Тамара Ветрова. У медведя во бору (роман–басня). Глава 12

Люди из ворганов носят равнодушные, мертвые хари. Даже не уяснить сразу, кто там, в этих ворганах, служит? Волки ли, переродившиеся в гиен? Либо именно гиены, – но без выраженных генетических признаков; гиены, скорее, в высоком, художественном смысле… Морды, надо повторить, у рядовых ворганов мертвые, равнодушные, точно присыпанные прахом. Ну, прах или нет – не разобрать; но дух родной земли тут присутствует по-любому; крепкий запах тлена.

Собственно, спустя сколько-то лет, этих ребят из ворганов так и стали называть: ворганы. Точно какой-то реально существующий природный класс. Хотя речь тут никак не о природном классе (никаких в о р г а н о в в природе сроду не бывало). А дело в элементарной игре слов. На заре существования Волдыря (в самом начале исторического времени, так сказать) граждане – рядовые волдыри – приобрели полезный навык: чуть что не заладится, бежать в Здание, что стоит на улице Темный Перелесок. Внутри этого Здания, знал всякий волдырь, сидят люди из о р г а н о в. Вот и повелось: сосед ли тебе с д е л а е т   к о з у; либо неизвестный урод наложит под дверью кучу – бежать не в полицию (бездельники! Пьяницы и раздолбаи), – а прямиком в   о р г а н ы. «В о р г а н ы», поняли? Ну а в грамматике волдыри не сильны. Так и вышло, что предлог слился с этим самым… существительным, что ли? И люди, которые служат   в   о р г а н а х, сделались сами собой в о р г а н а м и. Иначе говоря, превратились в тех, кого совсем нету в живой природе, но кто преспокойно существует в Волдыре – городе хотя и маленько замшелом, но крепком (во всяком случае, на взгляд волдырей).

Уже отмечалось, что ворганы сидят в Темном Перелеске. Это довольно уютная, зеленая улочка, усаженная кленами и тополями. В глубине одного из таких зеленых двориков и стоит Здание, лишенное надписи и без указания часов работы. Это и правильно: ворганы работают круглые сутки и во всякое время года. Не спят, представьте себя, а бдят. И это, между прочим, чистая правда: дело в том, что глаза у ворганов устроены таким образом, что – из-за отсутствия век – совсем не закрываются. Вот и получается, что они никогда не спят (либо спят с открытыми глазами); не спят – и пристально наблюдают выцветшими, белыми своими глазами за всем, что творится кругом. Ну а поскольку в Волдыре событий не так уж много, ворганы приноровились просто   и з о б р а ж а т ь, имитировать бдительность. Таращатся этак своими белыми, как у утопленников, глазами в пустоту, в тихий зеленый двор с пчелами, несущими летнее свое дежурство вокруг одуванчиков, – и так день за днем. С одной стороны – неплохая, как будто, служба; а с другой – отчасти однообразная и притупляющая природную бдительность ворганов. Потому волдыри и толкуют не без оснований, что теперь не то, что ранее. Раньше ворганы были таковы (с гордостью припоминают волдыри), – что всякий мирный житель, проходя мимо Здания по известной улице, приобретал в а т н ы е   н о г и   и   в о с к о в ы е   у с т а (то и другое выражения – образы живой речи волдырей, которые только и означают, что человек немел от трепета и от страха; с о ч у в с т в о в а л). Ну а сейчас, как сказано, времена поменялись. Конечно, Здание в Темном Перелеске стоит по-прежнему; но уж иные волдыри позабыли – что за Здание? Быть может – рассуждают домохозяйки – это пункт приема белья? Хотя какое такое белье? Когда – будем уж откровенны – волдыри не охотники до чистоты… Те еще Мойдодыры…

Однако – ради общего спокойствия – следует признать, что ворганы никуда не подевались. Не исчезли, и даже не поменяли морды. Сделались, правда, чуть почище, приоделись… Теперь уж не носят более вонючих сапогов со скрипом, не спят в кожаных бараньих куртках. Наоборот – переоделись в пиджаки либо в свободные мягкие куртки; и стали – вот диво – один-в-один походить на рядовых волдырей, только малость п о п р и л и ч н е е. На равнодушных мордах утвердилось выражение в е ж л и в о г о   о с к а л а, оказывающее благотворное действие на собеседника. Завидев этот   в е ж л и в ы й   о с к а л, собеседник мигом утрачивает желание беседовать, а готов тут же подписать требуемый документ – ради экономии служебного и личного времени.

Нетрудно догадаться, что о ворганах сложено до черта легенд. То есть народная молва прославила этих ребят, именуя их во всякое время по-разному: то   б о л о т н ы м и   у п ы р я м и (в трудную годину, когда волдыри взялись расчищать болото, да не расчистили, а наоборот, загадили более прежнего); то – н е в и д и м к а м и, от которых – вот парадокс! – смердит серой (одна только эта деталь и то указывает на мифологическую природу данных наименований. Как, спрашивается, невидимка может   с м е р д е т ь ?). Чаще, впрочем, волдыри совсем никак не называли ворганов; просто, когда случится, молча миновали Темный Перелесок и мирное Здание в зеленом дворике; миновали, ну и, возможно, воротили морду и зажимали нос. И это тем более удивительно, что волдыри, в целом, народ непритязательный, не брезгливый… Но вот воротили морду – в знак уважения, что ли?

У ворганов, если вам интересно, решительно все содержится под грифом «секретно». Даже на рядовом сортире, грубо говоря, вы не найдете надписи «сортир». Увидите обычную дверь, покрытую белым пластиком. И вот можете стоять хоть до утра, гадать: что там, за дверью? Возможно – такая вот дурная фантазия! – там сидит секретный сотрудник над каким-нибудь ш и ф р о м ? (шифр – набор случайных цифр. Но за этими цифрами, может быть, скрыт важный смысл, так что есть из чего попотеть!). Короче – секрет, неизвестность.

Ни на одной двери вы не найдете указания, какой именно сотрудник – какого чина-звания-фамилии – сидит в кабинете. Белые пластиковые двери, как в сортире, – а более никаких намеков.

В Здании имеются три этажа, и в конце каждого длинного прохладного коридора посетитель может натолкнуться на каменный бюст. Если судить по некоторым разрозненным сведениям, это скульптурный портрет основателя в о р г а н о в – бесстрашного и бескомпромиссного человека, в свое время принужденного скрываться и соблюдать совершенную конспирацию, да так в конце концов законспирированного, что теперь уж толком не установить, кто это был: волк ли? Или, опять же, гиена? Но, возможно, это был шакал – в те романтические времена шакалья кровь сама по себе могла служить залогом красивой, кровавой биографии… Короче, теперь уж ничего не установить, и остается только гордиться. В знак благодарности и с учетом исторической памяти неизвестного основателя с и с т е м ы принято считать о б о р о т н е м – то есть человеком исключительной, н е ч е л о в е ч е с к о й гибкости! И кстати, это не лишено смысла: когда некоторое время смотришь на каменного героя, то ощущаешь, как в нем постепенно проступают разнообразные родовые признаки: гиены, шакала, волка, обыкновенного падальщика… И это –нормально! С учетом исторических-то испытаний… «Время было такое! – говорят одуревшие после очередной спячки волдыри. – В ту пору у всякого из уст свисали кровавые клочья!».

 

Саня Бздун мечтал вырасти настоящим человеком. Даже и вопреки несчастливой фамилии. Смелым, сильным, нацеленным на успех; чтобы – грубо говоря – жить, совершая какие-нибудь поступки. Конечно, несчастливая фамилия сама по себе уже испытание для молодого человека. Тем более, когда сверстники с юношеским максимализмом называют тебя Бздо; либо Бздун Каллиграфович (а отца Сани именно звали Каллиграф, так что по линии отчества все верно); или еще присваивали мнительному юноше дурацкое какое-нибудь звание; говорили: «Слыхали? Вышел и уж подписан Указ о присвоении Сане звания: Бздун 2 степени». Дичь, конечно… Тем более – с чего именно 2 степень? По совести-то говоря? Но приятели эту 2 степень никак не объясняли, только ржали во всю глотку и хлопали Саню по плечам, якобы поздравляли…

Обиднее всего, что у Бздуна имелись идеалы. Почему, спросите, обидно? Ну как… Бздун с идеалами – это уж как хотите… Даже и в условиях Волдыря…

Так или иначе, идеалы имелись. Или Сане – сдуру-то, смолоду – так казалось? Коротко говоря, юноша вообразил себя, во-первых, патриотом; а во-вторых, непримиримым патриотом. Что это означало, так сразу и не разберешь; темная материя… Бздун, однако, разобрался – в общих чертах. Первое и основное: юноша – со всем юношеским пылом – невзлюбил рыб. «Твари! – твердил он сквозь зубы. – Тихушники…». Можно было подумать, что эторыбы и никто иной травили Бздуна с его незадачливой фамилией; травили, присваивали ложные звания…

Помимо рыб, еще одна мысль засела в голове молодого человека: он возненавидел все, что имелось по т усторону Волдыря; за синими горами, так сказать. Это, кстати, было немного странно; потому что – что там, за синими горами? Совершенно неизвестно. И может даже – вообще ничего? А как, позвольте спросить, возможно ненавидеть то, чего нет? Бздуну, однако, это удавалось. «Облизываемся на чужие игрушки, – туманно формулировал он. – Вострим клювы…» (а в такие высокие минуты Бздуну казалось, что у него тоже имеется клюв!Смех да и только).

Надо сразу сказать: сделаться ворганом у Сани Бздуна получилось не с первой и даже не со второй попытки. А только на третий раз, как в какой-нибудь идиотской народной сказке. Семь пар сапог износив, грубо выражаясь… Вот интересно: откуда Саня взял, что «простой волдырь» (имеется такое выражение; как будто есть волдыри «непростые»! а какие-то особенные – лишенные сонных войлочных физиономий!) – так вот: откуда он взял, что рядовой волдырь может этак запросто заявиться в Здание в по улице Темный Перелесок? Причем заявиться не со стандартным доносом на негодяя-соседа – а с немыслимым предложением – быть принятым на работу или, проще говоря, сделаться одним из в о р г а н о в ! И вот, однако, явился, нервно почесывая немытой молодой ладошкой сморщенный от усердия лоб; постучал (от волнения очень сильно постучал) в запертую дверь, хотя имелась – в правом верхнем углу двери – кнопка звонка. Ну, не заметил… сдуру-то! И вот принялся колотить этак, будто в сторожку лесника; мол, пустите, люди добрые! Не дайте пропасть, сгинуть!..

Через три ровно минуты дверь без звука отворилась, и на пороге стал человек, похожий на красную деревянную скульптуру, что ставят во дворах; чудовище, принявшее вид деда-короеда; на радость детворе, надо думать. Звали краснолицего Валерий Никитич, говорить он почти совсем не умел и не стремился – но брови носил такие, что загляденье! Хоть гнездо вей. Короче, таинственный соглядатай, возникнув на пороге охраняемого объекта, молча и слабо двигая бровями, оглядел незваного гостя, разом оценив хлипкую фигуру и пылающий взор Бздуна. После чего, не меняя выражения красного деревянного лица, развернул Саню ко двору передом, а к Зданию задом и, не примериваясь, наградил несильным пинком. Саня Бздун молча полетел со ступенек.

– Имеется вопрос! – приземлившись, пискнул он заготовленную фразу. Но вопрос было задавать некому; краснолицый страж исчез за железной дверью, оставив Саню один-на-одни с ноющим задом и с пыльными побитыми коленками.

Падение, при всей неприятности эпизода, имело на Бздуна отчасти положительное воздействие. Не такое, конечно, положительное, как можно предположить; иначе говоря – неприятность не заставила отказаться решительного юношу от повторных визитов в запертое Здание; но кое-какое воздействие все же нельзя отрицать. А именно: Саня Бздун всерьез задумался, как далее строить молодую жизнь. Чтобы не просто есть и пить, а с п о л ь з о й есть и пить… Короче – так сразу не объяснишь. Дурная мысль о том, что п а т р и о т разительно отличается от н е – п а т р и о т а, свербила в душе. Все дело заключалось в нюансе: как объяснить сотрудникам Здания в Темном Перелеске, что он, Саня, не бздун; в смысле – Бздун, конечно, – но Бздун только в плане фамилии, а не природной ипостаси!

Однако, добравшись до этой поганой «ипостаси», Саня маленько приуныл. Во-первых, опасался, что слово будет неверно понято… И правда: что за «ипостась» такая? Напоминает «икону» – ну да ведь он не в Храм Большого Спасателя явился. А в государственное учреждение, тут могут просто не оценить высоты порыва. Да и бог с ней совсем, с этой ипостасью! Тем более, ну, явится он вторично, объяснит: Бздун не более, чем фамилия. Это (скажет он) не приговор, а судьба. Вроде родимого пятна, если хотите… Далеко не факт (совсем не факт!), что в экстремальных жизненных обстоятельствах Саня поведет себя как бздун (с маленькой буквы). Получалась, впрочем, нелепость: что же –( если следовать этой дурной логике?) – поведет себя как Бздун с большой буквы? Проклятье, ей-богу.

Нечего удивляться, что Саня Бздун потерял сон. То есть он спал, конечно, – но спал беспокойно, как человек, у которого вдруг развился небольшой зуд. А так оно и было! Именно зуд (в Санином случае этим зудом было благородное патриотическое чувство) не давал молодому человеку забыться в стандартной юношеской грезе! А заставлял, даже и сквозь сон, выдумывать какие-то подвиги, которые он был намерен совершить, когда грянет его час. Глупость, конечно, – но тут уж ничего не поделаешь. Оставалось одно-единственное средство: сконцентрироваться и, без всякой паники, вновь отправиться в знакомое Здание.

«От аргументов, – уныло думал Саня, – не так-то просто отвертеться. Для аргументов требуются   д р у г и е   аргументы!». Но то-то и оно, что не было у Бздуна аргументов. Ни аргументов, ни фактов…

Читайте журнал «Новая Литература»

В разгар этих мучений продавщица сигарет, неверно расценив помятую физиономию Бздуна, заметила равнодушно, что чем с девками силой мериться, лучше бы он, Бздун, женился да питался три раза в день.

Выслушав совет, Саня растерялся и от волнения сказал глупость:

– Какие у девок силы? Одни пузыри.

– Ну, – ответила на это продавщица. – Знаем мы таких храбрецов! Один вон   з а   п и в о м   х о д и л, д а   в   о в р а г   у г о д и л !

– Я не пью, – хмуро высказался Бздун, не разобрал, что про пиво да про овраг – поговорка… Да и не до поговорок Сане было! Еще не прошла задница (после встречи на крыльце Здания); да и проклятый зуд не давал покоя: вот пойти, постучать, встретить охранника («Уууу, красная морда!»). Потом – отчитать его за непреднамеренную ошибку и с д о с т о и н с т в о м   проследовать прямо в кабинет к Главному… Далее? Далее Саня Бздун думать не мог, коченел от волнения. Но и тех мыслей, что бродили в голове, было достаточно…

… было достаточно, чтобы через неделю (зад уже больше не ныл) повторить попытку.

Этот второй эпизод был в некотором смысле удивителен. Возможно даже, ничего подобного история славного Волдыря не знала прежде! Дело в том, что Саня Бздун, отчаянно мучась от необходимости принять хоть   к а к о е – н и б у д ь   решение, – придумал стать лагерем в зеленом дворике на улице Темный Перелесок. Аккурат перед знакомым Зданием.

Чтобы не показаться навязчивым, Бздун решил (решил, надо признать, не лишенным хитроумия способом) выдать себя за рядового туриста-волдыря. И хотя именно рядовые волдыри к туризму относились без доверия, ибо не видели смысла выходить   н а   п р и р о д у, чтобы пожрать; дом-то, спрашивается, на что? имеется нора либо берлога – сиди и жри; чего еще? – но даже несмотря на это, Саня не отверг придуманный способ войти в доверие к людям из трехэтажного Здания, к ворганам. Раздобыл палатку, набрал хворосту для костра… благо – хвороста в Волдыре всегда хватало, хоть экспортируй, образно выражаясь…

Чтобы не особенно привлекать внимание любопытных, Саня Бздун по-быстрому развел костер и уселся на бревнышко на пороге палатки. И вот, поскольку больше делать было все равно нечего, решил петь песни, которые обычно поют так называемые туристы (в сущности, выдавая себя за туриста, Бздун действовал не так-то глупо; это была его   л е г е н д а, понятно?Как у них всех). Короче, Саня совсем было открыл рот, чтобы спеть какую-нибудь песню, но тут выяснилось, что никаких песен мнимый турист не знает; исключая только песню про   п е р е в а л – и ту, кстати, без слов, одно только мычание на лирической ноте. Тем не менее, помычав для вида что-то неопределенное, Саня бросил косой взгляд на Здание; что там, реагируют?Бросил взгляд, и даже потер руки: мол, придется реагировать, считаться! Хочешь-не хочешь…

В Здании и среагировали. Беззвучно, как и в прошлый раз, отворилась железная дверь, и на крылечке, взамен краснолицего стража, появились две спортивные фигуры. Сотрудники, насвистывая сквозь зубы, оценили обстановку – то есть, собственно, палатку, костер и Саню Бздуна, мычащего что-то про перевал. После чего тот ворган, что был помладше, подошел к костру и, не таясь, расстегнул ширинку на серых брюках; потом, продолжая насвистывать, основательно и обильно помочился в костер. Пламя отступило, а Бздун затих, не допев песню. Второй же ворган, покуда первый, исполнив долг, застегивался, одной рукой поднял Саню за воротник и аккуратно, как в прошлый раз сторож, развернул к выходу из двора. И, собственно, не миновать бы Бздуну второго, на этот раз профессионального, пинка, если бы не счастливая случайность.Во двор вкатила салатовая «Волга», какие бороздили дороги Волдыря еще в незапамятные времена; чудо-машина, международный день охраны земноводных, а не машина! Тут же и распахнулась передняя дверца, а из нее вывалился похожий на Дед Мороза дядька; один-в-один Дед Мороз с открытки, только в погонах. Мешка с подарками, впрочем, было не видать… При я влении пассажира «Волги» молодые сотрудники почему-то затосковали.

Вывалившись из машины и отдав невнятное распоряжение водителю, Дед Мороз расправил замечательные ватные плечи, потом, прищурившись, оглядел плацдарм и вдруг гаркнул, насмерть перепугав местную ворону:

– Не то, – гаркнул неизвестный, – грянем нашу! Про молодца-то засранца, а?

Сотрудники окончательно приуныли. То ли песня оказалась незнакома, то ли вывалившийся из машины старый вояка вверг их в тяжелое раздумье; зажег в сердцах темную звезду предчувствия…

В конце концов, тот сотрудник, который был постарше и опытнее, со вздохом молвил:

– Соскучились, товарищ сусло? Не сидится дома-то?

Водитель, выбравшийся из машины вслед за шефом, добродушно прогудел:

– Вот и я ему толкую: чего, мол, тебе в этой норе надо? Уж, кажется, отработался, старый хрен – так нет. Себе покоя не дает, ну и мне тоже. Заводи, рычит, телегу, поехали! (это у него такой девиз: поехали!Чтобы, значит, не засиживаться…).

Высказавшись, водитель, добродушно похохатывая, сплюнул в пыль.

– Молодежь, грозит, учить стану. Говорит: что ныне за молодежь? Х у ж е   р ы б.

Молодые ворганы, не зная, видно, толком, как прокомментировать эту предику, растерянно топтались, переводя унылые взоры с палатки Бздуна на салатовую «Волгу». Потому как, ежели день не задался, – то, считай, не задался. Хоть лоб о дерево разбей.

Саня Бздун, со своей стороны, жадно вглядывался в открывшуюся картину.

«Ветеран, – быстро смекнул он, оценив примечательную фигуру товарища Сусло. – Возможно, даже   б о е в о й   ветеран! Вон какие от него клубы валят… как на поле брани, ей-богу…».

Товарищ Сусло тоже приметил хилого юнца, робко перетаптывающегося подле бивака.

– Молодая поросль, – загудел он. – Романтики хуевы… (загудел, впрочем, с одобрением; так что и молодые сотрудники подтянулись, одернули пиджачки… Ну а на Саню теперь и вообще смотрели без неприязни. Типа как на неизбежность).

– Наломали дров? – вел свою непонятную речь пассажир салатовой «Волги». – Без меня-то, а? Обдрестались, образно выражаясь? Вижу, что обдрестались, можете и не хвастаться. Вот рыла-то блестят!

– Товарищ Сусло, – робко молвил молодой сотрудник. – Может, пройдем в Здание? Осмотритесь, стенд вон новый имеется. «Береги свое гнездо». А?

Ветеран ненадолго задумался.

– Кто гадит в собственном гнезде, – объявил он, – от меча и погибнет!

– От меча удивились сотрудники?

– А ты думал? – гаркнул товарищ Сусло, почему-то вообразив, что сотрудников не двое, а только один. Обсчитавшись, так сказать… – В истории, – гудел товарищ Сусло, и его голос сам собой перешел на какую-то мертвецкую ноту, будто из пустого ведра, – в истории так уж заведено. Гм! Этак заведено, что свое гнездо надо подвергать… дезинфекции. Да-с, и не менее трех раз в сутки. Даже и с помощью простой марганцовки.

– Что, – волнуясь, встрял Саня Бздун. –Так запросто облить квартиру марганцовкой?

Взгляд дурака Сани блистал, точно он не был жертвой тухлых перспектив, а нёс его трехмачтовый бриг к неизвестным землям! По пучине морской…

Товарищ Сусло тяжело повернул могучую фигуру в сторону маломощного собеседника.

– Пить, – объявил он, – допускается. Даже и марганцовку, ежели имеется… хм!.. соответствующий допуск. Документ. Черным по белому…

Саня Бздун затрепетал. В его невеликой голове сама собой родилась мысль использовать авторитет старого ветерана и въехать в таинственное Здание на его могучих плечах! Пусть-ка тогда попробуют его отфутболить… «Мечта, – фантазировал саня, – должна неизбежно сбыться. Настоящие мечты всегда сбываются, а ложные мечтания, наоборот, путём ни к чему не приводят…».

– В колонну, – гудел товарищ Сусло. – На раз-два-три…

Тут Бздун со страхом приметил, что ветеран засыпает прямо стоя; как боевая лошадь. Тогда юноша решился на инициативу. Недолго думая, он бросил свой палаточный лагерь на произвол судьбы и мертвой хваткой уцепился за рукав старого командира. Ну а уцепившись, пискнул что было сил:

– Готов приступить к своим обязанностям.

Задремавший командир приоткрыл одно око.

– Приступай! – разрешил он, выпустив из ноздрей по пыльному облаку. Высказался этак – и снова всхрапнул стоя.

Молодые сотрудники переглянулись.

– Повели? – тоскливо спросил один, кивая на ветерана.

– Ну, – откликнулся второй. – Куда ж его денешь? Этот в палатке жить не станет.

– Точно! – радостно добавил Бздун, потянувшийся следом за ветераном и ребятами из Здания. – У меня палатка с дырой.

– Как же ты в ней жил, урод? – равнодушно поинтересовался один сотрудник.

– Дыра – для воздуха, – охотно объяснил Саня. И прибавил, ввергнув сотрудников в небольшой столбняк: – Для воздуха и для герметичности. На случай Комариной Тучи.

В Здание вошли вчетвером: два сотрудника-воргана с повисшим на руках товарищем Сусло, а за ними – Саня Бздун, пока еще не сотрудник, но человек, умеющий мечтать; как дрозд небесный! Водитель же отмахнулся; высказался в том роде, что его от Здания с души воротит. Не понос, конечно, – но что-то очень похожее на понос. В общем – остался на воле.

С к а з к и   п р о   З д а н и е   в   Т е м н о м   П е р е л е с к е

Понятно, болтают всё подряд; хотя языки у волдырей вялые, малоповоротливые – но вот же твердят небылицы, да притом выдают за чистую монету. Уверяют: было! Было не далее как вчера. Мол, Здание в Темном Перелеске прежде тут не стояло. А находился на этом самом месте бассейн для рыб. Каково хватили, а? и вот будто эти самые рыбы (извините) ежедневно являлись на рабочее место в новеньких красных мундирах. И вершили суд! Молча вершили суд над мирными волдырями. Одному волдырю, говорят, даже присудили изрядный орден, размером с пятку. На ордене том ничего не было написано, а только изображалась бывшая красавица ёлка в виде пня. На пне опять же ничего, пусто; как говорится, простор для фантазий. А поскольку волдыри по части фантазии маленько туповаты, то пень так и остался пнем; без намека на перспективу. Тут-то, собственно, впору начинать сказку. Но что расскажешь про пень? Конечно, он крепок и так запросто его не свернешь. Однако никакой глубокой мысли, необходимой для рассказчика, не имеет. Стоит сам по себе; наподобие тех же волдырей, в канун сезона спячки (волдыри, кстати, именуют этот сезон временем утех. Почему – доподлинно неизвестно; может, и потому, что спят в свое удовольствие, презрев невзгоды).

… Стоял на дороге небольшой пень, крепкий да гладкий, точно зеркало. Вот сразу и загвоздка: какое зеркало, к чему? В зеркале, как всем хорошо известно, можно разглядеть лицо оппонента; ну а пень в этом отношении – скорее, глупое исчадие леса. Огрызок былой славы, если вдуматься. Богатырь, который переусердствовал… И вот в один час проехал по дороге грузовик величиной с изрядную дыню. Дорога его лежала всё прямо, да потом опять прямо…

Сотрудники Здания в Темном Перелеске эти россказни не то чтобы поощряли; однако – относились ласково, точно к больному без надежды на выздоровление. Услышат очередную недоношенную байку и молча поставят себе в блокнот отметку: всё в Волдыре идет путём, как оно и может идти в Волдыре. Без сучка без задоринки. «Волдыри, – говорили знающие люди в Здании, – публика без сюрпризов. Все сюрпризы – отрыжка по пятницам (но это, само собой, не в счет. Подумаешь, отрыжка! С болотной-то водицы и не то бывает… Природные силы, не приведи бог…)».

Но в целом, надо повторить, волдыри – народ добрый и вялый. Таковы же их сказки – без выпирающего смысла, зато со спокойным эпическим разливом… Всё прямо, да прямо, да прямо…

… Жил на окраине Волдыря (в незапамятные времена, когда еще Волдырь не стоял) человек с рожей наподобие пятки. Один-в-один, как рисуют на орденах. Был тот человек смышлен, да больно нечист; точно вылез из темной дыры, ей-богу… И вот пошел он по дорогам людей пугать. Рожа немытая, не чело, а одно сплошное бездорожье. Погуляв этак сколько-то лет, немытый поселянин никого особенно не напугал, а наоборот – привыкли к его рылу добрые люди, так что даже, не завидев сего дурного путника, погружались в предчувствия. «Что-то, – толковали, – не видать милого друга». Так и стали с той поры называть разбойника: милый друг. Что к чему?

Про Здание в Темном Перелеске и вообще толковали с охотой. Считалось, что там-то народ на подбор; даже на обыкновенных волдырей мало похожи. Спорили: там, в Здании, у сотрудников рожи совсем без войлока. Как же, однако (сомневался кто-то), они принимают решения? Без войлока-то? Да и потом: ежели рожа не обита войлоком, то ведь можно и не уберечь. Угодит в ухо шишка (образно выражаясь); подарок от елки – лесной красавицы… Ну а ты, с пустой-то рожей, что? Стой и благодари – вот и все, что остается.

Еще пустили байку, будто у этих самых ребят, что внутри Здания, имеется на всех одно око. Смех, конечно; ибо с одним оком, хотя и можно жить, но не так-то удобно управляться. Вышибут, для примера, тебе это единственное око – и станешь ты кто? Дед Мороз в тереме? Короче, глупость. Но сам факт чудесных сказок уже указывает, что Здание, в принципе, было любимо волдырями. Они словно чуяли, что оттуда валят клубы внимания и заботы… Наподобие Комариной Тучи: с виду отвратительная, а на деле-то… Ну, на деле – это неизвестно. Тот, кого Туча проглотила, почти совсем ничего не рассказывает; молча хранит секрет.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.