Александр Амкаро. Закрытая дверь (рассказ)

( один день из жизни странного человека, который все время искал женщину, но так и не смог ее найти)

Глаза Алика никак не могли привыкнуть к этим ярким краскам. Даже вода в реке была необычно сизой, с переливами и оттенками голубого, красного и розового. Непонятно было, в какую сторону идет течение – в середине протока вспенивались и кружились воронки, водовороты, затягивая в себя все, что плавало на поверхности. Вдоль низких берегов тянулась голубая и черная растительность, отдельные ветви и стволы как бы двигались сами собой и время от времени окунались в воду. И над всем этим странным пейзажем стелился совершенно невообразимый оранжево-желтоватый туман, из которого то и дело выныривали маленькие птицы с длинными разноцветными хвостами.

Алик стоял на возвышении, раскинувшемся между долиной реки и низкими холмами, составляющими, по-видимому, часть предгорья, которое постепенно переходило в величественный горный массив, нависающий над планетой где-то там, куда закатывалось ее зеленоватое холодное светило. Оно еще только касалось вершин гор, но через пару часов должно было уйти совсем, и тогда настанет ночь, а вместе с ночью придет его женщина, та самая, которая существовала только в его воображении. Алик посмотрел на фотографию, которую он всегда носил с собой. Невозможно было оторвать глаза от этого гладкого причудливого тела, от странных маленьких глаз с поволокой, от золотистых волос и длинных ногтей. Так как это было ночное существо, фотография была сделана при помощи инфракрасной съемки, что придавало изображению некоторую неестественность. Каждый раз, проваливаясь в глубокий сон, Алик надеялся, что сможет рассмотреть ее как следует с близкого расстояния. И всякий раз она куда-то ускользала, растворялась в последний момент.

Небо над рекой и холмами чуть потемнело, по нему поплыли сероватые облака, за которыми тянулись белесые хвосты. Подул освежающий ветерок, растительность вдоль реки зашевелилась, заволновалась. Алик посмотрел на небо и подумал, что скоро будет дождь.

Как было уже не один раз, его начало обволакивать сладкое нежное ощущение, что сейчас наконец-то выйдет она, и он сможет прикоснуться к ней,… дотронуться губами до ее рук и ног… Какое-то легкое шевеление, то ли золотистая кожа, то ли мягкие волосы, промелькнуло рядом, Алик бросился за ним, но вместо женского тела перед ним открылся темный водоворот в реке, те самые воронки, которые он видел еще раньше, стоя на холме. Он подходил все ближе и ближе к этому водовороту – вот, кажется, в нем мелькнуло это желанное, это нежное тело, но… видение начало растворяться. Он просил, умолял, чтобы оно открыло ему свое лицо, чтобы он мог увидеть свой идеал, ради которого он готов был умереть, но видение постепенно исчезало, а он все больше втягивался в какой-то скучный темный лабиринт, из которого невозможно выбраться. Наконец все краски померкли, и он вышел из глубокого сна навстречу серому свету за окном.

Постель слева от него была пуста – Виктория уже встала и, наверное, занималась утренним туалетом. Алик откинул одеяло и с наслаждением вдохнул запах жены, сохранившийся с ночи. Ему не хотелось вставать, он готов был лежать так до бесконечности, вдыхать ее запах и мечтать о ней. Он любил мечтать, и иногда это даже доставляло ему большее наслаждение, чем осязаемое физическое тело, изгибающееся под его руками. Он встал и прошел в соседнюю комнату, где его жена была занята маникюром. Алик попытался было на цыпочках подкрасться к ней, чтобы обнять сзади, но она его заметила и замахала руками:

– Нет-нет, сейчас не надо, сядь там и не мешай. У меня уже нет времени, – сказала она и сбросила с плечей  легкий халат. – Видишь, еще руки не высохли, а мне уже надо бежать.

Алик с сожалением отошел назад, не зная, что сказать. Наконец он промямлил:

– Ну, Вика, опять эти игры… Не понимаю.

– Плохо, что ты не понимаешь.

Алик громко вздохнул, запустил обе руки в свои жиденькие волосы и сказал жалобным голосом:

– Прошло всего полгода, а как ты изменилась. Ты так не разговаривала со мной раньше.

Она усмехнулась и посмотрела на него хищным взглядом: – А ты думал, что я всегда буду такой пушистой?

– Причем тут это? Просто я думал, что мы должны быть предельно откровенными друг перед другом.

Она положила одну стройную ногу на другую, пошевелила пальцами и взглянула на него насмешливо и одновременно с сочувствием:

– Иногда, мой милый, это опасно – быть откровенным.

Теперь руки Виктории были оголены до плеч, и она еще нарочно закинула их за голову, чтобы придать своей позе полускрытую сексуальность. Алик почти боялся прикоснуться к этим простым, откровенно дразнящим и открытым напоказ частям ее тела, как будто это была какая-то недосягаемая цель, высшее наслаждение, которое может запросто исчезнуть, как только откроется ее грубая и примитивная человеческая суть. Умом он понимал, что там и в самом деле нет ничего необычного, ничего мистического, что она просто издевается над ним, над его нерешительностью и желанием видеть в ней нечто большее, чем самую обыкновенную женщину. Но сердце его, какие-то глубинные страхи и, возможно, фантазии заставляли его обожествлять эту простую плоть, придавать ей прямо-таки неземное значение, благоговеть перед ней,  перед ее насмешливым пальчиком, крутившимся у самого его носа. В какие-то моменты ей было приятно такое подобострастие, но всякий раз, когда она видела его почти безумные глаза, скользившие по ее телу, ей становилось немного не по себе. Порой у нее возникала мысль, даже не мысль, а какое-то смутное предчувствие, что его безумное обожание может быстро перейти в такое же безумное желание убить ее из ревности или невозможности реализовать свои тайные желания. Именно поэтому Виктория так долго сопротивлялась и вела сложную игру, прежде чем благосклонно согласилась выйти за него замуж. Интуитивно она чувствовала или даже понимала, так как была неглупой женщиной, что за этот полный контроль над ним ей придется расплачиваться, что он, возможно, навсегда останется большим ребенком и будет бояться ответственности. Все же соблазн был слишком велик, соблазн ощущать себя такой обожаемой, такой желанной, настоящей богиней в его глазах. При всем при этом она умела трезво смотреть на вещи и понимала, что не отличается особой красотой, не обладает идеальными формами и не имеет такого достатка, который мог бы компенсировать заурядную внешность и привлечь достойного партнера. Правда, надо сказать, что в ней была скрытая сексуальность, женственность, и она умела как-то взглянуть на мужчину так, что у того захватывало дух. Лицо у нее было круглое, глаза маленькие, а губы часто складывались в капризную трубочку. Волосы она любила связывать узлом, чтобы открыть шею и выразительные плечи. Кроме того, у нее были необычайно красивые руки, которыми она могла по-матерински ласкать и гладить воспылавшего к ней мужчину.

К тому моменту, когда она согласилась выйти за Алика, ей уже было почти под сорок, а за плечами два неудачных брака. Предыдущие мужья, несмотря на их солидное положение, не вызывали в ней особых эмоций и, главное, были слишком простыми и грубыми особями, занятыми в основном своей карьерой и достижением положения в обществе и уделявшими ей внимание только по вечерам и в редкие выходные. Алик же не имел никакого положения, зарабатывал случайными статейками в журналах и проталкиванием на рынок малоизвестных художников, но был моложе ее и смотрел на нее горящим раболепным взглядом, в котором была готовность посвятить ей свою жизнь.

Ей нравилось ставить условия и видеть его готовность выполнить их только ради того, чтобы она всегда была рядом с ним. Как опытная жена со стажем, она знала, что если давать ему свою любовь не всю сразу, а частями, причем с некоторыми ограничениями, то Алик будет вести себя как преданный пес, которого всегда можно держать на коротком поводке.

Так и начали они свою совместную жизнь. Роли в ней были распределены заранее, как опытный режиссер распределяет роли в очередной постановке известной пьесы, за которую он уже не раз получал призы и признание публики. Скромные притязания Алика на какие-то прежние связи, друзей отметались со всей решительностью, они были не нужны Виктории. Она ясно видела, что толку от всех этих друзей не будет никакого, так как все они представляли собой такую же мелкую рыбешку, как и сам Алик. Признавались лишь некоторые друзья и близкие самой Виктории, в основном те, кто имел хоть какое-то влияние на работе. Виктория была юристом, раньше она работала в юридическом отделе того же министерства, где делал карьеру ее второй бывший муж. Затем этот муж, пользуясь своим влиянием в государственных конторах, организовал скромную фирму, оформленную на доверенное лицо, через которую было удобно торговать продукцией, находящейся в ведении министерства. Дела быстро пошли в гору, благо ситуация в стране этому способствовала – даже самый ленивый госаппаратчик мог разбогатеть в одно мгновение. Но бывшему мужу понадобились партнеры, чтобы выйти на международный уровень. И партнеры нашлись довольно быстро, а чтобы держать их под контролем, муж устроил Викторию на хорошую должность в офис партнерской компании. Она с радостью пошла на новую работу, так как устала от многолетней скуки в затхлом министерском департаменте, где ничего, кроме бумажек, не видела. Теперь Виктория вела разные дела, связанные с долгами частных фирм, иногда попадались и довольно именитые клиенты. В последнее время, в связи с появлением многомиллионных состояний, а также из-за повсеместного проникновения коррупции во все сферы жизни, ее работа приобрела особую значимость.

Тем временем, бывший советский муж превратился в миллионера со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть, теперь жена ему только мешала. Он и раньше не очень-то много уделял ей внимания, а отныне уж и подавно: он должен был соответствовать общепринятым представлениям о жизни богачей, а именно, предаваться разврату, пьянству и различным экзотическим увлечениям. В конце концов, Виктории это опротивело, и они с облегчением расстались. К сожалению, после развода от бывшего мужа удалось отхватить лишь небольшую квартиру, так как все его миллионы, автомобили и даже загородный дом формально ему не принадлежали, он продолжал числиться скромным министерским чиновником – таковы неписаные правила русского бизнеса. Но зато у нее осталась неплохо оплачиваемая должность. Нельзя сказать, что Виктория была каким-то особо одаренным юристом, просто она умела терпеливо делать свое дело и располагать к себе нужных людей. Кстати, именно поэтому ее неожиданный третий брак был воспринят этими нужными людьми как какая-то минутная слабость, и все смотрели на Алика, как на игрушку, которой поиграют да скоро выбросят. Они так прямо и говорили Виктории, подшучивая над ее странным выбором. Она делала вид, что ее возмущают их шутки, но в душе переживала, так как Алика все же любила, но видимо, чувствовала, что вряд ли ей когда-либо суждено найти настоящее счастье в браке.

Читайте журнал «Новая Литература»

Алик же считал, что ему необыкновенно повезло с Викторией. Он довольно рано лишился матери, а отцу его некогда было заниматься им, так что его детство прошло без родительской ласки и заботы. Впоследствии он неоднократно пытался сойтись с разными девушками и женщинами, но все они не соответствовали его представлениям о любви. Он видел рядом с собой заботливую, иногда по-матерински строгую жену, обволакивающую его своей лаской, а чем дольше жил Алик, тем труднее было найти такую партнершу. Он вообще склонен был отворачиваться от реальных проблем, от жизни в том виде, в каком она наступала со всех сторон. Ему было скучно общаться с человеком пока он не придумывал тому какую-нибудь экзотическую черту или  воображал, что тот занимается странной деятельностью. Он все время видел какие-то радужные картины детства, которые иногда даже заменяли ему реальность. Одна из таких картин периодически являлась ему в цветных снах, и очередной такой сон он видел как раз ночью накануне этого печального дня.

У Виктории сегодня была встреча с важным клиентом. Недавно она говорила, что если ей удастся решить налоговые проблемы этого клиента, они смогут укатить на две недели на какой-нибудь шикарный курорт в Италии. Алику не очень хотелось ехать на курорт, он был вполне счастлив и в квартире рядом с ней, к тому же, ему было несколько неприятно ехать на дорогой курорт за ее счет. Его скромных гонораров не хватило бы даже на билет в одну сторону. Но раз этого хотела Виктория…, он не задавал вопросов.

Алик давно уже понял, что не умеет зарабатывать. Несколько раз он давал втянуть себя во всяческие предприятия, коими бросились заниматься его друзья и знакомые, надеясь сделать быстрые и легкие деньги. И надо сказать, некоторым это действительно удавалось. Но только не Алику, который всякий раз с трудом выходил из очередного провала, обмана или откровенной западни, в которую не попался бы даже школьник. Он мог зарабатывать только своим воображением, своими описаниями выставок сюрреалистов и деятелей культуры «андеграунда». Он имел тонкий эстетический вкус, умел красиво и доступно рассказать о новых веяниях в живописи и скульптуре, но эти навыки все меньше были нужны в данный момент обществу, которое жило по своим законам и развивалось в совершенно ином направлении. Кроме того, в последнее время, за эти несколько месяцев, что он был женат на Виктории, ему и самому уже не так интересны стали его эстетические пристрастия. Он все реже ходил на модные выставки, и ему все реже заказывали статьи в художественных журналах. Виктория затмила, заменила своим телом и духом его прежние занятия, его прежнюю жизнь, в которой он когда-то с наслаждением вращался.

Наконец его жена закончила свой туалет, быстро оделась и, на ходу бросив Алику, что она во второй половине дня будет на встрече в гостинице «Юбилейная», исчезла, оставив за собой благоухающий шлейф утренних ароматов.

Алик накинул длинный махровый халат и направился в ванную. Там он долго рассматривал в зеркале свои зубы, которые всегда доставляли ему проблемы. Потом он с отвращением посмотрел на свою заспанную вялую физиономию и в который раз ощутил неприязнь к своей собственной внешности, в которой так явственно отражался его слабый характер, его застенчивость и неумение найти себя в жизни. Да, именно во внешности видел Алик признаки этого неумения. Вот слабый подбородок, вот заискивающие, словно просящие прощения, глаза, узкая грудь, неуверенная походка. Алик выпятил грудь, распрямил плечи и поднял выше голову. Теперь, когда у него была Виктория, он должен был сломать этот нелицеприятный образ, он просто обязан был доказать ей, что он не такой, каким был до сих пор.

Он медленно водил безопасной бритвой по щекам, стараясь не очень надавливать, так как имел слишком чувствительную кожу, на которой сильно проступали даже мельчайшие царапины после бритья. Смыв пену, Алик хотел взять с полки лосьон, но не обнаружил бутылочки на прежнем месте. «Наверное, кончился», – подумал он и решил вместо этого взять какой-нибудь одеколон Виктории. Он прошел в комнату, где стоял ее туалетный столик и начал рассматривать бутылочки и банки, стоящие рядом с зеркалом. Но там ничего подходящего не было. Тогда Алик попытался открыть ящики столика – один из ящиков не открывался – похоже было, что он заперт. В общем-то, он не собирался интересоваться какими-то интимными вещами жены, но его несколько удивило, что она может запирать от него свои вещи. «В самом деле, не может же она бояться, что я чего-нибудь украду, – с усмешкой подумал Алик. – А вдруг там спрятана большая заначка? Все-таки интересно». И он начал шарить в столе и вокруг в поисках ключа. В тот момент Алик еще не знал, что это любопытство, эта, в общем-то, незатейливая блажь, может повлечь за собой целую цепь событий и стать настоящим испытанием.

**********

«Что за дурацкая у него привычка – опрыскивать себя одеколоном с резким запахом  перед деловой встречей», – думала Виктория, сидя на краю большого дивана в маленькой комнате, отделенной тонкой перегородкой от конференц-зала той фирмы, в которой работал ее клиент, Дэвид. Он был в совете директоров компании и, хотя занимал не самый высокий пост, но мог пользоваться всеми привилегиями, положенными высшему руководству. Дэвид был высокий, породистый англичанин, относительно молодой, но уже сильно лысеющий. Как и у многих мужских представителей его нации, у него было крепкое и изящное телосложение, хотя Дэвид никогда серьезно не занимался никаким спортом, только изредка, для поддержания связей в клубе, играл в гольф у себя на родине.

В Россию его пригнала необходимость расширения сети поставщиков ресурсов для корпорации, в которой он за 15 лет сделал неплохую карьеру. Где-то в северных пригородах Лондона у него была какая-то английская жена, а может быть, даже вовсе и не жена, а типичная герлфренд, но Вика ему нравилась гораздо больше, особенно ее безупречный английский язык и высокий бюст, который она умело прятала и также умело показывала, когда это было нужно.

Дэвид сложил газету, которую он только что просматривал, и сел на диван рядом с ней:

–         Слушай, Вика, – начал он, – а что, в России действительно такая массовая тяга к религии? Тут вот пишут…

–         Не знаю, – прервала его Вика, немного отодвинувшись, – я не хожу в церковь. Дэвид, мне кажется, ты переоцениваешь наши отношения. Кстати, у нас скоро встреча, а мне надо просмотреть еще две папки из бухгалтерии.

–         Да, конечно, я понимаю, – Дэвид разочарованно замолчал и начал теребить галстук, выдерживая паузу.

–         Ты знаешь, я не хочу, чтобы личные отношения мешали нашему бизнесу.

–         Ну, что касается меня, то ты не волнуйся, моему бизнесу это нисколько не мешает.

–         Да, но женщины устроены по-другому. У нас говорят: «котлеты отдельно, мухи отдельно».

Дэвид перевел взгляд с ее груди на талию и ниже, щелкнул языком и усмехнулся:

–         Кстати, что это за «наш» бизнес, интересно?

–         Разве мы об этом не договаривались?

–         Помню, что-то такое было, но давай поговорим официально. Я ничего не обещал.

Виктория напомнила ему о сути вопроса. Речь шла о большой сумме, несколько миллионов, которые один из российских партнеров компании хотел перевести за границу через ряд партнерских фирм. Отдел, в котором работала Виктория, оказался волей-неволей втянут в разработку соответствующих схем и контрактов. С одной стороны, Вика не хотела участвовать ни в каких серых схемах, но с другой, она не могла прямо отказаться, так как боялась потерять работу и клиентов. В данном случае ей необходим был покровитель из руководства, который мог бы взять на себя ответственность. В общем, все было не так просто.

–         Понимаешь, я не хочу оказаться в роли мальчика, в данном случае девочки, для битья. С этими ребятами так просто не разойдешься, поэтому твое участие здесь необходимо.

–         Я уже говорил тебе, Вика, что такие утечки неизбежны, они заложены в финансовые показатели корпорации. Ничего с этим не поделаешь, настоящий бизнес существует только в реальной среде, среди реальных, а не придуманных людей, и акционеры тоже понимают это, но молчат, потому что все равно получат свою прибыль.

Вика чувствовала на себе призывный взгляд Дэвида и думала о том, что в сущности ничего к нему не испытывает. Она понимала, что для ее работы важно отвечать ему взаимностью, но с другой стороны было очевидно, что позволь она ему только поцеловать себя в щечку, как он тут же предъявит соответствующие претензии на дальнейшие отношения. В целом он был весьма привлекателен внешне, как мужчина, и при этом очень старался быть нежным и понимающим. Наверное, он первый раз в жизни так старался, потому что с английскими женщинами, как он намекал, этого не требовалось, там достаточно было оплачивать счета. Но Вика и не собиралась изменять Алику, которого она любила, несмотря на его слабость и зависимость, и который доставлял ей большое наслаждение. В данный момент Дэвид был нужен ей лишь для того, чтобы не потерять свою работу в этой опасной игре, и если ей удастся все сделать правильно, то на нее будут смотреть не просто как на исполнителя, а как на сильного конкурента, с которым необходимо считаться.

Видимо, и Дэвид что-то чувствовал, интуитивно догадывался, что здесь женщины представляют собой нечто более сложное, более эмоциональное, а значит, и что-то гораздо более интересное в смысле секса. Его это и привлекало и в какой-то степени настораживало, ведь, как и многие его соотечественники, втянутые в круговорот и выхолощенную атмосферу лондонской жизни, он не привык к слишком тесной чувственной связи, боялся слишком сильно втянуться в чужие проблемы, слишком «приклеиться» к одному человеку. Среда, в которой он рос, приучила его к поверхностным, ничего не значащим связям, к получению сиюминутного удовольствия или выгоды, к легкому порханию в социальных кругах, ни на чем не задерживаясь и ни во что не вникая. Еще в юности он познал отчуждение со стороны родителей, которые мало интересовались его проблемами. Хотя отец и взял его работать в свой мелкий бизнес, небольшое агентство по недвижимости, он никогда не стремился создать для сына особые условия и даже не учил его, как работать с выгодой. В конце концов Дэвид оставил контору отца и пустился в свободное плавание, что было, вероятно, правильно, так как иначе он и не достиг бы того высокого положения, какое имел сегодня. В общем, он догадывался, чего хочет от него Виктория и видел свои выгоды при осуществлении этого «совместного» бизнеса, но очень уж ему не хотелось втягиваться в этот проект, тем более что здесь, в России, могли быть всяческие осложнения, а уж это никак не входило в его планы.

–         От тебя не требуется никаких особых усилий, никакой сложной работы, – продолжала Вика. – Только намекни там наверху, особенно Григорьяну, что у тебя есть хорошая надежная фирма, через которую мы все сделаем, и просто надо подписать письмо…

–         О кей, о кей, милая Вики. Я все понял, – сказал Дэвид, но по его лицу было видно, что он еще ничего не решил.

* * * * *

Алику удалось наконец найти ключик от ящика… Ничего особенного, никаких пачек наличности, только какие-то малоинтересные бумаги – справки из налоговой инспекции, почему-то абонемент в дорогой солярий в центре, хотя Алик знал, что Вика ходит в другой солярий, там, где работает ее подруга-косметолог. Но она могла бы посещать и другие подобные заведения – зачем ей это скрывать? Вот еще дешевая бижутерия, несколько фотографий с клиентами, с которыми Алик, кажется, встречался как-то… Под справками и фотографиями лежал изящный черный футляр с золоченым вензелем известной ювелирной фирмы. В футляре были запонки, с золотыми пробами и драгоценными камнями. Алик не очень разбирался в таких вещах, но, судя по благородному отблеску граней, это были отнюдь недешевые бриллианты.

Сначала Алик обрадовался, так как тут же подумал, что это подарок, предназначенный Викой для него. Но потом задумался – сейчас август, до Нового года слишком далеко, его собственный день рождения они только что отметили, и он получил от нее, кстати, неплохой подарок. Тогда кому же это? Странно. Насколько он знал, женщины не носят запонки, значит это приготовлено для мужчины. Сердце у Алика как-то сразу сжалось, свет за окном померк, и, как это часто с ним происходило в тяжелые моменты жизни, мир и его собственное существование представились ему бессмысленными. Он начал перебирать в уме родственников Вики, но не мог вспомнить ни одного из мужской части, кому она могла бы преподнести такой подарок. Отец ее умер лет семь назад, братьев у нее не было, был только один двоюродный, но они почти не общались, да и жил он жизнью весьма далекой от их круга. Был еще, правда, племянник, но он слишком молод для таких дорогих подарков.

Будучи пессимистом и скептиком по натуре, Алик всегда предполагал худшее. «Значит у нее любовник», – с горечью думал он, наливая себе кружку пива. Он, в общем-то, не привык пить с утра, но в данный момент готов был принять и что-нибудь покрепче. «Не буду ей ничего говорить, – размышлял он. – Буду наблюдать, как она себя поведет. Надо же, в постели она все такая же страстная, желанная, даже еще сексуальнее стала в последнее время. Хотя, – Алик чуть не всхлипнул при этой мысли, – может, это как раз с этим и связано, а я-то идиот!…»

Алик положил футляр обратно, закрыл ящик и долго бродил по квартире, которая теперь начала казаться ему пустой и ненавистной. Спотыкаясь о ковер, он добрел до журнального столика в гостиной, на котором лежали листы бумаги.  Он присел рядом со столиком и начал перебирать листочки, как будто собирался что-то прочитать там или написать. Наконец он медленно взял один листок, встал и пошел к бару, чтобы налить себе бокал чего-нибудь крепкого. Коньяк показался слишком сладким и неприятным, но через минуту теплая волна успокаивающе ударила в голову, и Алик взял ручку и написал размашисто на листочке:

«Я НАДЕЯЛСЯ НА ЧУДО, НО ВСЕ ОКАЗАЛОСЬ ТАК ПОШЛО И ТАК МЕЛКО!»

Он бросил листок на столик, лег на ковер и предался мрачным размышлениям, уставившись на узоры вокруг люстры на потолке. Позолоченные амуры и стрелы, рельефно выделявшиеся между двумя инкрустированными линиями, давали отблески света и отражались на лице Алика. Удивительно, он совсем забыл, какое неприятное чувство вызвали в нем эти мещанские завитушки, когда он впервые въехал в эту квартиру. Потому что, как только Виктория сказала, что ей очень нравятся эти узоры, его раздражение тотчас исчезло. Как-то он показал ей фотографии картин с одной модной выставки, и она, глядя на все эти композиции и инсталляции в духе «арт нуво», пожала плечами и сказала: «По-моему, тут не нужно особого умения. Ты бы сам мог так сделать. Неужели им еще за это и платят?» С тех пор Алик все меньше посвящал времени своим статьям и выставкам. Его работа и ему самому начала казаться ненужной и невыгодной.

При всем при этом Алик никогда не стремился предпринимать какие-то действия, вместо этого он предпочитал предаваться размышлениям, самоанализу, в результате чего приходил неизменно к одному простому выводу: какой смысл суетиться, гонять куда-то свое бренное тело, что-то доказывать? Все равно некие внешние силы в конце концов неизбежно расставят всех по своим местам, чтобы не нарушать всеобщий порядок в мироздании. Вот и сейчас: ну чего он добьется, если побежит куда-то отстаивать свои права? В лучшем случае на него просто будут смотреть равнодушно, как на бедного и несчастного, который не понимает своей роли, своего места в жизни. В худшем – в него будут плевать, оскорблять и унижать. Да и бывало  уже такое не раз, когда Алик пытался доказать, что он значительнее, умнее, способней, чем кто-то из конкурентов или просто сторонних критиков. В минуты таких горьких размышлений сознание его постепенно уплывало далеко-далеко, и он привычно входил в состояние полусна-полумедитации, где ему представлялись сказочные картины неземных городов, полей, гор, фантастические женские особи, приносящие исключительную радость и умиротворение, ласкающие его и нежно внимающие его речам и движениям. Эти иллюзорные самовнушаемые картины  помогали Алику защититься, скрыться от мира, в котором он так и не научился жить. Причем, чем дальше жил Алик, тем дольше становились его медитации. Можно даже сказать, что ему все больше нравилось это состояние, в котором он только и чувствовал себя по-настоящему живым и живущим. Самое главное заключалось в том, что ему не нужны были ни наркотики, ни алкоголь для того, чтобы достичь этого состояния. Странным образом этому способствовали случайные и неслучайные неприятности в жизни, какая-либо боль или тяжелая ситуация или даже просто отсутствие чего-нибудь или кого-нибудь.

Прошел, наверное, час, в течение которого перед Аликом проигрывались картины, напоминающие его детство и одновременно фантастические рассказы и картинки, которые он любил читать и рассматривать. Где-то в углу этой картинки все время всплывала и исчезала какая-то странная цифра – то ли 21, то ли 011… , цифра была расплывчатая, но неприятного черно-рыжего цвета. Но вот реальность начала проступать очертаниями потолка и люстры с узорами, постепенно возвращались предметы и запахи комнаты. Все так же лежа на полу, Алик потрогал свое лицо, провел рукой по волосам, пощипал себя за уши – все было на месте и в порядке. Он вспомнил про вещь, найденную в ящике жены, и снова неприятные мысли нахлынули на него. Может, забыть про это, плюнуть и радоваться тому, что Виктория, женщина, которую он боготворил, живет с ним и кажется вполне счастливой. Такой же счастливой, каким он казался себе сам, когда она была рядом с ним.

Алик поднялся с пола, посмотрел в окно, за которым был сырой и серый день, затем резко сбросил с себя халат и сжал в кулаки свои худые руки.

********

Встреча должна была состояться в одной из новых гостиниц в центре города. Дэвид не очень хотел идти на эту встречу, но он понимал, что они не будут серьезно разговаривать с Викторией без его личного присутствия. Хотя она и не давала ему никаких поводов для более серьезных отношений, тем не менее, Дэвид лелеял в глубине души надежду, что ему удастся заполучить Викторию в качестве любовницы. Он был знаком с ее бывшим мужем-миллионером и видел его новую молодую жену, которую этот грубоватый мужлан с повадками чиновника, приближенного к власти, с гордостью показывал знакомым. Все, конечно, на словах восхищались, делали ему комплименты, но при этом было хорошо видно, как сдал, поизносился любвеобильный миллионер. Видимо, женитьба на молодой не пошла ему на пользу. Кроме того, Дэвид навел справки и выяснил, что новоиспеченный муж Виктории ничего из себя не представляет – какой-то бедный журналист, фактически живущий на попечении жены. Это очень удивило Дэвида – он не понимал, почему такая женщина, как Виктория, довольствуется эдаким незавидным партнером. Несомненно, ей нужен состоятельный и уверенный в себе мужчина, такой как он. А уж он-то сможет ее развлечь на полную катушку, денег на это у него более чем достаточно.

Такие мысли проносились в голове у Дэвида, когда они выходили из офисного здания и садились в машину вместе с Викторией и его помощником. Когда они подошли к машине, Виктория сделала попытку сесть на переднее сидение рядом с водителем, но Дэвид очень ловко раскрыл перед ней заднюю дверь и подтолкнул своего ассистента, чтобы тот не мешкал и занял место впереди. Наконец они расположились с Викторией на заднем сиденье, машина тронулась и начала с трудом пробираться через запруженный, забитый людьми и автомобилями до отказа, центр города.

В этот момент муж Виктории стоял за углом и тайком наблюдал за процессией. К сожалению, его худшие опасения подтверждались: он видел, каким взглядом этот англичанин пожирал его жену сзади, когда она подходила к машине. Но взгляды, бросаемые мужчиной на женщину, могут быть лишь косвенным намеком на тайную связь, но никак не подтверждением, поэтому Алик решил все выяснить до конца. Он вспомнил, что Виктория упомянула гостиницу «Юбилейная», поймал такси и помчался туда, чтобы прибыть на место их встречи раньше, чем вся эта компания и занять выгодную позицию для наблюдений.

Алик и сам не мог бы сейчас сказать, на что он надеялся. Что все его подозрения – это игра его болезненного подсознания? Что Виктория также безумно его любит, как он ее? К сожалению, Алик не настолько высоко себя ценил, чтобы верить в это. В конце концов, он знал, на что идет, когда добивался руки Вики. У него в голове давно поселился некий образ желанной женщины, который он тщетно искал на улице, в кино, в журналах, на вернисажах, но так и не мог найти. Хотя у него было весьма развито эстетическое чутье и имелось художественное воображение, он понимал, что такая женщина может существовать лишь в его снах и мечтах. Поэтому, когда реальная Виктория, лишь отчасти похожая на его мечту, появилась в его жизни, он как бы бросился в омут, с каждым днем все больше и больше окунаясь в нее, приписывая ей черты, какие художник придает мазками своей картине, над которой он работает долгие месяцы и даже годы. Возможно, Виктория догадывалась о художественной доработке ее образа, которую предпринимал Алик, и иногда подыгрывала ему. Но в обычной семейной жизни такое подыгрывание через какое-то время, как правило, надоедает, и человек волей-неволей возвращается к своему привычному образу, не задумываясь о том, нравится это его партнеру или нет. Даже лучшие актеры могут входить в образ лишь на какое-то время, пока того требует сценическая жизнь, а в повседневности, в быту они хотят быть теми, кто они есть на самом деле. В реальности Виктория была не совсем такой, какой рисовал ее Алик, и уж тем более не той, что представлялась ему в эротических фантазиях. Она была простой женщиной, безо всяких утонченностей, без хитростей и изысков и без особого стремления к сексуальным развлечениям. Глубоко внутри она хотела обычной семьи, детей и заботливого любящего мужа. Почему-то ей казалось, когда Алик смотрел на нее воспаленным взглядом мечтательного эстета, что она сможет сделать из него такого мужчину. Она достаточно прожила и с первым сереньким бизнесменом и со вторым мужланом-миллионером и теперь ей хотелось простого семейного счастья.

Наверное, стоит готовиться к худшему, думал Алик. Вот сейчас он застанет ее целующейся с этим англичанином. Естественно, запонки, обнаруженные в ящике ее стола, предназначены для него. Что ему следует сделать в этом случае? Убить любовника? У него нет оружия. Ударить его стулом по голове? Алик представил себе высокую фигуру Дэвида – явно это нелегко будет сделать. Дать ей пощечину при всех ее сослуживцах? Во всех этих ситуациях Алик видел себя нелепым, униженным, каким-то жалким пигмеем в сравнении со всеми этими успешными мужчинами и женщинами. А чем они, собственно говоря, лучше его? Только тем, что у них есть деньги? Нет, тут что-то еще. Может быть то, что они находятся в гуще событий, они решают важные вопросы, им все время звонят, спрашивают их совета, просят прибыть на встречу, дарят подарки. А он что? Да он просто никому не нужен со своими знаниями искусства эпохи Возрождения, современных направлений авангарда, эстетических достоинств и тонкостей живописи. Сейчас это интересно разве что узкому кругу таких же бедных интеллектуалов, выброшенных на обочину шоссе, по которому со свистом несутся деловые мужчины и женщины и все, кто обеспечивает их бурную деятельность.

Но в конце-то концов, размышлял Алик, я не потому добивался Виктории, что она такая деловая и сделала успешную карьеру. Да мне плевать на ее деньги. Ведь жил же я раньше на свою зарплату и не жаловался. Неужели она не понимает, что для меня ее деньги, ее бизнес ничего не значат?

Тем временем такси, в котором ехал Алик, застряло в пробке, и он уже начал волноваться, что не успеет добраться до гостиницы раньше компании, за которой он следил. До «Юбилейной» было еще несколько кварталов – быстрее пройти пешком. Алик расплатился и вышел из машины. На улице было столпотворение – народ пачками вваливался и вываливался из магазинов, какой-то бородатый верзила с потной физиономией бежал к троллейбусной остановке, активно работая локтями и всех расталкивая. С тополей, торчащих вдоль тротуара, сыпалась пыль, пахло человеческими телами и бензином.

Когда Алик прошел, наконец, через вращающуюся дверь в вестибюль гостиницы, он сразу окунулся в спокойную и прохладную атмосферу уюта и покоя. Швейцар мило улыбнулся ему, и Алик проследовал к одному из кресел в дальнем углу, откуда было удобно наблюдать за входом.

Алику не пришлось долго ждать. Минут через десять целая процессия, состоящая из мужчин в строгих темных костюмах с портфелями и папками в руках, вошла в вестибюль. Поначалу Алик не заметил Виктории, но вот ее знакомая фигура выглянула из-за широких плечей Дэвида. Она тоже несла в руках папки и на ходу перебирала листки. Вся группа расположилась в креслах вокруг низкого столика у полутемного бара. Алик прикрылся газетой и сосредоточил свое внимание на лицах Вики и Дэвида, чтобы по их взглядам, движениям, каким-то тайным знакам определить, являются ли они любовниками. Но они пока не подавали никаких признаков, по которым можно было бы сделать такие выводы. Дэвид беседовал с одним из сидящих за столом, а Виктория продолжала внимательно изучать бумаги. Так продолжалось довольно долго, и Алику это уже начинало надоедать – вообще он думал, что зря притащился в этот отель: ничего он тут не выяснит. Не будут же они целоваться при всех, в самом деле.  А может, и вовсе не этот англичанин ее любовник? А вдруг у нее и нет никого? А он тут выслеживает, как в пошлом детективе. Но перед глазами Алика стояли запонки, найденные в запертом ящике. Все же эти запонки. Никуда от них не деться. И зачем он только полез в этот ящик?

В этот момент размышления Алика были прерваны появлением пожилого полного господина, который приблизился к компании, сидящей за столом. В отличие от всех остальных на нем не было костюма, он был в светлых широких брюках и какой-то слишком помятой несвежей рубашке, расстегнутой чуть не до самого живота. Широко улыбаясь и поигрывая ключами, нанизанными на палец, упитанный господин подошел к столику. Похоже было, что он проживает в этом отеле. Все, за исключением Виктории, тотчас встали и начали любезно протягивать ему руки и раскланиваться. Затем он присел на одно из кресел и начал громко что-то рассказывать. Голос у него был густой и звучный, так что до Алика доносились целые обрывки фраз: «…. надо было послать ему письмо! …. там уже почти шесть часов вечера!» – гудел бас этого господина. Дэвид начал что-то объяснять в ответ, показывая на бумаги, которые держала в руках Виктория. Так продолжалось еще несколько минут, затем господин дал ключи Дэвиду и показал рукой наверх: «… срочно отправляйте! Идите, а я пока поговорю с партнерами». После этих слов Дэвид кивнул Виктории, они встали и направились к лифту. Алик весь сжался от напряжения – вот они идут куда-то! Надо быстро действовать. Он встал и боком, продвигаясь вдоль колонн, тоже двинулся в сторону лифтов.

Дэвид и Виктория стояли у дверей лифта в ожидании. Дэвид старался привлечь к себе ее внимание, но Виктория смотрела на мигающие цифры этажей усталым отсутствующим взглядом. Наконец они вошли в лифт, и Алик стал следить за цифрами, показывающими этажи. Они остановились на десятом. Алик вошел в другой лифт и нажал кнопку.

Лифт поднимался нескончаемо долго. «Господи, зачем я это делаю? – думал в ужасе Алик. – Что я хочу доказать? Что мир должен быть устроен по-другому? Что я жил только надеждой на ее верность? И вообще…»  – тут рука Алика потянулась к красной кнопке «Стоп» – может ли человек, который любит по-настоящему, сомневаться, подозревать свою возлюбленную? Да хоть даже она и поцелуется с ним, что в этом такого? Она ведь все равно любит меня, не могла же она притворяться все эти годы? Да и зачем ей это надо?» Пока эти лихорадочные вопросы проносились в голове Алика, лифт остановился на десятом этаже. Чувствуя себя обреченным, приговоренным к чему-то совершенно невозможному, Алик вышел из кабины.

Справа от него тянулся длинный коридор, по которому шли две фигуры – мужская и женская. Вот они замедлили шаг и остановились у одной из дверей. Алик замер у ниши, слушая удары собственного сердца. Дверь открылась – первой в номер зашла Виктория. Алик вышел из ниши и медленно направился в их сторону – теперь уже отступать некуда, он должен дойти до конца. Дэвид взглянул на проходящего по коридору мужчину, вошел вслед за Викой в комнату и захлопнул за собой дверь. Алик стоял перед номером «1021».

* * * * *

В детстве с Аликом произошел один случай, который, возможно, не сразу, а постепенно, или даже в гораздо более позднем возрасте сильно подействовал на его воображение. Алик был самым обычным мальчиком, разве только немного более избалованным родителями и родственниками, чем другие мальчишки во дворе. Но баловали его не как любимого ребенка, а скорее как домашнюю собачку, которая предназначена для того, чтобы развлекать и умилять хозяев. На него одевали слишком много лишней одежды, ему не разрешалось быстро и далеко убегать, а также его тщательно оберегали от невоспитанных детей грубых простолюдинов, которые неприлично выражались и уже все знали про отношения между мужчиной и женщиной. Алик же, как и любой ребенок, желающий познать мир, стремился всякий раз удрать к этим неотесанным невоспитанным приятелям, чтобы послушать их непристойные рассказы и шутки. При этом Алик краснел, но слушал и солидно кивал головой, как бы подтверждая, что он-то все это уже проходил. Среди этой дворовой братии был один парень по кличке Гендос, который вообще-то был Гена, но получил такое прозвище из-за некоторого слабоумия и слишком массивной комплекции. Все знали, что у Гендоса есть старшая сестра Валя, симпатичная брюнетка с голубыми глазами и стройными ножками, которая гуляла со взрослыми парнями из округи. По поводу этой Вали высказывалось особенно много неприличных шуток и прибауток, и Алик сначала смеялся, но затем как-то увидел Валю, которая шла по двору со свидания на своих стройных ногах, обутых в туфли на высоком каблуке, и задорно и даже как-то хищно поглядывала на играющих пацанов. И вот когда Алик заметил и проводил завороженным взглядом эти ножки и виляющие ягодицы, он сразу перестал смеяться скабрезным шуткам приятелей. Теперь все было наоборот – то есть, как только он слышал ее имя, произнесенное кем-то из приятелей, его пронизывал холодный пот, сердце начинало биться так, что он хватался за грудь, опасаясь, как бы оно не выскочило, и во всем теле начиналась непонятная ломота. С этого времени Алика уже нисколько не интересовали всякие мальчишеские игры, да и школа отошла на второй план. Любимым его занятием теперь было поджидать и следить за проходом Вали по двору. Один это проход, который длился, может быть, не более 20 секунд, давал Алику впечатлений на много дней вперед. После этого он долго не мог заснуть, так как представлял Валю в самых невообразимых ситуациях и одеждах, отправлял ее то на золотые пляжи на далеких островах, то в шикарные залы современных дворцов, которые он видел в красивых журналах. Пока еще это не было похоже на эротические фантазии, скорее это были невинные радужные мечты подростка, навеянные детскими книжками, сказками, которые ему читали в детстве и кинофильмами, которые только начинали будоражить зрителей в те времена.

Так продолжалось несколько месяцев, и Валя, как думал Алик, конечно, никогда не обратит на него внимания – зачем ей какой-то худосочный мальчик, ниже ее ростом на голову, который то и дело бросает на нее восхищенные взгляды. Но это было кажущееся невнимание. Валя, как будущая (или уже состоявшаяся) женщина, чувствовала на себе пылающий взгляд Алика всякий раз, когда проходила мимо играющих ребят. Однажды она остановилась около их компании и повернула голову в сторону Алика. На губах у нее играла надменная улыбка:

– Ну-ка, пойди сюда, – сказала она Алику.

Он в свою очередь остолбенел и беспомощно смотрел на своих друзей. Ухмыляясь и делая неприличные жесты, те начали подбадривать его:

– Давай, иди, раз краля сама зовет. Чего стесняешься?

Алик, медленно ступая на ватных, размякших от волнения, ногах, подошел к красавице. Валя вдруг нахмурилась и сказала, строго глядя на Алика:

– Ну что, тебе бабушка, наверное, не разрешает на меня смотреть?

Алик совершенно растерялся от такого вопроса. Он открыл рот, промямлил что-то, но Валя резко его оборвала:

– Ладно, лучше принеси мне шоколадных конфет.

Алик смотрел на ее милое гладкое личико, на маленький носик и круглые голубые глазки и не мог повернуть язык.

– Ты что, немой что ли, слышишь, что я тебе говорю? – потребовала Валя.

Тут Алик очнулся, услышав издевательское подхихикивание мальчишек сзади, и наконец пробормотал:

– У меня нет конфет.

– Ну и дурак, – отрезала Валя, повернулась на каблучках, и ее ножки, которые излучали сияние и расцвечивали яркими красками грязный двор, удалились. Все радужные краски сразу исчезли.

Так закончилась первая встреча Алика с Валей, с нимфой, дриадой его сновидений, его сказочного мира. Но затем была вторая и последняя встреча с ней, которая и оказалась тем самым событием, которое вероятно повлияло на его последующую сексуальную жизнь, а может быть, и вообще на его представления о смысле существования.

Прошло еще несколько недель, и Алик продолжал еще больше думать о Вале, проигрывал много раз эту сцену во дворе, представлял, как он везет ей на огромной машине целую гору шоколада, перевязанного шелковыми лентами, и как она ест его, благосклонно на него поглядывая. И вот как-то после уроков он выглянул в окно и не поверил своим глазам. Валя, его нимфа, его богиня, сидела на лавочке вместе с его приятелями-хулиганами и что-то им рассказывала. Все смеялись, а один из них, Юрка, даже как-то умудрился тесно прижаться к бедру Валентины, сидевшей между ними в короткой юбочке и покачивающей своими ножками.

Алик отпрянул от окна, и его буквально пронзило насквозь чувство ревности и зависти одновременно. Нет, он не ревновал Валю к взрослым парням, с которыми она гуляла, куда ему было до них, но эти, эти-то такие же сопляки, как и он, к тому же еще маленькие, чтобы прикасаться к такой девушке. Нет, он не мог этого вынести. Алик тотчас же оделся и, испытывая страшное волнение, дрожа от страха, что сейчас он подойдет к ней, своей богине, спустился во двор.

Волнение Алика сразу улеглось, как только он подошел к компании. Валя даже не обратила на него особого внимания, она продолжала рассказывать, как Валерка, один из ее взрослых приятелей, напился и врезался куда-то на мотоцикле. Алик стоял и делал вид, что его интересует ее рассказ, но на самом деле он тщательно рассматривал каждую клеточку, каждую часть тела Валентины. Он просто пел от счастья, от того, что впервые в жизни ему представилась возможность стоять так близко от своего вожделенного идеала.

Между тем, Валя закончила свой смешной рассказ, откинула со лба свои пышные волосы с завитыми кудряшками по бокам и закинула одну ножку на другую, еще более обнажив свои бедра, которые так и притягивали восторженные взгляды мальчишек. Видимо, это ей нравилось, и тогда она, приподняв одну ногу, сказала, посмотрев на Алика:

– Ты чего там стоишь? Иди-ка сюда, садись. – И она отодвинула одного пацана, чтобы расчистить Алику место рядом с собой.

Алику понадобилось собрать все силы, чтобы подойти к Вале на негнущихся ногах и главное, чтобы никто не заметил его волнения, его нерешительности. Но он сжал зубы и сел на освободившееся место.

– Ты чего такой стеснительный? – повернулась к нему Валя, и тут, о ужас! Алик увидел сбоку, из-под распахнутой блузки часть ее груди. Это было восхитительно! Валя, конечно, заметила этот взгляд и решила еще больше поиздеваться над неопытным мальчиком. – А вот так вот, можно? – И с этими словами она закинула одну ножку прямо на его колени.

Это первое прикосновение женского (не маминого) тела к его телу было как удар молнии. Не было еще в жизни Алика события более острого, более пронзительного, чем эта нога Валентины, спокойно покачивающаяся на его коленках. И в то же время это было совершенно невыносимо – его буквально парализовало от ступней до самой макушки – он не мог ни пошевелиться, ни улыбнуться или сказать хоть что-нибудь. Он только смотрел умоляющими глазами на Валентину. А она посмеивалась и продолжала рассказывать истории своих похождений глупым мальчишкам. Если бы она только понимала в тот момент, как эти ее заигрывания перевернут жизнь несчастного Алика. Но скорее всего, она ни о чем не думала, да и не знала она, в конце концов, что бывают такие чувствительные мальчики с сильно развитым воображением.

После этого случая бедный Алик болел две недели. Его организм не выдержал такого напора чувств, и он тут же заболел. Родители удивлялись, что в бреду от высокой температуры он повторял только одно слово: «Валечка».

********

«… Вот Дэвид медленно подходит к Виктории и очень мягко, осторожно касается рукой ее молнии на платье сзади. Виктория вздрагивает, но не поворачивается, а ждет… Дэвид спокойно расстегивает легкую податливую молнию. Платье падает, а дальше Виктория сама помогает Дэвиду раздеть себя. Дэвид обхватывает ее обнаженные плечи, и они подходят к огромной кровати в алькове. В номере горят матовые светильники, окна завешены толстыми портьерами, через герметичные стекла с шумной улицы не доносится ни звука.

Виктория поворачивает к Дэвиду свое пылающее страстью лицо, и он укладывает ее в постель. Но Виктория улыбается и жестом просит Дэвида лечь на спину. Он повинуется, и она накрывает его своим телом…»

Именно такая картина рисовалась в воображении Алика, когда он стоял перед закрытой дверью номера «1021». На самом же деле он ничего не слышал, как ни старался он прикладывать  ухо к закрытой двери. Правда, в какой-то момент ему показалось, что он слышит голос своей жены, причем, это был не обрывок разговора, а скорее какой-то резкий недовольный окрик. Впрочем, дверь была настолько толстая, что вряд ли можно было что-то услышать, так что этот резкий голос вполне мог быть таким же воображаемым, как и картины измены, проплывавшие в его лихорадочном сознании.

Несколько раз рука Алика поднималась вверх и зависала в нескольких миллиметрах от двери. Ведь это так просто – взять и постучать. Они откроют – и все станет ясно, и тогда с этим будет покончено навсегда. Но как же страшно увидеть то, что пока только существует в воображении. Представить можно все, что угодно, но увидеть воочию – нет, это будет невыносимо!

Алик простоял у закрытой двери минут десять, а может быть и больше. Ему казалось, что он целую вечность провел в этом полутемном коридоре с мягкими коврами и картинами на стенах. Он смотрел на картины и не понимал, что на них изображено.

«Идиот я что ли совсем! Да плевать на них на всех! Ударить в эту дверь! Разнести ее в клочки!» – думал Алик, чувствуя, как горечь, комок страдания поднимается изнутри к его горлу. «Все равно все бессмысленно, весь мир катится в пропасть!» – Алик боялся, что сейчас разрыдается или хуже того, впадет в свою полумедитацию, и тогда его здесь обнаружат, и Виктория, Виктория…

Алик повернулся и сделал шаг в сторону лифта. Затем обернулся и еще раз посмотрел на ненавистный номер «1021». В дальнем конце коридора, из-за поворота, вышла и направилась в его сторону горничная. Алик медленно поплелся по коридору. Горничная смотрела с интересом на незнакомца, что-то в его лице, видимо, затронуло ее, и она участливо спросила, приблизившись к Алику:

– Вам помочь чем-нибудь?

Вздрогнув, Алик остановился и посмотрел стеклянными глазами на горничную.

– Вы себя нормально чувствуете? – озабоченно произнесла горничная и прикоснулась рукой к локтю незнакомца. Алик помотал головой и прошипел:

– Все кончено, понимаете…

-Так куда вы…

– Не надо, не надо, пустите, – сказал Алик и двинулся к лифту.

*******

Он вышел на улицу и ничего не чувствовал. В его больной голове больше не было никаких картин, была лишь тяжелая пустота и какие-то кровавые круги, от которых начал болеть затылок.  Больше всего на свете ему хотелось увидеть Вику, целовать ее глаза, руки, чувствовать ее тепло и не помнить о том, что он только что видел. А точнее сказать, не видел, но представил. Но теперь это уже было невозможно. Теперь где-то глубоко внутри засел страх. Страх выяснения отношений, страх перед возможным унижением, боязнь того, что Вика будет врать и выворачиваться. Он боялся идти домой, боялся ожидания и разговора.

Алик долго и бесцельно ходил по улицам, зачем-то забрел в торговый центр, где в одном из магазинов он взял с полки диск с песнями двадцатилетней давности, потом встал в очередь в кассу, затем передумал, положил диск и вышел из торговых рядов на какую-то пыльную улицу, где воняло краской и чем-то еще. В этот момент он почему-то вспомнил одну свою знакомую, с которой был в дружеских отношениях еще задолго до женитьбы. Может, позвонить ей? Просто так, ведь дома будет невыносимо.

______________

Татьяна вошла в полутемный бар, где Алик уже давно поджидал ее. Она совсем не изменилась – разве что поменяла цвет волос на какой-то неестественно синеватый. Она села за столик, и только Алик собрался сказать ей что-нибудь приятное, какой-нибудь комплимент, как у нее зазвонил телефон. Татьяна приложила трубку к уху и начала долгий бессмысленный разговор, вероятно, с подругой. «Можно подумать, что ее каждый день приглашают на свидание, что она так пренебрежительно ко мне относится», – с раздражением подумал Алик, так как надеялся, что Таня отвлечет его от подавленного состояния. Он не хотел думать о Виктории, о гостинице, в которой был только что. Но слушать женский телефонный треп тоже не особенно хотелось, и он принялся разглядывать компанию за соседним столиком, состоящую из троих мужчин и одной женщины свирепого вида – они были похожи на каких-то заговорщиков, которые делили между собой добычу. Один из мужчин, почти лысый, с одной длинной прядью волос, которая все время свешивалась на его засаленный пиджак, что-то доказывал другому, при этом весело подмигивая своей сердитой собеседнице напротив.

– Ну, чего это ты вдруг решил со мной встретиться, – сказала Таня, откладывая наконец свою трубку. – Ты уже чего-нибудь заказывал, кстати?

– Хочешь пива? – спросил Алик.

– Нет, лучше кофе.

– Хорошо, сейчас попрошу. Удалось продать картину? – спросил Алик, намекая на телефонный разговор, который он слушал краем уха.

– Да, вроде что-то намечается, – сказала Таня, которая жила на скромные заработки от своих художеств. Раньше, лет пять назад, Алик пытался продвигать ее творчество при помощи журнальной рекламы, но Танины картины, хотя и не лишенные таланта, никогда не попадали в струю и плохо продавались. – А ты можешь мне помочь с этой картиной?

– Может быть, – промямлил Алик. – Хотя вообще-то, сейчас я этим практически не занимаюсь.

– Да, я слышала, что тебе после удачной женитьбы можно уже не напрягаться.

Алик вспыхнул – это звучало почти как оскорбление. – Ты не думай, что все так просто и так гладко.

– Что, жена не дает денег?

– Таня, я не для того с тобой встретился, чтобы обсуждать мою жену.

– А для чего же интересно?

– Просто хотелось тебя увидеть, ведь мы всегда были друзьями, да и…

– А ты не думаешь, что твоя супруга вряд ли одобрит вот такие встречи с друзьями, особенно женского пола.

– Ну что ты! Она абсолютно нормально к этому относится, даже не думай…

– Вот сколько тебя знаю, Алька, столько удивляюсь – чего ты ищешь, чего хочешь? Не пойму никак. Раньше, когда ты не был женат, я все думала, что ты ищешь женщину. Ну а теперь, раз ты женился, я так понимаю, что женщину ты все-таки нашел. Чего ж тебе еще надо? Или уже разочаровался?

– Ты что-то слишком агрессивна сегодня, Татьяна. Я ничего не ищу – просто хотел тебя увидеть, больше ничего.

– Сейчас не бывает ни у кого так просто. Не бывает, понимаешь? Все встречаются для чего-то, особенно в нашем возрасте.

– Видно, тебя кто-то здорово обидел, да?

– Любая женщина будет считать себя обиженной, если мужчина, с которым она встречалась, вдруг женится на другой.

– А-а, так ты… – Алик замолчал и с удивлением уставился на Татьяну. Возникла долгая пауза. Честно говоря, Алику раньше никогда не приходило в голову, что Таня могла рассматривать его как потенциального жениха. Ему всегда было приятно с ней общаться, делиться взглядами, спорить о веяниях в живописи, может быть даже чмокнуть в щечку, но не более того. Да и вообще, мужчины, как правило, женятся не на умных собеседницах. – Ну ладно, короче, есть тут один, иностранец, русским искусством интересуется.

– Русского искусства полно вокруг. Он ищет что-то конкретное?

– Твои ручейки и деревенские мальчики вполне подойдут. Главное подготовить клиента. Истинный дух традиционной русской деревни и так далее.

– Духа у меня сколько угодно, но пока нет имени.

– Ему как раз хочется вскрывать новые дарования.

Таня, прищурив глаза, внимательно посмотрела на Алика и начала отстукивать пальцами по столу.  – А ты говорил, что просто хотел увидеть меня, и больше ничего.

– Ну, если ты предпочитаешь, чтобы наша встреча была сугубо деловой.

– Слушай, давай не будем разводить тут… – Таня раздраженно махнула рукой. – Так ты сам его приведешь или тут нужно что-то…

– Я, в общем-то, могу его привести к тебе в мастерскую, но это не совсем…, понимаешь…, ну-у…

– Ой, слушай, с ума с тобой сойдешь. – Таня вздохнула и взялась за сумку. – Честно говоря, мне кажется, что тебя немного подпортила эта женитьба. Ты какой-то скользкий стал и врать научился.

– Таня, ты мне не веришь что ли?

В этот момент Алик почувствовал, как бы затылком ощутил, что ситуация в кафе изменилась: он обернулся и увидел, что внутрь вошли какие-то люди, послышался звон упавшего и разбившегося бокала. Мимо их столика быстро прошел официант – почему-то у него на руке болтался длинный ремень или какая-то резинка с набалдашником. Запахло чем-то кислым, с привкусом серы. Алик посмотрел на Татьяну: лицо у нее сразу обмякло, видно было, что ее нисколько не интересует упомянутый иностранец, интересующийся русским искусством.

Неожиданно слева от их столика возник серенький мужичонка в кепке, который быстро двигался по проходу, держа в руках бутылочку с огромной пробкой, или даже не пробкой, а какой-то клизмой. Он направлялся к их столику, но смотрел на официанта с резинкой на руке, который что-то ему говорил, причем довольно спокойно. Кислый серный запах становился совершенно нестерпимым, и Алик хотел спросить об этом Татьяну, но когда он снова повернулся, то ее не увидел, а вместо этого увидел того типа, которого он заприметил еще раньше, когда Татьяна разговаривала по телефону, того самого, лысого с одной прядью волос, падающей на засаленный пиджак. Тот встал из-за стола и пытался что-то выхватить из своего пиджака, но не успел – раздалось несколько хлопков откуда-то сзади, и тип начал валиться прямо на свирепую даму. Алик попытался вскочить, но кто-то надавил тяжелой рукой на плечо: – Сиди сука, не рыпайся, – услышал Алик и закричал: – Где  Таня!? Таня!

Все это произошло так быстро, что Алик не успел понять и оценить ситуацию. Он просто повалился под стол от тяжести надавившей его руки, пытаясь зажать себе нос пальцами, чтобы не дышать невыносимо едким запахом, который лез в нос. Наверху шла какая-то возня, а затем все вдруг затихло.

Едкий запах понемногу ослаб, и Алик выполз из-под стола. Тани не было. Компания за соседним столиком тоже исчезла. В дальних углах бара сидели люди и потягивали из своих бокалов как ни в чем не бывало. Появился официант, тот самый, который бегал с резинкой.

– Еще будете заказывать? – осведомился он у Алика.

Алик остолбенело уставился на официанта: – А где… где эта капельница, у вас на руке была?

– Какая капельница? Вы что, шутите? – сказал официант.

– Но тут только что бежал человек, он распылил какой-то газ, а потом стрелял! Вы что, не видели? Вот тут сидели люди! Один из них упал! – Алик показал на соседний столик.

– Тут что ли? – официант повернул унылое лицо в сторону, указанную Аликом. – Так это ребята из риэлторской конторы. Они уже ушли. Никто не пострадал, это вам показалось.

– А-а, из риэлторской, – протянул остолбенело Алик, как будто это все объясняло. – А где девушка, которая со мной сидела?

– Наверное, тоже ушла, – невозмутимо сказал официант.

– И мне даже ничего не сказала?

– Может быть, она в туалете? Хотите проверю?

– Не надо, я ей позвоню, спасибо.

Алик быстро расплатился и вышел на улицу.

«Абсурд, полный абсурд, – думал Алик, набирая номер Тани. – Опять мне показалось, что происходит нечто ужасное, что вот-вот кого-то зарежут или взорвут. И опять выясняется, что ничего особенного не было. И снова какой-то болван смотрел на меня так, словно я совсем сдвинулся».

Телефон Тани не отвечал. Вполне вероятно, что она просто обиделась и решила исчезнуть таким образом, не простившись с ним, воспользовавшись его временным помешательством.

Итак, Алик опять остался наедине со своим несчастьем. «И зачем только я Таню позвал, – думал он, шагая вдоль грязных витрин и уворачиваясь от спешащих навстречу прохожих. – Все равно я бы ничего не смог ей объяснить, рассказать. Да и кому можно все это рассказать, есть ли такой человек, который захочет вникнуть, войти в его положение?» Ноги сами несли его в сторону дома, и, несмотря на внутреннее сопротивление, Алик все шел и шел туда как приговоренный.

Хотя было уже довольно поздно, Виктории дома не было, и Алик даже рад был этому. Он не стал зажигать свет в комнатах и бродил из угла в угол, как бы обдумывая, чем бы заняться, но на самом деле в глубине подсознания уже созрело решение. У него было ощущение, что решение это пришло не от него, а от какого-то мощного внутреннего голоса, от некоего энергетического центра, который полностью контролировал его действия. И от этого ощущения ему становилось легко, он чувствовал, как с него спадает тяжелое бремя, ему не нужно мучительно бороться с собой или с женой, словно какая-то неземная сила подсказывала ему, куда идти. И он спокойно и послушно пошел к полке, на которой стояли лекарства. Вот и целая пачка сильного снотворного. Алик высыпал в ладонь десять голубоватых таблеток. Перед ним была ручка – рука сама начала выводить буквы на листе:

«Вика, после того, что я испытал сегодня, мне все безразлично, ничего больше не имеет смысла, особенно моя никчемная жизнь. Я стоял сегодня перед дверью номер «1021», в которую ты вошла с мужчиной и думал, что, наверное, я это заслужил. Прости за то, что я тебя выслеживал, но меня привели туда запонки, которые я случайно обнаружил в твоем туалетном столике…

 

«Боже, что я пишу? – вдруг оборвал себя Алик, – запонки, дверь, мужчина… Слова из водевиля, из дешевого фарса…, причем тут эти запонки, когда меня скоро не будет…. Кому это интересно? И зачем мне взывать к ее состраданию? Не лучше ли сказать честно, раз и навсегда, то, что действительно важно!»

Алик решительно перечеркнул написанное и быстро отправил в рот таблетки – одну за одной, затем встал и пошел налить воды, чтобы запить убивающее его лекарство.

Проглотив снотворное, Алик еще раз прошелся по комнатам, постоял у окна, где сгущалась темнота прохладного августовского вечера, провел рукой по туалетному столику жены, затем подошел к столу и дописал внизу того же листа:

«Вообще все это не имеет значения, я ухожу навсегда не от жалости к себе, а от того, что больше не испытываю никакого интереса к картинам реальной жизни. Они невыносимо скучны, однообразны и не дают никакой надежды. Я хочу остаться наедине со своими иллюзиями, в том числе и с главной своей иллюзией – любовью к тебе.»

Последняя фраза вышла несколько размазанной из-под пера, так как начала действовать огромная доза снотворного. Алик лег на диван и постарался сосредоточиться на видении, которое уже начинало окружать его своим ореолом.

…Как всегда, началось с журчания потока воды, несущегося меж низких берегов, вдоль которых тянулась голубоватая и зеленая растительность, извивающиеся ветви и стволы прибрежных деревьев сверкали свежими каплями попавшей на них воды. И снова над этим заколдованным местом стелился мягкий серебристо-лиловый туман, из которого то и дело выскакивали маленькие птички с длинными разноцветными хвостами.

Алик стоял на возвышении, раскинувшемся между долиной реки и низкими холмами, которые постепенно переходили в предгорье и далее в зеленый горный массив, нависающий над землей где-то там, куда закатывалось ее багряное светило. Оно еще только касалось вершин гор, но через пару часов должно было уйти совсем, и тогда настанет ночь, а вместе с ночью придет его женщина, та самая, изображение которой отпечаталось в его голове раз и навсегда. И снова Алик отметил про себя, что эту женщину можно было увидеть, даже не увидеть, а почувствовать, только во сне или… или… – тут его пронзила ужасающая догадка! – ну конечно, к ней можно прикоснуться только в другом мире. На этот раз его сон был настолько глубок, что он стоял почти на краю этого иного мира, где картины и видения уже были совсем отчетливыми, почти настоящими.

Вот наконец и она – ее фигура четко видна на самом краю журчащего потока. Алик пока не видит ее лица, но уже может насладиться зрелищем этого гладкого причудливого тела, золотистых волос, ослепительных плечей, широких бедер и холеных ног.

Небо над рекой и холмами чуть потемнело, по нему поплыли сероватые облака, за которыми тянулись белесые хвосты. Подул освежающий ветерок, растительность вдоль реки зашевелилась, заволновалась. Алик осторожно, боясь спугнуть это волшебное видение, двинулся в сторону потока. Вот один шаг, второй – она как будто дернулась и стала менее отчетливой – Алик замер… Но нет – она стоит там же, ждет его. Он снова спускается, она все ближе, уже можно различить ее лицо.

Вот и знакомое обволакивающее сладкое и нежное ощущение, предвкушение того, что он сможет прикоснуться к ней,… дотронуться губами до ее рук и тела… Вот и ее милое родное лицо – о, боже! Это же Валя, та Валентина из его детства! Нет, это ему показалось, это не она, скорее линия носа и рот больше напоминают его жену, Викторию, а впрочем…, нет, это же мама, его собственная мать, ее глаза! Только почему у нее такой ужасный морщинистый лоб, у нее такого никогда не было? Алик все всматривался и всматривался завороженно в это любимое им лицо, боясь упустить что-нибудь из виду. Нет, эта женщина не похожа ни на кого из его жизни, она совсем другая, только очень близкая, очень родная.

Алик бережно, затаив дыхание, прикоснулся рукой к ее телу. Впервые в его видениях она не исчезла, не сопротивлялась. Напротив, она подняла руки и приглашала его обнять ее. Это было такое сильное и властное движение, что Алик не мог ему противиться – он придвинулся ближе, обнял ее руками за талию и уже готов был поцеловать это неземное создание, как вдруг… лицо женщины помрачнело, ее золотистые одежды превратились в черную грубую ткань, и Алик с ужасом почувствовал, как она увлекает его куда-то в темноту, то ли в отвратительный сырой подвал, то ли в пещеру…. «Так это обман!» – мелькнула последняя мысль у Алика, и все пропало.

*******

Виктория сидела в больнице, куда привезли Алика, все еще находящегося в бессознательном состоянии. Ему сделали промывание, удалили яды, но врач сказал, что гарантий никаких дать не может, так как у пациента очень слабый организм. Еще он сказал, что обычно люди борются за жизнь, а этот пациент, судя по всему, очень хочет остаться в мире ином. Виктория не поняла, что он имел в виду, но ей и не хотелось ни в чем разбираться, так как чувствовала она себя хуже некуда. Она прочитала эти глупые записки, которые Алик ей оставил, и теперь вытирала слезы, непроизвольно стекавшие по лицу и щекотавшие нос и губы. Медсестра реанимационного отделения, проверявшая капельницу и приборы рядом с кроватью Алика, сочувственно поглядывала на эту хорошо одетую, но по виду ужасно усталую, издерганную женщину. «Бедняжка, – подумала медсестра, – небось, страшно без кормильца остаться. Кто ей теперь такое модное платьице купит?» Медсестра посмотрела на датчик и на лежащего с закрытыми глазами Алика: «Ну да, муженек-то вряд ли выкарабкается, уж больно хлипкий». Она обошла кровать с пациентом и приблизилась вплотную к Вике, положив ей руку на плечо. Виктория вздрогнула и подняла свои заплаканные глаза на медсестру:

–         За что мне все это? – пролепетала Виктория, чувствуя тепло руки, лежащей на ее плече.

–         Может еще проснется, – сказала медсестра неуверенно.

Почему-то Виктории захотелось выговориться сейчас, просто поплакаться этой женщине с добрыми глазами:

– Вы знаете, ведь он совсем по глупости руки на себя наложил. Ведь все это напрасно.

– Как же это? – поинтересовалась медсестра.

– Да вот, запонки эти дурацкие. Ведь это подарок моему бывшему мужу от его сослуживцев. Когда он ушел от меня к молодой, он сказал, что они ему не нужны и чтобы я продала их. Я и собиралась их продать, тем более, и стоят они немало. – Вика достала платок и вытерла глаза.

Медсестра понимающе закивала головой. Значит, мало того, что эту дамочку муж бросил ради молодой, так еще и этот ее вот так взял и подставил. Уж лучше одной жить, как она, чем терпеть такое от наглецов-мужчин. – Так он что, хотел деньги за них поиметь что ль? – продолжала сочувственно спрашивать медсестра. – А вы ему не дали, так он тут же таблеток наглотался?

– Нет, деньги тут не причем. Он следил за мной и думал, что я ему изменяю. Боже мой! – всхлипнула Вика и голос ее осекся. – Ну почему, почему он не постучал, почему не вломился в этот номер!? Ведь там ничего не было, нам только нужно было составить письмо и отправить факс. Да мне вообще плевать на этого идиота Дэвида! – Тут Вика вдруг схватила руку Алика, бессильно лежавшую на животе, и начала ее трясти: – Ну почему?! – кричала она. – Почему не открыл дверь, ты!

Медсестра обхватила Вику сзади и попыталась ее оторвать от Алика:

– Успокойся, милая, не надо. Ты же видишь – он спит, он ничего тебе не скажет.

– Но я хочу, чтобы он мне сказал, почему он не открыл дверь в гостинице. Что ему помешало? Испугался? Боялся, что увидит меня с другим мужчиной? Значит, он мне не верил? Но как же так? Этого не может быть! Потому что я знаю точно – он был единственным в моей жизни, кто по-настоящему любил меня! Я никогда в этом не сомневалась! Я всегда это чувствовала! Почему же…, – Вика растерянно моргала глазами, – почему же тогда именно он мне не верил?

Но медсестра уже видела, что Вика на грани истерики, и дальнейшее ее пребывание в палате может кончиться плохо. Она не собиралась разбираться в сложных чувствах этой дамочки к своему мужу, поэтому сказала уже другим, отчужденным и  строгим голосом:

–         Вам пора выходить отсюда, сейчас придет врач. – И она взяла Вику за руку, чтобы проводить ее из палаты.

Виктория еще раз посмотрела на Алика. Его лицо было безмятежно, ей даже показалось, что на его губах играет легкая улыбка. Он был в другом мире, недоступном ей и простым смертным вокруг. Он радовался волшебному свету от причудливого светила и запаху невиданных растений, а еще он наслаждался видом совершенно восхитительной женщины, образ которой то возникал во всей своей красе, то расплывался в легком сизом тумане и постепенно исчезал в журчащем потоке.

Александр АМКАРО

2008-2010

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.