Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног – но мне
досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство.
Александр Пушкин
Не будем говорить об этих оттепелях долго. Это было очень давно и вряд ли уж так интересно. Но ведь мало кто помнит, что они были, немного кто догады-вается, что и современные оттепели и свобода и демократия в России какие бы они ни были стоят на плечах этих двух оттепелей, подаренных в общем далеко не идеальными царями и отчасти вырванных самим народом. И по – своему эти от-тепели были прекрасны.
Они подарили и реформу 1861 года и Пушкина и Достоевского и скорее всего Толстого и Чехова и массу других писателей, поэтов, художников, музыкантов. Они изменили страну отчасти даже до неузнаваемости. Они были первыми. Вот стихи Пушкина – первого оттепельного поэта России да и наверно настоящего народного поэта вообще.
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
*
На Александра I.
Воспитанный под барабаном
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовой профессор !
Но фрунт герою надоел –
Теперь коллежский он асессор
по части иностранных дел !
Разве рисковали до Пушкина так писать о царях и священниках. Да, и не только до Пушкина, но до его времени, кстати оттепельного в немалой степени по вине самого высмеиваемого царя.
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
* * *
– То есть истории русских оттепелей более двухсот лет ?
– Трудно сказать точно. Ведь скорее всплески и свободы и даже какой – то де-мократии были и раньше. И Пётр Первый и отчасти Екатерина Вторая, которые уж никак не были демократами и скорее изживали свободы, что – то дали истории оттепелей. Их правление по тем временам было и самым свободным и самым плодотворным.
– Величие Петра и Екатерины – штамп и исторически фикция ?
– Само собой. Уже то, что это всё равно были те самые душители свобод, ставит их не на самое высокое место в истории. Впрочем, в то время свободу не давили разве что в центре Лондона.
– То есть всё равно микрооттепели ?
– Скорее да. Пётр немало дал в отношении экономических свобод, при нём ос-лабло прежнее сословное неравенство и выходцы из низов стали подниматься вверх, те, кто был вверху, стали порой уникально быстро падать вниз. При нём выходили газеты, печатались книги, ездили за границу, ввели моду на западное, в том числе на некоторые либеральные идеи.
– Примерно так же Екатерина. Ещё больший анекдот в смысле «просвещённая царица».
– Грубая развратная немка, примитивно мыслящая, проводящая почти всё время с любовниками и в развлечениях, сославшая первого русского мыслителя – ре-волюционера Радищева, в то же время внесла в русскую жизнь нечто из не-мецкой аккуратности, хозяйственности и убогой прусской свободы. Опять же газеты и книги, Вольтер и Ломоносов, художники и музыканты – скорее просто в угоду моде. Некая микроотепель.
– В рамках жестокой феодальной диктатуры: Пугачев – на плахе, книги о сво-боде – под запрет. Дикая властная убогая тётка у власти. А теперь представляют это как чуть ли не вершину демократии в России.
– Кстати, Павел Радищева явно выпустил не ради свободы, а просто в пику сво-ей уже умершей матери. И всё равно это было нечто – главный вольнодумец на свободе.
* * *
О реакции времён Николая Первого хорошо свидетельствуют исторические анекдоты того времени. Явно не всегда это – правдивые истории, но чаще именно так.
Сам Николай имел весьма смутные представления о странах мира. Разрешая научную командировку в Соединенные штаты в район «Новой Англии» профес-сора академии наук он потребовал с ученого расписку в том, что за океаном он «человечины в рот не возьмёт».
*
Друг Пушкина и первый издатель «Литературной газеты» Антон Дельвиг был вызван к начальнику 3 отделения графу Бенкендорфу, который, не стесняясь в выражениях принялся выговаривать Дельвигу за помещение в газету одной ли-беральной статьи.
Дельвиг спокойно ответил, что статья цензурой пропущена.
Бенкендорф пришёл в ярость и высказал мысль, оставшуюся в истории: Законы у нас пишутся для подчинённых, а не для начальства, и вы не имеете права в объ-яснениях со мною ими оправдываться и на них ссылаться.
*
Николай садится в поезд только что построенной железной дороги.
– А в каком вагоне ездить опаснее всего ? – спрашивает царь.
– В последнем. – отвечают ему.
– Так зачем его тогда вообще прицепляют ?!
* * *
Пушкин в интерпретации Даниила Хармса.
Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ло-жился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: Это ничаво.
*
Пушкин был не то что ленив, а склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же, хлопотун ужасный, вечно одержим жаждой деятельности. Пушкин этим ча-стенько злоупотреблял. Бывало, лежит на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: “Иван Сергеевич, не в службу, а в дружбу – за пивом не сбегаешь?” И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтоб Тургенев вернулся. То забежит куда – нибудь петицию подписать, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего – нибудь и уедет в Баден – Баден. Без пива же Пушкин остаться не боялся. Слава богу, крепостные были. Было, кого послать.
* * *
Первая в России настоящая оттепель не свалилась с неба.
Французская революция, воспитание Александра Первого либеральным швей-царцем, освобождение крестьян по всей Европе – всё это не могло не спровоци-ровать некого послабления и оно случилось. Александр скорее под влиянием французской революции удивительно робко пытался проводить какие – то рефор-мы, назначил бывшего дьячка Сперанского их идеологом, потом всё прекратил, Сперанского сослал, потом привёз опять и так далее. В общем обычные царские капризы: захочу – не захочу. Кстати, примерно так же и в 20 веке да и теперь: цари и порядки мало изменились. Но в общем самодержавное начало возобла-дало в «плешивом щёголе» и удивляться этому не стоит. Кстати, примерно так же царственное самодурство вскипало и в Хрущёве и в Ельцине.
Собственно о политике и свободе того времени кроме декабристов люди знают немного. Больше известны певцы оттепели чаще уже «послеоттепельные»: Пуш-кин, Грибоедов, Лермонтов, отчасти Жуковский и Крылов, отчасти же и Гоголь и другое окружение Пушкина. Были оттепельные мотивы в творчестве многих ху-дожников и композиторов. Это была никак не бурная оттепель, но ведь она была первой. На волне оттепели появились и Достоевский и Толстой и Чаадаев и Белинский и Некрасов и Гончаров и Островский и знаменитые анархисты Ба-кунин и Кропоткин и многие художники и композиторы. Одна оттепель в куль-туре породила другую. Но первым был Пушкин.
* * *
– Пушкин – «наше всё» и в смысле первого певца оттепели ?
– Думаю, что да. Именно он вслед за прозаиком Радищевым первым почув-ствовал оттепельный дух свободы и написал стихи, что в общем стали гимном от-тепелям на все времена.
«Что вслед Радищеву восславил я свободу
и милость к падшим призывал».
Это подлинный текст «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…».
– Вряд ли гимн оттепли – это ода «Вольность».
– Ну отчего же нет ? Её ведь учат в школах. Вот и первый урок свободы.
– Но уж точно так же «Анчар», «Дубровский», «Евгений Онегин», «Цыгане» и его бесчисленные эпиграммы и всё остальное.
– До него из поэтов никто не воспевал и свободу и оттепель как таковые. Имен-но он назвал Александра оттепельником: «Он взял Париж, он основал лицей.» И не только это.
– И он же потом высмеивал его.
– Да, и за дело: оттепель практически прекратилась по желанию а может и про-тив желания – Александр был труслив – самого царя. Кстати, Пушкин довольно спокойно воспринял николаевскую реакцию, так как по жизни – но не в творчес-тве – был человеком вполне прагматичным. Восстание 1825 года он в общем поддержал публично, но вряд ли смог бы в нем участвовать, даже если бы был в этот день в Петербурге.
– И хорошо.
– Да, его нарочно не пускали в ряды заговорщиков.
– Отчасти слава богу.
– Поэт должен быть поэтом. Если он становится революционером, ему некогда писать. Его могут посадить и так далее. Пётефи погиб в бою кстати от пики или сабли русского казака. Всему свое место.
* * *
Оттепель Александра Первого мало что дала свободе, царь был человеком и недалёким и неуверенным в себе. В общем и уважения к человеку, убившему своего отца и в страхе отсидевшему войну 1812 года в Петербурге, не было. Его реформы были обречены. Это была именно прелюдия реформ, но она породила и декабристов и великую литературу и знаменитых художников и первых дейст-вительно сильных русских критиков и философов.
Эта была первая оттепель и именно она вдохнула жизнь в русскую до того почти мёртвую Галатею. Страна ожила, конечно не став второй Францией, люди в городе стали больше думать и критически оценивать и жизнь и власть, крестьяне всё больше говорили о свободе и это привело ко второй оттепели и к 1861 году.
* * *
Поэтов оттепельных слава
в России верно навсегда:
Пушкин, Некрасов, Окуджава.
И каждый – русская звезда.
* * *
Охаивание едва ли не всех российских революционеров – постепенно угаса-ющая явно довольно убогая традиция последних десятилетий. Но ведь большая часть их была именно «оттепельниками». Восстание декабристов 1825 года в первую очередь ставило целями расширение свобод и демократии по европей-скому образцу.
Романтические образы декабристов, созданные в советское время, не очень по-тускнели – они всё так же привлекают. Эти бесспорно благородные и честные, смелые люди в памяти людей не стали мельче и хуже, что бы не пытались о них говорить. Они в русской истории остаются и явно всегда будут под той самой «звездой пленительного счастья».
* * *
Если Пушкин даже ребёнком отчасти захватил оттепельный период, то Лермон-тов, Гоголь, Достоевский, Гончаров – уже авторы расцвета «зимы». Хотя Дос-тоевский с Гончаровым писали и при оттепели. Так же Некрасов и Салтыков – Щедрин начали писать при реакции и немало на том потерпели. А Достоевский пострадал больше всех правда не за творчество. Но у Лермонтова и Гоголя, что так и умерли в русскую зиму, пессимизма на первый взгляд хоть отбавляй. Почи-тайте «Герой нашего времени» и «Мертвые души», по сути мрачные строки Лер-монтова, которые знают даже дети.
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ.
Быть может, за хребтом Кавказа
Украюсь от твоих царей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
*
Настанет год, России чёрный год,
Когда царей корона упадёт.
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь… .
*
Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странству-ющему офицеру, да ещё с подорожной по казённой надобности !…
* * *
А вот ещё и Даниил Хармс со своими чуть забавными размышлениями о том времени, впрочем далеко не только для смеха.
Однажды Гоголь написал роман. Сатирический. Про одного хорошего человека, попавшего в лагерь на Колыму. Начальника лагеря зовут Николай Павлович (намек на царя). И вот он с помощью уголовников травит этого хорошего че-ловека и доводит его до смерти. Гоголь назвал роман “Герой нашего времени”. Подписался: “Пушкин.” И отнес Тургеневу, чтобы напечатать в журнале. Тур-генев был человек робкий. Он прочитал рукопись и покрылся холодным потом. Решил скорее ее отредактировать. И отредактировал. Место действия перенес на Кавказ. Заключенного заменил офицером. Вместо уголовников у него стали кра-сивые девушки, и не они обижают героя, а он их. Николая Павловича он пе-реименовал в Максима Максимовича. Зачеркнул “Пушкин” и написал “Лер-монтов”. Поскорее отправил рукопись в редакцию, отер холодный пот со лба и лег спать. Вдруг среди сладкого сна его пронзила кошмарная мысль. Название. Название – то он не изменил! Тут же, почти не одеваясь, он уехал в Баден – Баден.
* * *
Тятька, эвон что народу
Собралось у кабака:
Ждут каку-то всё слободу:
Тятька, кто она така?»
«Цыц! Нишкни! Пущай гуторют,
Наше дело – сторона;
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она !
Николай Щербина.
* * *
– Ведь первые русские свободолюбивые авторы были на высоте: Пушкин и Лер-монтов писали стихи, за подобные которым и сейчас в принципе могут посадить.
– В общем – то Пушкин при жизни издал далеко не всё, а Лермонтову просто как бы повезло, что он рано погиб. Уж точно насиделся бы пусть в ссылке, а скорее даже в тюрьме. Впрочем, они были единственными. Другие авторы оста-вались лишь иносказательными.
– Басни Крылова, стихи Жуковского, философическое письмо Чаадаева, ко-нечно, Грибоедов и Гоголь. Почти поток свободомыслия, ну, сильный ручей.
– Они уже не решались открыто пнуть царя и компанию. Но всё же даже во время реакции Николая I Гоголь открыто издаёт очень свободолюбивые книги о Малороссии, бесспорно главную антикоррупционную вещь за всю историю Рос-сии – «Ревизор».
– И царю она понравилась и пьеса везде шла с аншлагом.
– Парадокс ? Нет. Кстати, понравилась скорее и по глупости и потому, что Ни-колай по немецкой манере всё же стремился быть образцовым государем. Тогда как и сейчас, что нравилось высшему лицу – то одобряли все. Кстати, Гоголя впоследствии как и Чехова и Зощенко и многих других сатириков изрядно по-пинали. Отомстили пусть больше на словах.
– Зощенко и не на словах.
– И всё же он уцелел. Умер своей смертью.
– Реакция в России наступает всегда ? Как природная зима.
– Да. Только её сила с годами слабеет. Если в 19 веке ссылали и казнили, то в конце двадцатого уже только изредка сажали и штрафовали, в начале нового ве-ка… .
– Примерно то же. Да, и царь уже молчит не только про пьесы и книги вроде «Ревизор», но и вообще не высказывается о литературе, анекдотах и шаржах про него. Читает ли ?
– Читает или ему сообщают. Не сомневайтесь. И всё же свобода другого уровня и именно оттепели дали возможность этого достичь.
– Так всегда.
– Свобода постепенно занимает холодные просторы российских степей и лесов, она медленно входит в умы и уже не может выйти из них никогда. Так же и демократия. И именно оттепели сдвигают серое вещество среднерусского ума и традиционно густую кровь в сердце в том направлении, в каком нужно истории, обществу, самому человеку. Они заставляют начальников думать немного иначе, а газеты и телеканалы говорить о том, что долго оставалось под запретом.
– Но бывает, что СМИ будто возвращаются ко времени реакции.
– Да, в 2014 году случилось и так. Но в истории не бывает без откатов. Это закон. Так же как и без оттепелей не обойтись.
* * *
– Над чем смеётесь ? Над собой смеётесь !
И весь зал замирал в тишине возможно впервые за весь спектакль. И только царь улыбался. Он не понял. А может понял и решил, что так лучше.
В печатное издание «Ревизора» фраза не включалась много лет.
* * *
Ведь великая русская литература и началась именно протестными книгами и стихами. «Горе от ума» и «Ревизор» – это остросоциальные вещи, пушкинские «Анчар» и «Вольность» – тоже стихи почти революционные. Лермонтовские «Смерть поэта» и «Россия» – стихи практически диссидентские. Крыловские бас-ни пусть перевёденные с оригиналов Лафонтена – первое философское обос-нование свободомыслия в русской литературе. «Евгений Онегин» – книга о ни-гилисте, почти революционере – и в общем одном из первых русских либералов, которых и сейчас пинают современные черносотенцы и псевдопатриоты, прочая публика, вышедшая из подворотен Рублевки и маленьких городков Рязанской и других действительно провинциальных областей.
Не случайно все эти вещи до сих пор в первом ряду нашей литературы. Не знать их хотя бы кусочками – практически позор даже для рядового обывателя.
А ведь были ещё и запрещенные в то время вещи. Пушкинские эпиграммы мало кто знает до сих пор.
* * *
Раз Борис Акунин решил написать иносказательную повесть о жизни России за последние сто лет.
Описал тупых и очень тупых руководителей и их дурости и корявого солдафона, у кого в голове словно немецкая машинка вставлена, и миллионы жертв и полный бардак и бунты и войны и расправы над маленькими народами и как всё это мало меняется и за сто лет.
Дописал, полистал, а это – «История одного города».
*
Однажды Борис Акунин решил аллегорически описать российскую политику. Вывел всю её психопатию в образах разных людей: РR – красивой дамы, в ко-торую все влюблены, честного политика – как единственного благородного че-ловека, которого считают за сумасшедшего, ну, и, конечно, массу беспринципных людей, рвущихся к власти и деньгам.
Дописал, прочёл и понял, что это – «Идиот».
* * *
Пушкин начал писать во время постепенного угасания оттепели, а главные свои вещи написал в период зимы. И в общем это неудивительно. В России всё всегда хоть немного запаздывает.
*
«Цари – зимники» и «цари – оттепельники» – понятия почти абсурдные. Они мало отличались: обычные монархи, довольно примитивные, но для того времени люди не из последних. Возможно даже для оттепельников главным было желание показать, что они могут править по – новому, пусть отчасти по – европейски. Сво-еобразная мода на свободу и даже оттепели.
*
Зимы 19 века не были столь уж суровыми. Ведь за двести лет до того за ина-комыслие просто четвертовали, за сто лет раньше – отдавали в солдаты и сажали без раздумий. В 19 веке в основном ссылали в Сибирь и чаще не пожизненно. В газетах порой писали очень смелые вещи, да и цензура была ленивой и нестрогой. Ещё бы – цензором был Гончаров.
*
19 век – первый интеллектуальный век в России, время освобождения в том числе духовного. Он нам – детям 20 века – ближе всего. Тогда закономерно и по-шли оттепели.
*
Оттепели 19 века в общем достигли своей цели: отменили крепостное право, в целом Россия стала заметно свободнее, современнее, а её литература, живопись и музыка – одними из лучших в мире. И это были первые оттепели. Дальше больше.
* * *
– Лермонтов и Гоголь – уже именно авторы периода реакции. Они и скончались мрачно.
– Но в общем они оба как и Достоевский и Гончаров воспитаны первой отте-пелью, Пушкиным и его окружением, точнее их книгами.
– Гоголь отчасти самим Пушкиным.
– Все настоящие великие авторы золотого века после 1837 года вышли из «пуш-кинской шинели», если конечно так можно сказать.
– Точнее из его книг. И в общем при будто бы мрачных тонах всех этих авторов они – дети оттепели и Пушкина. И поклонялись отцу до смерти.
– Скорее именно так. Оттепели обладают уникальным эффектом. Они заряжают мозги на десятки лет, чаще до конца жизни. Не каждому конечно заряжают, но лучшим.
– Так же было потом со следующими оттепелями. Чехов и Толстой писали боль-ше в период реакции, но их воспитала оттепель Александра Второго.
– Безусловно. Так же и лучшие советские авторы были на всю жизнь заряжены оттепелями начала века и двадцатых годов.
– Булгаков, Ахматова, Зощенко, Эренбург, Алексей Толстой, Маршак, Ильф и Петров.
– Кстати, именно Эренбург и создал новый термин «оттепель», хотя применил его к истории не он.
– И как великолепны даже будто бы мрачные вещи Лермонтова: «Герой нашего времени», «Мцыри», «Родина», «Смерть поэта».
– И на первый взгляд сумрачные вещи Гоголя: «Мертвые души», «Ревизор», «Невский проспект».
– И кстати все эти авторы писали и светлое. Достоевский – «Белые ночи», Го-голь – «Вечера на хуторе…».
– Лермонтов – «Бородино».
* * *
И ведь история всех главных западных стран мира в 19 веке – чередование от-тепелей и зим. Сильнее это было заметно во Франции, где чуть ли не через десять лет происходили революции и им подобное, слабее – в Англии, Германии и США. Но в общем у них было то же самое. А в Азии было хуже – почти только тишина.
* * *
«Через неделю, – пишет летописец, – глуповцев поразило неслыханное зрелище. Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева, оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие – то глухие, каркающие звуки. Хотя оно было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались по полю, не находя дороги в город. Оно близилось, и по мере того как близилось, время останавливало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло… глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца.
Оно пришло…
В эту торжественную минуту Угрюм – Бурчеев вдруг обернулся всем корпусом к оцепенелой толпе и ясным голосом произнес:
– Придёт…
Но не успел он договорить, как раздался треск, и бывый прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе.
История прекратила течение своё».
* * *
И Салтыков – Щедрин в своей знаменитой книге, если присмотреться, тоже опи-сывает смену зим и оттепелей в российской истории.
Явно «зимние» градоначальники: Кильдибаев, Брудастый (Органчик), Боро-давкин, Негодяев, Прыщ (фаршированная голова), Угрюм – Бурчеев (бывый про-хвост, идиот).
К оттепельным с натяжкой можно отнести скорее лишь Беневоленского – явный аналог Сперанского – теоретика реформ Александра I – и видимо Эраста Грусти-лова.
Прочие градоначальники настолько убоги, что отнести их туда или сюда не-просто. Кстати, в 20 веке им больше всего соответствует Брежнев.
Но автор явно рассматривает российскую историю в деталях лишь за 18 век и первую половину 19 века. Точно идентифицировать Грустилова не удалось, но ве-роятнее всего это и есть сам Александр I. Кстати и год смерти совпадает. Ну и наконец, это – иносказательное художественное произведение, не претендующее на доскональное описание истории.
То есть за 150 лет по мнению автора основная масса градоначальников – дер-жиморды или «ни рыба ни мясо», что в общем достаточно точно соответствует действительности.
Возможно самой важной в книге является последняя глава с потрясающим ка-рикатурным идиотом – солдафоном Угрюм – Бурчеевым, исчезающим непонятно куда и по общему мнению явно соответствующим Николаю I. Скорее это – ис-торический и литературный приговор правителям – «зимникам» причём приго-вор навсегда.
* * *
И именно тогда в 1845 году Некрасов написал возможно самое самоуничи-жительное стихотворение русской поэзии.
Я за то глубоко презираю себя,Что живу – день за днем бесполезно губя; Что я, силы своей не пытав ни на чем,Осудил сам себя беспощадным судом, И, лениво твердя: я ничтожен, я слаб !Добровольно всю жизнь пресмыкался как раб; Что, доживши кой – как до тридцатой весны,Не скопил я себе хоть богатой казны, Чтоб глупцы у моих пресмыкалися ног,Да и умник подчас позавидовать мог ! Я за то глубоко презираю себя,Что потратил свой век, никого не любя, Что любить я хочу… что люблю я весь мир,А брожу дикарем – бесприютен и сир, И что злоба во мне и сильна, и дика,А хватаюсь за нож – замирает рука !
* * *
Затем пришло время Александра Второго.
Вернувшись из ссылки, Достоевский ощутил себя будто в другой эпохе, хотя прошло всего десять лет: Россия обновилась, а он на время отстал от жизни. Мно-гое разрешено, издаются новые журналы, обсуждаются освобождение крестьян и другие изменения, которые ещё недавно казались абсолютно невозможными. Об-щество как бы проснулось от спячки, все полны надежд и на нового царя и в изменения.
* * *
6 августа 1856 года Александр Второй в соответствии с манифестом по поводу восшествия на престол освободил всех политических заключенных. Возможно, этот день можно считать началом совершенно чётко выраженных и ярких рос-сийских политических оттепелей. Таким образом, оттепелям в России уж никак не менее 150 лет, а это очень приличная история.
Вторая оттепель Александра Второго была гораздо более конкретно очерченной и длительной, чем первая. Но главное – её последствия для России стали наиболее значительными за весь век. В общем закономерно: ведь оттепель – то вторая. Есть у кого поучиться.
* * *
Кстати, о самом Александре Втором «Освободителе», который пусть со мно-жеством оговорок явно много ближе к образу «оттепельного царя», чем кто бы то ни был в тот не самый свободный и демократический век.
Перед началом Судебной реформы 1864 года император Александр II совершил ряд поездок по России с целью личного ознакомления с общими условиями содержания заключенных и с состоянием дел в пенитенциарной системе. В одной из губернских тюрем построили около 120 заключенных для подачи конфи-денциальных устных обращений и жалоб непосредственно государю. Царь мед-ленно шел вдоль строя заключенных и каждого спрашивал: «За что в тюрьму попал ? Что желаешь заявить ?»
Народ в тюрьме был тёртый и уже знал, что будут большие смягчения системы наказаний. Поэтому все, как один, желая воспользоваться редчайшим шансом, за-являли, что, мол, невиновен. Умудренный жизненным опытом сорокашести-летний царь видел насквозь воров и душегубов, но ничего не говорил наглецам, приказывал адъютанту помечать их жалобы на бытовые условия, на дисци-плинарные взыскания, только всё больше мрачнел.
Потом подошел к одному заключенному, мужику лет 35 – ти, по виду кре-стьянину.
Спросил: «Ну, что, ты тоже ни в чем не виноват ?»
Простодушный мужик растерянно ответил: «Как же не виноват, Ваше Вели-чество?! Кругом виноват ! Дальше уж некуда…».
Государь: «За что в тюрьму попал ?»
Крестьянин кратко рассказал, что жил в приймаках, тесть, теща, шурин годами донимали попреками и унижениями, что, мол, никудышний зять попался, своего дома нет, лошади нет. Никуда негодный человек.
В конце концов мужик от обиды спалил дом и все постройки, когда вся ос-тальная семья на поле была. Царь внимательно выслушал, спросил, желает ли мужик после тюрьмы в свою деревню вернуться.
Мужик ответил, что не желает. Хочет пойти рабочим на строительство желез-ной дороги.
После этого царь позвал стоявшего в отдалении начальника тюрьмы и сказал: «У вас только вот этот один виновный во всей тюрьме. Подготовьте какие нужно бу-маги на помилование этого арестанта и доставьте мне завтра на подписание. Чего уж ему одному виноватому среди невиновных сидеть.».
*
Александр любил по вечерам в офицерской шинели с поднятым воротником бродить вдоль Сенатской площади. Однажды встретилась ему интересная дама. Он знакомится с ней, рекомендуется офицером, она – вдова полковника. Она раз-решает ему придти к ней, но с черного хода.
Царь доволен, что его не узнали. Ночью идёт по адресу со двора. Заднюю лест-ницу моет прислуга. Он спрашивает как пройти к полковнице.
Прислуга: Что ты, батюшка ! Уходи скорее, сюда скоро сам царь пожалует !
Пришлось Александру удирать.
* * *
«Царь – освободитель» был воспитан консерватором «Николаем Палкиным», поэтому стать в 1856 году реформатором и «оттепельником» ему стоило немалых усилий.
Свобода! Вот слово, которое должно было раздаться на высоте самодержав-ного русского престола! – объявил он. И это высказывание для царя почти по – восточному палочной рабской страны очень дорого стоило. В сущности позднее оно стоило ему жизни.
Считают, что Александр поначалу вовсе не хотел менять курс своего отца. Ну, скорее так только считают. Но оттепели потребовала сама жизнь. После амнистии в 1855 году Александр II закрыл Высший цензурный комитет. Возвратившийся из ссылки Салтыков – Щедрин был поражён всплеском свободы литературной и прочей художественной мысли, которые он наблюдал.
По мнению многих царь перестал быть реформатором после польского вос-стания 1863 – 64 годов, но это спорно. Предположительно в день смерти он хотел подписать проект конституции. Тем не менее в последующий за 1864 годом пе-риод усилились репрессии против революционеров, были удалены из власти все реформаторы, закончились имперские войны на Кавказе, в Средней Азии и Турции. Реформы продолжались, но скорее они бойкотировались. Кстати, то же было и в следующем веке. Да и позднее.
Александр не был назван современниками и историками Великим подобно Петру или Екатерине – кстати, эти два царя уж никак не были ни демократами ни «оттепельниками» – но скорее всего его реформы осознаны и обозначены как ве-ликие самой историей.
*
В 1857 году губернаторы трёх западных губерний обратились к Александру Второму с просьбой разрешить разработку проектов об улучшении состояния кре-стьян – проще говоря об освобождении. Царь разрешил, причём о своем решении приказал объявить публично. Так в России появилась гласность скорее в её за-падном полном понимании.
Александр Второй освободил крестьян, при нем были проведены земская, су-дебная, городская и военная реформы, при нём началось народное образование.
«Царь – освободитель», как его практически официально называли, освободил не только крепостных, он пусть не по одному своему желанию вдохнул свободу в русское общество, провёл первую настоящую «неполовинчатую» оттепель – по тем временам очень радикальную и передовую.
Ни одна из реформ не была доведена до конца – но в России так всегда. Ре-формы, которые начинаются в оттепель, в последующие заморозки либо офици-ально прекращают, либо потихоньку спускают на тормозах. За последние 150 лет скорее второе.
Тем не менее были освобождены крестьяне, суд стал более независимым, сол-даты перестали служить 25 лет, а простые граждане получили возможность ле-читься и учить своих детей. Россия стала заметно свободнее и оттепели в ней отныне происходили чаще. Но в общем по духу она всё равно оставалась рабской страной.
Именно тогда еще в начале оттепели Некрасов написал.
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
* * *
У Александра Островского в начале оттепели был просто взрыв постановок хороших пьес. Это и «Гроза» и «Доходное место» и «За чем пойдёшь, то и най-дешь» она же «Женитьба Бальзаминова».
Необыкновенно много пишет Некрасов, наконец начал печататься Салтыков – Щедрин. Издаёт свой журнал Достоевский, публикуется «Обломов» Гончарова.
Русская литература просто фонтанирует новыми критическими и в то же время удивительно светлыми прозой и пьесами. Это конечно – результат оттепели.
* * *
У нас в России воруют все. И при этом, хохоча, приговаривают: Да когда же все это кончится?..
Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изум-ления.
Салтыков – Щедрин
* * *
И в живописи прорвалось нечто совершенно новое. Художник Федотов рисовал не портреты дворян или гламурных крестьян за работой, а разорившегося арис-тократа или невесту, которая не желает замуж за старого майора. Это было аб-солютно новым и уже тогда робко называлось реализмом.
Художники, воспитанные оттепелями 19 века и особенно второй из них рисо-вали совсем по – иному, чем раньше.
Малоизвестная картина Василия Перова «Очередные у бассейна». В очереди у зимнего бассейна, где набирают воду, с утра стоят бедняки, подмастерья, жен-щины – кухарки и прислуга, мелкий чиновник. Все замёрзли, ёжатся, метёт снег. Как не вяжется эта картина середины 19 века с обычными для того времени ши-карными портретами купцов и дворян, пасторальными пейзажами и помпезными историческими полотнами.
Ещё одна картина Перова «Один неисправимый». Она явно изображает рево-люционера – народника, сидящего в остроге. Красная рубаха разорвана, ноги и руки связаны. Двое заключенных явно за попрошайничество крестьян говорят с ним. Им безусловно интересно, в лице неисправимого – убежденность и сила, хотя и безумие тоже скорее заметно. Перов, художник для того времени вполне официальный, решился нарисовать и такое.
На картине Пукирева «Сбор недоимок» изображена в общем невиданно смелая для того времени вещь – у крестьянина за недоимку платежей забирают корову. Вся семья в ужасе, женщина стоит на коленях. Даже в советское время такие кри-тические картины вряд ли прошли бы цензуру.
Верещагин впервые в российской истории решился осудить войну и имперские амбиции России, изобразив не только мучения солдат, но и создав практически на века антивоенный символ – картину «Апофеоз войны»: гора черепов.
Картины Репина и в том числе знаменитые «Крестный ход в Курской губер-нии», «Отказ от исповеди» писались уже после оттепелей. Но и они были именно оттепельными, ведь Репин был воспитан на традициях Перова и Пукирева, пе-редвижников – живописи традиций второй русской оттепели. Возможно ничто другое как «Крестный ход…» не показало в общем присущие и современной русской провинции убожество, хамство и тупость в первую очередь власти и тех, кто их подобострастно охраняет и обслуживает.
Всё это было очень смело, ново для своего времени – это были картины типич-но оттепельные, в чём – то уже может быть даже революционные. Революция и оттепель в России довольно долго воспринимались как примерно одно и то же. Вряд ли и сейчас между ними можно провести китайскую стену. Но много лучше конечно оттепели: без крови и тюрем.
* * *
Александр вовсе не был идеалом. Подавление польского восстания, геноцид черкесов, которые, больше живя на ближнем Востоке, до сих пор ненавидят Рос-сию, кавказская и среднеазиатская войны. Да разве только это. Но в общем у нас так всегда. И самый сильный реформатор хоть немного держиморда.
* * *
– Но и Николай I и Александр III не были жуткими диктаторами.
– Конечно, представлять даже наиболее жёстких «реакционных» монархов 19 века в советском стиле то есть лишь как «душителей свободы» достаточно глупо. Кстати, это в СССР продолжалось вплоть до оттепели 60 – х годов. Как известно Николай I был в восторге от «Ревизора» и пьес Островского, именно на его деньги при посредничестве Жуковского Гоголь жил в Италии, после смерти Пушкина царь приказал погасить за счет государства все его долги – около 150 000 рублей – по тем временам гигантская сумма. И это далеко не всё. Не так уж мало по-зитива можно найти и в периоды царствования Александра III, кстати, названного «миротворцем». Но в общем дело не в этом.
– Тогда это было практически нормой: держать и не пущать.
– Оно родное. И именно Александр I и Александр II были царями, при которых впервые в России стала заметной некая политическая – а также социальная и духовная – оттепель. Как раз в это время Россия как говорится «воспрянула ду-ховно», при других царях – скорее униженно опустилась на колени. Впрочем, по традиции: под православием и народностью и граф Уваров и все власть имущие в первую очередь имели в виду подчинение. И дело естественно не только в ха-рактере и наклонностях монарха – в то время сложилась именно такая обстановка, позволившая подобно росткам сквозь мостовую пробиться первым в России от-тепелям.
– То есть для этих двоих оттепель – дело личного мужества. Смелые ребята !
– А как же ! Ведь и Александр I до сих пор изрядно отчасти незаслуженно оп-лёван, а Александр II в какой – то степени поплатился за оттепель жизнью. Но в смысле историческом ему повезло много больше. Он – одна из самых светлых фи-гур русской истории. И главная причина этого – его оттепель.
* * *
Оттепель Александра Первого изредка называют пушкинской. Оттепель Алек-сандра Второго можно назвать оттепелью Достоевского, Толстого, Некрасова, Гончарова, Тютчева. Кстати, и дальше так же: оттепели наиболее известны по их писателям и поэтам, теперь ещё и – кинорежиссеров. Кто знает, возможно новая оттепель станет временем Пелевина и Акунина, Воденникова и Дины Рубиной, Дмитрия Быкова и Шендеровича, Звягинцева и других новых имён.
* * *
Фразы Достоевского.
Да будут прокляты эти интересы цивилизации и даже самая цивилизация, если для сохранения её необходимо сдирать с людей кожу.
Счастье не в счастье, а лишь в его достижении.
Главное в человеке – это не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, доб-рые чувства, передовые идеи.
Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования.
Если человек хочет добиться правды – он уже очень силён.
* * *
Самым выразительным реалистом того времени был художник Николай Ка-саткин. Пусть не первым, но одним из первых в конце 19 века он стал описывать жизнь простых людей. Его картины до сих пор восхищают многих точностью деталей и беспощадным реализмом. Кстати, полотна его и сейчас по сути ма-лоизвестны.
Его «Сбор угля бедными на выработанной шахте»: одетые в рваньё женщины и дети с примитивным инструментом выкапывают из земли остатки угля. Жалкая тележка на деревянных колесах, ни одного лица не видно: мусор, камни, глина.
Его же картина «Раненый рабочий». Молодой рабочий со свежеперевязанными головой и рукой – он явно пострадал во время демонстрации или забастовки – вышел из больницы. У него испуганное лицо, к нему прижалась сестра или невеста в красной кофточке – на её лице тоже страх. Облезый забор, мусор на земле, куртка рабочего в грязи. Так реалистично видел Касатин приближавшуюся революцию, так честно показывал тогдашнюю жизнь.
Кстати, его по сути мрачные для того времени картины – признак царившей в России реакции, хотя сам художник может считаться именно оттепельным. Про-сто настоящий автор не смотрит на время и порядки, он пишет и рисует то, что требует жизнь.
Вслед за своим духовным учителем Николаем Ярошенко с его знаменитой кар-тиной «Всюду жизнь» Касаткин возможно стал первым действительно оттепе-льным художником довольно мягкой русской зимы конца 19 века.
* * *
Реакция бесспорно влияла на творчество самых великих. Как Лермонтов и Го-голь – по сути мрачные авторы, так и Толстой с Чеховым – как минимум авторы очень грустные: «Воскресение», «Палата номер шесть», «Ионыч» и даже «Анна Каренина» – произведения не для развлечения скучающих глупышек. И Досто-евский с его считающейся некоторыми чёрной прозой – тоже бесспорно в первую очередь автор периода реакции. Гении отразили время в своих книгах – вот и всё. Они гении и не могут иначе. Белые страницы их написанных в русские зимы книг порой кажутся чёрными.
Кстати, в каждом настоящем авторе всегда есть и доля оттепели и частичка консерватора – нередко «поборника реакции». Сравнительно редко, но бывает – Вагнер, Фаддей Булгарин, Алексей Толстой, Фадеев и многие авторы советского времени – консерватизм заметно преобладает, тем не менее сильный автор всегда хотя бы по большей части следует правде, порой даже не очень желая этого, пишет в пользу лучшего, оттепельного. Иногда как Фадеев он уступает худшему в душе и тихо кончает жизнь выстрелом через подушку.
* * *
Оттепели 19 века большинством связываются лишь с личностями царей. Хотя в общем так же и в 20 веке и даже сейчас.
*
19 век – первый с двумя настоящими оттепелями и не секрет – мы в истории века особенно ценим как раз эти два периода.
* * *
Оттепели вовсе не были единственным «генератором» лучших произведений литературы и искусства. Толстой, Чехов, Лермонтов и Гоголь, а позднее такие авторы как Хармс, Эренбург, Пастернак и Ахматова в основном писали как раз в периоды самых суровых зим. Это же можно сказать о массе представителей живописного, композиторского, театрального и кинематографического цехов.
Просто оттепели совпадали по времени с «всплеском» лучших произведений. Именно в это время чаще всего появлялись вещи, которые позднее называли «гимнами российской свободе», формировались авторы, которых позже назовут великими. Поэтому не нужно придираться: оттепели были именно оттепелями, что часто позволяли лишь слегка растопить снег и лёд.
И мало кто задумывался над тем, что «золотой век» русской литературы немало обязан своим величием именно «зимам». Ведь как раз «зимние» российские мерзости описываются в «Мёртвых душах», «Герое нашего времени» и «Анне Карениной», «Воскресении», множестве чеховских пьес и рассказов.
Непросто точно определить временные рамки действия романов Достоевского, но вряд ли «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» и «Идиот» расска-зывают об оттепельных временах. «История одного города» и «Господа Голов-лёвы» – книги именно «зимние», хотя и написаны в оттепель. Пусть мягко но по сути почти только о российских мерзостях писали Гончаров и Тургенев. Навсегда остался главным литературным «обвинителем» этого века Некрасов. Лучшие книги и стихи Пушкина – вовсе не слащавые гимны радости и счастью. Возможно лишь творчество Фета и Жуковского можно назвать насквозь оптимистическим и некритическим, но ведь второй из них был воспитателем царских детей.
* * *
Наш девятнадцатый век по – прежнему привлекает внимание, хотя он ушёл уже где – то на двести лет назад. Чем был бы он без этих двух в общем недолгих от-тепелей, без эпиграмм Пушкина, стихов Лермонтова и Некрасова, книг Гоголя, Толстого и Достоевского, картин Перова и Репина ? Может быть даже ничем. За-былся бы как самый обычный серый зимний день как мрачные века средне-вековья.
19 век – первый действительно оттепельный век в России и ведь именно этим он больше всего и дорог для нас: 1861 год, Пушкин, Гоголь, Некрасов, Достоев-ский и Чехов, новые художники и композиторы, благородные гусары и кава-лергарды.
Кавалергарды, век недолог,
И потому так сладок он.
Труба трубит, откинут полог,
И где – то слышен сабель звон.
Ещё рокочет голос трубный,
Но командир уже в седле –
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Напрасно мирные забавы
Продлить пытаетесь смеясь.
Не раздобыть надежной славы,
Покуда кровь не пролилась.
И как ни сладок мир подлунный,
Лежит тревога на челе –
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Течет шампанское рекою,
И взор туманится слегка.
И все как будто под рукою,
И все как будто на века.
Крест деревянный иль чугунный
Назначен нам в грядущей мгле –
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
