тебя не примут, но жить нужно по коммунистически, ясно тебе? – положив руку на документ, спросил начальник и я вновь кивнула головой.
Наконец взяв бумагу и деньги, я вышла из кабинета и побрела в барак. Я прверить не могла, что свободна, руки и ноги дрожали, я села на нары и вздохнула. Вещей у меня почти не было, но мне занесли пол булки хлеба на дорогу. Завернув хлеб в платок, я вышла из барака и пошла к воротам. В общем, описывать дорогу до станции я не стану, купив билет до Смоленска, я в душном, плацкартном вагоне, доехала до города. Там, спрашивая прохожих, я села в рейсовый автобус и доехала до детского дома по адресу, который мне дали в лагере. Прошло семь лет, с того дня, как Бахтиёра увезли из лагеря и что с моим сыном, я не знала. Волнуясь, я вошла в здание и постучавшись в дверь кабинета директора, вошла в просторную, светлую комнату. За столом сидела женщина, при виде меня, она с недоумением поднялась. Я протянула ей документ о моём освобождении, где были написаны мои данные и то, что Бахтиёр является моим сыном, с датой его рождения. Долго изучив бумагу, директриса с жалостью посмотрела на меня.
– Даже не знаю, как Вам помочь, Вас долго не было, а мы стараемся детей, при первой возможности, определить в семьи, а тут такая семья. Мы не могли им отказать, поверьте, там Вашему мальчику очень хорошо, – сказала женщина.
– Там нет меня, – хриплым от волнения голосом, ответила я.
Потом немного придя в себя, я сказала, что не уйду отсюда, пока не узнаю, где находиться мой сын. Директриса покачала головой.
– Но Вы не можете здесь оставаться. В качестве кого? Да Вам никто и не скажет, где Ваш сын. У нас строгие правила, поймите, при всём желании я не имею права говорить о таких вещах. В той семье, отец большой начальник, навряд ли Вам удастся просто так забрать своего сына, – сказала она.
– Вот именно,моего! Мне сорок пять лет, и я наверняка уже не смогу иметь детей. Мне неизвестно, жив ли мой муж, кроме сына и мужа у меня никого нет на белом свете! Вы можете понять, что мне нет смысла жить без них? Я может и выжила в тяжёлых условиях лишь с надеждой, найти своих родных! – восклицала я, теряя терпение.
– Я Вас очень хорошо понимаю, но и Вы поймите, я права не имею! – повышая голос, сказала директриса.
У меня отяжелели плечи, трудно было дышать, но я переборола себя, медленно поднялась со стула и вышла в коридор. Уходить у меня намерения не было, не знаю почему, но я верила, я добьюсь своего. В коридоре стояли спаянные между собой в ряд стулья, я села и стала ждать, не знаю чего, но у меня всё равно не было другого выхода. Подошла уборщица, она мыла полы, я поднялась, чтобы не мешать ей. В коридоре было темновато, едва горела одна единственная лампочка, только я заметила, как уборщица манит меня пальцем, подзывая к себе. Я поднялась и подошла к ней.
– Вы меня? – спросила я.
– Вас. Идите на улицу и ждите меня, только подальше от детского дома. Я часа через два заканчиваю работу, мне надо Вам кое-что сказать, – сказав это, она быстро ушла в другой конец вестибюля, со своей шваброй.
Я быстро вышла на улицу и прошла вдоль забора, до самого угла так, что меня не было видно из-за зарослей кустов изгороди, но я могла хорошо видеть, кто заходит и выходит из ворот детского дома. Прошло два часа, я очень устала, не было скамейки, чтобы присесть, но мои мысли были только о сыне, о себе я не думала. Наконец вышла та самая уборщица, молодая, симпатичная женщина, с приятными чертами лица, с короткими, волнистыми волосами. Она вышла и огляделась по сторонам, я махнула ей рукой. Заметив меня, молодая женщина перешла на другую сторону улицы и сделав вид, что не заметила меня, пошла по другой стороне улицы. Я медленно побрела за ней, так она дошла до автобусной остановки, я перешла улицу и подошла к ней.
– Вы хотели мне что-то сказать, я правильно Вас поняла? – с надеждой в голосе спросила я.
– Автобус подходит, садитесь в него, – коротко ответила женщина, глядя в сторону, а не на меня.
Мы сели в автобус, она первая, я за двумя пассажирами следом. В автобусе женщина наконец подошла ко мне.
– Вы приехали издалека, сегодня останьтесь у меня, переночуете, а завтра поедете по адресу, который я Вам дам, – сказала она.
– А можно я сегодня поеду? Вы сейчас скажите адрес пожалуйста, – взмолилась я.
– Сегодня уже поздно, Вам и дверь никто не откроет, Вы столько ждали, подождите ещё одну ночь, – попросила она меня.
Я согласилась скрепя сердце, понимая, что она права. Мы доехали до конечной остановки, ехали довольно долго. Её дом находился на окраине города, так что мы прошли ещё почти остановку и наконец дошли до её дома, с невысоким деревянным забором, обросшим зарослями изгороди. Тропинка, сложенная из гальки вела к крыльцу, дом был больше похож на деревенский. Уютные две комнаты и кухня, туалет во дворе, баня там же, маленькие сенцы отделяли от крыльца дома до комнаты. Мы прошли в дом, женщина сняла старенькое пальто и платок с головы, я сняла фуфайку и мы сели на старенький диван.
– Меня зовут Татьяна Васильевна, можно просто Таня, – представилась хозяйка.
– Меня зовут Нодира…спасибо Вам за Вашу доброту, не знаю почему Вы это делаете, но я осталась бы сегодня на улице, – сказала я.
– Давайте поедим сначала, уверена Вы голодны, – сказала Таня.
– Ну да…Вы правы, я и не помню когда ела в последний раз, – улыбнувшись через силу, ответила я.
Таня собрала на стол, поставила вчерашний ужин, солёные огурцы и хлеб, ела я со слезами на глазах. Таня с грустью смотрела на меня, кусок подступал к горлу.
– Откуда Вы и что с Вами произошло? Расскажите мне и Вам станет легче, поверьте, – сказала она.
Я посмотрела на неё и не знала, что говорить, но почему то Таня вызывала доверие, видя мою нерешительность, Таня сказала:
– Понимаю Вас…а давайте я Вам расскажу о своей жизни, – сказала она.
Мы поели и убрали со стола, потом Таня усадила меня на диван и поведала свою историю.
– Знаете Нодира, мне ведь всего тридцать восемь лет, а выгляжу я намного старше своих лет. У меня были родители, хотя я и единственный ребёнок в семье, мы жили счастливо. Папа работал шофёром на заводе, мама была медицинской сестрой, я тоже выучилась на медицинскую сестру. Вышла замуж за хорошего парня, но война всё перечеркнула. Родители ушли на войну, папа подорвался на мине, мама погибла, вынося раненного бойца с поля боя, закрыла его своим телом. А муж…его арестовали, он был партийным работником, одно письмо в органы и всё, его расстреляли. Я осталась одна с сыном на руках, моему мальчику было бы сейчас четырнадцать лет. Но видимо и сына мне было много, по мнению Бога. Он заболел тифом, сама медик, приложила все усилия, чтобы спасти его, но Стасик умер у меня на руках, корчясь от боли, – рассказывая это, Татьяна плакала.
Мне стало не по себе, ведь мой сын жив и может быть муж тоже.
– Не гневи Бога, он так милостив к тебе, – подумала я, хотя и была атеисткой.
И так мне захотелось обнять эту растерзанную жизнью женщину. Я придвинулась к ней поближе и обняла её, она положила свою голову мне на плечо и разрыдалась. Я тоже не удержалась, видимо накопилось на душе столько боли, что захотелось выплеснуть наружу эту боль со слезами. Мы плакали молча, каждая думая о своём.
– Знаешь Нодира, твой сын ни у каких не военных, он у этой мымры, директрисы. Мальчик сразу ей приглянулся, она уверена, что никто у неё его не отнимет, у неё муж в милиции работает, так что тебе туго придётся подруга. Пока можешь жить у меня, ну пока не добьёшься своего. А теперь слушай меня внимательно, там же в милиции работает мой хороший знакомый, славный парень, главное честный. Ты мать, все права у тебя на сына есть, так что всё будет хорошо. А сейчас ты устала, давай ложись спать. Завтра мы пойдём в милицию и ты напишешь заявление, надо всё делать по закону, кто её накажет, если не закон? К твоему сведению, она и за деньги оформляет опекунство над детьми, правда это в большинстве сироты, но всё же. Вот бы её уличить, – вдруг сказала Таня, подняв голову и, взглянув на меня.
А у меня от радости кровь стыла в жилах, я крепко её обняла.
– Танечка, родная моя, как мне отблагодарить тебя за то, что ты для меня делаешь? – с надеждой воскликнула я.
Я успокоилась с уверенностью, что скоро увижу сына и впервые за много лет, я хорошо поела и крепко уснула. Утром, когда я проснулась, Таня хлопотала на кухне, готовя завтрак. Затем она дала мне платье и пиджак, я умылась и переоделась, а Таня взяла мои старые вещи и вынесла во двор.
– Забудь о них, я их сожгу, – сказала она.
Мы быстро поели и вышли на улицу, пройдя пешком до остановки, мы на автобусе доехали до участка. Таня попросила вызвать Алексея Дмитриевича, начальника уголовного отдела. Парень сидевший в дежурке, внимательно посмотрел на Таню, потом на меня.
– Как хорошо, что я переоделась и причесалась, – подумала я.
Через десять минут вышел парень лет тридцати, со светлыми волосами и голубыми глазами, с серьёзным видом делового человека.
– А, Танечка, привет, как ты? Что-то случилось? Проходите в кабинет, – сказал он и провёл нас по коридору до своего кабинета.
Здание старой постройки, с высокими потолками, толстыми стенами, и большими комнатами. Светлый кабинет с большими окнами, с книжными шкафами вдоль стены, но не с книгами, а с папками и документами. С противоположной стены огромных размеров диван с кожаной обивкой и деревянной отделкой. Стол видимо из кабинетов царских чиновников, из массивного дуба орехового дерева, занимал половину кабинета. Алексей усадил нас на диван и сам сел напротив, на стул.
– Ну, что у Вас случилось? – спросил он.
Таня вкратце объяснила о моём деле,
– Помоги, Лёшенька, ведь сына незаконно оторвали от матери, сама сына потеряла, ты знаешь, как это тяжело. А директриса занимается очень непристойными делами, за деньги оформляет опекунство,  – сказала она.
– Это серьёзное обвинение Танечка, ты ведь понимаешь, что нужны доказательства, – ответил Алексей, потом задумался и высказал мысль.
– Впрочем твою директрису можно подставив, разоблачить, но на это нужно время. Её муж у нас в милиции начальником отдела служит, правда не старше меня званием. Что ж, я подумаю, дай мне пару дней, надо людей надёжных найти, которые роль добрых родителей сыграют, – сказав это, он поднялся со своего стула, давая понять, что разговор закончен.
Мы с Таней тоже встали ,поблагодарив Алексея, мы вышли из участка, радость переполняла меня.
– Танечка, тебя сам Бог мне послал, спасибо тебе большое! – обняв Таню воскликнула я.
Обратно до Таниного дома я шла будучи уверенной в том, что скоро увижу сына. Таня оставив меня дома, закрыла дверь снаружи на ключ и ушла на работу. Я прибралась в комнатах и на кухне, затем пожарила картошку к приходу Тани. Вечером она вернулась с работы.
– Я думала ты отдыхаешь, а ты уборкой занялась? Ещё и ужин приготовила, спасибо, – раздеваясь сказала Таня.
– Это я тебя должна благодарить Танечка, – ответила я.
После ужина мы с Таней сели на диван.
– Может расскажешь о себе Нодира? Обо мне ты уже знаешь, надеюсь теперь ты мне доверяешь? – спросила она.
Я посмотрела в её грустные глаза.
– После того, что ты для меня сделала, конечно дорогая! Даже не знаю, с чего начать…родилась я в Фергане, в семье богатого бая, была дочерью его второй жены. Мама рано умерла, началась революция и всё перемешалось. Отец ушёл в горы и сплотив вокруг себя своих людей начал борьбу против Советской власти. Его расстреляли, а меня, первую жену отца и её детей, дочь и сына, люди отца тайно переправили под Ташкент, в маленький городок Гулистан. Голод и болезнь унесли и мачеху и её детей, я чудом выжила и  попала в детский дом. Оттуда приехала в Ленинград учиться, в лётное училище. Потом вышла замуж, он тоже лётчик, как и я, Георгий грузин по национальности. Опять война всё перечеркнула, муж попал в плен, а когда вышел, его арестовали, я оказалась в интересном положении. А в войну воевала, летала на боевых самолётах, била фашистов. Мужа объявили врагом из-за плена, моего отца тоже, в общем меня тоже арестовали, как дочь врага народа. Десять лет лагерей, там я и родила своего сына, но через два года его забрали и отправили в детский дом, сюда, в этот город. И вот я здесь, на моё счастье мне встретилась ты и я тебе очень за всё благодарна, – рассказала я Тане.
Только не стала говорить о золотой монете. Зачем? Лишние домыслы и недоверие могут возникнуть.
– Да…о нас книги можно писать, вот ведь женские судьбы… – печально улыбнувшись, сказала Таня.
Два дня была тишина, Алексей не появлялся, Таня тоже молчала, просто уходила утром на работу, вечером возвращалась, уставшая. Я не теребила её вопросами, просто терпеливо ждала и вот на третий день пришёл Алексей в сопровождении двух молодых людей, лет по тридцать. Мы с Таней как раз садились ужинать, я приготовила макароны с тушёнкой. Алексей без церемоний сел за стол и усадил вновь прибывших рядом. Молча поев, он вытер рот льняной салфеткой и посмотрел на меня.
– Ну что, Вы не раздумали действовать? – спросил Алексей.
– Нет, что Вы? – воскликнула я, замотав головой.
– Хорошо, вот мнимые родители, они сыграют роль бездетных родителей и пойдут в детский дом просить ребёнка по усыновлению. Предложат помеченные деньги, а там, если директриса детского дома клюнет, всё пойдёт, как по маслу. Ладно, мы пойдём, а Вы ждите от меня вестей. Ох, если пройдёт так, как мы предполагаем, её муж уйдёт с работы, это самое меньшее, что его ожидает, – сказал Алексей.
Все трое ушли и мы с Таней остались одни.
– Ну вот дорогая, осталось совсем немного и ты увидишь своего сына и прижмёшь к груди, – сказала Таня.
– Я об этом мечтаю уже семь долгих лет, этим и живу. Только…как он меня примет? Ведь забыл наверное уже, боюсь я Танечка, – ответила я.
– Всё будет хорошо, поверь, – лишь ответила Таня, обняв меня за плечи.
Прошла неделя долгого и томительного ожидания, я не находила себе места. И вот, через неделю опять пришёл Алексей, я с волнением и нетерпением ожидала его. Вдруг за его спиной показалась головка мальчика со жгуче чёрными волосами и такими же бровями и огромными глазами, обрамлёнными длинными ресницами. У меня защемило сердце, это был мой Бахтиёр, мой сыночек, моя кровиночка. Он так был похож на отца, ноги у меня так дрожали, колени подгибались, я с трудом поднялась с дивана. Тане пришлось придерживать меня под руку, чтобы я не упала.
– Сыночек…Бахтиёр…родной мой… – пролепетала я и подошла к нему.
Но он тут же спрятался от меня за спину Алексея. Я заплакала от отчаянья.
– Бахтиёр, иди к маме, смотри, как она тебя любит, это твоя мамочка, – легонько подтолкнув ребёнка, сказал Алексей.
Мальчик посмотрел на меня, потом на Алексея.
– Я к маме хочу…пролепетал он.
Мне стало плохо.
– Сыночек, родной мой, я же твоя мама, посмотри на меня, солнышко моё, – взмолилась я со слезами на глазах.
Тут Таня вынесла игрушечную машину, маленький грузовичок и дала мне в руки. Из-за слёз ничего не видя, я наощупь взяла машинку и протянула сыну. Он медленно подошёл ко мне и в нерешительности посмотрел на меня, потом на игрушку, потом протянул ручки и взял её из моих рук. Я крепко обняла своего мальчика и прижала к груди, сердце моё сильно билось от радости. Таня стоя в стороне тихо плакала, глядя на нас. Взяв на руки Бахтиёра, я подошла к Алексею и крепко обняв его одной рукой расцеловала в обе щеки.
– Всё, давайте сядем, я расскажу, что произошло, – сказал он.
Не выпуская сына из своих объятий, я села рядом с Таней на диван, Алексей сел напротив, на стул.
– Как я и предполагал, директриса клюнула на нашу приманку, уж очень была в себе уверена эта женщина, на мужа надеялась, да и от денег трудно было ей отказаться. Она взяла помеченные деньги и тут мы вошли, так что сидеть за взятку ей точно придётся. Про мужа её, капитана милиции, пока не знаю, но и ему будет нелегко, да и заслужил он наказание, уж очень скверный человек. От него в отделе все ребята страдают, возомнил себя генералом. Суд над директрисой конечно будет, пока только дело завели, так что уважаемая Нодира, Вам придётся пойти в органы опеки, со своими документами, доказывающие, что мальчик действительно является Вашим сыном и оформить всё как полагается, да и можете ехать к себе домой, – сказал Алексей.
– Спасибо Вам Алексей за всё, что Вы сделали для меня и сына, век Вам буду благодарна и Танечке тоже, – со слезами на глазах, ответила я.
– Да ладно, это моя работа, а Вы живите с миром и не теряйте больше друг друга, – сказал Алексей и попрощавшись с нами ушёл.

Я не хотела выпускать из рук сына, но он начал капризничать и проситься к маме.
– Я твоя мама родной, помнишь, как я пела тебе колыбельную на узбекском языке и ты засыпал у меня на руках? Я тебя очень люблю мой хороший. Мы с тобой поедем домой, к папе и он нас ждёт, он нас очень любит, – тихо на ушко ему говорила я и слёзы радости текли по моим щекам.
Потом я стала рассказывать ему сказку и он немного успокоился.
– Что будешь делать теперь, Нодира? – спросила Таня.
Бахтиёр уснул у меня на руках и я тихонько положила его на диван и накрыла одеялом.
– С утра пойду в органы опеки, напишу заявление, надеюсь не будут препятствовать, хочу, чтобы всё по закону было. – ответила я ей.
– Конечно дорогая. Я пойду с тобой, люди же там сидят, не звери, тем более сын на твоей фамилии и отчество отца, мужа твоего, – устало сказала Таня.
– Слушай Танечка, а поезжай со мной в Ленинград, ну что тебе здесь делать одной? Ты медицинская сестра, сейчас рабочие руки везде нужны. Устроишься работать в больницу, поживёшь у меня, там квартира осталась…только не знаю, чья она теперь, но мы найдём выход, вместе легче будет. Что скажешь? – стала я её уговаривать.
– Не знаю даже…я и сама хотела увольняться из детского дома, просто хотела…может и мне усыновить ребёнка, как думаешь? Девочку, мальчика, всё равно, – спросила Таня.
– Почему нет? Сейчас сирот детей, оставшихся после войны много, так что конечно было бы хорошо, – ответила я.
Ночь прошла беспокойно, я почти не спала, сидела над изголовьем сына и гладила его по головке. Он уснул после того, как я запела ему колыбельную на узбекском языке, которую мне пела в детстве мама. Наверное у детей сохраняется в памяти и мой сынуля вспомнил, как я ему пела когда-то. Утром рано мы с Таней быстро позавтракав и покормив Бахтиёра, поехали в органы опеки, который располагался в центре Смоленска. Спросили на проходной, куда нам пройти по нашему делу и к кому обратиться. На проходной сидел мужчина и он нам объяснил, в какой кабинет нам надо пройти. Поднявшись на второй этаж, мы зашли в одиннадцатый кабинет, где сидела немолодая женщина, она нагнувшись над бумагами, что-то писала. Видимо зрение у неё было неважное, несмотря на очки, она писала сильно нагнувшись к столу.
– Здравствуйте, можно? – постучавшись и открыв дверь, спросила я.
Женщина подняла голову и посмотрела на меня.
– Да, здравствуйте, входите, что у Вас? – приглашая меня жестом руки сесть, спросила она.
Таня осталась за дверью с ребёнком на руках. Я села напротив неё на стул и подала свой паспорт и метрику сына, которую мне дал Алексей. Женщина взяла документы и близко поднеся их к глазам, стала изучать.
– И что Вы хотите? – подняв голову спросила она меня.
– Мой сын находился в детском доме семь лет, теперь я хотела бы забрать его домой, в Ленинград, нужна официальная бумага от Вас. – ответила я волнуясь.
Ясно, – коротко ответила женщина.
– А есть документ, причина того, что Вы семь лет не появлялись и вдруг приехали? – вдруг спросила она.
– Да, конечно, я была в лагере для заключённых, – тихо сказала я боясь, что это будет препятствием для моего дела.
– Дайте справку об освобождении, – попросила она, совершенно спокойно.
Вытащив из кармана пиджака бумагу, я подала ей. Разложив на столе в открытом виде мой паспорт, справку об освобождении и метрику сына, она принялась, что-то писать на чистом листе бумаги. Закончив писать, она расписалась и поставила печать.
– Зайдите к начальнику, слева вторая дверь, он тоже должен расписаться и поставить свою печать, – подавая мне исписанный лист, сказала она.
– И всё? – осторожно спросила я.
– Всё, а что Вы ещё хотели, чтобы Вас с музыкой проводили? – улыбаясь сказала она.
– Спасибо Вам, – ещё больше волнуясь, ответила я ей и не веря, что так быстро всё решилось, быстро вышла из кабинета.
– Ну что? – нетерпеливо спросила меня Таня.
– Сейчас Танечка, надо ещё к начальнику зайти и поставить подпись с печатью, – ответила я ей, улыбнувшись.
– Ну слава Богу, давай иди быстрее, я здесь подожду, – ответила Таня, обнимая моего сына.
Я прошла в кабинет начальника и тихо постучалась, затем приоткрыла дверь.
– Здравствуйте, к Вам можно? – спросила я.
– Да, заходите, что у Вас? – спросил начальник, мужчина в летах, с залысинами на голове, и довольно грубыми чертами лица, со шрамом над левой бровью.
– Видимо фразы у них здесь заучены, – почему-то подумала я, так как и женщина в первом кабинете точно такими же словами встретила меня.
Я подала ему бумагу на подпись и печать.
– А Ахрарова? Да, Алексей звонил мне с утра, – сказал он, подписывая бумагу и ставя печать.
– Спасибо Вам… – сказала я, беря из его рук бумагу.
– Удачи Вам! – ответил он.
Не веря, что так всё быстро и удачно получилось, я не в себе от радости вышла от начальника и широко улыбнулась Татьяне.
– Всё! Представляешь, Алексей оказывается позвонил и попросил, чтобы всё быстро оформили. Я поверить не могу! – радостно сказала я, обнимая свою новую подругу.
– Здорово! Я так рада за Вас двоих, Нодира, пойдём уже отсюда, – сказала она и мы вышли из двухэтажного здания и направились к остановке автобуса.
По дороге мы купили маленький тортик и лимонад, чтобы отметить такое событие.
– Как мне благодарить тебя и Алексея? Вы столько для меня и моего сына сделали! – плача от радости спросила я Таню.
– Не говори глупости, какая благодарность? О чём ты говоришь? Все мы люди, а эту гадину давно надо  было наказать. Даже если бы не ты, я всё-равно вывела бы эту директрису на чистую воду. По ней давно тюрьма плачет, – ответила Таня.
– Вот этого я и врагу не пожелаю, – ответила я.
– Ой, прости дорогая, не хотела тебя расстроить, – сказала Таня, почувствовав неловкость.
– Ладно, проехали. Давай торт будем есть с лимонадом. Как давно я не ела торт и не пила лимонад! – смеясь сказала я.
За долгие годы я впервые чувствовала себя раскрепощённой и спокойной. Мы поели торт и долго беседовали с Таней о жизни. Бахтиёр спал сладким сном беспечного ребёнка, я смотрела на него и не могла наглядеться и поверить не могла, что наконец мой мальчик со мной и его никто у меня не отнимет. Вдруг мысли мои ушли в Ленинград, когда нас с Георгием арестовывали.
– Где же ты сейчас мой родной человек? – мелькнуло в голове.
– О чём ты задумалась дорогая? – спросила Таня.
– Я счастлива Танечка, как никогда, только вот думаю, где мой Георгий, жив ли? – ответила я.
– Вот поедешь в Ленинград, походишь по инстанциям и обязательно его найдёшь, иначе и быть не может. Сын с тобой и муж в скором времени будет рядом. Ты столько выстрадала и достойна уже жить счастливо, – сказала Таня.
И я ей была очень благодарна за эти слова.
– Ну а ты Танечка, что решила? Поедешь с нами в Ленинград? – спросила я её.
– Я долго думала Нодира, думала над твоими словами, даже не знаю, что тебе сказать. Здесь лежат мои близкие, я часто их навещаю и родителей и сына. Только тело мужа мне не выдали, справку о смерти дали и всё. Как мне их оставить, скажи? Кроме меня никто не будет ухаживать за могилками, поливать цветы, пить за упокой. Хотя я и не пью, я ношу водку на кладбище и отдаю людям, ну тем, кто могилы выкапывает, да и просто люд ходит. Ладно, поздно уже, давай спать, утром пойду на работу, заявление об уходе напишу. Там девочка прехорошенькая есть, Наташей зовут, её нашли брошенной на вокзале, уж и не знаю кто мог бросить такое чудо. Ей всего четыре годика, вот хочу взять на воспитание. Может на старости, хоть воды стакан подаст, – задумчиво, произнесла Таня.
– Знаешь дорогая, я ведь тоже много лет не была на Родине, там у меня тоже лежат мать и отец, боюсь и могилы их не вспомню, хотя перед глазами они стоят. Если там ничего не изменилось, поеду навещу родителей, с сыном поеду, а если и мужа найду, все вместе поедем. Ты конечно вправе решать сама, у тебя, какой никакой дом, земля есть. А если и Наташеньку возьмёшь к себе, Вам вдвоём будет хорошо, может мы с Бахтиёром приедем когда-нибудь. Ой, что это я? Конечно приедем! Разве я смогу забыть тебя и то, что ты сделала для нас с сыном! – воскликнула я.
Ночь прошла быстро, я спала с сыном на диване, крепко обняв его, Таня спала в спальне. Утром, когда мы с сыном проснулись, Тани уже не было, под салфеткой на столе, она оставила завтрак, немного хлеба, масло и творог. Заварив чай, я накормила сына и поела сама, через два часа пришла Таня.
– Всё, я написала два заявления, на увольнение и на удочерение Наташеньки, – сказала она.
– Вот и хорошо, мы тоже наверное поедем уже домой, надо Георгия искать, – ответила я.
Мы вместе вышли и поехали на вокзал, билеты были лишь на раннее утро, купив их, мы вернулись домой к Тане. Она захлопотала.
– Вам ехать долго, я фарш взяла, пожарим котлет и картошки, с собой возьмёте, ты ведь не одна, ребёнка кормить надо, – сказала она.
Котлеты с картошкой Таня положила в небольшую кастрюлю и дала буханку хлеба, сами мы тоже поели и легли спать. Рано утром, разбудив сына и позавтракав, мы поехали на вокзал, Таня проводила нас до самого купе. Крепко обнявшись с ней мы попрощались.
– Ну не забывайте меня, приезжайте, как только представится случай, буду ждать Вас. Бахтиёрчик, ну-ка обними тётю Таню, давай я тебя поцелую! – поднимая на руки ребёнка и крепко целуя его смугленькие щёчки, сказала Таня.
В глазах её была грусть, да и мне не было весело. Таня долго стояла на перроне, махая нам в след рукой, потом медленно побрела вдоль железнодорожного полотна. Мы и правда ехали долго, поезд останавливался на коротких  станциях, но мы с сыном не выходили, а просто наблюдали из оконца в купе. Разместившись с ним на одной полке, мы медленно ехали в Ленинград, Бахтиёр понемногу привыкал ко мне, что очень меня радовало. Наконец поезд, пыхтя остановился, Мы с сыном вышли из вагона и пошли к выходу из вокзала. Город встретил нас дождём, было прохладно, но Таня дала мне ватник, которым я укутала сына. Пешком дойдя до остановки, мы на автобусе, затем с пересадкой на трамвае, мы доехали до дома, где жили мои подруги, Элза и Мила. К подругам я шла со страхом и очень волновалась. Дверь открыла незнакомая женщина.
– Вам кого? – сухо спросила она.
– Простите, здесь жили две молодые женщины, не скажете, где они могут быть? – спросила я.
– А я почём знаю? – довольно грубо ответила она и захлопнула перед нами дверь.
Я стояла в растерянности, не зная куда идти и что дальше делать.
– Пойдём родной, может на нашей квартире есть кто-то, кто скажет нам, где мои подруги, – обнимая сына за плечи, сказала я.
Проехав на автобусе четыре остановки, мы вышли и пройдя через арку старого дома, вошли в большой двор. Ничего не изменилось, хотя город, после бомбёжек перестраивался, строились новые дома и дороги.
– Идём родной, вон наше окошко, видишь? Вон, на третьем этаже, видишь? – ласково спрашивала я Бахтиёра.
А он подняв головку смотрел во все глаза на окна дома и конечно не понимал, о каком окне я ему говорю. Мы поднялись с ним на третий этаж и      постучали в дверь, которую я когда-то много раз открывала. Долго не открывали, я уж подумала, что никого нет. Наконец послышались шаги и дверь открылась.

Наконец кто-то за дверью повернул ключ в замке и открыл старую со скрипом дверь. Знакомый звук, сердце ёкнуло от знакомого до боли звука. В коридоре и в подъезде было темно и сразу разобрать, кто стоял на пороге, было трудно. Но знакомый взгляд огромных чёрных глаз, смотревших на меня тоскливо, перевернул во мне всё и я упала, потеряв сознание в руки, которые нежно меня подхватив занесли в комнату. Когда я открыла глаза, то увидела перед собой Георгия, он гладил меня по голове, стоя на коленях перед диваном, на котором я лежала. А рядом стоял мой сыночек Бахтиёр и испуганно моргал длинными ресницами, глядя на меня. Я протянула руки и крепко обняла их обоих. Так мы просидели несколько минут, я всё никак не могла поверить своему счастью. Георгий жив, хотя очень похудел и постарел, в волосах появилась седина, но разве это было важно? Мы опять вместе и уже никакая сила нас не может разлучить. Я тихонько поднялась и села, но взгляда не могла оторвать от мужа.
– Ты жив любимый, жив… – всё время повторяла я.
Бахтиёр смотрел на нас и не мог понять, что происходит.
– Сыночек, смотри, это твой папа, – сказала я ему.
Георгий обнял сына и прижал к груди.
– Я не знал…я не знал все эти годы про сына. Да и о тебе ничего не знал. Родные мои! Я пытался выяснить, но там, за колючей проволокой, с тобой не только разговаривать, но и слушать никто не стал. Нодира, хорошая моя, я ведь только сегодня ночью приехал. Три недели, как меня отпустили. Десять лет просто вычеркнуты из нашей жизни. Как жаль… – целуя то меня, то сына, говорил Георгий.
– Ничего родной, всё позади уже, теперь мы будем наконец счастливы, – обнимая мужа одной рукой, сына другой, сказала я.
Немного придя в себя мы сели за стол, правда есть было нечего. У меня оставалось немного денег, я дала их Георгию и он пошёл в магазин, купить хлеб, яйца, масло и картошки. Через минут двадцать он вернулся с авоськой в руках, я пожарила картошку с яйцами и мы поели. Потом сели все трое на диван и стали разговаривать. Георгий рассказал, что его осудили за пособничество немцам.
– Представляешь? Я пособничал немцам, – горько улыбнувшись сказал он.
– Да, война не дала нам возможности быть счастливыми, меня отправили в Магадан, ну какие в лагерях жёсткие условия, ты и сама знаешь, – продолжал он.
Я лишь горько улыбнулась и кивнула головой.
– А почему ты мне про сына ничего не сказала? – вдруг спросил Георгий.
– Я и сама не знала, только потом, когда нас арестовали, недели через две узнала, – ответила я.
– Он так на меня похож… – с теплотой сказал Георгий и еще крепче обнял сына, который сидел у него на коленях и с удивлением смотрел то на меня, то на отца.
Сидя рядом с мужем, я гладила его по седеющим волосам и такая грусть меня охватила, слёзы невольно потекли из глаз.
– Не плачь родная, всё теперь у нас будет хорошо, – успокаивал меня Георгий.
На следующий день мы с мужем пошли в милицейский участок. Надо было устраиваться на работу, начинать жить наконец, да и сына в школу определять. Летать нам конечно уже не позволят, возраст, да и биография не позволяла. Я устроилась диспетчером в аэропорту, Георгий пошёл на завод машиностроения. Через неделю я нашла своих подруг, они обе вышли замуж, у каждой из них было по ребёнку. Элза родила дочку, Мила сына. Жили они на Выборгской, правда в разных домах, которые им выделили от завода, мы часто ходили к друг другу. Они щадили мои чувства и не спрашивали меня о лагере, где я провела долгих десять лет, а я и вспоминать об этом не хотела, слишком тяжёлые воспоминания были. Жизнь стала налаживаться, хотя мы с Георгием стояли на учёте в НКВД и долгое время ходили отчитываться и регистрироваться, это было довольно унизительно, но выхода не было. Бахтиёр наш пошёл в третий класс и радовал нас хорошими оценками. Как-то вечером, сидя за ужином, Георгий вдруг посмотрел на меня.
– Всё хотел у тебя спросить…откуда у тебя царская монета, которую нашли при обыске? – спросил он.
Я давно ждала этого вопроса, но когда муж задал мне его, я растерялась и застыла не зная, что ответить. После минутного молчания, я всё же набралась смелости и взглянула в его красивые глаза.
– Я знала, что ты спросишь меня об этом. Я тебе не говорила, но мой отец был богатым человеком. После того, как его расстреляли, наш сосед передал мне большие сокровища, оставшиеся от отца. Из нашей семьи кроме меня, никого не осталось в живых, поэтому сосед передал мне наследство отца. Но я не взяла, побоялась, молодая ведь была, да и на учёбу в Ленинград ехала. Тогда сосед достал восемь монет и дал мне, сказав, что пригодятся в голодные дни. Они и правда пригодились, мы с Элзой продавали по одной монете и жили на них. И свадьбу мы сыграли на одну из них. Из восьми монет, я четыре отдала соседу, тоже в бедности жил, а четыре привезла с собой в Ленинград. Три продали, а последняя вот, мне поперёк горла и встала, – глядя на него, рассказала я.
– Надо же, даже Элза замешана в этом, – с горечью в голосе сказал Георгий.
Потом немного подумав, спросил:
– Ты говоришь сокровища…и где они теперь?
– Как где? Там и остались, зарытые во дворе, под виноградником, – удивляясь вопросу, ответила я.
Я смотрела на мужа и не могла понять, что он имеет в виду, спрашивая о том, где зарыты сокровища моего отца. Но он улыбнулся и посмотрел на меня.
– Ладно, не бери в голову. Просто интересно стало, ведь из-за одной твоей монеты, десять лет тюрьмы, стоило ли оно того? – сказал Георгий с горькой усмешкой.
Но всё уже позади дорогой, видимо это испытание, я должна была пройти, чтобы посмотреть на жизнь другими глазами. Что было, то прошло, что теперь ворошить? – ответила я.
– Я вот думаю, у меня такая богатая оказывается жена, а я ни сном, ни духом, – засмеявшись, сказал Георгий.
Только смех был какой-то истеричный, я подражая ему, тоже засмеялась. Но на этом разговор закончился и Георгий к нему больше не возвращался. Он был по прежнему нежен и ласков со мной, много игрался с сыном, когда приходил с работы, только это был не мой Георгий, которого я знала много лет назад, что-то в нём надломилось. А он никогда мне не рассказывал о проведённых годах там, в лагере, в Магадане. Тогда как я, рассказала ему обо всём, что произошло со мной за эти десять лет. Шли дни, пятьдесят седьмой год, двенадцать лет без войны, Ленинград отстраивался и становился прежним, величественным и красивым. Как жители города, в дни войны смогли выстоять в блокаду, да ещё и сохранить исторические ценности? Оставалось только восхищаться духом народа, стойкостью и любовью к Родине. Двадцать миллионов человек, жертв этой жестокой войны, наверное такое не забудут наши поколения веками. Пискаревское кладбище…мы иногда ходили туда, положить цветы жертвам блокады. Тяжело было осознавать, что люди гибли от голода и холода, среди которых были дети, старики, женщины. Бахтиёр рос, радуя нас изо дня в день. Он был спокойным и ласковым мальчиком, я баловала его, как могла. Новой игрушкой, или обновкой, а то и просто водила ребёнка в зоопарк или в кино. Георгий работал на заводе, с утра уходил, приходил вечером, я его кормила, он ложился на диван и брал в руку газету, которую приносил с собой, читая её, засыпал. Что-то в нём изменилось, я чувствовала, только что, я не могла понять, а когда я спрашивала его, он отшучивался. Новый год встречали у нас, пришли Элза с мужем и дочерью и Мила с мужем и сыном. Принесли рыбные консервы, шампанское и вино. Я как смогла накрыла на стол, сварила картошку, напекла пирожков с фаршем, испекла пирог с яблоками, хотя зимой они были дорогущие, но ведь новый год лишь раз в году бывает. А ещё я сделала салат из капусты, солёных огурцов и лука, добавив масла. Перед самым новым годом в одиннадцать часов, в дверь позвонили, все переглянулись, мне стало жутковато.
– Кто это может быть? – охрипшим голосом спросила я, скорее себе задавая этот вопрос.
Георгий пошёл открывать дверь и я услышала до боли знакомый голос Тани.
– Простите, а Нодира здесь живёт? Вы Георгий, верно? – спросила она своим мягким голосом.
Я побежала к входной двери.
– Танечка, как хорошо, что ты приехала, проходи дорогая! Ой, а это кто у нас такая красивая куколка? – воскликнула я, увидев её приёмную дочь Наташу.
Георгий посторонился и пропустил гостей в комнату.
– Познакомьтесь друзья, это моя подруга Таня, с дочерью Наташенькой из Смоленска. Она мне очень там помогла. Прошу любить и жаловать! – улыбаясь, громко сказала я.
Затем представила Георгия, Элзу с мужем и Милу и её мужа Тане. Все наконец сели за стол. Весело болтали, слушали радиоприёмник и говорили тосты за мирную и счастливую жизнь и конечно танцевали. Таня с дочерью остались, подруги мои ушли. Мы с Таней расположились в спальне, благо дело там стояли две кровати, Георгий лёг на диване в зале. Уснуть долго не могли, Таня рассказала, что устроилась работать в больницу медицинской сестрой.
– Вот Наташеньку после твоего отъезда сразу и удочерила, теперь мы живём вдвоём, – говорила она в пол голоса.
Дети мирно спали, а мы тихо разговаривали. Утром проснулись поздно, позавтракали и пошли гулять, я хотела показать Тане город. Мы сели в автобус и доехали до Исаакиевского собора, Ленинград встречал нас хмурым морозным утром. Но город Тане очень понравился, мы долго ходили пешком, потом замёрзли и проголодались, поэтому решили вернуться домой. Георгий, как обычно лежал на диване и читал газету. Собрав на стол мы все сели обедать.
– Ну как погуляли? Город Вам понравился Татьяна? – спросил Георгий.
– Да, очень понравился, большой такой и красивый город. Столько пережить в войну и не растерять свои ценности и красоту, это здорово, – ответила она.
Татьяна с дочерью пожили у нас неделю, потом засобиралась домой.
– На работу надо выходить, да и Наташеньке в детский сад надо. Спасибо Вам за гостеприимство, сами приезжайте к нам – сказала она.
Мы с Георгием проводили их на поезд, перед этим пожарив на дорогу картошки и котлеты.
– Хорошая у тебя подруга Нодира, впрочем ты и сама хорошая, – сказал Георгий и улыбнулся.
Проводив Таню, я загрустила, но жизнь продолжалась. Шли годы, сын Бахтиёр рос, он уже заканчивал школу, надо было думать, куда поступать учиться дальше. Сам он очень хорошо рисовал, хотел стать художником, а пока выпускные экзамены и последний звонок. Затем выпускной вечер и сдача всех экзаменов. Какой же он был красивый! Он отличался внешностью от других ребят в классе, густые волнистые чёрные волосы, чёрные брови и длинные ресницы, хотя глаза были сероватые. Он очень был похож на Георгия, но цвет глаз были моего отца. И взгляд, я поражалась, насколько у него взгляд властный и твёрдый, при мягком и добром характере, Точно так же смотрел мой отец, но в этом взгляде просвечивалась доброта и сила. Беленьким его назвать я не могла и смуглым он тоже не был. Как говорили у меня на родине, кожа его была, словно цвет спелой пшеницы. Я видела, как на него оборачивались девушки, он многим нравился, это было видно.
– Бахтиёр, у тебя девушка наверное есть? – как-то спросила я.
Он с удивлением посмотрел на меня, подняв чёрные, густые брови.
– Почему ты меня спрашиваешь об этом, мамочка? Я вообще о девушках сейчас не думаю, мне учиться надо, – совершенно серьёзно,ответил Бахтиёр.
– Ну если вдруг появится, ты ведь меня познакомишь с ней? – улыбнувшись, спросила я.
Он улыбнулся в ответ.
– Конечно, ведь ты мой самый близкий человек и папа тоже, – ответил Бахтиёр.
В том же году сын поступил в архитектурный институт, мы с Георгием были несказанно рады. Георгий немного отошёл от своих грустных мыслей о прошлом. Шестьдесят четвёртый год, многое изменилось за эти годы. Власть третий раз поменялась, теперь первым секретарем КПСС был Леонид Ильич Брежнев, прошла денежная реформа, в космосе человек побывал. Жизнь стабилизировалась, мы поменяли место жительства. Георгию от завода дали трёхкомнатную квартиру, не в центре конечно, но это была большая, светлая квартира. Мы купили новую мебель, теперь у сына была своя комната, куда он часто приводил своих друзей. А у меня была затаённая мечта, очень хотела съездить на свою Родину, посетить могилы родителей, увидеть места, где я выросла. Только пока никак не получалось, проблем так таковых не было, но деньги в большинстве уходили на еду, одежду и на сына, он молодой парень, ему надо красиво одеваться, покупать книги и принадлежности для чертежей, ведь он будущий архитектор. Георгию давали раз в год путёвки в санаторий и мы с ним ездили пару раз в Сочи, на отдых. Бахтиёр наконец закончил институт и по распределению уехал работать на восток. Вот и представился случай поехать в Узбекистан.
– Я хочу съездить на Родину, может вместе поедем? – спросила я Георгия.
Он удивлённо поднял свои красивые брови и посмотрел на меня.
– А с чего это ты вдруг? Столько лет прошло, как ты там не была, – ответил он.
– Хочу могилы родителей найти, может удастся памятники поставить, – ответила я.
Георгий немного подумав, сказал:
– Не думаю, что могила отца твоего цела, он ведь был…ну ты сама понимаешь. А впрочем, почему бы и нет? Сын уехал на два года, я могу взять отпуск и давай поедем. Что ж, посмотрю откуда родом моя жена. Может на следующий год поедем в Грузию, я ведь тоже не был на своей Родине с тех пор, как до войны уехал из родного посёлка и приехал учиться в Ленинград. Как уехал на учёбу после революции, так ни разу и не был там, – с какой-то грустью в глазах, сказал Георгий.
– Хорошо, конечно съездим дорогой. А если хочешь, можем сначала к тебе в Грузию поехать, а на следующий год поедем в Узбекистан, – предложила я.
– Нет, давай сначала, как задумали, поедем в Узбекистан, я тоже хочу увидеть Родину своей жены. Говорят у Вас там очень красиво, вон сколько хлопка поставляется оттуда, – сказал Георгий.
Я обрадовалась, что мой муж так бережно ко мне относится. И вот в июне шестьдесят восьмого года, мы с Георгием взяли билеты до Ташкента на самолёт. Собрав немного вещей из одежды, так, на смену мужу рубашки и нижнее бельё, обувь, ну и я взяла пару платьев. В одежде мы с мужем не были привередливыми, хотя мода менялась, возраст видимо брал своё. Летели мы почти пять часов и вот стюардесса объявила посадку. Я очень волновалась, думала у меня сердце из груди выскочит от волнения, я глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Через пол часа, я вступила на родную землю, ноги дрожали, Георгий взял меня под локоть, он чувствовал моё волнение. Ташкент встретил нас жарким солнцем, давно я не ощущала такую жару. Взяв такси мы поехали по городу, хотелось увидеть, каким стал город за столь долгое время моего отсутствия. Мы слышали, какое страшное землетрясение было в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, двадцать шестого апреля, в Ташкенте, тогда я плакала, увидев страшные разрушения по телевизору. Теперь, проезжая на машине по городу, я радовалась, увидев, как отстраивают Ташкент и делают это сплочённо, все братские республики Советского союза. Остановиться было негде, родных у нас здесь не было, поэтому решили ехать сразу в Фергану. Мы,  расспросив у местных жителей, как можно доехать, узнали, что автостанция находиться на Куйлюке. Но можно поехать и поездом.
– Ну, как мы поедем? – спросил Георгий.
– Давай поездом поедем дорогой, вечером сядем в поезд, а утром рано будем на месте, прямо в Фергане, – немного подумав, ответила я, послушав совета одного шофёра.
Так и сделали, поездили по городу, обогнув театр Навои и проехав к центру города, где находился сквер революции, мы и решили пообедать в кафе Буратино. Время до вечера ещё у нас было, так что поев, мы пошли пешком к бюсту Карла Маркса, который находился в самом сквере, посидели в кафе-мороженое Снежок, в тени высоких платанов. Как же здесь было хорошо! Молодые люди сидели на скамейках с книгами в руках, а то и просто сидели и разговаривали. На душе стало так спокойно и тепло.

Поезд отходил без десяти одиннадцать вечера по местному времени, так что у нас было время погулять ещё. Георгию Ташкент очень понравился.
– Очень много зелени, деревьев и цветов и очень много строят, видимо причиной стало землетрясение, город станет ещё красивее. Только жарко очень, в Ленинграде в это время прохладно. – сказал он.
– Да, жара доходит даже до сорока двух градусов, насколько я помню, – ответила я.
До поезда ещё было много времени, мы решили сходить в кино, пешком прошли до кинотеатра “Искра” показывали фильм ” Три плюс два”. После фильма долго бродили по улицам, жара спадала, вечерело, надо было поужинать и ехать на вокзал. Мы зашли в столовую, как раз недалеко от кинотеатра находилась пельменная. Пельмени там готовили очень вкусно, поэтому говорят и клиентов всегда бывает много. Говорили верно, пельмени действительно были очень вкусные, с добавлением сметаны и мелко порезанного укропа. Георгий взял себе ещё одну порцию, я же вторую не осилила. После того, как мы поели, мы вышли из столовой и по дороге поймали такси, хотя это оказалось проблемно и доехали до северного вокзала. Люди с баулами спешили к своим поездам, на перроне толпились люди. До отхода поезда было минут сорок и мы не спеша прошли в своё купе и расположились на нижних полках. Лезть наверх, как это бывало в молодости, не позволял возраст. Через минут пятнадцать к нам в купе присоединились два молодых узбека, они ехали домой, видимо студенты, потому что у каждого в руке были дипломаты. Поздоровавшись с нами по-узбекски, они сели рядом, ложиться было ещё рано. Я ответила им на приветствие тоже на узбекском языке, Георгий как-то странно посмотрел на меня. Ведь он никогда не слышал, как я говорю на своём родном языке, впрочем, как и я не слышала его родной язык из его уст, хотя он всегда говорил с грузинским акцентом и мне это очень нравилось. Я так же на узбекском спросила, куда они едут и в какой город, потому что поезд ехал до Ферганы, но многие жили в других городах, куда надо было добираться уже на машине, до Коканда, Намангана, Маргилана и близ лежащих сёл и аулов. Что и нам предстояло сделать. Ребята ехали в Коканд. К сожалению ночью не было видно ни красивых гор перевала, ни хлопковых полей, где зрели початки хлопка, ни широких Ферганских долин, ни цветущих в это время садов, ни города Ангрена, с полу пустыми домами, из-за химического завода, от которого шёл едкий дым и отравляющие осадки пылью ложились на дома и дышать было опасно. Но сна всё равно не было. По мере приближения к родным местам, меня охватывало понятное волнение, но Георгий видимо устав, крепко спал. Рано утром поезд пыхтя остановился, я разбудила мужа и ребят, которые тоже мирно спали. Выйдя на вокзале, мы прошли на стоянку такси, там уже стояли люди и мы заняли очередь. Раннее утро, свежий ветерок ласкал наши лица, из окна такси, я во все глаза смотрела на красоту Ферганской долины, назвав таксисту адрес своего села, который я помнила всю жизнь. Мы поехали по дороге и тополя, будто провожая нас, выстроились в ряд вдоль дороги. За тополями мелькали поля с зелёными ещё коробочками хлопка и цветущие сады. Мы ехали часа полтора и наконец машина остановилась в центре моего села.
– Почти ничего не изменилось! – воскликнула я и на глазах были слёзы умиления и радости.
Георгий обнял меня за плечи.
– И куда мы пойдём дорогая? Ведь у тебя и родных то здесь нет, – спросил он.
Я решительно направилась к своему дому, село было не очень большое, его можно было пройти вдоль и поперёк за час, полтора. В нашем доме расположился сельсовет. Родные стены…у меня защемило сердце. Я немного постояла, но заходить в помещение, которое раньше так любила, не стала. Земли, принадлежавшие когда-то моему отцу, теперь принадлежали государству. Обогнув свой дом, я пошла к знакомому дому, где раньше жил Бахром бобо, который проводил меня в другую, чуждую тогда мне жизнь. Постучав в калитку мы стали ждать, через пять минут нетерпеливого ожидания, наконец открыли калитку за которой стояла пожилая женщина и смотрела на нас. Я стала говорить ей на родном узбекском языке и спросила о старике, хотя была уверена, его давно нет в живых.
– Здесь, в этом доме жил Бахром бобо… – осторожно сказала я.
Женщина с удивлением на меня посмотрела.
– Да, но он давно умер, тридцать пять лет назад, а Вы кто будете? – спросила она.
– Я…как бы Вам сказать…я дочь Нурали ота, может слышали о таком? – спросила я.
Женщина изменилась в лице.
– Вы проходите в дом, не стойте за калиткой, – предложила она.
Поблагодарив за приглашение, мы с Георгием вошли через калитку во двор.
– Надо же, ничего не изменилось, ну если не считать новую пристройку к старому дому. Тот же двор, тот же топчан, где Бахром бобо меня кормил, – подумала я.
Женщина пригласила нас присесть на этот топчан, она вынесла из дома курпачи и быстро постелила их для нас. Мы сели и я невольно посмотрела в сторону виноградника, где были закопаны Бахромом бобо сокровища отца, там так же рос виноградник, только сорт был другой. Женщина захлопотала, самовар у неё кипел, она вынесла из дома лепёшки и на подносе, разложенные в разброс, очищенные орехи, сахар рафинад, кишмиш и конфеты. Она поставила поднос на небольшую хантахту, застеленную старой, но чистой скатертью. Мы сидели на топчане и пили душистый зелёный чай, заваренный из самовара, кипяток которого кипел на углях. У такого чая бывает особенный вкус, не такой, как вскипевший на плите с электричеством или газом. Женщина вопросов не задавала, а мы, как полагается по узбекским обычаем расспросили друг друга о всех родственниках, о здоровье её и близких и как вообще, всё ли хорошо. Потом она принесла горячую  маставу, положив в неё ложку кислого молока и мелко порезанный райхон (базилик).
– Меня зовут Саида, Бахром бобо мой свёкор, да прибудет его душа в раю, хороший был человек. Мой муж, его сын тоже умер, два года назад и я осталась с детьми одна. Двух дочерей я выдала замуж, тут же в этом селе, у них дети есть, живут неплохо, как все здесь живут. Сын ещё молод, на поле работает, вот заработает на калым и свадьбу, тоже женю. А так, всё у нас хорошо, живём не хуже других. Бахром бобо говорил мне перед смертью, что Вы можете приехать, если живы будете, слава Аллаху Вы живы и вот приехали. Здесь в селе, Нурали ота все помнят и уважают до сих пор, о нём часто вспоминают и читают молитву за покой его души по четвергам. Только громко об этом не говорят, советов бояться. А так, Вы с мужем можете пожить у меня, хотя Вам в нашем селе все кров дадут. Народ у нас простой и душевный, всегда гостям рады. Найдут пару лепёшек и пиалку чая, тем более дочери такого уважаемого человека, как Вы, – говорила Саида, наливая нам чай.
– Спасибо Вам большое, Вы очень добры. Мы долго не задержимся, вот навещу могилы своих родителей и вернёмся домой. У меня тоже сын уже взрослый, учёбу закончил и уехал работать во Владивосток. Он у меня архитектор, здания строит, вернее рисует их и по ним строят строители. – подробно ответила я, чтобы этой простой, но такой доброй женщине, понятней было.
Мы сидели долго и разговаривали о таких близких и понятных, лишь нам с ней вещах. Говорили по-узбекски и Георгий слушая нас заскучал. Он сказал, что пройдётся по селу, полюбуется местным колоритом и местной природой.
– Да, у нас здесь хоть и неприхотливо, но очень красиво. Вы можете пойти на речку, местная ребятня уже купаются, днём ведь жарко, – сказала Саида, после того, как я перевела ей просьбу мужа.
Она вынесла ему из комнаты чистое полотенце и Георгий ушёл, а мы ещё долго сидели и разговаривали с ней, вспоминая о прошлом и так у меня на душе тепло стало, что я расплакалась, чему Саида очень удивилась.
– Ну что Вы, не расстраивайтесь, не надо плакать, – душевно сказала она.
– Дорогая Саида, я уехала из родного края ещё совсем молоденькой девушкой, очень скучала по родному краю. Жизнь странная такая, ну почему так всё вышло? Имя моего отца всегда стояло у меня на пути, тюрьма, лишения, многое я пережила, – ответила я.
Потом Саида подоила корову и принесла мне парного молока. Это был божественный вкус, вкус моего детства. На обед пришёл сын Саиды, Батыр, она меня с ним познакомила и сказала, что я дочь Нурали ота.
– Добро пожаловать в наш дом уважаемая, – положа руку на сердце, сказал парень, очень похожий на своего деда Бахром бобо.
Такой же прямой и чистый взгляд и добрая речь, такой же высокий и худощавый, с красивыми, чисто узбекскими чертами лица. Прямой нос, чуть узковатые губы, чёрные, густые  брови и такие же чёрные, большие глаза. Поев, он ушёл опять на поле, где трудился с остальными сельчанами с раннего утра, до позднего вечера. Следом, как только ушёл сын Саиды, пришёл Георгий. С полотенцем через плечо, он выглядел очень довольным и отдохнувшим.
– Слушай Нодира, здесь в селе такая отличная природа, сады и виноградники, столько деревьев и речка! Представляешь? Речка глубокая, но быстрая. Я спросил, оказывается у них протекает Ферганский канал, правда не в самом селении, а за ним. Но когда я купался в такое время года? Красота! Ты не хочешь искупаться? – весело спросил он.
– Я рада, что тебе понравилось дорогой, только у нас женщины не купаются там, где это делают мужчины, – засмеялась я.
– Почему? Это же всего лишь речка. Хотя я и правда не видел женщин, только ребятня купается, даже взрослых мужчин нет, – сказал Георгий.
– Взрослым не до купания, они почти все на полях работают от зари до зари. Земля их кормит, хлопок, бахча, картошка, лук и виноградники, они этим живут. Ты же видел, здесь фабрик и заводов нет, – ответила я.
Георгий проголодался и Саида налила ему полную косушку маставы, но он не наелся и попросил ещё. Мне аж неудобно стало, я укоризненно посмотрела на мужа.
– Будь поскромнее дорогой, – тихо попросила я.
Увидев, как я смотрю на мужа и что-то ему говорю, Саида улыбнулась.
– Не ругайте своего мужа, для нас это честь, гость в доме, если хорошо ест, нам приятно, – сказала она и налила ему ещё.
Потом принесла косушку холодного кислого молока.
– Слушай, какой вкусный кефир! И где это они его держат, такой холодный? – спросил Георгий.
Я засмеялась.
– Это не кефир, это кислое молоко, жирное и очень полезное. А держат они его, так же, как и другие портящие продукты, в кожаных мешках, в проточной воде. Видишь, вон арык во дворе протекает? – показала я ему.
Он был в восхищении.
– Да, сама природа помогает этим людям жить и не тужить, – сказал он.
– Ну это как посмотреть. У всех свои проблемы есть, так что не обольщайся, – ответила я.
В этот день мы с Георгием на кладбище не пошли, солнце уже садилось, Саида почитала вечерний намаз и пошла доить корову. А перед этим она сделала на самодельном очаге, прямо в середине двора, под навесом, ужин, мошкичири, который я не ела. уже лет сорок. Я спросила, чем я могу ей помочь, она засмеялась.
– Ну что Вы, какая помощь в домашних делах, отдыхайте, я сама справлюсь, – ответила Саида.
Стряхнув скатерть с хантахты, она опять её застелила, положив две лепёшки, которые сама и испекла, порезала мелко лук и заправила чёрным молотым перцем, а также порезала зелёную сочную репу и положила в косушки с холодной водой. Мы помыли руки и сели на курпачи, на топчане. Как раз в это время пришёл Батыр. Поздоровавшись с нами, он подал правую руку Георгию, для рукопожатия, левую положил на сердце, в знак уважения. Потом помыл руки прямо в арыке, протекающему в середине двора и сел рядом с Георгием, напротив сели мы с Саидой. В керамическом, расписанным незамысловатыми узорами лягане (блюдо), Саида принесла ужин, заправив сверху мошкичири пережаренным
лук с маслом. Знакомый с детства вкус, я давно не ела с таким аппетитом и Георгию так понравилась наша национальная кухня, он искренне был от всего в восторге. После ужина я всё таки не смогла усидеть на месте, собрала посуду и сев возле арыка помыла её в протекающей холодной воде. Потом я попросила Саиду постелить нам с мужем во дворе, но она сначала отпиралась, говоря:
– Вы дорогие гости, так нельзя, я постелю Вам в комнате.
– Нет дорогая, не надо, Вы и так нам оказали такое гостеприимство. Просто в доме нам будет жарко, а здесь, во дворе свежий воздух, когда ещё придётся нам так поспать, под звёздным небом? – улыбаясь ответила я ей.
Саида вынесла новые курпачи из дома, которые она готовила в приданное будущей невестке. Курпачи были из чистого атласа и тафты, потом она вынесла большие подушки из того же материала и ватное одеяло. Простыни и пододеяльника не было, да и наволочек тоже, но тем самым Саида проявляла к нам глубокое уважение. Уходя она пожелала нам спокойной ночи, я ответила ей тем же и поблагодарила за беспокойство о нас. Георгий был поражён небом.
– Смотри, как низко небо, а звёзд сколько и все созвездия, как на ладони. Красота! Я такого неба никогда не видел, – говорил он лёжа под открытым небом, на топчане.
Он был в полнейшем восторге.
– А такого неба нигде больше и нет, – ответила я ему, улыбнувшись.
Вдруг он стал серьёзным.
– Слушай, помнишь ты как-то говорила о сокровищах отца? Они где зарыты? В этом дворе, да? Может всё таки через столько лет попробуем их отыскать? – спросил Георгий.
– Что это ты вдруг о них вспомнил? Нет, не в этом, там дальше по соседству. Да и навряд ли они до сих пор там лежат, столько лет ведь прошло. Я видела тот двор, когда ты купаться ходил, там всё перекопано и перестроено, – соврала я, сама не зная почему, хотя очень не любила ложь.
– Ну как знаешь…просто такой шанс один раз в жизни выпадает, – сказал он зевая и переворачиваясь на другой бок.
– Спокойной ночи, – буркнула я.
Но думая о словах мужа, я очень долго не могла уснуть, лишь ранним утром я не заметила, как крепко заснула. Когда проснулась, солнце уже ярко светило, хотя было всего шесть часов утра. Георгия не было рядом и куда он ушёл, я не знала. Саида хлопотала по двору, самовар у неё уже кипел и она пекла лепёшки в тандыре. Огонь во всю горел, обдавая хозяйку жаром, но она ловко всё делала привычными движениями. Огонь уменьшила и готовое на лепёшки тесто, обмакивала холодной водой с ладони и лепила на раскалённые стенки тандыра, при этом заходя почти наполовину в горячее жерло. Я заворожено наблюдала за ней, наконец тандыр наполнился сырыми лепёшками и прямо на глазах они стали подниматься и румяниться. Через несколько минут, Саида сняла готовые лепёшки шумовкой и сложила на сават, (плетённое из тонких стеблей тополя большое блюдо), накрытое скатертью. Но вот и закончилось это прекрасное действо, конечно, для наблюдателя со стороны, это кажется лёгким делом, но завораживающим. Только печь лепёшки не каждому дано, это целое искусство и я бы точно не смогла всё это проделать. Хотя, если это делать с молоду, как Саида, то конечно, чего не скажешь обо мне. Пока пеклись лепёшки, я собрала все курпачи, подушки и одеяло и отнесла в дом. Там я несколько минут осматривала большую комнату. Ниши в стене с полками из глины, служили для посуды, ниши без полок, где стояли два сундука, на которые ровно складывались курпачи, одеяла и подушки, красиво смотрелись со стороны. На полу сотканная из тонких камышей и покрашенная чудесным узором, лежали циновки. И всё, никакой мебели, но мебель в этом национальном интерьере и не смотрелась бы, это было очень красиво и красочно. Когда я вышла во двор, Саида уже накрыла на стол, где от лепёшек ещё шёл жар. В пиалки Саида слила верхний слой от надоя вечернего молока, который густым слоем собрался  и образовался каймак. Зелёный чай в чайнике был накрыт плотным полотенцем, чтобы дольше держался горячим. Саида пригласила меня за стол, тут вернулся и Георгий.
– Где ты ходишь Георгий? – спросила я.
– Погулял по селу, ты спала, вот я и решил, – ответил он.
Но я подозревала, что он скорее всего сходил посмотреть дворы близ живущих соседей, наверное наш разговор накануне его растревожил. Ничего не сказав, я улыбнулась и позвала его к столу. Привычным движением, Саида разломала горячие лепёшки и положила перед нами.
– Мммм…какой вкус! Я такую вкуснятину никогда не ел! – с удовольствием макая кусок лепёшки в каймак и с аппетитом отправляя в рот, воскликнул Георгий.
– Конечно не ел, да и где бы ты ел? Такая вкуснятина только у нас и есть, – ответила я ему, затем перевела Саиде его и свои слова.
– Ешьте, я ещё принесу, – улыбнувшись, сказала она.
После завтрака, мы с Георгием собрались идти на кладбище, но Саида нас остановила.
– Что ж Вы по жаре пешком пойдёте? Устанете ведь. Я соседу скажу, у него ишак с арбой есть, он отвезёт Вас, – сказала она.
– Неудобно как-то соседа тревожить, может мы сами сходим? – спросила я.
– Что тут неудобного? Не на плечах же он своих Вас понесёт, – ответила Саида.
Потом она вышла со двора и минут через двадцать вернулась.
– Ну вот, Вас сосед Тахиракя ждёт, подвезти на кладбище готов, – сказала она.
Мы с Георгием вышли на улицу, там стояла запряжённая арба с ишаком. Поздоровавшись с ним мы сели по краям арбы и поехали, Саида помахала нам в след рукой и вернулась в дом.

 

После прохлады Ленинграда, жара Ферганской долины очень тяжело переносилась, особенно Георгию. Он всё время вытирал пот с лица и шеи, выступающий от жары. Я видела, как ему тяжело было, но говорить ничего не стала. Мы ехали на арбе с осликом, которого сосед Саиды, Тохир акя, погонял тяжёлой дубинкой по спине и мне было так жаль бедное животное, но ишак будто и боли не чувствовал, понуро опустив голову, он шёл по пыльной дороге.
– Видимо привык бедняга, – подумала я.
Ишак привычно шёл по пыльной дороге, от его копыт и колёс арбы, кружился столб пыли над нашими головами и мы то и дело отмахивали пыль от лица. И дышать было тяжело, хотя время было ещё ранее, всего десять утра, но наконец мы доехали до кладбища.
– Тпрууу! – подтягивая поводья и останавливая осла, крикнул Тохир акя.
Мы с Георгием спрыгнули с арбы, Тохиракя решил нас сопровождать, видимо Саида его попросила из уважения к гостям, я ему была благодарна. Мы вошли в те же старые ворота, что стояли здесь и более сорока лет назад.
– Вспомню ли я, где лежат мои родители… – с грустью подумала я.
А сама напрягала память и искала среди бугорков, которых стало так много, тот бугорок, который мне показал Бахром бобо. И я помнила, что Бахром бобо положил светло-коричневые , большие камни, которые привёз с собой тогда, на изголовье могил отца и матери, они ведь и лежали почти рядом. Я помнила отчётливо, что лежали почти у стены, хотя стеной назвать покосившийся дувал было трудно. Мы ходили довольно долго, потому, что в те годы на могилы номеров не ставили, так….напишут в книге регистраций имя и фамилию покойного, ну и дату смерти. У входа только мы не увидели никого в сторожке, где обычно должен был сидеть могильщик или сторож, а кого здесь охранять, не покойников же, так что я могла надеяться только на свою память. И она меня не подвела, почти час мы ходили между холмами могил и пройдя ближе к полу развалившейся стене, я увидела камни, которые оставил преданный отцу старик. Я так обрадовалась, что наконец нашла своих родных, отца и мать, что заплакала. Георгий от жары и пыли очень устал, но из уважения к месту, где мы находились, он стойко молчал. Мы все трое подошли сначала к могиле матери и сели у изголовья, где лежал камень. Тохир акя начал читать поминальную  молитву, из священной книги Корана и мы молча слушали. Я тихо плакала и вспоминала, как мама меня учила читать эту молитву и повторяя слова молитвы за стариком, я поняла, что прекрасно её помню. Воистину Аллах есть и то, что я выучила в детстве и хотя не читала столько лет, я ясно помнила священные слова из Карана. Закончив читать, старик попросил у Аллаха покой душам всех умерших, здоровья ныне живущим и провёл ладонями по лицу, я сделала то же самое. Потом мы перешли к могиле отца и там тоже почитали молитву. Я со слезами на глазах у могилы отца, дала себе клятву.
– Аллах мне свидетель! Если я найду сокровища отца, я построю на этом месте большую мечеть и воздвигну отцу и матери памятники из чёрного мрамора, – прошептала я тихо, чтобы меня никто не услышал.
Георгий тоже сидел на корточках, как и мы с Тохир акя, скамеек не было, везде было пыльно. Поднявшись, мы медленно пошли к выходу. Я смотрела по сторонам, во многих местах были семейные склепы, ну это даже не склепы в прямом понимании, а овальные постройки, типа половины цилиндрической формы, видимо так здесь было принято. Только вот у моих родителей были лишь холмики и ещё несколько могил, оставшиеся без присмотра, осевшие от дождей и снегов прошедших лет. На сердце было неспокойно и тяжело, будто я в жизни что-то упустила, не сделала и восполнить это будет нелегко. Но я нашла могилы родителей и это было очень важно для меня, потому что я боялась не найти места захоронения. Мы ходили по кладбищу более часа, но к сторожке так никто и не подошёл. Тем же путём мы вернулись обратно и сев на край арбы, поехали домой к Саиде. Узнав о нашем приезде, (видимо Тохир акя соседям рассказал) в дом Саиды, соседи стали приносить съестное. Кто плов принесёт, кто шурпу, а кто жареные слоеные лепёшки-катлама. Соседи приходили и засиживались с нами на топчане.
– Что это вдруг соседи несут нам еду? – спросил Георгий, которого это обстоятельство очень удивило.
– У нас обычай такой, уважение проявляют гостям, так всегда было, ведь гость для мусульманина святое, – ответила я.
Этот обычай понравился Георгию, он с аппетитом ел принесённые соседями  блюда, он вообще любил хорошо поесть. А ночью потом спал плохо, переедал, тяжело было переварить столько пищи. Я же напротив, ела понемногу, хотя здесь всё же не могла устоять, уж очень всё было вкусно. Пора было возвращаться домой, Саида пожарила нам в дорогу катламы, напекла ферганских, больших лепёшек и положила в сумку сухофрукты и орехи. Прощались долго, Саида просила приехать при возможности ещё.
– Целуйте от меня сына, Нодира опа, – попросила она.
Я расплакалась, уезжать не хотелось. Прощались долго, сосед Тахир акя на своей арбе, довёз нас до центра кишлака, где ходили рейсовые автобусы до вокзала. Попрощавшись и с ним, мы с Георгием доехали до места и купив билет на поезд, сели в ожидании. Всю ночь мы ехали на поезде до Ташкента, затем с вокзала поехали в аэропорт и купили билеты до Ленинграда. До отлёта было несколько часов, Георгий предложил пойти пообедать, спросив, где здесь ближайшая столовая, мы поели и вернулись в аэропорт, решили посидеть в зале ожидания, так как на улице было жарко. Наконец дали разрешение на регистрацию, пройдя её мы прошли в салон самолёта. Ленинград встретил нас хмурым небом, дождя не было, но разница в погоде с Ферганой сразу чувствовалась.
– Да, там было так жарко, здесь смотри как прохладно, – сказал Георгий.
Я лишь улыбнулась в ответ. Сама всё время думала, как же можно вернуться в Фергану одной и попробовать найти сокровища, чтобы построить мечеть и сделать мемориальный комплекс родителям. Дома было так пусто, сын ещё не приехал, ему год работать во Владивостоке, я очень по нему скучала, он он иногда звонил, говорил, что у него всё хорошо и тоже скучает. По приезде в Ленинград, я стала оформлять пенсию, Георгий продолжал работать на заводе. Редкими днями приходили Элза и Мила, Света так и осталась служить в театре Иркутска. Она была счастлива и мы были за неё рады. Жизнь шла изо дня в день, проходили дни, недели, месяцы. Через год вернулся Бахтиёр, но он был не один, с ним приехала его девушка, с которой он познакомился там, во Владивостоке. Приятная, улыбчивая и вежливая, её звали Оля, сын объявил, что они хотят пожениться. Оля нам понравилась, светловолосая, с красивыми чертами лица, высокая и стройная и мы с Георгием возражать не стали. Раз наш сын выбрал эту девушку и полюбил, значит и мы должны её принять в свою семью. Начались хлопоты со свадьбой, Бахтиёр устроился работать в проектный институт, времени бегать и договариваться насчёт свадьбы у него не было, они лишь с Олей подали заявление в ЗАГС, остальное я делала сама. Мы с Олей поехали в свадебный салон и подобрали ей платье, фату и туфли купили. Потом договорились с рестораном. В день свадьбы приехала мама Оли, Наталья, миловидная молодая женщина. Папы у Оли не было, он ушёл из семьи, когда девочке было всего три года, причина банальная, встретил другую женщину. Мама Оли говорила это без горечи и спокойно, но было видно, она больно перенесла уход мужа из семьи и до сих пор любила его.
– Он возвращался, просил прощения, хотел снова жить вместе, но я не смогла простить предательства, не смогла… – сказала Наталья.
Что ей ответить, я не знала, только стало очень жаль её.
– А может надо было простить, да и жили бы вместе, – лишь подумала я.
Свадьба прошла и молодые остались жить с нами, Наталья погостила ещё пару дней и потом мы её проводили на самолёт. Только мысль вернуться в Фергану и попробовать найти сокровища отца не давали мне покоя. И однажды я поделилась своими мыслями с Георгием.
– Я хочу поехать в Фергану дорогой, – сказала я ему.
Он с удивлением поднял на меня глаза и странно посмотрел на меня.
– Зачем это? Мы же там уже были год назад, мы же хотели поехать на мою Родину, забыла? Что это ты вдруг? Или не вдруг…может ты задумала что-то? – спросил он.
– Да, задумала…я хочу найти сокровища отца и на вырученные от них деньги, построить мечеть при кладбище, где лежат мои родители. А ещё создать мемориальный комплекс, так сказать семейный, может и мне придётся там лечь, – ответила я.
Георгий был поражён моими словами.
– Но почему ты этого не сделала в прошлый раз, когда мы были там? – спросил он.
– Я боялась, – коротко ответила я.
Георгий заметно стал нервничать и раздражённо прохаживался по комнате.
– Чего? Чего ты боялась? Может быть меня? Я тебе что, враг? Почему ты мне не доверяешь? Я ведь твой муж и у меня кроме тебя и сына никого нет на этом свете, – воскликнул он.
Я виновато опустила голову.
– Прости дорогой, просто я была в растерянности, это ведь и опасно. Помнишь, что мы пережили с одной монетой? А там золота очень много и я не знаю, что и как делать со всем этим, – ответила я.
Наступило долгое молчание.
– Я ведь с тобой родная, мы столько пережили вместе. Я никогда тебе не рассказывал, что мне пришлось пережить там, в лагере, только я и вспоминать об этом не хочу. Сколько унижений и побоев мне пришлось вынести. Меня обливали ледяной водой, подвешивали за руки… – вдруг сказал Георгий.
Хватит, прошу тебя, хватит! – попросила я его и нежно обняла.
– Просто…сломался я тогда, озлобился на весь свет, хотел умереть, но мысль о тебе меня удерживала, – ответил Георгий.
Потом мы решили, что через два месяца поедем в Фергану и начнём дело, о котором я мечтала уже целый год. Мы с Георгием обсуждали, как всё организуем.
– Это ведь непростое дело дорогая, здесь максимальная осторожность нужна, никого не посвящай в это дело. На месте осмотримся и решим, что и как делать, – сказал Георгий.
Я успокоилась, потому что теперь я была не одна, надеялась, что всё пройдёт хорошо. Только когда до отъезда осталось две недели, Георгию стало плохо, сердце прихватило. Он никогда вроде не жаловался на сердце, а тут вдруг ему стало плохо. Я вызвала машину скорой помощи, это было ранним утром, его увезли с подозрением на инфаркт. Мы с Бахтиёром и Ольгой ждали врача, тяжёлое чувство не покидало меня.
– Господи, не отнимай его у меня, – молилась я.
Мы прождали больше часа, стоя перед отделением интенсивной терапии. Наконец вышел врач и подошёл к нам.
– Состояние Вашего мужа пока тяжёлое, но мы  постарались его стабилизировать. Сердце орган непредсказуемый, так что время покажет, – сказал он.
– А можно его увидеть? – с надеждой спросила я.
– Пока не стоит его беспокоить, сегодня во всяком случае. Приходите завтра, с утра, думаю к тому времени ему станет лучше. Извините, меня ждут пациенты, до свидания, – сказал врач и ушёл.
Мы с Бахтиёром переглянулись, не зная что сказать друг другу, просто в глазах у нас стояла боль.
– Не волнуйтесь мамочка, наш папа сильный, он выздоровеет, – сказала Оля, обнимая меня за плечи.
– Конечно выздоровеет дорогая, как же иначе? – ответила я.
Оставаться в больнице смысла не было, поэтому выйдя за ворота, мы дошли до дороги и сев в такси, поехали домой. Ночью я почти не спала, вспоминая всю нашу жизнь.
– Господи, помоги, ведь он ещё так молод, – шептала плача я.
Георгию было шестьдесят три года, для мужчины это не возраст, живут намного дольше. Но если учесть, сколько моему мужу пришлось пережить…война, плен, тюрьма… конечно всё отражается на здоровье. Утром едва позавтракав, мы втроём опять поехали в больницу. Георгия рано утром перевели в палату и когда нам это сообщили, я наконец расслабилась и глубоко вздохнула.
– Слава Богу… – прошептала я.
Узнав в какой палате лежит Георгий мы пошли туда, но нам троим входить не разрешили.
– Мам, иди ты, мы с Олей здесь подождём, – сказал Бахтиер.
Тихо постучав в дверь, я вошла, в палате лежали ещё трое мужчин.
– Доброе утро, – поздоровавшись я подошла к мужу.
– Как ты родной? – спросила я.
Георгий улыбнувшись, посмотрел на меня.
– Со мной всё хорошо дорогая, не волнуйся, видимо моё время ещё не пришло, – ответил он.
– Не говори так, береги силы, у нас с тобой ещё есть дела и мы не можем уйти, не сделав их до конца, забыл? Мы ещё поедем к тебе в Грузию, – сказала я, гладя его руку.
Георгий сам взял меня за руку и тихо, чтобы слышала только я, сказал:
– Нодира, родная моя, я тебя очень люблю и всегда любил. Благодарю судьбу, которая послала мне тебя. Только пообещай мне, что мы будем лежать на одном кладбище.
Мне стало не по себе.
– О чём это ты? Какое кладбище, нам ещё так рано об этом думать дорогой, – стараясь говорить спокойно, ответила я.
– Конечно рано родная, это я так, на всякий случай сказал. Ты просто пообещай мне и всё, я буду спокоен. – сказал Георгий.
Я посмотрела вокруг, потом тихо, наклонившись к нему, прошептала:
– И на этом свете и на том, мы будем всегда вместе, обещаю. Ты только побереги себя любимый.
Тут вошёл врач и подошёл к нам.
– Здравствуйте, ну как Вы? – спросил он Георгия.
Я смотрела во все глаза то на мужа, то на врача, боясь упустить хоть одно слово.
– Спасибо доктор, мне гораздо лучше, – ответил Георгий.
Врач прослушал его сердце, щупая и пульс, потом поднялся.
– У Вас была ишемическая атака, видимо от перепада артериального давления. Вы уж последите, чтобы оно было стабильным, хотя бы сто тридцать, на восемьдесят. Для Вашего возраста это идеальное давление, но его надо стараться удерживать, – сказал врач.
– Спасибо Вам доктор, – сказала я.
Через два дня Георгия отпустили домой и я настояла, чтобы он работу оставил.
– Хватит, наработался…теперь только отдыхать, – сказала я ему.
Он не возражал, ведь работал будучи на пенсии. Ему выписали лекарства, которые он должен был регулярно принимать. Так же раз в день, Георгий прогуливался до поликлиники и делал уколы и капельницу. Я конечно ходила с ним, через месяц Георгий был здоров, если так можно было сказать. Прошёл ещё один год, у Бахтиёра и Оли родились двойняшки, радости нашей не было предела. Приехала Наталья с кучей подарков для малышей. Надо было в ЗАГСе брать метрики, стали думать, как назвать малышей. Предлагали разные имена, я слушала и молчала, потом попросила выслушать меня, все молча повернулись ко мне.
– На моей Родине, близнецы рождаются с готовыми именами. Только в благословенной семье рождаются близнецы, и Бог дал нам это счастье. Когда рождаются две девочки, их называют Фатима и Зухра, мальчиков Хасан и Хусан. У нас родились мальчик и девочка, значит по старшинству их имена должны быть Хасан и Зухра. Все молчали и слушали меня.
– А что? Мне очень даже нравится такой обычай, я не возражаю и имена необыкновенные, ну…для России во всяком случае, давайте так и назовём, – сказал Бахтиёр.
Наталье тоже понравились редкие имена, о которых она даже не слышала, а Георгий кивнув головой, лишь улыбнулся. Бахтиёр поехал в родильный дом, чтобы проведать жену и узнать и её мнение о именах для детей. Вернулся он через пару часов, с готовыми метриками на руках.
– Оле очень понравились имена Хасан и Зухра, – объявил он.
Через неделю мы забрали Олю и малышей из родильного дома, с цветами и шампанским, приехали Элза и Мила и их мужья. Мы быстро накрыли на стол, разошлись поздно вечером. Как здорово, когда в доме слышан плач новорождённого ребёнка, а когда их двое, это огромное счастье.

Размеренно шли дни, малыши росли, были такие сладкие. Мы с Георгием никак не могли уехать, то одно, то другое. Квартиру я оформила на имя Бахтиёра, остались кое-какие дела, которые пришлось доделать. Георгий регулярно принимал лекарства, от давления и сердца, только через год нам удалось выехать ко мне на Родину. Решили самолётом не лететь, в воздухе давление повышается и мы не хотели рисковать лишний раз. Взяв билеты на поезд и собрав вещи, я приготовила в дорогу еды. Пожарила котлет и картошки, купила рыбные консервы, хлеб и помидоры с огурцами. Начало семидесятых, наверное самые спокойные годы были тогда. Поезд отходил вечером, мы приехали на вокзал за полтора часа до отправления, Бахтиёр проводил нас на вокзал, с Олей и малышами мы попрощались дома. Начало лета, в купе с нами вместе ехала супружеская пара, они приезжали в Ленинград из Ташкента, просто посмотреть город и отдохнуть. Впечатлений было масса, они нам рассказывали, как посетили Екатерининский дворец, ездили в Петергоф, а ещё целый день ходили по Эрмитажу.
– Конечно, чтобы увидеть такой огромный музей, одного дня мало, но отпуск заканчивается, надо возвращаться домой, – сказала женщина, которую звали Людмила.
Её муж Евгений, больше молчал, слушая жену, но по его глазам было видно, ему очень понравился Ленинград. Завтракали, обедали и ужинали вместе с ними, заказывая проводнику горячий чай. Ташкент встречал нас горячим солнцем, я переживала за Георгия, как он перенесёт жару, но он держался молодцом. Целый день в запасе, до отправки поезда в Фергану, Георгий сказал, что надо поехать на базар и купить Саиде продукты, я согласилась и мы поехали на Алайский базар, взяв такси. Георгий проходя мимо ювелирного магазина, предложил зайти и я зашла следом за ним, ради интереса, да и времени у нас было предостаточно.
– Выбери себе колечко, ведь я даже обручального кольца тебе не подарил, – сказал он.
Я с удивлением на него посмотрела и пожала плечами.
– Ты забыла дорогая, сегодня ровно тридцать лет, как мы женаты, – взяв мою руку и целуя её, сказал он.
– Ой, забыла! Так значит серебряная свадьба у нас? Нет…серебряная в двадцать пять лет бывает…да? – смеясь ответила я.
– Это неважно, я не разбираюсь в этом, главное мы вместе тридцать лет родная. По этому поводу, выбери кольцо в подарок от меня, – опять целуя мою руку, сказал Георгий.
Я нагнулась над прилавком и стала смотреть, через минуту я показала мужу кольцо, которое мне очень понравилось и я пальцем указала на него. Георгий попросил продавщицу показать нам кольцо, что она и сделала. Кольцо было с сапфиром, с одним единственным камнем, Георгий надел мне его на палец и опять поцеловал мою руку. Продавщица изумлённо на нас посмотрела.
– Наверное думает, что мы на старости лет, рехнулись с тобой, – прошептала я на ухо мужу.
– Пусть думает, что хочет, я могу крикнуть здесь, что люблю тебя! – воскликнул Георгий, чем привлёк внимание не только продавщицы, но и двух покупателей вошедших в магазин.
Мне стало неудобно, но на нас смотрели с улыбкой восхищения. Я обняла мужа и поцеловала в щёку.
– Спасибо дорогой…и я тебя очень люблю, – прошептала я ему.
Затем, расплатившись за кольцо, мы вышли из магазина и пошли покупать продукты. Мы взяли очищенную курицу, мёд в банке, брынзу, колбасу и сыр. Потом я зашла в магазин женского платья и выбрала для Саиды очень красивое, разноцветное платье из крепдешина.
– Ей должно понравиться, – сказала я.
Там же, на базаре мы с Георгием плотно пообедали и прошли три остановки пешком, до сквера революции. В кафе “Снежок” мы заказали по порции мороженого и долго сидели за столиком, где было полно людей, в основном молодёжь. Потом прошли до парка Горького и прогуливаясь, наблюдали, как мужчины играли в шахматы, дети катались на каруселях, молодые люди отдыхали на скамьях-качелях. Но время шло и нам надо было ехать на вокзал. Мы прошли по перрону и подошли к своему поезду. Войдя в свой вагон и пройдя в купе, мы сложили вещи и наконец сев, почувствовали, насколько устали. Было уже почти одиннадцать часов вечера, немного перекусив, мы легли спать. Поезд всю ночь ехал, сделав пару коротких остановок на маленьких станциях. Но несмотря на постоянный шум от движения рельс, мы крепко спали, видимо устали очень от ходьбы по городу. Ранним утром, поезд пыхтя остановился, мы уже проснулись и умывшись ждали, когда нужно было выйти из вагона. На вокзале было шумно, люди приезжали, уезжали, жизнь на месте не стояла. Сев в такси и разместив вещи в багажник, мы поехали по указанному мной адресу. Ехали по пыльным дорогам, где нас провожали, выстроившись в ряд вдоль дороги, тополя. Всё было таким родным и близким, на сердце был покой и я смотрела в окно, где вдалеке мелькали глиняные дома, поля с хлопком, сады и виноградники. Ничего не изменилось. Часам к десяти мы подъехали к дому Саиды. Столб пыли кружил над машиной, дождавшись, пока пыль уляжется двери машины не открывали. Потом вытащив вещи из багажника и расплатившись с таксистом мы вошли во двор, калитка была открыта. Саида хлопотала во дворе, увидев нас, она бросила веник из рук и подбежала к нам.
– Вы приехали! Как я рада! – воскликнула она обнимая меня.
Георгий положил вещи и продукты на топчан, мы сели на постеленные курпачи. Саида заварила нам чай и сама села рядом.
– Как хорошо, что Вы приехали. Как Вы? Как дома? – спрашивала она непрерывно.
– У нас всё хорошо, сын женился, у него родились близнецы, Хасан и Зухра, – ответила я.
Георгий вытащил из сумки продукты и передал их Саиде. Я дала ей платье, чему она очень обрадовалась.
– Не нужно было, столько беспокойства. Спасибо Вам большое, – смущаясь, сказала она.
Саида накрыла на стол и принесла лепёшки, каймак и горячую шурпу. Поев, Георгий изъявил желание пойти на речку.
– Жарко очень, пойду искупаюсь в прохладной воде, – сказал он и вышел со двора, бросив на плечо полотенце.
Мы с Саидой остались одни.
– Вы как раз приехали к свадьбе моего сына Батыра, в воскресенье я его женю, – сообщила Саида.
– Как здорово! Желаю счастья молодым! – радостно воскликнула я.
Я была рада за Саиду и её сына и от души желала им счастья.
– Я хотела у Вас спросить, Вам Бахром бобо обо мне ещё что-нибудь говорил? – спросила я Саиду.
Она с удивлением посмотрела на меня и немного подумав, сказала:
– Он сказал, что Вы когда-нибудь обязательно вернётесь. И если это случится, он попросил, чтобы я во всём Вам помогала, Нодира опа. А что?
– Ничего дорогая, у меня здесь дело, с которым я одна не справлюсь и мне нужна будет Ваша помощь. Только об этом кроме нас с Вами никто не должен знать. Это касается моего отца, Нурали ота. – ответила я ей.
– Конечно Нодира опа, я сделаю всё, что Вы скажете. Если я смогу Вам помочь, это будет для меня большой честью. В Ферганской долине очень уважают и почитают память Вашего отца, как я могу Вам не помочь? Но что надо делать, уважаемая? – спросила Саида.
– Не сейчас дорогая, придёт время и я скажу Вам, пусть свадьба Батыра благополучно пройдет сначала, – ответила я.
Больше она вопросов не задавала. Через пару часов вернулся Георгий, он был в одних брюках, рубашку и полотенце он нёс в руках. Саида увидев его полуголым, резко отвернулась и ушла в дом.
– Дорогой, здесь нельзя так ходить, надень рубашку пожалуйста, это считается неприличным. Ты смущаешь местных жителей, не только женщин, но и мужчин. Не дай Бог они тебя побьют палками или ещё хуже, камнями закидают, – улыбаясь, чтобы он не рассердился, сказала я.
Георгий удивлённо посмотрел на меня, но рубашку надел и сел рядом со мной на тапчан.
– Дикость какая…я же в брюках Нодира, что же тут такого? Не понимаю… – спросил Георгий.
Я положила свою руку на его руку и стала объяснять.
– Понимаешь, у нас до того, как произошла революция, женщины жили отдельно от мужчин, то есть в одном доме, но разделённом на женскую половину и мужскую. После революции, как говорили, всё стало общим. Но люди здесь так воспитаны, чужие женщины не должны видеть чужих мужчин в таком виде. Не обижайся, но здесь такие устои и нам придётся их придерживаться. Я понимаю, тебе жарко, но мы здесь в гостях. – сказала я ему.
– Да, я понимаю, извини, – ответил Георгий.
Больше он без рубашки не ходил, чтобы не смущать Саиду. Мы с Георгием спали во дворе, на топчане, как и в прошлый свой приезд. Георгию очень нравилась прохлада ночи, после жаркого дня и долго не засыпая, он задумавшись, смотрел на звёздное небо. Подготовка к свадьбе, всегда приятные хлопоты. Саида напекла лепёшек, сварила суп из нежного мяса барашка, которого зарезали накануне. Пришли соседки, чтобы помочь, пришли не с пустыми руками, кто конфеты принёс, кто фрукты. Я тоже не сидела в стороне, чистила, резала, варила… День свадьбы, жених поехал за невестой, в кишлаке была лошадь, которую запрягали в таких случаях, украшая бубенчиками и лентами, да и арба была вся расписана узорами и цветами, это было очень красиво и самобытно. Георгий с восхищением наблюдал за этим действом. К жениху пришли местные парни и сев на арбу, они отправились за невестой. Столы, принесённые из местной махалли, были накрыты и ждали гостей. Собрались все односельчане, многие сидели за столом, прочие просто стояли во дворе и наблюдали свадьбу. Ребятня бегала вокруг и незаметно хватали со столов сладости. Наконец под звуки карная, сурная и дойры приехали жених и невеста, Саида с новой своей свахой, держа в руках поднос, в котором лежали конфеты и деньги, ждали, когда молодые подойдут к ним за благословением. Невеста была не в белом, а в красочном наряде, накрытая бордовой, бархатной паранджой и лица её не было видно, оно было скрыто за шёлковым, белым платком. Жених в расписном халате и новой тюбетейке, стоял рядом с будущей женой. Они медленно подошли к родителям и склонили головы, Саида рассыпала над их головами деньги и конфеты, которые стали собирать с земли дети и даже взрослые женщины, с криками и смехом. Саида и её сваха благословили молодых и они прошли на отведённые для них места, в центре двора. Это было поистине завораживающее действо, Георгий сидя за столом, не отрываясь смотрел на всё это. Жених и невеста сидели почти без движения, склонив головы, всю свадьбу, тогда как гости, ели, пили и танцевали. Раньше, свадьбы проходили отдельно для женщин, отдельно для мужчин. Этого придерживались и после революции, но постепенно менялись обычаи, те или иные, теперь на свадьбах сидели все за одним столом, только женщины по одну сторону, мужчины по другую. В конце свадьбы, когда было уже совсем темно, в середине двора разожгли костёр, жених и невеста встали из-за стола и подошли к костру. Под крики и смех гостей, жених поднял невесту на руки, перекинул на плечо и прошёл с ней вокруг костра три раза, затем не отпуская её, вошёл в дом, туда же устремились и янги, свидетельницы непорочности невесты. В середине комнаты были сложены красочные ватные одеяла, приданное жениха и невесты. Молодых уложили на кучу одеял и накрыли ещё сверху одеялом, под улюлюканье женщин. Гости разошлись поздно вечером, остались лишь молодые соседки, чтобы помочь убрать со столов и перемыть посуду. За ночь, к утру, со двора всё было убрано, только столы и скамейки были сложены на улице, у дувала. Понемногу утро стало оживать, первой проснулась Саида, невесте выходить на второй день после свадьбы было непозволительно, ведь брачной ночи ещё не было, она должна быть на второй день, а потом ещё день, молодые оставались в своей комнате. На четвёртый день, жених незаметно ушёл ранним утром, а невеста осталась с яньга, со своими свидетельницами, которым целый день будут заносить вкусную еду. Жених пришёл с двумя друзьями вечером, невеста подала им с руки чай, они получили свои подарки и ушли, оставив жениха и невесту одних. Брачная ночь, это таинство, которое проходит при свидетелях в этом кишлаке, на второй день после свадьбы. Яньги стоят за дверью, если понадобится всю ночь, пока жених не просунет им в едва приоткрытую дверь простынь с пятнами алой крови, свидетельство невинности невесты. Но если, не приведи Аллах, получится иначе, жених, у которого под подушкой хранится нож, имеет право зарезать непутёвую жену. При этом и родители невесты, не вправе возражать, позор будет смыт кровью дочери и пересудов в кишлаке не будет, хотя…говорить об этом будут ещё очень долго. Только у наших молодых, всё прошло нормально, яньги за хорошую новость получили от хозяйки подарки и сладости и наконец ушли восвояси. После брачной ночи мама невестки приносит в дом жениха кавардак, это жареная картошка с мясом. К ним прилагаются лепёшки и сладости. Только после этого, невестка может выйти на люди, с шёлковым покрывалом на лице и поклонившись всем домочадцам и гостям в доме, подать каждому по пиалке чая и лишь потом может сесть и поесть со всеми вместе. Но перед этим, невестке проводят ретуал, заводят на кухню и обмакивают мизинец, сначала в муку, затем в хлопковое масло. Это для того, чтобы она была хозяйкой на кухне и приносила в дом лишь благополучие. И только потом ей разрешается приступить к домашним делам, но при этом непозволительно снимать с лица покрывало в течении ещё трёх дней. Георгий был в восторге от наших строгих обычаев, думаю, он бы и от жертвы невестки не отказался, если бы она оказалась не девственницей. К нам с Георгием проявляли особое почтение, гость в узбекских семьях, это святое. Но всё интересное быстро проходит, гости разошлись и начались будние дни в жизни семьи Саиды. Батыр спозаранку уходил на поле, женщины хлопотали по дому, Георгий после завтрака уходил на речку, мы же с Саидой подолгу сидели и разговаривали. С домашними делами справлялась невестка, которую звали Гульнара. Конечно, Саида во многом помогала ей, пока та не попривыкнет. Печь лепёшки и доить корову, Саида пока не доверяла никому, это она делала сама, с ревностью хозяйки. Через неделю, невестка пошла в гости к матери, Батыр ушёл на поле, Георгий, как всегда пошёл купаться на речку, ему это очень нравилось, мы с Саидой остались одни и я решила посветить её в свои планы.
– Саида, дорогая, сядьте, отдохните, у меня к Вам есть важный разговор, – сказала я ей.
Она послушно села рядом со мной, на топчан.
– Слушаю Вас, Нодира опа, – ответила она.
Немного подумав, с чего же начать столь щекотливый разговор, я глядя ей прямо в глаза, сказала:
– Мой отец, перед тем, как его расстреляли, оставил Вашему свёкру, на сохранение, для меня…большие сокровища.
Саида с удивлением посмотрела на меня, но алчности в её глазах я не увидела и успокоившись, продолжила говорить.
– Они зарыты Вашим свёкром в Вашем саду. Только мне Бахром бобо, более сорока лет назад показал их и снова зарыл, теперь я намерена их раскопать и потратить на построение на местном кладбище, мечеть, достойную имени Нурали ота и на могилах матери и отца, создать мемориальный комплекс, да и себе место присмотреть. И в этом деле, я жду от Вас помощи дорогая. Что скажете? – спросила я Саиду.
Я смотрела на  неё, видно было, она не ожидала насколько серьёзен будет разговор и насколько опасен.
– Я конечно готова Вам помочь Нодира опа, но как? Что я могу? – спросила она, с сомнением.
–  Я и сама не знаю, но всё равно сделаю задуманное, что бы мне это не стоило, – ответила я.
К обеду пришёл Георгий, мы сели обедать, Саида сделала суп с лапшой, заправила его кислым молоком и райхоном. Георгий предпочитал пить кислое молоко так, прямо из банки, а не в супе. Саида, как-то сделала ему айран, положив в него кусочками яблоки и тот же райхон, Георгий был в полнейшем восторге от необычного вкуса айрана, который за ночь охлаждался в проточной воде арыка. После обеда, я сказала Георгию, что намерена найти место, где лежат сокровища отца и попробовать раскопать их.
– Допустим, я говорю допустим, мы найдём сокровища твоего отца…но как ты собираешься реализовать их дорогая? Это дело не шуточное и очень опасное, это ты понимаешь? – спросил он.
Я задумалась и потом ответила:
– Да дорогой, я всё понимаю, но я не смогу спокойно умереть, пока не доведу это дело до конца, пойми меня!
На следующий день, когда Батыр ушёл на поле, Гульнара занялась уборкой в доме, мы решили попробовать начать раскопки. Георгий, я и Саида отправились в глубь сада, со двора нас не было видно, поэтому мы были спокойны. Взяв кетмень и лопату, мы подошли к винограднику, к тому месту, где, если мне не изменяла память, должны были лежать сокровища отца. Георгия я попросила не вмешиваться, боясь за его сердце, поэтому я начала копать сама, Саида мне помогала. Возбуждение охватило нас, ведь я могла ошибаться, столько лет прошло и не было никаких отметин, где нужно было копать. Я закрыла глаза и визуально вспомнила тот день, когда Бахром бобо привёл меня сюда, молодой девушкой и передал завещание Нурали ота. Я чётко представила себе расположение места, где надо было копать и открыв глаза, поняла, мы копаем не там.

– Стойте! Мы копаем не там, – остановила я Саиду.
Вновь закрыв глаза, я зрительно представила себе то место, где были зарыты сокровища отца. Открыв глаза, я пошла туда и встала там, где по моему мнению надо было копать. Я взяла лопату и сама начала отбрасывать землю в сторону. Саида помогала мне кетменём, у неё это ловко получалось, сразу было видно, она это делала и раньше, когда работала на поле. Мне было тяжелее, я правда копала в детском доме, когда мы, старшеклассниками сажали деревья, но это было так давно и я была полна сил, теперь же, возраст замедлял мои движения. Георгий не выдержал и отобрал у меня лопату.
– Дай мне, я сам потихоньку буду копать, – сказал он.
– Но тебе нельзя, у тебя же сердце… – попыталась я возразить.
– Не переживай, я здоров и буду делать это максимально осторожно, – ответил он мне.
Но покапав немного, он начал тяжело дышать и я отобрала у него лопату. Саида тем временем, кетменём, разгребла довольно много земли. Образовалась глубокая яма.
– Может ты опять ошиблась Нодира? – спросил нетерпеливо Георгий.
– Нет, я не ошиблась, это здесь, просто яма было очень глубокой, я же помню, как Бахром бобо говорил, чем глубже будет яма, тем безопаснее будет клад и до него не доберутся советы, – ответила я.
Георгий пожал плечами и ничего не ответил. Он присел близ виноградника и прислонившись к его стволу молча наблюдал. Мы с Саидой копали примерно час, две женщины это делают намного медленнее , чем молодые мужчины. Но торопиться было некуда, делая передышки и отдыхая понемногу, мы снова брались за дело.
– Может здесь и нет ничего? – спросила Саида, вытирая длинным рукавом ситцевого платья пот со лба и шеи.
С этими словами она сильно капнула яму и кетмень со звуком ударился обо что-то.
– Есть! Здесь что-то есть! – радостно воскликнула Саида.
Георгий поднялся с места и посмотрел в яму.
– Да что-то виднеется, – сказал он.
Я лопатой выровняла края и нагнувшись над ямой, которая оказалась довольно глубокой, протянула руку, но достать кожаный мешочек, в котором был горшок с драгоценностями и золотом, не смогла. Саида была выше меня ростом, она попросила отвернуться Георгия, ей было неудобно нагибаться перед мужчиной, что он не преминул сделать, когда я перевела ему просьбу Саиды. Женщина нагнулась и чтобы не упасть в яму, попросила меня держать её за подол платья. Она с большим усилием, пытаясь несколько раз тянуть, всё же вытащила заветный мешочек. Узел, которым завязал Бахром бобо мешочек, был не тронут и временем не повреждён. Развязать тут же мы его не смогли, поэтому решили занести в дом, в комнату Саиды, куда обычно никто не входил. Георгий молча шёл сзади нас, я слышала его тяжёлое дыхание за своей спиной.
– Ты в порядке дорогой? – повернувшись к нему, спросила я.
– Да, в порядке, просто разволновался видимо, сейчас выпью лекарство и всё пройдёт, – ответил он.
Мешочек весил примерно килограмм восемь, девять, насколько я поняла, мы оглядываясь по сторонам, нет ли кого вокруг, быстро вошли в дом, Гульнара была в своей спальне, её и слышно не было.
– Может девочка спит? – тихо спросила я Саиду.
– Что значит спит? У нас невестки днём не спят, – так же тихо ответила Саида.
– Да, понимаю…но сегодня лучше бы спала, – улыбаясь сказала я.
Мы занесли мешочек с драгоценностями в комнату Саиды, Георгий остался во дворе, я выбежала назад, чтобы дать ему лекарство и воды, чтобы запить.
– Ляг, отдохни немного, ты переутомился, – сказала я, после того, как он выпил сердечные капли.
Он послушно лёг.
– Ну вот, ты нашла наследство отца…что теперь намерена делать? – устало спросил он.
Я молча посмотрела на него и не совсем соображала, о чём это он говорит.
– Как что? Я же говорила тебе, хочу построить мечеть и семейный мемориальный комплекс, где кстати и я буду лежать после смерти, – ответила я.
– Тьфу-тьфу, ты что такое говоришь? Дурочка! Живи долго, я ж без тебя не проживу и дня! – сказал Георгий.
Я нежно обняла его за шею и поцеловала в голову, в густую поседевшую шевелюру.
– Ну что ты родной, это я так…на будущее. И ты живи долго, я тоже не смогу без тебя и дня прожить. Конечно я не собираюсь умирать, но все мы смертны и когда-нибудь будем там, – показывая в небо, ответила я.
Он хотел меня поцеловать в щёку, но увидев Саиду, которая выходила из своей комнаты, отвернулся.
– Я спрятала мешочек за сундук, в нише, – таинственно тихо, сказала она.
– Спасибо Вам дорогая и простите меня, столько хлопот из-за нас, – улыбаясь ей ответила я.
– Ну что Вы! Какие хлопоты? Мечеть…это же мечта каждого, кто живёт здесь. Да я всё сделаю ради этого! – взволнованно сказала Саида.
Я обняла её и крепко прижала к себе.
– Спасибо Вам, спасибо за всё! Мы обязательно сделаем то, что задумали и поможет нам Аллах в этом добром деле! – со слезами воскликнула я.
Уставшие и голодные мы сели на топчан, где Георгий уже лежал, облокотившись на подушки, Саида позвала невестку.
– Гульнарахон! Дочка, готовь ужин, мы проголодались! – крикнула она, гляда в окно её спальни.
Гульнара выбежала из своей комнаты и стала разжигать очаг и самовар. На столе появились лепёшки и сладости, оставшиеся после свадьбы, расторопная девушка быстро заварила душистый зелёный чай, но Георгий попросил кислое молоко, которое ему тот час принесли. В казане варилась курица, которую мы привезли из Ташкента, бульон получился отменный. К курице в бульон добавили лук, красную морковь, болгарский перец, картошку и зелень и всё со своего огорода. С поля пришёл Батыр, Гульнара при виде мужа застенчиво улыбнулась и принесла в кувшине воду бросив на плечо полотенце, чтобы тот умылся. После ужина нам постелили, как обычно, на топчане и мы уставшие за день, уснули. Утро приласкало нас тёплым солнцем, Георгий ещё спал, а я открыв глаза, немного полежала, потом села, оглянувшись вокруг. Двор был чисто подметён, самовар кипел, Гульнара вытирала окна, Саиды не было видно. Спустившись с топчана, я умылась в прохладной воде арыка, который протекал во дворе. Старый тутовник наклонился над топчаном и давал прохладную тень.
– Как же здесь хорошо!- подумала я.
И мне пришла в голову мысль.
– А что если здесь неподалёку купить дом и дожить свою старость, вместе с любимым человеком и уже ставшими такими родными мне близкими людьми, Саидой и её семьёй, – подумала я и от этой мысли мне стало почему-то так легко.
– Вставай дорогой, – гладя густые волосы мужа, сказала я, наклонившись над ним.
Георгий открыл глаза и посмотрев на меня, улыбнулся.
– Доброе утро моя хорошая! – сказал он.
– Доброе утро дорогой…надеюсь оно и правду будет добрым, – ответила я.
– Оно будет добрым, поверь. Я ведь придумал, как нам реализовать твоё наследство, – таинственно произнёс он.
Я с недоумением посмотрела на него.
– Правда? И как же? – тихо спросила я.
– Мне надо сначала поесть, на голодный желудок я не соображаю, – засмеялся Георгий.
– Тогда спускайся с топчана и иди умойся, вон в арыке чистая и прохладная вода, даже пить можно, – ответила я.
– Ассалом аляйкум! – поздоровалась Гульнара, подойдя к нам.
– Ва аляйкум ассалом! – ответила я.
– Салям аляйкум, – научившись отвечать на приветствие на узбекском языке, сказал Георгий.
С его грузинским акцентом, это приветствие звучало потешно, но я не подавала виду, что он неправильно выговаривает слова. Гульнара только улыбнулась и стала собирать нашу постель. Она сложила их прямо здесь же, на топчане, в уголке, чтобы вечером опять не выносить из дома. Ровно сложив курпачи, она накрыла сверху покрывалом и спустившись с топчана, принесла хантахту. Постелив на неё скатерть, девушка принесла лепёшки, каймак, порезала сыр и колбасу, а ещё вынесла сливочное масло, которое делала сама Саида.
– Ассалому аляйкум, дорогие гости! – сказала Саида, войдя во двор с улицы.
Мы ответили на её приветствие.
– Я ходила открыть воду к арыку, сосед воду направил к себе в огород, но он уже полил за ночь, вот я и вернула воду на место, – сказала Саида, положив кетмень в воду, чтобы древко взбухло и крепче держалось за основу кетменя.
То-то у неё в руках кетмень был, когда она зашла во двор. Помыв руки в арыке, Саида села с нами завтракать.
– Послушайте, Саида, отправьте Гульнару в гости к матери, мы должны сегодня остаться одни. Предстоит серьёзный разговор, за серьёзным делом, – попросил Георгий.
Я опешив от его слов, укоризненно посмотрела на него.
– Что ты такое говоришь, Георгий? Разве так можно? – сказала я.
Саида непонимающе посмотрела на меня, ведь русский она не очень понимала.
– Саида, дорогая, нам надо обсудить важное дело, если это возможно, может быть Гульнара сходит в гости к маме своей? Пусть только сначала позавтракает, – с мольбой попросила я.
– О, она только рада будет, но не спросив разрешения своего мужа, она уйти не может, простите. Вам надо было вчера мне сказать, я бы у сына её отпросила. Теперь только завтра, если сын позволит, – улыбнувшись, ответила Саида.
Пришла Гульнара и  села с нами за хантахту, она быстро и молча поела, поблагодарила за еду и ушла в дом, так и не поднимая головы. Ей едва позволили сидеть за столом, рядом с чужим мужчиной, только потому, что Саида сказала, что мы дальние родственники.
– Аха, грузин и родственник… – подумала я, но обычаи своего народа я очень уважала.
– Хорошо, завтра, значит завтра. Просто мы Вас стесняем своим присутствием дорогая, – сказала я.
– Что Вы такое говорите уважаемая? Вы никак не можете нас стеснять! Вы единственная дочь такого уважаемого человека, как Нурали ота. Да Вы мне, как сестра! – искренне ответила Саида.
Я пододвинулась к ней и обняла её за плечи.
– Да благословит Ваш дом Всевышний дорогая! Вы мне тоже, как родная сестра, а Батыр, как сын, теперь  вот и Гульнара. Спасибо Вам большое за всё, что Вы для нас делаете! – ответила я с чувством признательности к этой женщине и её семье.
Саида обняла меня в ответ и так тепло у меня на душе стало, будто я приобрела новую семью, а это так и было. Георгий смотрел на нас и ничего не понимал.
– Может объясните мне, что у Вас происходит? Может я тоже бы с Вами обнялся, – улыбаясь, шутя сказал он.
Сев на место, я перевела наш разговор мужу и сказала, что сегодня мы просто отдыхаем.
– Все дела завтра, а ты можешь на речку сходить. А хочешь, вместе пойдём? Я хоть пройдусь и посмотрю на красоты наших мест. Хотя в детстве мы часто купались в этой речке, у нас во дворе хауз был, это пруд такой, так мы чаще в нём купались, на женской половине и мама тоже… – с грусттю и тоской, сказала я.
Взяв с собой банку холодного кислого молока и пару лепёшек мы отправились с Георгием на речку, Саида осталась с Гульнарой дома. Как описать простоту и красоту своего родного края? Тополя и тутовники росли возле арыков, вдали виднелись поля, вдоль дороги за арыком, выстроились глинянные дома, всё казалось таким близким и дорогим. Дорога была пыльная, я сняла свою обувь и пошла босиком, уже нагревшись от солнца пыль, приятно грела ноги. Мы шли вдоль глиняных дувалов домов и на нас с любопытством смотрели местные жители, вечно занятые своими будними делами. Да, мы отличались от них и внешностью и внутренним миром, но доброта и простодушие этих людей располагала и проходя мимо них мы отвечали на их приветствие. Так полагалось, проявляя уважение, со старшими здоровались, независимо от того, знали мы их или нет. Так, медленно шагая, мы дошли до речки, несмотря на ещё ранний час, всего было десять часов утра, было уже жарковато. Местная ребятня плескалась в воде, течение было не очень быстрое, ребята ныряли в речку, плыли несколько метров, потом возвращались по берегу и опять прыгали в воду, шумно крича и плескаясь. Георгий тоже разделся и спустился в воду.
– Может тоже искупаешься? Вода просто классная! – воскликнул он мне, стоя в воде.
– Неудобно как-то… – ответила я.
– Давай, что неудобного? – не унимался Георгий.
Вода манила своей прохладой, так хотелось окунуться, хоть разок.
– Эх, была, ни была, искупнусь разок, мужиков ведь нет, – ответила я мужу и прямо в платье спустилась в воду.
– Какое блаженство! – сказала я от окутывающей меня холодной воды.
Мальчишки глазели на меня и улыбались, их мамы и сёстры, точно так не поступают. Прохладная вода нежно окутывала моё разгорячённое от солнца тело. Выходить из воды не хотелось.
– И как ты теперь в мокром платье пойдешь до дома? – смеясь спросил Георгий.
– Очень просто, оно высохнет, пока мы дойдём, – ответила я ему.
Мы вышли с ним на берег, он сев на траву, смакуя стал пить кислое молоко, откусывая лепёшку. Я сидела рядом и так спокойно было у меня на душе.
– Ты утром сказал, что нашёл решение, как реализовать драгоценности? Ну-ка выкладывай. Здесь никого нет и нам никто не помешает, – сказала я Георгию.
– Там, в Магадане, со мной сидел один парень, ну тогда он был молодым парнем, еврей. Его арестовали за организованный митинг, уж не знаю, что он там говорил, но статья была довольно тяжёлая, его обвинили в измене Родине. Так вот, мы с ним вроде как подружились и он сказал, что тоже из Ленинграда. Отец его ростовщик, он скупает старинные изделия, ну…картины, мебель и драгоценности. У него ещё брат был, помогал отцу в его делах, звали этого парня, не поверишь, как нашего бывшего вождя, Иосиф, представляешь? Ему даже имя не помогло, может даже наоборот, говорили, что он позорит имя вождя. Парень этот заболел лихорадкой и через некоторое время умер, но перед смертью попросил меня поехать к его отцу и рассказать обо всём, что с ним случилось. А ведь он был предан партии, но оценили его рвение неправильно. После того, как меня отпустили, я нашёл адрес отца Иосифа и виделся и с отцом и с братом бедного парня. Рассказал, что их сын и брат был честным и верным партии гражданином, на что отец Иосифа мне ответил, никогда не забуду его полный ненависти взгляд…Они погубили моего мальчика! Ваша эта революция и партия, погубила не только страну, но и многих невинных людей, среди которых были видные деятели искусства и литературы, а сколько сгинули выдающихся физиков, химиков, исследователей и просто невинных людей. Кто смог, ушёл за границу, там их достижения оценили, уж поверьте молодой человек. Уверен и Вы невинно пострадали. На совести этих душегубов жизни многих людей, гореть им в аду! Бедный мой мальчик. говорил отец Иосифа и без стеснения плакал. Не знаю, жив ли он, но сын его точно жив. И адрес я знаю, так что можно попробовать показать драгоценности им. Что скажешь Нодира? – вдруг закончив рассказывать, спросил Георгий.
Я задумалась, потом пожала плечами.
– А у нас есть другой выход? – ответила я.
–  Ну да, другого выхода и нет… – озадаченно почёсывая свои густые, мокрые волосы, сказал Георгий.
– Завтра Гульнара уйдёт в родительский дом и мы сможем спокойно посмотреть драгоценности и отобрать для продажи несколько изделий. Всё сразу вести нельзя, – сказала я.
Георгий согласился.
– Да, ты права дорогая, это слишком опасно, – ответил он.
Ещё раз искупавшись, мы пошли обратно, выбирая дорогу без пыли, там, где росла трава. По дороге я поделилась с мужем своими мечтами.
– Знаешь милый, я вот подумала…может купим небольшой дом и поселимся здесь? Ну что нам ютиться в трёхкомнатной квартире с детьми? У них свои дети, скоро они сами едва там будут помещаться. А летом они будут к нам приезжать, отдыхать и купаться, что скажешь? – спросила я мужа.
Он многозначительно на меня посмотрел и немного помолчав ответил:
– Неплохая мысль Нодира. Вот только, как жару Вашу переносить? А так, я не против, свой дом, об этом только мечтать можно.
– Ладно, время подумать у нас ещё есть. Давай сначала наше дело уладим, – сказала я.
Мы пришли с Георгием как раз к обеду, Гульнара приготовила плов и салат к нему, опять таки, помидоры, лук и огурцы со своего огорода. Хотя до лета эти овощи росли под плёнкой, в парнике, но вкус был тот же. Гульнара подошла ближе ко мне и я увидела её красивое личико. Чернобровая красавица, с длинной косой, доходящей до её тонкой талии. Высокая, стройная, они с Батыром были очень красивой парой.
– Дай Аллах им счастья, – тихо прошептала я.
Плотно пообедав, мы зашли в дом, даже под тутовником, который своей тенью накрывал почти весь топчан, во дворе было жарко. Саида постелила курпачи и я сказала Георгию, чтобы он лёг и отдохнул. Он выпил свои лекарства и послушно лёг. Мы оставили его отдыхать, а сами вышли, чтобы не мешать. В комнате Саиды было прохладно, это от глиняных стен, построенного дома, пахса называется. Такие дома обычные постройки в узбекских кишлаках, дают зимой тепло, летом прохладу, знали всё-таки наши предки, что для них хорошо. Саида и мне постелила курпачу и положила подушку, сказав, чтобы я тоже отдохнула.
– Да я не устала Саида, может помочь чем по дому? – скорее из вежливости спросила я, зная, что она мне откажет.
– Ну что Вы, Нодира опа! Какая помощь? Отдыхайте, Вы же наши гости. А я пойду, тесто поставлю, пирожки на ужин пожарим, – с этими словами она вышла из комнаты, оставив меня одну.
То ли прохлада, то ли долгая ходьба, то ли купание, но я задремала. И снится мне сон, наш двор, где прошло моё детство и на топчане деревянном, резном, сидят мой отец и мама. Молодые такие, как в детстве, рядом сидят и на меня смотрят, а я уже взрослая, как сейчас. Отец пальцем манит меня к себе, я подхожу, а он молча протягивает мне кинжал, который был среди сокровищ и говорит, только рот его при этом не открывается, а только голос его слышен.
– Нодира, дочка, ты единственная, кто остался после нас, все ушли к Аллаху. Ты этот кинжал не продавай, это от моего отца память. Ещё есть среди вещей кольцо и серьги моей матери, ты их сама носи дочка, они с рубинами, ты увидешь, таких больше нет. И построй мне дом на мазаре, как ты задумала, Всевышний тебе поможет, – говорил он, а мама молча улыбалась мне.
Проснулась я в слезах, никогда я так ясно не видела своих родителей , только издалека.
– Я всё исполню отец, обещаю… – прошептала я.
Сложив курпачу, я вышла во двор, Саида с невесткой уже жарили пирожки с картошкой, за мной следом вышел и Георгий. Саида предложила нам сесть на топчан, где были постелены курпачи и стояла хантахта, застеленная скатертью. Вечерело, умывшись в арыке, мы сели на топчан. Саида в большом лягане принесла пышущие жаром пирожки, Гульнара заварила чай. Так было тихо и спокойно, где-то только пели перекликаясь перепёлки.

 

 

Утром проснувшись, я поднялась, было ещё довольно рано, Георгий мирно спал чуть поодаль, рядом нам не стелили, не принято было, тем более во дворе, где с раннего утра ходят домочадцы. Батыр ушёл в поле, несмотря на рань, в утренней прохладе легче работать. Гульнара разжигала самовар, Саида тандыр.
– Опять лепёшки решила печь, есть же вчерашние… – подумала я.
Но видимо женщины кишлаков приучены к труду и обязательно находят, чем заняться, ведь домашние дела никогда не кончаются, тем более во дворе. За травой Саида тоже сама ходила, а кому это делать? Сын в поле, невестка только переступила порог её дома. Так что раз в два дня, с серпом и старой простынею, Саида уходила далеко, чтобы накосить и принести корове и двум барашкам травы, пока она зелёная, а потом и сено, когда трава высохнет от палящего солнца. Конечно, одной травой не обойтись, приходиться покупать комбикорм, его она смешивала с остатками пищи, хлебом и отходами от овощей. Тот, кто здесь родился и вырос, для того это естественный образ жизни, надо и всё. Приезжим смотреть на тяжёлый труд, живущих здесь, было тяжело, вроде как жаль, что и помочь не можешь. Я умылась в прохладной воде арыка, собрала свои курпачи и сложила в уголок топчана, как это делала Гульнара. Тут и Георгий проснулся, немного полежав и придя в себя, он тоже умылся и сел на край тпчана, на постеленную курпачу, свесив ноги. Я тем временем убрала и за ним его постель. Потом принесла хантахту и поставив на топчан, накрыла скатертью. Увидев, что мы уже встали, да ещё убравшись приготовили хантахту, Саида быстро подошла к нам.
– Ну зачем Вы Нодира опа? Невестка же есть, она бы всё сделала! – воскликнула она.
– Перестаньте Саидахон! Что я инвалид что ли? Не могу же я всё время отсиживать одно место. Мне не трудно, не переживайте, – ответила я ей.
Саида недовольно покачала головой и пошла отрывать лепёшки от стенок тандыра. Она вытаскивала румяные, пышущие жаром лепёшки и складывала на сават-плетёнку, накрытую скатертью. Потом подошла к нам и положила на стол четыре штуки.
– Ешьте пока горячие, с каймаком, очень вкусно, – сказала Саида.
Тут и Гульнара подошла с чайником в руках и косушкой свежего каймака, который Саида снимала с молока, отстоявшего за ночь, каждое утро. За завтраком, Саида сказала невестке, что она может пойти домой, проведать родных, чему девушка очень обрадовалась.
– Ой, спасибо мамочка! А Батыр акя знает? Он не будет ругаться? – осторожно спросила девушка.
– Нет милая, не будет. Я ему вчера вечером сказала, он сегодня пораньше придёт с поля и зайдёт за Вами, вместе придёте домой. – ответила Саида, называя невестку на Вы, как это было принято у узбеков.
Потом она положила в сумку десять лепёшек и конфеты, оставшиеся со свадьбы и дала Гульнаре с собой, ведь с пустыми руками она не могла пойти в дом своей матери. Так полагалось,  Гульнара переоделась в красивое блестящее платье и попрощавшись с нами, ушла. Убравшись со стола, Саида сказала, что дома никого нет и они спокойно могут заняться делом. Она прошла к воротам и заперла их, затем вернувшись к нам, пригласила в свою комнату. Постелив нам с Георгием курпачи и усадив на них, Саида вытащила из-за сундука, спрятанный мешочек. Узел развязать никак не удавалось, Георгий пытался это сделать, но узел не поддавался. Он аж вспотел и мне стало жаль его.
– Давай, я сама попробую, – сказала я ему.
Саида сидя в стороне, молча наблюдала. Я взяла мешочек и пододвинув к себе, стала развязывать. Это продолжалось довольно долго, наконец узелок стал поддаваться, но занял ещё несколько минут. Узелок с большими усилиями развязался и открыв его, я высыпала из горшка содержимое на плетёную циновку, куда заранее была постелена простынь, сложенная вдвое.
– Матерь Божья! Какое богатство! – воскликнул Георгий.
– Да…только это богатство не сохранило жизнь моему отцу, – глубоко вздохнув, ответила я.
Среди драгоценностей, я сразу отложила в сторону кинжал покрытый на рукоятке драгоценными камнями. Затем медленно перебирая драгоценности, я нашла серьги кольцо с рубинами и погладила ладонью.
– Это мамины вещи и я их буду носить сама, – сказала я.
Саида помогла застегнуть серьги в моих ушах, кольцо я надела сама. Затем я выбрала два браслета из червонного золота, с вделанными в них рубинами и топазами и протянула Саиде.
– Это Вам дорогая! – сказала я.
На что она странно на меня посмотрев, замотала головой.
– Нет, что Вы! Нодира опа, я не могу это взять! – вскрикнула она.
Взяв её за руку, я вложила браслеты в её ладонь и сказала:
– Ваш свёкор был самым близким другом моего отца, и отец бы одобрил моё решение. Прошу Вас, возьмите, не обижайте меня.
– Саида кинулась мне на шею и крепко обняла меня.
– Спасибо Вам опажон! Я не знаю, чем я заслужила такую щедрость, но я сберегу эти браслеты в память о Нуралиота и передам внучке, – едва не заплакав, воскликнула она.
Я улыбнулась и взяв из кучи золотых изделий серёжки с маленькими рубинами отдала их Саиде.
– А это…подарок на свадьбу, Гульнаре. От души примите, память обо мне, – сказала я.
Саида отказываться не стала, знала, что это бесполезно.
– Спасибо Вам большое Нодира опа! Дай Аллах Вам здоровья! – сказала она, взяв серьги из моих рук.
Протянув Георгию перстень с большим алмазом, я с любовью посмотрела на мужа. Он с удивлением посмотрел на меня.
– Это тебе дорогой. Носи на здоровье, – сказала я.
Георгий взял перстень и надел на безымянный палец, вытянув руку и разглядывая игру камня.
– Спасибо! Это же представить страшно, сколько он может стоить… – то ли себе, то ли мне, сказал он, неотрывно глядя на камень.
Алмаз при свете, падающем в окно от солнца, играл разными красками и от него оторвать взгляд было трудно. Но отложив несколько изделий для продажи в Ленинграде, браслет и кольцо для Оли, кинжал для сына, остальные все драгоценности я сложила в горшок, затем в мешочек и сказала Саиде, чтобы она положила его в сундук, что она быстро и сделала. Закрыв сундук на ключ, в висячем замке, она протянула его мне, я с удивлением посмотрела на Саиду.
– Что это? Зачем мне ключ от Вашего сундука? – спросила я, искренне удивившись.
– Ну как же…здесь, в этом сундуке лежат Ваши сокровища, Вы уедете, я думаю так будет правильно, – растерянно ответила Саида.
Я взяла её за руку, в котором она держала маленький ключик и закрыла её ладонь.
– Не обижайте меня Саидахон. Неужели я не могу доверить такую малость своей названной сестре? Я вернусь, хочу здесь дом для себя купить, или землю, дом построю сама, – сказала я ей.
Она со слезами на глазах, крепко обняла меня.
– У меня не было сестры, теперь есть! И я Вам за всё благодарна! Мой дом, Ваш дом, приезжайте сюда, в любое время, я всегда буду рада и Вам и Георгию акя! – растроганно воскликнула она.
Георгий услышав своё имя, спросил: – Что это Вы про меня говорите, ну-ка переведи мне дорогая.
– Саида сказала, что ты её названный брат и она всегда рада видеть и тебя и меня в своём доме, – ответила я ему улыбаясь.
Георгий посмотрев на Саиду улыбнулся и сказал, положа руку на сердце, как делают у нас, когда обращаются с уважением:
– Рахмат Саида, я рад, что у меня такая сестра есть.
Саида вопросительного посмотрела на меня и я ей перевела слова Георгия.
– Рахмат акя, – смутившись, ответила Саида.
Мы с Георгием остались ещё на пару дней у Саиды, Георгий ходил на речку, а мы с Саидой подолгу разговаривали, вспоминая Бахром бобо и моего отца. Но пришло время возвращаться домой. Нам в дорогу напекли лепёшек, пожарили мясо и картошку, Саида уговорила меня взять свежих помидор и огурцов, со своего огорода и дала еще целый пакет сухофруктов. Тепло попрощавшись с Гульнарой, которая так обрадовалась моему подарку и благодарила каждый раз, как подходила ко мне готовя завтрак, обед и ужин, что мне стало просто неловко.
– Носи на здоровье дочка, – сказала я девушке.
В день отъезда, Саида попросила соседа Тахир акя, отвезти нас в центр на своей арбе, запряженную ишаком, откуда на такси мы доехали до вокзала Фергана. Поезд отправлялся через два часа, мы едва успели купить билеты и занять свои места в купе. Доехав до Ташкента, мы сразу купили билеты на поезд, идущий в Ленинград. Немного погуляв и пообедав, мы вернулись на вокзал и пройдя к своему поезду, вошли в свой вагон. В нашем купе уже сидели две женщины, оказавшиеся сёстрами, ехали просто посмотреть Ленинград, отпуск провести с пользой. Женщины много говорили, смеялись, оказались очень общительными.  В вагон ресторан мы не ходили, ели в купе, тем более, что наши попутчицы набрали разной еды с собой, чтобы сэкономить деньги, мы лишь заказывали проводнику горячий чай. Драгоценности я завернула в брюки Георгия и сунула в самый низ сумки. Никто не интересовался, что мы везём и мы благополучно доехали до Ленинграда. Наши попутчицы расспросили нас, где дешевле им остановиться и какие значимые  достопримечательности лучше посмотреть, чтобы успеть всё увидеть за десять дней. Дав им полезные советы, мы наконец с ними попрощались и пожелав хорошего отдыха, сели в такси и доехали до дома. В Ленинграде шёл дождь и после Ферганской жары, дождь был неприятен. Дома нас встретила Оля с детьми, они заметно подросли и уже ходили. Обнимая их и целуя, я угощала фруктами, которые мы купили в Ташкенте. Бахтиёр был на работе, но и он вскоре пришёл, радость на его лице при виде нас была так приятна, я обняла сына и расцеловала.
– Очень соскучилась по Вам, мои родные! – восклицала я.
Оля приготовила борщ и приняв душ, после дороги, мы сели ужинать. Лепёшки так понравились и Оле и сыну, и внукам, они смаковали вкус растягивая удовольствие. Правда лепёшки не были такие, как с тандыра, но вкус оставался тот же. После ужина, я позвала Олю и вручила ей браслет и кольцо. Она была очень удивлена и обрадовалась такому дорогому подарку. Даря эти вещи, я сказала ей:
– Оленька, я от души дарю тебе эти вещи, носи на здоровье. Только очень прошу тебя, не продавай их никогда, ни под каким предлогом, это память от моего отца мне, а тебе память от меня. Придёт время, ты подаришь их Зухре, а она в свою очередь своей дочери. Завещаю тебе их, как реликвию нашей семьи.
– Обещаю мамочка! Никогда не расстанусь с ними и передам дочери, когда придёт время, с тем, чтобы и она хранила их и передавала из поколения в поколение, – ответила она, обнимая и целуя меня.
Затем, достав кинжал, я подошла к сыну.
– Бахтиёр, сынок, этот кинжал, память о твоём деде, обещай, что сбережёшь его и никогда не продашь, – сказала я, передавая ему нож, с ножнами, сияющий драгоценными камнями, многие из которых были и необработанные.
Бахтиёр осторожно взяв из моих рук кинжал, вытащил из ножен, разглядывая его, он был восхищён тонкой работой и богатством ножа.
– Обещаю мамочка! Буду хранить его до конца своей жизни! – воскликнул Бахтиёр.

 

Дети уже спали, а мы ещё долго сидели и разговаривали, разместившись в зале. Георгий рассказывал, как купался в речке, как Саида пекла лепёшки и мы горячими их ели с каймаком, какая там природа и жара. Бахтиёр изъявил желание тоже поехать и посмотреть места, где прошло моё детство и жизнь его деда Нурали ота. Я сказала, что собираюсь купить там дом, если получится, а если нет, то купить землю и самим построить дом на своё усмотрение. Сыну и Ольге такая идея очень понравилась.
– Только ведь на это деньги нужны мамочка, – сказала Ольга.
– Не беспокойся дорогая, мой отец, да упокоит Аллах его душу, позаботился об этом, так что проблем не будет, Вы лишь поедете в готовый дом, отдыхать, – ответила я.
Легли поздно, но перед этим я сложила драгоценности в пакет и положила в сумку, надо было с утра ехать с Георгием к ростовщику. Бахтиёр рано утром уехал на работу, Оля с детьми осталась дома, мы тоже позавтракав вышли из дома. Автобус мы дожидаться не стали, сели на такси и доехав до нужного адреса, который и находился за Чёрной речкой. Пешком, мы прошли через арку кирпичного дома. Старый высотный дом, каких в Ленинграде множество, мы поднялись на лифте, на четвёртый этаж и позвонили в дверь напротив лифта. Долго не открывали, но Георгий сказал, что дома обязательно кто-то должен быть. И правда, через несколько минут, за дверью послышались шаркающие, медленные шаги и послышался старческий, с хрипотцой голос.
– Кто там, Вам кого? – спросили за дверью.
– Давид Абрамович, это я, Георгий, друг Вашего погибшего сына Иосифа. Откройте пожалуйста, – попросил Георгий и повернувшись ко мне добавил: – Надо же, старик ещё жив.
Видимо услышав имя своего сына, хозяин в двери повернул в замке ключ и дверь со скрипом открылась. В прихожей квартиры было довольно темно и старик щурясь сквозь толстые линзы очков, внимательно посмотрел на нас.
– А это кто? – кивая головой в мою сторону, спросил дотошный еврей.
– Это моя жена и у нас к Вам важное дело, может можно зайти и поговорить? На пороге неудобно… – попросил Георгий.
Давид Абрамович нехотя посторонился и пропустил нас в квартиру. Сказать честно, я никогда не видела такой обстановки. Назвать мещанством…не знаю, в квартире просто пропахло затхлым воздухом старины. Вещи стояли так, что между ними надо было проходить чуть ли не боком. Старик нас провёл на кухню, там было немного светлее и можно было разглядеть хозяина. Это был старый больной еврей, с большим носом и маленькими глазками, в серой рубашке, застёгнутой аж до горла и сверху почему-то женская кофта коричневого цвета, давно не знавшая стирки чёрные бриджи, какие носили ещё до войны. На ногах тапочки, то ли кожаные, то ли дерматиновые, непонятно и всё же, старик производил хорошее впечатление. Может из-за почтенного возраста, может из-за страдальческого лица, познавшее горе. Но тем не менее, он позволил нам сесть напротив окна, чтобы на нас падал свет и ему лучше было видно, может быть, о чём мы думаем. В этот момент я почему-то поняла, почему евреев называли хитрыми. Несмотря на старость, старик всё понимал и знал.
– Что у Вас? Зачем потревожили старого, больного человека? – прищурясь спросил он.
Георгий сразу перешёл к делу.
– Давид Абрамович, моя жена получила наследство и хотела бы его реализовать, то есть продать, а кроме Вас я никому доверить не могу. Сами знаете, обмануть могут, – сказал Георгий.
– Я давно отошёл от дел молодой человек, но посмотреть и оценить я могу. Что там у Вас, покажите, – с хитрецой и любопытством, спросил старик.
– Покажи дорогая. – сказал Георгий, кивнув мне головой.
Я вытащила из сумки драгоценности и протянула Давиду Абрамовичу. Он вытащил из кармана лупу и высыпав из пакета содержимое на стол, стал разглядывать кольца, браслеты, цепи и прочие вещи, которые сверкали от света падающего из окна.
– Хорошее наследство Вам оставил Ваш батюшка, любезная барышня, – сказал старик и выйдя из кухни, через несколько минут вернулся в сопровождении мужчины, лет пятидесяти.
– Это мой сын, Лёва, сейчас он занимается скупкой и продажей , а я уже старый, больной человек, – плаксиво пробормотал Давид Абрамович.
Лёва поздоровался и сразу склонился над столом, где лежали драгоценности, потом так же вытащил из кармана лупу и стал колдовать наклонившись к столу. Мы молча наблюдали за ним. Наконец Лёва поднял голову и внимательно посмотрел на нас.
– Это очень старинные вещи, некоторые девятнадцатого, восемнадцатого веков, большая редкость, много червонного золота, камни почти не обработанные, но в таких изделиях смотрятся красиво, – со знанием дела, сказал он.
Потом опять наклонившись над столом, несколько минут перебирал изделия и подняв голову, посмотрел на нас.
– Вы хотите это всё продать? А цену знаете всему этому? – спросил он деловито.
Георгий посмотрел на меня.
– Для этого мы к Вам и пришли. Хочу на эти деньги построить мечеть и мемориальный комплекс семейный, – ответила я.
– Что ж, благородное дело, – ответил Лёва, нервно тарабаня пальцами по столу и всё смотрел на драгоценности, видимо прицениваясь.
Это здорово действовало не нервы, Георгий взял мою руку и тихо сжал, напряжение нарастало. Наконец подняв голову, Лёва внимательно посмотрел на меня и Георгия.
– Сколько Вы за всю эту красоту хотите? – спросил он.
Мы с Георгием переглянулись…я так вообще не разбираясь в таком щекотливом деле, пожала плечами. Георгий недолго раздумывал, глядя на стол с драгоценностями, которые сверкали от света солнечных лучей из окна кухни.
– Мы Вам доверяем, иначе бы не пришли сюда. Может Вы сначала назовёте свою цену и если нас устроит…просто мы конечно могли бы найти и другого покупателя, но время подпирает. За лето мы должны выполнить волю покойного отца моей жены, только поэтому мы пришли к Вам. Я понимаю, какие-то проценты должны и Вам остаться, только давайте всё сделаем по совести, – наконец сказал он.
Лёва нерешительно посмотрел на Георгия, перевёл взгляд на меня, словно раздумывал.
– Надеюсь и мы с отцом можем Вам доверять, Вы понимаете, о чём я? Сейчас времена очень тревожные и если кто-то узнает о нашей с Вами сделке, ну Вы понимаете, что нам грозит. Будем соблюдать конфиденциальность и порядочность по отношению к друг другу, тогда будете и Вы довольны и мы, что скажите? – спросил Лёва.
Мы с Георгием кивнули головами в знак согласия, потом Лёва бросил взгляд на стол и ушёл, его не было довольно долго. Давид Абрамович безучастно смотрел в окно, но было видно, что он нервничает. Наконец Лёва вернулся, держа в руках увесистый пакет с деньгами, он высыпал деньги на стол, сто рублёвые купюры, пачками перевязанные чёрными нитками, по тысячу рублей каждая, затем отделяя каждую пачку в сторону, начал считать.
– Ровно двадцать тысяч, – пересчитав, сказал он, подняв голову от стола.
– Надеюсь обе стороны останутся довольными? – спросил Лёва, выждав немного и затем сложив деньги обратно в бумажный пакет.
Мы с Георгием опять переглянулись и посмотрели на Лёву.
– Что? Думаете этого мало? Но Вам больше никто не даст! Да и опасно это, сами понимаете. – нервно сказал Лёва, с еврейским акцентом, отчеканивая букву ч.
– Мы согласны, – ответил за нас обоих Георгий.
– Ну вот и ладненько, – ответил Лёва и стал аккуратно, будто хрусталь, складывать драгоценности в сшитый из плотного материала мешочек.
– Если надумаете принести ещё что-нибудь из наследства Вашей супруги, милости прошу товарищи, – отчеканивая каждую букву, сказал Лёва, причём букву щ, он произнёс, как щчи.
Мы с Георгием встали, я положила пакет с деньгами в свою сумку и прошла к выходу.
– Чай не предлагаю, сами понимаете, обстановка… – промямлил Давид Абрамович, нервно застёгивая пуговицы на женской кофте, которая была на нём.
Что он имел в виду говоря обстановка, я так и не поняла, то ли домашняя обстановка, то ли вообще обстановка, но тем не менее, попрощавшись мы ушли.
– Что скажешь Нодира? – спросил Георгий, когда мы вышли из тёмного подъезда старого дома еврея.
– Знаешь, я и не рассчитывала на такие огромные деньги. Мне аж плохо стало, когда я их увидела. Надеюсь твои друзья остались довольны, – ответила я.
– Знаешь дорогая, насколько я понимаю в драгоценностях, Лёва на них заработает в два раза больше, поверь, такие люди себя никогда не обделят, – ответил Георгий.
– Что ж, они ведь тоже очень рискуют, покупая эти вещи, а нам пока хватит с лихвой начать строительство и купить землю под дом, – сказала я.
– Да, каждый в этом деле выиграл и остался доволен, – смеясь сказал Георгий.
На такси мы доехали до дома, там я завернула пакет с деньгами в старое своё платье и засунула под матрас нашей кровати. Только я решила, как можно быстрее поехать в Фергану и начать дело, о котором давно задумала. Георгий не возражал, только Бахтиёр попросил подождать.
– Я через две недели возьму отпуск и мы с Олей и детьми тоже поедем с Вами, – сказал сын.
– Хорошо, значит через две недели, мы сядем в поезд и поедем на мою Родину, – ответила я.
Две недели я еле выдержала, лишь малыши коротали моё время, я выходила с ними погулять в ближайший парк, игралась с ними дома, читала им сказки, Оля была довольна.
– Как хорошо, я хоть в салон схожу, а то на чучело стала похожа, – смеясь сказала она.
Мы заранее купили билеты на поезд, хотя Бахтиёр просил лететь самолётом. Сославшись на свой страх высоты, промолчав, что волнусь за Георгия, я настояла на том, чтобы мы поехали поездом. О деньгах я ему пока не говорила, не зная, как он воспримет мои слова. Собрали вещи детей и свои, ночь перед отъездом, почти не спала, всё думала, как нас примет Саида, всё таки ехали большой семьёй. Но я надеялась, как приеду, сразу купить дом или землю, чтобы не обременять своих друзей. Рано утром, закрыв дверь квартиры, мы выехали на вокзал. В купейном вагоне мы заняли купе и расположились в нём, Бахтиёр и Оля заняли верхние полки, мы с Георгием расположились на нижних, Зухра была со мной, Хасан с Георгием. На дорогу мы наварили, нажарили, напекли, чтобы с детьми не ходить в вагон ресторан и не выходить из поезда. В термос вскипятили детям молока, так что мы благополучно доехали до Ташкента. Бахтиёр и Оля, до отправки поезда до Ферганы, решили посмотреть город, они с детьми уехали, а мы по стариковски, решили посидеть в тени старых чинар, в сквере, в центре города, а наши ребята оказывается были совсем рядом, в парке Горького. Они решили покатать детей на каруселях и зайти пообедать в кафе Гулливер, вместо дверей которого стоял сам Гулливер и посетители проходили между ног огромного великана. Вечером мы встретились на вокзале и зашли в вагон поезда. Опять заняв одно купе на семью, мы просто всю дорогу проспали и утром рано были уже на вокзале Ферганы, там же, выйдя из здания вокзала, мы сели в такси и доехали до самого дома Саиды. Надо было видеть радость на её лице, когда она нас увидела, подхватив маленькую Зухру на руки, Саида крепко обняла мою внучку и целуя побежала в дом, увлекая и нас за собой. Не прошло и месяца, как мы с Георгием уехали отсюда и с таким теплом нас встретили, на сердце так потеплело. Я передала большую сумку с гостинцами Гульнаре, которая выбежала из дома с приветствиями и подошла к нам. В сумку мы набрали рыбные консервы, сыра и колбасы, сдобные булочки и печенья. Время было ещё раннее, но Саида и Гульнара быстро собрали на стол, где появились ещё тёплые лепёшки и каймак, так же порезали арбуз и дыни, в Фергане они рано зреют. Георгий и Бахтиёр с детьми уже сидели на топчане, я сказала Оле, чтобы она тоже садилась. А сама подозвала Саиду и взяв сумку с деньгами, попросила пройти в её  комнату. Саида взяла из моих рук сумку и без лишних слов, засунула её за сундук, хотя надобности в этом не было, в комнату Саиды никто без её ведома не заходил.
– Я продала драгоценности, которые увезла. Саида, теперь мне надо найти людей, которые начнут строительство и мечети и дома. Есть в кишлаке такие? – спросила я её.
Она задумалась и через несколько минут ответила:
– Таких людей можно найти только в центре, а местные жители только помогут, дай Аллах. Пойдёмте, пока поешьте, отдохните с дороги, потом решим, что нам делать. В таком святом деле никто в стороне стоять не будет, Нодира опа.
Этот день мы провели дома, дети уже спали, а мы до позднего вечера сидели на топчане и долго обсуждали, с чего начать работу и я была вдохновлена этой идеей, скорее приступить к задуманному делу.
– Я думаю, надо обратиться к аксакалам, они помогут, им лучше знать, как поступить, – сказала Саида.
На том и порешили. Георгий с сыном легли спать на топчане, мы с Олей и детьми пошли спать в комнату Саиды, там же и Саида легла. Нам постелили новые курпачи и одеяла, открыв окна на ночь, мы уснули под прохладой ночи. Утром, когда мы проснулись и вышли во двор, самовар уже кипел, а в тандыре румянились лепёшки. На топчане за хантахтой, накрытой новой скатертью, сидели Георгий и Бахтиёр, мы с Олей и детьми присоединились к ним. После завтрака Саида сказала, что можно идти к аксакалам и поговорить с ними, я надела на голову платок и мы с Саидой вышли из дома. Пройдя около километра по кишлаку, мы дошли до махаллинского комитета, это был наш дом, дом моего детства, сердце сжалось от тоски, всё здесь было мне знакомо, только многое переделали. Не было ни женской половины, ни мужской, в середине двора сохранился хауз, правда зарос весь без ухода. Пройдя в дом, мы встретились с домкомом и всё ему объяснили. Это был мужчина преклонных лет, плотного телосложения, с тюбетейкой на голове, в белой рубашке и тёмных брюках, очень уважаемый человек в кишлаке. Он внимательно выслушал меня.
– Это конечно благородное дело, но его следует тщательно обдумать. А где Вы достанете на это средства? – вдруг спросил он.
Я ожидала такой вопрос и сразу ответила ему.
– Мы с мужем всю жизнь копили, я выросла здесь, мои родители лежат на местном кладбище. Поэтому, если понадобится, я перезайму деньги и если надо, продам квартиру в Ленинграде, только помогите, прошу Вас, – сказала я.
Решили собрать местных аксакалов и поехать в Фергану.
– Только в городе можно решить такой вопрос, там же и строителей нанять, я сам прослежу за этим. У меня есть машина, вечером зайду к нужным людям и завтра с утра съезжу с ними в городской районный комитет Ферганы. Будем надеяться, что нам дадут разрешение для начала работ, – сказал мужчина.
Поблагодарив его, мы ушли и той же дорогой вернулись домой.

 

Хоть с какой-то надеждой, мы с Саидой вернулись домой. Мужчин не было, отец и сын ушли на речку, видимо Георгий решил показать местные красоты и речку, где можно от души искупаться. Проголодавшись, довольные от отдыха и купания, они вернулись домой. Их ждал готовый, вкусный обед, Гульнара сделала манты, сложив их в ляган, она заправила каймаком, мелко нарезанным укропом и чёрным молотым перцем. Такое блюдо я конечно готовила в Ленинграде и сыну и мужу, но тут ели они с таким аппетитом, будто впервые пробовали. Нахваливая хозяйку, они. ухлопали весь ляган, поэтому Гульнара принесла ещё один Оля кормила детей, им она положила без перца и каймака, боясь, что каймак вызовет у детей деоре7ю, а перец был просто горьким. Манты сваренные Гульнарой были и правда очень вкусные, в Ленинграде такие не получаются, то ли мясо не такое, то ли  воздух и вода, да и курдючного сала не достать, тем более свежего. В кишлаке часто резали барашка или бычка, мясо всегда было свежее.  У неё получились очень сочные, когда ешь, между пальцами сок течёт, ели то мы руками. Когда я спросила, почему манты такие вкусные и сочные, девушка улыбнулась от удовольствия, что её стряпню похвалили мы.
– Мы сало курдючное добавляем и лука много шинкуем, отсюда и вкус и сок, – ответила девушка.
Вечером было попрохладней, жара спала, ветерок ласкал наши лица, Оля надела на детей тёплые вещи и они сладко спали рядом с нами, Саида принесла одеяло и укрыла их. Легли мы около полуночи, Бахтиёр занёс детей в комнату Саиды и положил на постеленную Саидой постель. Мужчины видимо очень устали, они сразу уснули на топчане, я же уснуть долго не могла, в голрве крутились мысли тревожные тоже.
– Получится ли у нас? – задумчиво спросила я.
– Должно получиться, Нодира опа. – ответила Саида.
Утром я заметно нервничала, дожидаясь, когда приедет из города домком махалинского комитета, но его не было до вечера, он приехал только часов в восемь. Увидев его, мы поднялись с места в знак уважения.
– Здравствуйте Мурад акя, проходите, садитесь сюда, – сказала Саида.
Поздоровавшись с мужчинами, пожав им руки, Мурад акя сел рядом с ними на топчан, Георгий налил в пиалушку чай и положив левую руку на сердце, другой подал чай гостю. Немного поев, мужчина стал говорить.
– Я с тремя аксакалами поехал в город и зашёл в райисполком. Пока порадовать Вас ничем не могу Нодира опа, нам добро не дают. Вот если бы в горисполкоме был человек, заинтересованный в этом, было бы легче. В городе у меня одноклассник работает, так можно через него попробовать выйти на секретаря и взять разрешение на строительство, – сказал он.
– Спасибо Вам большое, мы подождём и будем надеется на лучшее, – ответила я.
Прошла неделя, от Мурад акя вестей всё не было, я заметно нервничала. Дни проходили одинаково буднично, мужчины каждый день ходили на речку, отдыхали от души и брали с собой холодное кислое молоко и лепёшки, обычно, когда купаешься, есть хочется. Бахтиёр был просто в восторге, когда он так будет еше купаться? Оля с детьми просто отдыхала, было видно, здесь ей скучно, зато дети бегали по двору, играясь, им это очень нравилось. Наконец, после мучительного ожидания, через неделю, вечером пришёл Мурад акя. Я словно родного брата увидела. На его лице была довольная улыбка, сев на тапчан, он из своей папки вынул бумагу и протянул мне.
– Суюнчи Нодираопа! С Вас причитается! Вот разрешение на строительство, так что можно начинать задуманное Вами дело. Только… – запнулся он.
– Что только? – спросила я, протянув было руку, которая и повисла в воздухе.
– Видите ли, чтобы машины со строительными материалами подъехали к месту строительства, нужно сначала дороги положить, ведь дорог в кишлаке практически нет, – ответил он.
– Прошу Вас, помогите нам со строительством, что для этого нужно? Нужно строить дороги, начнём с дорог, я согласна, – ответила я.
– Но это большие деньги уважаемая Нодира опа. – осторожно сказал Мурад акя.
– Прошу Вас, напишите смету полных расходов, главное начать, а там как пойдёт, я деньги найду. И ещё у меня к Вам просьба…я бы хотела купить здесь землю и себе дом построить, небольшой, – сказала я.
– Это не проблема, земля здесь недорогая, так что я присмотрю для Вас что-нибудь, – ответил мужчина.
Тут вмешалась Саида.
– Мурад акя, а чья земля за нашим домом? Может подошла бы она для нашей уважаемой Нодиры опы? – спросила она.
Мурод акя посмотрел на Саиду и задумался.
– За Вашим домом земля пустует, можно договориться и с этой землёй. Я поговорю заодно и на эту тему, думаю возражать не будут, всё равно безхозная она стоит, – сказал он.
Вот спасибо! Было бы неплохо, я сразу начала бы строить дом, – ответила я обрадовавшись.
– Ну тогда я пойду, с утра надо с рабочими договариваться и строительные материалы завозить. Сейчас дома подумаю и смету составлю, чтобы Вам Нодира опа, предоставить, – сказал Мурад акя.
Мы проводили его до ворот, потом долго сидели и строили планы, как всё будем делать. Утром Оля и Бахтиёр почему то повздорили, я никогда не вмешивалась в их отношения, сами ссорятся, сами мирятся. Только услышала, как Оля говорила:
– Я хочу уехать, скучно мне здесь.
На что сын ей отвечал:
– У меня отпуск ещё целая неделя, мне тут нравится, когда ещё сюда приедем? Смотри, как дети веселятся. Ну что нам делать в городе, в квартире?
Оля кажется обиделась.
– Тебе хорошо, ты хоть купаться ходишь с отцом, а я целый день не знаю, чем заняться, – сказала она.
Утром Бахтиёр предложил Оле пойти с ними на речку и взять с собой детей, она с радостью согласилась.
– Только Оленька, захочешь купаться, придётся это делать в платье, тут в купальнике купаться нельзя, – сказала я ей.
– Как это в платье? – удивилась она.
– Это не Ленинград и не Сочи дорогая. Забросают камнями, – улыбнувшись ответила я.
– Что, серьёзно что ли? Ужас какой! Ну тогда я просто прогуляюсь и только ноги намочу, – расстроилась Оля.
– Ну на всякий случай, забери платье, вдруг захочешь не только ноги намочить, – посоветовала я ей.
Георгий поднял на руки Хасана, Бахтиёр Зухру, Оля взяв на всякий случай платье, пошла за ними. Я положила им в сумку лепёшек, огурцы и помидоры. Такую жару переносить было нелегко, я понимала и если бы они уехали, я бы не возражала, но сын не хотел этого, а там, пусть сами разбираются. У узбеков есть очень мудрая пословица. ,, ,,Муж с женой ругаются до тех пор, пока марля сохнет” Ну как у русских, ,,Молодые ссорятся, только тешатся” Как я и предполагала, Оля не выдержала и искупалась, ну кто может устоять и не искупаться, когда жара такая, она даже детей окунула, правда боясь, что они простудятся, но они были в восторге, плескаясь на руках отца и деда. Вернулись они конечно проголодавшись, но радостные от купания в речке. Саида сама сделала плов и салат ачукчук, с райхоном (базилик). От узбекской кухни мои дети и невестка были просто в восторге, после обеда Оля с детьми зашла в комнату Саиды и они уснули, как сурки. Георгий с отцом сидели на топчане и о чём-то спорили, мы с Саидой им не мешали, мы с ней тоже отдыхали на айване. Вечером пришёл Мурад акя и передал мне смету.
– Вот Нодира опа, смету я составил с одним рабочим строителем, он часто ездит в город на работу, его как специалиста вызывают, – сказал он.
Я раскрыла бумагу и посмотрела лишь на итог суммы.
– Спасибо Вам большое, я сейчас вынесу деньги и полностью возлагаю на Вас контроль над строительством. Нанимайте бригаду рабочих строителей, пусть Ваш специалист подберёт таких же, как он ответственных строителей и начинают работать. Ведь, пока подойдёт техника и строительные материалы, надо расчистить площадку и вырыть котлован, – сказала я и с Саидой прошла в её комнату.
Она достала деньги из-за сундука, я взяла из пакета четыре тысячи рублей и вернулась во двор. Передав деньги Мурад акя, я ещё раз поблагодарила его за проявленную инициативу. Утром после завтрака, я решила пойти и посмотреть, начались ли строительные работы, Саида и Георгий вызвались пойти со мной. Саида позвала соседа с арбой, запряжённую ишаком и мы привычной уже дорогой медленно поехали к кладбищу. Когда мы подъехали ближе, я увидела, как с десяток местных парней очищают огромную площадку возле кладбища, радость охватила меня, я заплакала и вытирая слёзы подошла ближе.
– Здравствуйте мои дорогие, Аллах Вам в помощь! – сказала я громко.
Они ответили на приветствие и поблагодарили меня. Мы с Саидой и Георгием прошли через старые, покосившиеся ворота на кладбище, найдя могилу родителей, мы почитали поминальную молитву. Потом немного постояв, я показала рядом с могилой отца небольшую площадку.
– Вот Георгий, здесь будет семейный, мемориальный комплекс, где и меня похоронят, – тихо сказала я мужу.
Георгий с грустью посмотрел на меня.
– Как ты думаешь, меня тоже можно будет похоронить рядом с тобой? Ведь я не мусульманин, – вдруг спросил он.
– Мы завещание об этом оставим дорогой, а пока у нас уйма дел здесь, на земле, так что не будем торопиться, – улыбнувшись ему, ответила я.
Саида не понимая, о чём мы говорили, с недоумением посмотрела на нас.
– О чём это Вы, Нодира опа? – спросила она.
Я перевела наш с Георгием разговор, на что Саида возразила.
– Нодира опа, Вы ещё молодые оба, да и дел у Вас ещё много. О чем это Вы? – сказала она.
Я лишь улыбнулась в ответ и ответила: – Все мы смертны дорогая…
Подъехал на своём москвиче Мурад акя.
– Я заехал к Вам домой, невестка сказала, что Вы сюда уехали, Нодира опа, Вы мне денег дали больше, чем написано в смете, здесь лишних девяносто восемь рублей, – сказал он.
– Я знаю уважаемый, но это на непредвиденные расходы, да и бензин Вам надо покупать, – ответила я.
– Спасибо конечно, но бензин всего сорок копеек стоит, я бы сам покупал, – ответил мужчина, смутившись.
– Пока Вы ездите по делам стройки, бензин буду оплачивать я, прошу Вас не возражайте, – попросила я его.
– Я договорился, через три, четыре дня, начнут завозить строительные материалы. И с землёй добро получил, только Вы должны сами подъехать и оформить на себя документы, – согласившись с моими доводами и кивнув в знак согласия головой, сказал Мурад акя.
Мы сели в его машину и поехали домой. Неделя отдыха детей прошла, сыну надо было выходить на работу, я попросила Мурад акя подвезти моих детей до Ферганы, на вокзал. Поезд до Ташкента уходил вечером, мы с Саидой приготовили им в дорогу еды, а Бахтиёр попросил сделать плов.
– Саида опа, Вы так вкусно готовите плов, у мамы так не получается в Ленинграде, – сказал он.
Саида конечно же сделала плов и накормив всех перед дорогой и с собой положила в большую чашку. Напекла горячих лепёшек, положила им в сумку яблоки, виноград, гранаты, огурцы, помидоры, сухофрукты и орехи прошлогоднего урожая. Попрощавшись с детьми, мы с Георгием остались дома, стало сразу тихо, всё таки, когда дети в доме, это прекрасно. У нас у узбеков часто говорят, , ,,Без детей дом мазар (кладбище), с детьми базар”
И это так, когда дом полон и настроение хорошее. Проходили дни, мы часто ездили с Саидой и Георгием на место строительства мечети и сердце радовалось, когда я смотрела, как люди от души работают, зная, что мечеть строится для них, для всех. А были и такие, которые работали просто так, для души что ли. Мы с Саидой, решили каждый день возить строителям обед, ведь они тоже должны были есть. Мурад акя распорядился, чтобы им в бидонах завозили чистую воду для питья, так что и нам прибавилось работы. Мурад акя снабжал нас продуктами и мы ни в чём не нуждаясь, только варили и жарили, Гульнара была в положении и мы её не очень обременяли работой. Батыр уходил спозаранку на поле и приходил после захода солнца. Парень очень уставал, но надо было работать и он молча каждое утро уходил, когда мы ещё спали. К сентябрю мечеть обрела вид, хотя кирпичи только начали складывать. Отдельно строился минарет, для муэдзина, который будет пять раз созывать народ на намаз. Осенью расчистили место для посадки деревьев, чтобы мечеть не казалась пустующей. Хорошо зима в Узбекистане не суровая, так что работа продолжалась всю зиму. Дом свой, я решила строить после того, как будет готова мечеть, Саида никак не хотела со мной расставаться и я ей была безмерно благодарна за доброе к нам с Георгием отношение. Уезжать, пока не будет готова мечеть и мемориал мы не хотели, так что и новый год мы встретили в доме у Саиды. Правда они до этого времени и новый год не встречали, только в праздники на седьмое ноября и первое мая ездили в Фергану, там они гуляли, заходили в местный парк, ели мороженое и возвращались домой. В феврале Гульнара родила мальчика, мы увезли её в центр, ведь в кишлаке не было больницы. Бедная девочка, едва выдержала встряску, пока мы доехали на машине Мурад акя до местной больницы. И в том момент мне пришла в голову идея.
– Саида, дорогая, я вот подумала…может нам построить здесь в кишлаке небольшую больницу? При ней бы и поликлиника была, что скажешь дорогая? Школа у нас есть, хоть и небольшая, мы просто летом, когда дети на каникулы выйдут, немного расширим её и отремонтируем, – сказала я.
Саида изумлённо на меня посмотрела, словно не совсем меня понимала.
– Вообще-то это дело должны делать не Вы Нодира опа. Государство для чего? Это их работа, – возразила она.
– Оно конечно, но пока будешь ждать государство, наши дети бабушками и дедушками станут, – сказала я утрируя.
Саида засмеялась.
– Смотри, на строительство мечети не ушло и половины денег из того, что я привезла, да конечно, там ещё много работы…но, в сундуке есть ещё драгоценности, ну что они без дела будут лежать? А так и польза и радость людям, – ответила я на её смех.
Она не знала, что мне ответить, а я уже не могла успокоиться и когда в очередной раз пришёл Мурад акя, который с делами стройки зачастил в дом Саиды, я не удержалась и поделилась с ним своими планами. Он обомлел, посмотрев на меня.
– Что Вы Нодираопа! Да откуда средства взять на такое строительство? Оборудование медицинское одно, чего стоит! – качая головой ответил он.
– За средства не беспокойтесь, у меня в Ленинграде две квартиры есть и машина, я их продам, – солгала я, во благо.
– Да что Вы за человек, не пойму я. Ведь Вами органы могут заинтересоваться. И так мне вопросы задавали насчёт Вас, еле отвертелся, – сказал он.
– И что за вопросы Вам задавали? – не на шутку испугавшись, спросила я.
За себя я не испугалась, я боялась, что строительство мечети могут остановить.
– Да так…откуда средства на строительство Вы взяли, в основном об этом спрашивали. Я сказал, что Вы копили с мужем всю жизнь и ещё продали квартиру. Деньги то не малые. Хорошо мой товарищ там работает, он постарался замять этот разговор, – ответил Мурад акя.
– Жаль…а так хотелось помочь людям. Ладно, достроим мечеть, а там видно будет, – ответила я.
Так же, на машине Мурад акя, мы привезли из родильного дома Гульнару, купив в Фергане всё необходимое малышу. Батыр был счастлив, ещё бы! Первенец сын, для тех мест, это было гордостью для мужчины. Саида назвала внука Бахромом, в честь дедушки Батыра. Пришла мама с тётей Гульнары, они принесли с собой кавардак, жаренное мясо с картошкой и сладости, лепёшки-патыр и самсу. Также пришли соседи в дом Саиды, мы устроили настоящий праздник. У узбеков что хорошо, они всё съестное приносят с собой и сами же съедают. Там же в кишлаке нашлись и музыканты, с дойрой, карнаем и сурнаем, весь день веселились, ели и танцевали. Шли дни, малыш рос, мечеть достраивалась, весной я заказала мраморные плиты и установила памятники отцу и матери, с датами, спросив у местных старожилов, ведь я могла ошибаться, совсем маленькой девочкой была. И конечно надписали и суру из корана.

 

Слова Мурад акя заставили меня призадуматься. Как же было тяжело реализовать задуманное. Я поделилась своими мыслями с Георгием.
– Знаешь дорогой, я хотела здесь, в кишлаке построить небольшую больницу. Но Мурад акя говорит, что это будет сложно сделать. Там, в горисполкоме интересуются, на какие средства мы строим мечеть. Хорошо друг Мурад акя работает там и ему удалось убедить тех, кто интересуется, что это на наши с тобой накопления идёт строительство. Ума не приложу, что делать…я вот тут подумала, может отобрать бОльшую часть сокровищ и зарыть их на кладбище, возле могилы моего отца, а потом сделать вид, что нашли их и сдать государству? На причитающиеся нам двадцать пять процентов можно построить больницу, этих денег должно хватить. Что скажешь? Тогда и расспросы закончатся, – сказала я мужу.
Он долго думал над моими словами, кажется взвешивая, правильно то, что я сказала.
– Знаешь, это может быть и выход из положения, только мы с тобой повидали застенки НКВД и КГБ. Повидали и лагеря и побои, так что тебе решать. Если там в горисполкоме есть такие разговоры, они возобновятся, поверь. Я даже не знаю, что лучше, но можно попробовать закопать драгоценности и сделать вид, что мы их нашли. Только успокоятся ли там, наверху? Лишь бы это не затронуло наших детей, за себя я не волнуюсь, – наконец сказал Георгий.
Я призадумалась, одна голова хорошо, а две лучше и я решила утром поговорить с Саидой. После завтрака, когда мы остались одни с Георгием и с ней, я усадила её на топчан.
– Послушай меня Саида, Мурад акя сказал, что в горисполкоме идут расспросы, там интересуются, на какие средства идёт строительство мечети, а я ещё больницу задумала строить… Нет, чтобы радоваться, что кто-то выполняет за них работу, так нет, им надо обязательно копать и выяснять! – раздражённо воскликнула я, хотя и понимала, что это серьёзный вопрос.
Георгий тронул мою руку и тихо сказал:
– Успокойся дорогая, надо трезво оценивать ситуацию, иначе ошибок наделаем.
– Ты прав, я спокойно должна решить, что делать дальше, – ответила я мужу и обратилась к Саиде.
– Я тут подумала…может мы закопаем часть сокровищ на кладбище и потом сделаем вид, что случайно их нашли? – спросила я её.
– Как это? Зачем? – не поняла Саида по простоте душевной.
– Чтобы показать им, ну чтобы оправдать наши расходы по строительству. Иначе нас с Георгием могут посадить в тюрьму, – ответила я.
У Саиды округлились глаза от ужаса.
– Не пугайте меня Нодира опа! За что Вас в тюрьму? Да на Вас молиться надо! Вы такое дело делаете! – в сердцах воскликнула Саида.
– Да дорогая Саида…из тебя советчик никакой, – тяжело вздохнув, сказала я.
Потом я попросила её, чтобы она открыла сундук, просто другого выхода я не находила. Мы втроём вошли  в комнату Саиды и сняли одеяла и курпачи с сундука. Затем Саида вытащила со дна мешочек и подала мне, горшочек она просто убрала, чтобы место не занимал. Развязав мешочек, я долго отбирала более старинные вещи из золотых изделий, манисты, браслеты и почти все золотые монеты, остались лишь женские украшения и около десятка монет. Я их убрала в отдельный пакет и передала Саиде, чтобы она положила их опять на дно сундука. Потом попросила её подать горшок, который женщина и спрятала за сундук. Я протянула мешочек с драгоценностями мужу и попросила Георгия крепко завязать его незамысловатым узлом, примерно так, как был завязан тогда, когда мы его нашли. На следующий день, я попросила Мурад акя отвезти нас с мужем на кладбище, сказав ему, что хочу начать копать под фундамент семейного мемориала. Саиду я брать с собой не стала, боясь, что она себя выдаст, настолько эмоциональная и искренняя она была. Горшок с драгоценностями я спрятала под полу широкого узбекского платья и привязала к животу, так что со стороны было незаметно. Когда мы доехали до места, Мурад акя остался с рабочими, которые заканчивали внутреннюю отделку мечети, на стены которого наносили красочный ганч. Это цветные рисунки мелкой росписью, в национальном стиле, наносимые масляными красками, в Фергане такое искусство было очень распространено в те годы. Ну а мы с Георгием, незаметно взяв лопату, пошли к могиле отца. Там мы вдвоём, кое-как вырыли глубокую яму у изголовья могилы, где непременно должны были рыть для будущего фундамента и положили горшочек туда. Потом покопали рядом, сделав глубокую траншею. Откуда у меня взялись силы, не знаю, только я Георгию почти не давала работать, опасаясь за его сердце. Потом, когда мы закончили копать, я во всё горло закричала: – Мурад акя! Сюда! Скорей сюда!
Мой крик наверное был услышан, только через пять минут прибежал не только Мурад акя, но и дюжина рабочих. Я взволнованно указала пальцем на горшочек и сказала, что нашла клад. У всех присутствующих округлились глаза.
– Ну ты и актриса, Ермолова отдыхает… – шепнул мне Георгий.
Я хотела улыбнуться его словам, но ситуация была слишком серьёзной. Минут пять, все стояли в оцепенении, первым заговорил Мурад акя.
– Надо вызвать милицию из центра, – только и смог сказать он.
Нам поверили и это было главное. Милиция приехала лишь через полтора часа. Из УАЗика вышел немолодой, лет пятидесяти мужчина в погонах капитана и подошёл к нам.
– Так…что тут произошло? – спросил он.
Мурад акя показывая на яму рукой, растерянно посмотрел на капитана.
– Нодира опа клад нашла… – пробормотал он.
Капитан, дотошно всех оглядел суровым взглядом и повернулся ко мне.
– Нодира опа, это Вы? – спросил он, хотя кроме меня женщин не было.
– Да, я, – ответила я.
Он открыл свой портфель и вытащил из него лист бумаги и ручку. Долго что-то писал и опять внимательно посмотрел на меня.
– Рассказывайте, как и при каких обстоятельствах Вы обнаружили эти ценности, – сказал капитан.
Пока я, стараясь быть убедительной, объясняла ему, что пришла сюда, с намерением построить семейный комплекс мемориала, капитан заставил своего помощника вытащить из ямы горшочек с драгоценностями, что тот незамедлительно и сделал.
– Развяжи!, приказал капитан, когда помощник вытащил мешочек из горшка.
Тот стал развязывать, крепко завязанный Георгием узел, наконец узел поддался и на всеобщее обозрение, капитан высыпал содержимое мешочка на землю, предварительно постелив бумагу.
– Что ж, положи всё обратно, надо везти в управление и сделать опись. Вы Нодира опа и два свидетеля, поедут тоже, – сказал капитан.
Мурад акя вызвался ехать и бригадир стройки с ним. Только мы поехали следом за милицейским УАЗиком на машине Мурад акя. Ехали довольно долго, потому, что сразу поехали в Фергану, так как главное управление, которому подчинялись в центре, находилось именно там. Двухэтажное здание, старой постройки, стояло почти в центре города, мы все вместе поднялись на второй этаж и капитан постучался в кабинет начальника. Горшочек капитан оставил у ямы на кладбище, а мешочек он крепко держал в руках, никому его не доверяя. За столом сидел немолодой, с залысинами на голове, но с красивыми чертами лица мужчина, в звании майора. У стены стояли стулья и он любезно разрешил нам сесть, что мы и сделали. Капитан по форме, доложил о причине нашего визита и майор посмотрев на мешочек, с удивлением посмотрел на меня.
– Давно такого случая не было. Значит это Вы нашли клад и решили сдать государству? – спросил он меня, пристально глядя мне прямо в глаза.
Майор был моложе меня и я не смущаясь соврала.
– Это мой долг, как гражданина Советского союза, я не могла поступить иначе, – ответила я.
– Что ж, похвально, ну что ж…Вам причитаются двадцать пять процентов, от общей стоимости этого клада, наверное Вы знаете об этом? – смягчая тон, довольный моим ответом, спросил майор.
– Да, конечно знаю и не откажусь от них, если государство сочтёт нужным дать мне их, – ответила я.
Затем майор долго, что-то записывал, задавая мне и моим свидетелям вопросы. Те подтвердили, что прибежали на мой крик и увидели на дне ямы горшочек, а в нём мешочек.
– А зачем Вам понадобилось копать на кладбище яму, да ещё в таком преклонном возрасте? – вдруг спросил майор.
– На месте, где я нашла клад, покоится мой отец, я давно задумала построить возле его могилы семейный склеп, каких множество на том кладбище. Я в преклонном возрасте, как Вы точно сказали, но придёт время и мне придётся лечь в могилу, поэтому я и хотела потихоньку начать рыть траншею, мой муж мне в этом помогал. Тут я и обнаружила эти сокровища, видимо закопанные ещё до революции, ведь многие тогда в спешке убегали и оставляли свои богатства, в надежде вернуться и раскопать их. Увидев горшок, в нём этот мешочек, я позвала людей, они подтвердят мои слова, – не задумываясь, ответила я.
Мурад акя и бригадир закивали головами.
– Да, мы подтверждаем, Нодира опа крикнула и мы сразу прибежали на её крик. А потом она показала нам на яму, где мы и увидели клад, – сказал Мурад акя.
Майор всё тщательно записывал с наших слов, фиксируя каждое сказанное нами слово,  затем попросил двух свидетелей расписаться под его словами.
– Ну я всё с Ваших слов записал, мы отправим драгоценности и прилегающие к ним документы в Ташкент, а сейчас произведём опись каждого изделия при свидетелях, – сказал майор.
На это ушло час времени, потом нас отпустили и сказали, чтобы мы ждали ответ, а он придёт недели через две. Мы с Георгием уехали на машине Мурад акя,  я видела, как он устал. Мурад акя довёз нас до дома Саиды, которая с нетерпением нас ждала.
– Вроде всё прошло нормально, будем ждать ответ из Ташкента, – сказала я ей.
Мечеть к празднику Навруз была готова. Параллельно с этим, началось строительство мемориального комплекса и моего дома, которое продолжалось до самой осени. Дом построили прямо за домом Саиды, оформили куплю земли на моё имя, оставалось только закончить внутреннюю отделку дома. Открытие мечети торжественно провёл , приглашённый из Ферганы муфтий, в сопровождении муллы. Кладбище, вместе с мечетью оградили  невысокой кованной оградой, на фасаде мечети, арабскими буквами вывели надпись, ” Бисмилляху Рахмонир Рахим” ,,с именем Аллаха милостивого и милосердного”, мечеть стала действовать, куда назначили главного муллу из Ферганы. Я радовалась, как ребёнок, всё задуманное мною, исполнилось. Мемориальный комплекс тоже был закончен, я установила ещё две чёрные мраморные плиты, но без надписей, для себя и Георгия, как он того хотел. Оставалось только построить больницу, но средства на них я ждала из Ташкента, куда меня и вызвали через три недели, после их сдачи. Мы с Георгий поехали в Ташкент, там в ГУВД, куда меня вызвали, мне торжественно вручили двадцать пять процентов, от стоимости драгоценностей, в денежном эквиваленте.
– Этих денег вполне хватит на строительство больницы и пристройки к школе и её ремонта, – сказала я Мурад акя.
Летом это сделать не удалось, поэтому работы начались в середине осени. Школа тоже на глазах преображалась, радуя местных жителей и детишек. Получив деньги, я передала их Мурад акя.
– Эти деньги уважаемый Мурад акя, на строительство больницы. Вы очень помогли со строительством мечети, надеюсь и строительство больницы, Вы тоже будете сами контролировать, – сказала я ему.
Мурад акя пообещал мне, что всё возьмёт в свои руки и начнёт строительство сразу же, как получит на это разрешение с Горисполкома. Необходимую мебель для своего дома, мы с Георгием привезли из Ферганы. Спальный гарнитур, который стоил сто шестьдесят рублей, диван и кресла за двести двадцать и стол со стульями. Так же взяли палас и ковёр. Зимой я не думала оставаться здесь, но на всякий случай построила печку, цилиндрической формы, контрамарку, которая могла греть две комнаты, такая же была и в доме Саиды. За сундуком ещё оставалось немного денег, которые мы выручили от продажи драгоценностей. В них надобности пока не было, поэтому я их не трогала, да оставшиеся драгоценности лежали на дне сундука, в комнате Саиды. Мы с Георгием очень скучали по детям и решили поехать в Ленинград. Из сундука Саиды, я взяла ещё несколько изделий, которые намеревалась продать, вдруг понадобиться больше денег, но драгоценностей было немного меньше, чем в прошлый раз. Дав указания насчёт строительства больницы, я попросила Мурад акя отвезти нас в центр, где мы пересели в такси, чтобы доехать до Ферганы. Мурад акя только спросил, когда мы вернёмся, на что я ответила:
– Точно сказать не могу, но до весны мы приехать не сможем.
В Ташкент мы прибыли рано утром и тут же взяли билеты на поезд до Ленинграда, который отходил, аж через пять часов.
– Ну что будем делать дорогая? Столько времени у нас в запасе… – сказал Георгий.
– Может в кино сходим? Люблю комедии Гайдая, – ответила я.
Так и сделали, взяв такси, мы доехали до кинотеатра ” 30 лет Комсомола” взяли билеты по двадцать пять копеек. Посмотрев комедию “Кавказская пленница”, мы выйдя из кинотеатра, пешком отправились обедать в кафе ” Лаззат”. Кухня там была очень вкусная и недорогая. Борщ красного цвета и биточки с гарниром, компот и кефир, составили наш обед. Было тепло, несмотря на осенний день, мы долго гуляли по городу. К поезду мы подошли за час, до отправки, в купе мы заняли нижние полки и уставшие легли отдохнуть. Вещей было немного, Саида как всегда положила сумку с гостиницами, напекла в тандыре лепёшки и наши с Георгием вещи, вот и вся поклажа. В купе зашла молодая пара, оказалось, что муж был из Ленинграда, а жена была из Ташкента и они в год два раза приезжали в Ташкент, навещать родителей и близких родственников жены. В Ленинград мы приехали ранним утром и взяв такси, благополучно доехали до дома. Дверь открыла Ольга, дети с радостными криками бросились нас обнимать, как хорошо, когда тебя ждут и рады тебе. Гостинцы, что нам положила в дорогу Саида, мы передали Оле, она занесла их на кухню и стала собирать завтрак на стол, Бахтиёр был ещё дома и принимал душ. Позавтракав с нами, он ушёл на работу. Мы с Георгием решили на следующий день сходить к ростовщику и реализовать привезённые драгоценности, их было не так много, но и держать дома ценности мы не хотели. Сын очень хотел купить машину, самому собрать нужную сумму никак не удавалось, хотя он давно стоял на очереди за жигулями, вот мы и хотели ему помочь в этом. День мы провели с внуками, заметив, как они выросли и поправились. Оля сказала нам, что хочет отдать детей в садик и сама выйти на работу, она уже собрала нужные справки и договорилась с заведующей садиком, который находился недалеко от нашего дома.
– Что ж, если Вы с Бахтиёром так решили, наверное так лучше, – ответила я.
На утро мы с Георгием пошли к нашему знакомому ростовщику, Давиду Абрамовичу. Войдя в подъезд дома и поднявшись на лифте, мы позвонили в дверь. Как и в прошлый раз, дверь очень долго не открывали.
– Может быть на этот раз никого нет? – спросила я Георгия.
Но он не успел дать мне ответ, как за дверью послышался кашель мужчины и знакомый голос Лёвы.
– Кто там? – спросил он.
–  Это Георгий, помните, мы приходили к Вашему отцу и кое-что приносили с женой? – сказал в ответ Георгий.
Повернулся два раза ключ в замке и дверь скрипя, открылась. Из тёмного коридора на нас смотрел Лёва и прищуриваясь, точно так же, как его отец, сказал:
– Папы нет, папа умер два месяца назад.
Наступило молчание, потом опомнившись, Георгий сказал:
– Примите наши соболезнования, земля ему пухом. У нас к Вам дело, ну…как в прошлый раз, помните? – осторожно спросил Георгий.
Я всё время молчала, боясь сказать, что-нибудь не к месту. Лёва немного подумав, всё же решил нас впустить в квартиру и посторонился, чтобы мы могли пройти. Ничего не изменилось, даже специфический, затхлый запах старых вещей стоял тот же. От него подташнивало, но стараясь не дышать, мы прошли на кухню. Георгий сразу перешёл к делу, он попросил меня достать из сумки драгоценности, что я и сделала. Вынув из сумки завёрнутые в пакет драгоценности, я высыпала их на стол. Лёва вытащил из кармана лупу и сев на стул, стал усердно разглядывать каждое изделие по отдельности. Мы молча сидели и смотрели, как он подносил близко к глазам тот, или иной предмет, прощупывал, просматривал и взвешивал на ладони. Потом Лёва ушёл и мы опять молча ждали его. Наконец он появился в проёме двери кухни и протянул нам деньги.
– Здесь пятнадцать тысяч рублей, всё по совести, как и в прошлый раз, – сказал он.
Я сопоставила, в прошлый раз драгоценностей было немного больше, но я не совсем понимала и не разбиралась в их значимости и качестве. Только и спорить мы не стали, взяли из его рук деньги и ушли. Придя домой, я спрятала деньги под матрас в нашей с Георгием спальне. К вечеру с работы пришёл Бахриёр и после ужина, я решила поговорить с ним, Оля увела малышей спать, она вообще никогда не оставалась, когда я или Георгий разговаривали с сыном.
– Сынок, мне надо кое-что тебе сказать, – сказала я, когда мы остались в зале одни.
– Да мамочка, что-то случилось? – спросил он.
– Да нет…слава Богу, что может случиться? Просто я хотела тебя спросить, твоя очередь на Жигули уже подошла? – спросила я.
Бахтиёр с удивлением на меня посмотрел, не совсем понимая, зачем мне это надо знать.
– Да очередь давно подошла и прошла, денег то нет, – ответил он.
– А сколько стоит машина? – спросила я.
– Ну…Жигули собирают итальянцы, первая модель сейчас вышла, Жигули один, так эта машина стоит четыре тысячи двести рублей, а что? Только не говори, что ты мне дашь денег на машину, – засмеялся Бахтиёр.
Его смех я не поддержала и он как-то серьёзно на меня посмотрев, осторожно спросил: – Или дашь?
– Да, дам сынок, ведь дед твой, Нурали ота…как бы тебе это сказать…в общем, ты знаешь, я говорила тебе, он оставил мне наследство и я привезла его из Ферганы, – ответила я.
Потом прошла к себе в спальню и вынесла пять тысяч рублей и передала сыну. Он посмотрел сначала на меня, потом на деньги, не веря своим глазам, не смея взять деньги.
– Мамочка, но это твоё наследство! Я не могу принять такие большие деньги, – сказал сын.
– Но ведь ты внук моего отца, поэтому имеешь такое же право на наследство, что и я.  А мне много надо? Главное, чтобы ты был счастлив, со своей женой и детьми, это и есть моё счастье родной, – сказала я, обнимая сына и целуя в обе щеки.
– Но здесь же больше мамочка! – деловито и сосредоточенно пересчитав деньги, воскликнул Бахтиёр.
– Остальные Вам на житьё-бытьё, – улыбаясь ответила я.
– Спасибо большое мамочка! Ты у меня самая лучшая! – обнимая меня, воскликнул сын.

 

На следующий день Бахтиёр с утра ушёл на работу, а вечером вернулся и радостно заявил:
– Всё! Через месяц у нас будет новенькая машина!
Оля изумлёнными глазами посмотрела сначала на мужа, потом перевела взгляд на меня и Георгия.
– Откуда? Ты ведь говорил, что денег нет… – растерянно спросила она.
– До вчерашнего вечера не было, но мой дедуля, земля ему пухом, прислал мне деньги и я с утра уже внёс плату за машину, – улыбаясь, ответил сын.
– Ничего не понимаю, какой дедушка, какие деньги? – недоумевала Оля.
– Всё просто Оленька, я в Фергане получила наследство отца, но и доля Бахтиёра в этом наследстве тоже есть, – ответила я.
– Ой, значит нате деньги, что мы откладывали на машину, я могу купить себе шубу? А то зимой так холодно в Ленинграде… – с надеждой спросила Оля.
Бахтиёр посмотрел на меня, потом на жену.
– Ну… – начал он, но не успел ответить, вмешалась я.
– Конечно Оленька, конечно можно купить. Сейчас уже холодно, а зимой так вообще будут морозы, – ответила я.
Оля засияла от счастья.
– Здорово! Спасибо мамочка! Спасибо любимый! Я прямо завтра и куплю! – радостно, по детски искренне воскликнула она, что мы все рассмеялись.
– Как же мало тебе для счастья надо Оленька, – улыбнувшись, сказала я.
На утро сын ушёл на работу, мы с Олей оставив детей Георгию, пошли в магазин, в Гостиный двор. Там мы проходили пол дня, конечно же Оля выбрала себе шубку, из тёмной норки, она ей настолько понравилась, что на другие шубы Оля и смотреть не стала. Но шуба стоила две тысяча рублей и  денег не хватило, а я с собой взяла тысячу рублей, так…на всякий случай и конечно добавила.
– Спасибо Вам мамочка! Я так счастлива! – радостно обняв меня, воскликнула Оля, перед этим думая, что шуба так понравилась, вдруг может ей не достаться.
– Ну, теперь давай малышам тоже купим тёплые вещи, – сказала я.
Домой приехали к обеду, голодные и уставшие. Георгий увидев нас очень обрадовался.
– Ну наконец-то! Я с ними с ума сойду! Оленька, как ты с ними справляешься? – воскликнул он.
Дома был бардак, игрушки все разбросаны по комнате, видимо Георгий кормил детей, на столе полнейший беспорядок. Увидев всё это, Оля обомлела.
– Ничего себе…и что это Вы тут делали, а? – строго посмотрев на детей спросила она.
Малыши опустив головы, виновато молча смотрели под ноги.
– А мы с Вашей бабушкой, вам столько вещей принесли и игрушек набрали. Всё, вы не заслужили, я все игрушки и одежду отдам другим детям, – строго сказала Оля.
Мы с Георгием улыбаясь, молча наблюдали за ними, надо было видеть лица детей, ещё немного и они бы заплакали.
– Они больше не будут , правда Хасанчик? А? Зухра? Вы же больше не будете баловаться? – еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, спросила я.
Малыши закивали головками.
– Неа, мы больше не будем, – перебивая друг друга запищали они.
После обеда детки крепко спали, я устав, тоже легла отдохнуть, Георгий включил телевизор и взял в руки газету, а Оле предстояло убраться и в комнатах и на кухне. Вечером, когда пришёл сын, началась демонстрация одежды детей и шубы жены. Какое умиление, видеть, как счастливы твои дети. Тут я вспомнила, как за стенками тюрьмы, я родила сына, как в два годика его у меня отобрали. Как тяжело было вернуть его…
– Таня…как же она там, в Смоленске? – вдруг прошептала я.
– О чём это ты? – услышав меня, спросил Георгий.
– Так…Танечку вспомнила, – с грустью ответила я.
– Так давай съездим к ней, – предложил Георгий.
Я опешила от его слов, а потом подумала, почему нет?
– Только столько лет прошло, может она переехала? Приедем, а их с дочкой нет, – сказала я.
– Жаль, позвонить нельзя, да и куда ей уезжать? У неё вроде никого нет, свой дом и служба справки есть, там спросим, – сказал Георгий.
– Что ж, давай съездим, всё-равно нам делать нечего, – ответила я.
С утра мы с ним поехали на вокзал и купили билеты, потом собрали вещи и вечером сели на поезд. В Смоленске многое изменилось, доехав на автобусе до дома Тани, мы с сожалением увидели, что дома то и нет. На месте этого района стояли высотные дома.
– И что теперь делать? – спросила я.
– Давай найдём справочное бюро и спросим, куда переехали жильцы этого района, – предложил Георгий.
Справочное бюро мы нашли в центре города. Написав на бумаге бывший адрес подруги, её имя и фамилию, я протянула в окошко листок, за которым сидела молодая, приветливая девушка.
– Подождите немного пожалуйста, я сейчас посмотрю, – сказала она.
Мы ждали минут пятнадцать, потом выглянув из своего окошечка, девушка протянула нам лист бумаги, на котором был написан новый адрес моей подруги. Вечерело, пришлось брать такси, потому, что мы не знали города. Таксист прочитал адрес и мы поехали по улицам города, где зажигались фонари. Ехали мы тоже минут пятнадцать, потом машина остановилась возле пятиэтажного дома и шофёр показал нам на него.
– Приехали, вот дом, который Вам нужен. Только квартиру спросите, в каком подъезде, – сказал таксист.
Поблагодарив его и расплатившись по счётчику,  мы подошли к дому и огляделись, нет ли кого поблизости. Около одного подъезда мы увидели сидевших на скамейке пожилых женщин, мы с Георгием подошли к ним.
– Здравствуйте, простите, не подскажете, это семнадцатый дом? – спросила я.
– Да, семнадцатый…а какая квартира Вам нужна? – спросила одна из женщин, тогда как другие две с любопытством оглядывали нас.
– Сорок девятая, нам нужна сорок девятая квартира, – ответила я.
– Это на пятом этаже, последний подъезд, пятый этаж, – сказала вторая женщина.
Поблагодарив женщин, мы с Георгием направились к последнему подъезду, лифта не было, пришлось подниматься самим. На каждом этаже, я просила Георгия отдохнуть, мы тихонько добрались до пятого этажа и позвонили в сорок девятую квартиру.
– Если мы не найдём Татьяну, будем искать гостиницу, – тихо сказала я.
Георгий ответить не успел, дверь квартиры открылась и на пороге появилась молодая, красивая девушка.
– Добрый вечер…Вам кого? – спросила она мягким голосом.
– Наташенька? – спросила я.
– Да, это я… – с изумлением ответила она.
– А мама дома? – с надеждой спросила я.
– Дома, мама? Это тебя! – позвала она, повернувшись в сторону комнаты.
В проёме двери коридора появилась Таня.
– Кто там, Ната? – спросил до боли знакомый голос.
– Танечка, это я, Нодира, – волнуясь, ответила я.
В коридоре включили свет и я увидела свою подругу. Годы конечно берут своё, но её очаровательная улыбка, совсем не изменилась.
– Нодира? Георгий! Какими судьбами? Господи, проходите в комнату, что же в дверях стоите? – радостно воскликнула она.
Наташа смотрела на нас и улыбалась, ничего не понимая. Как только мы вошли в квартиру, Таня бросилась меня обнимать.
– Как я рада Вас видеть! Проходите в зал, – приглашая жестом в комнату, сказала она.
Усадив нас на широкий диван, Таня села напротив, на стул.
– Боже! Сколько времени то прошло…пятнадцать лет? – улыбаясь взволнованно спросила Таня.
– Да, пятнадцать Танечка, прошло пятнадцать лет, как ты была у нас в Ленинграде, – ответила я.
Наташа из кухни вынесла хлеб, порезанную колбасу, сыр в тарелочках и поставила на стол.
– Это моя дочь, Наташа. А Бахтиёр наверное красавцем стал, взрослый уже, поди и женился, а? – спросила Таня.
– Да, Наташенька твоя просто красавица! А Бахтиёр женился, у него двое детей, близняшки, Хасан и Зухра. Ему скоро двадцать пять будет, он же на пять лет старше твоей Наташи, забыла? – ответила я.
Георгий сидел и улыбаясь слушал наш диалог и в разговор не вмешивался, понимая, что мы давно не виделись.
– Георгий, а Вы как? – всё же спросила Таня.
– Я нормально, спасибо. Вот решили Вас повидать, а Ваш двор не нашли, Ваш адрес узнали в справочном, – ответил Георгий.
– Какие же Вы молодцы, что приехали! Я часто Вас вспоминаю. Хотела поехать в Ленинград, то работа, то дела, будь они не ладны, – сказала Таня.
Наташа разогрев котлеты, вынесла из кухни и поставила на стол перед нами.
– Наташенька, какая же ты стала красавица! – с восхищением сказала я.
Девушка смутилась.
– Ну что Вы, обыкновенная, – скромно ответила она.
Я из сумки вытащила гостинцы, которые привезла для подруги из Ленинграда. Рыбные консервы, сыр и колбасу. Но больше всего Тане понравились сухофрукты, она была от них в восторге. А ещё я захватила подарки, для Тани и Наташи, чайный сервиз и две хрустальные вазы.
– Ой, Нодира, ну зачем ты столько всего навезла? – воскликнула Таня, но подаркам была очень рада.
Квартира была двух комнатная, но большая. Нам с Георгием постелили в зале, он видимо устал, потому что сразу уснул. Наташа тоже ушла в спальню, где стояли две  широкие кровати, трюмо и шифонер. А мы с Таней закрылись на кухне и долго там разговаривали.
– Как Вы живёте Танечка? Замуж ты так и не вышла, да? – спросила я.
– Нет дорогая, не вышла, Наташеньку свою поднимала, работала в поликлинике, да и до сих пор работаю, Наташа же институт заканчивает, в первый год поступить не смогла, но она настырная, поступила таки. Вот, журналистом мечтает стать, представляешь? Ну а Вы то как? – спросила Таня.
– Знаешь, много чего произошло, я ведь на Родину поехала, нашла могилы родителей, там дом купила, хочу на своей земле умереть, не лежать на чужбине, – сказала я.
– Ну а Георгий, как же он? – опять задала вопрос Таня.
– А что Георгий? Где я, там и он. Он ведь инфаркт перенёс, всё время боюсь за него, ведь не старые мы ещё, пожить хочется, столько пережили вместе. Ладно, как Бог даст, – ответила я.
Утром мы проснулись позже обычного, видимо усталость взяла своё. Наташи дома не было, она ушла в институт, Таня возилась на кухне. Умывшись, я зашла к ней и закрыла дверь, Георгий проснулся, но нежился в постели. Таня жарила оладушки к завтраку и накрыла стол на кухне.
– Доброе утро дорогая! – целуя Таню в щёчку, сказала я.
– Доброе утро, проходи, садись, – предложила она мне.
Я села за стол. Георгий наконец встал и умывшись зашёл к нам, на кухню. Горячие оладушки со сметаной, очень вкусные, Георгий ел с большим аппетитом.
– Как вкусно! Почему ты не делаешь такие, Нодира? – спросил он.
Мы с Таней посмотрели на него и засмеялись.
– Теперь буду делать, – ответила я.
После завтрака мы пересели на диван и долго разговаривали, Георгий решил погулять по городу, проводив его, я подошла к Тане и дала ей два колечка. Одно с рубином, другое с бирюзой.
– Танюш, это тебе и Наташе, от меня на память, – сказала я ей.
Посмотрев на кольца, Таня с изумлением перевела взгляд на меня, кажется не совсем понимая, о чём это я.
– Что ты Нодира! Я не могу это взять, это очень дорогие подарки, ты и так столько всего привезла дорогая. Спасибо тебе огромное, но я не возьму, прости, – ответила она.
Я взяла её руку в свою и положив в ладонь кольца, закрыла ей руку.
– Если бы не ты моя хорошая, я не смогла бы найти сына, а тем более забрать его. Возьми, не обижай меня, ведь ты мне, как сестра, – обнимая Таню, со слезами сказала я.
Таня расчувствовалась и заплакав, крепко обняла меня. Ближе к обеду пришёл Георгий, уставший и голодный. На плите стояли вчерашние котлеты, на гарнир Таня отварила гречку и мы все вместе пообедали.
– А на работу ты сегодня почему не пошла? Мы тебя не отвлекаем? – спросила я.
– Нет дорогая, я рано утром позвонила своей сослуживице, она выйдет вместо меня, я ей сказала, что плохо себя чувствую, – улыбаясь своей очаровательной улыбкой, ответила Таня.
– Тьфу-тьфу! Не дай Бог! Не наговаривай на себя, – сказала я, махнув руками.
Вечером, когда с института пришла Наташа, Таня собрала ужин. Она с обеда ещё поставила борщ, наваристый, со сметаной, борщ получился очень вкусным. После ужина, Таня отдала дочери колечко с бирюзой.
– Это от тёти Нодиры доченька, тебе подарок, – сказала она дочери.
Приняв из рук матери кольцо, Наташа смутившись, посмотрела на меня.
– Ну зачем Вы, тётя Нодира? Это же очень дорогой подарок! И видно, очень старинная вещь, – сказала Наташа.
– Это от души доченька! Память тебе обо мне будет, – ответила я.
Наташа крепко меня обняла и расцеловала.
– Спасибо Вам, я буду его хранить, не снимая с пальца, – сказала она, надевая на безымянный палец кольцо.
Мы с Георгием хотели уже ехать домой, но Таня никак не хотела нас отпускать, да и Наташа просила, чтобы мы погостили ещё несколько дней. Георгий не возражал и я сдалась, когда ещё доведётся нам приехать. Таня ради нас взяла отпуск на наделю, за свой счёт. Георгий отдыхал на диване, а мы с Татьяной долгие вечера сидели на кухне и много разговаривали, вспоминая прошлые дни.
– Слушай, Танечка, а что стало с директрисой детского дома, ну помнишь, которая сына мне не хотела отдавать? – спросила я её как-то.
– Знаешь, она вроде отсидела свой срок , мужа уволили из органов, за взятки. В общем, они уехали из Смоленска, куда, не знаю, давно их не видно и не слышно о них ничего, – ответила Таня.
– Да, каждый получает по заслугам… – задумчиво сказала я, вспоминая ту злополучную женщину.
А потом…я решила ей рассказать, о наследстве отца и вообще, что я с ним сделала. Когда я закончила рассказывать, Таня посмотрела на меня.
– Ты Нодира всегда была, какая-то другая, не похожая на всех, но ты сделала благородное дело, думаю так и должно было быть, – сказала она.
– Надеюсь, ты с дочерью летом приедешь ко мне в Фергану? Посмотрите места, где я родилась и выросла, – сказала я ей.
– Что ж, у Наташи будут каникулы, у меня в июле отпуск, почему бы и нет? Никогда не была в средней Азии, так что с удовольствием приедем, – ответила Таня.
Дни быстро проходили и нам пришло время возвращаться домой. Таня и Наташа проводили нас на вокзал, как когда провожала она меня с маленьким сыном. Мы попрощались с ней и Наташей, прошли в своё купе. Мы с Георгием благополучно вернулись в Ленинград. Через две недели Бахтиёр пригнал к нашему подъезду новенькую машину, Жигули красного цвета. Он радовался, как ребёнок и в воскресный день повёз нас всех в Пушкино. Было морозно, дороги были скользкие, ехали медленно. Зимний город Пушкино, кто там бывал, не забудет уже никогда. Леса, словно в сказке стояли в снегу, Екатерининский дворец, в своём зелёном цвете, был так красив! Мы решили посетить его и оставив машину неподалёку, зашли в прекрасный, зеркальный зал, который сиял сверкая, покрытый сусальным золотом, а огромные зеркала, отражали блеск зала. Даже дети, всегда такие шумные, попритихли. Вернулись домой мы поздним вечером, проголодались, хотя сделали в дорогу бутерброды. Дети уснули ещё в машине, хорошо мы их успели покормить. Проходили зимние дни, Оля определила детей в детский сад, в доме стало очень тихо.
– Надо же, столько шума от двоих детей, а без них так скучно, – сказал Георгий.
– Давай не будем попусту сидеть, я решила провести обследование тебе, да и сама хочу проверить сердце и сдать анализы, – сказала я.
Он согласился и мы с Георгием вдвоём посетили два, три дня ходьбе по поликлинике. Результаты обследований и анализов, нас немного утешили, кардиограмма сердца Георгия показала, что особых изменений нет, но врач посоветовал продолжать пить лекарства. У меня были возрастные изменения.
– Это нормально в Вашем возрасте, но я советую принимать капли валокордина, так будет спокойнее, – сказала и мне врач терапевт.
– Ну что ж, жить мы ещё будем, так что скорее бы лето и мы бы уехали в Фергану, – сказал довольный Георгий.
Но лета мы дожидаться не стали, уехали с ним в мае. Бахтиёр сказал, что в июле приедет с Олей и детьми тоже, у него отпуск. На том и порешили, только на этот раз, мы полетели до Ташкента самолётом, хотя могло статься, что у нас повысится давление. Но всё прошло хорошо, лишь один раз, Георгий принял две таблетки равнотина и таблетку валерьянки. От Ташкента, поездом добрались до Ферганы и через полтора часа мы были у дома Саиды. Как всегда, она приняла нас радостным возгласом.
– Наконец-то Вы приехали! А мы Вас заждались! Проходите в дом.
– Здравствуйте моя дорогая! Как Вы тут? – проходя во двор, спросила я.
Во дворе Гульнара держала на руках сынишку.
– Ой, как он вырос! Бахромчик, иди к бабе Нодире, – протянув к ребёнку руки воскликнула я.
Но малыш, с  любопытством нас разглядывал, тут же отвернулся и прижался к маме.
– Не узнаёт, ничего, попривыкнет, с рук моих не будет сходить, – сказала я.
Мы прошли к топчану и сложив свои вещи и гостинцы, что мы привезли для  семьи Саиды, наконец сели, уставшие с дороги. Вечером пришёл с поля Батыр и мы сели ужинать, как же было хорошо здесь, в кругу близких нам людей. Наш дом был уже готов, так что спать мы пошли к себе, Георгий от усталости страшно зевал и завалившись на диван, тут же уснул. Вечер был прохладным, я укрыла мужа лёгким одеялом и пошла к Саиде, в надежде поговорить с ней о больнице. Саида с малышом сидела на топчане, Гульнара под тусклую лампу во дворе, мыла посуду в арыке. Батыр тоже уже спал, ещё бы, работа на поле изматывала даже молодых, я присела рядом с Саидой.
– Как там со строительством больницы и школы? – спросила я.
Саида положив на ноги внука, укачивала его на подушке.
– Школу закончили, пристроили ещё одно здание и сделали ремонт в старом здании. Больницу тоже вроде построили, Мурад акя Вас ждал, надо говорит оборудование закупать, – ответила Саида.
– А где построили больницу? – спросила я.
– А помните, недалеко от школы большая площадка была, типа пустыря? Вот на ней и построили, недалеко от кишлака и школа и больница и всё благодаря Вам Нодира опа. А в мечети за Вас молятся, мне сын сказал, он как раз после работы заходил, чтобы посмотреть, – сказала Саида.
– Хорошо, я завтра встречусь с Мурад акя. Там же у нас ещё остались деньги, думаю, их хватит на оборудование. А молиться надо за всех, что я сделала, готовые деньги дала и всё. А работали все сельчане, молодцы! – ответила я.
Малыш уснул и Гульнара занесла его в дом. Пожелав спокойной ночи Саиде и мне. Поднявшись с топчана, я тоже ушла спать в свой уже дом…Георгий мирно спал на диване.

 

Утро раннее, но солнце уже высоко, кажется так, только здесь бывает. Птицы перебивая друг друга, громко чирикали за окном, Деревья уже покрылись листьями, а фрукты приняли форму, скоро созреют. Весь двор усыпан цветами, спасибо Саиде, она ухаживала не только за своим двором, но и за моим. В дувале между нашими с Саидой дворами, по моей просьбе, сделали типа арки, конечно с согласия Саиды. Так что, чтобы заходить к друг другу, нам не нужно было выходить на улицу и обходить дома, нужно было только пройти через арку. Двор позволял поставить кровать-топчан и даже вырыть небольшой бассейн. Ведь если приедут мои внуки, им тяжело будет каждый день ходить на речку, да и опасно, какое, никакое, а течение в речке опасно для малышей. И внук Саиды подрастает, так что будет, где малышам резвиться. А в жару и нам, женщинам можно будет искупаться. Так что, с утра позавтракав, мы с Георгием пошли к Мурад акя, хотелось посмотреть на действующую уже мечеть и школу, а в больнице обсудить, какое именно оборудование понадобится. Для этого из центральной больницы, в области надо привезти врача, мы то в этом ничего не понимали. Саиду я беспокоить не стала, у неё и дома забот хватало, она и с внуком большей частью сидела, Гульнара по дому хлопотала, То обед приготовить надо, то посуду помыть, то постирать. то…ну в общем дел у неё хватало, ведь как известно, в доме всегда работа найдётся. Саида, как всегда напекла горячих лепёшек, поставив ещё с вечера тесто, чтобы оно к утру поднялось. Так что мы с Георгием с удовольствием поели горячие, хрустящие лепёшки с каймаком, который Саида успела слить для нас с утра. А горячий зелёный чай с навватом (варёный сахар комками), дополнил удовольствие от завтрака. Поблагодарив Саиду, мы вышли со двора, тени почти не было, только где росли тутовник и тополя, можно было пройти по тени. Ну мы с Георгием старались идти под тенью деревьев, хотя это удавалось не часто. Дойдя до махаллинского комитета, мы зашли в открытую дверь, за столом скромного кабинета раиса, сидел Мурад акя. Увидев нас, он поднялся с места и положа руку на сердце, поздоровался.
– Ассалому аляйкум Георгий акя, Нодира опа, Ассалому аляйкум, – сказал он и подал руку Георгию для рукопожатия.
Показав на стулья, Мурад акя пригласил нас присесть, что мы и сделали.
– С приездом Вас, очень рады Вам, а мы ждали Вас, в кишлаке все рады новой мечети, школе и больнице. Вот Вы приехали, теперь можно и оборудование завезти. Из Ташкента наверное надо будет привозить? – спросил он.
– Я к Вам именно поэтому и пришла, уважаемый Мурад акя. Мы бы хотели сначала посмотреть мечеть, зайти на могилы родителей, почитать молитву, потом и школу с больницей посмотреть. Там на месте и посчитать, сколько и что надо, ведь и мебель нужна будет, – ответила я.
Мурад акя встал из-за стола.
– Что ж, я готов, можем прямо сейчас и ехать, – ответил он.
Мы с Георгием тоже поднялись и вышли на улицу следом за ним. Закрыв на замок дверь кабинета, Мурад акя пошёл к своей машине. Сначала мы отправились в мечеть, по мере приближения к ней, меня охватывало некое чувство радости и гордости.
– Спасибо тебе папочка, за бесценный дар, который помог твоему народу наконец молиться, учиться и лечиться, – тихо прошептала я.
В молельных мечети были постелены хивинские ковры, многие из которых были принесены сельчанами. Там, где сидели мулла и его помощники стояла хантахта и вокруг неё постелены новые курпачи. Народ тоже в стороне не остался, помогал, чем мог. Оглядывая мечеть, я прослезилась, посаженные вокруг деревья уже зеленели и цветы цвели, всё таки благодатная земля наша. Пройдя к могилам, я прочла поминальную суру из Корана, поплакала и порадовалась мемориальному комплексу, который был огорожен кованной оградой из железа и покрашен в чёрный с золотистой отделкой цвет. А плиты из чёрного мрамора были сложены в углу ограды, дожидаясь своего часа, который, дай Аллах придёт ещё не скоро. Вернувшись к мечети, я положила деньги в ящик для пожертвований, только после этого мы сели в машину Мурад акя и поехали сначала к школе, а уж потом намеревались пройти и к больнице. В школе ремонтные работы были закончены, дети заканчивали школу и весело бегали по двору школы. Убедившись, что всё в порядке, мы прошли пешком до больницы. Фасад двухэтажного здания свежо блестел новыми красками, внутренние работы по отделке тоже были закончены, всё ещё пахло свежей краской. Кабинеты ждали нового оборудования, мебель и новых хозяев, то есть врачей, медицинских сестёр и санитарок. Не откладывая, мы обошли все кабинеты, которых было не так и много, в основном педиатрический, терапевтический, хирургический, гинекологический, лор, кабинет окулиста и процедурный. Так сказать, семейная больница и для взрослых и для детей, на первом этаже поликлиника,  на втором этаже мы намеревались создать больницу на несколько палат. Всё посчитав и записав, мы с Мурад акя решили с утра ехать в Фергану, чтобы оттуда заказать и оборудование и мебель, включая кровати и тумбочки для палат. Так что больница получилась два в одном, где при необходимости будут лечить и стационарно. Домой вернулись к обеду, Саида нас уже ждала, приготовив плов и салат ачукчук, который просто обожал Георгий. Правда горький перец, который рос во дворе, он просто макал в сок салата, есть его кусая, я не разрешала, говоря, что горькое ему есть нельзя. Мурад акя мы тоже не отпустили и помыв в арыке руки, он подобрав под себя ноги, сел на топчан, Георгий последовал его примеру и сел рядом с ним. Мы с Саидой сели по другую сторону. Гульнара принесла в лягане плов, от которого шёл аппетитный пар и села рядом со свекровью. Поев, Мурад акя сказал, что заедет за нами с утра, часов в шесть, чтобы к восьми часам быть в Фергане. Георгий встал с ним и попросил подбросить его до речки, он очень хотел искупаться и отдохнуть на берегу, где росла сочная трава. Отправив мужчин, я попросила Саиду пройти к ней в комнату, к утру нужны были деньги. В её комнате мы вместе убрали ватные одеяла с сундука потому, что в моё отсутствие, она спрятала деньги именно туда. Открыв пакет я пересчитала деньги, там было около десяти тысяч рублей. Я очень надеялась, что этих денег должно будет хватить на нужное оборудование, иначе придётся ехать в Ленинград, к ростовщику Лёве. Из имеющихся у меня денег, я добавила к общей сумме и сделала ровно десять тысяч. Рано утром приехал Мурад акя, я передала деньги ему.
– Мурад акя, здесь ровно десять тысяч рублей, Вы скажете, что эти деньги остались от двадцати пяти процентов, найденного мной клада на кладбище, если опять заинтересуются их происхождением, – сказала я.
– Хорошо Нодира опа, будем надеяться, что нам хватит этих денег на оборудование и мебель, – взяв из моих рук деньги, сказал он.
Георгий с нами не поехал, он ещё спал, а будить я его не стала. В Фергану мы приехали почти к полудню, машина в пути заглохла, пока Мурад акя её чинил, прошло больше часа. Заправившись бензином в областном центре, мы доехали до города. В Фергане был филиал от Ташкентского министерства здравоохранения, мы прямиком направились туда. Узнав по какому вопросу мы приехали, нас пропустили к начальнику снабжения. Мы постучали в дверь и услышав громкое: – Войдите! – открыв дверь вошли.
В кабинете сидел пожилой мужчина, с густыми, седыми волосами, но было видно, что в молодости мужчина был довольно красив. Прямой нос, чёрные брови и большие глаза, со строгим взглядом. Поздоровавшись, мы с Мурад акя подошли ближе к столу и сели напротив него.
– Я Вас слушаю… – сказал он, внимательно глядя на нас.
Я вкратце объяснила, что и как произошло, что я нашла клад на кладбище и на полученные от общей суммы стоимости клада, двадцати пяти процентов, я построила в кишлаке больницу. И теперь дело осталось за оборудованием, за которым мы и приехали.
– Что ж, это очень хорошее и нужное дело, Вы молодец. Не каждый отдал бы свои кровные деньги на благоустройство кишлака. Только я чем могу Вам помочь? Оборудование Вы можете привезти только из Ташкента, ну с мебелью мы Вам поможем, у нас фабрика по изготовлению мебели, своя есть. Так что я напишу запрос и Вам выделят по себестоимости мебель и она обойдётся намного дешевле, чем в магазине. А насчёт оборудования…я напишу разрешение на его вывоз, только надо будет Вам самой поехать, уважаемая. Деньги то Ваши, поэтому только Вы можете ими распоряжаться, – говорил мужчина.
Его речь была долгой и утомительной, но мы его терпеливо выслушали и не перебивали. Потом он долго, что-то писал, сначала на одном листе бумаги, потом на другом. Поставил подписи и по две печати, одну круглую, другую продолговатую, затем протянул исписанные листы мне.
– Вы можете прямо завтра с утра зайти на базу медицинского оборудования, там Вам покажут кассу, куда Вы заплатите нужную сумму. Потом по договорённости, Вам загрузят всё в грузоперевозочные машины, ну и будете ждать, когда они доедут до Вас. А сейчас пройдите в двадцатый кабинет, там Вам сделают список, что именно будет нужно, для больницы, Вы же написали, сколько и какие кабинеты в больнице? – спросил он.
-Да, конечно, написали, спасибо Вам! – ответила я и мы покинули кабинет начальника снабжения.
Волокита продолжалась до вечера, наконец нам дали список в руки и мы покинули здание филиала.
– Мурад акя, надо ехать в Ташкент, а я мужа не предупредила и теперь не знаю, что делать, он волноваться будет, – сказала я уже на улице.
– Но ведь Вы не собираетесь ехать одна, Нодира опа? Я как председатель махаллинского комитета нашего кишлака, просто обязан ехать с Вами. Мои кстати тоже не знают, куда и зачем я уехал. Стойте! Мы можем позвонить в центр на почту, там мой сосед работает, он на велосипеде ездит из кишлака до центра, на работу и обратно, шустрый малый, его мы и попросим зайти и к Вам и ко мне домой, – вдруг вспомнив, сказал Мурад акя.
Записная книжка, с телефонами и адресами, хранилась в портфеле Мурад акя, мы нашли городскую почту, откуда и позвонили в областной центр. На наше счастье, парень о котором говорил Мурадакя был ещё на работе и сразу же согласился исполнить его просьбу. Теперь надо было оставить машину на городской стоянке и на поезде поехать в Ташкент. Уставшие и голодные, мы сначала поужинали в местном кафе, затем оставив машину, отправились на вокзал Фергана. В поезде мы заняли свои места и сразу уснули, видимо устали за целый день ходьбы. Рано утром мы вышли на вокзале Ташкент и взяв такси, поехали на базу. С нашими бумагами, нас приняли очень хорошо, но пришлось пол дня ходить из кабинета в кабинет, подписывать, ставить печати. И вот наконец, обо всём договорившись и заплатив в кассу деньги, мы успокоились, удостоверившись, что в течении месяца, оборудование прибудет на место, прямо в кишлак. Теперь можно было с чистой совестью, где-нибудь пообедать. Бедный Мурад акя очень устал, но терпеливо, молча ходил за мной. Правда и ему пришлось ставить свою подпись, как председателю махаллинского комитета, на бумагу о получении разрешения на вывоз. Мы зашли с ним в столовую и плотно пообедали, с тем, чтобы без ужина доехать до Ферганы. Рано утром, забрав машину со стоянки, мы наконец поехали домой. Мурад акя подвёз меня к дому Саиды потому, что к моему дому надо было заезжать с обратной стороны улицы. Как всегда, все сидели на топчане и завтракали. Увидев нас, Саида пригласила к столу и меня и Мурад акя. Мы с ним не ели со вчерашнего обеда и с удовольствием сели на топчан, за хантахту.
– Хорошо, что нас предупредили, что Вы уехали, я до вечера не знал, что и думать. Ты просто ушла, ничего мне не сказав, – сказал Георгий, после того, как я поела и Мурад акя ушёл.
– Ну прости дорогой, так получилось, больше не повторится такое, – устало ответила я.
Весь июнь, мы с нетерпением ждали, когда же прибудет оборудование. Наконец в конце месяца в дом Саиды пришёл Мурад акя.
– Суюнчи, уважаемая Нодира опа! С Вас суюнчи причитается! Прибыли грузовые машины, наши парни с кишлака разгружают потихоньку. Там и специалист с области приехал, чтобы помочь собрать всё и установить по кабинетам, – радостно сказал он.
Я с Георгием тут же поехала на машине Мурад акя к больнице, Саида попросилась поехать с нами. Когда мы подъехали к больнице, там во дворе стояли упакованные ящики, огромных размеров, парни с нашего кишлака, разгружали одну машину за другой. С области приехавший специалист, русский мужчина, светловолый, невысокого роста. Он просил, чтобы с ящиками обращались очень осторожно, причём говорил он на узбекском языке, хотя и с небольшим акцентом и все его слушались. Хорошо, что всё оборудование надо было заносить на первый этаж и по несколько человек, поднимая один ящик, с трудом вносили в помещение. На кабинетах висели таблички, где было написано, какой именно тот или иной кабинет. И русский мужчина, которого звали Михаил Иванович, просматривал сначала надписи на ящиках, затем говорил, в какой кабинет его нужно занести. Когда мы подошли ближе, он повернулся к нам.
– Здравствуйте, Вы Нодира Нуралиевна? – спросил он обращаясь ко мне по русски.
– Да, это я. – ответила я.
Михаил Иванович протянул мне накладные и попросил, чтобы я рассписалась в получении. Когда я это сделала, он сказал, что нужна и подпись председателя махаллинского комитета и председателя Вашего колхоза. Мурад акя тоже расписался, но председателя колхоза не было с нами, поэтому надо было ехать в область, за его подписью. Мурад акя сам вызвался отвезти Михаила Ивановича.
– Давайте уже закончим с разгрузкой, мне всё равно за один день не управиться, ещё установка потребуется. Скажите Нодира опа, где я могу остановиться на несколько дней, у меня распоряжение из Ташкента, проследить самому лично, чтобы не было никаких поломок и чтобы всё установить правильно. Ведь исправлять, если что, никто не будет. – сказал Михаил Иванович.
– Вы можете остановиться у меня, дом пустой, так что Вам там будет хорошо и я буду спокойна, если Вы, как специалист, сами за всем проследите. А Мурад акя Вас будет привозить и увозить, когда это понадобиться, – ответила я.
– Спасибо, работа займёт, я думаю дня четыре, а там посмотрим по обстоятельствам, – ответил Михаил Иванович.
Затем он продолжил свою работу. Мы задержались у больницы до вечера, а управились только с двумя кабинетами. Саида ушла домой, надо было готовить ужин, доить корову, да с малышом посидеть. Вечером Мурад акя отвёз нас с Георгием и Михаилом Ивановичем домой и сам тут же уехал к себе. Саида уже накрыла дастархан и ждала нас, Гульнара напекла самсы и сварила суп из баранины. Мы за день здорово устали, поэтому рано легли спать. Георгию и Михаилу Ивановичу, Саида постелила во дворе на топчане, а я легла в комнате Саиды, не спать же одной у себя дома. На утро приехал Мурад акя, мы уже успели позавтракать, но я не поехала с ними.
– Что я там буду делать среди мужчин? Ты Георгий поезжай с Михаилом Ивановичем, может помощь твоя понадобиться, ты всё таки на заводе работал, только не поднимай тяжести пожалуйста, – сказала я мужу.
– Прошу Вас Михаил Иванович, мой муж инфаркт перенёс, пусть не утруждается, а совет его может пригодиться, – обратилась я и к Михаилу Ивановичу.
Мужчины уехали, а мы с Саидой дома остались.
– Я бы хотела до приезда детей, во дворе небольшой бассейн построить, арык рядом, вода чистая, так что с водой проблем не будет. Может есть в кишлаке пару парней, которые взялись бы за эту работу, что скажете Саидахон? – спросила я.
– Да парней можно найти, хотя в кишлаке навряд ли, они все на поле работают, а прочие в область на работу ездят. Это лучше с Мурад акя обсудить, Нодира опа. Тем более специалист наверное нужен, не всякий сможет бассейн построить, только если яму подготовить, – ответила Саида.
– Ладно, пусть с больницей закончат, потом поговорю. В жару и мы могли бы купаться… – задумчиво сказала я.
– Столько в Вас энергии, просто на зависть, Вы молодец! Столько дел сделали! – улыбнувшись, ответила Саида.
– Ну с Вами не сравнить дорогая, Вы вон и корову подоите, и лепёшек напечёте и вообще, не отдыхаете, – ответила я.
– Так ведь я и моложе Вас, Нодира опа, когда мне будет, как и Вам за шестьдесят, я тоже буду больше сидеть, да с внуками нянчиться, – засмеялась Саида.
– Внуки, это прекрасно, скоро и мои приедут, соскучилась по ним очень, – сказала я, вспомнив про своих близких и что-то мне взгрустнулось.
На обед Гульнара согрела вчерашний суп, а самсы не осталось, то что было отдали мужчинам, чтобы они поели в обеденный перерыв. Вечером усталые и голодные, они вернулись домой, мы к их возвращению приготовили плов с салатом. Помыв руки, они сели ужинать. Так продолжалось пять дней, только на шестой день, Михаил Иванович сказал, чтобы я сама поехала и приняла работу. Когда я зашла в здание больницы, то увидела, какой объём работы был выполнен. В кабинеты осталось занести кушетки, где они требовались и столы со стульями. Даже небольшое фойе было перед кабинетами, туда мы решили принести горшки с цветами, которые были почти в каждом дворе кишлака. Поставить пару диванов и журнальные столики, для журналов. Поблагодарив Михаила Ивановича, мы попрощались с ним. Мурад акя повёз его в область, к председателю колхоза, на подпись на накладные. Мы с Георгием и Саидой не могли нарадоваться новой больницей и почти два часа ходили по кабинетам, заходя по несколько раз в один и тот же. Через неделю из Ферганы привезли и мебель, ну мебель установить было намного легче, поэтому работали только четверо парней, которых оторвали от работ на поле. В кишлаке были пару специалистов, которые учились в Ташкенте. Одна из которых была педиатром, другая медицинской сестрой. Но так как в кишлаке не было больницы, они работали в областной. Мы с Мурад акя опять поехали в Фергану, просить, чтобы к нам в больницу направили специалистов, для постоянной работы. В те годы это было несложно, по направлению, без обсуждения, люди просто приезжали и работали и им надо было предоставить жильё. Было решено, что те, кто приехал, пока поживут в самой больнице, на втором этаже, где в палатах поставили новые кровати и тумбочки, окна занавесили новыми занавесками. Так что в июле месяце, больница и поликлиника, начали действовать.

Мурад акя по моей просьбе, привёз из области людей, которые занимались строительством бассейнов. Они конечно в этом разбирались, ведь надо было сделать стёк воды, а это не каждый мог делать. Приехали двое, как оказалось, отец и сын, такие непохожие друг на друга и внешне и характерами. Я наблюдала за ними неделю, пока строился бассейн. Отец очень спокойный и деловитый, сдержанный и рассудительный. Он и посоветовал мне сделать бассейн, два в одном. Размером побольше, который разделят на две части, один меньше, неглубокий для детей, другой глубже, для взрослых. Он нарисовал на бумаге, как это будет выглядеть, с плавными ступенями, спускающиеся в воду. Мне понравилось и я дала согласие для начала работы. Сын был немного взрывной, часто не соглашался с отцом, всё время спорил с ним, на что отец спокойно объяснял сыну, что тот не прав. Русские по происхождению, всю жизнь прожили в Фергане, по роду занятий строители, тем более в те годы строители были очень востребованы, впрочем…строители всегда востребованы. По ходу работ, выучились строить бассейны и искусственные пруды, оформлять вокруг ландшафт, сажая декоративные кустарники и цветы. Отец, которого звали просто Юрий, хотя я спросила его отчество, но он отшутился.
– Какое отчество, уважаемая Нодира опа? Я ведь лет на двадцать моложе Вас, – ответил Юрий.
Мне очень понравился немногословный, вежливый и воспитанный человек. Мы договорились, что он с сыном построит нам во дворе бассейн и посадит кусты и цветы, так сказать, маленький оазис во дворе. Из Ферганы были привезены все необходимые строительные материалы, в том числе и кафель, белого и голубого цветов, которые Юрий сложил в шахматном порядке и на дно бассейна, а вокруг него посадил готовые кустарники и цветы. Прошло десять дней, я свой двор не узнавала, Юрий добавил в почву удобрение, разрыхлив и перемешав всю землю в посадочных местах двора, устроил нам небольшой сад, в середине которого был бассейн. Я была довольна работой отца и сына, хотя основную работу выполнял Юрий. Все эти десять дней, отец и сын жили у меня в доме. Я им стелила на новом топчане, во дворе, а ели они с нами, в доме Саиды, продукты мы с Георгием привозили сами. А ещё, Саида помогла мне с курпачи и одеялами. Недалеко от нас жила женщина, которая здорово стегала и то и другое. Из области, на машине Мурад акя, который на мои просьбы всегда давал своё согласие, мы привезли нужные материал и вату, из которых получились очень красивые одеяла и курпачи, а подушки я купила готовые, в магазине. Дороги, которые были построены параллельно со строительством больницы, позволяли ездить и по улицам кишлака и в область. Так что мой дом был готов принять и моих детей и Таню с Наташей. Сначала приехали Бахтиёр с Олей и детьми. Дом сразу наполнился шумом и весёлым смехом, через неделю приехали Таня с Наташей. Им добраться было сложнее, но приехав в область, они спросили адрес, который я им оставила.
– Ааа…это же кишлак, где построили новую больницу и мечеть? – спросили прохожие и тут же указали, куда ехать.
Да и таксисты знали мой дом, мне часто приходилось ездить в область и обратно. До середины августа дом был полон. Малыши плескались в маленьком бассейне, даже маленький Бахромчик не хотел вылезать из воды, Саиде приходилось вместе с ним лезть в бассейн, чтобы держать его и вытащить детей из воды было просто невозможно. Приходили купаться и соседские дети, которым родители не разрешали ходить на речку, маленькие ещё были, так они с утра до вечера были у нас. В перерыве между купаниями мы их всех кормили, поев они опять лезли в воду. Ну а мы с Саидой, с Таней, Олей и Наташей купались лишь вечером. Закрыв ворота, я разрешила им купаться в купальниках,  Саида правда купалась очень редко и то мы купались в платьях, стесняясь даже своих домочадцев. Во второй половине августа, мы проводили всех до станции Фергана, на поезд до Ташкента. Собрали всем гостинцы, фрукты и сухофрукты, виноград, дыни и арбузы, Саида, как всегда напекла горячих лепёшек, там самолётом, сын с женой и детьми улетели в Ленинград, Таня с Наташей в Смоленск. Дети никак не хотели уезжать, я просила оставить их со мной, но Оля сказала, что им в садик надо, ну да, причина веская, не поспоришь. После отъезда детей и моей подруги с дочерью, в доме стало опять тихо. Шли дни, осень в Ферганской долине была тёплой, давно поспел виноград, созрели дыни и арбузы, что мы передали детям и подруге с дочерью. Сбор хлопка продолжался до глубокой осени, рук не хватало и приходилось отрывать детей от занятий и отправлять их на поля, хотя я была против этого. Но кто меня слушал? Приезжали и из Ташкента студенты и даже школьники собирать урожай хлопка. Хлопок, достояние нашей республики, поэтому ему уделялось особое внимание. Каждый день приходили сводки, сколько собрано за день сердца урожая, мы радовались каждому собранному килограмму. Георгий больше отдыхал, видимо тёплый климат для его здоровья был полезным, чувствовал он себя хорошо, но лекарства принимать он всё же не прекращал. Мы решили, что весной поедем к нему на Родину. Все задуманные нами с ним дела были сделаны, поэтому мы со спокойной совестью, решили вернуться домой, в Ленинград. Долгая зима в Ленинграде затянулась до самого апреля. Оля щеголяла в своей новой шубке, Бахтиёр на своей машине подвозил её на работу, в институт, где она устроилась проектировщиком. Уж что она там проектировала, я не знаю, она вообще не любила говорить о своей работе, ну а мы не спрашивали. Главное, ей работа нравилась, как и сыну. Детей в детский сад водил Георгий, он любил прогуляться рано утром по городу, да и полезен был ему свежий воздух. Почти до обеда я оставалась одна, читала книги или смотрела телевизор, готовила ужин к приходу семьи. Ехать в Грузию, мы с Георгием решили в мае, не так холодно, да и время года красивое, дождей меньше и всё цветёт. Я никогда не была в Грузии, Георгий очень хвалил горы и речушки, которые он помнил, ведь на Родине он не был более полу века. Деньги, которые я оставляла в доме Саиды, были потрачены на строительство всего мною задуманного, остальное ушло на построение бассейна и посадки декоративных кустов и цветов. Но дома, в Ленинграде, под матрасом нашей с Георгием спальни, оставались деньги, те, что мы выручили от продажи драгоценностей у Лёвы. На них и была куплена машина и шуба для Оли. Оставалось там довольно много, попусту я их не тратила, да и пенсии моей и Георгия хватало на продукты, так что надобности тратить их не было. Когда дома никого не было, я вытащила деньги из-под матраса и пересчитала, ровно восемь тысяч семьсот шестьдесят рублей.
– Что ж, на часть этих денег можно будет построить и небольшой магазин в кишлаке, чтобы жители не ездили в область за продуктами, – подумала я, так как и сама ездила в область при надобности, а это не близко.
Оставив восемь тысяч рублей ровно и спрятав их на прежнее место, остальные я положила в ящик комода, под постельным бельём. Пришёл с прогулки Георгий и я предложила пойти за билетами.
– Куда? В Фергану поедем? – спросил он.
– Нет дорогой, поедем на твою Родину, в Грузию. Только реши, как мы поедем, самолётом полетим или поездом лучше? – спросила я.
Он широко улыбнулся.
– Ну наконец-то! Я уж думал, до меня очередь и не дойдёт. Поедем поездом дорогая, хочу увидеть просторы и красоты своей земли. Ехать и наслаждаться воздухом родным, – ответил Георгий.
Мы поехали с ним на вокзал, билеты оказались не такие и дорогие. Взяв два билеты, мы пошли пешком, решили немного прогуляться по городу. Воздух был чистый и свежий. Мы медленно шли по Невскому проспекту, каждый раз, проходя здесь, мы останавливались на Аничкиным мосту и любовались сооружениями мальчиков с лошадьми, по четыре стороны моста. В блокаду эти сооружения, как и многие другие ценности, закапывали в землю, сохранив их от бомбёжек и разрушений, для того, чтобы люди, как и мы могли любоваться такой красотой, после войны. Медленно мы шли по дороге и остановившись около булочной, где продавали очень вкусную сдобу, купили несколько булочек с разной начинкой домой. По одной мы съели по дороге, потом Георгий захотел мороженое, а в Ленинграде оно необыкновенно вкусное, его даже зимой не отказывались есть. Так, взяв мужа под руку и облизывая пломбир, мы ходили часа два, потом на такси доехали до дома. Георгий устал, я его накормила и он лёг спать, я же занялась приготовлением ужина, вот-вот и дети должны были приехать. Нажарив котлет и сварив на гарнир гречку, я собрала на стол. Вечерами, когда собиралась вся семья, дома было шумно, дети бегали и игрались, мы с Олей едва поспевали за ними. Только когда они засыпали, мы могли наконец сесть и поговорить о том, о сём. Сын рассказывал о новых заказах, просил иногда совета, которые, если были нам по силам, мы ему давали. Редкими случаями, Бахтиёр уезжал и в командировки, его недавно назначили начальником отдела проектирования. Ездил он на три, четыре дня, всегда привозил с собой сувениры городов, где бывал. Через неделю, мы с Георгием собрались в дорогу, дети уже не удивлялись нашим частым поездкам. Так что, простившись с детьми, мы уехали, Бахтиёр подвёз нас на вокзал  и посадил на поезд. Поужинали мы с Георгием в вагоне ресторане, что могли себе позволить и попив горячего чая легли спать. Легли мы с ним на нижние полки, возраст наш не позволял лезть наверх, соседями оказались молодые парни, студенты ехавшие домой. Они и в купе то не сидели толком, всё уходили куда-то, познакомившись с девушками и почти весь день проводили у них, в купе, приходили поздно ночью, чтобы переночевать. Днём мы с Георгием из окна любовались красотами полей, где паслись стада, лесов и мелькавших мимо деревень. Вокзал в Тбилиси встретил нас радужным солнцем, Георгий заметно волновался. Я взяла его руку и тихонько сжала.
– Всё хорошо, не волнуйся дорогой, лучше скажи, куда мы поедем? – спросила я.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и спросил:
– Что? Что ты спросила?
Я улыбнувшись повторила свой вопрос. Немного подумав, он ответил:
– Поедем на автобусе до моей деревни, она находится в двух часах от города…а может и в трёх. – Георгий был растерян.
– Ты хоть знаешь, куда нам ехать? – спросила я, начиная тоже волноваться.
Георгий кивнул головой.
– Да дорогая, мой посёлок назывался именем Багратиона, надеюсь название не изменилось, надо спросить у кого-нибудь. – ответил он, при этом озираясь вокруг.
Немного постояв на вокзале, мы с Георгием прошли к стоянке такси, там Георгий поговорил с шофёром на грузинском языке, из чего я поняла только приветствие. Они долго о чём-то говорили, я поняла, Георгий очень соскучился по грузинской речи и по родной земле. Таксист предложил подвезти нас за небольшую плату. Узнав, что Георгий не был здесь столько лет, шофёр был изумлён, и на ломанном русском языке стал рассказывать, как всё здесь изменилось. Мы выехали из города и перед нами открылись просторы местных широт. Сказать, что вокруг было красиво, значит ничего не сказать. Ферганская долина была тоже очень красива, но по дороге, которой мы ехали, перед нами открывались прекрасные поля, плантации виноградников и фруктовых садов. Георгий ехал молча, говорил лишь шофёр, перемешивая грузинскую речь с русской. Мы ехали более двух часов, наконец машина остановилась в центре посёлка Багратион, который находился у подножия невысоких гор.
– Значит название не изменилось… – улыбаясь сказал Георгий.
Рассчитавшись с таксистом, мы вышли из машины и встали посреди дороги, не зная, куда дальше идти и что делать.
– Вон магазин, идём спросим там, может быть остались твои родственники по линии отца или матери, – предложила я и Георгий согласился.
Мы зашли в поселковый магазин, за прилавком стояла молодая женщина и поздоровавшись с нами на грузинском языке, спросила, что нам нужно. Георгий подойдя ближе к прилавку, спросил, не знает ли она кого-нибудь из рода Папанашвили. Женщина с любопытством посмотрела на него и на меня, потом сказала:
– Есть Папанашвили Серго, он живёт в конце улицы Сталина, почти на окраине посёлка. Можно пешком дойти, хотя и далековато.
Но мы согласились пойти пешком, может быть по дороге Георгий вспомнит, где был его дом или знакомые места увидит. Поблагодарив продавщицу, мы вышли на улицу, женщина вышла следом за нами и рукой показала, в какую сторону нам нужно идти, мы и правда шли более получаса. Дорога шла по склону, то вверх, то опять вниз, было жарко и дышать становилось труднее, особенно, когда приходилось идти по улице вверх. По дороге встречались местные жители, в национальных одеждах, молодые парни в основном ездили на велосипедах, а пожилые, больше на арбе, запряжённой ишаком или хилой лошадкой, настоящий местный колорит. Наконец мы с трудом дошли до дома, где проживал Серго Папанашвили, дом был небольшой и находился у самого откоса горного утёса, будто выбитый из камня, с деревянной дверью, в которую мы и постучали. На наш стук, вышел старый грузин, высокий и худощавый, с римским носом с горбинкой, как у Георгия, в чёрном национальном одеянии.
– Гомар жуба! – сказал Георгий.
– Гомар жуба, – ответил старик.
Потом пошла речь на грузинском языке, которую я совсем не понимала. Вдруг старик улыбнулся, открывая ровные зубы, что для старца было странным и крепко обнял Георгия, на глазах которого выступили слёзы. Старик пригласил нас в дом и мы вошли. Самодельный стол и скамейки, у окна стояла тоже самодельная, деревянная кушетка со старыми одеялами. Мы сели за стол, вдруг из соседней комнаты вышла женщина. Старой её назвать было неправильно, но и молодой она тоже не была. В чёрном платье из хлопка, которое доходило до пола и таком же платке, из-за которых нельзя было определить ее возраст, она очень была похожа на старика.
– Моя сестра, Тамара, – сказал старик, потом на грузинском языке сказал ей что-то и она вышла в проём между комнатой, где мы сидели и видимо кухней.
Потому, что она вынесла поднос, на котором стоял кусок сыра, зелень, хлеб, жареная картошка и кусок варёного мяса. Она поставила поднос на стол и юркнула опять в тот же проём. Через минуту она вынесла в бутыле вино, видимо самодельное и четыре кружки, которые тоже поставила перед нами на стол и села рядом с братом. Георгий вытащил из сумки гостинцы, которые мы привезли с собой, рыбные консервы и баночки с баклажановой икрой, печенье и вафли, яблоки и сухофрукты, всё это Георгий поставил на стол. Не зная, кем всё таки приходятся эти люди моему мужу, я молча ела и запивала вином, которое оказалось очень даже вкусным. Я очень устала, да и Георгий еле сидел за столом, но уважение к хозяевам дома, не позволяло встать из-за стола. Потом начались грузинские песни, старик, которого звали Серго, пересел к Георгию и крепко обняв его за плечи начал петь и голос у него звучал, как у молодого парня. Георгий хотел было ему подпеть, но только попытка не удалась и он замолчал, чтобы просто слушать, как здорово поёт Серго. Только глубокой ночью, мы встали из-за стола, оказалось, что в соседней комнате, есть двери и в другие комнаты, где нам и постелили постель, она была мягкой и чистой, на которой мы с Георгием сразу уснули. Лишь утром Георгий мне сказал, что Серго и Тамара, дети старшего брата его отца, то есть его двоюродные брат и сестра.
– Надо же! Как здорово! А из твоих родных остался кто-нибудь? – спросила я, потом поняла , что смолола чушь.
– Прости дорогой, мне не следовало спрашивать об этом, – сказала я, видя, как расстроился Георгий.
Когда мы вышли в комнату, где просидели весь вечер, Серго сидел за столом и жевал зелёный лук с щавелем. Увидев нас, он сказал, что за домом есть речушка, где мы можем умыться, что мы и сделали. Потом Серго пригласил нас за стол и опять налил вчерашнего вина.
– Георгий, тебе нельзя много пить, прошу тебя, просто пригубляй, чтобы не обидеть брата, – тихо сказала я мужу.
– Не переживай, наше вино целебное, ничего не будет, пить много я не буду, – ответил Георгий.
Так мы просидели до обеда, видимо сразу и отобедали. К вечеру стали собираться местные жители, которых быстро оповестили, что приехал Георгий с женой. Комната наполнилась людьми, все ели и пили, а потом дружно пели. Такое чистое и красивое пение я не слышала никогда.

 

Собравшиеся соседи, которые были, по моему все родственниками, сидели до полуночи. Расходились все, напевая Сулико, я была поражена, этим людям, им для счастья не нужны были богатства, не нужна была и слава, главное все в добром здравии, все живы и рядом, большего им и не надо было, я видела, как был счастлив и Георгий. На утро Георгий попросил Серго показать ему могилы отца и матери.
– Конечно дорогой! О чём речь? Давай поедим и выпьем за упокой души твоих родителей, а потом пойдём, здесь не очень далеко, – ответил Серго.
На том и решили, Тамара тоже захотела пойти с нами. Недалеко, оказалось за четыре километра ходьбы, Георгий тяжело дышал, но крепился, да и мне было нелегко идти, тогда, как о Серго и Тамаре, этого сказать было нельзя. Они будто молодые и сильные, легко шли, то по склону вверх, то по дороге, мощённой камнями, ведущей вниз. Мы едва за ними поспевали, только через час, мы наконец дошли до поселкового погоста. Покосившиеся, деревянные ворота были настежь открыты, будто ждали своих временных или постоянных гостей. Кладбище оказалось не маленьким, мы шли по узкой тропинке, ведущей к могилам, которая и привела нас почти до конца кладбища. У самой стены возвышались несколько холмов с крестами и надписями, Серго уверенно подошёл к одной из могил, затем к другой могиле и перекрестился.
– Вот Исаак, пришёл твой сын, ты так ждал его, он пришёл навестить тебя и Софико, свою маму, – тихо говорил старик, почему-то на ломанном русском языке.
Мы с Георгием подошли ближе, деревянные кресты и надпись с именем и датой. Георгий стоял возле могилы отца и плакал, я стояла поодаль и не мешала ему, просто молча стояла и опустив голову смотрела себе под ноги. Так продолжалось несколько минут, потом Георгий повернулся к Серго и что-то у него спросил на грузинском языке. Тот посмотрел на него и тоже на грузинском ответил. Георгий кивнул головой и повернулся ко мне.
– Я хочу сделать ограду и отцу и матери, заказать памятники из чёрного мрамора, – тихо сказал он.
– Конечно дорогой, – ответила я.
А потом подумала, что хорошо я взяла достаточно денег с собой, наверное об этом и думала невольно. На ограду и памятники ушло более десяти дней, заплатив заранее деньги, мы просто ждали, когда будет всё готово. Десять дней тянулись монотонно долго, каждый день, дом Серго был полон людьми, приходили со своими продуктами и вином и конечно пели. Я же просто сидела за столом и слушала, но пели почти одни и те же песни, поэтому я успела заучить некоторые, особенно Сулико и мне было приятно подпевать этим добрякам. Казалось, эти люди живут особенной, известной только им жизнью, они будто были оторваны от цивилизации и их не интересовало, что происходит в мире. Но между пениями, были споры и о политике и о том, что происходит в стране, в СССР. И говорились очень умные и познавательные речи, из которых я многое узнавала, хотя после выхода из тюрьмы, старалась быть подальше от всей этой суматошной политики. В день установления памятника и ограды из кованного железа, на кладбище решили пойти все родственники, а их оказалось около сорока человек. Когда наконец были установлены и ограда и памятники, сельчане разлили вино, кто просто в кружки, кто в рога, принесённые с собой и дружно выпили. И говорили о том, какие люди хорошие были Исаак и Софико, как рано они ушли, что вот наконец пришёл их сын и скорбит по ним, что все они помнят и любят их. Так мы и провели на кладбище весь день, который ушёл на установку ограды и памятников и на прискорбные речи сельчан…а может быть и родственников. В селе, где родился и вырос Георгий, мы пробыли две недели. Проводы тоже были долгими, собралось почти всё село, все говорили добрые напутствия и пожелания. Потом, нам в дорогу положили большой бутыль вина, варёного мяса, хлеба типа лаваша, которые они сами и пекли в особых приспособлениях, похожие на древние и зелени, много зелени. Для поездки в Тбилиси, нашёлся дальний родственник, у которого был старенький москвич, я предложила купить ему бензин, ведь дорога не близкая, на что тот обиделся.
– Обижаешь сестра! Я что, своих родственников не смогу отвезти до города? Я что, не мужчина и не грузин? – ответил мужчина.
Тирада была долгой, я очень пожалела, что предложила ему купить бензин. Пока мы ехали, Георгий все оглядывался на свой посёлок и грустно вздыхал. Я тихо сжала его руку.
– Ну что ты дорогой? Может остаться хочешь? – спросила я.
Он посмотрел на меня и покачал головой.
– Нет, зачем? Теперь я уже сюда никогда наверное и не вернусь, – ответил он.
Так мы доехали до города и решили лететь домой самолётом. Билеты мы купили и время до отлёта было предостаточно, поэтому взяв такси, мы покружили по городу, чтобы посмотреть его достопримечательности. Город был красивый, много старинных зданий и дворцов встречались нам по дороге. Потом мы зашли в столовую и поели национальное блюдо, название которого я так и не запомнила. Перелёт прошёл в полном молчании, я понимала, Георгий думал о своём и я ему не мешала. Прилетели мы в Ленинград поздним вечером, аэропорт Пулково встречал нас мрачным небом, видимо днём прошёл дождь и тучи ещё не разошлись. Дома Оля приготовила борщ и мы поев, рано легли спать. Летом в Ленинграде прохладно, ехать в Фергану мы решили спонтанно. Георгий успокоился, ему даже родители приснилось, хотя лиц он их почти не помнил. Отец во сне пришёл и поблагодарив его, оставил ему икону, а мама стояла рядом и улыбалась, потом взявшись за руки, они вдвоём ушли. Георгий звал их, но они даже не обернулись, просто ушли в никуда. Он не знал, что значит его сон, а я сказала, чтобы он определил его к хорошему. В июне мы с ним собрались ехать  в Фергану и забрать с собой Хасана и Зухру.
– Что им тут летом делать? А Вы с Бахтиёром, если Вам дадут отпуск, тоже приезжайте, отдохнёте от городской суеты, – сказала я Оле.
Она как-то замялась, потом всё же сказала:
– Мы вообще-то с Вашим сыном, хотели поехать на море, отдохнуть.
Я с удивлением посмотрела на неё.
– И хорошо, только надо было об этом заранее сказать. И куда на море? В Сочи? – спросила я.
– Ну да, мы пока не решили, наверное дикарями поедем, путёвок то нет. А если Вы детей заберёте, тогда легче будет, – ответила Оля.
Вечером с работы приехал Бахтиёр и после ужина, когда мы все поели , я начала разговор.
– Оля говорит, Вы на море собираетесь? – спросила я сына.
– Да мамочка, в июле нам отпуск дадут, на две недели можно будет поехать отдохнуть, никуда ведь кроме Ферганы и не ездили. А хотите, все вместе поедем? – спросил сын.
– Да нет, мы с папой детей с собой заберём, а Вы поезжайте на море. Сами отдохнёте, позагораете. Вы молодые, что нам старикам с Вами делать? – ответила я.
Собрав вещи, я взяла и деньги, что лежали под нашим матрасом. Там оставалось ровно восемь тысяч рублей. Тысячу из них я отдала сыну, хотя им на отдых хватило бы и двухсот, трехсот рублей, Бахтиёр деньги никак не хотел брать.
– Мамуль, мы с Олей всю зиму откладывали понемногу, думаю нам хватит этих денег. Ты лучше убери их на всякий жизненный случай, – сказал мне Бахтиёр.
Я посадила его на кровать и сама села рядом, закрыв дверь спальни, Георгий и Оля нам не мешали, не в их привычке это было.
– Видишь ли сын..в общем твой дедушка был богатым баем, ты это знаешь, он оставил нам большое наследство, часть которых я потратила на строительство в своём кишлаке. Тысячу, которую я Вам с Олей даю, хочешь, истрать, хочешь убери на то, чтобы знать, что в доме есть деньги. В общем…в Фергане в доме у Саиды, я спрятала драгоценности на большую сумму денег. Там были и кинжал, что я тебе дала и кольцо с серёжками, что подарила Оле и то, что я ношу сама, всё из сокровищ твоего деда, – говорила я сыну.
А он молча меня слушал и глаза, по мере того, как я говорила, показывали, какие чувства он испытывает от моих слов.
– И что теперь ты намерена делать? Это ведь нарушение закона мамочка, – после долгого молчания сказал сын.
– Знаешь дорогой, я не делаю ничего такого, о чём могла бы сожалеть или краснеть. Мы с твоим отцом вполне расплатились за то, чего не делали, а эти деньги я трачу на нужное дело. Просто хотела, чтобы и Вы с Олей могли от души отдохнуть, да к Олиной маме не мешало бы съездить, столько времени не были у нее, – ответила я.
Бахтиёр молчал, не зная, что мне ответить. Я протянула ему деньги
– Ты всё же возьми эти деньги, вдруг пригодятся. – сказала я, вложив деньги в руку сыну.
Бахтиёр молча взял деньги и вышел из спальни. В Фергану мы поехали поездом, я надёжно спрятала деньги, которые предназначались для строительства магазина, да и мало ли, что еще нужно будет делать, мы сели в поезд. Малыши были в восторге, им было уже по шесть лет и они буквально всё понимали.
– Мы едем к бабушке Саиде, бабушка?- спросил Хасан, а Зухра, сидя на коленях деда смотрела на нас широко открыв глазки.
– Да, поедем к бабушке Саиде, там в бассейне будете купаться, – улыбаясь, ответила я.
В Ташкенте было очень жарко, немного погуляв в парке Горького мы пообедали и вернулись на вокзал. Утром рано мы были в Фергане, а оттуда на такси добрались до дома. Саида с радостью нас встретила.
– Как же давно Вас не было! Как я Вам рада! Добро пожаловать мои дорогие! – восклицала она, обнимая всех нас по очереди.
Гульнара тоже выбежала к нам с Бахромом на руках. Они помогли занести вещи и мы наконец сели на топчан.
– Как же здорово, когда тебе рады и так тепло встречают… – подумала я.
После коротких приветствий, Саида захлопотала, накрывая на стол, Гульнара отдав нам сына, пошла помогать свекрови. Георгий сидел на топчане, облокотившись о мягкие подушки.
– Нас будто ждали, так приятно. Здесь всё стало таким родным и кишлак и люди, живущие здесь, – произнёс он.
Георгий словно читал мои мысли, только после приезда из Грузии, Георгий как-то осунулся и много молча сидел, глядя в одну точку. Я не задавала лишних вопросов, боясь ранить его. Уставшие с дороги, дети уснули, прямо на топчане, рядом с нами, мы с Георгием поев, пошли к себе, чтобы открыть двери и проветрить комнаты. Бассейн был чисто вымыт и Георгий открыл воду, чтобы наполнить его. Вода наполнялась всю ночь, лишь на утро Георгий закрыл воду. Дети были в восторге, плескаясь в маленьком бассейне, подружившись с Бахромом, а мы с удовольствием за ними наблюдали. Георгий плавал в большом бассейне, хотя там и было не так глубоко, всего полтора метра, а после того, как он выходил из бассейна, мы с Саидой прямо в платьях лезли в воду, Гульнара усыпив малыша, тоже присоединялась к нам. Так проходили дни. За это время, началось строительство небольшого сельского магазина и начали завозить продукты первой необходимости. Потому, что овощи и фрукты росли в каждом доме. Макароны, крупы, соль, сахар, спички…вот небольшой перечень, которые были необходимы для жителей кишлака, а небольшую часть магазина решили оформить для одежды и обуви. Продавщицей устроилась работать соседка Саиды, всё равно она сидела дома без дела и мужу её купили подержанную машину и оформили на него, чтобы он мог ездить в город за продуктами и вещами. Мурад акя помог с оформлением документов на магазин и машину, которые конечно числились за областным центром. Через две недели приехали Бахтиёр и Оля, надо было видеть, как малыши были рады, увидев своих родителей. Они приехали загоревшие и отдохнувшие. Георгий больше отдыхал, только что-то в нём изменилось, после поездки в Грузию, он больше молчал, уходя в себя. Был растерян, не слыша, что ему говорят. Я за него стала переживать и повела в нашу с ним построенную больницу. Там ему сделали кардиограмму и проверили анализы, ему говорить не стали, но на следующий день меня вызвали в больницу.
– У Вашего мужа не очень хорошие показатели и в кардиограмме есть изменения, не в лучшую сторону. Конечно и возраст сказывается и то, что он перенёс инфаркт. Удивительно, что он столько лет не жаловался на сердце, – сказал врач.
Я похолодела.
– Что Вы имеете в виду? – глухим голосом спросила я.
– Вы должны быть готовы к худшему, но будем надеяться на лучшее. Я выпишу препараты, которые поддержат и немного помогут Вашему мужу. – ответил доктор.
– Но он никогда не жаловался на сердце… – тихо сказала я, понимая, что Георгий может покинуть меня и детей в любую минуту.
Я шла домой, не замечая дороги, пожалев, что пришла в больницу одна, но подходя к дому, я постаралась улыбаться, чтобы не показать виду, ведь Георгий был очень восприимчивым. Может поэтому, по приезде из Грузии, он изменился? Я сказала сыну о том, что мне сказал врач, он тоже был обеспокоен.
– Только отцу не показывай вида, что что-то не так, просто будь с ним повнимательней, – сказала я Бахтиёру.
Мы окружили Георгия заботой, но ненавязчиво, чтобы он просто чувствовал, как мы его любим. Бахтиер и Ольга с детьми должны были уезжать в Ленинград. Вечером мы с Георгием остались на топчане одни и он вдруг с грустью взглянул на меня.
– Я благодарен судьбе за тебя Нодира, я всю жизнь любил тебя и люблю до сих пор. Ты удивительная женщина! Спасибо тебе родная! – тихо сказал он.
– О чём это ты дорогой? Я ведь тоже тебя очень люблю и любила всю жизнь. Благодаря тебе, я выдержала и тюрьму и войну и лишения, – ответила я и крепко обняла единственного мужчину в моей жизни.
Так, мы обнявшись и уснули тут же, на топчане. Это происходило буквально за день до отъезда детей в Ленинград. А рано утром, я проснулась, будто меня кто-то разбудил и посмотрела на мужа…он не дышал. Левая сторона лица и плеча были посиневшими, будто в кровоподтёках, я вся похолодела, и поняла, Георгий умер во сне, а я даже не слышала этого. Я молча плакала, зажав рот рукой.

Светало, а я так и сидела возле Георгия и поверить не могла, что он вот так просто ушёл, даже не попрощавшись со мной. Боль переполняла моё усталое сердце, я не могла оторвать взгляда от его лица, вспоминая его добрую улыбку и ласковые глаза. Вышла Саида и увидев, как я сижу и плачу, она остановилась, как вкопанная, потом подбежала ко мне.
– Нодира опа! Что это? Георгий акя, что это с ним? Он…умер что ли? – тихо спросила она.
Я не в силах ей, что-либо ответить, лишь кивнула головой и заплакала ещё сильнее. Саида подошла ближе и накрыла красивое лицо Георгия простынёй. Затем обняла меня и произнесла:
– Крепитесь дорогая, Вы нужны своим детям и нам.
Потом она пошла звать Бахтиёра с Олей и своего сына Батыра. Не понимая, в чём дело, Бахтиёр и Оля подошли ближе и увидев накрытое лицо отца, сын побледнел, а Оля вскрикнула:
– О Господи! Как же это? Папа! Ведь вечером он так себя хорошо чувствовал, шутил с нами, с детьми игрался… –
Оля разрыдалась, я спустилась с топчана, где сидела не двигаясь почти два часа, ноги затекли, я шаталась.
– Оленька, доченька, держись родная, мы все смертны и когда приходит наш час, Всевышний не спрашивает, готов ли ты. Нам нужны будут силы родная. Вы с Бахтиёром должны быть сильными и быть рядом со мной, – со слезами говорила я ей, обняв её  за плечи.
Бахтиёр подошёл к отцу и открыл его лицо, он был бледен, белее той простыни, что была накрыта на лицо Георгия. Он просто молча стоял над отцом и плакал. Батыр тем временем пошёл к Мурад акя и организованно договорился с тем, кто будет омывать тело и с местом на кладбище, тем более место было готово, оставалось лишь вырыть могилу. У узбеков тело покойного долго не держат. Если человек умер рано утром, его стараются похоронить до захода солнца, если вечером, то рано утром на рассвете. Мурад акя поехал с Батыром в город и они привезли всё необходимое для погребения. Для этого, взяв себя в руки, я взяла из сумки деньги и настояла, чтобы Батыр взял их, хотя он отказывался, но я сунула деньги ему в руки. Потихоньку дом Саиды наполнялся людьми. Плохая весть быстро разносится, так что приходили даже те, которых я и не знала. Я лишь благодарила Всевышнего, что сын со снохой были здесь, со мной. Ведь как бы они успели приехать из Ленинграда? Тело Георгия, мужчины перенесли в мой дом, где Саида постелила новые курпачи и застелила новым постельным бельём. Она хорошо знала все местные традиции и обычаи. меня она не беспокоила, понимая мои чувства и я была ей безмерно благодарна. Она лишь спросила меня, по каким обычаям я буду хоронить Георгия. Я не думала об этом и была растеряна. Мы с мужем прожили без малого сорок лет, если считать и десять лет заключения. Ему было за семьдесят, да..,но он был крепким и сильным. Я понимала, что годы проведённые в лагере подорвали его здоровье и если бы не это, Георгий мог бы прожить ещё много лет. Люди, пришедшие выказать своё соболезнование нам, просто молча стояли и скорбели вместе с нами. К трём часам дня всё закончилось, как сказали старики, надо похоронить до полдничного намаза. Женщины на кладбище не пошли, нельзя было и проводив в последний путь любимого нами человека, мы лишь плакали и ждали возвращения мужчин. Я совсем обессилила, готовить еду тоже было нельзя, соседи приносили, кто плов, кто машхурду. Я попросила Олю накормить детей и поесть самой.
– Нодира опа, Вам силы надо беречь, ведь поминки надо будет делать. Вы поешьте хоть немного, – сказала мне Саида.
Но кусок в горло не лез, перед глазами стояло посиневшее лицо мужа. Он ушёл с улыбкой и крепко закрытыми глазами, у нас говорят, что так уходят в рай. Если глаза крепко закрыты, значит покойный готов был уйти, выполнив свою миссию на этой земле и ничто его здесь уже не держало. Я верила в это, ведь вернувшись из Грузии, Георгий изменился, стал замкнутым и спокойным. Мужчины вернулись через два часа, кладбище было не близко, а ушли они пешком, неся тоут (гроб типа носилок) с телом Георгия, меняясь местами, давая нести и другим. Видимо я очень устала, но ночью уснула крепко и спала до самого утра, а когда проснулась, сына не было.
– А где Бахтиёр? – спросила я Олю, которая с детьми сидела на топчане и кормила их.
– Он ушёл в областной центр, на работу позвонить. Ведь ему завтра надо было на работу выходить. Он и маме моей  позвонит, чтобы она хоть на поминки приехала, ведь мы к ней заезжали на два дня, когда с моря возвращались. Я хотела Вам сразу сказать, а тут такое… – ответила Оля.
– Хорошо, пусть приезжает, я давно её не видела, – ответила я.
Вчерашним днём я ничего не ела, у меня кружилась голова, Саида принесла мне горячий чай с новватом и попросила выпить. Только потом налила мне немного вчерашней машхурды. Я и правда очень проголодалась и молча поела. Вернулся сын, он был бледен и хмур, сев рядом со мной, он обнял меня за плечи и положив голову мне на грудь, молча заплакал. Я крепко обняла его и тоже заплакала, Оля увела, ничего не понимающих детей.Бахтиёр и Оля с детьми остались ещё на неделю. На второй день после смерти Георгия, приехала сваха, мама Оли. Она выразила нам свои соболезнования и осталась у нас на несколько дней. Семь дней Георгию мы отмечали всем кишлаком, не думала я, что в такой трудный час, столько людей нас поддержат. Зарезали барана и сделали плов на весь кишлак. Нажарили, наварили, напекли всяких вкусностей, поставили у меня во дворе и на улице столы, длинной формы и скамейки. Курпачи и мои и Саиды очень понадобились, а скатерти и посуду взяли у Мурад акя, на складе, которые были припасены для таких случаев. Ведь в кишлаке люди делали и свадьбы и поминки, так что махаллинский комитет позаботился о нуждах населения. Читали молитвы за упокой души Георгия, правда на узбекском языке молились, а молитвы звучали на фарси, но это было не так и важно, главное люди делали всё от души и я была очень всем благодарна. Дети плескались в бассейне, словно ничего и не произошло, но на то они и дети, а мы лишь радовались, глядя на них. Через неделю дети уехали, сваха тоже засобиралась. Положив им всем гостинцы на дорогу, мы с Мурад акя проводили их на станцию и посадили в поезд до Ташкента. А там они решили лететь самолётом, Бахтиёр и Оля должны были выходить на работу. Я осталась одна в своём доме, но Саида настояла, чтобы я ночевала с ней, не оставалась одна. Она и Гульнара заботились обо мне, а я часто помогала им по хозяйству, не сидеть же без дела, замкнувшись в себе. Саида первое время возражала, потом поняла, бесполезно. Я тяжёлую работу не делала, так…помыть посуду, подмести двор, приготовить обед. Мне это было нетрудно, я лишь отвлекалась от тяжёлых мыслей. Дни монотонно проходили в хлопотах. На девятнадцатый день после похорон, мы сделали поминки для мужчин, опять резали барана и делали плов. Так было положено издревле, я лишь давала деньги Мурад акя и Бахрому и они всё организовывали сами. Сорок дней делали для женщин, пришла отин, это женщина, которая проводит поминки, читая молитвы. И никто в кишлаке ни разу не обмолвился о том, что Георгий им чужой и другой веры. Лишь раз, видимо был разговор и я услышала слова старика, уважаемого и почитаемого в кишлаке.
– Аллах един! А Георгий был хорошим человеком и всё, что мы делаем, пусть будет во благо ему и его близким, аминь, – сказал он и обвёл лицо ладонями.
У меня потеплело на душе, человек уходит, остаётся добрая память о нём. На зиму я уехала в Ленинград, к детям. Мы с Саидой открыли её сундук и я забрала с собой драгоценности. Деньги, которые были у меня, ушли на магазин и машину, для шофёра, на похороны и поминки. Так что, нужно было продать кое-что из драгоценностей, ведь деньги могут понадобятся, мало ли что может случиться,  я тоже была уже в возрасте, хотя и не жаловалась на здоровье. Приехав на поезде до Ташкента, я сразу купила билет в купейный вагон до Ленинграда. Времени было много до отхода моего поезда, поэтому я поехала в центр города. Часто слышала про Алайский базар и вот решила там прогуляться. Да, что-что, а базары Ташкента были действительно обильные. Здесь было всё и фрукты и овощи, и молочные и мясные продукты, и мёд и много чего ещё, ну что-нибудь не купить, было просто невозможно. Я понемногу покупала того и другого, даже мёд купила и зелень взяла, сказали, чтобы она не завяла и не высохла, надо завернуть её в мокрое полотенце, что я и сделала. Я ходила по базару часа два, устав наконец, я поехала на вокзал. Вещей у меня почти не было, лишь платье и халат, в которые я завернула драгоценности. В те времена, дотошно, как сейчас, не проверяли и можно было спокойно доехать до дома, что я и сделала. Я из Ташкента дала телеграмму сыну, что приезжаю и он меня встретил на вокзале. Шел дождь, нет, даже не дождь, а ливень и я подумала,что хорошо сделала, догадавшись дать телеграмму сыну и мы благополучно добрались до дома. Дети были очень рады мне, а я очень соскучилась по ним. Сыну о драгоценностях я пока не говорила, лишь через месяц после своего возвращения, когда Оля с детьми уже спала, я позвала Бахтиёра в свою спальню.
– Садись сынок, мне надо серьёзно с тобой поговорить, – усаживая его рядом с собой на кровать, сказала я ему.

 

 

После минутного молчания, я собралась с мыслями и начала говорить.
– Знаешь сынок, я из Ферганы привезла все драгоценности, которые остались от наследства твоего деда, моего отца. Я сделала на деньги, вырученные от них многое, сделала всё, что задумала. Теперь надо решить, что делать с остальными драгоценностями, думаю вместе, мы решим и примем правильное решение. Давай отберём те, которые оставим тебе и твоей семье, Оле и детям, остальные продадим. Вот думаю, может ты переведёшься в Ташкент, там дом купим, всё недалеко от Ферганы. Если со мной, что случится, я бы хотела лежать рядом с твоим отцом и своими родителями, а работать ведь можно и в Ташкенте. Что скажешь дорогой? – спросила я сына.
Бахтиёр молча смотрел на меня и у него был взгляд, будто он не понимает, о чём я говорю.
– Мамочка, о чём это ты? Живи долго, я не смогу и тебя потерять. Никак не могу смириться с тем, что отца больше нет, а ты о своей смерти тут говоришь, – ответил он.
– Но все мы когда-нибудь умрём, ты ведь понимаешь, этого не избежать. Я не собираюсь умереть завтра, но хотела бы, чтобы всё было готово, – ответила я и встала с кровати, куда мы с сыном сели.
Я открыла шкаф и вынула своё платье, в которое были завёрнуты драгоценности и высыпала их на кровать. Бахтиёр с безразличием посмотрел на них и взглянул на меня.
– Мне нравится Узбекистан, это твоя Родина и Родина моих предков. Только нельзя прямо с ходу взять и уехать. Надо с Олей посоветоваться, даже не знаю…дай подумать мамочка, сейчас я ничего тебе сказать не могу, – сказал Бахтиёр.
– Конечно сынок, я и не тороплю тебя, поговори с женой, подумай. Я ведь всё равно уеду и приезжать сюда часто не смогу. Мне нравится жить в Фергане, но если мы купим дом в Ташкенте, то будем жить все вместе там, – сказала я.
На этом наш разговор был закончен, было поздно и сын пошёл спать. Воскресное зимнее утро, дети игрались в комнате, Оля их накормила и готовила завтрак для нас. Бахтиёр принимал душ, я проснулась поздно, ночь не спала почти, всё думала, что же делать дальше. Вспоминала Георгия, его добрую улыбку и ласковые глаза. Прослезилась…тяжело было принять, что его больше нет. Завтрак был на столе, умывшись, я села с детьми за стол. После завтрака, Бахтиёр посмотрел на меня, потом на Олю.
– Вот Оленька, мама предлагает нам переехать в Ташкент…купить там большой дом, дети растут. Мы бы могли перевестись работать туда. Там и погодные условия мягче, да и Родина наша, – сказал сын.
Оля хотела было встать из-за стола, но услышав слова мужа, просто плюхнулась на стул, на котором сидела.
– Не поняла? Как это переехать? Но здесь наш дом, мы привыкли уже жить в Ленинграде…да и работа…как же мы всё бросим и уедем?- недоумевала она.
Я молча слушала их и не вмешивалась.
– Пойми, мама уже немолода, я просто не вправе оставить её одну в Фергане. Да и работа наша, не ахти какая, зарплата, кот наплакал, а в Ташкенте мы с нашими дипломами, может устроимся на ещё лучшую работу. Здесь и лета толком не бывает. Ну будем приезжать, если захочешь, – убедительно говорил Бахтиёр.
Оля не знала, что и сказать, она молча смотрела на мужа и видимо до неё никак не доходил смысл его слов.
– Хорошо…но ведь дом бесплатно не дадут, нужны деньги и немалые, – попробовала она возразить.
– За это не беспокойся дорогая, деньги есть. Мы с мамой поедем в Ташкент и подберём для нас подходящий дом. Представляешь, свой дом, с садом и двором! Это же лучше, чем трёх комнатная квартира, пусть даже в Ленинграде, – сказал Бахтиёр.
– Ну…я так понимаю, Вы всё уже решили, а мне лишь остаётся согласиться? – неуверенно спросила Оля.
– Так ты согласна или против, что-то я не пойму? – начал раздражаться Бахтиёр.
– Не знаю…это просто очень неожиданно, нужно же всё обдумать и принять правильное решение, – ответила Оля.
– Да я почти пол ночи думал, ну нельзя всю жизнь монотонно проживать, нужно уметь изменить свою жизнь. Пусть даже нам будет сначала трудно. Но я правда устал от однообразной жизни в проектном институте. Может в Ташкенте нам откроются новые возможности, – ответил ей Бахтиёр.
Слушая сына, я радовалась за него.
– Он не только был красив, но и умён. Значит мои слова дошли до его сердца и он хочет жить рядом со мной, – с гордостью думала я.
Оля в замешательстве стала убирать со стола. Её задумчивый взгляд блуждал и было непонятно, о чём она думает. После завтрака, я позвала сына в спальню и попросила помочь отобрать драгоценности, которые мы оставим, а которые надо продать, чтобы на вырученные деньги купить в Ташкенте дом.
– Да и на первое время деньги тоже будут необходимы. Ведь неизвестно, как там у нас сложится, – сказала я.
Мы вместе с ним отобрали несколько изделий, я уже примерно знала, на какую сумму они потянут. Остальные я убрала в шкаф, завернув их в своё платье.
– Может я с тобой поеду? Это может быть опасно, – сказал Бахтиёр.
– Нет дорогой, с тобой мы можем вызвать у покупателя недоверие, он может испугаться и не принять. А то и вообще разговаривать не будет и дверь не откроет. Я сама, не переживай, покупатель меня хорошо знает, я быстро, на такси туда и обратно, – ответила я.
На улице было холодно, я надела свою старенькую шубку из серого каракуля и пуховый платок, сунув драгоценности, завёрнутые в салфетку под кофту. Поймав на улице такси, я доехала до дома Лёвы. Пройдя арку и поднявшись на лифте на его этаж, я позвонила в дверь. Как и всегда, долго не открывали, но я терпеливо ждала, зная, что всё равно откроют. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги и знакомый голос Лёвы.
– Кого надо?

– Это я, помните, я приходила к Вам в прошлом году и ещё к Вашему отцу, приносила кое-что. Откройте пожалуйста… – попросила я Лёву.
После долгого колебания, в двери повернулся ключ и из тёмного коридора появилась его голова. Заросшее бородой лицо, казалось Лёва не узнаёт меня.
– Так что Вам надо? – спросил он.
– Я принесла Вам показать несколько вещичек, может посмотрите? Я зайду? – неуверенно спросила я, уже и не надеясь, что меня пригласят войти.
Но Лёва подозрительно оглядел подъезд за моей спиной, потом только посторонился, пропуская меня в квартиру. Я вошла и Лёва закрыл на ключ дверь. Запах в квартире так и не изменился, но я терпеливо прошла на кухню и села на стул. Шаркая тапочками, Лёва прошёл следом за мной и сел напротив меня.
– Что там у Вас, покажите, – хриплым голосом спросил он, даже не спрашивая, почему я пришла одна, без мужа.
Вытащив из-под кофты завёрнутые в салфетку драгоценности, я высыпала их на стол, Лёва долго разглядывал каждую вещь через свою лупу и тяжело дышал, неприятно сопя носом.
– Немудрено, такой затхлый воздух здесь стоит… – подумала я и почему-то мне стало жаль этого одинокого человека.
Но понять, как и для чего он живёт, было сложно. Положив свою лупу рядом с драгоценностями на стол, Лёва молча вышел из кухни, его не было минут пятнадцать. В этой квартире лишь на кухне было светло, в комнатах, во всяком случае, в так называемом зале, через который я прошла на кухню, было жутко темно, в комнате было много старинной мебели, что проходить между ними было непонятно как. В темноте едва различались очертания мебели, тёмного цвета. Лёва принёс увесистый пакет с деньгами и положил передо мной на стол.
– Здесь двадцать две тысячи рублей, подорожание было, если Вы в курсе, уважаемая. Я честный еврей и мне чужого не надо, возьмите деньги и уходите, – попросил он.
– Да, я в курсе…я Вам полностью доверяю, поэтому только к Вам и прихожу, – ответила я, хотя о подорожании ничего не знала и не слышала.
Попрощавшись с Лёвой, я вышла из его квартиры и глубоко вздохнула, в квартире я просто задыхалась, не понимая, чем же здесь дышат. Деньги я завернула в свою салфетку и спрятала под кофту и только потом вышла из подъезда. Пройдя через двор и арку, я вышла на дорогу и поймала такси. Дверь открыл Бахтиёр, он нетерпеливо ждал меня и волновался.
– Ну наконец-то ты пришла мамочка, я уже стал волноваться, – помогая мне снять шубу, сказал сын.
– Идём ко мне в спальню, поговорим, – коротко сказала я, проходя в комнату.
В спальне я вытащила деньги и положив на кровать, развернула салфетку, у Бахтиёра округлились глаза от увиденного.
– Это столько тебе дали за несколько изделий? Так много… – искренне удивляясь, сказал он, опускаясь на кровать.
– Драгоценности старинные сынок, тем и ценятся, они почти все из  червонного золота, времён Николая второго, а есть и такие, которые сделаны и раньше. Еврей, к которому мы с папой ходили и сегодня пошла я, хорошо на них зарабатывает. И пусть, каждому своё, а нам с лихвой хватит этих денег купить дом и не маленький. Ещё останется нам на первое время, пока Вы с Олей устроитесь на работу, ведь неизвестно, как там дело повернётся. Дети в школу скоро пойдут, отдадим их в хорошую школу, надеюсь в Ташкенте есть такие. Потом мебель нужно будет купить, телевизор и холодильник, да мало ли что понадобится для дома? – сказала я.
– Завтра я пойду на работу, возьму отпуск за свой счёт и мы вместе поедем в Ташкент, сам хочу с тобой выбрать дом. Я поговорил с Олей, она вроде уже не против того, чтобы уехать, – сказал Бахтиёр.
– Вот и хорошо сынок, начнём новую жизнь на своей Родине. А сейчас я очень устала, хочу поспать, – ответила я, заворачивая и убирая деньги в шкаф.
Бахтиёр вышел из комнаты, оставив меня одну. Я легла и хотела уснуть, но как всегда бывает, страшно хочется спать, но как только ляжешь, сна нет. Я просто закрыла глаза и в голове завертелось, что только не приходило на память, по моему, вся жизнь прошла перед глазами. Вспомнив о подругах, я решила завтра пойти и навестить их.
– Как же они там, Элза и Мила…а Светлана? Я ведь давно о ней не слышала, да и подруг давно не видела, – подумала я и незаметно для себя всё-таки уснула.
Оля тихо постучав в мою дверь, позвала на ужин, я посмотрела на часы, было почти шесть вечера. На ужин Оля приготовила отбивные котлеты с рисом, это блюдо очень любил Георгий и любит сын. Оля повеселела и всё время шутила, а после ужина мы все вместе сидели перед телевизором и смотрели фильм. Какой, я сейчас и не вспомню, лишь помню, что за долгое время, на душе было легко и спокойно. Утром все ушли, дети в детский сад, а их родители на работу, оставшись одна, я села к телефону.
– Алло, Элза? Привет, это я, Нодира. Как ты дорогая? Как дети, муж? А Мила? Слушай, может встретимся? Я очень соскучилась по Вам, нам надо о многом поговорить, – сказала я своей подруге.
И получив приглашение, я переоделась и надев шубу, вышла из дома. Элза была рада моему приходу, следом за мной, пришла и Мила, как оказалось, Элза позвонила ей и та с радостью приехала. Тёплая встреча давних подруг, однажды случайно встретившихся и уже никогда не расстававшихся. В жизни всякое бывало, годами не встречались, но друг о друге не забывали. Услышав о смерти Георгия, девочки заплакали, увидев их слёзы, заплакала и я.
– Как же так? Он ведь вроде здоров был? – спросила сквозь слёзы Элза.
– У него случился второй инфаркт, мы с ним в Грузию ездили, на его Родину, видимо переволновался, да и годы проведённые в лагере, оставили свой след, – ответила я.
У подруг я задержалась до позднего вечера, мы вспоминали свою молодость и Свету, нашу подругу.
– Ведь она так замуж и не вышла, видимо театр ей заменил семью. Конечно друг у неё есть, или был, только она об этом не любила говорить, но выглядит Светка очень хорошо. Как-то приезжала в Ленинград на гастроли, буквально на три дня, мы виделись между репетициям и спектаклем. Так… посидели в кафе, рядом с театром, поговорить толком не успели, но она тебе привет передавала, сказала, что никогда нас не забывала, – говорила Элза.
А ещё, мы вспоминали Георгия, какой он был добрый и хороший.
– Да, мне повезло с мужем, несмотря на то, что мы с ним пережили лагеря, казалось, чувства остыть должны были за десять лет, но он всегда любил меня, так же, как я его. Это был редкой души человек, жаль, ушёл так рано, – сказала я.
Потом я поделилась своими планами, сказала, что с семьёй переезжаю в Ташкент, на Родину.
– Хочу быть ближе и к мужу и к родителям, дети не против. Так что, дело времени, съездим сначала с сыном, осмотримся, выберем дом, с работой его и Оли решим на месте. Может летом приедете к нам в гости, улыбнувшись сказала я.
– Значит будем видеться ещё реже, как жаль…вот ведь жизнь, какая штука… – с грустью сказала Мила.
– Да дорогая, жизнь такая непонятная, но мы будем приезжать к Вам, а Вы к нам, на отдых, – ответила я.
Когда я от Элзы позвонила домой, Бахтиёр и Оля с детьми были уже дома, я попросила сына приехать за мной и через пол часа, попрощавшись с подругами, я уехала домой. По дороге Бахтиёр сказал, что написал заявление на предоставление отпуска за свой счёт и они могут съездить в Ташкент. На следующий день, мы с ним поехали на вокзал и купили два билета до Ташкента и через два дня мы с сыном, собрав вещи, поехали на вокзал. Поездом с деньгами было безопаснее, поэтому мы до Ташкента доехали без эксцессов. Там мы остановились в гостинице Шарк и стали обсуждать варианты по покупке дома. Купив газету, где были объявления, мы просматривали и прикидывали, где и какой дом купить. И нам обоим понравился дом, из семи комнат, двор четыре сотки, все удобства в доме, въезд для машины и главное район, за Алайским базаром. Позвонив на данный номер, мы договорились с хозяйкой дома и тут же собравшись поехали по адресу, указанному в объявлении. Дом находился буквально в трёх километрах от базара, недалеко от кондитерской фабрики “Урток” что значит друг. Дом понравился нам сразу, ворота и большой двор, с фруктовыми деревьями и большой дом, высокопотолочный, с большими окнами и толстыми стенами. Паркетный пол, большая кухня и прихожая, светлая терраса, зал, две детские комнаты и две спальни, огромный зал ещё и одна комната, как нам сказала хозяйка для гостей, да и цена приемлемая. Хозяйка показывая нам дом, сказала, что уезжает к детям в Россию. Муж умер пол года назад и ей оставаться здесь не было смысла.
– А куда Вы едете, в какой город? – полюбопытствовала я.
– Сын с женой и детьми живут в Ленинграде, он военный, служил там, там и женился, живёт у тёщи, – ответила женщина.
– Надо же…а мы из Ленинграда хотим переехать сюда, в Ташкент. Может Вам квартира нужна в Ленинграде? Мы свою всё равно продавать будем, можно обоюдный обмен совершить, – предложила я хозяйке, которую звали Надя.
Она недоверчиво на меня посмотрела и пожала плечами, я поняла её недоверие, время было такое и вытащив из сумки паспорт подала ей. Бахтиёр тоже вынул свой паспорт из внутреннего кармана пиджака и протянул его Наде. Женщина долго и внимательно смотрела на наши паспорта, изучая наши данные и адрес, где мы были прописаны. Потом вернув нам наши документы, посмотрела на нас.
– Мне надо с сыном посоветоваться, он Ленинград знает лучше меня, Ваш дом, вроде находится в хорошем районе, я прямо сейчас его и наберу, – сказала Надя.
Позвонив по международной линии сыну, она рассказала о нас и дала наш адрес, чтобы он мог посмотреть квартиру.
– Если тебе понравится, можно будет поменять дом в Ташкенте, на квартиру в Ленинграде, – сказала она сыну.
Потом видимо он ей что-то говорил, она просто слушала и кивала головой, посматривая на нас.
– Хорошо, – наконец сказала она и поставила трубку телефона на рычаг.
– Вы можете прийти завтра? Сын с утра поедет к Вам домой и посмотрит Вашу квартиру, потом даст ответ, – сказала Надя, обращаясь к нам.
– Конечно, только дома невестка будет вечером, после шести, она же днём на работе, – ответила я.
– Ну тогда приходите послезавтра, думаю ответ уже будет, – предложила Надя.
Мы согласившись, ушли. Зима в Ташкенте была не такая холодная, как в Ленинграде, поэтому следующий день мы с сыном прогулялись по базару и зашли в кино, в кинотеатр  ,,Казахстан” После фильма, мы с Бахтиёром поели в ближайшей столовой и поехали в гостиницу. На следующий день, позвонив Наде, мы опять поехали к ней, она приветливо встретила нас и пригласила в дом. Мы сидели на террасе и пили чай с печеньем.
– Сын вчера вечером был у Вас на квартире и посмотрел её, Ваша невестка любезно всё показала. Ну ему понравилась квартира, только как мы всё оформим? Я думаю, надо с юристом посоветоваться, – сказала Надя.
– Конечно, не беспокойтесь, всё будет по закону. Наша квартира в Ленинграде, как не парадоксально это звучит, дороже Вашего дома здесь, в Ташкенте. Но мы не будем переводить всё на деньги, просто совершим обмен и всё. Хотите, сделаем куплю-продажу и здесь и там, хотите, документально совершим обмен, – предложила я.
– Хорошо, только документы мы будем подписывать в Ленинграде, – твёрдо сказала Надя.
На следующий день, мы с Бахтиёром с утра пришли к Наде, она взяла документы на дом и свой паспорт и мы поехали к нотариусу. Там нотариус сделал копии документов на дом и паспортов, наших и Нади. Потом составил договор на обмен дома в Ташкенте, на квартиру в Ленинграде. В доме Надежды почти не осталось мебели, она продала и спальный и гостиные гарнитуры, оставив лишь кухонный гарнитур. Ни ковров, ни люстр в доме не было, но это было и к лучшему, потому что мы хотели в новый дом, новую мебель, хотя в квартире в Ленинграде, мы решили оставить всю мебель новым хозяевам. Сделав копии документов, которые были напечатаны на машинке, подписав и поставив печати, нам их наконец вручили, на это ушло несколько часов и мы освободились почти к обеду.
– Может пообедаем где-нибудь вместе? – предложил Бахтиёр Надежде.
– Хорошо, спасибо, я не против, тем более, есть повод, – ответила она.
Мы втроём пошли в кафе “Лаззат” который находился напротив Консерватории, уютное кафе, вкусная кухня. Пообедав, мы решили купить три билета до Ленинграда и поехать, чтобы там уже закончить сделку по обмену. Пришлось деньги везти назад, не оставлять же их в Ташкенте, да и где? Конечно это можно было сделать в доме Надежды, но дом оставался без присмотра, мало ли что могло случиться, так что в Ленинград пришлось ехать опять на поезде. Надежда собрала все свои вещи, возвращаться обратно, она не собиралась, правда она в дорогу пожарила котлеты и картошки, напекла пирожков и блинов с фаршем, поэтому нам не пришлось заходить в вагон ресторан. Но мы тоже взяли с собой копчёную курицу и купили лепёшки, огурцы и помидоры. Приехав в Ленинград, Надя поехала с вокзала к сыну, мы отправились к себе домой. Оля с нетерпением ждала нас, хотя в Ташкенте мы с сыном пробыли всего пять дней, плюс дорога, но она скучала без нас, ну без мужа точно. А я очень соскучилась по внукам, они услышав звонок, прибежали к двери и буквально бросились нам на шею. После ужина, Оля уложила детей и мы сев за стол, рассказали ей о нашей поездке и чем она закончилась. Бахтиёр так расхвалил дом, который мы с ним присмотрели, что у Оли загорелись глаза. На утро приехали Надежда и её сын, мы как раз собирались завтракать, так что пригласив их за стол, вместе позавтракали и обсудили нашу сделку. Потом мы отправились к нотариусу, чтобы уже окончательно закончить наш обмен и подписать все нужные документы.
– Сколько нам нужно будет доплатить за Вашу квартиру? И мебель в квартире, Вы её увезёте? – спросил сын Нади.
Мы переглянулись с сыном.
– Доплачивать ничего не надо, поверьте, Ваш дом стоит того и мебель остаётся, не везти же её в Ташкент, – ответила я.
В общем с обоюдным согласием, документы были подписаны и обмен произведён, думаю довольны были обе стороны. Нам лишь дали месяц на сборы и выезд из квартиры. Оля и Бахтиёр написали заявления об уходе с работы, чем вызвали недоумение начальства и коллег. Но аргумент, что они уезжают в Узбекистан, сначала вызвал шок у всех сотрудников, потом пожелания счастья и доброго пути. Там конечно отметили это дело, проводы были долгие и мучительные, конечно, это непросто, провести в одном коллективе столько лет и вот так вот просто уехать. Надя передала нам ключи от ворот и дома, документы были уже у нас, как и наши у них, мы были готовы уехать. На сборы ушёл ровно нам данный месяц, за который Бахтиёр успел продать и машину. Вещи состояли из одежды и посуды, которые мы упаковали в коробки, решив ехать поездом.
– Так спокойнее, главное благополучно доехать, – сказала я.
Был конец марта, когда мы приехали на вокзал Ташкент, солнце светило, деревья цвели, хотя листьев ещё не было, волнение в душе было у всех нас. Взяв такси, мы доехали до уже своего дома, открыв ключом ворота, мы вошли во двор, Оля осмотрелась и вошла в дом.
– Вот это да! Как просторно! А мне нравится! – воскликнула она и рассмеялась, напряжение, с которым она ехала всю дорогу, ушло.
Дети радовались больше нас, они уже бегали вокруг деревьев и радостно визжали, только вот спать было… просто не на чем. Оставив Олю с детьми, мы с сыном поехали в мебельный магазин, деньги были, а с ними проблемы исчезают. Мы выбрали спальные гарнитуры для Бахтиёра и Оли, для детей, для меня отдельно кровать, шкаф и комод с зеркалом. Затем отдельно одеяла, подушки и матрасы, для зала стенку, стол со стульями и диван с креслами. Также ковры для зала и спален, всё это загрузив в машину для перевозки мебели, мы расплатившись,  отправились домой. Рабочие собрали и расставили мебель, куда мы показали. Бахтиёр, пока мы располагались, съездил, вернее сходил на Алайский базар, за продуктами, надо было и поесть приготовить, а пока Оля готовила, мы перекусили бутербродами. Уставшие, едва поужинав, мы легли спать, ведь с утра дел было невпроворот.

 

 

 

С утра, едва позавтракав, мы все принялись за дело, было солнечное утро, которого не было в это время года в Ленинграде, Оля была в восторге.
– Какой простор! Столько комнат, наш зал в Ленинграде был раза в три меньше этого, – ворковала она, между делом.
Сначала мы вытерли окна и помыли полы, потом уже поставили стулья и стол. Посуду, фарфор с хрусталём, мы расставили в стенке. Распаковав книги, которые я собирала много лет, я тоже сложила в стенку, в книжный отдел. В большом зале, мебель казалась совсем небольшой, но когда мы постелили ковёр на пол, стало уютно. Надо было привыкать к новому дому, который сразу нам всем понравился. Дети резвились во дворе, бегая вокруг деревьев, которые в это время года во всю цвели, собирая трудолюбивых пчёл, но перед домом была большая площадка, на которой можно было построить фонтан, он будет здорово смотреться и давать прохладу в жаркие дни, да и дети смогут летом купаться.
– Но это я сделаю позже, когда мы здесь обживёмся… – подумала я.
Оля быстро приготовила обед, пожарив картошку с мясом, покормив сначала детей, уложила их спать. Мы провозились до вечера, а работы было ещё очень много, хорошо, что Надя оставила на окнах карнизы, они были из дерева, сделанные в ручную, видимо на заказ, с красивыми узорами. Люстру в зал, мы купили хрустальную и в другие комнаты, мы подбирали люстры под старину, очень красивые. На утро я с Бахтиёром опять поехала в магазин, на этот раз мы поехали с ним в ЦУМ. Там мы выбрали немецкую тюль, Оля нам отмерила на каждое окно отдельно. Выбирали в каждую комнату метражно, но к ним и подбирали портьеры. Оттуда мы зашли в ателье и попросили подшить всё красиво и пока нам шили, мы прошли в отдел, где продавали телевизоры, потом прошли в отдел, где продавали холодильники. В общем, за один день, мы успели и с занавесками и с техникой. Привезли на специальной машине от магазина и телевизор и холодильник и занавески домой. Когда всё это поставив по местам, холодильник на кухню, телевизор в зале и повесили новые занавески, дом сразу преобразился. В нём стало тепло, светло и уютно. Осталось только пойти в паспортный стол и на основании обмена, прописаться всем нам, что мы и сделали. Правда пришлось побегать несколько дней, но это стоило того. Покупки дома не было, так что денег нам хватало, но Бахриёр и Оля стали просматривать варианты по устройству на работу. А я в начале мая наняла пару ребят и они выложили нам во дворе красивый фонтан. И когда его выложили разноцветным кафелем-мозаикой и наконец включили, во дворе стало ещё красивее. В конце мая, дети уже полезли в воду и плескались, что доставляло им огромное удовольствие. Недалеко от фонтана, Бахтиёр построил из дерева беседку, а в ней топчан. Мы всё таки узбеки, а какой узбек обойдётся без топчана? Оставалось построить летнюю кухню с навесом, газ мы туда проводить не стали, а выложили два очага, для казанов и прикупили мангал для шашлыка, мы радовались каждому новому построению и своему новому дому. Я познакомилась с новыми соседями, милейшими людьми, с нами по соседству слева, жили узбеки, справа русские. Так понемногу обживаясь, мы привыкли к своему уже дому. Оля и Бахтиёр наконец устроились на работу, в проектный институт, выбор был за ними, ведь они столько лет проработали в Ленинграде и опыт работы был. Поэтому пересмотрев несколько вариантов, сын устроился начальником отдела, а Оля проектировщиком. Я мало в этом разбиралась, но они были довольны, значит и я была спокойна. Летом к нам в гости приезжала Саида с внуком Бахромом. Дом ей конечно очень понравился. Она была несказанно рада за нас. Потом я вместе с Саидой поехала в Фергану, в свой кишлак и там переоформила свой дом на администрацию кишлака, где устроили для детей разные кружки и у детей появилась возможность учиться шить, играть на дутаре и рисовать. Погостив у Саиды пару недель, я вернулась домой в Ташкент. Лето быстро прошло, дети первого сентября пошли в новую школу, в первый класс и мы всей семьёй пошли на первый звонок, это было торжество, которое запомнилось нам надолго. Надо было видеть взволнованные лица детей, пионеров, октябрят и комсомольцев. Детей завели в класс, а мы вернулись домой, чтобы опять вернуться через три, четыре часа и забрать их из школы. Вот у меня и появилось новое занятие, водить детей в школу и забирать обратно домой после учёбы. Так мы обосновались в Ташкенте, в своём уже уютном доме, дети подрастали, шли годы. В политику мы не вмешивались, просто жили, как и многие другие в этом городе. Я часто ездила в свой кишлак, для того, чтобы посетить могилы своих близких. Гостила у Саиды и радовалась, видя, как детишки занимались в бывшем моём доме. В Ленинград я больше не ездила, мои подруги Элза и Мила приезжали иногда сами, чтобы отдохнуть от суеты большого города, а я всегда была им рада. Девяностые годы для нас прошли, как-то незаметно, события происходящие в Москве, мы наблюдали по телевизору. Было больно слушать о том, что творится там, но что мы или в частности я, могла сделать? Мне восемьдесят лет, я не знаю, сколько мне осталось, но я прожила хорошую жизнь. Видела и добро и зло, но добра в моей жизни было конечно больше, как и добрых людей. Я благодарна Всевышнему, что Он позволил мне дожить до счастливых дней, когда на свет родились мои правнуки. Хасан женился на узбечке, с которой учился вместе в институте иностранных языков. После учёбы устроился работать переводчиком. Он с женой жил с нами, через год у них родились близняшки, Фатима и Зухра. А внучка моя, Зухра вышла замуж за хорошего парня, тоже узбека, он работал на фирме, менеджером, слово то какое и не выговоришь. Она живёт с мужем в его семье, в районе Ракят, у них растёт сын, которого назвали Анвар. Что для счастья еше надо, я не стала инвалидом, хожу сама, хотя и с трудом. Долго нянчиться с малышами, сил тех уже нет, что были в молодости, но я с удовольствием за ними наблюдаю со стороны. Мама Ольги умерла два года назад, я поехать в Иркутск не смогла, поехали Оля, Бахтиёр, Хасан и Зухра. Пробыв там два дня, они вернулись, смотреть на Олю было больно, терять близких очень тяжело, по себе знаю. Я много потеряла в жизни, но больше приобрела, об этом знаю я и это меня радует. Часто вижу во сне Георгия, он пока меня не зовёт, но говорит, что очень скучает по мне, видно и мне недолго осталось, хотя на здоровье я не жалуюсь, так, по старчески ноги болят, да спина. Вчера позвонила Элза.
– Здравствуй родная! Как ты? Я звоню, чтобы сказать тебе… Мила умерла… – сказала она.
– Господи, прими её душу в райские сады… – только и нашла я, что ответить, ведь несколько месяцев назад она похоронила мужа.
У Элзы муж умер ещё раньше. Люди рождаются, живут, кто-то долго, кто-то нет, это ведомо лишь Всевышнему. Про Свету ничего не было слышно и Элза тоже о ней ничего не знала.
– Жива ли она? – как-то подумала я.
Только ведь Света и не была мне близкой подругой, как Элза и Мила, она уехала ещё в молодости и я её больше и не видела. Таня…Танечка…она пару раз приезжала к нам в гости, говорила, что Наташа вышла замуж и уехала жить в Москву. Но однажды я позвонила ей домой, незнакомый голос ответил мне, что Тани больше нет, её похоронили соседи, дочь приехала уже после похорон. Ничего не ответив, я бросила трубку.
– Слава Аллаху, что мои дети рядом и меня не похоронят чужие люди, но решила поговорить с сыном и однажды, попросила сесть рядом со мной.
– Сынок, родной мой! Послушай меня внимательно…все мы смертны, а я и так долгую жизнь прожила. Если вдруг со мной что-то случится, я у нас в кишлаке себе место оставила. Возле твоих дедушки и бабушки, возле твоего папы. Запомни сынок, там и памятник есть, тебе останется только надпись написать, это моё завещание тебе, – сказала я сыну тогда.
После моих слов Бахтиёр молча смотрел себе под ноги и не нашёл, что мне ответить. Лишь взял мои руки в свои и поцеловал их. Я поняла, он сделает всё, как я прошу. Не знаю, за что меня миловал Всевышний, но мне девяносто лет, двухтысячный год. Часто, лёжа на своей кровати, я вспоминаю всю свою жизнь. Значимые события проходят перед глазами так ясно, что я часто  разговариваю с теми, кто уже давно на небесах.

Прочитав последнее предложение рукописи, которую я нашла в библиотеке, в которой работаю много лет, я закрыла тетрадь и задумалась.
– Целая жизнь, в одной тетради! И какая жизнь! – с умилением подумала я со слезами на глазах.

 

КОНЕЦ