Венецианский лабиринт

 

 

                                                  Если вам скучно – путешествуйте.

                                                              Если вы мало знаете – больше читайте…

                                                                                                                   Тони УИЛСОН

 

 

Странствующие люди, как известно, делятся на две категории: туристов и авантюристов. И отличить туриста от авантюриста может даже слепой.

Туристы – существа нелюбознательные, поэтому они и довольствуются тем, что им рассказывает и на что указывает анемичный гид, уставший от бестолковых ротозеев, которых гораздо больше волнует меркантильный вопрос «Сколько стоит экскурсия?», чем то, что же им покажут и о чем расскажут. История, архитектура и местные обычаи занимают туристов в самую последнюю очередь. А вот авантюристы (дословно переводится, как «искатель приключений») – это люди другого склада ума. Они замечают такие мелочи, на которые почему-то не обращают ни малейшего внимания даже самые искушенные гиды и местные жители. Подчас авантюристы знают о достопримечательностях в разы больше аборигенов. Вполне возможно именно поэтому коренное население с глубоким уважением относится к авантюристам и презирает (ну, или скажем корректнее – недолюбливает) туристов.

Туристы вполглаза видят только то, что им показывают, навострив свой «прицел» в основном на недорогие бутики с большими яркими объявлениями на витринах: «Распродажа» или «Сезонные скидки». Тогда как авантюристы сами выбирают – где и что конкретно они хотят досконально изучить. Они, как губка, впитывают в себя энергетику вековых зданий, монументов и реликвий. Авантюристы сродни мистикам-алхимикам, совершающим таинственный спиритический ритуал.

Туристы постоянно куда-то торопятся, бегут, на ходу суетливо поедая подгоревшую пиццу, раздувающие животы гамбургеры или безвкусные хот-доги, запивая все это неприлично-отрыгивающейся колой или грошовым разбавленным пивом. И поглядите на авантюристов – они никуда не спешат, они полноправные хозяева своего времени и своих желудков! Эти господа размеренно трапезничают в полюбившихся им ресторанчиках, растягивая удовольствие от впечатлений и заказанных ими блюд и напитков. Авантюристы ненавязчиво беседуют с услужливыми официантами и метрдотелем о национальной кухне и особенностях местного колорита, о традиционных праздниках и обрядах, о фольклоре и преданиях, о последнем урожае и сезонных ценах на продовольствие… Да мало ли найдется тем для познавательной беседы – ведь авантюристы интересуются буквально всем, изучая предмет любого разговора до мельчайших подробностей!..

Особо следует отметить, что авантюристы всегда стараются беседовать на языке той страны, по которой они путешествуют. А туристы общаются со всеми исключительно на своем языке (иногда с примесью чудовищно-ломанного английского) и очень возмущаются, что их не понимают.

Праздные туристы фотографируются на фоне всех без разбора монументов, чтобы вернувшись домой, невежественно перепутать и города, и памятники. А педантичные авантюристы навсегда запоминают и влюбляются во всё то, что их окружает. Они безошибочно назовут вам имена архитекторов, скульпторов, художников и с таким интересом расскажут о перипетиях того или иного времени, будто сами являлись очевидцами или даже участниками тех великих исторических событий.

Туристы не помнят ничего. Авантюристы помнят даже то, чего не было.

Отдельно (будто «между строк») необходимо сказать, что туристы скупятся и экономят буквально на всем, подсчитывая каждую потраченную монету. Но (парадокс!) на круг их вояж частенько обходится гораздо дороже, чем путешествия авантюристов, которые вроде бы не мелочатся в ресторанах и щедры на чаевые, но зато они не переплачивают втридорога за предоставляемые турагентствами (с безбожной накруткой!) гостиницы, завтраки и бесполезные мимолетные экскурсии.

Туристы кучкуются, сбиваются в неразумные, без умолку и толку галдящие стайки. Авантюристы путешествуют в гордом одиночестве, будто царственные особы, желающие оставаться incognito.

Одним словом, туристы мучаются, а авантюристы наслаждаются!..

Случалось, что некоторые туристы, пообтесавшись за рубежами своей родины, превращались в авантюристов. Но настоящий авантюрист никогда (!) не примкнет к стану туристов.

 

…Впрочем, есть и другая когорта путешествующих (если их можно так назвать), но об этом чуть позже.

 

***

 

Алексей Николаевич Фомин любил три города: Венецию, Рим и Париж. Когда-то среди любимых городов был еще и город его детства – Санкт-Петербург (сокращенно – Питер) или, как он тогда назывался, Ленинград. Но во времена горбачевской «перестройки» Алексей Николаевич перебрался работать сначала в Москву, а после и вовсе уехал из России. Однако заграницей Питер часто вспоминался ему со щемящей сердце ностальгией. Фомин скучал по Санкт-Петербургу, как ребенок скучает по нежной матери.

 

Три года тому назад он по делам прилетел в родной город и… не узнал его. Это был уже не тот Питер, который Алексей Николаевич так любил, который так часто снился ему. Город стал холодным, расчетливым и чужим. Внешне, казалось бы, всё по-прежнему: те же проспекты, мосты, храмы, каналы, то же низкое тяжелое небо над головой, та же сырость свинцовых туманов… Но (и это Алексей Николаевич понял сразу!) до чрезвычайности изменились люди!.. Питерцы, в основной своей массе, превратились в серых и скучных приземистых провинциальных обывателей. Ушла в небытие знаменитая и неподражаемая питерская энергетика, где некогда царил дух культуры, вольнодумства, диссидентства, свободы, революционных идей преобразования мира и человечества… Современная питерская молодежь больше не стремилась постигать науки и искусства, им по душе – мир доходного бизнеса и вульгарных развлечений. А более взрослое поколение (ровесники Фомина) задушило в себе поэтичную химеру собственных талантов и исключительности, и свыклось с примитивной соломоновой догмой о «суете сует». Алексей Николаевич встречался с друзьями юности и неприятно удивлялся – как же они все безнадежно постарели?!

 

Еще не так давно на чьей-нибудь квартире они, набившись в маленькой комнатке, как сельди в бочке, затаив дыхание, слушали Doors, Pink Floyd, Led Zeppelin, ELP, Deep Purple, Genesis, Nirvana или Sting. Из отечественной музыки предпочитали психоделические пьесы Сергея Курехина, философские притчи Андрея Мисина, бунтарские баллады Игоря Талькова, экстремистские пророчества Юрия Шевчука, буйные откровения Александра Башлачева, да еще некоторые песни ЧИЖа… (Виктор Цой не в счет – это Бог!)

В те времена они дружной компанией ходили на шокирующие выставки бородачей авангардистов и абстракционистов, вышедших из подполья, но по-прежнему провозглашающих себя оппозиционерами официальной живописи. А после выставок вместе с художниками пили дешевое вино и пиво, потом ехали в чью-нибудь мастерскую, где снова пили, курили до одури «травку» и восхищались творчеством Шагала, Пикассо, Дали, Малевича, Модильяни, Поллока, чьи полотна все они, включая бородачей, знали исключительно по репродукциям. Расходились уже под утро, когда сводили мосты…

Передавая из рук в руки, они зачитывали до дыр книги Рабле, Свифта, Гурджиева, Ошо, Хемингуэя, Ремарка, Галича, Аксенова, Довлатова, Шаламова…

На первобытных VHS смотрели шедевры Феллини, Антониони, Бергмана, Кубрика, Коппола, Тарковского, Алана Паркера (из фильма «The Wall» они знали каждый кадр!)…

Частенько ездили в Москву, где всеми правдами и неправдами доставали контрамарки на спектакли Ленкома «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты», «Юнона и Авось» или «Поминальная молитва»…

Это они – молодые, дерзкие, бесстрашные в суждениях – будучи уже студентами (Фомин тогда учился на историческом факультете ЛГУ) часами напролет спорили до хрипоты об утопических идеях Томаса Мора и Шарля Фурье, о политической философии Томаса Гоббса, о масонском заговоре «декабристов», об анархических доктринах Прудона и Бакунина, зародивших и расплодивших по всему миру «бесов»-террористов, ну и, конечно же, о злосчастном «призраке коммунизма», который неизвестно зачем столько десятилетий бродил по Европе, а поселился, как назло, в забытой Богом России…

 

Но все это осталось в прошлом!..

Фомин недоумевал: «Что же случилось с питерцами сейчас?..» Друзья его юности, будто тараканы, забились по своим узким душным щелям. С каждым годом они все реже и реже собирались вместе: пили мало («Завтра – на работу…»), разговаривали тихо («Дети спят, и соседи опять ругаться будут…»), ни о чем уже не спорили, и едва-едва темнело, хозяева всем своим видом показывали, что «Уже поздно! Пора бы и честь знать!..» Тогда они, сладко зевая, расходились – «В гостях хорошо, а дома лучше!..»

Это словно о них написал Розенбаум:

Уже прошло полжизни после свадеб,

Уже не мчимся в гости, на ночь глядя…

Где прежний высокий полет их авангардной мысли? Где передовая мировоззренческая философия? Куда делись горячие дискуссии о театре, музыке, кино и живописи?.. Почему же на смену всему этому пришли затхлый семейный уют, мещанское накопительство, заплесневелые разговоры о дороговизне цен, заунывное обсуждение телевизионных новостей и пустопорожнее общение через социальные сети интернета?..

Мда, злую шутку сыграло время – остудило пылающие страстью сердца, а из буйных голов выветрило дерзновенные фантазии!..

 

Алексей Николаевич уезжал из Питера, словно бежал из прокаженного и обреченного на забвение города. Фомина захлестнули противоречивые чувства! – было и обидно, и совестно, и жалко, и больно…

За что обидно?..

За то, что жизнь Питера и его жизнь больше никак не соприкасаются!..

Отчего совестно?..

От того, что революция души и эволюция сознания, которыми так бредили они в юности, на поверку оказались пустой болтовней!..

Чего жалко?..

Жалко, что (прав Зенон!) нельзя войти в одну реку дважды!..

Почему обидно?..

Потому, что он – Фомин – не в силах разбудить этих провинциалов, спящих многолетним и глубоким летаргическим сном обывательщины!.. Да и если они проснутся и посмотрят вокруг и внутрь себя, то попросту сойдут с ума от собственной никчемности!..

В голове, как заезжая пластинка, крутились стихи Геннадия Шпаликова:

 

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

 

Даже если пепелища

Выглядят вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне.

 

Путешествие в обратно

Я бы запретил.

Я прошу тебя, как брата,

Душу не мути…

 

По несчастью или к счастью,

Истина проста –

Никогда не возвращайся

В прежние места.

 

…Странное дело, но в Москву Фомин приезжал много раз и – без проблем! – ничто не трогало его, не возмущало, не коробило, хотя за эти годы столица тоже изменилась (и внешне, и энергетически) до неузнаваемости. Впрочем, Москву он никогда не любил. Москва не была родной. Москва не снилась…

 

Так и случилось, что из любимых городов остались только Венеция, Рим и Париж. Здесь он работал и отдыхал. Здесь ничто не смущало Алексея Николаевича. Вот только заслышав в Европе русскую речь, Фомин всякий раз неприятно съеживался и старался не смотреть в сторону говоривших. Как правило, если говорили на русском, то говорили громко, словно их не слышат, и обязательно через слово матерились. Почему-то всем кажется, что в Италии или Франции (да и вообще зарубежом) площадная брань уместна и никому не понятна. Особенно громогласно русские говорили и матерились, разговаривая по мобильникам. Так, точно были уверены, что докричаться до России-матушки можно только «по матушке»…

Это особое племя – ни туристы, ни авантюристы, а кочующее русское быдло во всей своей неприглядной красе.

И уж поскольку Алексей Николаевич Фомин был историком по своему образованию, а за последние десять лет превратился в авторитетного писателя, то беспардонный жаргон резал не столько его слух, сколько душу…

Книги Фомина переведены на двенадцать языков. По его романам снимают фильмы с участием европейских и голливудских Звезд. Его пьесы ставят в лучших театрах мира. Но… сегодня ему очень стыдно признаваться, что он русский и пишет свои творения на «великом и могучем».

 

Конечно же, Алексей Николаевич встречал в Европе и других русских туристов и авантюристов, которые вели себя интеллигентно, с достоинством. И он понимал, что таких гораздо больше, чем распоясавшихся вандалов. Но запоминались именно матерящиеся варвары. Запоминались и растаптывали память о Родине. Отныне не хотелось возвращаться ни в Питер, ни в Россию вообще…

И теперь со всеми российскими книгоиздателями и киношниками, заинтересовавшимися его романами и пьесами, Фомин предпочитал встречаться или в Италии, или во Франции, отказываясь лететь на Родину под разными выдуманными предлогами.

 

***

 

В Венецию Алексей Николаевич ехал, как на долгожданное свидание с невестой. Венеция всегда пьянила его сознание своей особенной красотой, которой нельзя налюбоваться и в этом городе он всякий раз открывал для себя что-то новое, интересное, удивительное, чего не замечал ранее, хотя и смотрел, казалось бы, пристально…

Через три дня Фомин должен будет встретиться в Венеции со своим американским другом, Марком Штейном, который обещал привезти хорошие новости из Нью-Йорка в обмен на недельную экскурсию по венецианским каналам, базиликам и… ресторанам.

 

Марк Штейн персонаж особенный. Если хочешь словесно описать типичного шестидесятипятилетнего еврея, то опиши Марка и портрет будет идеально полным: невысокий, близорукий, толстенький, с волосатыми короткими ручками, седыми усиками и лысиной на затылке. Штейн был хитрым и мудрым прохиндеем: для него не существовало закрытых дверей и слово «невозможно» отсутствовало в его лексиконе.

При знакомстве с нужными людьми (а знакомился и дружил он исключительно с нужными!), Марк моментально располагал к себе любого даже самого ярого человеконенавистника или замкнутого одиночку. Штейн обладал сверхъестественным обаянием и прекрасным чувством юмора. Добавьте к портрету неугомонную энергию, неисправимый оптимизм и блестящую эрудицию практически во всех областях от балета до ракеты. К тому же, Марк был просто фантастическим рассказчиком и потрясающим слушателем (согласитесь, что два этих качества весьма редко сочетаются в одном человеке).

Женщины влюблялись в него, как кошки в мартовского породистого кота. Влюблялись не как в мужчину-самца, а как в наиинтереснейшего типа, который и нужный комплимент скажет, и развеселит, и посоветует что-нибудь полезное. Воистину, для женщин Штейн был вроде бесплатного психолога. И если какая-нибудь светская дама говорила другой: «Мне это сам Марк посоветовал!..», то это звучало, как некий безусловный вердикт компетентности…

Что же касается мужчин, то всякий кто имел с ним дело, уже не мог без него обойтись, потому что Марк Штейн решал любые вопросы (он тоже был нужным деловым человеком). Штейн никогда ни перед кем не заискивал, никому не льстил, но обязательно звонил нужным людям на Рождество или в День рождения (он знал все дни рождения нужных людей!) и очень искренне поздравлял…

И самое главное его качество – Марк умел делать деньги буквально на всем. Причем сам он всегда исполнял (скромную на первый взгляд!) роль посредника за 10%. В деловых кругах его так и прозвали – «Мистер 10%». С его помощью можно продать или купить любое производство, акции любого предприятия, Штейн поможет вам войти в кабинет влиятельного сенатора или попасть на благотворительный ужин, где собираются сильные мира сего, встретиться тет-а-тет с любым банкиром или прийти на аудиенцию к крестному отцу крупнейшего мафиозного клана. Если вам необходима встреча с Папой Римским или Президентом любой страны, то обратитесь к Штейну – он решит этот вопрос.

И так далее и тому подобное.

– Бизнес, – любил повторять Марк, – это проверка на прочность! Ты можешь всю жизнь зарабатывать репутацию, но стоит только один раз показать свою немощность и тебя сожрут с потрохами!..

Всё так! Но иногда Алексею Николаевичу казалось, что Марк Штейн неистово занимается бизнесом, чтобы заглушить в себе катастрофическое чувство одиночества.

 

В 1980-м году в авиакатастрофе над Атлантикой погибли его жена и два сына (семи и пяти лет). Марк очень их любил и от горя чуть не сошел с ума – даже начал заикаться. Он и теперь (в моменты крайнего волнения!) немного «тормозит» и «буксует» на глухих согласных. Но тогда (тридцать лет тому назад) Штейн неимоверным усилием железной воли взял себя в руки.

В годовщину со дня гибели родных, Марк, стоя на коленях пред образом Пресвятой Богородицы, дал зарок, что больше он никогда не женится!..

Как-то в приватной беседе Штейн признался Фомину:

– Самое страшное в жизни – это т… т… терять близких!.. Алекс, я сильный и ничего не боюсь – ни смерти, ни нищеты, ни боли! Боюсь лишь одного – что такое со мною м… может п… повториться!..

Да, Марк был очень сильным!..

 

Впрочем, как у любого сильного духом человека, у Марка Штейна была одна слабость – он любил помогать людям искусства: актерам, режиссерам, писателям, художникам, музыкантам.

Частенько (вопреки всем законам бизнеса) его помощь была абсолютно бескорыстной! – очень многим американским и европейским творцам (в прошлом – прославленным, а ныне – увы, всеми забытым) Марк анонимно оплачивал дорогостоящие лечения, а иногда и похороны…

Ну, а для молодых дарований, кто нуждался не в разовой помощи, а в более серьезном покровительстве и массивном пиаре, Штейн учредил несколько разнопрофильных творческих агентств. Некоторые из ныне известных творцов не скрывают, что своим признанием они (в первую очередь!) обязаны «всемогущему Мистеру 10%», поскольку именно он ввел их в круг богемы, именно он прославил их, пиаря в самых престижных СМИ.

Конечно же, Марк Штейн брал под свой патронаж далеко не всех, а только избранных счастливчиков! Поэтому многие творческие люди мечтали не то что о благоденствии Марка, но хотя бы заявить ему о себе!..

У Алексея Николаевича всё получилось с точностью до наоборот.

 

Когда во Франции готовилась к печати первая зарубежная книга Алекса Фомина (псевдоним Алексея Николаевича с ударением на первом слоге в фамилии) «В 21-00 у отеля LUTETIA. Сегодня и каждый день…» и когда стало известно, что несколько лестных слов об этом произведении написал в рецензии сам Бернар Вербер, то первым кто поздравил Алексея Николаевича, был именно Марк Штейн.

Они не были знакомы. Тогда в Европе никто еще толком ничего и не знал о Фомине, кроме очень узкого круга людей, а Алексей Николаевич, в свою очередь, слыхом не слыхивал ни о каком «всемогущем» Штейне. Но Марк имел особый нюх на сенсации и позвонил. Представился, похвалил, предложил (ненавязчиво!) свои услуги:

– Если понадобится – всегда буду рад помочь!..

Как потом выяснилось, книгу он не читал и вообще только краем уха услышал где-то от одного крупного русского бизнесмена о писателе Алексе Фомине буквально несколько одобрительных фраз. Но то, что в предисловии книгу похвалил Вербер – для Штейна было вполне достаточно, чтобы почувствовать: у этого русского на Западе может получиться очень неплохая карьера.

В интернете Марк собрал скудное (на тот момент) досье на Фомина, навел через нужных людей более подробные справки и прочитал синопсис (то есть – сжатое обозрение) будущего издания.

 

*******

 

Синопсис книги

Алекса ФОМИНА

 

В 21.00 у отеля LUTETIA.

Сегодня и каждый день…

 

 

Тридцатилетний американский скрипач-виртуоз Адам Айзеншпис прилетает на гастроли в Париж и останавливается в отеле LUTETIA. Устроители концерта недоумевают – почему известный музыкант не захотел жить в любом гранд-отеле классом выше. Ведь ему предлагали на выбор элитные «пятизвездники»…

Но Айзеншпис был категоричен:

– Только «LUTETIA»!!! Этот отель – мой Талисман!.. И еще – сделайте так, чтобы ни один журналист не узнал – где я остановился!..

Прихоть Звезды – Закон для приглашающей стороны! И, слава Богу, что это чуть ли не единственный «каприз» музыканта (в остальном он еще более скромен).

 

В этой гостинице Айзеншпис случайно за завтраком знакомится с двадцатилетней красавицей австрийкой Евой, которая ожидает свою подругу Хельгу из Вены.

– Хельга влюблена в этот город и обещала показать мне нечто особенное, но… почему-то задерживается – должна приехать со дня на день… А вы любите Париж?..

Адам несколько загадочно улыбнулся:

– Мой мудрый дед говорил, что Господь создал Париж, чтобы люди увидели настоящую Любовь!.. А мне повезло родиться и вырасти в этом городе Любви!.. Правда сейчас я живу и работаю в Америке…

– Вена – «Город Застывшей Музыки», Париж – «Город Любви»… – несколько скептически произнесла Ева, – Не хочу никого обидеть, но звучит довольно-таки банально и пафосно. У англичан есть хорошая пословица: «Как вы лодку назовете, так она и поплывет!» Кто только придумал это? – «Город Любви»!..

– По одной из легенд Париж назван в честь Париса – прекрасного юноши, сына царя Трои Приама. Однажды греческие Богини – Афина, Гера и Афродита – заспорили меж собой – кто из них красивее!.. И Парис разрешил их спор в пользу Богини Любви и Красоты Афродиты! В благодарность за это Афродита помогла юноше похитить Елену Прекрасную, что, в общем-то, и послужило поводом для Троянской войны…

– Ну, слава Богу, хоть одна война из-за Любви, а не из-за денег и власти!.. – вполне серьезно сказала Ева и, улыбнувшись, спросила, – Адам, загадочность – ваше «alter ego»?

– Что?.. – не понял Айзеншпис.

Девушка пояснила:

– «Alter ego» – это ваше «второе Я»!.. Почему вы так таинственно улыбаетесь, когда говорите о Париже?.. Ваш Город Любви тоже какой-то особенный?..

И Адам охотно (как будто только и ждал этого!) предлагает себя в качестве экскурсовода:

– Если хотите, могу показать вам МОЙ ПАРИЖ!.. Прямо сейчас!!! Ну? – решайтесь!..

От неожиданности Ева даже слегка оторопела:

– А это удобно?.. – у вас, наверное, есть дела поважнее…

– В Париже может быть только одно дело – сам Париж!!! Все остальное – бренная суета сует!.. Тем более что еще с детства я мечтал стать гидом!.. – смеется Айзеншпис и удивляется, – Неужели вы здесь впервые?..

Девушка артистично вздернула бровью:

– О-о, это давнишняя история! С этим городом мы подружились задолго до моего рождения!.. Я была здесь два раза, но, к сожалению, так ничего и не запомнила. А ведь у Парижа столько тайн, которые хочется узнать! Простите, но Любопытство – это мое «alter ego»!.. Поэтому-то я и боюсь, что за время экскурсии измучаю вас своими бесконечными – «что?», «зачем?», «когда?» и «почему?»!.. Так что – у вас есть последний шанс и пара минут на размышление, чтобы отказаться от своего в высшей степени безрассудного предложения!..

– Я своих решений не меняю! – шутливо парирует Айзеншпис, – Итак!.. Труба зовет! Париж ждет нашего дебютного выхода!..

Девушка усмехнулась и приложила ладонь правой руки к груди на уровне сердца:

– Ну, что же?! Тогда… со своей стороны, обязуюсь не отвлекаться на модные бутики! Эта суровая миссия ляжет на выносливые плечи Хельги, когда она приедет!.. О-о, моя подруга – настоящая Королева Шопинга! И я уверена – это и есть то «НЕЧТО ОСОБЕННОЕ», что она собиралась мне показать… А пока что я согласна посмотреть на Париж вашими глазами, месье гид!..

 

Если человек не умеет любить – значит, он не был в Париже!!!

Ах, Париж! Лувр, Нотр-Дам де Пари, Елисейские поля, Монмартр…

Адам фотографирует кокетливую (но отнюдь не вульгарную) Еву на фоне старинных зданий, памятников, мостов и Эйфелевой башни. Он с любовью и в подробностях рассказывает девушке историю города и прославленных парижан…

– Париж – это огромный музей под открытым небом! И чуть ли не единственный город в мире, где органично сочетается, казалось бы, несочетаемое. Судите сами! – Архитектура всех стилей и направлений: готика, ренессанс, классицизм. И ничто не мешает друг другу, наоборот – подчеркивает оригинальность замысла и удачно пополняет общую Гармонию!.. Но для меня Париж – это, прежде всего, Великие Люди! Не императоры, полководцы или революционеры, а люди искусства – скульпторы, художники, актеры, писатели, архитекторы!.. Ведь это именно они создали все то, что мы называем Парижем!..  

– Мне было лет десять, и однажды я шел по этой набережной в расстроенных чувствах. Даже не помню сейчас – по какому случаю у меня не было настроения… да это и неважно!.. И вот ковыляю это я, понурый и несчастный, и ВДРУГ из-за угла (вот отсюда!) выходит и идет навстречу мне Шарль Азнавур! – элегантный аристократ, словно из прошлого века!.. Он прошел мимо меня, а я машинально развернулся, как завороженная сомнамбула, побрел за ним и… Честное слово, я слышал, как Азнавур пел!!! Представьте, что сейчас (вот прямо сейчас!) из-за угла навстречу нам выйдет Шарль Азнавур!.. Он будет неторопливо прогуливаться вдоль набережной, а мы потихонечку пойдем за ним, и может быть, услышим, как Азнавур что-то напевает…

– В Париже я становлюсь до неприличия сентиментальным, и от волнения у меня останавливается сердце, когда осознаю, что по этим мостовым ходили Мопассан, Гюго, Бальзак, Дюма, Ремарк, Золя, Эйфель, Экзюпери, Сара Бернар, Эдит Пиаф, Далида, Жан Габен, Жеррар Филипп… Кто-то из них здесь родился, кто-то приехал из провинции «покорять» Париж, но все они оказались Покоренными Городом Любви!.. И, не сочтите за чудачество, не смейтесь, но я верю, что в Хеллоуин души этих великих людей возвращаются в Париж, общаются меж собою, что-то вспоминают, шутят, смеются!.. Дорого бы я отдал, чтобы подслушать их разговор!..  

– Этот мост очень любит Люк Бессон. Сейчас он задумал снять фильм «Ангел-А» по своему же сценарию. И в этом фильме Париж – один из главных персонажей!.. Бессон говорит, что эта кинокартина будет его Серенадой, признанием в Любви к Городу Любви!..

– А в этом ресторанчике Мишель Легран придумал основную мелодию мюзикла «Шербурские зонтики»!.. Был хмурый осенний вечер, на улице моросил дождь, а Легран в одиночестве сидел вон за тем столиком и смотрел, как на серой и мокрой улице люди прячутся под черные зонты и как капли дождя стучат и слезинками стекают по витражу!.. Так и родилась эта грустная элегия, словно горько-сладкие воспоминания о прошедшей юности, об ушедшей любви… Та, та, та-а, та-та-та, та-та, та-а, та-та… – тихонько напел Адам, – Слышите?.. Каждая нота, будто капля ностальгии! – так плачет душа!..

– Когда Александр Гюстав Эйфель строил эту башню, против него ополчилась вся общественность. На страницах газет началась настоящая травля! Ги де Мопассан писал о башне: «Я бегу от этого уродливого монстра!..» А теперь этот «монстр» – главный символ Парижа и всей Франции!.. Такая вот метаморфоза… Кстати, проект башни и сама идея ее постройки принадлежат не Эйфелю, а двум его ученикам – Эмилю Нугье и Морису Кёхлину. Эйфель лишь немного доработал проект и руководил строительством… Но это не умоляет его заслуг – в Париже он построил много прекрасных зданий и мостов, например, вот этот…

– Сад Тюильри!.. Когда-то здесь стоял великолепный архитектурный ансамбль из дворцов королевской резиденции! Величественные дворцы возводились десятилетиями! Но… во времена Парижской коммуны, буквально за месяц пролетарии разрушили все до основания!.. Увы, ломать – не строить!.. 

– Виктор Гюго, работая над «Notre–Dame de Paris», обрил полголовы, чтобы не было соблазна выходить в город, теряя при этом драгоценное время… А вы знаете, что красавица Эсмиральда – не вымышленный персонаж?.. Такая девушка действительно жила в Париже. Она страстно любила молодого офицера, а ее обожал ревнивый священник. И когда ревнивец понял, что его чувства остаются без ответа – он обвинил Эсмиральду в колдовстве. По приговору священной инквизиции красавицу сожгли на костре!.. Перед казнью ее спросили: «Хочешь ли ты покаяться?..» И девушка ответила: «Единственное мое преступление в том, что я любила и хотела быть любимой!.. Умереть во имя Любви! – Что может быть прекрасней?..» Ее казнили, а ревнивый священник сошел с ума от горя и стыда за содеянное, и повесился!.. Говорят, что и горбун Квазимодо тоже реально существовал, только в другое время. Изначально роман Гюго так и назывался – «Горбун из Нотр-Дам». И писатель «перенес» Квазимодо во времена Эсмиральды, чтобы любовная драма получилась еще более трагичной…

На протяжении всей экскурсии Ева с интересом слушала Адама, иногда вставляя свои вполне уместные, но слегка ироничные реплики.

Например:

– Французы правы: «Салат, шляпку и историю можно сделать из чего угодно!..» Виктор Гюго и Александр Дюма (особенно – «старший»!) лучше других преуспели в искусном жонглировании реальными историческими фактами и художественным вымыслом!.. А правда, что последняя книга Дюма-отца называется «Кулинарная энциклопедия»?.. Ну, вот видите!.. Все его творчество – это уникальный винегрет, удобоваримый и общедоступный!..  

или

– Зачем же снесли Бастилию?.. Сегодня можно было бы обустроить это здание под гостиницу. Представляете? – отдельные камеры со всеми удобствами: телевизор, интернет, кондиционер, сауна, джакузи, и завтрак в камеру подают через окно тюремной двери, обитой кованым железом, и весь гостиничный персонал переодет в жандармов!.. Экзотика! Эксклюзив!.. Да, что ни говори, но в этом отношении англичане гораздо практичнее французов! – ведь лондонский Замок Тауэр тоже изначально был королевской резиденцией, потом стал тюрьмой для избранных, а сегодня – это  музей!..

или

– Удивляюсь, почему в Париже нет памятника Гильотине? Великое изобретение!.. Многие французы потеряли от него голову!.. А знаете, где бы я поставила этот монумент?.. – ни за что не догадаетесь!.. Вообразите: стоит огромная Гильотина прямо перед входом в «MUOLIN ROGUE»!!! – как ненавязчивое напоминание о том, до чего иногда доводит великосветский разврат!..

или

– Средневековые зодчие строили на века, но сегодня они остались бы без работы!.. Увы, эпоха обтекаемой и детализированной Гармонии закончилась еще в XIX веке! Теперь в моде прямоугольные здания и прямоугольное мышление!.. Модерн проповедует эстетику Квадрата! – так проще управлять люмпенами!..

и вполне серьезно констатируя:

– Адам, я вам так признательна! Вы первый из смертных, кто, рассказывая о Париже, не тащит меня к мосту Альма поглазеть на тоннель, где погибла принцесса Диана!.. Несчастная леди Ди! Из ее гибели сделали отвратительное шоу!.. В каком-то смысле, Диана повторила трагичную судьбу Жанны д’Арк! – толпе необходимо сначала публично убить героя, для того чтобы затем канонизировать!.. Впрочем… думаю, что сама принцесса ни о чем не сожалеет! «Умереть во имя Любви! – Что может быть прекрасней?..»

Ева немного помолчала и благодарно подытожила:

– Мне нравится ваш Париж! Между реальной историей и легендами, следует отдавать предпочтение легендам!.. А ваши легенды впечатляют – они похожи на добрую рождественскую сказку, в которую веришь!.. Вы как молодой Санта-Клаус! – так и хочется загадать желание…

 

Вечером, когда они гуляли по городу, Ева увидела театральную афишу о концерте скрипача-виртуоза Адама Айзеншписа с большим симфоническим оркестром и фотографию вдохновленного Адама со скрипкой.

– О-о! Да вы знаменитость! – развеселилась Ева, подтрунивая, – А на вид такой скромный!.. Ну, ну… не обижайтесь!.. Почему же я о вас никогда не слышала? Наверное, потому, что я родилась и живу в Вене, и у меня с детства устойчивый иммунитет к классической музыке!.. Так! Всё!.. Хватит об этом! Мне скучно!..

– Вам скучно?.. – все-таки обиделся Айзеншпис, и горько усмехнулся, – Это поправимо… Скоро приедет Хельга и станет весело…

– Не приедет! – хитро прищурившись, улыбается Ева, – Я солгала ей, что улетела в Австралию! – туда-то она точно за мною не полетит!..  

И она тут же премило нахмурилась:

– А скучно мне потому, что сейчас я голодна и безумно хочу нормандских устриц и белого вина!.. Так что, месье гид – не забывайте кормить свою единственную экскурсантку! Иначе я умру от голода, и вам некому будет рассказывать …

Адам слегка растерялся:

– Да, да! Простите!.. Я сам должен был догадаться. Война – войной, а обед – по расписанию!..

Ева, видя его легкую растерянность, серьезно заявила:

– И давайте договоримся сразу!.. – я девушка современная, поэтому в ресторане за себя всегда плачу сама!

Это «громкое» заявление вывело Айзеншписа из прострации, и он безапелляционно отрезал:

– Зато я не современный! – во всем предпочитаю стиль Ренессанса: и в искусстве, и в поведении!.. И пока что я еще в состоянии оплатить счет в ресторане за себя и за современную девушку рядом с собой. Поэтому – платить буду я или мы никуда не идем!..

 – Договорились! – засмеялась Ева, беря Адама под руку, – Уже пора ужинать, а мы даже не обедали!.. И если платите вы, тогда на десерт я, пожалуй, съем еще и двойную порцию крем-брюле…

Они ужинают в ресторане.

Ева грациозна, прекрасна, непосредственна, мудра и остроумна!

Происходит то, что и должно было произойти: Адам влюбляется в Еву, а Ева влюбляется в Париж. Тем более что за время экскурсии столько было сказано слов о возвышенной Любви, что невозможно не влюбиться!..

 

Они гуляют по набережной Сены и ночному городу…

На углу шумного бульвара на дребезжащей скрипке играет старик и у его ног лежат огромная мохнатая собака и открытый потрепанный футляр. Ева бросила в футляр монету. Они уже прошли несколько шагов мимо, как вдруг Адама осенило. Он чуть не силой усаживает Еву за столик кафе,  подходит к скрипачу и минуту с ним разговаривает. Ева не слышит – о чем они говорят, но видит, как старый скрипач берет у Адама двадцать Евро, отдает ему скрипку и отходит вместе с собакой в сторонку. Адам быстро настраивает скрипку и… бульвар пронзает музыка великого Паганини. В руках Айзеншписа видавшая виды треснутая рассохшаяся скрипка вдруг ожила: она весело пела и звонко смеялась, как беззаботная девушка, она горько рыдала и билась в истерике, как убитая горем вдова, она шумела волнами бушующего моря и куда-то призывно звала: к новым землям, новым открытиям, к новой жизни!..

Мгновенно вокруг Айзеншписа собралась толпа, притихшая от восхитительного исполнения, и Ева уже не видела Адама. Она закрыла глаза и слушала, вдыхала в себя божественную музыку. Через несколько минут девушка посмотрела на Айзеншписа. Он, не переставая играть, прошел сквозь толпу и встал прямо напротив Евы. Последние аккорды посвящались ей и только ей!..

Овации толпы, восторженные крики «Браво!!!» и в потрепанный футляр полетели монеты и купюры…   

Айзеншпис отдает скрипку старику, берет из футляра несколько купюр, покупает и дарит Еве букет роз. Ева счастлива! Они идут по улице и Адам рассказывает:

– Двести лет назад, когда в Европе свирепствовала эпидемия чумы, венский муниципалитет, чтобы хоть как-то отвлечь и развлечь перепуганных горожан, пригласил на гастроли Паганини. Но маэстро запросил такой гонорар, что денег едва хватило только на одно выступление вместо трех задуманных. Газетчики обвиняли музыканта в скупости. Иезуиты называли его «слугой Дьявола». Венский оркестр в знак протеста не вышел ему аккомпанировать, а на скрипке Паганини кто-то подрезал струны, и во время выступления они лопались одна за другой. Но… играя на одной-единственной струне (!), маэстро сотворил фантастический концерт!!! А на следующий день Николо Паганини играл на городском кладбище для нищих. У его ног лежала шляпа, в которую люди бросали мелкие монеты или хлеб, а он, играя, благодарно кивал: «Grazie, signore! Grazie, signora!..» Величайший маэстро Паганини играл на скрипке гениального мастера Гварнери для простолюдинов!..

Он помолчал и нерешительно спросил:

– У вашей подруги – Хельги – тоже устойчивый иммунитет к классической музыке?

– Это у меня иммунитет, а у Хельги классика вместо снотворного!..

Ева, конечно же, шутила, но Айзеншписа разочаровал ее ответ:

– Ну, вот… А я хотел было пригласить вас на завтрашний концерт.

Девушка примирительно улыбнулась и попросила:

– Адам, не надо ничего менять! Вы – гид. Я – ваша экскурсантка. Пусть все остается на своих местах! Когда Санта-Клаус дарит много подарков – это балует детей! Они становятся алчными, капризными и непослушными. Вы и так подарили мне ЦЕЛЫЙ ПАРИЖ!!! – разве этого мало?..

  

Так прошло два увлекательных дня.

Вечером третьего дня, молодые люди сидели в небольшом уютном ресторанчике прямо напротив своей гостиницы и Айзеншпис спросил:

– А вы знаете историю нашего отеля?..

Ева заинтригована, и Адам неторопливо и проникновенно стал рассказывать…

 

LUTETIA, по сути, это первое название Парижа – так называлось поселение древних кельтов, расположившихся здесь еще в III веке до нашей эры.

Отель LUTETIA построили в 1910-м году…

А в 1940-м, когда фашисты захватили Париж, именно в этом отеле располагался Штаб Гестапо!.. Гитлеровцы были эстетами и выбрали для резиденции Гестапо один из лучших отелей Франции.

В подвалах LUTETIA фашисты пытали и насиловали свои жертвы (в основном – евреев), в номерах – велись кровавые допросы, а вечерами в просторном зале ресторана («Там, где мы каждое утро завтракаем!..») играл оркестр, и гестаповцы отдыхали душой и телом после пыток, которые их так утомляли…

Когда Париж был освобожден от фашистов, именно на стенах отеля LUTETIA спасшиеся евреи писали для родных и близких о себе – они сообщали, что живы (!), где и как их можно найти… Все стены были исписаны!..

Один еврей – крупный парижский ювелир, которого в этом отеле жестоко пытали – чудом остался жив. Он написал о себе на стене отеля:

«В 21-00 у отеля LUTETIA. Сегодня и каждый день…» и подписался.

Так его сын, участвовавший в Движении Сопротивления, нашел своего отца…

Через несколько лет сын захотел жениться, и отец устроил свадьбу сына именно в этом отеле! На три дня он полностью выкупил LUTETIA для молодоженов и их гостей…

– Почему именно здесь?.. – спросили журналисты отца-ювелира.

– Я ненавижу фашистов! – ответил мудрый еврей, – Но причём здесь Париж, который я так люблю?!

…Кстати, в 1944-м году фашистский генерал фон Шольтиц – комендант Парижа – получил от Гитлера приказ: «Вывести войска! Париж заминировать и взорвать – стереть с лица земли!!!» Но барон фон Шольтиц отказался выполнять приказ фюрера, и город был спасен…

Кто знает, может быть, генерал фон Шольтиц так же, как и тот еврей-ювелир, любил столицу Франции?.. Кто знает?..

 

Адам окончил свой рассказ и только сейчас заметил, что из глаз Евы сами собой бегут слезы.

– Завтра утром я улетаю… – тихо и грустно сказал Айзеншпис.

– Можно я вас провожу?.. – попросила девушка.

Адам попытался улыбнуться…

 

Аэропорт Charles-de-Cualle.

– Адам, спасибо вам за все!..

Объявляют посадку на рейс «Париж-Вашингтон».

Молодые люди стоят друг напротив друга. Им очень хочется обняться и расцеловаться, но они не решаются.

– Ваш рейс! – печально говорит Ева, – Идите… Вы опоздаете…

– Еще одну минуту!.. Одну минуту… – просит Адам, – Знаете… Я вчера не сказал вам… скажу сейчас: еврей-ювелир – это мой прадед Моисей Айзеншпис, а его сын Иосиф – мой дед. Я рассказал вам историю отеля и моей семьи…

Девушка готова расплакаться, но через силу улыбается:

– Ну что ж, откровенностью – за откровенность! Я тоже должна вам кое в чем признаться!..

Айзеншпис немного удивлен, и Ева полушепотом раскрывает свою «тайну»:

– Дело в том, что… в отличие от выдуманной мною подруги Хельги, я ОБОЖАЮ классическую музыку!..

– То есть – никакой Хельги нет?

– Она существует, но только в моем воображении. И в Париж я приезжала специально, чтобы побывать на вашем выступлении!.. О, это был фантастический концерт!!! Просто Подарок Судьбы!.. А еще судьба наградила меня несколькими чудесными днями экскурсии по Парижу и общения с вами!.. Но… и это еще не вся моя правда…

Девушка замялась, и через короткую паузу решилась – протянула Айзеншпису свою визитную карточку:

– Скоро вы все узнаете… Позвоните мне, если пожелаете… Буду рада услышать ваш голос…

Они пожимают друг другу руки, так и не осмелившись хотя бы на прощание поцеловаться. Ева уходит, не оборачиваясь – она плачет. Адам смотрит ей вслед и, когда Ева исчезает из виду, уходит и он.

 

Уже в самолете Адам достает из кармана ее визитку: «Баронесса Ева фон Шольтиц». Айзеншпис округляет глаза: Ева и генерал фон Шольтиц – родственники!!! Так вот что означали ее слова во время их знакомства: «Мы с Парижем подружились задолго до моего рождения!..»

…Ева приезжает на такси в отель. На рецепшн ее ждет записка: «Ева! Я уверен, что однажды мы снова встретимся. Мы обязательно встретимся! Я буду ждать этой встречи. В 21-00 у отеля LUTETIA. Сегодня и каждый день…» 

 

*******

 

Штейн отметил, что в книге нет ни одной пошлости, нет ни одной, набившей оскомину, постельной сцены, которую любой другой современный автор обязательно вставил бы, а в повести Фомина нет даже невинных поцелуев. Мелодрама в лучших традициях этого жанра. Адам и Ева – как символ забытой библейской непорочности. Характеры героев описаны ярко и полно даже в синопсисе. Много интересных и малоизвестных исторических фактов и уместных легенд. Юмор диалогов чистый, словно утренняя роса на альпийских лугах. И как вывод: когда-то предки Адама и Евы воевали друг против друга, а современные молодые люди перечеркнули предрассудки межнациональной розни и ненависти – их объединяет желание ЛЮБИТЬ…

В общем, Марк понял, что с этим русским парнем надо познакомиться, поэтому и позвонил Фомину.

 

Тот утренний звонок, естественно, был приятной неожиданностью для Алексея Николаевича (любому приятно, когда тебя хвалят). И уже через несколько часов Фомин, сидя в кабинете парижского издателя, между делом поинтересовался:

– Вы случайно не слышали такую фамилию – Штейн?.. Марк Штейн…

– Марк Штейн?! – изумился издатель, прикуривая большую гаванскую сигару, – Вы не знаете – кто такой Марк Мистер 10%?..

И, осекшись, настороженно осведомился:  

– А почему вы спрашиваете?..

– Да-а, видите ли… – несколько смутился Фомин, – Штейн позвонил мне сегодня утром,  поздравил с будущим изданием, поинтересовался – над чем я сейчас работаю…

– Как?! – чуть не поперхнулся дымом сигары издатель, – Вам позвонил Штейн??? О-о-о!.. Если только это не злой розыгрыш ваших завистников, то за вас, месье Фомин, можно порадоваться – считайте, что вы поймали золотую рыбку!.. Ну, или она вас поймала, что, впрочем, одно и то же!.. А что он еще вам сказал?..

– Предложил свои услуги, если понадобится… – совсем уже растерялся Алексей Николаевич от своей неосведомленности и реакции издателя на фамилию «Штейн».

Издатель, всегда сдержанный и несколько напыщенный от важности, вдруг громко расхохотался, отложил сигару, подошел к Фомину и дружески пожал влажную от волнения руку Алексея Николаевича:

– Месье Фомин, запомните этот день – сегодня начинается ваша мировая известность!.. И я рад, что именно в моем издательстве вы печатаете свою первую книгу! Для таких случаев у меня есть превосходный коньяк!.. Сейчас мы с вами это дело отметим!.. Кстати, над чем вы теперь работаете? Может быть, нам пора заключить новый контракт?..

Издатель напророчил – с того дня началось сотрудничество Штейна и Фомина, и очень скоро об Алексе Фомине заговорили, как о новом ярком явлении в современной литературе…

С тех пор прошло уже почти семь лет.

 

***

 

За свою жизнь Марк Штейн объездил полмира, но (удивительное дело!) он никогда не был в Венеции. Поэтому и шутливо требовал от Алексея Николаевича экскурсии взамен хороших новостей. Кстати, о делах они всегда говорили только при личной встрече или (в экстренных случаях) переписывались по электронной почте. Таковы были условия предложенные Марком. Skype Штейн игнорировал, а по поводу телефонных разговоров Марк говорил так:

– Телефон – это средство связи, а не общения!..

Фомин понимал, что Штейн осторожничает, но ему виднее – как и что надо делать. В этом Алексей Николаевич полностью полагался на профессионализм Марка.

 

Штейн и Фомин не виделись почти пять месяцев, и скоро Алексей Николаевич снова обнимет старого друга. А потом они будут с утра до позднего вечера гулять по венецианским лабиринтам, рассказывая друг другу новости. Будут спорить, сорить анекдотами, объедаться (Марк любит вкусно и много поесть) и пить вино. Здорово, черт побери!..

Разница в возрасте нисколько не смущала ни Штейна, ни Фомина. Марку в июне исполняется 66, а Алексей Николаевич недавно справил 39-летие. И хотя Штейн всегда называл Фомина «Мой юный друг», но обоим казалось, что они учились на одних букварях. Поэтому при общении было столько общего, что порой они понимали друг друга даже тогда, когда молчали, о чем-нибудь в унисон размышляя… В общем, ненавязчивая дружба с Марком – это как раз то, что нужно!

Алексей Николаевич переживал «кризис среднего возраста» и стремился к уединению. И чем больше он к этому стремился, тем ярче проявлял себя этот пресловутый психологический «кризис». Плюс ко всему (вернее – жирный «минус»!) за последние несколько лет Фомин слегка располнел и несколько обрюзг. Брюшко, хомячьи щечки и седеющая голова сами за себя говорили, что он ведет малоподвижный образ жизни много размышляющего творческого человека. И, мысленно сравнивая себя с другими сорокалетними мужчинами, пышущими в этом возрасте здоровьем и энергией, Алексей Николаевич чувствовал определенный комплекс мужской неполноценности. Впрочем, это не очень его угнетало (разве что при общении с хорошенькими женщинами). Утешением (читайте: «оправданием») было одно: писателю не нужны накаченные бицепсы и трицепсы. Писателю нужна трезво мыслящая голова, полная новых идей!..

 

Итак!.. Сегодня 12 апреля. Марк прилетает 15-го. Значит, впереди у Алексея Николаевича три дня плодотворной работы. Синопсис нового романа «Путешествие в обратно» уже придуман – надо только сесть и записать. Штейн должен был прочитать философскую пьесу «Спаситель, Злодей, Жертва». Может быть, прочел. А может, и нет. Например, киноповесть «Поцелуи падшего ангела» (о криминальной России) Фомин дал ему еще два года тому назад, но Марк до сего дня не удосужился прочесть ни строчки. Он не любит читать большие произведения («Когда? – дел выше крыши!..»), поэтому с удовольствием «проглатывает» синопсисы. Так что все равно – будет о чем поговорить. Штейн умеет давать необходимые советы и подчас он предлагает такие сюжетные перевертыши, какие не придут на ум ни одному маститому писателю.

 

В венецианском отеле, в котором Фомин постоянно останавливался, он заранее забронировал два уютных номера с видом на Canal Grande. Алексей Николаевич предвкушал, что сейчас он разместится, помоется, переоденется, поужинает в своем любимом рыбном ресторане, и затем всю ночь будет писать. Фомин любил работать по ночам.

Венецианский вокзал Алексей Николаевич считал единственным архитектурным чудовищем, поэтому, выйдя из вагона, поспешил в город. И… вот она Венеция!

– Здравствуй, любимая! – улыбнулся Фомин, – Я вернулся!..

 

***

 

Венеция в апреле (не в пример летним месяцам) немноголюдна и даже слегка провинциальна. Обычно в это время года промозгло и сыро, и с Адриатики дуют холодные ветра, но на этот раз с погодой повезло. На открытой веранде ресторана, где разместился Алексей Николаевич, хоть и веяло прохладой от канала, но уже пригревало весеннее солнце. На будущей неделе дожди не ожидаются, и можно будет показать Марку город во всей красе…

 

Фомин заказал омара с овощами на гриле, бутылку полусухого вина «Black Diablo» и фрукты. Алексей Николаевич, конечно, знал, что морские деликатесы следует запивать белым вином, но он очень любил «Black Diablo» и не мог отказать себе в удовольствии совместить нежное мясо омара с ароматом любимого красного вина. Безусловно, эстеты и доктора-диетологи, вроде Герберта Шелтона, советуют совмещать «приятное с полезным». Но так и хочется спросить того же Шелтона: «Герберт, а почему нельзя объединить «приятное с приятным»? Кто сказал, что «нельзя», когда хочется?..»

Фомин закурил и блаженно откинулся на спинку стула.

– Жизнь прекрасна! – произнес Алексей Николаевич вслух и в эту же секунду вздрогнул – он услышал и увидел, как в ресторан входит шумная ватага русских.

Компания громко разговаривала и смеялась. Три девушки модельной внешности и молодые мужчины, которые тут же отдали приказание метрдотелю составить и сервировать для них столы на веранде, поскольку они много курят. Фомин узнал некоторых из этой разудалой русской компании.

 

Вон тот худой и длинный, как пожарная каланча – это Сергей Гордон, режиссер Мосфильма. Странный типчик этот Гордон – режиссеришка усредненного дарования, но c психологией патологического завистника и насмешника надо всем, что другие считают выдающимся, самобытным, уникальным. Чужой успех он воспринимает, как личное оскорбление, и всегда норовит за глаза охаять кого-то или что-то, найти изъяны. Лицо у Сергея всегда болезненное, желчное. Худые кривые пальцы постоянно что-то перебирают, переставляют, и, подчас казалось, что они живут своей жизнью, отдельной ото всего остального тела.

В России Фомину частенько доводилось встречаться с московскими киношниками, в обществе которых был и Гордон. И ни разу Алексей Николаевич не слышал от этого режиссера ни одного комплимента ни в чей адрес. Зато Гордон (подолгу и с удовольствием творческого онаниста) вещал о собственных планах и завершенных кинопроектах. Девушек он любил… нет, это не то слово, потому что Гордон никого, кроме себя, не любил. Вернее будет сказать так – девушек он предпочитал эффектных, но недалеких умом. А таких манекенных красоток в Москве хоть пруд пруди (со всей России едут покорять столицу!), и поэтому на богемных тусовках Сергей Гордон никогда не показывался дважды с одной и той же пассией…

 

Здесь же его родственник Паша Рост – круглолицый, абсолютно лысый и очень толстый (даже рыхлый) человечек без профессии и увлечений. Может быть потому, что он родился с «золотой удавкой на шее», то есть был сыном преуспевающего московского олигарха. Кстати, два или три года тому назад Гордон выгодно женился на дочке этого самого олигарха – такой же толстой, мордатой и некрасивой, как и ее братец Паша. И теперь жена Гордона безвылазно сидела в элитном коттедже на Рублевке, а Сергей постоянно таскал за собою Пашу, чтобы тот щедро расплачивался в ресторанах и за прочие развлечения.

– Мой пузатый кошелек!.. – так за глаза называл Гордон Пашу.

В блуде Сергей ничуть не стеснялся брата своей жены. Он был уверен, что Паша его не выдаст. И Паша был счастлив мотаться с Гордоном и его киноэкспедициями по странам, городам и весям, а в Москве – по ресторанам, вечеринкам и элитным притонам, потому что на этих тусняках его хоть кто-то замечал. Да и чуть ли не каждый день встречаться со знаменитостями ему тоже очень нравилось. Паша (в отличие от Сергея) никогда ни о ком не говорил худого слова. На гламурных тусняках он клал свои пухлые ладошки на выдающийся далеко вперед животик, причмокивал влажными губами и умиленно глядел на Звезд. Слегка, но постоянно покачивая шарообразной головой китайского болванчика, он тихонечко и вполне искренне восклицал писклявым голоском:

– Ой, как интересно!.. Замечательно!.. Превосходно!..   

Если б на Паше был не дорогой итальянский костюм, а юбка из грубой мешковины, то он походил бы на преданного добрейшего придворного евнуха из азиатских сказок. Наверное, именно поэтому девушки относились к нему, как к подружке…

 

Был в этой компании и кинопродюсер Николай Петрович Серов с прекрасной супругой Мариной Андреевной.

Николай Петрович – крепко сложенный, брутальный 45-тилетний мужчина – больше походит на бандюгана, чем на бизнесмена. Матершинник, позёр и хулиган, но обладает особым даром увлекать скупых инвесторов своими (подчас весьма утопическими) идеями. Было в нем что-то от Есенина, Шукшина, Высоцкого, но отнюдь не в творческом смысле, а в разбитном поведении. Серов, не задумываясь, мог обматерить кого угодно, не взирая на высокие чины и заслуги в области культуры, мог пнуть под зад нерадивого работника на съемочной площадке, мог на гламурной тусовке «дать в дыню», как он выражался, какому-нибудь «зазвездевшему» актеру. Где бы ни появлялся Николай Петрович, в его полупьяном разбойничьем взгляде рекламной строкой светился многообещающий слоган: «Хочешь умереть? – спроси меня КАК!»

Странно, но хулиганские выходки продюсера Серова всегда сходили ему с рук. Впрочем, нет тут ничего странного. Когда-то (с 1986-го по 2003-й годы) отец Николая Петровича был очень влиятельным МВДэшным генералом – дослужился до замминистра. Вот генеральский сынуля и сотрясал безнаказанно богемную элиту матюгами, зуботычинами, да пинками. И даже когда его отец с почетом ушел на пенсию, Серова-младшего все равно побаивались – так сказать, по инерции. Но рядовые киношники, хоть и робея от страха, всё же с удовольствием соглашались работать на проектах Серова, потому что знали – Николай Петрович, конечно, и в ухо может заехать, но в отличие от многих других кинопродюсеров, никогда никого не обижает «рублем»…

 

Супруга Серова – Марина Андреевна – полная ему противоположность: женственна, красива, мудра. Живут они вместе уже почти двадцать лет. Детей им Бог не дал. Как уживаются два этих совершенно разных человека? Что их объединяет?..

Когда рассказываешь о какой-нибудь супружеской паре, так и хочется сказать: «Они дополняют друг друга тем-то и тем-то…» Но такое определение отнюдь не подходит для общего портрета четы Серовых. Скорее всего, Марина Андреевна, как некий противовес, всегда сдерживала своего буйного супруга и не давала ему свалиться на самое дно поведенческого беспредела.

Вот и подумайте – разве «противовес» может быть «дополнением»?..

А еще всезнающие психологи авторитетно заявляют, что «Супруги, прожившие вместе много лет, становятся похожими друг на дружку, как сиамские близнецы!..»  Вполне возможно, что в большинстве случаев, так оно и есть. Но тогда супруги Серовы – ярчайшее исключение из этого правила! Потому что, чем дольше они вместе живут и работают, тем ярче проявляется вульгарный эпатаж Николая Петровича на фоне изящной интеллигентности Марины Андреевны.

Пожалуй, единственное, что их объединяло и до сего дня объединяет – это кино. Впрочем, и здесь они резко отличаются своим подходом к общему делу.

Во время их совместной работы на том или ином кинопроекте режиссер, оператор или кто-то другой из многочисленной съемочной группы никогда не обращаются с вопросами к генеральному продюсеру Николаю Петровичу (его боятся). Все вопросы оперативно решаются только через сопродюсера Марину Андреевну Серову (ее любят).

Все это Фомин знал не понаслышке – по опыту…

 

Шесть лет назад супруги Серовы продюсировали фильм «ГрафЪ ИгнатьевЪ» по одноименному роману Фомина о легендарном русском офицере Алексее Алексеевиче Игнатьеве, который с 1916-го по 1925-й годы был военным атташе России во Франции.

Вкратце фабула романа «ГрафЪ ИгнатьевЪ» такова:

 

*******

 

1950-й год.

Граф Алексей Алексеевич Игнатьев (седой статный аристократ) неторопливо ходит по русскому кладбищу в Париже – Сент-Женевьев де Буа. Иногда он останавливается у надгробий, прижимает ладонь правой руки на уровне сердца и кивком головы поминает тех, кого знал.

У двух каменных плит граф задерживается. На одной выбито: «Большевики, будьте вы прокляты!», а на другой: «Русские, любите Россию, какою бы она не была!..»   

Алексей Алексеевич тяжело вздыхает и вспоминает…

После отречения Николая II от престола и октябрьского переворота 1917-го года на банковском счете графа Игнатьева в Bank France числилась «астрономическая» сумма – 225 миллионов золотом!!! – неплохие деньги, не правда ли?.. Это были деньги Российской Империи, отпущенные на военные заказы и поставки. И когда Империя рухнула, а в России смерчем поднялась смута и вспыхнула братоубийственная бессмысленная Гражданская война – дипломатические отношения между Россией и Францией были прерваны…

Граф Игнатьев, находясь в Париже, легко мог бы присвоить себе эти унаследованные суммы. Тем паче, что Военное ведомство, которым он руководил, прекратило свое существование, и единственным (!) хранителем и распорядителем этих денег был именно он – значимой была только его подпись с «Ъ» на конце – «ИгнатьевЪ»!

Однако Алексей Алексеевич не умел торговать своей совестью, и такие слова, как «Офицерская Честь» и «Патриотизм» были его личным Знаменем. А в лихую годину все человеческие качества, как раз и проверяются на прочность!..

В предместьях Парижа он вел небольшое домашнее хозяйство для скудного пропитания, донашивал костюмы и обувь, но не потратил на себя ни единого гроша, ни франка с банковского счета!..

Многочисленные соотечественники графа Игнатьева (монархисты, анархисты, эсеры, большевики, либералы, простые вынужденные эмигранты…), кто уговорами, а кто и запугиваниями, пытались завладеть этими «золотыми» миллионами. За деньгами началась настоящая охота!..

Игнатьев горько произносит пророческую фразу: «У слова «ПРЕДАН» двоякий смысл!..»

Так и случилось! Граф нажил себе много врагов, от него отреклась мать, отвернулись друзья, ушла жена, но Алексей Алексеевич упрямо твердил одно и тоже: «Это деньги России! Я верну их на Родину, когда там установится настоящая власть, какою бы она не была!..»

И только 1925-м году, после того, как между Францией и Советской Россией были возобновлены дипломатические отношения, граф Алексей Алексеевич Игнатьев передал все деньги большевикам через их полномочного представителя Леонида Борисовича Красина…

И снова 1950-й год. Париж. Кладбище Сент-Женевьев де Буа.

Высокий статный седой аристократ, опираясь на трость, медленно идет к выходу. Перед тем, как повернуть за угол, он оборачивается к нам лицом. Какое-то время смотрит нам прямо в глаза. Затем прикладывает правую руку к груди на уровне сердца и коротко с достоинством кивает.

 

*******

 

Эта история абсолютно реальная! Работая над романом, Фомин долго рылся в военных и политических архивах, но так и не смог найти – куда же ушли те деньги? Ушли и пропали!.. По крайней мере, до России эти 225 миллионов так и не дошли – видимо «осели» на зарубежных счетах горстки властьпридержащих большевиков. А в 1926-м полпред Красин (через год после этой сложной и опасной финансовой аферы) как-то «нечаянно умер» при весьма странных обстоятельствах…

 

Вот именно по этому роману (а затем и сценарию) Фомина шесть лет тому назад Николай Петрович Серов и продюсировал одноименный фильм, а его супруга Марина Андреевна, как всегда, была сопродюсером и, без преувеличения сказать, «Душой» фильма «ГрафЪ ИгнатьевЪ».

В той кинокартине снимались только Звезды (понятно, что российского – постсоветского масштаба). И Серов с придыханием рассказывал Фомину, что однажды на закрытом просмотре в Кремле он демонстрировал эту историческую кинодраму Президенту России Владимиру Путину. После просмотра глава государства (в прошлом – офицер КГБ), как всегда – сдержано и сухо – одобрил:

– Хороший фильм… патриотичный… побольше бы таких… 

Но, увы и ах, на дальнейшую (прокатную) судьбу фильма эта одобрительная реплика Президента никак не повлияла…

Кинокартина действительно получилась красивая, душевная и в финале даже трогательная до слез, но слишком уж ретроклассическая. Поэтому «ГрафЪ ИгнатьевЪ» хоть и завоевал пять различных Призов (в том числе и за сценарий) на международных и отечественных Кинофестивалях, но в широкий прокат так и не вышел – ни одна кинопрокатная компания не взялась «раскручивать» этот фильм. Господам прокатчикам с высокой горы начхать и на российскую историю, и на патриотизм, и даже на мнение Президента – им нужна чистая выгода в виде кинотеатральных сборов… Впрочем, Бог с ними – Он им судья!..

 

С тех пор Николай Петрович продюсировал только те фильмы, которым заранее был гарантирован хоть какой-то коммерческий успех. И теперь Серов, предвидя за своей спиной злорадные издевательства коллег над его убогими «творениями», вперед всех поносил свои фильмы. Но творчество давно уже ушло на задний план – осталась голая коммерция!.. Что поделать? – продюсеру, как и прокатчикам, нужны деньги!..

А кому они не нужны?..

 

***

 

Первым Фомина заметил Николай Серов. Он раскинул руки в стороны и закричал изумленным могучим басом, будто Ноздрев, встретивший Чичикова в трактире:

– Ба!.. Какими судьбами?.. Ляксей Николаич, зацелуй тя монашки в подмышки!.. Сколько лет, сколько зим?..

Николай Петрович, дыша густым перегаром, так крепко обнял Фомина, что в позвоночнике Алексея Николаевича что-то хрустнуло. Серов, как библейский Самсон, обладал необычайной физической силой и не всегда правильно рассчитывал ее.

– А ну, давай к нам за стол! – безапелляционно скомандовал он.

– Но… я… – замялся было Алексей Николаевич.

Однако Николай Петрович, не церемонясь, уже подталкивал Фомина к своей компании, внимательно наблюдавшей за этой сценой.

– Никаких «но»! В кои-то веки встретились!.. А мы здесь с Гордошкой очередной «шедевр» снимаем!.. Это будет не фильм, а кунсткамера изощренного уродства!.. Сценарий – говно Пегаса, режиссер – дурак набитый этим самым дерьмецом, а актеры все до одного бездари. Я их возле Мосфильма подобрал. Они там милостыню просили. В общем, всё, как всегда – Шапито уехал, а я за клоунами присматриваю, чтоб эти насекомые не разбежались!.. Но…

И Серов, словно оправдываясь, перешел на приватный полушепот:

– Деньги на фильму отстегнул один о-очень богатенький Буратино из «Газпрома», только чтобы его шлюху секретутку в главной роли сняли… Так что усё нормалдык!!! – успешно осваиваем бюджет!..

На языке российских киношников словосочетание «осваивать бюджет» означает «как можно больше украсть денег, выделенных инвестором». Не секрет, что на кинопроизводстве все крадут всё. Как еще при этом фильмы умудряются снимать – уму непостижимо!..

– Николай Петрович, почему это у вас «режиссер – дурак»?.. – обиделся Гордон, не повторяя – чем «набитый».

– Кто сказал «дурак»? Я сказал?.. Прости, Сергуня! Ты не дурак… Ты мудила замоскворецкий!.. Исходники, Гордоша, ты сам будешь Пинокио демонстрировать – я в этом позоре не участвую!.. Всё! Стоп!!! О работе – ни полслова!.. Дамы и господа, позвольте вам, недорослям, представить Светоча русской литературы Ляксея Николаича Фомина!..

Фомин легким кивком поприветствовал эту разношерстную публику и с чувством поцеловал руку Марине Андреевне Серовой.

– Марина Андреевна, вы, как всегда, прелестны! – улыбнулся Фомин.

– Спасибо, Алексей Николаевич! Очень рада вас видеть!..

Сели за стол. Компания почему-то несколько притихла, зато Николай Петрович говорил, не умолкая и басовито гогоча:

– А знаешь, как наша фильма называется?.. Эротическая драма «Двое в поле, не считая комбайна»! О, как!.. Джером восстанет из могилы, чтобы всех нас задушить!..

– Что же вы… в Венецию со своим комбайном приехали?.. – спросил Фомин.

Марина Андреевна сдержанно хохотнула, прикрывая лицо ладонью, но Николай Петрович либо не понял иронии, либо сделал вид, что не понял:

– Здесь, брат, мы снимаем куртизанкские фантазии главной героини!.. Гондолы, как фаллический символ!.. – манерно изрек Серов с таинственным интимным придыханием, и тут же издевательски зычно загоготал, видимо представляя себе фаллос в виде гондолы, – Унеси мя ветром в рожь, чтоб не видеть энтих рож!.. О!.. Кстати, о снежной лопате!.. Знаешь, как звучит «Унесенные ветром» в переводе на сербский? «Прохуйяло са вихором»!!! Ага!.. Мне Кустурица рассказал – я полдня кипятком в ботинки писал!.. – чуть ноги не ошпарил! Как тебе, а? – Мало того, что «Прохуйяло», да еще и «са вихором»!.. Так что наш «Комбайн…» – не самое худшее названьице!.. Хотя… как дерьмо не назови – оно дерьмом останется!..

– Я даю слово, – попытался встрять в разговор всё еще обиженный Гордон, – что получится нетленка!.. Кино – режиссерское искусство. Я в монтажной так склею, что…

– Что ты блеешь, будто склеишь, Зигмунд Фрейд недоношенный?.. – грубо перебил его Серов, передразнивая, будто сплевывая, – «Склею!..» Говно и склеивать не надо! Оно само прилипает!.. – хер отмоешься!.. Ляксей Николаич, веришь-нет, я, когда сценарий вычитывал, чуть не рехнулся – ничего тупее не видал!.. «Нетленка», ёк-макарёк! Комбайны и Гордоны, куртизанки и гондолы! – вот так и живу!.. Впрочем, деньги большие!.. И Тарантино не впадло, коль Буратино дал бабло! – выходит с карантина Тарантино!.. На безрыбье, знаешь ли, и русалка – баба!.. «Не продается вдохновенье! Но можно рукопись продать!..» Тем паче, что и Мельпомена, и ее сеструха Талия давно уж с кокса «спрыгнули» и перешли на жестокий героин!..

Все, кроме Гордона, улыбались и молчали. А словоохотливый Николай Петрович общался исключительно с Фоминым. Свою пьяную браваду, будто густую ядреную горчицу, Серов «жирно намазывал» на «черствый хлеб» действительности:

– Знаешь, брат, когда этот грёбаный финансовый кризис начался, все маститые киношники воспрянули: «Ну, зашибец! Ща вся муть осядет, а деньги только на высокое искусство выделяться будут!..» Все так думали: и режиссеры, и продюсеры!.. Все!!! А вот только Упс! – не хотите чупа-чупс?.. – злобно гаркнул Николай Петрович и показал непристойный жест, согнув руку в локте, – На всякую «чернуху» и «порнуху» у инвесторов деньги есть! А на серьезное кино никто не раскошеливается!.. Вот и снимаем… пытаемся сделать из какашки монпансьешку!.. А что в итоге?.. А в итоге все равно – экскрементальное кино! Фак остается факом! Иногда со стыда сгораю, когда в титрах свою фамилию вижу!.. Что это – искусство?.. Не-ет!.. Это тщедушное мракобесие, дилетантская дурновкусица и убогие поллюции псевдотворцов на забаву дебиловатых прыщавых люмпенов, залегай их в пузо тараканы!..

– Так зачем же вы в этом участвуете? – прямо спросил Фомин.

– А деньги?.. Денежки?!.. Я под Москвой дачу перестраиваю, будь она трижды проклята!.. – поморщившись, оскалился Серов, не пояснив, кому конкретно он посылает проклятья – Москве или своей даче.

Николай Петрович громогласно выдохнул горестное «Эх-х-х!..», мотнул своей буйной головушкой и, поиграв желваками, скривился в усмешке:

– Тут ведь, сам разумеешь – если не я, то, один хер, какой-нить другой Карабас-Барабас эту мутотень подсымет!.. А знаешь, что обиднее всего? Прокатчики прочитали этот тупой сценарий и говорят: «В этом что-то есть!.. Хорошо снимите – мы возьмем, прокатаем!..» О, брат!.. А мы с тобой со своим великосветским «Графом…»!.. Не нужно им настоящее искусство, загрызи их злые белки!.. Попкорн, кока-кола и какая-нибудь многосерийная пошлятина – вот всё, что им сегодня нужно!.. Балаган похотливых карликов и пустоголовых уродцев!..

Официанты принесли вино, коньяк и холодные закуски.

Серов, злой и взлохмаченный, сразу же налил себе полфужера коньяка, встал и, подражая толи попу на отпевании, толи вечно пьяному гробовых дел мастеру Безенчуку, забасил:

– Торжественную панихиду объявляю открытой!.. На сотом году жизни, не приходя в сознание, скончался великий российский кинематограф!.. Почил в бозе, как ямщик на морозе!.. И сёдня своей «шедевральной кинухой» мы вбиваем в его гроб последний ржавый гвоздь!.. Помянем усопшего!.. Не чокаясь!..

Серов залпом проглотил спиртное и тяжеловесно брякнул кулаком по столу.

– Коля, ешь!.. – тихо приказала Марина Андреевна, усаживая мужа на место, и грустно улыбнулась Фомину, словно извиняясь за пьяненького супруга.

– Экран покажет! – ехидно заметил режиссер Гордон, – Встретимся у кассы!.. Сборы будут фантастические! Таких эротических сцен у нас еще никто не снимал!.. Это чем-то напоминает шедевры Романа Поланского, только я снял еще лучше! Ну, не вам рассказывать!.. Вы, господин Фомин, сами знаете, как я умею сделать!.. Кстати, Алексей Николаевич, вы видели последний фильм Никиты?.. Он, конечно, режиссер от Бога, но… между нами – бабаями…

 

Здесь необходимо небольшое отступление.

Сергей Гордон был весьма эрудированным парнем. Впрочем, его эрудиция – это не традиционные энциклопедические знания, а извлечение на свет Божий таких подробностей (зачастую – интимных) о знаменитых людях, которым позавидовал бы любой биограф-фетишист, охочий до «перебирания грязного белья». Все эти подробности были, так сказать, «с душком». Мерзость – одним словом…

Как-то на Мосфильме киношники, неторопливо попивая коньячок в кафе «Кадр», заспорили об учении Жан-Жака Руссо. Гордон некоторое время молча слушал, а когда спор был уже в самом разгаре, он, усмехаясь, заметил:

– Руссо, конечно, великий мыслитель, но… между нами – бабаями, почему же он писал толстенные монографии о том, как правильно надо воспитывать ребенка, чтобы получилась гармоничная личность, а своих собственных детей сдал в приют? Они, видите ли, мешали ему творить!.. И потом… Зачем он, стоя на подоконнике, неоднократно с диким хохотом снимал штаны и показывал прохожим свои гениталии?..

Спор на этом закончился…

Алексей Николаевич припомнил еще один случай, когда в большой компании на богемной тусовке зашел разговор о выдающихся фильмах Сергея Параджанова. И здесь Гордон тоже отличился:

– Параджанов, конечно, гений, но… между нами – бабаями, зачем он всюду и всем трепался, что трахается с кремлевскими сановниками и «генералами» кинематографа?.. Мало того, что педерастия в СССР была подсудным делом, так он еще и публично похотливо извещал народ о размерах членов своих любовников!.. Вот и упрятали, болтливого голубчика, за решетку – от греха подальше!.. А его, так сказать, весьма сомнительное прогрессивное творчество здесь совершенно не причем…

Если Гордон начинал свою пламенную речь с констатации несомненных заслуг той или иной знаменитости, то, будьте уверены, сейчас последует «между нами…», а за этим – нечто циничное «пошлое про прошлое» из интимной биографии, низвергающее Колосса на глиняных ногах с пьедестала и опуская его ниже плинтуса…

 

Вот и сейчас, когда Гордон спросил Фомина: «Вы видели последний фильм Никиты?..» – он имел в виду еще не вышедший в прокат сиквел «Утомленные солнцем 2. Предстояние» Никиты Сергеевича Михалкова, которого фамильярно, словно закадычного кореша, назвал «Никитой». И уж коли вслед за вопросом Гордон перешел к своей коронной фразе «между нами – бабаями», все поняли – Михалкова он обгадит, как сытая лошадь дохлого воробья.

– …Он, конечно, режиссер от Бога, но… между нами – бабаями, свой талант Никита давно уже закопал, а где закопал – забыл!.. Зачем он везет это дерьмо в Канны?.. – ведь над ним весь мир потешаться будет, как над шутом гороховым!.. Взять хотя бы сцену, где доченька сиську показывает обгоревшему танкисту?! Это же старческий бред маразматика!..

Фомин, стараясь уйти от разговора, смущенно пожал плечами:

– Извините!.. Я сейчас много работаю и редко хожу в кино… Вот и «Предстояние…» не смотрел, поэтому не могу судить…

Гордон самодовольно замахал длинными ручонками:

– Не-ет!!! В прокат фильм выйдет только 9-го мая, а мне выпало сомнительное счастье увидеть эту хренатень на Закрытом показе для избранных!.. И я вас умоляю – не смотрите!.. Только зря потратите время!..

Алексею Николаевичу надоел этот словесный понос фривольного режиссеришки, недостойного на съемках носить мегафон за Михалковым, но сейчас имеющем аморальное право (кто ему позволил?) осуждать творчество Никиты Сергеевича. Фомина еще очень задел и тот факт, что никто не урезонил Гордона, не поставил этого тартюфствующего хама на место, припомнив ему хотя бы его собственные «творческие победы». И Алексей Николаевич очень серьезно сказал:

– Теперь обязательно посмотрю!.. Помните, у Ахматовой:

От иного и хвала,

Что зола,

А от тебя и хула –

Похвала…

Гордон скривился и, судя по всему, затаил обиду, но Марина Андреевна, предупреждая возможный неуместный словесный пинг-понг, интеллигентно вступилась за Никиту Михалкова (ну, наконец-то! – хоть она!..)

Серова примирительно улыбнулась всем:

– Следует признать, что «Предстояние…», мягко выражаясь, фильм странный и в прокате, скорее всего, провалится. Но ведь у любого мастера есть и взлеты, и падения. Михалков всех нас еще не раз удивит! По-моему мнению, сегодня в России он единственный истинно русский режиссер!..

Марина Андреевна оглядела компанию, и снова улыбнулась. Через пару-тройку секунд, довольная тем, что никто (даже чванливый Гордон) не оспаривает ее мнение, она обратилась к Фомину:

– Как поживаете, Алексей Николаевич?.. Чем занимаетесь?..

Фомин застенчиво улыбнулся:

– Занимаюсь переводами, читаю курс лекций в университете по истории мировой литературы… Впрочем, сейчас я в творческом отпуске – пишу…

– Не скучаете по Родине?..

– Некогда скучать… – неопределенно сказал Фомин и вдруг заметил, что одна блондинистая «моделька», сидящая за столом прямо напротив, не сводила с него своих огромных карих глаз.

Он внимательно посмотрел на девушку, и она открыла свой чудный ротик:

– Увы, ничто не вечно под луной, кроме человеческой зависти!.. И по-прежнему, нет пророка в своем отечестве!.. Вот и я, так много слышала о вас, господин Фомин, но, к стыду своему, ничего не читала!.. Только «ГрафЪ ИгнатьевЪ» смотрела на Фестивале исторического кино…  

Фомин смутился и даже покраснел – он не знал, что на это сказать. На его счастье разговор подхватил Паша Рост:

– А я читал «В 21-00 у отеля LUTETIA…» с таким восторгом, что даже плакал!..

Алексей Николаевич напрягся:

– Где же вы читали?.. Эта книга не выходила на русском языке! Только на французском, английском и немецком…

И Паша запищал:

– Я сначала прочел на французском, а потом – на английском!.. Вот только немецкое издание, получилось каким-то суховатым…

«Очень точное определение!..» – подумал Фомин. Ему тоже немецкий перевод не нравился.

– Паша, обглодай тя бритый ёжик на ромашковом лугу!.. Ты читаешь на французском и английском?.. – искренне удивился Серов.

Рост, довольный тем, что обратил на себя внимание публики, расплылся, как тесто:

– Еще на немецком, испанском, итальянском и греческом! А сейчас я изучаю китайский и древнеарабский… – ответил он Николаю Петровичу и снова обратился к Алексею Николаевичу, блея от наслаждения, – И еще мне очень понравился французский фильм по этому роману! Превосходно!.. Кстати, и «ГрафЪ ИгнатьевЪ» тоже отличный фильм!.. Отличный, отличный!..

– Отличный от чего?.. – едко усмехнулся Гордон, отправляя в рот кусок камбалы.

Он явно хотел что-то сострить по поводу этого фильма, но пьяный Серов грозно одернул насмешника:

– Сергуня! Жуй свою воблу и помалкивай! Не то ты мя знаешь! – дам в твою пустую дыню и всё, что от тя останется на веки вечные ляжет спать!.. «ГрафЪ ИгнатьевЪ» – это моя гордость!..

В густом басе Николая Петровича чувствовалась реальная угроза, и Гордон испуганно склонился над тарелкой. А «моделька» воспользовалась паузой:

– Алексей, а вы женаты?..

– Был женат… – коротко пробурчал Фомин, и в памяти сразу всплыли строчки из Бродского: «…Ты тоже был женат на бляди. У нас немало общего…» Меньше всего ему хотелось бы сейчас думать о своей бывшей жене.

– А вы богаты? Миллионер?.. – спросила другая девица, сидящая рядом с Гордоном.

Фигляр Гордон обернулся на нее и процедил сквозь зубы:

– У нашей Таньки только одна эрогенная зона – кошелек мужчины!..

– На жизнь хватает… – уклонился от ответа Алексей Николаевич.

Блондинистая «моделька» с большими карими глазами, очаровательно и заинтересовано улыбаясь, несколько жеманно через стол протянула Фомину свою изящную ладошку для рукопожатия:

– Ксения…

– Очень приятно! Алексей… Николаевич… – застенчиво пожал ее руку Фомин.

Ему понравилась Ксения, особенно не глупый (хотя и кокетливый) пристальный взгляд ее огромных глаз.

Серов залпом проглотил еще полфужера коньяка, крякнул и вышел из прострации. Он положил тяжелую ладонь на плечо Фомина и, скрипнув зубами, пьяно захрипел свою прежнюю «отпевальную песню»:

– Эх, Ляксей Николаич!.. Всё не так уж плохо – всё гораздо хуже!.. У русских отняли национальную культуру!.. Понимаешь – отняли!.. Думаешь, от хорошей жизни я опустился до этой мерзости?.. Думаешь: «Кончился продюсер Серов!.. – спивается!»… А?.. Э-эх!.. Затряси мя лихоманка!.. Не осуждай, как друга прошу!.. Да, ты молодец! – здесь в Европе творишь!.. Ты в Европе, а я вот… выбрал этот путь… Но ведь… даже в грязной луже отражаются звезды!.. Разумеешь?..

Фомин посмотрел в его пьяные глаза:

– Бог с тобой, Николай Петрович!.. Обидно, не скрою, что ты свои силы тратишь на пошлую бездарщину!.. Но… это твой путь и не мне тебя судить!..

Ксения разрядила обстановку, прочитав (очень серьезно и немного печально) отрывок стихотворения:

– Каждый выбирает по себе:

Женщину, религию, дорогу,

Дьяволу служить или пророку –

Каждый выбирает по себе…

Алексей Николаевич внимательно посмотрел на Ксению. Он очень любил это стихотворение Юрия Левитанского и был приятно удивлен тем, что такая красивая девушка, так к месту и с таким точным выражением и чувством прочитала четыре строки!..

– А в каком отеле вы остановились?.. – бесцеремонно обратилась к Фомину та, которую Гордон назвал Танькой.

– Зачем тебе отель? – заржал развязный режиссеришка, – Раздевайся здесь!.. Хочешь, помогу?..

И он полез к Татьяне, расстегивая ее блузку. Но она шлепнула по его рукам и, застегиваясь на все пуговицы, заметила:

– Гордон, чтобы раздеть девушку, мужчина должен ее сначала одеть!.. – и снова обратилась к Алексею Николаевичу, – Простите, нам помешали!.. Я не расслышала – так в каком отеле вы остановились?..

Фомин ничего на это не ответил и поймал себя на мысли, что хочет встать и уйти, но не может, потому что еще больше (он сам поразился своему желанию!) хочет любоваться Ксенией. На мгновение Алексей Николаевич поднял на девушку глаза и тут же испугался.

После тяжелого разрыва и грязного развода с «бывшей» (так он безымянно величал свою экс-супругу Ирину Федоровну), Фомин несколько опасался женщин. Девушки у него, понятно, были, как были и мимолетные романы, но, в общем, ничего серьезного. А сейчас какое-то странное, забытое чувство всколыхнуло душу: неистово заколотилось сердце, а голову опьянил сладострастный дурман. Может это и называется в беллетристике «Любовью с первого взгляда»?.. Впрочем, как бы это чувство не называлось, но такого с ним уже давненько не было.

Серова заметила его конфуз и ласково предупредила:

– Ох, Алексей Николаевич, будьте осторожны! Наша Ксения – та еще сердцеедка!..

Фомин натяжно улыбнулся:

– Спасибо, Марина Андреевна!.. Я постараюсь быть осторожным…

– Нет, нет! – добродушно засмеялась Серова, – Вы не подумайте ничего плохого! Ксюша – девушка порядочная!..

– Угу! – поддакнул Гордон, отпивая вино из фужера, – Порядочная… Со всеми по порядку…

И тут же получил в лоб от Серова. Удар был такой страшной силы, что фужер полетел в сторону, а Гордон, опрокинув стул, упал, как подкошенный. Никто даже сообразить не успел – что же произошло. Все подскочили со своих стульев, один лишь Серов сидел и безмятежно пил коньяк.

– Коля, ты с ума сошел!!! – закричала на него супруга, склонившись над Гордоном, – Он же без сознания!..

– Game over!.. Я этого засранца предупреждал! – хладнокровно ответил Николай Петрович, даже не глядя на нокаутированного Гордона, – Да оставьте вы его – очухается!.. Хорошие люди быстро умирают, а этот хрен моржовый, морж хреновый еще всех нас переживет!.. 

Ксения, лукаво улыбаясь, посмотрела на растерянного и немного напуганного Алексея Николаевича. Нагнувшись к самому уху Серова, но, не сводя томного взгляда с Фомина, она прошептала:

– Благодарю вас, Николай Петрович!..

Серов звонко чмокнул ее в щечку:

– Так будет с каждым… Обращайся, если чё…

Сейчас Николай Петрович выглядел этаким благородным рыцарем, вступившимся за честь оскорбленной девушки. Однако все равно Фомину на миг показалось, что Серов ударил Гордона не ради заступничества, а только для того, чтобы показать всем присутствующим – «Кто есть Ху».

Гордон начал приходить в себя, и застонал, тяжело поднимаясь. Марина Андреевна и Татьяна усадили его на стул. На лбу Гордона заметно росла большая шишка…

 

 

Вечером следующего дня Алексей Николаевич хотел было пойти в свой любимый рыбный ресторан, но еще издали заприметил на открытой веранде всё ту же шумную компанию русских киношников. Серов и Гордон, как ни в чем небывало, сидели рядом и громче всех смеялись. Фомин решил не мешать им веселиться и ретировался…

 

На площади перед базиликой San Marco небольшой оркестр слаженно и бойко играл зажигательные неаполитанские мелодии, венские вальсы и аргентинские танго. Несколько пар (в основном – пожилые люди) недурно танцевали, подавая пример нестареющего оптимизма и молодости души. Дети, сидя на корточках, кормили голубей свежим хлебом, и птицы, хлопая крыльями, стайками слетались к детским ногам. Голуби гортанно ворчали, наскакивали друг на друга, воюя за лакомство, и создавалось впечатление, что войны им хочется гораздо больше, чем хлеба.

Яркое солнце заходило, но напоследок грело так усердно, что некоторые праздношатающиеся туристы снимали куртки и, оставшись в майках-безрукавках, демонстрировали свои бледные незагорелые руки.

Фомин сел за свободный столик, заказал двойной кофе («Необходимо взбодриться перед работой!») и раскрыл вечернюю газету. Он всегда просматривал прессу как бы машинально, то есть – по диагонали, редко останавливаясь на какой-либо статье. Политические новости, богемные скандалы, новости спорта и криминальная хроника никогда не привлекали его внимание – в лучшем случае он читал заголовки этих статей, кочующих из номера в номер: «Весенние паводки затопили половину Европы…», «Сомалийские пираты захватили норвежское судно…», «Демократы против либералов…», «Полиция устроила облаву на наркоторговцев…», «Сборная Италии готовится к Чемпионату Мира…» и так далее, и тому подобное.

В прессе Фомин внимательно читал только интервью с интересными людьми искусства и науки, но сегодня таких статей не было, и он, отложив газету, наслаждался крепким горячим кофе.

 

– Добрый вечер, Алексей Николаевич! – услышал Фомин за спиной приятный до оторопи голос Ксении.

– Добрый вечер… – растерялся он и, спохватившись, суетливо предложил девушке присесть за своим столиком.

Ксения грациозно села вполоборота к Алексею Николаевичу, греясь на заходящем солнце. Сегодня она выглядела несколько уставшей, а может быть чем-то расстроенной, но по-прежнему была умопомрачительно красива.

Подошел официант. Девушка заказала бокал сухого вина и воду без газа.

– Куда же вы вчера сбежали?.. – спросила она, закрывая глаза и подставляя лицо солнечным лучам.

Плавными, почти ленивыми жестами, рафинированной мимикой и слегка кокетливой пластикой Ксения походила сейчас на ухоженную избалованную кошечку, которая гуляет сама по себе и величественно позволяет всем остальным собою любоваться. Да и в ее мурлыкающем голосе Фомин услышал легкую иронию.

Алексея Николаевича немного обидела эта ее интонация, и он (неумело, но, как ему показалось, все-таки вальяжно) откинулся на спинку стула:

– Да я, собственно, давно сбежал – не вчера…

Ксения с полусонным удивлением взглянула на Фомина, не совсем понимая – о чем это он? Алексей Николаевич пояснил:

– Мне и в России не нравились подобные застолья и компании, а теперь, живя в Европе, я и вовсе отвык от такого рода времяпрепровождения и общества. И в отличие от Николая Петровича Серова, я предпочитаю любоваться звездами не в грязной луже, а там, где им и положено быть, то есть на небе!.. Я не скучаю по рваным березкам и всесезонному бездорожью! Не грежу о русском грязном снеге и трескучем морозе! И я не сокрушаюсь по лапотной Родине, у которой, ЯКОБЫ отняли национальную культуру!.. Хочу жить, работать и умереть в сытой и спокойной Европе… Так что, в этом смысле, я, извините, не патриот, а скорее – циник…

Она едва заметно кивнула, улыбнулась краешком своего божественного ротика, и, сладко мурлыча, процитировала Оскара Уайльда:

– «Циник – это человек, который всему знает цену, но ничего не ценит!..» Ну, что ж, ваша гедонистическая программа, по крайней мере, вполне понятна!.. Бродский ведь тоже в свое время писал:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать

На Васильевский остров

Я приду умирать…

…А похоронен, по его же завещанию, где-то здесь…

Алексей Николаевич уточнил:

– На острове Сан-Микеле…

Ксения, слегка запрокинув голову назад, глубокомысленно и озорно ухмыльнулась. Спустя мгновение она прочла с выражением, подтрунивая толи над Бродским, толи над Фоминым, толи над обоими сразу:

– Потому что искусство поэзии требует слов,

Я – один из глухих, облысевших, угрюмых послов

Второсортной державы, связавшейся с этой, –

Не желая насиловать собственный мозг,

Сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск

За вечерней газетой…

Она выдержала артистичную короткую паузу, а затем игриво выдохнула полушепотом «Ах-х!..» и, прищурившись на слепящем глаза солнце, поднесла ладонь ко лбу козырьком, чтобы лучше видеть собеседника:

– Однако почему вы говорите, что «национальную культуру отняли ЯКОБЫ»?..

Алексей Николаевич не был конфликтным человеком. Но в любом споре, касающемся России (особенно ее культурного наследия и «великой» исторической миссии), Фомина, помимо его воли, всякий раз охватывал праведный гнев, и он готов был яростно спорить с русофилами до бесконечности. Вчера вечером он (и, слава Богу!) промолчал – не стал вступать в бессмысленный диспут. С кем там было дискутировать-то? – с невменяемо-пьяным Серовым?.. или с этим ярмарочным Арлекином-Гордоном?..

А вот здесь и сейчас Алексей Николаевич почему-то не удержался:

– Да полноте! Кому она нужна – эта ваша культура?.. Я вас умоляю!.. Она и русским-то до лампочки!.. Кто сейчас в России читает Чехова, Бунина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Пушкина, Есенина, того же Бродского?.. Кто слушает Рахманинова, Скрябина, Шнитке, Прокофьева, Шостаковича, Эдисона Денисова?.. Кто смотрит лучшие фильмы Пырьева, Ромма, Тарковского, Калатозова, Швейцера, Козинцева, Хейфица?.. Считанные единицы!!! А остальные – что смотрят, что читают, что слушают?.. Так что – никто у вас ничего не отнимал!!! Хотите пример? – пожалуйста!.. Когда мы в Москве готовились к съемкам «Графа Игнатьева», то на кастинге я просто обезумел от своры бесталанных актеров и актрис, совершенно равнодушных к российской истории!.. Знаете, что заявила мне одна девица?.. – выпускница ГИТИСа, между прочим!.. Она была абсолютно уверена, что октябрьский переворот свершился на Сенатской площади, и что Сталин победил на выборах (!) Петра Первого!..

Ксения улыбнулась, а Фомина от ее улыбки даже передернуло:

– Вам смешно?.. А мне почему-то страшно!!! Русским наплевать и на себя, и на свою культуру!.. То у вас бассейн на месте Храма Христа Спасителя, потом бассейн осушили, и бутафорский Храм из папье-маше воздвигли! И всем плевать!.. А сколько денег на этом строительстве украдено? – тысячу Храмов из золота и мрамора поставить можно было!.. Но, повторяю – плевать!.. Исторические дома-музеи вместо реставрации – на слом! – плевать!.. Памятники рушите – плевать! Города и улицы переименовываете – плевать!..

Алексей Николаевич разошелся не на шутку – неизвестно почему, но его понесло во все тяжкие:

– Армию во что превратили? Я сам видел, как голодные солдаты побираются с протянутой рукой прямо в центре Москвы!.. А их командиры? – это же позор! Нищенские жалования, никаких условий для офицерских семей и никаких перспектив!.. В Кремле забыли поговорку: «Кто не кормит свою армию – будет кормить чужую!..» Но русским плевать!.. В Афганистан зачем сунулись – чтобы, не солоно хлебавши, оттуда уйти?.. В Чечне уже почти двадцать лет идет война, и необученные солдаты едут на Кавказ, как овцы на заклание! – и снова всем наплевать!.. А на Дальнем Востоке? – там хозяева не русские!.. От Байкала до Сахалина – всё скупили китайцы: задарма из России вывозят лес, редкоземельные металлы, нефть, золото, алмазы!.. И опять всем плевать!.. Плевать на Родину, на историю, друг на друга!!! Вот так вы и ходите – оплеванные Иваны, не помнящие родства!.. Поэтому и руководят вами алкоголики, вроде Брежнева и Ельцина, или пустомели, вроде Горбачева и вашего нынешнего скудоумного парвеню Медведева!.. Русские пропили мозги, разбазарили и втоптали в грязь всё то, что в любой цивилизованной стране бережется, как национальное достояние!.. Прав был Некрасов: «Варвары вы! Дикое скопище пьяниц! Не создавать – разрушать мастера…»

– О-о-о, вы сегодня такой агрессивный!.. – неожиданно развеселилась Ксения, – Понимаю, понимаю – вам за Державу обидно!.. «Мне бы шашку, да коня! Да на линию огня!»… Однако ж остыньте!.. Вам, цинику, это не к лицу!.. Ведь агрессия – это оружие революционеров, а не циников! Вы революционер?..

Фомин одернул себя: «Стоп!.. Правда… что со мной?.. Она-то здесь причем?.. Зачем я ей это выговариваю?..». Он сконфуженно поднялся, бросил на столик деньги:

– Простите, Ксения! Я действительно сегодня не в духе… Еще раз – простите!.. Всего хорошего…

Алексей Николаевич коротко поклонился, развернулся и пошел прочь. Девушка звонко рассмеялась, догнала его, взяла под руку и пошла рядом:

– Экий вы, право, смешной!.. Ну, хотите я вас поцелую, циничный мой революционер в изгнании? Хотите?..

– Не хочу!.. – смущенно буркнул Алексей Николаевич, рассердившийся на самого себя за неуместную горячность.

– А что так?.. Вы не любите целоваться или принципы не позволяют?.. «Революция превыше всего!.. Родина или смерть!..» – выкинув вперед руку, игриво продекламировала Ксения.

Фомин, неуклюже ковыляя, вжал голову в плечи, а девушка заливисто расхохоталась и ласково погладила Алексея Николаевича по плечу:

– Ах, дорогой мой Робеспьер, уверяю вас, что в эмиграции даже самым высоким идеям не могут помешать трепетные чувства и невинные поцелуи! Вспомните хотя бы Ленина и Инессу Арманд!.. Я уверена, что даже когда Ленин уже стал вождем всего мирового пролетариата и туда-сюда таскал бревно на коммунистическом субботнике, то он представлял, что несет на плече свою возлюбленную Инессу!..  

Она опять звонко и заразительно засмеялась:

– О, Боже, как это поэтично звучит: «Он нес на плече обыкновенное бревно, словно возлюбленную женщину!..» А если наоборот, то получается пошлость: «Он нес на плече возлюбленную женщину, словно обыкновенное бревно!..» Интересная метаморфоза, не правда ли?! – одни и те же слова, а смысл меняется с точностью до наоборот!..

…Они медленно шли по улочкам. Ксения держала Фомина под руку, время от времени слегка прикасаясь к его плечу своей упругой грудью – Алексей Николаевич даже вспотел от возбуждения. Встречные прохожие с интересом и без стеснения смотрели на их пару (вернее, на Ксению): мужчины с нескрываемым вожделением, а женщины – с завистью. И рядом с этой высокой стройной красавицей, Фомин вдруг остро почувствовал всю свою медвежью неуклюжесть, отсутствие должной мужественности и, самое страшное, что в голове – ни одной умной мысли, какое-то броуновское движение.

Ксения заговорщицки наклонилась к его уху и горячо зашептала:

– А куда мы с вами идем?.. На баррикады?.. Или на конспиративную квартиру? Но я уверена, что там засада! – явка провалена!.. А-а, понимаю! – Мы идем верстать новый номер «Искры»!.. Но, Владимир Ильич, я не хочу в подпольную типографию – там пахнет цинком и свинцом!.. Можно мы еще подышим свежим воздухом?..

От самой Ксении умопомрачительно пахло превосходным ароматом легких французских духов. Фомин отупело молчал – он ненавидел себя! С такой красавицей-девушкой в романтичной Венеции надо говорить (и, желательно, стихами) о весне и любви!.. А он? – «Россия!.. Национальная культура!..» Умнее ничего не мог придумать?.. Черт знает, что такое…

А Ксения по-прежнему дурачилась:

– Ну, хорошо!.. Кругом полно шпионов и полицейских филеров, поэтому, ради конспирации, о мировой революции мы больше говорить не будем… Давайте так: по легенде Центра, вы – русский писатель-эмигрант, а я – ваша поклонница! И мы говорим исключительно только о вашем творчестве!.. Итак, над чем вы сейчас работаете?.. – кокетливо растягивая слова, спросила она.

Во рту Алексея Николаевича пересохло. Прокашлявшись, он выдавил из себя:

– Да так… Пьесу одну дописываю… И роман новый задумал…

– Я хочу прочитать пьесу!.. Она на русском?..

– Я пишу только на русском. Это потом уже специально обученные люди переводят на французский, английский, итальянский, испанский…

– А о чем пьеса?.. О любви?..

Фомин смутился еще больше:

– Нет, не о любви… Философская притча…

Ксения, ласково дергая рукав его куртки, закапризничала:

– Я хочу, хочу, хочу!..

Алексей Николаевич достал платок и дрожащей рукой промокнул капли пота на своем лице:

– Потом… как-нибудь…

Девушка немножко обиделась:

– Вы боитесь, что я не пойму?.. – считаете меня недалекой?..

Он остановился, долго и серьезно глядя в ее огромные глаза, нервозно покусывая свою нижнюю губу. Ксения сначала улыбалась, но скоро тоже посерьезнела и прошептала:

– Пожалуйста, Алексей… Николаевич… Пожалуйста!..

Фомин еще помолчал и, тяжело вздохнув, тихо сказал:

– Ну, да Бог с вами!.. Пойдемте…

Он решительным и быстрым шагом направился в сторону своего отеля, и Ксения едва поспевала за ним, цокая каблучками по мостовой.

– Только распечатанного текста у меня нет – будете читать на ноутбуке!..

– Хорошо, хорошо… на ноутбуке… – послушно и поспешно согласилась она, лишь бы только он не передумал…

 

 

Алексей Николаевич усадил Ксению в кресло и поставил перед нею ноутбук.

– Читайте!!! – строго, будто приказывая, сказал он, ткнув пальцем в экран, – Если будет не интересно – выключайте!..

Девушка догадалась, почему Фомин нервничает – она ему нравится (это очевидно), и, вероятнее всего, он очень боится, что разочарует ее пьесой и тогда сам разочаруется в ней.

– Вина хотите?.. – уже более миролюбиво спросил Алексей Николаевич.

– Нет, спасибо… Можно я закурю?..

– Курите… – разрешил Фомин и принес ей пепельницу.

Он разулся. Не раздеваясь, лег на не расправленную кровать, включил светильник на тумбочке и стал просматривать глянцевые журналы, чтобы хоть чем-то себя отвлечь и снять мальчишескую нервозность. Но строчки прыгали перед глазами, и скоро он отложил журналы в сторону, выключив свет…

 

 

 

Алекс ФОМИН

 

ГУЛЛИВЕРАМ  и лилипутам

о лилипутах и ГУЛЛИВЕРАХ

 

С П А С И Т Е Л Ь,

З Л О Д Е Й,

ЖЕРТВА

 

 

СОВРЕМЕННАЯ ПРИТЧА

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ    ЛИЦА:

 

ЧЕТ  ДОУ  –  художник,

 

МОЛЛИ  –  его экономка,

 

СТЕП  РОУЗ  –  лейтенант Черной Гвардии.

 

 

В небольшом и небогатом государстве Энляндия произошел переворот. В результате путча было свергнуто демократическое правительство. Президент Уилл Бар убит. К власти пришли Черные Гвардейцы во главе с генералом Пеликаном.

События пьесы развиваются в доме всемирно известного, но всеми забытого художника Чета Доу.

 

 

Сцена первая:

МАСТОДОНТЫ

 

Одиночество – это когда в доме есть телефон,

                                                                                                        а звонит только будильник…

 

Доу и Молли сидят у камина. Он – в кресле, укрывшись тяжелым выцветшим пледом. Она сидит рядом на стуле. Еще одно кресло у камина пустует.

 

ДОУ: Эх, Молли, Молли!.. Моя беда в том, что в свои шестьдесят три года я всё еще нахожусь в здравом уме. Иногда кажется, что уж лучше б я спятил, лучше б не замечал этой вакханалии, которая творится вокруг с того самого дня, как этот бурбон генерал Пеликан возомнил себя диктатором и с помощью своей гвардии захватил власть в Энляндии!.. Хм… Кстати, ты не знаешь: Пеликан – это фамилия или прозвище?

 

МОЛЛИ: Вы уже много раз спрашивали меня об этом, господин Доу, и я отвечала Вам: я не знаю.

 

ДОУ: Вот и я не знаю… Хотя, сказать по правде, этот новоявленный мизантроп, этот провинциальный выскочка с наполеоновскими амбициями, действительно походит на пеликана! У него такой же уродливый провисший подбородок, заостренный нос, а походка и повадки, словно у хищника… Да, да, он очень походит на пеликана… Молли, а ты видела его?

 

МОЛЛИ: Вы уже спрашивали меня и об этом. Нет, я никогда не видела генерала Пеликана. Только на фотографиях в газетах и по телевизору.

 

ДОУ (с тихой злостью): Солдафон!.. Невежда!.. Господи, да как же так случилось, что этот безмозглый скунс захватил нашу страну? Неужели это будет продолжаться вечно?.. Хм… Как ты думаешь, Молли, сколько это будет продолжаться?

 

МОЛЛИ: Я уже отвечала Вам, господин Доу: я не знаю – сколько это будет продолжаться. А вот Вам не стоило бы так волноваться, иначе у Вас опять случится сердечный приступ, а лекарств у нас больше нет. Они закончились еще на прошлой неделе. И денег у нас тоже нет. А аптекарь Виллс ни за что не даст в долг ни снотворного, ни сердечных капель… Этот аптекарь такой скупой, что даже яда в долг не даст…

 

ДОУ: Яда?.. Нужно быть очень не практичным человеком, чтобы давать людям в долг яд!..

 

Молли тайком достает из кармана фартука большую пачку денег. Но, поглядев на Доу, тяжело вздыхает и нерешительно прячет деньги.

Некоторое время они молчат. Каждый думает о своем.

 

 ДОУ: …Ты знаешь, Молли, с некоторых пор у меня такое чувство, будто за мною кто-то подглядывает. И самое страшное, что я понимаю свою беспомощность, невозможность спрятаться от этого наглого всевидящего ока. И тот, кто за мною подглядывает, всё это тоже понимает, поэтому и ведет себя издевательски надменно – не показываясь, а лишь обозначая свое присутствие. Я – в панике, а он – в диком восторге!..

 

МОЛЛИ: Эх, господин Доу! Беспокоит меня Ваше здоровье! Сидите Вы целыми днями дома, спать ложитесь поздно, просыпаетесь рано… вон – осунулись весь, мешки под глазами… С таким к себе отношением, понятно, что угодно может привидеться. Как еще по Вам черти табунами не скачут?!

 

ДОУ: …Со мною уже было нечто подобное. Только давно, очень давно – в детстве. Лет десять или двенадцать мне было. Заболел я тогда страшно. Температура под сорок, меня колотит, как в лихорадке… Сознание рассеяно – полусон, полуявь, полубред… А когда кризис миновал, температура немного спала, вот здесь и появилось это странное ощущение, будто кто-то всесильный и невидимый подглядывает за мною…

Говорят, что Пикассо постоянно жил с этим странным чувством – ему всегда казалось, будто незримый Некто наблюдает за ним со стороны. Может быть поэтому Карл Юнг и называл Пикассо «Гением идиотов»?..

 

МОЛЛИ: Да-а!.. Идиотов сейчас много!..

 

ДОУ: Один цирковой артист… по-моему, он был акробатом… ну, это неважно… так вот, этот акробат рассказал мне однажды, что в цирке есть неписанный закон – когда циркачи репетируют, оттачивают какой-нибудь номер или трюк, то ни в коем случае нельзя уходить с манежа пока трюк не получится. Работай до седьмого пота, до полного изнеможения, но выполни трюк хотя бы раз… Хм, да… хотя бы разок!..

 

МОЛЛИ: Что Вы сказали, господин Доу?

 

ДОУ: Да, так… ничего!.. (грустно усмехаясь) Просто… мне всегда казалось, что на глазах у тысяч восторженных зрителей я выполняю какой-то суперсложный трюк или номер, а теперь получается, что и номер-то мой – так себе, и выполнял я его кое-как, да и зрителей в цирке нет… ни одного человека…

 

МОЛЛИ: У-у, что Вы, господин Доу! Сейчас даже на рынке людей нету!.. Одни торгаши стоят и своими ценами друго-дружку кусают…

 

ДОУ: Молли, а ты видела Пеликана?

 

МОЛЛИ: Где? На рынке?..

 

ДОУ: …А я видел его. Я ведь встречался с ним ранее. Впервые – еще лет десять назад, когда писал первый портрет нашего през… нашего бывшего президента Уилла Бара. И, представь себе, я совершенно не помню пеликанского лица. Вот помню, что он крутился вокруг президента, а лица его не помню… В то время Пеликан был капитаном гвардии и, по-моему, отвечал за личную безопасность Уилла Бара, но я не могу вспомнить ни самого Пеликана, ни его глаз, его мимики…

Хм… Знаешь, Молли, я уверен, что Ломброзо был не прав. Самые отъявленные убийцы, маньяки и насильники обладают не какой-то выдающейся, а самой что ни на есть заурядной внешностью. Это уже потом, после разоблачения, когда преступник сидит на скамье подсудимых и его вина практически доказана, бездарные графоманы-журналисты начинают приписывать подсудимому страшные черты лица. Ну, что-нибудь типа, «узкий лоб» или «острый нос». И, хотя и лоб у преступника совершенно нормальный, и нос ничуть не острее, чем у остальных, но обыватели с легкой руки репортеров обнаруживают все эти штампы на лице убийцы. Каково, а?! Вот так и создается то, что называется «общественным мнением»… А между тем у преступника совершенно ничем не примечательная физиономия. Серая вонючая мышь – не более того…

 

МОЛЛИ: Да!.. Мыши очень вонючие!.. Бр-р-р…

 

ДОУ: Я ведь несколько раз видел Пеликана, что называется воочию, но абсолютно его не помню!.. О чём это говорит? Да о том, что у нашего безмозглого диктатора внешность серой мыши… Это сейчас я, как те графоманы, начинаю замечать на его лице отвратные черты: пеликанский провисший подбородок, всё тот же узкий лоб, заостренный на кончике нос и другие дежурные для диктатора-кровопийцы штампы-детали портрета. Но еще полгода назад… ты слышишь меня, Молли? – всего лишь полгода назад я проходил мимо него словно мимо пустого места. Я не замечал его, Молли!.. Наверное, точно также германские бюргеры с кружками пива в руках проходили мимо маленького тщедушного человечка по фамилии Шикльгрубер. Они в упор глядели, но не замечали того, чей облик в скором времени сделается тотемом Третьего Рейха… Кстати, Молли, а ты знаешь – кто такой Адольф Шикльгрубер?..

 

МОЛЛИ: Откуда же мне знать какого-то Шикарубара, если я никогда не была в Германии?..

 

ДОУ: Адольф Шикльгрубер – это настоящее имя Гитлера. А ты знаешь, как он стал Гитлером?.. Или как Иосиф Джугашвили превратился в Сталина? Знаешь?.. Нет, ты не знаешь этого! Потому что эта великая тайна превращения из серой вонючей мышки в диктатора известна только нам – художникам!!! Это мы – портретисты – придаем обрюзгшим невыразительным лицам наших вождей суровые мужественные черты. И, таким образом, мы, создавая ложный образ, создаем ложное «общественное мнение». И люди вдруг начинают «видеть» на примитивной, непрезентабельной физиономии диктатора то, чего там никогда не было. Вот так-то!..

Джугашвили был усредненным низколобым уродцем с сухой рукою и противным рябым лицом, а мы – художники – сделали его красавцем! И, поверь мне, когда русские видели воочию своего рябого вождя, они не замечали в его внешности ни примитивизма, ни уродства. Потому что мы зомбировали их!..

 

МОЛЛИ: Господи, да что Вы такое на себя наговариваете!?

 

ДОУ: Нет, Молли, ты не понимаешь!.. Ты многого не понимаешь!.. Искусство – это самое сильное и самое эффективное оружие политиков! Для удержания власти необходима своя (!) культура, которая отныне будет отражать национальную идею. О-о, это очень тонкий и очень страшный инструмент власти! Самый страшный!!! И не только потому, что искусство – это прежде всего метаморфоза, а еще и потому, что оно действует на сознание масс, как удав на кролика…

Есть такая притча… хм… вот только не помню – где я ее прочитал?.. По-моему, у Бомарше… ну, да не важно!.. Итак, слушай, Молли, притчу:

На огромном корабле, который перевозил через океан рабов, вдруг закончилась провизия. В трюмах – понятно – смрад, стенания. Того и гляди, рабы обезумеют от жажды и голода, взломают решетки и вздернут на реях капитана и его команду…

И тогда хитрый капитан спустился в свою капитанскую каюту и достал из кованого сундука пыльных пронафталиненных тряпичных кукол. Он собрал рабов и стал показывать им кукольный спектакль. Странное дело, но представление было настолько увлекательным, что рабы забыли о голоде. А если рядом умирали их товарищи, то рабы не замечали этого…

У этой нехитрой, в общем-то, притчи двойное резюме.

Во-первых, если на корабле закончилась провизия, рабам начинают показывать кукольный спектакль.

И обратное, второе резюме: если нам показывают кукольный спектакль, значит, на нашем корабле давно уже закончилась провизия…

 

МОЛЛИ: Так он довез их?

 

ДОУ: Кто?..

 

МОЛЛИ: Ну, этот капитан довез своих рабов? Они не умерли?..

 

ДОУ: Ах, Молли, Молли!.. Ты опять ничего не поняла. Речь идет вовсе не о еде. Мы, люди, лишены духовной пищи! Но вместо вечных истин и ценностей нам показывают дешевое и пустое тряпичное представление… И, если уж говорить больше, то диктатор – вовсе не капитан на нашем корабле. Сталин, Гитлер, тот же Пеликан – это всего лишь пыльные куклы. А капитан – это Дьявол, по сатанинскому сценарию которого все мы так послушно играем…

Леонардо да Винчи сказал однажды, что люди подразделяются на три ярко выраженные категории: на тех, кто видит, на тех, кто видит только то, что им показывают и на тех, кто ничего не видит и не желает видеть. Так вот большинство… подавляющее большинство людей – это те, кто видит только то, что им показывают.

 

МОЛЛИ: Вы всё какими-то загадками говорите, господин Доу… Неужели было бы лучше, если б рабы умерли?.. А если они не умерли, если капитан их довез, значит, он о них заботится. Так?..

 

ДОУ: Нет, не так! Заботится капитан вовсе не о рабах, а о своей жалкой шкуре… о том, чтобы голодные рабы не вздернули его на рее.

 

МОЛЛИ: Господи, да что Вы так расстраиваетесь? Ну, довез же он их – и ладно! Не умерли же они с голоду?! Кстати, и Вам надо бы покушать. Вы бы поужинали, а?.. Я салат Ваш любимый приготовила. И вино можно открыть, я купила сегодня бутылку французского красного вина…

 

ДОУ: Стоп! Ну-ка признавайся, Молли, где ты взяла деньги?.. Ну, что ты молчишь? Быстро отвечай!..

 

МОЛЛИ: Хорошо, я расскажу, только Вы на меня не ругайтесь… Сегодня днем ко мне на улице подошел молодой мужчина. И спрашивает: «Вы служите экономкой у господина Доу?..» А сам улыбается… Приятный такой, знаете ли… высокий, стройный…

 

ДОУ: Ты рассказывай по существу. Что ты переливаешь из пустого в порожнее?.. Он что – дал тебе денег?

 

МОЛЛИ: Я же и рассказываю. Он, значит, говорит: «Вы, – говорит, – мол, служите у господина Доу?» Я говорю: «Да!» А он тогда говорит: «Я, – говорит, – большой поклонник его таланта и давно, – говорит, – мечтаю с ним… – ну, то есть с Вами! – познакомиться!..» Вот и всё…

 

ДОУ: Нет, не всё! Откуда у тебя деньги?

 

МОЛЛИ (чуть не плачет): Господин Доу, видит Бог, я отказывалась… говорила, что у Вас всё есть, что Вам ничего не надо… А он говорит: «Я ведь знаю, – говорит, – что у господина Доу нет денег на лекарства. И знаю, – говорит, – какой скупой этот аптекарь Виллс! Так что вот, – говорит, – вам деньги, берите и не отказывайтесь, а то, – говорит, – вы сильно меня обидите!..»

 

ДОУ: И сколько же он тебе дал?

 

МОЛЛИ: Ну… я не считала…

 

ДОУ: Сколько?

 

МОЛЛИ: Тыщу…

 

Молли нерешительно достает из кармана фартука пачку денег и отдает их Доу.

 

ДОУ (беря деньги): Что? На лекарства – тысячу? Да за эти деньги можно купить и аптеку, и самого Виллса!.. Ты же только что утверждала, будто у нас нет денег?

 

МОЛЛИ: Я не знала, как Вам сказать… Думала, что Вы будете ругаться… Господин Доу, Вы бы покушали, а? Давайте я накрою?

 

ДОУ: А что он еще говорил… хм… этот твой… таинственный незнакомец? Я же чувствую, что ты опять что-то не договариваешь…

 

МОЛЛИ (в ужасе глядя на настенные часы): Ой!.. Я совсем забыла… Он же сказал, что зайдет к Вам сегодня в девять часов, чтобы переговорить по какому-то очень важному делу.

 

ДОУ: А который час?

 

МОЛЛИ: Без пяти девять…

 

Раздается стук в дверь. Молли бросается открывать, а Доу взволновано ожидает появления гостей. В комнату входит солдат с двумя пакетами в руках и красавец офицер в черном гвардейском мундире с аксельбантами.

 

РОУЗ (приказывает солдату): Пакеты на стол и жди меня в машине!

 

Солдат кладет пакеты, браво отдает честь офицеру и уходит.

     

РОУЗ: Добрый вечер, господин Доу!.. Разрешите представиться! Лейтенант гвардии Роуз! Степ Роуз!.. А если отставить официоз то – я из тех, кто преклоняется пред Вашим талантом. Еще мальчишкой несколько раз я был на Ваших выставках в Центральной галерее и счастлив тем, что живу не только в одно время с гением, но и в одной стране, в одном городе… (осекается) О, Боже!.. Вы простите меня, господин Доу, но когда я ехал сюда, к Вам, то думал, что скажу одно, а на самом деле моя речь получилась какой-то длинной, напыщенной и потому глупой. Если Вы не против, давайте выпьем вина! – может, хоть это снимет напряжение. Будьте добры, распорядитесь, чтобы Ваша экономка разобрала пакеты: там вино, фрукты, шоколад…

 

Молли проворно разбирает пакеты и разливает по бокалам вино.

 

РОУЗ: За знакомство!..

 

Мужчины поднимают бокалы и выпивают.

 

ДОУ: М-м-м!.. Отличное вино! Очень… очень давно не пробовал ничего подобного… Прекрасно, прекрасно!.. Но, Молли доложила, что у Вас ко мне какое-то дело. Я готов Вас выслушать…

 

РОУЗ (смущенно улыбнувшись, вздыхает): Вы знаете, господин Доу, если можно, то о деле мы поговорим несколько позднее. А сейчас мне бы хотелось выпить за Ваше здоровье! Дай Вам Бог долгих лет жизни и неиссякаемого творческого потенциала!.. (опять осекается и заразительно, весело смеется над собою) Ну вот, Вы сами видите, что от волнения я забыл все нормальные слова и на языке у меня крутятся только пафосные избитые тирады… Простите, господин Доу, чтобы не раздражать Вас своей болтовней, я не буду больше петь Вам дифирамбы, и скажу просто – пью за Вас!..  

 

Они снова выпивают.

 

ДОУ: Прекрасное вино!.. Присаживайтесь в кресло! Вот сюда – поближе к камину… э-э-э… извините старика, не запомнил с первого раза Вашей фамилии.

 

РОУЗ (не успев сесть, вытягивается стрункой и, щелкнув каблуками, представляется, как на строевом плацу): Лейтенант гвардии Роуз!.. Степ Роуз!.. (расслабившись, опускается в кресло) И… не знаю, смею ли я Вас просить, но, если можно, называйте меня по имени… Понимаете, армейская субординация напрягает меня тем, что так или иначе, но человек обезличивается. У нас, военных, нет имен! – у нас их отняли! Поэтому, прошу Вас, если это Вам удобно, называйте меня так, как называла меня мама – «Степ».

 

ДОУ: Хорошо, Степ!.. Хорошо!.. Налейте мне еще вина…

 

Художник уже абсолютно расслаблен. Он поудобнее усаживается в кресле напротив милейшего парня Степа Роуза, который волею судеб вынужден носить на себе эту черную форму, исполняя чьи-то идиотские приказы, но, что поделать, служба – есть служба.

 

РОУЗ (почти робко): Господин Доу, я понимаю, насколько тяжело Вы переживаете все перемены в нашей стране… Вернее, я только могу догадываться, насколько Вам тяжело. Однако не сочтите за бестактность: Вы сейчас работаете?.. Пишите что-нибудь?..

 

Художник многозначительно замолкает – вопрос задел его за живое. Он отхлебнул вина и, глядя то на дно бокала, то на Степа Роуза, грустно улыбаясь, тихо произнес.

 

ДОУ: Прежде чем ответить на Ваш вопрос, хочу рассказать Вам притчу… Я, знаете ли, в молодости собирал и записывал притчи. Так вот одна из них.

Огромное бревно несут трое человек. Первого спрашивают: «Что ты делаешь?..» «Разве не видите?! – зло отвечает первый, – Меня заставили работать!..» Спрашивают второго: «А ты что делаешь?..» Отвечает второй: «Разве не видите? – на хлеб зарабатываю!» Тогда спрашивают третьего: «А ты что делаешь?..» Улыбнулся третий и отвечает: «А я строю ХРАМ!!!»

Вот так и я – всю свою жизнь строю Храм!.. Оказывается, я не умею быть рабом своего дела, то есть не умею вымучивать результат и не представляю, как можно искусственно разбудить в себе вдохновение. К стыду своему, а может и наоборот – к счастью, я не умею зарабатывать на хлеб и никогда не делал коммерции на своих картинах, хотя многие негоцианты убеждали меня, что это очень выгодно… Однако, повторюсь, я всегда строил ХРАМ!!! И когда фортуна поворачивалась ко мне, так скажем, спиной, я просто переставал что-либо делать. Я не могу, не умею работать из-под палки или во имя куска хлеба! Наверное, это блажь, но… мне всегда нужно знать, что если я что-то делаю, значит, я строю Храм! А на меньшее я не согласен!..    

 

РОУЗ: Господин Доу, я преклоняюсь пред Вами… И простите меня за смелость, но прошу Вас, подумайте и составьте список – какие конкретно бытовые вопросы необходимо решить? Я зайду к Вам завтра и, поверьте, постараюсь сделать всё, что в моих силах. По крайней мере, голодать Вы уже точно не будете! А всё, что касается лекарств – я отдал распоряжение и Ваша экономка может теперь совершенно бесплатно заказывать в аптеке любые медикаменты. Я оставлю Вам номер своего телефона – звоните хоть днем, хоть ночью – всегда буду рад помочь… Ну, а сейчас разрешите откланяться.

 

ДОУ (округляет глаза): Ка-ак?.. Вы же хотели поговорить со мною о каком-то деле?.. Я слушаю Вас, Степ!.. Внимательно слушаю!..

 

РОУЗ (смеется, машет руками): Нет, нет, нет, господин Доу! Не смею Вас обременять своим присутствием и уж тем более не стану досаждать мелкими просьбами. Сейчас я действительно очень тороплюсь. И, если позволите, то о моём деле мы поговорим как-нибудь в следующий раз… Итак – я загляну к Вам завтра примерно в это же время. Хорошо?

 

ДОУ: Конечно, конечно! Мой дом всегда открыт для Вас, Степ! И… спасибо Вам за всё!

 

РОУЗ: Честь имею!..

 

Мужчины с чувством пожимают друг другу руки. Офицер браво отдает честь и выходит.

Минуту-другую художник стоит перед дверью, тупо глядит в никуда, думая о чём-то своем. Он захмелел. Впервые за много дней Чет Доу расслабился, но опьянел он вовсе не от вина, а от забытого чувства спокойствия, которое совсем недавно казалось абсолютно нереальным.

 

ДОУ (опомнившись, негромко зовет): Молли!..

 

МОЛЛИ (появляется): Слушаю Вас, господин Доу!

 

ДОУ: Разбуди меня утром в восемь часов. К половине девятого приготовь мне крепкий кофе… У нас есть кофе?

 

МОЛЛИ: Да, теперь у нас есть кофе!

 

ДОУ: Значит, приготовь мне кофе, и весь завтрашний день я буду работать. Ты слышишь меня, Молли? – завтра я снова начинаю работать!!!

 

МОЛЛИ: Я поняла.

 

ДОУ: Так… что-то еще забыл!.. Ах, да! Напомни мне, что вечером придет Степ. Ужин должен быть готов к его приходу… 

 

МОЛЛИ: Хорошо, господин Доу! Я всё сделаю.

 

ДОУ: А я буду работать. Пора снова строить Храм!.. Eppur si muove!..

 

МОЛЛИ (уходя, останавливается и оборачивается): Вы что-то сказали, господин Доу?..

 

ДОУ (счастливо): «И всё-таки она вертится!!!»

 

 

…Алексей Николаевич встал с кровати, подошел к столу, за которым читала Ксения. Он увидел, что девушка как раз дочитала первую сцену и тихо спросил:

– Нравится?..

– Да!.. Очень!!! – восторженно ответила девушка и вдруг испугалась, что Фомин сейчас скажет: «Ну, всё! Остальное прочитаете завтра!..» И она не ошиблась. Алексей Николаевич выбросил окурки из пепельницы в мусорное ведро и спокойно (даже ей показалось, что ласково) предложил:

– Уже поздно… Первый час ночи… Я вас провожу…

Ксения отрицательно замотала головой и, чуть не плача, запричитала, сложив на груди ладошки, словно перед молитвой:

– Ну, Алексей Николаевич!.. Ну, миленький!.. Ну, можно я еще почитаю?.. Вы хотите спать?.. Так ложитесь! Выключайте свет и ложитесь. А я дочитаю и тихонечко уйду… Пожалуйста!..

Фомин увидел в ее огромных глазах наворачивающиеся слезы и добродушно улыбнулся:

– Хорошо… читайте… Но дайте слово, что если я засну, то вы, когда дочитаете, разбудите меня! Договорились?..

– Конечно, конечно!.. – скороговоркой прошептала Ксения, – Вы ложитесь…

Ксения снова закурила и принялась читать, а Алексей Николаевич лег, не раздеваясь, но укрывшись пледом, закрыл глаза и стал думать: «Удивительная девушка!.. По-моему, Марк будет от нее в восторге!.. Марк… причем тут Марк? А ты?.. А ты, братец кролик, похоже, влюбился! Ну, и чем все это закончится?.. Ладно… Чему быть – того не миновать!.. Как говорила незабвенная Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра!»… Принесли же черти этих русских киношников: Гордона, Серова, Пашу! Как бы сделать так, чтобы они не встретились со Штейном? Марк будет в шоке от такой компании!.. Сколько дней они еще будут снимать? Когда уедут? Хорошо бы – поскорее!.. Да, но вместе с ними уедет и она!.. Что же делать?..»

Фомин задремал, а вскоре и вовсе крепко заснул. А Ксения читала «Спаситель, Злодей, Жертва»…

 

 

Сцена вторая:

PRO и CONTRA

 

 

 

Любая власть – от Бога! С этим я согласен…

                                                                                Однако любая болезнь тоже от Бога,  но

                                                                                это же не означает, что не надо вызывать врача?!

                                                                                                                       Ж.-Ж. Руссо

 

Вечером следующего дня, после ужина приготовленного великолепной хозяйкой Молли, Чет Доу и Степ Роуз сидят в креслах у камина, курят и философствуют. Сегодня Степ не в военной форме, а в дорогом строгом темно-синем костюме, который идет ему еще более чем офицерский мундир.

 

ДОУ: Нет, нет и нет, дорогой мой Степ! Я никогда не приму Насилие, как форму освобождения. Насилие не может породить Свободу! Насилие порождает только новое Насилие!.. 

 

РОУЗ (улыбается): «Насилие… Свобода…» – условности! Всё в нашей жизни условно! Да и сама жизнь тоже… Вы так не находите?.. Ну, хорошо! Наберусь наглости, и задам Вам, в общем-то, идиотский вопрос: сколько будет «два плюс два»?..

 

ДОУ: Вы это серьёзно?..

 

РОУЗ: Вполне. Сколько будет «два плюс два»?..

 

ДОУ: Ну, вероятно… «четыре».

 

РОУЗ (весело): Вот видите!.. А почему Вы так ответили? Да потому что еще со школьной скамьи запомнили, что «две палочки плюс две палочки равняется четыре палочки». Так?..

 

ДОУ (смеется): Так!.. А Вы, как я вижу, придерживаетесь другой точки зрения.

 

РОУЗ: А теперь сложите: сколько будет, ну допустим, две капли воды плюс еще две капли точно такой же воды?.. Условия, заметьте, остались те же самые, а в результате? – всё, что угодно, но только не четыре! Это может быть одна большая капля или мириады брызг…

Вот и получается, что всё в этой жизни условно. Именно поэтому я и не согласен с Вами, господин Доу! Можно совершенно разный смысл вкладывать в такое понятие, как Насилие. И, поверьте, я ни в коей мере не оправдываю убийц, маньяков и им подобных, но… требовать отменить Насилие, как таковое – означает требовать отменить законы Природы! Мир жесток сам по себе, но таким он создан.

 

ДОУ: Создан кем? – Богом?.. Дьяволом?..

 

РОУЗ: Да какая разница?! Сколько бы мы, люди, не задавались этим философским вопросом, всё равно ведь окружающий нас брутальный мир не изменится! А посему – выход один: принимать его, этот мир, таким какой он есть…

И, вообще, на мой взгляд, существует два самых бессмысленных занятия. Во-первых, это пытаться переделать мир! – праздная затея!.. Ну, допустим, не нравится человеку то, что его окружает! Вот и старается он что-то изменить. Да только тщетно!.. Ему бы, бедняге, понять, что переустройство мира внешнего всегда начинается с переустройства самого себя. Поскольку, если тебе не нравится тот мир, который стоял до тебя веками и будет таковым оставаться и после тебя, значит, проблема-то не в мире, а в тебе самом!..

А другое бессмысленное занятие – это пытаться спрятаться и тем самым сделать вид, будто проблемы не существует. Но опять же тщетно! Потому что спрятаться невозможно. Будь ты в скиту, в глухом лесу, будь ты в пустыне… Но мир людей ничуть не страшнее мира животных или мира растений – везде ты встретишь одно и тоже: молодое и сильное приходит на смену старому и слабому.

Так было, так есть, так будет! И даже если это и воспринимать, как Насилие, то это не Насилие, как форма Зла, а Насилие, как единственно правильная форма обновления жизни…

 

ДОУ: В Вашем монологе, мой дорогой Степ, есть что-то мефистофельское. Помните, у Гете? Фауст спрашивает: «Ты кто?» А Мефистофель отвечает парадоксом: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла!..» Парадокс! Неразрешимый парадокс!!!

 

РОУЗ: Да в чём парадокс-то?..

 

ДОУ: В чём? А вот в чём!.. Только внимательно следите за ходом моих рассуждений…

Представьте себе, что некий злодей напал на жертву. Жертва, понятно, кричит: «Help!.. Помогите!..» и, по закону жанра, на помощь прибегает некий спаситель. Этот спаситель – из благих, заметьте, побуждений! – обрушивает свой праведный гнев на грешную голову злодея…

Знакомый сюжетец, не правда ли? – Замкнутый треугольник, где четко определена каждая роль и можно поставить точку… Сплошь и рядом мы встречаем это в нашей странной жизни, и потом проклинаем злодеев и воспеваем спасителей. Всё, казалось бы, логично… Однако здесь надо ставить не точку, а многоточие или, еще лучше, запятую. Потому что, как только спаситель обрушил свой гнев на злодея, так сразу же злодей из злодея превращается в жертву, а спаситель, в свою очередь, превращается в кого?.. – правильно, в злодея. И теперь уже новая жертва, которая еще недавно была злодеем, кричит «Help!» – зовет на помощь. И прибегает новый спаситель и, как Вы уже, наверное, догадались, обрушивает свой праведный гнев на злодея-спасителя, который тут же превращается в жертву и, конечно же, вынужден звать на помощь…

Всё!!! Этот парадокс будет продолжаться до бесконечности. Потому что человек, примеривая на себя роль спасителя, злодея или жертвы, тут же становится зависимым.

Вывод: жертва всегда сама виновата в том, что она стала жертвой! Потому что на любую силу всегда найдется более сильная сила! Социальная спесь наказуема… Поэтому я и согласен и одновременно не согласен с Вами.

 

РОУЗ (весело и заразительно смеется): С ума сойти!.. Еще вчера Вы казались мне Небожителем, а сегодня я, ничтожный, позволяю себе спорить с Вами. Это ли не наглость с моей стороны?..

 

ДОУ: Ну что Вы, Степ! Напротив, я очень рад, что в кои-то веки представилась чудесная возможность побеседовать с умным человеком. Не дай Вам Бог дожить до моих лет и познать дефицит общения… О-о, это куда страшнее, чем голод или жажда!.. Ну, а то, что у Вас своя точка зрения, отличная от моей, так это даже хорошо! Так и должно быть… Чувствуется, что Ваша мудрость выстраданная, не заемная… Однако не осуждайте мой старческий консерватизм, но я всё равно не принимаю Вашей философии вселенского и неизбежного насилия!..

 

РОУЗ (через паузу): Помнится, накануне Вы рассказывали мне притчу. Я отвечу тем же, и, может быть, моя притча пополнит Вашу золотую коллекцию. Итак…

Три самых лучших бойца восточных единоборств решили продемонстрировать всему миру свои ловкость и силу.

И вот выходит первый боец. Становится у стены, а перед ним, на расстоянии всего в несколько шагов, становятся крепкие молодые мужчины, которые со всей силы начинают бросать в бойца камни. Но боец ловок и ни один камень не попал в него. «Вот это техника!!! Браво!!!» – кричат изумленные зрители…

Тогда выходит второй боец и так же становится у стены. И с какого бы расстояния не бросали в него камни, боец стоял, даже не шелохнувшись, а камни, как заколдованные пролетали мимо. «Фантастика!!! Это просто магия!!!» – восхитились зрители…

Но вышел третий боец. И встал у стены. И улыбнулся. И ни у кого не поднялась рука бросить в него камень…

 

ДОУ: Хм… Прекрасная притча! Но ее должен был рассказать я!.. Я, а не Вы! Степ, это моя притча, потому что она больше соответствует моей философии, а не Вашей.

 

РОУЗ: Как раз – нет! Я, как тот боец, продемонстрировал Вам силу, против которой не нужна более значительная сила. Но…

Люди в большинстве своем слабы! Слабы и зависимы! Надеюсь, с этим Вы не станете спорить. И они, эти слабые люди, уважают… и я бы даже сказал, подобострастно уважают чужую силу. Поэтому, повинуясь стадному инстинкту, они и выбирают себе самого сильного вожака. Заметьте, не самого мудрого, а самого сильного! Таким образом, на смену мудрому Уиллу Бару приходит сильный генерал Пеликан…

 Мудрость, увы, не может защитить беззащитных!.. Сегодня обывателю нужна та самая сильная рука, которая и защитит, и, если надо, покарает. Что ж, слабым людям необходимо и то, и другое. Но самое главное, что сильная рука способна накормить… Да, это банально, это пошло, но это так!.. Вечная эмпирия!..

Вот Вы говорили о самом страшном для Вас голоде – голоде общения. Но Вы же понимаете, что для подавляющего большинства наших с Вами соотечественников на первом месте стоит проблема сытого желудка. Увы, энляндцы не пуритане… Много лет страной правил мудрый демократ Уилл Бар, который так и не сумел накормить свой народ. Более того, этот президент не смог защитить даже себя в минуту опасности, потому что он был мудрым, но слабым. А теперь ответьте: зачем энляндцам нужен такой правитель, который не то что их, обывателей, но и собственно самого себя не в силах защитить?! Не потому ли, когда пришел к власти генерал Пеликан, то люди не стали с оружием в руках отстаивать прежнюю, слабую власть. Обыватель почувствовал ту самую сильную руку, о которой давно мечтал, которая его, наконец-то, вдоволь накормит.

 

ДОУ: Сильная рука?.. Хм.. Ну, ну… Вы знаете, Степ, лет двадцать назад я путешествовал по странам Азии и Востока. Поездка была весьма занимательной и поучительной. Иногда мне казалось, что я попадал в какую-то восточную сказку: падишахи, наложницы, евнухи, экзотические базары. Но… fata Morgana! – на фоне всего этого поистине сказочного великолепия на улицах я сплошь и рядом видел грязь, нечистоты. И всюду вонь… жуткая невыносимая вонь. А люди – побирушки и пройдохи. Человек на Востоке рождается социально обреченным: либо с золотой удавкой на шее, либо сразу же с протянутой для милостыни рукой. Люди изначально поделены на касты и тем самым у этих людей, опять же изначально, отнимают право выбора. Причем, ныне на Западе в моде экзистенциальное учение о реинкарнациях, Карме и о так называемом колесе Сансары – а там, на Востоке, всё это принимает совсем иной, уродливый смысл: люди несчастны от осознания того, что они ничего не могут изменить в своих жизнях. Достижение Нирваны – прерогатива лишь избранных…

Впрочем, подождите… я, кажется, хотел рассказать о чём-то другом?..

 

РОУЗ: Вы превосходно рассказываете!.. Но начали Вы с рассуждений о сильной руке.

 

ДОУ (рассмеявшись): Да, да! Точно! Вспомнил! Простите старика! Иногда меня действительно уводит в сторону от главной мысли… Итак, мы говорили о сильной руке…

Так вот, в одной из азиатских стран я был свидетелем экзотичной охоты, которая называется то ли «беркучи», то ли «беркутучи» – не помню точного названия, хотя, Вы, наверное, уже догадались, что речь идет об охоте с беркутом…

Мощная сильная дикая птица по команде охотника слетает с его руки и, настигнув добычу, поражает ее… Вот, собственно, в чем суть охоты. Но меня заинтересовало другое. Я спросил у местных жителей: «Как вы приручаете этих диких своенравных птиц?» И вот что они мне рассказали…

Оказывается, беркутов берут еще совсем птенцами, причем отбирают самых сильных и самых крупных. А приручают их так.

Одевают птенцу на голову мешочек, так, чтобы он ничего не видел. Затем сажают беркутёнка на подвешенную в воздухе прочную, но тонкую нить и начинают эту нить раскачивать. Птенец, что есть силы, вцепляется лапами в нить, крыльями машет, но взлететь боится – он же ослеплен!.. Так его доводят до полного изнеможения, а затем садят на человеческую руку. Понятно, в этот момент беркутёнок просто счастлив, что может наконец-то отдохнуть, сидя на чём-то твердом. Но, едва он отдохнул и привык к руке, ему вновь надевают мешок на голову и вновь сажают на постоянно балансирующую нить!.. Экзекуция опять продолжается до полного изнеможения и опять его, обессиленного, сажают на сильную руку человека…

И так несколько дней, а, если надо, то и недель. Кстати, кормят птенцов точно также – сначала доводят чувство голода до предела, а потом сажают на руку и дают поесть. Иными словами, в несмышленой птице убивается безусловный рефлекс к свободе полета, отдыха, питания, и прививаются, а точнее – навязываются так называемые условные рефлексы! То есть те, которые выгодны человеку с сильной рукой. А, выражаясь проще, беркуту внушили, что на всём белом свете нет ничего прочнее и надежнее человеческой руки…

Человеку, как и беркуту, можно внушить всё, что угодно!.. И оправдать тоже можно всё, что угодно! Например, тот же Макиавелли когда-то оправдывал римскую диктатуру, хотя и признавал, что именно диктатура породила тиранию. Но в те далекие времена два этих страшных понятия имели существенные отличия, а ныне… ныне это практически одно и тоже… Хм…

Однако ж, стоп!.. Давайте наконец-то поговорим с Вами о Вашем деле!

 

РОУЗ: О моем деле мы еще успеем с Вами поговорить. У меня есть другой, более интересный вопрос. Господин Доу, скажите, что Вы знаете о судьбе своих картин, которые хранились в Центральной галерее?

 

ДОУ (с тихой горечью): Увы, я не знаю ничего. Думаю, что их… либо сожгли, либо разворовали. А ведь там были мои лучшие работы!

 

РОУЗ: Я постараюсь найти Ваши шедевры. Только… Могу ли я рассчитывать на то, что Вы официально уполномочите меня решить эту проблему?

 

ДОУ: Конечно! Кого же еще, если не Вас?

 

РОУЗ: Спасибо! Со своей стороны обязуюсь сделать всё, чтобы отыскать и вернуть Вам картины в целости и сохранности. И более того… я, на свой страх и риск, еще даже не заручившись Вашим согласием, всё-таки уже начал поиск Ваших шедевров. Вынужден признаться, что дело это не из легких… Но, Вы знаете, со мною много раз происходило так. Допустим, я что-то задумал, однако тут же из ничего возникает миллион обстоятельств против задуманного. Не знаю, у кого – как, наверное, любой другой на моем месте тут же опустил бы руки, а лично меня такие препятствия только подстегивают. В этот момент появляется то, что называется «спортивной злостью». Мне вообще в жизни всё давалось очень тяжело, я всего добиваюсь с превеликим трудом, но тем ценнее каждая из моих побед…

А еще я верю в «Его Величество Случай». Знаете, какое определение я даю Случайности?.. «Случайность – это неосознанная или, точнее, неосознаваемая закономерность, то есть та закономерность Гармонии, которую человек не в состоянии осмыслить, проанализировать и объяснить…»

И я воспринимаю «Его Величество Случай» отнюдь не как элемент слепого незаслуженного везения, а как случай, который является заслуженной наградой за бессонные ночи, за усидчивость, за то, что смог победить в себе Дракона!..

 

ДОУ: Дракона? Какого дракона?.. Ну-ка, ну-ка, расскажите – не интригуйте старика!

 

РОУЗ (смеется): Ну, что Вы, что Вы!.. Какой из меня интриган?!.. Просто один очень умный человек сказал мне как-то: «Степ! Если ты хочешь чего-то достичь в своей жизни, если хочешь сам руководить своей судьбой, тогда знай, что тебе надо победить Дракона, который живет в каждом из нас. И Дракон этот о трех головах. И головы эти – Лень, Трусость и Невежество! И если ты позволишь проснуться хотя бы одной из этих голов, тут же просыпаются и остальные. А они – эти головы – очень прожорливы!..»

Поэтому, когда происходит в моей жизни «Его Величество Случай», я отмечаю про себя, что в очередной раз победил этого коварного и прожорливого Дракона…

Вы, господин Доу, наверное, уже обратили внимание, что я из породы победителей?!

 

ДОУ: Да, это трудно не заметить!.. Но, если честно, лично мне очень нравится в Вас это качество. Оно подчеркивает Ваши, Степ, самодостаточность и яркую индивидуальность.

 

РОУЗ (весело заразительно смеется): Господи, сегодня не день, а какой-то чудесный сон! Праздник души!!! Вы наговорили мне уже столько комплиментов, что я начинаю сомневаться – а сумею ли я отработать эти щедрые авансы?

 

ДОУ: Сумеете, сумеете! Не прибедняйтесь!.. Знаете, Степ, я никогда не писал так называемых комплиментарных картин. То, чем я занимаюсь – это искусство и оно должно оставаться честным, то есть беспристрастным, если хотите – нагим!.. Но… это искусство!..

А в повседневной, будничной жизни я давно уже обратил внимание, что люди почему-то очень неохотно говорят друг другу комплименты. Мы скупы на элементарную похвалу, а ведь чужая похвала – если она, конечно, заслуженная! – помогает человеку осознавать свою значимость, свою нужность! Похвала окрыляет бескрылых, поднимает упавших, воскресает умерших…

И еще я заметил – с какой бездумностью люди говорят друг другу гадости. Но ведь если один человек говорит о другом плохо, то в первую очередь он унижает не того – другого, а самого себя! Неужели это не понятно?..

 

РОУЗ: Господин Доу, я рискую навлечь на себя Ваш гнев, поэтому заранее прошу простить меня за дерзость, но… ведь Вы тоже в этом отношении не безгрешны. Смею предположить, что Вы наверняка ругаете новую власть и генерала Пеликана лично, хотя совершенно не знакомы с ним, как с человеком. Ведь так, признайтесь?.. А между тем, Вам – конкретно Вам! – генерал Пеликан не сделал абсолютно ничего дурного.

Да, для большинства энляндцев наступили тяжелые времена, но мы – новая власть – знаем, что надо делать, когда и как! И мы уже сегодня, сейчас делаем всё для того, чтобы эти времена прошли как можно быстрее.

Помните, что говорили во всём мире, когда в Чили к власти пришел Аугусто Пиночет?.. – «Варвар!.. Палач!..» и тому подобное. Но уже через несколько лет весь мир с удивлением стал следить за процветанием чилийцев. Заговорили даже о новой экономической модели, о неком «чилийском Чуде» и совсем забыли об убитом президенте Сальвадоре Альенде, о казненном певце Викторе аара… Об этих жертвах и о многих других давно уже все забыли!.. А вот генерал Пиночет свое имя обессмертил, потому что он дал простым рядовым чилийским обывателям то, чего никак не мог дать кремлевский прихвостень Альенде…

Потом, когда Пиночет на старости лет добровольно – заметьте! – передал власть в другие более сильные руки, тут же нашлись смельчаки требующие расправы над бывшим диктатором… Ох, как любят шакалы всех мастей тявкать на мертвых или умирающих львов: остров святой Елены для Наполеона, издевательская казнь Муссолини, Нюрнбергский процесс, в России – развенчание культа личности Сталина, в Китае – культа Мао, суд над стариком Пиночетом!..

 

ДОУ: Вы, Степ, очень интересный собеседник, но вместе с тем – весьма опасный полемист! Вы преподносите ситуацию именно так, как это выгодно Вам…

Со своей стороны замечу, что история, как наука, очень своенравная дама! Она никому и никогда не прощала вольного обращения с фактами. Ее невозможно придумать, но додумать очень, очень возможно!..

Ну, а что касается лично меня, то… да, я ругаю нынешнюю власть и генерала Пеликана не жалую. Однако спросите меня: почему я это делаю?.. Да потому что нельзя решать за людей – как им, людям, надо жить! А дуче Пеликан решил! Решил за меня, за Молли, за всех нас! Он один знает, оказывается, что нам нужно!..

Вы, Степ, (то есть – лично Вы!) мне очень симпатичны. Хотя я прекрасно понимаю, что наша откровенная приватная беседа… хм… вполне может закончиться для меня более чем плачевно…

 

РОУЗ (изменился в лице, встал): Господин Доу!.. Я… я оскорблен! Неужели Вы правда такого плохого обо мне мнения? Неужели… неужели я похож на подлеца?..

 

ДОУ: Простите!.. Ради Бога, простите старика! И садитесь!.. Я не хотел Вас обидеть. Еще раз великодушно простите! Но… даже не знаю, как начать…

Ну, в общем, совсем недавно Молли услышала на рынке страшный рассказ о зверствах, которые устраиваются над жертвами пеликанского режима. Говорят, что один из офицеров, приближенных к генералу, собственноручно и с наслаждением пытает несчастных. При этом жертву заводят в небольшую комнату, окрашенную белой краской, и сам офицер тоже одевается во всё белое. Кровь льется рекою, а изверг блаженствует! Но еще страшнее то, что через огромные окна за этой экзекуцией вынуждены наблюдать другие заключенные, которые тоже обречены, потому что их тоже рано или поздно ожидает белая комната с белым офицером…

 

РОУЗ (не сдержавшись, заливисто смеется): В детстве я боялся темной комнаты, а теперь буду бояться белой!.. (серьезно) Ну, чушь ведь это! Вы-то сами понимаете, что всё это чушь?!..

Да, мы не идеальны! Да, мы пришли к власти с оружием в руках! Но не надо обвинять нас во всех смертных грехах… Мне вполне понятно кто и зачем льет воду на мельницу запугивания. Но Вы-то, господин Доу, Вы-то?!.. Вы же серьезный и неглупый человек!.. И вдруг я слышу от Вас обывательские страшилки… Вот уж, право, не ожидал!

 

ДОУ (тихо): Степ, а Вы знаете, кажется, я догадался – о чём конкретно Вы хотели со мною поговорить… Вы хотите предложить мне написать портрет генерала Пеликана! Так?..

 

РОУЗ: По крайней мере, я сделал всё, чтобы подвести Вас к этой мысли.

 

ДОУ: Хотите, я расскажу Вам еще одну притчу? Если, конечно, Вы не устали от моей демагогии…

 

РОУЗ: Господин Доу, о чём Вы говорите? Этот вечер я буду вспоминать всю свою жизнь! О беседе с Вами я с гордостью стану рассказывать детям и внукам…

 

ДОУ: Хорошо, хорошо, Степ!.. Итак, очередная притча…

Задумал некий художник написать картину по библейским мотивам. Самый яркий и самый драматичный момент в Новом Завете, как известно – Тайная Вечеря, где Иисус, предвидя предательство Иуды, благословляет учеников, пьет с ними вино («кровь мою»), ест хлеб («тело мое»), ну и так далее…

Суть картины, идея задумывалась на антитезе персонажей. Иисус – образ чистоты, света, целомудрия, и как антипод – Иуда – символ предательства, алчности… В общем, Вы понимаете!.. Так вот. Приступил художник к работе и самой сложной задачей, как ему казалось, была проблема найти натурщика на образ Христа, ведь натурщик должен обладать не только общеизвестным портретным сходством с Иисусом, но и… взглядом!.. Особенным взглядом!..

 Поверьте, в портрете самое главное – ГЛАЗА! И если художник написал именно те глаза, которые он задумал, значит, он уже написал портрет!.. Однако вернемся к нашему рассказу…

 Странное дело, но на образ Иисуса натурщик нашелся очень быстро. Это был молодой мужчина удивительно похожий на Христа и с тем самым взглядом, в котором было столько любви, столько святости!.. За три дня был написан портрет… И всё!!! Работа встала!

Потому что в картине самым главным оказался… образ Иуды!!! А натурщика на этот образ художник никак не мог найти.

Семь лет – семь долгих лет! – искал он человека с взглядом Иуды.

И вот однажды художник проходил мимо самого дешевого кабака. Возле двери этого заведения бился в пьяной истерике пропитый алкоголик ужасного вида с дикими, страшными глазами. И в этих глазах было столько боли, столько ненависти!..

Художник кое-как уговорил пьяницу позировать, посулив ему вина, денег… В общем, работа возобновилась и буквально за день картина была закончена. Но когда художник уже расплачивался с натурщиком, алкоголик зло расхохотался: «Неужели Вы не помните, что семь лет назад Вы писали с меня… Христа?»

 

РОУЗ (восхищенно): Замечательная притча!!! Но не могу понять – к чему Вы клоните?..

 

ДОУ: Ни к чему я не клоню, а говорю открытым текстом: да, я буду писать портрет генерала Пеликана! Но вовсе не потому, что Вы, Степ, меня в чём-то убедили. Я отнюдь не проникся любовью к диктатору и новой власти. В этом мы с Вами по-прежнему антагонисты. Но… я – художник! И как художнику, мне очень интересен человек, захвативший Энляндию. Я хочу заглянуть этому человеку в глаза!.. Поэтому я готов встретиться с Вашим генералом и обсудить условия…

И еще… Вы же понимаете, Степ, что я никогда не согласился бы писать этот портрет, если б не моя симпатия лично к Вам! А посему прошу ответить так же, как и я, то есть – откровенно: скажите, Степ, зачем понадобился этот портрет новой власти, генералу Пеликану и Вам лично? Только откровенно!..

 

РОУЗ: Конечно, откровенно! И нет здесь никакого секрета! Вы же понимаете, что сейчас мы – новая власть – только-только начали завоевывать авторитет. Мировое сообщество, увы, отвернулось от нас… Так вот хочется, что бы политики всех стран взглянули на личность генерала глазами не рядового пугливого обывателя, а Вашим взглядом – взглядом всемирно известного и всеми почитаемого художника!..

И, Вы знаете (может быть это излишняя самоуверенность!), но еще задолго до нашей первой встречи я почему-то ни минуты не сомневался, что мое предложение Вас заинтересует. Тем более что лично я абсолютно убежден – в процессе работы над портретом Вы, господин Доу, в корне измените свое отношение к генералу Пеликану…

 

ДОУ (с горячностью): Э-э-э, нет!!! Вот в этом Вы ошибаетесь!.. Можно объяснить Иудин грех трусостью, невежеством… можно даже простить Иуду, но полюбить этого предателя я не смогу!

 

РОУЗ: Простите мне сарказм, но создается впечатление, что сами Вы не читали Библию, а пересказываете содержание с чужих слов, руководствуясь при этом чужими выводами. Так мыслят священники-ортодоксы – повторяют одно и тоже из проповеди в проповедь: «Иудин грех», «Иудин грех»… А в чём грех-то?..

 

ДОУ (недоумевая): То есть?..

 

РОУЗ: В чём грех?.. Давайте вспомним библейский сюжет…

Иуда Искариот в числе прочих Иисусовых учеников ходит с Учителем из города в город, ежедневно глядит и видит лицемерие христовых апостолов и, чтобы доказать всем им (и Иисусу в том числе!) – кто есть кто – он, Иуда, продает Христа первосвященникам за пресловутые тридцать серебряников. Так?.. Идем дальше…

Вот Иисуса взяли под стражу и никто (никто!) из апостолов не встал на Его защиту!!! Правда, кто-то из учеников (по-моему, Петр) попытался убить одного из рабов первосвященников, но Христос потребовал от апостола: «Вложи меч в ножны!..» и послушный апостол отступил. Затем тот же Петр, как и было предсказано Иисусом, трижды трусливо отрекся от Учителя, а об остальных учениках евангелисты вообще даже не вспоминают. Так?.. Идем дальше…

Наступает ночь перед казнью. Апостолов ищут. Они скрываются от кровожадной толпы. И вот их находит Иуда. Ученики брезгливо морщатся – им противен предатель. Но что же слышат они от Иуды? «Не я предатель! – говорит им Иуда, – Не я, а вы!.. Я лишь продал Христа, а вы предали Его! Учитель сказал вам: «Не убий!», но он же не сказал вам: «Не умри!..» Так почему же вы все разбежались? Почему ценою собственной жизни не спасли жизнь Учителя своего?.. А что завтра?.. Завтра Иисуса распнут на кресте, и Он умрет. А вы, трусы, не умрете за Него, не-ет! Вы станете слагать легенды о Нём, при этом, конечно же, меня обвините в предательстве, а сами будете клясться на крови Его в любви к Нему… Но вот цена вашей лживой любви!..» – говорит Иуда и, разжимая кулак, показывает апостолам на своей ладони те самые тридцать серебряников…

На следующий день Христа действительно распяли, а рядом с Голгофой на осине повесился Иуда Искариот… Ни одним серебряником он не воспользовался, потому что незадолго до самоубийства Иуда пришел к первосвященникам и швырнул им под ноги их деньги. Вот так и получается, что Иуда – единственный (!) из учеников Иисуса кто последовал за своим Учителем и испил вместе с Ним горькую чашу Его…

А что же апостолы?.. Они стряхнули с себя страх и… стали бессовестно проповедовать христианство, как единственно верную религию, где, по их мнению, терпимость и всепрощение возводятся в ранг наивысшей добродетели…

Так позвольте Вас спросить: кто же предал Христа? Иуда?.. Но он не предатель! Он больше всех нас вместе взятых любил Учителя. Потому и умер вместе с Ним… А апостолы?.. Да что апостолы – а мы нынешние?..

Не знаю, как Вы, но лично я абсолютно уверен, что явись сегодня пред людьми Иисус – Его бы вновь распяли по требованию толпы. Причем, больше всех казни требовали бы те, кто еще вчера валялся в пыли у ног Христа, умоляя Его об исцелении или Чуде. Именно эти люди, как и две тысячи лет назад, громче всех истерили бы: «Распни Его!!!» Помните, как иудеи плевали Иисусу в лицо, били Его и издевались, говоря: «Прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?!..»

Вы думаете, что человечество за это время изменилось? Люди стали добрее? Ничуть!.. И если снова станет дилемма: кого распять – Христа или Варавву – то вновь распнут Иисуса, а разбойника отпустят восвояси. И понимая всё это, вновь попрячутся трусливые ученики Иисуса. А затем Пилат умоет руки. И единственный, кто вновь разделит участь Христову – это всё тот же Иуда Искариот!..

 

ДОУ: Софистика!.. Чистейшей воды софистика!.. Нет, я не буду с Вами спорить, люди действительно не стали за это время ни лучше, ни мудрее. Они остались такими же. Но… Иисус-то любил их именно вот такими – то есть несовершенными.

А Вы, Степ, простите, но… Вы людей не любите!.. И в Бога не верите. Нет, не верите!..

 

РОУЗ (иронично): Это Вы о каком Боге – о всепрощающем дедушке с седою бородкой и томным взглядом? А вокруг Него этакие серафимчики и херувимчики?.. Если об этом, то – нет, в такого Бога я действительно не верю!.. У меня вообще очень сложное, противоречивое отношение к любой религии и церкви. Вы ведь и сами прекрасно понимаете, что церковь, как институт власти – (зло усмехнувшись) а это именно институт власти! – так вот, церковь призвана делать людей не свободными от догм, а, наоборот, зависимыми!!!

Слово священника – закон для паствы! Любую живую мысль в церкви выкорчевывают еще в зародыше! Вспомните, к примеру, великое отлучение Бенедикта Спинозы или протестантство Мартина Лютера… И, кстати, всё тот же Иисус за что был распят? – правильно, за свободомыслие и за то, что посягнул сломать самое святое – догму!!!

Любая конфессия не приемлет инакомыслия. И, стало быть, Будда никогда не подаст руки Магаммету, а Христос ни за что не возлюбит атеиста или антихриста. Так?..

И еще! Любая вера порождает суеверия, с которыми затем сама же и борется. И борьба эта ведется отнюдь не на словах, а жестокосердно – огнем и мечом!.. Извне и внутри!

Вспомните хотя бы, как боролись сначала язычники с христианами, а потом христиане с язычниками. Вспомните крестовые походы против иноверцев. Вспомните костры священной инквизиции. Да и вообще, когда знакомишься с историей той или иной конфессии – становится не по себе: всюду кровь и слепая истерия. Очень уж напоминает мне всё это сатанинские шабаши. Но сатанисты хоть не скрывают, что они поклоняются Хаосу, а другие-то истинно веруют, что они служат на благо Гармонии…

 

ДОУ: Нельзя, нельзя… так нельзя! Вы разрушили всё, во что человек верит или может верить! Сколько Вам лет?.. Двадцать восемь?.. Тридцать?..

 

РОУЗ: Тридцать два года.

 

ДОУ: Да?.. А выглядите Вы значительно моложе. Но это потому, наверное, что из Вас, мой дорогой Степ, до сих пор не выветрился дух юношеского максимализма. Вы пытаетесь всех уравнять… О людях Вы судите с высоты собственного положения. Но ведь Вы сами заметили, что люди в большинстве своем слабы, слабы и зависимы… Это Ваша мысль?!

 

РОУЗ: А Вы с этим не согласны?

 

ДОУ: Согласен, согласен!.. Но я вспоминаю слова Рабиндраната Тагора о том, что «Сильный человек – это не тот, кто способен победить еще более сильного, а сильный тот, кто способен поднять до высот своих человека слабого!..»

 

РОУЗ: Простите, но это книжная мудрость. В жизни всё иначе… Знаете, господин Доу, я давно наблюдаю за людьми и, если честно, то Вы совершенно правы – я действительно не люблю людей… И не люблю я это «панургово стадо» вовсе не потому, что страдаю болезненным эгоцентризмом, а потому, что люди, своим безволием, пассивностью, нежеланием хоть что-то поменять в своей жизни вызывают у меня дикое и неприкрытое презрение! Однако нет в моем презрении ни капли высокомерия… Меня ведь жизнь не баловала, ой, не баловала! И всего чего я добился – я добился сам, без благосклонных протекций… Более того… Очень не люблю вспоминать об этом, но Вам расскажу…

Дело в том, что семь лет назад из-за давнишней травмы позвоночника у меня парализовало ноги. И ни один врач не верил в то, что я когда-нибудь буду ходить! Никто не верил… кроме меня самого, разумеется. Кстати, позднее я видел парализованных людей, у которых было просто онемение конечностей и никаких болевых ощущений. Счастливчики!!! У меня же, особенно ночью, было такое чувство, будто меня по пояс одевают в плотный мешок с горячими углями и время от времени эти угли раскаляют докрасна… Мучения – адовы!.. Сказать, что я мечтал подняться и ходить – не сказать ничего. С утра до позднего вечера, преодолевая дикие боли, я занимался физическими упражнениями по десять-двенадцать часов в сутки. На лекарства и горе-эскулапов я потратил целое состояние, но чувствовал – исцеление не в дорогостоящих медикаментах, а в деятельности, в строжайшем распорядке дня, где не должно быть ни единой свободной минуты! Иначе в эту же самую минуту придет подленькая мысль об отдыхе, о тщетности усилий, о роковой судьбе, с которой надо смириться…

Нет! Нет!! Нет!!!

Не хочу!!! Не хочу мучиться сам и мучить своим нытьем других. Хочу быть молодым, красивым, сильным, богатым, счастливым!!!

 

ДОУ: Я восхищен Вами, Степ!..

 

РОУЗ: Спасибо, господин Доу! Но, Вы знаете, когда я всё-таки и вопреки всему поднялся, то с удивлением обнаружил, что рядом со мною сосуществует очень много таких людей, которые просто-напросто махнули на себя рукой и живут, как сомнамбулы с анемичными лицами. Причём – заметьте! – они не больные, не парализованные, как некогда я, а совершенно нормальные – в абсолютном здравии… Одноклеточные амебы! Ничего в их жизни от них самих не зависит и ничего не хотят они менять в своей жизни… И вот тогда я вывел некую формулу обывательского бытия. Хотя скорее это даже не формула, а приговор обывательскому мировоззрению:

Плохо не то, что человек живет плохо, а плохо то, что человек живет плохо, но считает, что он живет хорошо. А еще хуже, когда человек живет плохо, знает, что он живет плохо, но ничего не делает, чтобы жить хорошо. Но гораздо хуже этого, когда человек живет плохо, знает, что он живет плохо и начинает оправдывать свою никчемную жизнь: «…время сейчас тяжелое…», «…правительство виновато…», «…все так живут…»

Зачем живет такой человек?.. Кому нужна его жизнь, если она не нужна ему самому???

 

ДОУ: Хм… Очень суровый приговор!.. Да… А хотите еще одну притчу из моей коллекции?..

К Уильяму Шекспиру однажды пришел юноша и, гордо вскинув голову, заявил: «Я должен у Вас учиться!» «А кем ты хочешь стать?» – спрашивает его великий драматург. «Шекспиром!» – всё так же гордо отвечает юноша. Огорченно вздохнул Уильям Шекспир: «Сынок, в твои годы я хотел стать Богом, а стал всего лишь Шекспиром… Кем же станешь ты?..»

Без сомнения, надо стремиться к самым высоким целям. Однако не стоит того же требовать от других. Уже хотя бы потому, что они живут свою (!) жизнь, они проходят свой (!) путь… И как они распорядятся своею жизнью – это их право! Они могут, ничего не делая, пролежать целую вечность на диване. Могут за бесценок продать себя в рабство. Могут день и ночь напролет прожигать себя по ресторанам. Могут пустить себе пулю в лоб… О-ни мо-гут, о-ни и-ме-ют пра-во!.. Потому что это их жизнь, это их выбор!.. И никто не имеет права их судить. Мы с Вами можем не уважать их выбор, но презирать людей за это – нельзя!..

 

РОУЗ: А где грань между презрением и неуважением? Разве «не уважать» не означает «тихо презирать»?..

 

ДОУ: Может быть, может быть… Об этом я как-то не подумал. Но… хм… Вы знаете, Степ, я о другом хотел бы поговорить… Вот Вы просите меня написать портрет Вашего генерала… Я буду писать этот портрет (и Вы можете расценивать мои сегодняшние слова, как официальное согласие), хотя предварительно мне очень бы хотелось именно из Ваших уст услышать характеристику на генерала Пеликана.

 

РОУЗ: Я ждал этого… и с удовольствием отвечу, но прежде необходимо оговориться: я не прошу (!) Вас написать портрет генерала, а предлагаю (!) Вам. Это существенная поправка. Любая просьба несет на себе элемент бескорыстия, а я – лицо сугубо заинтересованное. Да и Вас, господин Доу, я не уговорить хочу, а за-ин-те-ре-со-вать! Причем, Ваш гонорар – это само собой разумеющийся факт. Но не в деньгах здесь дело!.. Давайте рассуждать!

Генерал Пеликан, хороший он или плохой – не важно – пришел к власти. Всё! Принимаем это, как историческую данность. Я уже говорил, что считаю – в нашей жизни нет ничего случайного. И раз уж так исторически сложилось, что на смену мудрому, но мягкотелому президенту приходит сильный генерал, то давайте поможем нашему с Вами народу – давайте через Ваш пример покажем людям, что их страхи напрасны…

Здесь нет проигравших – выигрывают все! Ваш имидж непоколебим – Вы честно делаете свое дело. И будущий портрет – это не заказная работа, а Ваш взгляд на нового лидера Энляндии, на историческую и политическую метаморфозу…

Господин Доу, мне ли Вам говорить, что люди устали бояться!.. Помогите обывателям!.. Помогите им поверить, что их жизням и жизням их детей больше ничего не угрожает. Генерал Пеликан не кровожадный монстр, и вместе с ним к власти пришли не маньяки и глупцы! Все мы прекрасно понимаем – хватит крови, хватит воевать…

Вы спросите меня: «А зачем же нужна была та кровь, которая уже пролилась?..»

 

ДОУ: Да, да, как раз об этом я только что хотел Вас спросить…

 

РОУЗ: Всё очень банально! Бывшему президенту неоднократно докладывали, что кроме пустой болтовни о демократическом обществе и светлом будущем неплохо было бы для людей сделать что-то более реальное. Но Уилл Бар с удовольствием подолгу демагогировал о временных трудностях энляндцев, при этом сам жил отнюдь не в бедности. Понятно, что он и его сытое, но безвольное правительство ни за что не отдали бы власть добровольно…

И еще… Не знаю, поверите Вы мне или нет, но крови-то никто не хотел! Да и не было бы никакой бойни и ничего такого вообще, если б окружение Бара не оказало бы вооруженного сопротивления гвардейцам генерала Пеликана… А потом начались эти гнусные провокации, запугивания, грязные слухи о массовых арестах и расстрелах… Вот Вы вспомнили мифическую «белую комнату»… Полстраны нашептывает, будто генерал Пеликан собственноручно расстрелял бывшего президента… Причём, всё это рассказывается с такими подробностями, словно они сами при этом присутствовали.

А хотите узнать, как на самом деле погиб Уилл Бар?..

 

ДОУ: А Вы были свидетелем его гибели?

 

РОУЗ: Почти…

 

ДОУ: Что значит – «почти»?..

 

РОУЗ: Когда мы захватили Президентский Дворец и ворвались к нему в кабинет, то увидели, что Уилл Бар лежит на полу с простреленной головой, а рядом стоит его телохранитель с пистолетом в руках. Мы разоружили парня (он, в общем-то, и не сопротивлялся!), и этот охранник поведал нам о том, как президент за полчаса до смерти заперся вместе с ним в кабинете, вылил в себя целую бутылку виски, надрывно рыдая, вертел в трясущихся руках пистолет, но так и не осмелился в себя выстрелить. По его приказу это сделал ничего не понимающий телохранитель…

Такая вот… «геройская» смерть!..

 

ДОУ (задумчиво): Хм, да… не весело…

 

РОУЗ (с сочувствием): Простите меня! Я ведь знаю, с какой теплотой Вы относились к бывшему президенту… Честное слово, я не хотел Вас расстраивать и разочаровывать… Еще раз простите, но Вы обманывались… Президент Уилл Бар никогда не был таким, каким его представляли себе Вы.

 

Звонит мобильный телефон Роуза. Он извиняется и отходит в сторонку. Доу растерян, тихо что-то бормочет себе под нос.

 

ДОУ: Может быть, может быть… Вот ведь как… Хм, да…

 

РОУЗ (разговаривая по телефону): Лейтенант Роуз! Слушаю!.. Так… Хорошо… Так… А где?.. А-а-а, значит, уже завтра!.. Отлично… Хорошо, я скоро буду!

 

Роуз отключает телефон и обращается к Доу.

 

РОУЗ: Я очень сожалею, но мне пора уходить! Могу ли я попросить Вас о следующей встрече?..

 

ДОУ (рассеяно): Что?.. Извините, не понял, что Вы сказали…

 

РОУЗ: Если Вам удобно, давайте увидимся завтра вечером. Дело в том, что… я разыскал практически все Ваши картины, которые пропали из Центральной галереи. И, вполне возможно, в течение двух-трех дней я улажу все формальности и доставлю Вам Ваши шедевры.

 

ДОУ: Боже!!! Да неужели это правда?!.. Господи, как я счастлив!… Спасибо Вам, мой дорогой Степ!.. Огромное, огромное спасибо!..

 

*******

 

Ксения тихо обернулась и в темноте попыталась разглядеть мирно спящего Фомина. «А он действительно талантливый! И такой застенчивый!.. Неужели такие мужчины еще есть?..»

Она вспомнила всех своих ухажеров, но думать об этом не хотелось, и она стала думать о другом: «Я ведь нравлюсь ему! Вижу, что нравлюсь!.. Надо сделать все, чтобы остаться с ним!.. Ведь наша встреча не напрасна – Судьбой дано было встретиться!.. А что если у него есть уже девушка?.. Или (не приведи Господь!) невеста?.. Тогда «Прости, невеста!» – у тебя нет шансов…»

Ксения закурила и стала читать далее…

 

 

Сцена третья:

БЕЗ  НАЗВАНИЯ  И  БЕЗ  СМЫСЛА

 

 

На сцене появляется Чет Доу. Навстречу ему из другой кулисы выходит Молли.

 

МОЛЛИ (взволнованно): Господин Доу, я только что была в аптеке Виллса и он долго расспрашивал меня о господине Роузе, а потом… потом аптекарь Виллс рассказал, что господин Роуз… и есть тот самый офицер из белой комнаты…

 

ДОУ (округляет глаза): Что такое?.. Что ты сказала?..

 

МОЛЛИ (более уверенно): Я говорю, что господин Роуз – это офицер, который пытает людей в белой комнате…

 

ДОУ: Откуда, откуда, откуда ты это знаешь?.. Что рассказал тебе Виллс?..

 

МОЛЛИ: У того офицера-кровопийцы должен быть небольшой шрам над переносицей, и нет одной фаланги на мизинце левой руки… Когда придет господин Роуз обратите внимание на его…

 

РОУЗ (выходя из кулис): А я уже здесь!..

 

Роуз в черном военном мундире с аксельбантами, на лице его сияет улыбка, в руках папка с какими-то документами.

 

РОУЗ (почти официально): Господин Доу, я принес документы, благодаря которым к Вам вновь вернуться все без исключения Ваши картины.

 

ДОУ (немного растерянно): Извините, Степ… то есть… Извините, господин лейтенант… Вероятно, Вы только что слышали – о чём говорила Молли?..

 

РОУЗ (абсолютно спокойно, по-прежнему беззаботно улыбаясь): Да, я всё слышал… Но я не подслушивал. Это получилось само собой…

 

ДОУ: Так… это правда?

 

РОУЗ: Что – правда? Что я и есть тот самый мифический офицер из выдуманной кем-то белой комнаты?..

Господин Доу, Вы же прекрасно понимаете, что чем больше я сейчас стану опровергать эту чушь, тем меньше с Вашей стороны будет ко мне доверия. Поэтому давайте сменим тему.

 

ДОУ (настойчиво тихо): И всё-таки я прошу Вас ответить: правда это или нет?

 

РОУЗ: Ну, хорошо… Нет, это не правда!..

 

Доу смотрит на офицера – замечает небольшой шрам над переносицей, переводит взгляд на левую руку – видит, что на мизинце нет фаланги. Роуз спокойно и неотрывно глядит на художника, по-прежнему улыбаясь.

 

ДОУ: А Вы знаете, господин Роуз… я Вам не верю!

 

РОУЗ: Господин Доу, успокойтесь… Вы, конечно же, можете мне не верить, можете сейчас встать в позу. Впрочем, я и не собираюсь ни в чём Вас убеждать. Но подумайте о своих картинах…

 

ДОУ: Ага!.. Замечательно!.. Я так и знал!.. Шантаж!..

 

РОУЗ: Ну куда Вас понесло?.. «…Белая комната… кровопийца офицер… шантаж…». Господин Доу, перестаньте…

 

ДОУ: Господин офицер, я не жирондист и не торгую своей совестью! Уходите!!!

 

РОУЗ: Хорошо, я надеюсь, что завтра Вы успокоитесь, и тогда мы поговорим…

 

ДОУ: Нет, господин офицер! Ни завтра, ни когда бы то ни было больше Вы не переступите порог моего дома… Прощайте!

 

РОУЗ: Значит, Вы отказываетесь…

 

ДОУ: Хм, да… Я отказываюсь писать портрет Вашего генерала! Равно как и отказываюсь иметь хоть какое-то дело с Вами и Вашей компанией…

 

РОУЗ (расхохотавшись): А ты не охренел?..

 

ДОУ: Что-о?..

 

Роуз бросает на пол папку с документами, хватает художника за грудки и сильно швыряет Доу в кресло. Тут же вновь подскакивает к нему и, больно ударив художника в живот, одной рукой держит его за горло, другой выхватывает пистолет и трясет им возле носа Чета Доу. Старик хрипит, даже не пытаясь сопротивляться. Роуз дико орет на художника.

 

РОУЗ: Слушай и запоминай: старый облезлый козел, ты завтра же приступаешь к работе!.. Понял? Завтра же!.. Иначе я с тебя с живого кожу сниму!.. Всё понятно?.. Не слышу!.. В глаза смотреть!.. Отвечай!.. Не слышу!.. В глаза!.. 

 

ДОУ (задыхаясь): Господи, что Вы делаете?.. П-пустите меня?.. Ос… оставьте!..

 

РОУЗ (продолжая избивать художника): Я не слышу ответа!.. Когда ты преступаешь к работе?..

 

ДОУ: Завтра же… завтра… х-хорошо…

 

Офицер прячет пистолет в кобуру и брезгливо вытирает руки платком. Художник судорожно глотает воздух, держась за сердце.

 

РОУЗ (спокойным циничным голосом): Вот так-то!.. И запомни, скотина, если Пеликан хотя бы раз пожалуется мне на тебя, ты пожалеешь, что родился на свет!.. Понял меня, демагог хренов?.. Понял, спрашиваю?..

 

ДОУ: П-п-понял… Не надо больше… Умоляю… У меня больное сердце!..

 

РОУЗ: Хочешь, я познакомлю тебя с белой комнатой?.. Хочешь?..

 

ДОУ: М-м-мне плохо…

 

РОУЗ (снова склоняется над художником, схватив Доу за шею, шипит): И еще запомни: если ты, маразматик грёбаный, надеешься, что за тебя кто-нибудь заступится или хотя бы слово замолвит, то, во-первых… слушай меня!.. во-первых, уже официально объявлено, что ты принимаешь правительство генерала Пеликана и сам… слышишь – сам!.. предложил генералу написать его портрет… смотри мне в глаза!..

 

ДОУ: Н-н-не надо… о, Боже!..

 

РОУЗ: А во-вторых… запоминай!.. во-вторых, открою тебе маленькую тайну: ни одна страна, которая отзывала своих полномочных представителей из Энляндии, не захотела тебя принять… Ты слышишь меня?.. Они хотели забрать тебя только вместе с твоими говёнными картинами, но мы сказали, что картины твои погибли во время пожара. И тогда… слушай внимательно!.. тогда они (все!) тут же забыли о тебе!..

Делай вывод: с голой жопой ты никому не нужен!.. Никому!.. Понял?.. Понял или нет?..

 

ДОУ: П-п-понял…

 

РОУЗ (обеими руками схватив художника за грудки, трясет его): Итак, когда ты приступаешь к работе?..

 

ДОУ: Завтра…

 

РОУЗ: Когда?.. Не слышу!..

 

ДОУ (хрипит от удушья): П-п-пустите… Мне п-плохо… сердце… Молли, Молли…

 

РОУЗ (грозно зовет): Молли!..

 

МОЛЛИ (спокойно): Я здесь.

 

РОУЗ: Где шляешься, корова?!.. Быстро принеси сердечные капли и стакан воды!

 

ДОУ: Молли, скорее!..

 

Молли едва уходит за кулисы и тут же появляется. В руках у нее стакан с водой и бутылек с сердечными каплями.

 

РОУЗ: Сначала мне! У меня тоже есть сердце!..

 

Роуз выхватывает у нее воду, жадно отпивает пару глотков, делает несколько шагов и, с хрипом, как подкошенный, падает замертво.

 

ДОУ: Что это с ним?..

 

МОЛЛИ (абсолютно спокойно): Господин офицер выпил яд…

 

ДОУ: Яд?!.. Какой яд?..

 

МОЛЛИ: Обыкновенный яд… Только я хотела, чтобы этот яд выпили Вы, господин Доу… а выпил он…

 

ДОУ: Т-ты х-хотела меня отравить?.. Но зачем, Молли?.. Зачем?..

 

 

Занавес медленно закрывается.

На авансцене остается одна Молли.

 

КОНЕЦ.

 

*******

 

Алексею Николаевичу снилось, что он едет по Парижу на машине в аэропорт Шарль де Голь и катастрофически опаздывает на самолет. Вот рядом, откуда не возьмись, появился Марк, говорит:

– Мой юный друг, куда ты едешь? Мне надо в другую сторону!..

– Марк, я опаздываю!.. – недоумевает Фомин.

Но Штейн уже куда-то подевался, а сам Алексей Николаевич оказывается в Египте и перед ним луксорское полуразрушенное древнее городище, Карнакский храм… Туда-сюда снуют какие-то люди в чалмах и расшитых узорами халатах, за ними – навьюченные верблюды и грозно рычащие львы… Одного льва девочка кормит с руки…

Штейн снова появляется рядом. Лицо у него озабоченное.

– Марк, что-то случилось? – спрашивает Фомин.

– Иди!.. – отвечает Марк, – Помоги девочке! Видишь, она плачет!..

Фомин смотрит на девочку – она действительно всхлипывает. Он хочет ей помочь и… просыпается.

 

За окном уже светает. «Который час?..» – думает сонный Фомин, и только сейчас до него доходит, что Ксения сидит в кресле и, уткнувшись в ладони, тихо плачет.

Он подскочил с кровати и застыл на месте:

– Ксения, что с вами?..

– Алексей Николаевич, простите меня!.. Я вела себя, как последняя дура!.. Там, в ресторане… да, и потом тоже… Мне так стыдно!..

Фомин подошел к ней, погладил по плечу:

– Ну, полно, полно!.. Все хорошо!..

– Вы такой талантливый! – не унималась Ксения, – А я, как девка из дома терпимости, заигрывала с вами! – и она подняла на него свои огромные зареванные глаза, полные новых слез, – Вы настоящий!.. Таких больше нет!.. Вы… вы… вы даже сами не представляете – какой вы замечательный!..

Фомин улыбнулся:

– Спасибо, Ксюша!.. Успокойтесь…

– Да, да!.. – сказала она, успокаиваясь и утирая слезы, – Сейчас я умоюсь и скажу вам всё, что хотела сказать, пока вы спали… Где можно умыться?..

Фомин проводил ее в ванную комнату, вернулся и налил себе вина.

Алексей Николаевич сел в кресло так, чтобы, когда она придет, могла сесть напротив. Он ровным счетом ничего не понимал. Ну, не могла же пьеса стать причиной ее рыданий?! Нет, здесь дело в чем-то другом…

 

Ксения вернулась минут через пятнадцать. Она села, попросила налить ей бокал вина. Он поднялся, налил, подал ей, и она тихо сказала:

– Простите мне истерику, но я уже успокоилась, так что не волнуйтесь – плакать больше не буду…

Алексей Николаевич умоляюще посмотрел на нее:

– Ксения, ради всего святого, только не плачьте!.. А то я… теряюсь… Я не знаю, что в таких случаях необходимо делать…

– Не буду, не буду!.. – пообещала девушка и попросила, – Прошу вас, садитесь в кресло, чтобы я могла вас видеть… И еще одна просьба: не перебивайте меня!.. Пейте вино и слушайте… Слушайте и не перебивайте меня! Я должна выговориться, рассказать вам что-то очень важное!.. Хотя, может быть, это важно только для меня, но все равно… если я не скажу это сегодня вам, то я не скажу это уже никогда и никому!..

Фомин приготовился слушать. Он очень удивился – это была совсем другая Ксения. Сейчас она не жеманничала, не строила ему глазки, не заигрывала с ним кокетливо… Сейчас она была не просто красивой, а ослепительной!!!

– Я родилась в захолустном уральском городке Златоусте!.. – начала свой рассказ Ксения, все еще волнуясь (нервозность выдавали слегка трясущиеся пальцы ее рук):

– Вы были когда-нибудь в этом городе?

– Нет!.. Был рядом – в Челябинске…

Она кивнула и нервно усмехнулась:

– Златоуст – это только так величественно называется! На самом деле, это провинциальная клоака в горах, где все пьют, где от заводов – гарь и смрад, и где человек, доживший до сорока лет, превращается в глубокого безнадежного старика… Так жили мои родители и родители моих родителей, и родители моих подруг, и соседи, и… ну, в общем, все. Когда я окончила школу (между прочим, с золотой медалью!), встал вопрос выбора: куда же пойти учиться?.. А все мои подруги уже тогда наперебой говорили: «Ну, Ксюха-то в артистки пойдет! Или в манекенщицы! С ее-то внешними данными!..» А я как-то и не мечтала о такой карьере… Признаться, я ни о чем вообще не мечтала… Хотя – нет, вру! Я мечтала выйти замуж за какого-нибудь порядочного парня. Родить мальчика и девочку, любить мужа, детей! Создать уют в доме, чтобы муж возвращался с работы, а дома все чисто и вкусно приготовлено… Я ведь очень вкусно готовлю! Правда, правда, не смейтесь!.. Вот…

Фомин любовался Ксенией, а она пригубила вино из бокала, собираясь с мыслями, и снова начала рассказывать:

– Но порядочного парня в Златоусте днем с огнем не найдешь!.. Ну, я и решила: раз нет парня и нет определенной цели, то почему бы не податься в Москву – в артистки? Там образованные талантливые ребята, изысканные манеры, разговоры об искусстве… глядишь, за артиста или режиссера какого-нибудь замуж выйду… Приехала в Москву (деньги на поездку всем миром собирали!) и, не поверите, с первого же раза поступила во ВГИК!.. Другие (гораздо более талантливые, чем я!) мучаются, годами поступить не могут, а я – с первого раза!.. Может, потому что не волновалась, как они… Учиться было скучно, не интересно, но я училась на «отлично». Я ведь «круглая отличница»!..

Девушка на мгновение замолчала и саркастично усмехнулась:

– Дура я круглая!.. Ладно, сейчас не об этом… Вы, наверное, знаете, что во ВГИКе есть негласное правило – до третьего курса в кино не сниматься, чтобы учиться мастерству, а не ходить по институту этакой Звездой экрана! Но я снималась в кино с первого же курса, меня почему-то отпускали на съемки… И когда я познакомилась поближе с киношным миром и киношниками, когда воочию увидела кинотеатральных Звезд и поняла, какие они все мерзкие, пошлые, похабные, скользкие… – Ксения брезгливо поморщилась, – Словно ушат ледяной воды на меня вылили!.. Вот тогда я пережила очень тяжелую ломку!.. Всё думала: «Кто я? Зачем я? Без таланта, без даже какого-нибудь хотя бы крошечного дарования!..» Но… куда деваться? Не возвращаться же в Богом забытый Златоуст!.. А что меня ждет в Москве?.. Вот сейчас меня в кино снимают, потому что я эффектная, простите за нескромность, красивая!.. Но когда красота увянет, когда на смену мне придут другие красотки, более молодые и, конечно же, более талантливые – что тогда будет со мною?.. Что дальше?.. И я решила: «А-а! Будь, что будет!..» Как говорил великий разбойник Тамерлан: «Делай, что хочешь и будь, что будет!»… Но я-то ничего не хотела делать! Вот и осталось мне это самое фатальное «будь, что будет»…

Она закурила и грустно посмотрела в окно. Через минуту, продолжила, усмехнувшись:

– Замуж меня звали! Много раз! И актеры, и режиссеры, и продюсеры!.. Но я уже слишком хорошо знала закулисную жизнь киношников и меня это совсем не устраивало!.. Я все еще надеялась выйти замуж по любви – раз и навсегда! Чтобы муж во мне души не чаял, а уж я-то для него, родненького, уж такой уют дома устрою, уж так любить его буду – горячо, да верно! – что он ни на одну женщину больше не взглянет, и никого, кроме меня, замечать не будет!.. Знаете, я белой завистью завидую Марине Андреевне!.. Ей с мужем повезло!.. Серов хоть и буян, и гуляка, но они по-настоящему любят друг друга!.. Вот он вчера за меня вступился – дал этому шуту гороховому по лбу, а за Марину Андреевну он вообще глотку перегрызет любому!.. Ведь так, согласитесь?..

– Так, так!.. – подтвердил Фомин и вспомнил, как накануне в ресторане  Серов и Гордон сидели рядом и дружно гоготали. Но переубеждать Ксению не хотелось, чтобы не отвлекать ее от рассказа.

Она кивнула:

– Ну, вот… А мне почему-то такие мужчины не попадаются… Настоящие… И я стала флиртовать буквально со всеми хотя бы мало-мальски интересными мужчинами!.. Сначала меня это забавляло, а потом – вошло в привычку: пофлиртую и фьють – только меня и видели!.. Меня даже прозвали «Девочкой-Динамо» или, как сказал один режиссер: «Ксюха – дохлый номер!»… Хотя однажды я выходила замуж… Впрочем, это было не то чтобы «замужество», а так… жили полгода гражданским браком… Сначала этот парень очень красиво за мной ухаживал: цветы, рестораны, кольца с брильянтами, Турция, Эмираты, Испания… Закружилась головушка у неискушенной девочки и, хоть и не любила его по-настоящему, хоть и не об этом мечтала, но я растаяла!.. И очень скоро начала догадываться – откуда у моего парня деньги. Поняла, что он связан с криминалом… Но я молчала, надеялась на лучшее… «Надежда» – она, как известно, девушка глупая, поэтому и «умирает последней»!..

Ксения нахмурилась. Помолчала, задумчиво глядя на сигарету в своей руке, как на нечто диковинное, и брезгливо загасила ее в пепельнице.

– Однажды он пришел домой… мы жили в его квартире на Ленинском проспекте… Так вот, однажды он пришел под утро сильно пьяный с таким же пьяным другом… И этот друг, не стесняясь, начал меня лапать!.. А мой муж… или, как его там? – сожитель… он всё видел и ржал, как жеребец!.. Я дала пощечину его другу, и они оба озверели! – стали меня избивать…

Ее губы задрожали, но она собралась:

– Я поняла, что сейчас меня изнасилуют, но на мое счастье они были так пьяны, что я, каким-то чудом вырвалась – убежала из этого вертепа… Жила некоторое время у подружки в общежитии… И через несколько дней мой бывший сожитель меня нашел: извинялся, отшучивался, просил вернуться… А когда я сказала «Нет!», он снова ударил меня и стал угрожать… Каждый день он звонил, угрожал и матерился, подкарауливал меня у института, и однажды сильно избил одного парня, который провожал меня после занятий… Но, как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!»… У этого парня, которого мой «дружок» избил, был влиятельный отец из прокуратуры и бывшего сожителя осудили на пять лет какого-то там режима…

Девушка глубоко вздохнула и выдохнула всей грудью:

– Во-от!.. Так наша Ксюша «сходила замуж»… С тех пор я стала очень осторожна и больше уже не мечтала ни о дружной семье, ни о порядочном муже… Нет, нет, поймите, я вовсе не боюсь мужчин! – легко могу пофлиртовать, забавы ради, но – ничего более… «Ксюха – дохлый номер!»…

Она опять на пару минут замолчала, нервно допивая вино и машинально закуривая новую сигарету.

– Еще вина? – тихо спросил Алексей Николаевич.

– Нет! Спасибо… довольно… Вы не устали?..

Фомин улыбнулся:

– Ксения, я вас очень внимательно слушаю!.. Только, когда вы закончите свой рассказ, то выслушаете и меня!.. Договорились?..

– Договорились!.. – улыбнулась в ответ Ксения, – Тем более, что мой рассказ уже подходит к финалу… Осталось сказать самое важное, самое сложное!.. Итак… позавчера я увидела вас!.. Не знаю, что это со мною произошло, но что-то ёкнуло, и я подумала: «Разве ты не видишь – это же он! Он!.. Тот, которого ты искала!..» Но, по привычке, я отогнала от себя эту мысль и решила просто позаигрывать с вами… А потом, когда уже здесь читала вашу замечательную мудрую пьесу, а вы спали – сердце готово было выпрыгнуть из груди: «Что же я делаю? Ведь это же действительно – ОН!..» Ну… в общем-то, вот и всё – Ксюша выговорилась!..

Фомин хотел что-то сказать, но девушка замахала руками:

– Только умоляю – не надо меня жалеть и утешать!.. Честное слово, я ничегошеньки не жду от вас!.. Мне необходимо было кому-то это рассказать – вот я вам и исповедалась!.. Согласитесь, что легко исповедоваться случайному пассажиру-попутчику в купе поезда, когда знаешь, что он сойдет на своей станции, а ты – на своей… и вы больше никогда не встретитесь!.. Вот и у нас так же: послезавтра закончится экспедиция, я уеду в Москву, и мы с вами уже никогда не увидимся!.. Не беда!.. – Ксения попыталась улыбнуться, но ее губы задрожали, – Я просто буду знать, что есть настоящие мужчины! Их мало, но они есть… А вы?.. Вы замечательный!..

Она замолчала и потупила глаза. Фомин полушепотом спросил:

– Когда киноэкспедиция уезжает?

– Мы уезжаем послезавтра… – не поднимая глаз, ответила Ксения.

Алексей Николаевич встал и твердо заявил:

– Ты никуда не едешь!.. Я тебя никуда не отпущу!..

Она, не веря своим ушам, посмотрела на него огромными карими глазами. Фомин откашлялся – он и сам не ожидал от себя такой смелости! – и уже спокойнее спросил:

– Родишь мне мальчика и девочку?..

Ксения вскрикнула и бросилась ему на шею.

 

***

 

Если вы хотите узнать, в какой стадии находятся взаимоотношения той или иной пары, то обратите внимание, как они сидят в ресторане – и вам сразу все станет понятно.

 

Страстно влюбленные сдвигают стулья настолько близко, чтобы трапеза никоим образом не мешала им обниматься, целоваться и ласкаться. Вероятнее всего, они совсем недавно стали близки и поэтому еще не успели насладиться обоюдными нежностями. Вы только посмотрите на них! – они беспричинно веселятся (так умеют только дети и влюбленные!), щекотно шепчут на ушко какие-то милые глупости, лобзаются и трутся друг о друга так, словно один пытается влезть внутрь другого…

 

А вот влюбленные со стажем сидят уже чуть-чуть поодаль, чтобы, с одной стороны, беседа не мешала еде, но, с другой – им, пока что, тоже не хочется забывать и о поцелуях. По их поведению можно смело утверждать, что пылкая страсть ненасытной влюбленности взаимно переросла в более зрелое и более высокое (!) чувство, называемое «Любовью». Они уже, что называется, пообтесались и мало чем могут удивить свою вторую половинку, но (и в этом, несомненно, тоже есть своя прелесть) каждый из них научился понимать другого без слов, а это, согласитесь, дорогого стоит, потому что ЛЮБИТЬ – означает БЕРЕЧЬ!!! И они научились этому нелегкому искусству…

 

Ну, а супружеские пары со стажем, прожившие вместе несколько радостных и тягостных лет, как правило, размещаются за столиком лицом к лицу. Эти двое или приберегают остатки любовной страсти для домашнего уединения, или уже пресытились нежностями настолько, что их отношения перешли в разряд дежурного и скучного (прочь фантазии!) исполнения супружеского долга!..

Вот интересно, какой пошляк придумал это идиотское словосочетание – «супружеский долг»? Кто, кому и что должен?.. Когда успели задолжать?.. Вернут ли этот долг?..

 

Ну, нет! Уж лучше давайте любоваться влюбленными!!!

 

***

 

Алексей Николаевич и Ксения, прижавшись друг к другу, обедали (если это можно так назвать!) в небольшом открытом ресторанчике недалеко от Campo San Polo. Фомин поражался новым эмоциям, обуревавшим его душу, сердце и голову! Неизведанные, странные, но прекрасные чувства переполняли его! Сколько их – этих чувств?.. Хватит ли на всю оставшуюся жизнь?.. По-юношески банально, но так хочется, чтобы это счастье никогда не кончалось!..

Ксения – понятно! – она молода, энергична и, щедро расплескивая потоки бурного сладострастия, девушка ничуть не боится расплескаться до дна. Она – бушующий океан страстей! Попробуйте расплескать океан! – получится?..

А он? Он???

 

Грязные разборки с бывшей женой Ириной Федоровной поселили в нем когда-то (и, казалось, что уже на веки!) глобальный комплекс мужской неполноценности и дикий животный страх перед новыми путешествиями в загадочно-манящую страну под названием «Любовь». И тогда он, чтобы не сойти с ума от этой фобии, нашел-таки выход из этого незавидного положения!

За многолетнее писательское затворничество (читайте: «одиночество»), все свои невостребованные чувства Алексей Николаевич великодушно отдавал героям своих книг – пусть хоть они будут влюблены и любимы, пусть хоть им достанется то счастье, о котором сам писатель уже и не мечтает!.. Иначе говоря – он научился обожать женщин сердцами своих героев, бесстрашных на любовные приключения и подвиги!.. Так было…

 

А теперь?..

Теперь Кто-то Свыше его самого (!) сделал героем грандиозного любовного романа, раскрывая в характере Фомина удивительные чувства, о которых ранее он и подозревать не мог… Кто автор этого романа? Насколько он талантлив и добр к своим героям?.. Что там дальше по сюжету и что покажут в финале: «Happy End» или «Fiasco»?..

Вопросы, вопросы, вопросы…

 

***

 

Фомин, отпивая вино, полушутя спросил, мурлыкавшую на его плече Ксению:

– Право, никак не могу уразуметь – что же ты во мне нашла?.. Во-первых, я для тебя старый!.. Так?.. Тебе сколько лет?

Ксюша премило нахмурила бровки, заломила ручки и, пародируя Коломбину, подобострастно залепетала:

– О, signore mio, боялась вам признаться, но ныне уж не в силах я скрывать эту страшную правду: ведь мне уже… двадцать пять!..

Пародия пришлась к месту, но не сбила с толку Алексея Николаевича:

– Ну, вот! Если тебе «уже двадцать пять», то мне тогда – «еще тридцать девять»!.. Разницу чувствуешь?..

Ксения чуть не прыснула от хохота, однако сдержалась и серьезно, будто давала торжественную клятву, заявила:

– Я буду относиться к тебе, как к отцу!..

– Устраивает!.. – махнул рукой Фомин, и продолжил перечисление недостатков, – Во-вторых, я не красивый!..

Девушка видимо решила продемонстрировать ему весь диапазон своих театральных навыков. Она сделала игривую гримасу, изображая из себя придирчивую директрису, принимавшую на службу работника по резюме:

– Так, так, так!.. Пунктов еще много?..

Алексей Николаевич огорченно выдохнул:

– Увы!.. Им несть числа!..

– Тогда я буду загибать пальцы, чтобы ты не сбился со счета. А то вдруг у тебя от старости уже развивается склероз?! Итак, напоминаю: ты старый и не красивый… – и она, давясь от смеха, приготовилась загнуть в кулачок третий пальчик.

– Я скучный! Много думаю и мало говорю!..

Здесь Ксения не выдержала – весело и звонко рассмеялась:

– Ладно – три!.. Ты будешь думать, а говорить за тебя буду я!.. Пошли дальше. Что там у нас на четвертое?..

Фомин буквально на секунду задумался и тут же выпалил:

– По ночам я пишу!..

– О-о-о! – заострила внимание Ксения, – Этот пункт всех остальных стоит! Что же вы раньше меня не предупредили, дражайший Алексей Николаевич?.. А как же тогда я рожу мальчика и девочку?..

– Этот вопрос будет решен положительно!.. – официальным тоном успокоил Фомин.

Она снова расхохоталась, причем так громко, заливисто и мило, что люди, сидящие рядом и проходившие мимо, с добрыми улыбками обернулись на их столик.

– Ой, уморил!.. Бог с ним – четыре!.. И пять – обязательно добавь от меня, что ты глупый!.. – Ксения обняла его, перемежая слова горячими поцелуями, – Я люблю все твои недостатки, потому что я без ума от твоих достоинств! Ведь ты у меня самый талантливый, самый благородный, самый-самый верный… – она серьезно поглядела ему в глаза и подставила кулачок под нос Фомина, – Только попробуй сказать, что это не так!..

И девушка снова звонко расхохоталась, обнимая Алексея Николаевича за шею. Уронив голову ему на плечо, она почти прошептала:

– Only you… Помнишь, как называли друг друга Марина Влади и Высоцкий?..

– Нет, что-то не припоминаю… – признался Фомин.

– Ты не читал «Владимир, или прерванный полёт»? – удивилась Ксения.

– Не читал…

– Ах, да!.. Я совсем забыла, что ты писатель, а не читатель!.. Тогда слушай… Марина Влади нашла где-то индийскую притчу: «После свадьбы жених приходит в дом невесты, стучится, а она его спрашивает: «Кто там?..». Он отвечает: «Я!» и она его не впускает!.. На другой день жених вновь стучится. «Кто?..», «Я!..», и снова никто не открывает дверь. На третий день он приходит. «Кто?..», «Ты!..» – отвечает жених и дверь отворилась… Высоцкому и Влади так понравилась эта притча, что они стали подписывать свои письма «Ты»!.. Здорово, правда?..

Алексей Николаевич на мгновение задумался и прошептал:

– Знаешь, если нам суждено будет на какое-то время расставаться, то я засыплю тебя SMS-ками и буду подписываться «МЫ»!..

– О, Боже!.. Как здорово ты придумал!.. – всплеснула ручками она.

– Я люблю тебя!.. – еле слышно и совершенно серьезно сказал Фомин.

Ксюша тихо заплакала от счастья у него на груди, сквозь слезы повторяя:

– Роднулечка мой!.. Роднулечка!!!

 

***

 

Они медленно шли по набережной Canal Grande в сторону отеля. Сейчас Ксения была как-то необыкновенно тиха и серьезна.

– Что-то не так?.. – спросил Фомин.

Девушка попыталась улыбнуться, но улыбка получилась натужная:

– Нет, все замечательно!.. Впрочем, ты прав… у меня какое-то предчувствие нехорошее: словно беда должна случиться… Сейчас почему-то вспомнила, что несколько лет тому назад я задумалась – как живут люди?.. И картина получилась ужасная! Вот послушай…

Тревожным, но завораживающим полушепотом Ксения начала свой тяжелый и почти монотонный монолог:

– Утром просыпается нелюбимая женщина в нелюбимой квартире и нелюбимой постели. Рядом спит нелюбимый муж. Она надевает нелюбимый халат, идет на нелюбимую крошечную кухню и готовит нелюбимый завтрак. Потом она в нелюбимом общественном транспорте, где все друг друга просто ненавидят, едет на свою нелюбимую работу. На работе – нелюбимый начальник, бестолковые подчиненные и глупые, завистливые сотрудники, которые поедом едят своих же собратьев по несчастью. В конце рабочего дня, наша бедная женщина идет в кассу, где нелюбимый кассир выдает ей зарплату с таким видом, словно от себя отрывает. Она берет эту жалкую сумму, которую и деньгами-то язык не повернется назвать, и идет в ближайший нелюбимый маркет, где покупает нелюбимые продукты. А на те продукты, которые она любит, у нее просто не хватает денег… И финал – в нелюбимом общественном транспорте она с авоськами возвращается в нелюбимый дом, где вечером готовит нелюбимый ужин, смотрит по телевизору нелюбимые передачи и фильмы. А затем ложится спать с нелюбимым мужем в нелюбимую постель… ВСЁ! Круг замкнулся!.. Так проходит жизнь…

Фомин поразился мыслям девушки. Он понимал, конечно, что Ксения далеко не глупа, но чтобы ее мучила такая мрачная психология? – это никак не вязалось с образом молодой красавицы, у которой впереди вся жизнь и столько неограниченных возможностей для самореализации. Хотелось ее отвлечь от обывательского фатализма. Однако вместо этого Алексей Николаевич грустно констатировал:

– Самое страшное, что так живут практически все… и в России, и в Европе, и в Америке… Но ведь именно от них зависит: так они будут жить или иначе!..

Ксения вымученно улыбнулась, и Фомину даже показалось, что она сейчас горько разрыдается. Но девушка все-таки справилась с эмоциями:

– Да, да! У тебя в пьесе меня поразила простая и гениальная мысль: «Жертва всегда сама виновата, что стала жертвой!..» Дословно не помню, но смысл я не исказила… Почему же так плакать хочется?..

И она посмотрела на Фомина огромными своими глазами, полными слез. Только сейчас Алексей Николаевич в полной мере стал осознавать, что отныне на нем лежит огромная ответственность за эту девушку – ведь она такая беззащитная, чувственная, с открытым сердцем (а от того и ранимая!) ожидающая какого-то чудесного переворота в судьбе…

Он нежно обнял Ксению:

– Любимая моя девочка! Все твои беды и заботы остались в Москве. Начинается новая жизнь! И клянусь, что до конца своих дней я буду тебя любить, баловать и беречь!..

– Да, теперь я счастливая!.. – рассеянно сказала она, как будто сама не верила в то, о чем говорит, – У меня есть ты!.. А знаешь (конечно, знаешь!) сколько девушек и женщин так и не находят своей любви?! Скажу тебе по секрету – только не смейся! – у меня есть мечта: когда я стану богатой, то обязательно создам глянцевый журнал, который будет называться «Только Любовь» – «ONLY LOVE»!!! Там будут публиковаться разные истории о любви: очерки, эссе, рассказы, повести, советы психологов, рекомендации астрологов, служба знакомств с бесплатными объявлениями для подписчиков нашего журнала…

– А потом это перерастет в одноименный Медиа-холдинг… – вполне серьезно предположил Фомин.

Ксения мигом раскраснелась, в глазах появился блеск неудержимой фантазии:

– Браво!.. Брависсимо!.. Ты читаешь мои мысли! Сначала журнал, а потом и Медиа-холдинг «ONLY LOVE»: еженедельная газета, ежемесячный журнал, канал FM–радио, кабельное TV, интернет-портал… Песни только о любви, фильмы только о любви, новости только о любви, сказки и мультфильмы для детей – только о любви!.. К чертям политику, новости бизнеса и курсы валют!.. Ни слова об экономическом кризисе, войнах, катастрофах и катаклизмах!.. Только Любовь!!! ONLY LOVE!!!

Фомин остановился:

– Ну, слава Богу! Теперь я знаю, что подарить тебе в день нашей свадьбы!..

– М… Мед… Медиа-холдинг?.. – заикаясь, прошептала Ксения, не веря своему счастью.

Алексей Николаевич улыбнулся, немного смутившись:

– Ну-у, на Медиа-холдинг покамест денег у меня нет!.. Но на журнал, думаю, хватит!..

Заверещав от радости, Ксения бросилась ему на шею…

 

***

 

Когда они уже подходили к отелю, зазвонил его мобильный. Фомин удивился: на дисплее высветилось – «Серов».

– Слушаю!.. – не очень дружелюбно начал Алексей Николаевич.

– Ляксей Николаич!.. Дружище!.. – послышался из трубки веселый бас Николая Петровича, – Танцуй вприсядку и горлань серенадку!!! Помнишь, в Москве ты оставлял мне свою киноповесть? Ну, эту… как ее? – «Поцелуи падшего ангела»…

– Помню… Оставлял… – еще больше удивился Алексей Николаевич.

– Усё нормалдык!.. – гудела трубка, – Я выбил «бабки» на экранизацию!.. Мне только что отзвонился инвестор – Пинокио Папакарлович – говорит: «Фильму под заказ РТВ снимать будем!..» Так что – жарь, пеки, моя бабуся, а я по водочку мотнуся!.. Жду тя прям щас в том же кабаке, где и встретились!.. Давай быстрее! – подгребай ко мне на праздничной гондоле стилем баттерфляй!..

Фомин хотел что-то сказать, но Серов уже отключил телефон. Алексей Николаевич вопросительно посмотрел на Ксению, которая, вероятно, слышала разговор, поскольку была рядом.

Она улыбнулась:

– Роднулечка, я всё понимаю!.. Дай мне ключ и иди!.. Я буду ждать тебя в номере…

– Это ненадолго!.. Не скучай!.. – пообещал Фомин, отдавая электронный ключ и поцеловав любимую…

 

В ресторане Серов был не один – рядом сидел ухмыляющийся Гордон.

– Ляксей Николаич!.. – поднялся пьяненький, но вполне еще вменяемый Серов, призывно распахивая могучие руки для объятий.

Хмельной Гордон жевал салат, по-свински громко чавкая и исподлобья брезгливо посматривая на слегка растерянного Фомина. Своим надменным взглядом злопамятный режиссеришка усердно демонстрировал, что не удостоит Алексея Николаевича даже дежурным рукопожатием. Впрочем, Фомин и сам не испытывал огромного желания с ним раскланиваться.

Зато счастливый Серов басил на всю Венецию, чуть ли не напевая:

– По Москве Петрович шел, Петрович тугрики нашел!.. А? – лихо?.. Дед тянет репку, а Петрович – «бабки»!.. Только не надо оваций!..

И Николай Петрович, усаживаясь за столик, перешел на деловой (как ему казалось) полушепот:

– Теперь слухай сюды!.. ЭРТэВэшники, конечно, своего сценариста подсунут, да и хрен на них – большой и красный, как флаг атласный!.. Но гонорар за киноповесть считай, что у тя в парадных шароварах!.. Ужо через пару месяцев станем снимать твои «Поцелуи…» Ну, что? – счастлив, а?.. Счастлив?.. Благодари! Я слов на ветер не швыряю!!! Как честный человек, клянусь своей треуголкой, что ни одного юаня не сопру – возьму токма положенные пятнадцать процентов!.. И остальное – всё на фильму потратим, чтоб чувствовалось, что снимали не кабы махом, а с сурьёзным размахом!!! Годиться?.. А?.. – ну, и зашибец!..

Вспотевший от волнения Фомин сидел напротив Серова, не в силах осознать – что происходит.

Дело в том, что киноповести «Поцелуи падшего ангела» уже без малого семь лет и написана она о России и, в общем-то, для России. Произведение, конечно, немного устарело. Впрочем, его вполне можно отредактировать, то есть доработать в духе сегодняшнего странного (и даже страшного) «кризисного» лихолетья. В рукописи где-то что-то надо дополнить, что-то придется убрать, что-то чем-то заменить…

Памятуя свою предыдущую совместную работу с Серовым на фильме «ГрафЪ ИгнатьевЪ», Алексей Николаевич знал, насколько небрежно подчас режиссер и актеры во время съемок обращаются со сценарием. Поэтому сегодня Фомин тихо, но жестко потребовал:

– В моем контракте укажи, что я, как автор киноповести, сам буду утверждать сценарий, а в съемочный период – стану лично курировать точность текста!..

На серьезных западных киностудиях Фомин вряд ли посмел заикнуться о такой авторской прихоти. Да и кто бы ему позволил?.. Но в России свои правила и для Мосфильма его имя – авторитет!..

– No problem!.. – загудел, как веселый пароход, Серов, – Вот ведь свезло! – и встренулись, и «бабулевичи» на кинуху, словно с неба свалились!.. Хорошо, что хоть не мешком с мелочью!.. Ну, наконец-то начинается настоящая работа!.. Щас опять буду носиться, как свадебная лошадь! – голова в цветах, а жопа в мыле!.. Ты выпей, братишка! – сухая радость глотку дерет!.. Смочи ее, родимую!!!

Николай Петрович наполнил фужер Фомина коньяком чуть ли не до краев, приговаривая:

– Талантам нужно наливать, бездарности напьются сами!..

Алексей Николаевич отпил глоток.

– До дна!!! Кто ж так пьет?.. – загорланил Серов.

Но Фомин отрицательно замотал головою, закусывая долькой лимона.

И вдруг, как гром среди ясного неба, раздался противный пьяный голос Сергея Гордона:

– Ну, что?.. Как там наша Ксюша?.. Юбочка из плюша… Между нами – бабаями…

– Гордоша!.. – легонько подтолкнул его локтем Николай Петрович, прошептав, – Прекращай!..

Алексей Николаевич на мгновение замер, и вопросительно посмотрел на режиссеришку. Гордон лишь усмехнулся, выковыривая зубочисткой изо рта остатки салата:

– Она уже рассказала тебе о Златоусте?.. Поплакалась, как ее чуть не изнасиловали?..

– Завязывай… – как-то не уверенно, тихо попросил Серов, отводя глаза в сторону, чтобы не встретиться с Фоминым взглядами.

Но режиссеришка и не думал «завязывать». Наоборот – его тщедушное злопамятство сегодня торжествовало! В прямом и переносном смысле Гордон показывал зубы:

– А что?.. Пусть знает, что она всем это рассказывает!.. «Роднулечка мой!..» А как ты ее называешь?.. «Ксеньчик-птенчик» или «Ксюха-шлюха»?..

И он издевательски захохотал.

Фомин не умел и не любил драться. Но сейчас в бессильной злобе, он через стол бросился на Гордона, пытаясь съездить хотя бы пощечиной по мерзкой режиссерской физиономии. Однако Серов ловко перехватил руки Алексея Николаевича и, крепко держа их за запястья, потащил Фомина к выходу. На ходу, через плечо Николай Петрович крикнул пьяно гогочущему Гордону:

– Сергуня, я же просил тя, как человека – «Не трави обедню!..» Прохуйяло ты са вихором!!!

А режиссеришка неистово ржал:

– О-хо-хо!.. Вы только посмотрите на него! Ну, просто венецианский мавр – ни дать, ни взять!.. Какие шекспировские страсти!..

 

Вытащив из ресторана, задыхающегося от гнева и беспомощности, Фомина, Серов крепко прижал его к себе, забасил в самое ухо:

– Леша, чё ты этого Дуремара слушаешь?.. Ксюха – она хорошая… не блядища!.. Поверь мне!.. Ну, погуляла девка… Молодая, красивая, свободная, ноги от ушей! – чё не гулять?.. Э-эх, брат!..  

Но, не зная, что еще сказать, он заскрипел зубами и еще сильнее сжал Алексея Николаевича…

 

***

 

В отель Фомин возвращался, как в бреду. Понимая, что перед разговором (а объяснение с Ксенией обязательно должно состояться!) надо успокоиться, он сел за столик кафе, которое было совсем рядом с его отелем, заказал коньяк и лимон. Закурил. Руки дрожали так, словно он только что работал отбойным молотком. Мысли в голове путались и сворачивались в какой-то несуразный и грязный клубок. Фомина то охватывал гнев, то жалость к Ксении: «Неужели все ее откровения – это просто хорошо отрепетированный и неоднократно сыгранный спектакль?.. Но она была так искренна?! Да и невозможно так притворяться!..»

Фомин вспомнил ее слова перед той ночной исповедью: «Если я не скажу это сегодня вам, то я не скажу это уже никогда и никому!..», и тут же всплыл вопрос: «Но откуда же тогда Гордон знает подробности?.. Сумасшедший дом!..»

 

Сколько Фомин так сидел и думал – он не помнил, потому что потерялся во времени. Пришел в себя только тогда, когда зазвонил его телефон. Звонила Ксения. Он немного подождал, потом решился ответить:

– Да…

– Ты где?.. – спросила она.

– Скоро приду… – коротко и сухо ответил он, но Ксения переспросила:

– Где ты?..

– Сижу в кафе… здесь на углу… пью коньяк…

– Я сейчас приду… Не уходи!.. – сказала она и отключила телефон.

 

Ксения подошла тихо, нерешительно села напротив Фомина. Алексей Николаевич сидел, опустив голову, и даже исподлобья не осмеливался на нее взглянуть.

Девушка положила перед ним на стол электронный ключ от номера:

– Прости меня, дуру!.. Счастья девочке захотелось… да, видно, не судьба!..

– Ты уже всё знаешь… – догадался Алексей Николаевич.

– Да, знаю… Серов позвонил и рассказал в подробностях… Я ведь чувствовала, что будет беда…

Она говорила тихо-тихо, но ее слова молотом стучали в его захмелевшей голове. Фомин поднял на нее глаза:

– Ксения! Ты когда-нибудь бываешь искренней?.. По-настоящему… без театральщины…

Она горько усмехнулась уголком рта и сказала, сглатывая подступившие слезы:

– Да, ладно!.. Чего уж об этом?.. Теперь-то…

Решительно встала и пошла прочь, бросив на ходу грустное:

– Прости, если можешь!..

 

***

 

Вернувшись в отель, Алексей Николаевич напился до умопомрачения – такого с ним давненько не случалось!..

 

В Европе к алкоголю относятся совсем иначе, нежели в России. Бокал столового вина на аперитив – неизменный атрибут любого европейского обеда. Крепленый алкоголь (коньяк, виски, водку) европейцы пьют редко и мало, а вот вино, пиво и всевозможные фруктовые настойки – это для них ежедневные застольные напитки…

Когда съемки фильма «ГрафЪ ИгнатьевЪ» перенеслись из душных мосфильмовских павильонов на натуру Франции, то на обеденный стол для русских киношников неизменно подавалось сухое красное вино. В первый же день осветители (или, как их еще называют – «светики») во главе со своим бригадиром упились «хранцузской халявы», и мирно заснули в кусточках беспробудным сном. Разъяренный Серов собственноручно вылил на каждого «светика» по ведру воды, а бригадиру с первого же удара выбил зуб. И с того дня по приказу продюсера обеденное вино вся российская киногруппа стала получать только в конце рабочей смены.

Любителей выпить Николай Петрович презирал, но очень уважал «профессионалов»!.. Однажды на открытие сочинского «Кинотавра» был приглашен Жеррар Депардье, который, как известно, всюду возит с собою несколько ящиков вина собственного производства, поскольку пьет он только его. Ночь напролет Депардье, Серов и еще кто-то из русских бурно веселились, закрывшись в гостиничном «люксе» француза. Они выпили ТАК много, что на следующий день Николай Петрович никак не мог вспомнить – где он и кто он!.. А француза нашли, лежащим ничком на полу ванной комнаты.

– Звезде звездец!!! – в ужасе отшатнулся Президент Кинофестиваля Олег Иванович Янковский.

Но Депардье, слава Богу, был не мертв, а всего лишь мертвецки пьян. Его с трудом, но «откачали» и на открытии Жеррар был (в отличие от Николая Петровича, которого супруга не могла вывести из амнезии еще полтора дня).

Посему было бы неправдой сказать, что «вдрызг – до зеленых брызг» напиваются только русские.

Например, на баварские пивные праздники устроители нанимают специальных людей, которые на носилках доставляют невменяемых гостей в тенек на лежаки – проспаться…

А финны, приезжая в Питер на уик-энд пьют так, что когда паром привозит их назад – в Финляндию – встречающие их жены стоят у трапа с инвалидными колясками для транспортировки бессознательных тел «отдохнувших» скандинавов…

Что греха таить – любят в Европе выпить! Но они пьют по праздникам или во время рабочего обеда, но никак не «вместо»…

 

Алексей Николаевич в России пил крайне редко и немного, а живя в Европе, он регулярно в течение дня выпивал два-три бокала хорошего итальянского или французского красного сухого вина. Но вчера Фомин слишком уж «расслабился» – осилил почти бутылку коньяка, практически ничем не закусывая.

Поэтому утром он проснулся, через силу открывая глаза.

Физически Алексей Николаевич чувствовал себя отвратительно – тошнило, трясло, мозг растекался, как теплое желе, а в ушах без умолку барабанили литавры! Да еще и эти неприятные воспоминания: «Ксения, Гордон, Серов, снова Ксения… и ложь, ложь, ложь, одна сплошная ложь кругом!..»

Ночью ему звонила Марина Андреевна Серова, говорила:

– Ксюша вас любит!.. Она сейчас рыдает!.. Она жила какое-то время с приятелем Гордона… – и что-то еще в этом же духе.

А Фомин пьяно бормотал ей в ответ одно и тоже:

– Единожды солгав… Единожды солгав…

 

Завтра… Стоп, не завтра, а уже сегодня (!) приезжает Марк. И за эти три дня Алексей Николаевич не написал ни строчки! Да еще и в голове какая-то каша – любовь, интриги, ложь, мелодраматичные объяснения…

Всё! Хватит! Пора приниматься за дело!..

А как же Ксения?.. Ее надо вернуть! Во что бы то ни стало – вернуть! Она хорошая! Да, запуталась, сбилась с пути, и жизнь пошла наперекосяк! Так неужели он допустит, чтобы такая замечательная девушка пропала из-за его гордыни?..

А с другой стороны… Ну, допустим, Фомин вернет ее, но что будет дальше, если всё началось с откровенной лжи?!.. Господи, это не жизнь, а крысиные бега!..

И все-таки Алексею Николаевичу вдруг очень-очень захотелось увидеть Ксюшу, услышать ее бархатный смех, утонуть в ее огромных глазах!.. Но опять же душила обида – в ушах звучало «Роднулечка мой…» Как многим мужчинам она это говорила?..

 

Когда Фомин стоял под прохладным освежающим душем, в комнате зазвонил мобильник. Алексей Николаевич, как был – голый и мокрый – бросился к телефону, споткнулся о порожек, чуть не упал и на ходу, больно ударившись, опрокинул стул. «Это Ксения!!!»

Но звонил Марк:

– Доброе утро, мой юный друг!..

– Доброе утро, дружище… – не очень весело поприветствовал Алексей Николаевич.

– Ты хоть ждешь меня?..

– Конечно, жду, Марк! Прости, я только что проснулся…

– Замечательно!.. Поезд из Рима прибывает через два часа! Встречай!..

– Хорошо!..

«Ну, вот и, слава Богу!» – подумал Фомин, отключил телефон и увидел, что пришло SMS-сообщение от Ксении. Он прочитал: «В этой жизни нам досталась короткая встреча: ПРОСТИ и ПРОЩАЙ! Но… Дай мне слово, что не сейчас, а хотя бы в следующей жизни ты меня никуда от себя не отпустишь! Люблю тебя! МЫ»

И опять в его все еще похмельной голове запрыгали мысли – одна опережая другую. Алексей Николаевич судорожно набрал ее номер:

– Милый мой!.. Любимый!.. – услышал он в трубке рыдания, – Прости свою глупую девочку!..

– Ты где?.. – заорал Фомин чужим голосом.

– На вокзале… Через час мы уезжаем… Прости…

– Ты никуда не едешь! Я люблю тебя! Слышишь – ЛЮБЛЮ!!! Жди меня на вокзале – я бегу!..

 

***

 

Он успел к отходу поезда. Ксения стояла на перроне среди киногруппы. Мужчины курили, девушки болтали. Алексей Николаевич, взлохмаченный и растрепанный, задыхающийся от бега и волнения, остановился, буквально в пяти метрах от Ксении, стоящей к нему спиной. Марина Андреевна Серова заметила его, подошла к ней и что-то шепнула. Девушка вздрогнула, обернулась и бросилась на шею Фомина.

– Я же обещал, что не отпущу тебя никуда?!.. – шептал он рыдающей Ксении, – Никогда и никуда!.. Запомнила?..

– Да, да, да!.. – всхлипывала она.

– Где твои вещи?..

– Здесь все… – и она, не отрываясь от его шеи, кивком показала на два больших чемодана, стоящих на перроне.

Подошли Серовы. Николай Петрович сконфуженно мялся с ноги на ногу, а Марина Андреевна улыбалась:

– Ребята, я так счастлива за вас!!! Берегите друг друга!.. Вы – прекрасная пара!.. До свидания, Ксюша!..

Дамы трепетно обнялись, троекратно расцеловались, и Ксения вновь прижалась к Фомину. Марина Андреевна перекрестила влюбленных:

– Храни вас Бог!.. До свидания, Алексей Николаевич!..

– До свидания, Марина Андреевна!..

Серов крякнул, дыхнув перегаром, и крепко пожал руку Фомина:

– Увидимся, братец, в Москве, завали ее бамбуком!.. – и тут же, как будто воспрянул, – Слушай, родилась идея! Может Ксюхе главную роль дать в нашей фильме?..

– Ну, уж нет!.. – засмеялся Фомин, гладя волосы разомлевшей от счастья Ксении, – Моя жена должна воспитывать детей!.. Правильно я говорю? – с шутливой строгостью спросил он.

Вместо ответа Ксюша прижалась к нему еще сильнее и заверещала от радости. Серовы сели в поезд, а Фомин взял в руки чемоданы…

 

– Пойдем скорее!.. – попросила Ксения.

Но Алексей Николаевич усадил ее в привокзальном кафе, а сам пошел смотреть расписание прибывающих поездов.

Вернувшись, Фомин объяснил:

– Девочка, мы должны встретить Марка! – его поезд приходит через полчаса… Ах, да! – опомнился он, – Ты же ничего не знаешь о Марке…

И Алексей Николаевич коротко рассказал Ксении о Штейне: кто он, чем ему обязан Фомин и зачем Марк приезжает…

Она, конечно же, много слышала от московских киношников о легендарном и чуть ли не всемогущем «Мистере 10%», но то, что Фомин и Штейн партнеры, да еще и близкие друзья – это для Ксении явилось откровением и приятной неожиданностью…

На несколько секунд Алексей Николаевич задумался и, взяв ее ладони в свои, глядя в огромные ее глаза, он начал полушепотом:

– А теперь, пока у нас есть время, я хочу поговорить о нас!.. Только выслушай меня внимательно…

Давным-давно, я придумал «Теорию Трех Тряпок».

Если представить себе взаимоотношения между мужчиной и женщиной абстрактно, то предположим, что женщина – это одна из Трех Тряпок!..

Первая – это половая тряпка, о которую мужчина безжалостно вытирает ноги и которую он старается не показывать своим друзьям…

Вторая Тряпка – это одежда! Ты и сама знаешь, что мужчины, не меньше женщин, любят красиво, стильно и дорого одеваться… Но вот беда! – рано или поздно, любая одежда изнашивается, рвется или попросту выходит из моды. И тогда мужчина идет в магазин и покупает себе другую – новую и красивую одежду. А ту – старую – он, в лучшем случае, надевает где-нибудь на даче, когда его никто не видит…

И только Третья Тряпка никогда не устареет, не выйдет из моды и уж, конечно, не позволит превратить себя в половую Тряпку… Это ФЛАГ! ЗНАМЯ!!! В самые трудные годы, в сражениях – мужчины прячут свой Флаг под китель, на груди – поближе к сердцу! Потому что в этом Знамени вся сущность мужских амбиций, весь смысл его бытия!..

Ты понимаешь – почему я тебе это рассказал?..

Ксюша кивнула:

– Я сделаю всё, чтобы ты гордился мною – твоим Знаменем!..