Константин Комаровских. Душегуб, или беспутная жизнь Евсейки Кукушкина (роман, часть 30)

– Тиша, иди в дом, а то простынешь. Да и заждались тебя гости, неудобно как то, – открыла дверь Федосья. Тихон заскочил в гостиную, как он называл эту большую комнату на первом этаже. Тут они принимали гостей, тут же проходили и деловые переговоры. Впрочем, часто всё это совмещалось – во время застолья обговаривались важные дела. Никаких бумаг не писали, все друг другу верили на слово. И были гостями, как правило, нужные люди. Вот и сейчас в гостях Ярема Васильевич Пирныкоза с супругой, миловидной молодой дамой в кружевном платье. Звали её Пелагея Петровна. Долго не соглашалась она выйти за него замуж из – за его идиотской, как ей казалось, фамилии. Как это будет звучать: госпожа Пирныкоза !? Хотя сам Ярема Васильевич был тогда, во время сватовства, очень хорош собою: высок, строен. Большие его голубые глаза зажигали в Пелагее Петровне смутные желания, дотоле ей неизвестные. Да и умён был Ярема Васильевич, а уж сильный какой! В общем, влюбилась купеческая дочь Пелагея Петровна в полицейского Ярему Васильевича со всей страстью крепкой здоровой девушки, не отягощённой большим умом, но с добрым сердцем. Ну, а что фамилия у него странная – так объяснил Ярема Васильевич, что у них в Малороссии таких фамилий хоть пруд пруди: Непейвода, Переймивовк, Подопригора, Перепилинос… Смешные, конечно, фамилии. Но сам – то Ярема Васильевич отнюдь не был смешным. Ума палата, да и дворянин, всё – таки! Ярема Васильевич рассказал, что дворянское звание пожаловал его прапрадеду ещё Пётр Первый, когда тот, богатый казак, сражался на стороне Петра с предателем Мазепой в войне против шведского короля Карла. Пелагея Петровна заворожённо слушала рассказы Яремы Васильевича о тех давних временах. Раньше ничего подобного ей слышать не приходилось. Дома только разговоры про кожи, скотину, да цены на них. А тут так всё интересно. Вот только денег особых у Яремы Васильевича не было. Кроме жалованья никакого доходу. Вот это – то и смущало больше всего Петра Матвеевича, отца Пелагеи Петровны. Но девке уже девятнадцатый год, а кого тут найдёшь! И Пётр Матвеевич дал своё согласие.

А ещё за столом сидел жандармский ротмистр Самохвалов, тоже крупный мужчина с чёрной кудрявой бородой. Он был не женат, и многие купеческие дочки вздыхали по этой бороде. Но Ананий Федосьевич Самохвалов на них мало обращал внимания. Он был всецело поглощён своей нелёгкой службой, и оторвать его от неё могла только четверть самогонки. Выпить он мог неимоверно много, и как – будто не пьянел. Как – то на спор с Яремой Васильевичем он после принятия целого штофа водки с двадцати пяти шагов попал из своего Смит – Вессона прямо в центр папиросной коробки.

– А что, Тихон Фомич, женить надо Анания Федосьевича, как ты думаешь? Ты вот женился, и счастлив, думаю. Я тоже не жалуюсь, – бросил он нежный взгляд на свою молодую жену. Та заалела от смущения.

– Полно тебе, Ярема. Домой уже надо собираться. Ночь уже совсем на дворе.

– Ну, не очень далеко и ехать. А впрочем, завтра на службу. Да, Тихон, забыл тебе рассказать. Ты знаешь, что неделю назад был я по службе в Минусинске. Тамошний полицмейстер, давний мой знакомый, рассказал мне забавную историю. Был у них в селе Шушенском на поселении бывший каторжник Евсейка Кукушонок. Спокойный, говорят, был парень, порядка не нарушал. Но через год случилась с ним эта непонятная история. Поехал на рыбалку и исчез. Лодку его с одеждой поймали под Минусинском. На зипуне, как у всех каторжников, вышита фамилия – Кукушкин. По одежде и опознали, чья это лодка. Утонул вроде бы. Но зачем ему было раздеваться? Дело – то было весной, в половодье. Лёд только что сошёл, холодно в Сибири в это время. Купаться ему вздумалось – так в Енисее и летом вода холоднющая, особо не искупаешься. А сбежать если надумал, так тем более зипун ему бы пригодился.

Тихон похолодел. Только сейчас до него дошло, какую ошибку совершил он тогда, бросив свой зипун в челнок. Но тут же взял себя в руки и почти равнодушно сказал:

– Ну, и дурак этот Кукушонок. Сбежать – так куда в такое время без тёплой одежды, да и вообще куда из Сибири сбежишь? В бродяги только.

– Да пошерстили они окрестных бродяг – никого похожего не нашли.

– А когда это было?

– Лет пять – шесть назад. Случайно вспомнил мой знакомый это дело. А ещё примерно тогда же какой – то удалец убил ударом ножа хакаса прямо на базаре, а второго хакаса нашли в тот же день мёртвым. И думаешь где? На кладбище. И конь возле него осёдланный. Чего хакасу бы делать на православном кладбище? Застрелен был из пистолета небольшого калибра, скорее всего, из браунинга. Ну, у хакасов свои обычаи, как чуть что, хватаются за нож. А вот чтобы браунинг у хакаса – это как – то невероятно. У них только старые берданки да шомполки.

– И что, нашли того удальца?

– Да и не искали особо. Где в той дикой степи найдёшь? Ведь все хакасы на одно лицо, – он покосился на молча слушавших его рассказ татарина и тунгуса.

– А вот тут Вы не правы, Ваше благородие, – подал голос Абдул. – Это для русских поначалу все монголы, китайцы кажутся на одно лицо. А когда с ними поживёшь, начинаешь хорошо различать.

Ярема Васильевич не ответил. Он в глубине души презирал всех этих узкоглазых, считая их существами низшими, по сравнению с ним, голубоглазым потомком запорожских казаков. И чего это сажает Тихон, богатый купец, их с собой за стол?  

– А у тебя ведь тоже браунинг? Как бьёт? На вид – то просто игрушка. Нам недавно тоже предлагали сменить свои Смит – Вессоны на эти малявки. Мол, удобнее носить, места меньше занимает. Но не верю я как – то, что это может быть серьёзным оружием.

– Да я и не испытывал его особо. Так, на всякий случай купил. Стрелял раза три ради забавы. Доску толщиной с вершок пробила пуля с десяти шагов. Но Смит – Вессон, конечно, более серьёзная вещь. Правда, Ананий Федосьевич? – весело обратился он к ротмистру, зная пристрастие его к этому пистолету. С пистолетом ротмистр не расставался никогда. Рассказывали люди, что и спал он, имея пистолет под подушкой. Навряд ли из – трусости – был он не робкого десятка. Сколько раз врывался он в компанию пьяных мужиков, которые дубасили друг друга чем попало. И мужики как – то сразу трезвели, заслышав его трубный голос. Вот и сейчас пистолет находился во внутреннем кармане его красивого серого сюртука. Просто любил ротмистр свой Смит – Вессон, считая его чуть ли не живым существом.

– Что, господа, выпьем ещё? Дамам мадера, а нам – кто что пожелает. Ты, Ананий Федосьевич, свою родимую предпочитаешь? – спросил Тихон, берясь за бутылку с самогоном.

– Давай! – усмехнулся ротмистр. Он, как всегда, казался абсолютно трезвым и готовым, казалось, сейчас же попасть из своего Смит – Вессона хоть в пятак.

– Ярема Васильевич? – обратился Тихон с тем же вопросом к приставу.

– А мне всё равно, – язык пристава уже немного заплетался. – А ты ведь похож, мне кажется, на того сбежавшего Кукушонка, хоть я его никогда и не видел. Ха – ха – ха! Шучу я. Кабы все сбежавшие каторжники становились купцами, такими, как ты – неплохо бы это было.

Читайте журнал «Новая Литература»

От шутки этой всё напряглось у Тихона внутри – неужели вот сейчас, здесь и закончится всё его счастье, всё его везение? Не – е – т. Мы ещё поиграем. Опять кто – то, как когда – то давно, стал руководить его поведением.

– Ну, а ты, Елизар Лукич, чего желаешь? – приветливо обратился он к третьему гостю, есаулу Устюжанину, который единственный из присутствующих мужчин был в мундире и с шашкой на боку. Он только вчера приехал из своего Колеула, татарского села, где был расквартирован небольшой казачий гарнизон. Есаул вообще – то пил редко и мало. Поэтому после нескольких рюмок самогона немного разомлел.

– Да мне бы уж и хватило, – ответил он.

– Ну, да рюмочку ещё. Ночевать – то у меня будешь, наверное, – Тихон ласково похлопал есаула по крутому плечу.

– Если не откажешь.

– Не в ночь же ехать такую даль. Заодно и расскажешь, какая заваруха с япошками началась.

– Заваруха – то, однако, серьёзная. Весь наш гарнизон перебрасывают далеко на восток. Сначала на чугунке, докуда возможно, потом своим ходом в Манчжурию. А может, и до самого Порт – Артура. Осадили его япошки желтоглазые, отобрать у нас хотят.

-Да мы этих япошек шапками закидаем, – вмешался в разговор нетрезвым голосом Ярема Васильевич.

– Было бы поближе, может быть, и закидали. А то уж шибко это далеко. Так что, кончилась наша мирная жизнь. Приказано через три дня прибыть полным составом на вокзал сюда, в Мариинск.

Тихон плеснул себе в рюмку чуть – чуть самогонки. Особой тяги к выпивке у него никогда не было, пил он, в основном, чтобы поддержать компанию, как он сам говорил. Они чокнулись:

– Будем здоровы все! Дай Бог!

– Ребята, посмотрите коней, приготовьте, – распорядился Тихон. Абдул с Никишкой вышли из дома и направились к завозне. Каурая кобылка Яремы Васильевича мгновенно была запряжена в лёгкий возок. Огромный вороной жеребец Самохвалова был осёдлан, как положено.

– Слушай, Тихон Фомич, как ты терпишь этих ясашных возле себя? Ну, я понимаю, что по хозяйству надо управляться – тут они пригодны. Но садить с собой за стол, ты меня извини, это уж слишком. А, может, ты социалист? А? – расхохотался вконец охмелевший Ярема Васильевич.

– Люди все перед богом равны, мой дорогой друг Ярема Васильевич. Не их вина, что глаза у них не голубые, как у тебя. Хорошие они ребята. Без них я, как без рук.

– А ты, Ярема, думаешь, что нет в тебе татарской крови? Ведь татары и Киевом правили когда – то, – вступил в разговор ротмистр. Есаул же угрюмо молчал. Не нравился ему этот разговор. Ведь у него жена – то тоже ясашная. Но не променяет он свою Феклушу ни на какую чистокровную русскую бабу. Чёрные глазки её и по сей день волнуют есаула, хоть и живут они вместе, почитай, лет двадцать. Да и с татарами колеульскими были у него вполне хорошие отношения – люди как люди.

Гости стали одеваться. Ярема Васильевич галантно подал жене красивую беличью шубку, подарок Тихона Фомича. А белок на эту шубку добыл тунгус, который в начале зимы надолго уходил в тайгу за Кию. Пробирался аж до самой Кайдатки – кедрачей, недалеко от которых стояла татарская деревня со странным названием Куркули. Брал с собой пару рыжих собачек, которых они щенятами ещё привезли от карагасов. Переправлялся через реку на лодке, а через месяц приезжал за ним Абдул уже по зимней дороге на коне. Каждый год тунгус добывал лося и довольно много пушнины, больше всего белок.

– А теперь ждём к нам в гости, мой дорогой Тихон Фомич. Да, а что ты не подаёшь заявление на подтверждение своего купечества? Может, уже и на первую гильдию потянешь? Ведь только один в нашем городе купец первой гильдии, да и тот еврей! Переплюнь жида, Тихон Фомич! Ведь денег – то у тебя немало, золотых приисков – то под тобой с десяток, наверное. А что Иван Федулов на твой прииск залез – так и поплатился за это. Недавно ограбили его людей в горах, когда везли они золото с Кожуха. Мы выезжали туда, но ничего распутать не получилось – прошёл буран, все следы сразу замело. Хотя подозреваю я одного татарина из Казанки. Но произвели мы у него обыск – никакого золота, – Ярема Васильевич на морозе как – то сразу протрезвел.

Снова страх резанул Тихона по нутру – думали ведь, что всё будет шито – крыто. Но, с другой стороны, какие доказательства? Не проболтался бы только Минахмат, дядька Абдула. Но нет, старый татарин крепок, как лиственница, лишнего слова не скажет.

– Заявление подавать, конечно, надо. Ну, а насчёт первой гильдии – посмотрим, посчитаем. Мы люди не гордые, хватит, может, нам и второй.

– Ну, смотри, как знаешь.

– Да, Тихон Фомич, – вмешался в разговор молчавший до этого Самохвалов, – бега – то в этом году будем устраивать? Впрочем, можно и не устраивать – твои рысаки всё равно будут первыми, – засмеялся ротмистр.

– Ну, как знать! Твой – то жеребец тоже неплох. Да и у Кацнельсона, говорят, появилась добрая кобыла. Его кучер как – то хвастался, что мои лошадки теперь ни за что не возьмут приз.

– Это у еврея – то? Так он сам никогда и не управлял конём.

– А ему самому это зачем? Кучер у него лихой парень. В прошлом году он даже на плохонькой лошадке был третьим. А сам – то еврей, холера, любит лошадей. Вот тебе и еврей! При всей своей жадности не пожалел на кобылу, говорят, ба – а – льших денег. Надо с ним потолковать. Объявление в газете я беру на себя.

– На приз – то надо сбрасываться, как и в прошлом году. Рублей по сто хватит, наверное. Человек десять наберётся?

– Должно набраться, а может, и больше. Из крестьян кто – то захочет показаться на публике.

– Ну, будьте здоровы, а то лошади уже замёрзли.

Тихон сам открыл ворота, и гости выехали на Береговую улицу, которая изгибами своими повторяла петляющую по равнине речку.

– А ведь я помню, как ты пять лет назад проплывал мимо нас. Казак мой тогда доложил мне, сильно удивившись, что идёте вы под парусом. Здесь никто под парусом не ходит. Но шли вы тихо – мирно, оснований для вашего задержания не было. Не совсем, правда, было понятно, почему с вами тунгус. Ведь они живут много севернее, досюда они не доходят. А впрочем, кто их особо разберёт, может, и карагас, хотя внешне они отличаются. Карагасов – то совсем мало осталось, спаивают их наши купцы.

– Много чего было тогда, всего и не упомнишь, – уклонился от каких – либо объяснений Тихон. – Давай – ка отдыхать, время позднее. Тебе ведь рано утром выезжать. Что – то ты верхом, в кошёвке удобнее бы было?

– Казак ведь я. Верхом – то привычнее. К вечеру доскачу.

Оставшись один, Тихон сел за ещё не полностью убранный стол. Налил себе рюмку водки.

– Вот те и на! Думалось, за шесть – то лет всё забудется. Ведь вроде никто ничего и не заподозрил. Всё прошло тихо. Из какой воды вышли сухими! Ан нет, не полностью, однако, сухими.

– Спать бы надо, а, Тиша, – незаметно подошла сзади Федосья, обняла его за плечи.

– Иди, ложись. У меня что – то голова разболелась, выпил, наверно, лишнего. Чуток посижу ещё, может, пройдёт.

А в голове мысли одна мрачней другой. Что делать? Ведь не та обстановка, чтобы разыграть, как когда – то, хакасский вариант. Не получится. А если Ярема начнёт копать, то, может, и докопается. А тогда тремя годами каторги не отделаешься.

Но тут же стал себя успокаивать. Он проверил – родственников у настоящего Тихона Ланина в Тобольске не осталось. Да и жил он там недолго, приехал туда из Екатеринбурга, а это совсем далеко, на Урале. Теперешний Тихон даже купил специально географическую карту, чтобы разобраться, где этот самый Тобольск, а где Екатеринбург. Никто того Тихона не искал, видно, не было у него больших долгов. Да не убивал он этого Тихона, увидел его в первый и в последний раз уже мёртвым. Но кто в это поверит, ежели раскопают?! Да, всё надо сделать, чтобы не раскопали.

– Утро вечера мудренее, – сказал он сам себе после этих раздумий, так и не придумав никакого выхода. Выпил залпом водку и поднялся в опочивальню.

На следующий день, прежде чем идти в контору, Тихон устроил у себя дома небольшое совещание.

– Ну, что, ребята, слышали, о чём говорил вчера Ярема Васильевич? Если докопаются, мне на виселицу, а вам по десять лет каторги, не меньше. Тебя, Никишка, правда, вроде бы и не должны взять – инородцев бродячих не отправляют на каторжный отдых, но кто знает? Ведь все мы из одной компании.

Тунгус, который уже хорошо понимал русскую речь, молчал, с недоумением смотря на своего покровителя. Татарин же казался абсолютно спокойным. И как всегда, был рассудителен:

– Как они докопаются? Столько лет прошло! Того филёра в Енисее не найти – там глубина аршин в сто. А хакасы на базаре – ты же слышал, что сказал Ярема: они друг друга порешили.

– Может, и так. Подождём. Подумать надо, как мысли Яремы в другую сторону направить.

– Подари ему что – нибудь интересное.

– А что подарить? Ружьё? Так, он не охотник. Шкурок на шубку его жене я уже дарил – не сработало. Подарю – ка я ему эти часы. Очень они ему нравятся. Часы – то ведь на самом деле знатные, наградные. Жалко мне их, конечно, но своя шкура дороже. – Тихон умолк, остальные тоже молчали, думая о создавшемся положении.

– А последняя экспедиция? – спросил как бы сам у себя Тихон.- Как думаете, не осталось больших следов?

– Мёртвых нет. А что золотишко забрали – так это не редкость в горах. Было темно, казаки нас не разглядели, а тут же повалил такой снег, что все следы пропали моментом. В Казанку приехал мы под утро, все ещё спали. Дядька мой не выдаст ни за что – лютые враги они с Ванькой Федуловым. Тот обидел его как – то в молодости ещё. Назвал поганым татарином. Татары – народ мстительный, такой обиды не прощают. А ведь вместе они начинали. Потому, из – за обиды той старой, и согласился помочь нам Минахмат. Да и мало ли в горах тех лихого народу! А потом, ты же слышал, Ярема сам сказал, что не нашли они никаких следов.

– Сколько получилось?

– Не так уж и много – шесть фунтов с небольшим.

– Ну, и это не плохо. Сейчас отправлять в Томск нельзя, надо переждать хотя бы до весны. Спрятать только надёжно. Куда думаете?

– В собачью клетку, под будку. Даже вдруг будет обыск, туда не сунутся – не будут же собак стрелять.

– А собаки если расковыряют лапами?

– Есть у меня две железных коробки из – под пороха. В них и положим. Будка придавит, снег завалит – комар носу не подточит.

– Ладно, ребята. Занимайтесь этими делами. А у меня сегодня и в конторе, и в магазине куча дел. Приедут, наверно, люди из Берикуля с золотишком. Так что, Абдул, на ночь переведи Карая в магазинный двор да скажи сторожу, чтоб не совался туда, а то порвёт его кобель.

Тихон ушёл в магазин. Приказчик, как всегда ласково его встретил:

– Доброго утречка, Тихон Фомич! Как ночевалось?

Тихон, после смерти тестя ставший полным хозяином всего дела, никак не мог решить, как называть приказчика – Сашкой, как звал его Алексей Силыч, вроде бы нехорошо, так как он лет на десять его старше. По имени отчеству – значит поставить его наравне с собой, зазнаться может. Поэтому решил называть его просто полным именем.

– Спасибо, Александр. Не очень как – то. Спать я стал что – то плоховато. Мысли всякие одолевают.

– Нельзя без мыслей – то. Дело у Вас вон как расширилось. Раньше люди золотишко в Томск возили, а теперь к нам. И людям удобнее, и нам навар. Зимой не много везут, а вот по большой воде пойдут из Макарака баржи, тогда, глядишь, и поболе будет. Вот только этот чёртов Сокол как – бы не напакостил.

– Ты веришь, что Сокол на самом деле существует?

– А как не существует, Тихон Фомич? Вон в прошлом году две баржи ограбил – одну с золотом, другую с товаром.

Тихон улыбнулся про себя. Ну, с товаром, может, и Сокол, а вот с золотишком… В существование Сокола он особо не верил. Уж поймали бы давно – где там, на Арчекасе, можно спрятаться? А впрочем, чёрт его знает, может, и существует Сокол на самом деле.

А пока надо разобраться в последних конторских записях. Приказчика он к ним особо не допускал, Абдул же почти всё время в разъездах по делам. От тунгуса толку мало – разговаривает по – русски он теперь, правда, хорошо, а вот писать так и не научился – то ли учили они его плохо, то ли не способен к этому делу он по своей тунгусской природе. Да и сам Тихон давно пожалел, что мало ходил в школу – грамотёшки явно ему не хватало, чтобы разбираться полностью во всей этой бухгалтерии. Надо бы взять счетовода. Но, во – первых, где его вообще взять? Во – вторых, надо ему хорошо платить, чтоб не воровал. В – третьих, это должен быть свой человек. Такого человека пока нет.

В дверь постучали.

– Войдите.

В контору ввалился Кацнельсон всей своей огромной персоной. Контора сразу как бы уменьшилась в размерах, наполнилась запахом не очень чистого и не очень здорового пожилого тела.

– Кто к нам пожаловал! Заходи, Исаак Моисеевич, раздевайся, всегда тебе рад. Выпьешь что – нибудь с морозу – то?

– Нет, благодарю. Я тоже всегда рад встретиться с тобой. Но я по делу.

– Ну, вот. Хоть бы раз зашёл просто так, в гости.

А про себя подумал – не хватало в гости только этого жида порхатого.

– Чем могу служить, Исаак Моисеевич?

– Мелкое дело у меня к тебе.

– А что же по мелкому делу не послал кого?

– Ну, иногда и мелкое дело оборачивается большой пользой. Знаешь ты Андрея Кондратьевича?

– Это Колпащикова что – ли? Как не знать! Хороший человек. ( Язви его в душу, хоть бы сдох поскорее, тоже ведь на мой прииск зубы точит.)

– Вот – вот. Хороший и нужный, может быть. А дело в том, что выдаёт он замуж дочку. Пришли с ней выбирать одеяло для приданого. Дочке хочется розовое, а у меня только голубые. Нет ли у тебя розового? Давай, или на обмен или заплачу.

– Ох, и хитёр ты, Исаак Моисеевич! Нет, чтобы человека отправить ко мне – сам прибежал.

– Самому и надо. Как же я его отправлю?! Он у меня сидит, чай пьёт. А я человек не гордый, долго ли сбегать!

– Это при твоих – то телесах!

– Вот и телесов станет поменьше, а то одышка замучила. Хватит ещё апоплексический удар, как твоего тестя. Тоже ведь пузатеньким был.

Тихон на миг помрачнел. Вспомнилась нелепая смерть тестя сразу после свадьбы. Всё было торжественно и красиво. Много хорошо одетых гостей. Тихон сам в дорогой чесучёвой косоворотке, невеста в фате и белом платье до пят. Тесть прилично выпил, был весел и казался очень счастливым. Плясал так, что живот под рубахой трясся, как телега на булыжнике. Поздно ночью лёг спать в свою кровать. А утром нашли мёртвым – задохнулся в собственной рвоте. По городу поползли слухи о причастности к этой смерти его, Тихона. Но, видит бог, не его рук это дело. Да и зачем ему убивать тестя?! Он бы ещё очень пригодился. А наследство всё равно ему бы досталось, ведь Фенька – единственная дочь покойного Жуликова. Фамилия – то какая, засмеялся он про себя. А в купеческих кругах он пустил слух, что тестя хватил апоплексический удар.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.