1.
Тошка очень удивилась, когда в дверь позвонили. Муж и гости должны были прийти не раньше, чем через час.
На лестничной клетке стоял Печорин. Небритый, в потрепанным синем замшевым пиджаке.
Тошка сделала серьезно-безличное лицо и сказала, глядя на закрытые двери лифта:
— Сказал же, что не придешь. Мы перенесли проводы на полдевятого.
— И где твое гостеприимство, — Печорин протиснулся мимо женщины в квартиру. – Вопрос риторический, можешь не отвечать. Володя дома?
— Неа, — Тошка вошла вслед за ним, закрыла дверь. Она сложила руки на груди, и платье собралось некрасивыми складками. – Он сейчас на работе, а потом ему еще надо к маме, вещи оставить.
— Жалко, — отозвался Печорин и пошел на кухню.
— Через час-полтора Мерзляковы придут.
— Чем можно закусить? – Печорин направился прямиком к холодильнику.
— Салаты не трогай, они для гостей.
Печорин обернулся и с любопытством посмотрел на раздраженную Тошку.
Худая, с острыми коленками и локтями, она была одета в красное, громко шуршащее платье с легким блеском и бантиком на плече.
— Дурацкое платье, не идет тебе.
— Себя-то видел, — Тошка разозлилась и забыла про невозмутимое выражение лица. – Алкоголик старый!
Печорин усмехнулся.
— А салаты я все равно бы есть не стал. Не доверяю твоим кулинарным способностям, дорогая Белкина.
— Я уже третий год не Белкина.
— Ну и что, рада этому? – любознательно спросил Печорин, выуживая из недр холодильника докторскую колбасу и бутылку водки.
— Рада, — Тошка села на табуретку возле окна и разгладила юбку на коленях вспотевшими ладонями. – Вот в Москву завтра едем… новый этап в жизни. Володе даже квартиру по работе дают, две комнаты возле метро Красные ворота. Ты бы знал, как все эти змеи в бухгалтерии обзавидовались.
— Тебе с соком или без?
— Давай с соком. А у тебя как дела? Работаешь?
Печорин поставил стол тарелку с розовыми ломтями докторской.
— А- а! Так, халтуры беру иногда.
— Ты где, кстати, сейчас живешь?
— В отеле. «Советский» который. Завтра вечером в Финляндию, а оттуда куда-нибудь в Европу двину. Давай за встречу.
Они чокаются, отпивают, их лица немного кривятся.
— Эх, надоело пить. Противно. Свободы хочу, пить не хочу уже. Но свободы не дают, а алкоголь вон, реками, — Печорин дотронулся до бутылки водки так осторожно, будто она была живой.
— Да куда тебе больше свободы-то? У тебя есть вообще постоянное место жительства? Или до сих пор все так же, перекати-полем живешь? – Тошка раскраснелась, немножко расслабилась и положила руки на стол.
— А зачем жить на одном месте? Мне и так неплохо. К чему-то привязываться? Нафиг надо.
— Ну как. Дом, семья, дети… Ну как все обычные люди живут.
Печорин скривился, немного помолчал.
— Эту логику я понимаю, конечно. Ты, например, молодец, правильно поступила. С одной стороны — отсутствие перспектив, жилья и денег, с другой – упрямый паренёк, протерший не одну пару штанов в офисе, машина, теперь вот переезд в Москву. Нет, ты серьезно молодец, продуманная баба.
Тошка, до этого вертевшая полупустой стакан в руках, слишком резко поставила его на стол, и он печально звякнул.
— Вот любишь ты… — женщина задумалась, пытаясь подобрать слово. – Софистику разводить на пустом месте. Не было такого выбора. Не-бы-ло. Максимум, что было: человек, который меня любил и человек, которому было плевать. И все. Не хочу больше на эту тему говорить.
Печорин улыбнулся, но ничего не ответил.
— Пойду, Володе позвоню, — Тошка встает и уходит в спальню.
2.
— Он к маме едет. Мне приказано тебя развлекать хотя бы до прихода Мерзляковых.
— Как это мило, — замечает Печорин. – Что, стихи будешь читать или песни петь?
— Он ничего не знает, поэтому такой… милый, — решительно поясняет Тошка. – Он так хорошо к тебе относится, даже странно.
— Да что там знать-то, — Печорин смотрит на Тошку исподлобья, и та невольно замечает, как он постарел за то время, что она его не видела. – Все, что было, было до вашего с ним знакомства даже. И до моего с ним знакомства. Не считается.
— Да. Не считается, — повторяет Тошка.
— И вообще. Расскажи, если тебе легче станет, — Печорин зачем-то берет женщину за руку. – Но я бы не стал этого делать.
Ладони у нее некрасивые, красные, в мелких царапинах – она уже несколько дней собирала вещи в коробки для переезда, стирала и мыла посуду.
— Не хочу… вы так хорошо общаетесь, — беспомощно отвечает Тошка. – Это все испортит. Зачем, если все равно не считается?
Ей нужно высвободить руку, но что-то внутри сильнее, и это что-то радуется любому прикосновению Печорина. Тошка злится, ругает себя, но руки не забирает. Не может отчего-то забрать.
Звонок. И вместе с ним будто спадает какая-то пелена.
— О, Мерзляковы, — Тошка встает и, излишне торопясь, идет открывать.
В прихожей – голоса, шаги, смех.
Печорин доливает в свой коктейль водки.
Гости входят на кухню.
— Вот это да! Такие люди и без охраны! – толстый, всегда веселый Ванька Мерзляков жмет руку Печорина и садится напротив него, на бывшее место Тошки.
В кухне сразу становится тесно.
Жена Мерлякова, Маша — женщина с крашеными волосами, большой грудью и яркими губами. С ней всегда шумно и беспокойно.
С Печориным она поздоровалась очень сухо, Тошка даже удивилась.
— Тонечка, дорогая, мы тут тортик принесли. Я поставлю его вот сюда. Посмотри, какие на нем розочки красивые! Мы его подбирали под ваши с Володенькой обои.
Тошка мысленно понадеялась, что мерзкие кремовые розочки имеют мало общего с их обоями.
— Садитесь! Я тут салаты приготовила. Вот оливье, а это мимоза. Вань, локоть подвинь, я поставлю. Володя пока не вернулся, но я его с минуты на минуту жду.
— Что же он, дурачок, такую красивую жену так надолго оставляет? — будто бы с намеком сказала Мерзлякова.
Тошка только немного виновато улыбнулась и ушла в спальню звонить мужу.
3.
— Странно, не подходит к телефону.
Тошка вернулась на кухню.
Мужчины увлечённо обсуждали футбол, а Машка угрюмо молчала и постукивала длинными накладными ногтями по краю салатницы с «Мимозой».
— Ну, Маш, рассказывай, что у тебя нового, – Тошка села за стол и положила себе немного салата.
— Да по-старому, тоска одна. Эх, Тонечка, я вот думаю, какая же ты счастливая… Вот теперь в Москву переедешь, а я тут одна останусь, в этой мусорке. Повезло тебе с Володенькой. Я вот своего пилю-пилю, — тут Мерзлякова покосилась на мужа. – Но какой от него толк? Пять лет работает в одном и том же месте, с нищенской зарплатой.
— Там коллектив хороший! – возражает Ваня, немного обиженно.
— Вот, слышишь, коллектив у него! А зимние сапоги мне что, тоже коллектив купит? – привычно начала ссориться Машка.
Печорин внимательно слушает, но молчит.
— Тонь, ну ты хоть скажи, что важнее: зарплата или психологическая атмосфера? – спрашивает у женщины Ваня.
Тошка страдает, не зная, что ответить.
— Смотря на каком этапе жизни. Но слишком уж мучать себя не стоит. Если ситуация не критическая.
— Вот, а у нас тут уже, дорогая моя Тонечка, как раз критическая ситуация! – заявляет Мерзлякова.
— Маш, ну подожди. Деньги же не главное, — прерывает ее Тошка, которой жалко Ваню.
— А что главное тогда? – с интересом спрашивает Печорин.
Тошка кидает в его сторону раздражённый взгляд.
— Не знаю. Самое неприятное, что не знаю. Просто хожу, слушаю, что другие говорят, и повторяю. Нет у меня своего мнения, и не знаю, где люди его берут.
Тошка замолкает, и чувствует, что сказала что-то лишнее. Еще бы парочка тостов, и эта ее фраза зашла бы на ура.
Но сейчас все молчат.
— Тонечка, ты, наверное, устала с этим переездом… отрежь себе тортика, покушай, — нашлась, наконец, Машка.
Звонит Тошкин мобильник. Женщина хватается за него, как за спасательный круг, но на дисплее – номер свекрови. Она хочет узнать, где Володя и почему он до сих пор к ней не заехал.
Володя все еще не подходит к телефону. Тошка пишет мужу эсемеску.
Неожиданно Тошке становится тоскливо.
Ей не хочется разговаривать, не хочется садиться за стол и угощать всех салатом, терпеть понимающие взгляды Машки. И куда Володя пропал?
Тошка боком протиснулась мимо Ваньки и достала из ящика пачку сигарет с зажигалкой.
Потом протиснулась обратно и прошла на балкон.
Солнце садилось, последние лучи отражались от окон многоэтажки по соседству.
Тошка курила и смотрела на дорогу, по которой должен был вернуться муж. Эх, Володя, где же ты?
Дверь тревожно заскрипела, и на балкон к Тошке пришел Печорин.
Места было совсем немного, и женщине некуда было отступать.
Она молча протянула Печорину сигареты, тот взял одну, нашел зажигалку и закурил.
Тошка боялась этого молчания. Она боялась пошевелиться, выдать себя случайным движением. Боялась повернуться и наткнуться на взгляд Печорина.
На кухне что-то громко обсуждали Мерзляковы, и кажется, ругались.
Ей хотелось, чтобы гости ворвались на балкон, чтобы зазвонил телефон, чтобы, на худой конец, начался пожар в доме. Все что угодно, но чтобы они больше не стояли бы вот так вдвоем, молча.
И почему она не смогла потушить сигарету и вернуться на кухню?
— Я не хочу в Москву, — неожиданно для себя заявляет Тошка.
Печорин не отвечает.
— Мне все больше кажется, что я делаю совсем не то, что я сама хочу. Училась на бухгалтера только из-за мамы. Она мне все уши прожужжала, что это хорошая профессия..Хоть я в гробу и эту учебу видала, и работу. Ну ничего, перетерпела в бухгалтерии вон сколько лет уже. Не расстраивать же маму, она меня одна воспитывала. Самое обидное, что я ничего сама для себя не хотела, не знала даже, кем хочу стать. Потом замуж вышла, потому что всем девушкам нужно замуж выйти и суп варить, а не неизвестно где ночами шляться. Теперь вот в Москву переезжаю, потому что нельзя упускать такой шанс. Как же тошно-то. Я уже ничего, совсем ничего уже не хочу. Постоянно кого-то из себя изображаю, а все желания… в жопу все желания, нет для них места.
— Ты помнишь, как мы ели апельсины?
Тошка чуть-чуть вздрагивает, но не поворачивается, продолжает смотреть на дорогу.
— Помню, — едва слышно отзывается она, но Печорин заглядывает ей через плечо и угадывает ее ответ по движению губ.
— Знал бы я тогда, что буду стоять через шесть лет с тобой на балконе, и мы тобой будем совершенно чужими людьми. Едва знакомыми. Я сейчас подумал и понял, что ничего про тебя не знаю. Знаю только, что жила в этом городе одна девушка, которая была очень похожа на тебя. Но у нее не было синтетического красного платья и мужа, она не красила глаза безвкусными голубыми тенями, а ее мама требовала, чтобы в одиннадцать была дома…Однажды мы поспорили, что съедим по килограмму апельсинов. Ели прямо в кровати, давились, апельсины попались противные, кислые. Потом аллергия началась…
— Пять лет прошло, а не шесть. Зачем ты мне все это рассказываешь? – Тошка не выдерживает, поворачивается, и теперь они стоят совсем близко, лицом друг другу.
— Мне кажется, ты забыла про эту девушку. Или – что ее никогда не существовало.
— А даже есть и не существовало, что с того? Удивительно, что ты про нее помнишь.
Тошка внимательно смотрит на Печорина, ей хочется понять, шутит он или нет. Она уверена: еще минута-две, он не выдержит, засмеется и уйдет на кухню.
А Печорин зачем-то ищет в Тошке ту девушку, которой она была пять лет назад. И смотрит на нее серьезно, изучающе.
— Белкина, поехали со мной.
— Что? – Тоня удивилась настолько, что не поверила своим ушам. Лицо у нее стало совсем детским и немного глупым.
— Просто уедем. Куда ты захочешь, не в Москву. Вдвоем, — Печорин находит ее ладонь и сжимает своими горячими твердыми пальцами. — У нас же столько времени еще есть. У тебя даже вещи уже собраны. Надо только Володе сказать… я так скучал без тебя.
Тоня стоит и не двигается, вся ее решимость куда-то делась, она будто превратилась в фигурку из папье-маше и не может теперь ни пошевелиться, ни ответить. Ничего не может, только стоит и часто моргает от того, что в глазах щиплет.
Она чувствует пальцы Печорина на своем плече. Они впиваются в нее, как железные скобки из дырокола, прошивают насквозь, и теперь ее никуда не деться.
Он тянет ее к себе, а она и не сопротивляется. Немного ругает себя за это, но не сопротивляется.
А потом и вовсе – обнимает Печорина своими тонкими руками за шею, чуть-чуть встает на цыпочки…Губы у него тоже твердые, грубые, горячие.
Потом Тошка захотела отстраниться, упирается ладонью Печорину в грудь, но он схватил ее и уже не пускает.
Слышатся шаги, скрипит дверь балкона.
Тошки чуть растрепались волосы и покраснели щеки, Печорин облизывает губы.
Они стоят напротив друг друга.
К ним заглядывает всепонимающая Мерзлякова, протягивает Тошке сотовый.
— Тебя, дорогая.
Тошка прислоняет телефон к уху, и долго-долго не может понять, что от нее хочет эта женщина с незнакомым голосом.
— Да, теперь я вас поняла. Что взять с собой? Да, я еду.
Тошка нажимает на отбой и с минуту молча смотрит на экран телефона.
— Двадцать три сорок девять.
— Ты о чем? – переспрашивает Печорин.
— Сейчас двадцать три сорок девять. Володя попал в аварию, когда ехал к своей маме. Надо в больницу. Я сейчас вызову такси себе.
— Господи, какой же ужас, Тонечка! Какой ужас! А что с Володечкой, переломчик или сотрясение? – с готовностью закудахтала Мерзлякова.
Тошка только махнула рукой в ответ. Она боялась, что, если откроет рот и скажет хотя бы одно слово, то не выдержит и разрыдается.
4.
Минут через десять Тошка стояла на улице, а рядом с ней – Печорин.
Он протянул было к ней руку, но женщина отстранилась, а потом даже отошла в сторону.
— Эх, ладно, — Печорин положил руки в карманы. – Давай, до встречи!
Тошка смотрит на него и будто не узнает или не понимает его слов.
— Прощай, — отвечает она через силу.
Печорин слегка пожимает плечами
— Если что… я всерьез тебе предлагал.
Он еще немного ждет и уходит.
Тошка очень хочется его догнать, обнять сзади, прижаться лбом к его потертому темно-синему пиджаку. Хочется попросить, чтобы он спас ее от работы бухгалтером, от коробок с вещами, от страха увидеть Володю в больнице. Ей хочется помолодеть и вновь стать той девушкой с апельсинами.
Но все-таки Тошка отворачивается, находит в кармане уже мятую пачку сигарет.
Закуривает и смотрит на дорогу, по которой должен был приехать Володя.
Но теперь она ждет только такси.