– Знаю, конечно, знаю, – ответил тот. Илья подложил старику на тарелку бутербродов с колбасой и сыром.
– Закусывайте, Ипатий Михеевич, – радушно угощал Илья. – У нас тут в холодильнике ещё рыбка копчёная имеется и огурчики малосольные. А хотите, борщ разогрею? Флотский борщ. Я сам варил. Можем и макароны с мясом соорудить.
– Это хорошо, что вы сами готовить умеете. Я тоже, знаете, научился. Когда овдовел шесть лет назад, не знал, где соль, где спички, где тарелки с ложками. Супруга у меня была очень хозяйственная, – вздохнул он. – Сначала в столовую ходил, на станцию, потом надоело. Научился сам щи варить и котлеты жарить.
Илья с хрустом надкусил свежий огурец и нахмурился в знак сочувствия старику.
– Тосковал первое время, как её не стало. Словами это не выразишь. Дом без женщины – не дом. Теперь привык. Только в праздники и выходные тяжко. Особенно летом. Ко всем гости наезжают. С каждого участка вечером дымом пахнет. Шашлыки жарят, музыку заводят. А я один-одинёшенек. Впрочем, как и Степан Гурьевич. Вот мы с ним и придумали по выходным собираться и в шахматы играть или в нарды. Всё не так грустно. Ах, да, вы же про картину спросили?
И друг генерала начал свой неторопливый рассказ.
– Женщину, которая держит букетик в руках, звали Анной. Ну, по нашему. Вообще-то она была немкой. Пухленькая, голубоглазая, ласковая. Степан Гурьевич рассказывал, что волосы у неё были пшеничные до самой попы. Она их заплетала в косу и вокруг головы укладывала. Ей было лет двадцать шесть, когда наши вошли в Берлин. А она в пригороде жила, как мы вроде. У неё был свой дом. Родители умерли, братья на фронте погибли. Осталась она одна. До войны у Анны был жених. Бруно, некий. Студент-математик. И рисовал немного. Он этот портрет и…
– Написал маслом, – подсказал Илья.
– Вот-вот. Неплохо получилось. И вскоре его на фронт забрали. Погиб он почти сразу, в сорок первом, под Москвой. И так вышло, что Степана Гурьевича, весной сорок пятого, он тогда капитаном был, Сталинградскую мясорубку прошёл, всю Европу, с ординарцем определили на постой к Аннушке. Она симпатичная, в самом соку. И Степка был тогда парень хоть куда. В общем, понравились они друг другу. Настоящий роман у них случился. Оно и понятно. Не только наши девчонки да бабы от войны пострадали, но и немецкие тоже. Поубивали мужиков-то. За кого замуж идти? Только никто им не позволил жениться. Советский офицер, член КПСС, орденоносец и немка. Раз немка, значит фашистка. Начальство ему сказало: «И думать не смей». А Анюта уже беременная ходила. Они мальчика очень ждали. Тут Стёпке приказ: собираться домой, в СССР. Он ей всё честно и сказал. Не судьба, мол, нам и всё такое.
Ипатий Михеевич вздохнул, помолчал, достал папиросы. Илья поднёс ему зажигалку. Старик закурил и, как бы нехотя закончил рассказ:
– Одним словом, свела она счёты с жизнью. Утопилась. А Стёпа приказ выполнил. Уехал на родину. Из её дома одну картину взял, которую вы у него в спальне видели. На память. Портрет своей Аннушки. Я так думаю, что любил он эту немочку всю жизнь. И оплакивал в душе. Потом у него была жена. Хорошая женщина, уважительная, чистоплотная. Жили они хорошо, не ссорились. Детей только не было. А в последнее время, когда состарился, стал Степан Гурьевич всё чаще Анну ту вспоминать. Портрет её в спальне повесил. При жене не решался. Говорил, что Бруно ему снится. Будто бы он жив и ищет его. Как найдёт, за невесту отомстит. Тяжкие у него были сны. Что говорить, старость! Сколько я не убеждал его, что Бруно давно нет на свете, он не верил. Ещё боялся, что придут из НКВД и повяжут его, за его коллекцию. А коллекция-то, сами видели, чепуховая. Он ведь с войны только Аннушкин портрет привёз да ларчик безделушек. Вот и вся его коллекция, про которую столько разговоров. Ну, привёз несколько статуэток, монеты разные. Но ведь он там не мародёрствовал, а на свои кровные в магазине купил. Довёл он себя этими мыслями до второго инсульта. Хоть бы выздоровел, оклемался друг мой. Пожил бы ещё годик-другой. Без него мне совсем одиноко будет.
– Знаете что, Ипатий Михеевич, – вдруг предложил Илья, – приходите-ка ко мне на шашлык в следующий выходной? А Степан Гурьевич поправится, вдвоём приходите. У меня жена молодая, симпатичная. Гостям всегда рада. Будем дружить по-соседски?
Илья крепко пожал руку директору клуба. Тот немного посомневался, потом улыбнулся и кивнул.
– С превеликим удовольствием!
После завтрака Илья вызвался проводить Ипатия Михеевича, уставшего от ночных событий и порядочно захмелевшего. Заодно взглянул на клуб, которым старик заведовал. Это был одноэтажный, длинный, как барак, дом, выкрашенный белой краской, с нелепыми, приделанными к фасаду полуколоннами. Типичное сооружение сталинской эпохи. Перед входом была аллея, посыпанная красным песком, со скамеечками для отдыха, росли серебристые ели. В их тени стояли, отлитые из металла бюсты вождей и писателей. Ленина, Сталина, Маяковского и Аркадия Гайдара. «Да, – подумал Илья, тепло, пожимая Ипатию Михеевичу на прощанье руку, – не хватает пионера с горном и девушки с веслом».
Домой Илья шёл в прекрасном расположении духа. Он решил, что поспит пару часов, а потом поедет на завод. Надо было отвезти последние работы. Заказчик торопил его, нервничал. Говорил, что ко Дню города у них всё готово. Долго рассказывал по какие-то канадские газоны, цветники и начальство из центра. Смысл его речи сводился к тому, что необустроенным на сегодня в городе остаётся только детский парк. Просил в срочном порядке привезти «Белоснежку с гномами», «Медведя» и «Сивку-бурку», качалку, которая по его расчётам должна больше всего понравиться детям. Но вышла неожиданная заминка. Когда Илья пришёл домой и, наконец, добрался до кровати, позвонили по мобильному с завода и сказали, что до завтрашнего обеда у них свободных фур нет. Илья поначалу огорчился, а потом махнул рукой. В конце концов, сутки ничего не решают. С этой мыслью он мгновенно уснул. Но его дневной сон был некрепким. Снилась всякая чепуха. То они с Колькой Синим, гонялись друг за другом и боролись врукопашную. То снилась Подтироба. Будто бы она собирает на лугу цветы и хочет отдать Илье. Но он во сне вспоминает, что она мёртвая, и в тот же миг, улыбка сходит с лица убиенной супругом прислуги генерала, она превращается в позеленевший труп и падает навзничь, рассыпав букет по траве. Снилось и ещё много всякой всячины. Так бывает всегда, когда человек спит, не вовремя и чересчур долго.

Света и Сергей приехали в Золотую рощу в половине восьмого вечера. Было ещё жарко. Солнце постепенно уходило, но жар поднимался от накалённого за день асфальта и от земли.
– Ничего, – утешил спутницу Сергей. – Сейчас будет прохладно.
Сергей оставил машину на охраняемой стоянке, взял за руку Свету, и они направились к симпатичному коттеджу, стоявшему среди белых берёз и окруженному чёрной резной оградой из металла. Ворота оказались открыты. Недалеко от входа было несколько цветочных клумб, выложенных сердечком. В этом доме находился артклуб. Сергей позвонил в звонок. Громадный детина в чёрном фраке открыл дверь и, узнав Сергея, немедленно пропустил их вовнутрь.
Внутри всё было отделано резным деревом. На стенах висели пейзажи и натюрморты, написанные, надо полагать завсегдатаями клуба. Они спустились в подвал. Там было прохладно, и размещался ресторан, с милым названием «Погребок». Тихо играла какая-то музыка. Столики расставлены были так, что посетители чувствовали себя уединённо. На каждом стояла лампа, поверх абажура накрытая платком, отделанным бахромой. Как видно, ручной работы. В зависимости от настроения, можно было выбрать лиловый, розовый, оранжевый или розовый платок. Света выбрала розовый. Самый эротический из цветов.
Подошла дружелюбная официантка и попросила сделать заказ. Света попросила шоколада, мороженого и какой-нибудь холодный коктейль.
– Шампанское, коньяк, салат из свежих ягод, два шоколада и мороженого. А там поглядим, – заказал Сергей. Затем повернулся к Свете:
– За что пьём? – спросил он.
– За дружбу! – весело ответила Света и почему-то смутилась под его взглядом.
– Значит, за любовь!
Официантка принесла заказ. Шампанское было в ведёрочке со льдом. Из открытого горлышка бутылки шёл белый парок. Сергей разлил в бокалы ледяное вино. Они сомкнули бокалы, а затем долго, по глоточку, с наслажденьем пили холодный пенистый напиток. Следуя пожеланиям дамы, официантка принесла два коктейля и большущий торт-мороженое, украшенный вареньем, шоколадной крошкой, орехами и цветами из разноцветного крема. Шоколад оказался горячим, в маленьких чашечках, но Свету это ничуть не огорчило. Он прекрасно гармонировал с мороженым. Фруктовый салат ей тоже понравился. Она решила, что обязательно приготовит такой Илье, чтоб он тоже попробовал.
– Ну, как вы там? – спросил Сергей, потягивая коктейль через трубочку. – Устроились нормально?
– Устроились ничего, но вообще-то полный бардак, – вздохнула Света, переключившись с салата на коктейль.
– Что так? – Сергей внимательно, даже с сочувствием посмотрел на супругу скульптора Родионова, но ей почудилось, что глаза его смеются.
– Да всё из-за этой картины! И вообще…
– Какой картины?
Света осеклась, подумав, что, может быть, зря ляпнула про мадонну, но тут же представила себе, как бы поступил Илья, встретив бывшего владельца дачи. Конечно, Илья, с его щепетильностью, сделал точно так же.
– В общем, когда Илья сжигал мусор, то в сарае нашёл картину…
На лице Сергея отразились удивление и неподдельный интерес. Света зачерпнула ложкой мороженого и, со вздохом, продолжила:
– Мадонну. Но какую-то странную. Глаза чёрные, злые. Сама замызганная, драная и без ребёнка. Мне она сразу не понравилась, а Илья в неё прямо влюбился. Начал её реставрировать. Любовался на неё, глаз не отводил. И сказал, что, возможно, это работа самого Эстебана. Эстебан – имя. А фамилия этого художника – Мурильё, кажется. Он был испанцем. Жил, кажется в семнадцатом веке. Вот с этой «Мурильё» всё и началось. Ты-то никогда не видел такой картины.
Сергей, выпятив нижнюю губу, помотал головой.
– Илья хотел её отреставрировать, а потом предложить тебе. Раз она найдена в твоём сарае, значит твоя? А если она тебе не нужна, повесить в доме. Такую страхолюдину! Представляешь? – Света доела фруктовый салат и облизала ложку.
– И дальше, что? – заинтересованно спросил Сергей.
– Ничего! Спёрли эту мадонну, понимаешь? Но Илья говорит, что это сделать мог только художник, а не обычный вор. Потому что, вместо той картины подсунули другую. На ней пустая комната, кресло, а самой тётки нет. Зато похожая на неё тётка стала по нашему участку шляться. Даже в дом залезала. Выпила наше вино и украла сигареты.
– Так она что? Ожила что ли? – расширив глаза, предположил Сергей.
– Ты, что? Смеёшься надо мной? – обиделась Света.
– Да нет, просто вспомнил один рассказ французского писателя Проспера Мериме. Там один мужик решил пошутить. Ему очень понравилась статуя Венеры. И он надел ей на палец своё кольцо. Вроде как, обручился с ней. Потом хотел снять, но не смог. И вот ночью, когда он уже лёг спать, вдруг слышит шаги. Но не обычные, а тяжёлые, каменные. Бам! Бам! Бам! Открывается дверь и входит…
Света перестала есть и смотрела на Сергея испуганными глазами.
– Кто? – выдохнула она. – Статуя?
– Ну, да. Она пришла к своему жениху и задушила его в своих каменных объятиях.
– Но он же это выдумал? Проспер-то?
– Конечно, выдумал! – рассмеялся Сергей. Света тоже облегчённо вздохнула и улыбнулась. Потом вдруг вспомнила:
– А ещё у нас в соседнем доме привидение есть. Мне дачница рассказывала. Это женщина. Она при жизни была женой богатого старика. И гуляла от него с одним художником, по-чёрному. А теперь каждое лето прилетает в дом своего правнука, который сейчас за границей живёт, и хохочет по ночам. Так страшно. Однажды я услышала, как она ржёт, и от страха с лестницы свалилась. Меня потом в больницу увезли. Ладно, не будем о грустном, – Света опять принялась за коктейль, но в позе её чувствовалось напряжение.
– Да ерунда всё это! – Сергей накрыл руку Светы своей рукой. – Не бывает никаких привидений. Во всяком случае, нам их видеть не дано. Пошли лучше потанцуем?
Света оглянулась на сцену. Там совершенно неожиданно появились музыканты. Зазвучала мелодия саксофона. Зал ресторана как-то незаметно заполнился людьми.
– Пошли, – потянул её за руку Сергей. – Здесь всегда начинают с классики. – Вальс, медленный фокстрот, джаз. Потом чарльстон, латинос. Пока не перетанцуем всё, что придумали наши прадедушки и прабабушки, до современных ритмов не доберёмся. Это традиция. Устаёшь, конечно, как в фильме про «загнанных лошадей», зато разминаешься классно. И снова аппетит появляется.
Когда томительно и сладко запел саксофон, Света успокоилась и забыла обо всём, что рассказывала только что Сергею. Она обняла левой рукой его плечо, он мягко взял её за талию, пальцы их сплелись, а молодые, полные жизненных сил, тела сблизились. Сергей, передвигаясь со Светой в медленном танце, вдыхал запах её волос и чувствовал, как волнуется её неотягощённая лишним бельём грудь, касаясь его мускулистого тела. Желание их было обоюдным. Оба это понимали и не собирались ему противиться. Танцуя, Света смотрела в глаза Сергею и больше не думала ни о чём плохом. Он ей нравился всё сильнее и сильнее. За окнами давно стемнело, а они продолжали танцевать. Оркестр постепенно перешёл к современным ритмам. И так продолжалось до самой ночи. Многие пары уже сошли с дистанции, а Света и Сергей всё еще танцевать. Они оказались крепче других. Когда оркестр умолк, они услышали аплодисменты и элегантный пожилой мужчина в белом фраке, распорядитель танцев, преподнёс Свете приз – большую светловолосую куклу, в нарядном голубом платье, с бантами. Сергей шепнул Свете, что кукла авторская, единственная в своём роде.
– Пошли на воздух? – попросила Света. – Мне снова жарко.
Она раскраснелась. От многочасовых танцев, кофточка прилипла к груди. Короткая узкая юбка сдавливала фигуру. Сергей поспешил расплатиться и вывел свою даму на улицу.
– Искупаться бы сейчас! – Света вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, напитанный хвоей. – Жаль, купальника нет.
– Пошли, – кивнул Сергей. – До летнего аквапарка отсюда метров тридцать. А купальник сейчас ни к чему. Некоторые специально приезжают сюда ночью, чтобы поплавать ню. Я тоже мечтаю сбросить с себя одежду.

Илья проснулся только в одиннадцать вечера. За окном было темно. Он забыл задёрнуть штору, и луна светила прямо в окно.
«Славно поспал, – подумал он. – Интересно, как там моя благоверная?» Он набрал телефон московской мастерской, но в трубке были только длинные гудки. Решив, что Света повела подругу в театр или на концерт, Илья перестал думать о ней, надел брюки, свободную рубашку навыпуск и сандалии на босу ногу и спустился вниз. Он взял из холодильника бутылку пива, открыл и тут же осушил её. Потом вышел на крыльцо и закурил, любуясь звёздным небом. Без Светы ему было скучно, но он надеялся увидеть её завтра после обеда. Крыльцо его дома было обращено к дому Гиршмана. Окна пустующего дома были забиты крест-накрест досками, но чёрные стёкла кое-где всё-таки поблескивали при свете луны и уличного фонаря. Илья вспомнил, как провёл дурацкую ночь в этом доме. До сих пор ему было совестно за свой импульсивный поступок. Он только потом, когда благополучно выбрался оттуда, понял, какое мальчишество совершил. Его ведь могли застукать, принять за вора. Чем бы это всё закончилось – неизвестно. Но тогда, желание вернуть мадонну было таким неодолимым…
Илья с наслажденьем в последний раз затянулся душистым дымом, бросил окурок в пустую консервную банку, приспособленную под пепельницу, и уже направился в мастерскую, когда заметил, что в доме Гиршмана опять происходит что-то странное. Пламя свечи сначала вспыхнуло и задрожало на первом этаже, затем перескочило выше. Ему стало ясно, что кто-то поднимается по лестнице в спальню. «Была, не была! – решил Илья. – Пойду и узнаю, прямо сейчас, что за «привидения» посещают ночами этот дом? И кто там так весело, в кавычках, смеётся? Спрошу хозяина. Прикинусь, будто не знаю, что он в отъезде. Придумаю, что сказать. Пора выяснить, что творится в доме Вени Гиршмана. Может там сатанисты или бомжи развлекаются? Или какая-нибудь «малина»? Может им совсем не следует бывать ночами в этом доме? В конце концов, из-за этих «смешливых» и как пить дать, незваных гостей, мы потеряли ребёнка!»
Разгневанный Илья вышел за калитку своего дома и направился к дому Гиршмана, расположенному левее. Фонари на Сосновой, как назло, не горели. Вглядываясь в темноту, Илья старался увидеть впереди, под раскидистой липой, машину, но не мог. Он дошёл до соседской калитки, с лёгкостью открыл её, да она и не была заперта, даже на крючок, прошёл по дорожке к дому несколько шагов. И вдруг услышал за спиной окрик:
– Стойте! Слышите?! Не смейте туда ходить, иначе я убью вас!
Илья обернулся. Перед ним стоял запыхавшийся Павел Попугаев. Он держал за ствол охотничье ружьё. Рука его дрожала. От этого приклад постукивал о землю.
– Не ходите туда, – твёрдо сказал он. – Вы может быть, после победы над уголовником Синим, вообразили себя эдаким поселковым Рэмбо? Но учтите, я вас не пущу в этот дом.
– А в чём, собственно, дело? – усмехнулся Илья. – Почему я не могу ходить, куда хочу? Может быть, я хочу познакомиться с привидениями, которые регулярно посещают пустое жилище адвоката Гиршмана. И как это вы меня не пустите? – Илья с головы до ног окинул субтильную фигуру Попугаева. Тот был очень коротко пострижен, одет в шорты по колено, белую рубашку с короткими рукавами и шлёпанцы на босу ногу. Благодаря всему этому, он выглядел если не пионером на отдыхе, то уж точно пионервожатым. Такое сравнение рассмешило Илью.
– Не пущу и всё, – твёрдо ответил Павел, поднимая ружьё.
– Да полно! Вы же сами никогда и не стреляли из этого ружья. Отец или дедушка, может быть, и брали вас иногда поохотиться на уток, но сами-то вы не боец. Да и ружьё давно не чищено. И, знаете, я предполагаю, в нём даже патронов нет. Идите домой, и ложитесь спать. Не мешайте мне делать доброе дело.
– Ружьё в порядке, – по тону Попугаева понятно было, что он не шутит. В подтверждение своих слов, он направил ствол в небо и сделал один выстрел. Словно хотел предупредить кого-то об опасности.
Но Илью это не остановило. Он повернулся, чтобы продолжить свой путь к дому Гиршмана, и вдруг… в окне верхнего этажа показалось некое существо, закутанное в простыню, в белой маске, с прорезями для глаз и губ. Привидение, да и только!
Но скульптор был не пуглив. Напротив, появление странного существа только раззадорило его. Он ускорил шаг. Но почти у входа в дом Гиршмана, его догнала Шура. Она была в байковом халатике, с распущенными по плечам русыми волосами.
– Пожалуйста, не ходите туда! – взмолилась она. – Хотите, я на колени перед вами встану? Вы думаете, что поступаете правильно, но вы ошибаетесь!
– Шура! – одёрнул её Попугаев, шедший за ними – Не смей унижаться перед ним!
– Пойдёмте к нам, – Шура схватила Илью за руку, – мы попьём чаю, поговорим. Павел вам всё расскажет. Правда, Павлик? Вы узнаете всё, что хотите. И про «привидения» тоже.
Илья смешался, увидев встревоженные глаза Шуры. Он нагнулся, поцеловал ей руку и сказал, обращаясь больше к Попугаеву, чем к ней:
– Сдаюсь. Не могу отказать женщине, такой характер. Пошли пить чай.

Аквапарк под открытым небом произвёл на Свету большое впечатление. Это было значительное пространство водохранилища, огороженное барьером, границы которого были почти не видны. Ночью аквапарк казался пустым. Здесь на большом расстоянии друг от друга плавали только влюблённые парочки, совершенно не мешая, друг другу. Чёрная вода блестела при свете разноцветных фонариков. Тот, кто придумал это замечательное купание, и для детей и для взрослых, был настоящим молодцом.
В аквапарке плавали большие резиновые киты и дельфины. На горизонте виднелся, корабль «Титаник». Окна его светились. Оттуда неслась музыка. Было полное ощущение, что на «Титанике» есть пассажиры. Выйдя из раздевалки, Сергей и Света увидели, как компания молодёжи, доплыв до макета корабля, погрузилась в него. Тотчас музыка смолкла, огни в окнах погасли и корабль, под громкий смех молодёжи, стал уходить под воду. И Сергей и Света, шли по деревянному настилу, держась за руки, как Адам и Ева. Они старались не смотреть друг на друга, и каждый из них, хоть и не подавал виду, мечтал поскорее очутиться в воде. Они дошли до конца пирса, который выдавался от берега метров на тридцать, затем спрыгнули и поплыли. Аквапарк был хорош тем, что здесь нельзя было купаться скучно. Попавшие сюда люди, против их воли, начинали участвовать в весёлых аттракционах. Сергей и Света плыли, не торопясь, наслаждаясь прохладой воды, остывая против танцев. Водяная дорожка была довольно узкой. Справа и слева от неё были «берега». Там росли пальмы. За песчаными холмами виднелись львиные морды. Резиновые змеи и крокодилы выглядели так натурально, что Света даже вскрикнула, когда откуда-то сбоку к ней приблизилось зелёное чудище и разинутой пастью. Сергей засмеялся и оттолкнул рукой крокодила.
– Этот аттракцион называется «Амазонка». А следующий будет «Ниагара».
– Да? – отозвалась Света и стала глядеть по сторонам, надеясь увидеть это «интересное». На самом деле, эффект состоял в том, что они плыли, незаметно поднимаясь на высоту «Ниагарского водопада». Из-за высоких экзотических берегов, это не было заметно. Только, когда их вытолкнуло на вершину водного потока, а потом они полетели вниз, кувыркаясь в тяжёлых струях водопада, Света всё поняла. Сначала испугалась от неожиданности, а затем завизжала от восторга. Сергей крепко взял её за руку, и они, вместе с падающей водой, ушли под воду, коснулись дна и тут же всплыли.
– Классно! – встряхивая мокрыми волосами, вздохнула Света.
– Ты потеряла ресницу, – улыбнулся Сергей. Он осторожно снял с её века вторую и бросил в воду. – Ты и так красивая. Иди ко мне, – позвал он, быстро вскочив на подплывшего дельфина. Резиновый дельфин был достаточно большим для двоих. Сергей взял Свету подмышки и, вытянув из воды, посадил на дельфина лицом к себе. Дельфин под тяжестью двух тел в первое мгновение погрузился в воду. Сергей обнял её за талию. Света невольно оглянулась. Вокруг не было ни души.
– Сядь поудобней, – посоветовал Сергей, прикоснувшись губами к её губам.
Света приподнялась и опустилась ближе к своему спутнику. Дельфин закачался на воде. Он то уходил под воду, то поднимался. Всё получилось как-то само собой. Каждый получил то, чего хотел. Света не чувствовала ни капли раскаяния. Только радость от прохладной воды, ночного ветерка и близости с молодым, загорелым и сильным телом мужчины.

Павел и Шура повели Илью к себе в гости. На подходе к даче Попугаевых, Илья невольно залюбовался простыми и изящными формами дома. Видно было, что строил его человек со вкусом. Он вспомнил, что дед и родители Попугаевых были архитекторами. Вот почему, в отличие от многих других сооружений посёлка, фасад дома не был обезображен нелепыми пристройками, террасами и балконами. В нём было два этажа и не меньше десяти комнат. Они прошли через первый этаж и очутились на веранде, выступающей прямо в сад. Веранда была не застеклённой. В одной её части стоял огромный стол, предназначавшийся, как видно, для большой семьи. В противоположной части веранды были причудливо сложены куски распиленной берёзы, несколько больших серых камней и разбросано немного речной гальки. На стенах веранды висели акварели.
Предупредив вопросы Ильи, разглядывавшего не столько картины, сколько поленья и камни, Павел Попугаев сухо пояснил:
– Это мой японский дворик.
– Что? – улыбнулся Илья.
– Помните, прошлым летом был ураган? У нас повалило одну берёзу. Я распилил её и устроил японский дворик. Принёс с реки маленькие и большие камни. Они помогают мне думать, поднимают настроение. Я часто здесь репетирую перед концертом.
Шура быстро накрыла на стол. Принесла большой глиняный чайник с зелёным чаем, такие же кружки и блюдо с восточными сладостями. И тут же ушла, потому что где-то, в недрах дома, заплакал ребёнок. Попугаев отставил к стене ружьё, которое машинально сжимал в руках, налил Илье большую кружку чая и отрывисто спросил:
– Так, что вы хотели узнать, направляясь в дом Гиршмана?
– Хотел познакомиться с Суламифь, – пошутил Илья. – Вам, как старожилу посёлка, конечно, известна легенда об этой красавице, её старике-муже и молодом любовнике?
– Конечно. В посёлке, стараниями одной пожилой дамы, про Суламифь знают все, – улыбнулся краем рта Павел. – Если я расскажу вам правду, какова гарантия, что вы, находясь под парами, не разболтаете её своей супруге или кому-нибудь ещё?
– Я должен расписаться кровью или достаточно будет честного слова? – в тон ему ответил Илья.
– Хорошо. Тогда слушайте. Но слушать придётся долго.
– Я готов, – серьёзно ответил Илья.
– Я всё равно не могу больше носить всё это в себе,- пробормотал под нос Павел. – У меня давно назрела потребность высказаться. Мне кажется, вы, несмотря на внешнюю… брутальность, человек порядочный, чувствующий, и не используете мою откровенность против меня и моей сестры.
– Моя сестра! – Павел закрыл руками лицо, помолчал минуту, затем опустил руки на колени. Илья увидел, что глаза виолончелиста покраснели. – Хотите посмотреть, какой она была в девятнадцать лет?
Не дожидаясь согласия, Павел вошел в дом и принёс оттуда фотографию в рамке. С фотографии на Илью смотрела прелестная девушка. Светловолосая, тоненькая, с ясными серыми глазами и очаровательной улыбкой. Рядом с ней был юноша, примерно её возраста. У него было стройное загорелое тело, узкое лицо. Он был похож на древнегреческого бога, пышной шапкой кудрявых волос, большими тёмными, словно с фаюмских портретов, глазами. Они стояли, обнявшись, на песчаном пляже, а за ними было спокойное голубое море, на горизонте переходящее в небо.
– Рядом с ней?.. – спросил Илья.
– Веня Гиршман, – ответил Павел. – Это они в Болгарии, на золотых песках. Они поехали туда перед свадьбой. Просто отдохнуть. Оба учились. Веня на юридическом, а Варя в консерватории. Двадцать лет назад она была уже звездой, вернее маленькой звёздочкой. Она сочиняла песни и выступала с ними на эстрадных площадках. Теперь об этом почти никто не помнит. Осенью они хотели пожениться. И всё было к этому готово. Наши родители были очень дружны, а Варя с Веней любили друг друга чуть ли не с первого класса. Я был моложе их на два года, но считался ещё пацаном, а они были взрослой сложившейся парой. У них были свои тайны. И чтобы никто не узнал, о чём они шепчутся, они придумали говорить друг с другом на иностранных языках. Неделю на английском, неделю на испанском. Теперь Веня говорит на иврите, а Варя… она тоже изучила этот язык и понимает его.
Павел замолчал, снова провёл ладонями по лицу, сверху вниз, налил себе чаю, отхлебнул пару глотков и продолжил:
– Они мечтали путешествовать. В тот год им казалось, что впереди их ждёт одно сплошное счастье. Но ничему этому не суждено было сбыться.
– Что же случилось? – спросил Илья, доставая пачку сигарет и протягивая Павлу.
Тот вежливо отказался. Илья закурил один. Павел принёс ему пепельницу.
– В последний день, перед тем, как им возвращаться домой, Веня проснулся, как всегда рано. Варвара ещё спала. Он взял полотенце и отправился на пляж, искупаться перед завтраком. Её будить не стал. Уходя, он машинально запер номер ключом, а ключ положил в карман шорт. До пляжа было метров пятьдесят. Он разделся и поплыл. И плавал довольно долго, около часа. Веня всегда был хорошим пловцом. Имел даже разряд по плаванию. А когда возвращался, увидел, что гостиница горит. Загорелись верхние этажи. Знаете, в шестидесятые годы строили и у нас и в соцстранах такие длинные несуразные гостиницы, из стекла и бетона. В них было много пластика и паршивая проводка. В общем, когда он подплывал к берегу, из окон верхних этажей валил дым. Они жили на двадцать первом, предпоследнем. Вокруг гостиницы уже собрался народ, приехали пожарные. Веня хотел прорваться в здание. Он вспомнил, что случайно унёс ключ от номера, в котором спала Варвара…
Попугаев замолчал. Илья тоже курил молча, боясь нарушить наступившую тишину.
– Вот. – Павел стал говорить, словно выдавливая из себя слова. – Варя осталась жива, но потеряла большой процент кожи. Перенесла много мучительных операций. Но, главное, у неё больше не было лица. Веня обвинял, да и сейчас винит во всём себя. И напрасно. Случилось то, что должно было произойти. Я – фаталист. Веня любил мою сестру и готов был жениться на ней, даже после того, как она стала… такой. Но Варя наотрез отказалась. Она хотела покончить с собой и выпила какую-то кислоту. Сожгла себе горло. Её опять спасли, но она больше не могла ни петь, ни говорить. Понимаете вы, какая это трагедия для девятнадцатилетней девушки?
Илья вздохнул. Любые слова сейчас выглядели бы пошлыми.
– Тогда он тоже решил, что никогда не женится. Варя стала бояться дневного света, больше не встречалась с друзьями, ушла из консерватории. Мы всей семьёй уехали из города сюда, в этот дом. Перестали принимать гостей. Никто, никто не должен был видеть мою сестру. Никто не должен был знать, что с ней случилось. Мы стали жить замкнуто. Варя стала сочинять музыку, но уже совсем другую. Её альбомы, диски сейчас неплохо продаются и у нас и за границей. На всех наклеена её фотография, где она ещё юная и красивая. Никто не знает, что ей уже тридцать девять, и никто её не видел двадцать лет. Если изредка мы выходим из дома днём, то Варя надевает закрытое платье, маску, а сверху вуаль.
– А что же Гиршман? Как он? – осторожно спросил Илья, уже догадавшись, кто были те мужчина и женщина, которых он слышал, прячась в кладовке соседского дома. И понял, на каком языке говорил Веня. И понял, почему женщина только смеялась в ответ, не говоря ни слова.
– Веня долго уговаривал Варвару уехать за границу. Он говорил, что там ей смогут вернуть лицо. Однажды он даже всердцах срезал электрические провода в своём доме, потому что после того, что случилось, Варя живёт при свечах. Он готов был на любые жертвы. Но она не хотела быть у него камнем на шее. Тогда он уехал один. В Израиль. Там у него оказались родственники. Завёл семью. Но сердце его осталось здесь. После отъезда два года о нём ничего не было слышно. Он не писал, не звонил. А потом приехал. Летом, когда зацвели яблони. Они с Варварой стали встречаться тайно, в его заколоченном доме. Варя очень хотела родить, но не смогла. Тогда мы с Веней нашли Шуру.
– Постойте, постойте. Извините за любопытство, – перебил Илья. – Мне показалось, что Шура не домработница, как вы её отрекомендовали…
– Шура моя жена, – просто ответил Павел и снова прильнул к глиняной кружке с чаем. – И суррогатная мать того малыша, что вы видели. Это сын Вени и Варвары. Но он никогда ещё не видел своей настоящей матери. Мы сейчас копим деньги на операцию. Может быть, продадим московскую квартиру. Варя решила, что сможет показаться сыну, когда у неё будет новое лицо. У нас с Шурой детей ещё нет. Мы поженились недавно, когда закончился траур по нашим родителям. Варвара ещё не знает. Никак не соберусь с духом, сказать ей. Вдруг это причинит ей душевную боль?
– Простите меня, я вёл себя, как дурак! – Илья произнёс это так искренне, что глаза Павла потеплели. – Но если бы вы сразу мне всё объяснили. Почему вы, например, уверяли, что никогда не брали в руки ни кисти, ни карандаша?
– Поймите, я рисую неважно. Стесняюсь этого своего увлечения. Ведь я музыкант. Средний, отнюдь не гений, а уж художник вовсе никакой. Варя – это да. Она талантлива необычайно. Я всегда гордился ею.
– И будете ещё гордиться! – Илья встал и протянул Попугаеву руку. Тот пожал её своими длинными чуткими пальцами. – Ещё раз извините за вторжение. Приятно было познакомиться.
– Вот вам и вся правда про красавицу Суламифь, – сдержанно улыбнулся Попугаев. – Надеюсь, всё рассказанное мной останется между нами. По крайней мере, до времени.
– Не сомневайтесь, – кивнул Илья.
Илья уходил от Попугаевых на рассвете, когда уже запели птицы и в одной из комнат второго этажа, как всегда, заиграли на фортепиано. Теперь он знал, кто это и почему мешает Свете спать по ночам.

Света и Сергей ранним утром подъехали к дому на Профсоюзной. Там находилась московская мастерская Ильи, служившая Родионовым квартирой. Света достала из сумочки ключ и отперла дверь подъезда. Она знала, что в это время консьерж обычно спит, и не хотела его беспокоить. Они с Сергеем поднялись на лифте наверх, прошли по длинному коридору, по обе стороны от которого находились мастерские художников, Света воспользовалась вторым ключом, и, наконец, они попали к ней домой. Немного уставшие от бессонной ночи, но вполне довольные собой, они сразу сбросили с себя лишнюю одежду, поднялись на антресоли и улеглись на постель. Первым делом, Света отключила телефон. Она опасалась, что позвонит Илья и по голосу догадается, что она не одна. Пусть лучше думает, что они с подругой носятся по музеям и магазинам.
– Здоровско время провели! – Света подняла большой палец. – Давай поспим часок, а потом ещё повеселимся? У меня наручники есть и ещё всякие штучки. Я в секс-шопе купила. Илья этого не любит, а мне интересно.
– Светка, а что, если б ты узнала, что я совсем не денежный мешок? – привстав на локте, спросил Сергей.
– А мне плевать, – улыбнулась Света. – Главное, что ты классный любовник и не учишь меня жить.
– А супруг учит? – спросил Сергей, поглаживая Свету по груди и животу.
– Ещё как! «Антиквар» не говори, пальцы не облизывай. Ты – совсем другое дело. Может, я люблю облизывать пальцы. И всё остальное.
Света выразительно посмотрела на Сергея. Значит, это облизывать можно, а пальцы, ни-ни? Двойная «бухгалтерия» получается.
– Заводная ты, Светка. Завидую Илье, – сказал Сергей, прильнув губами к её губам. – Как он может тиранить такую роскошную женщину? На тебя надо любоваться, как на произведение искусства.
– Ладно, ты полюбуйся, а я немного посплю, – сонным голосом сказала Света, прижимаясь к нему всем телом и обнимая за шею. – Какое мороженое было вкусное, вспомнила Света и в тот же миг заснула на груди у Сергея.

Фура пришла, как и было договорено, сразу после обеда. Илья вместе с шофёром погрузил в неё остатки заказа, накинул свой заветный замшевый пиджак, где у него всегда лежали деньги и мобильник, и уселся в кабину, рядом с водителем.