Премьера развлекательного представления «Чары полнолуния», по полной программе совмещавшегося с лечебно-оздоровительным сеансом группового гипноза, готовилась в камерном зале аристократического театра «Звездный круиз». Представление начиналось в 23.00, и до назначенного времени Ирина была занята подготовкой к дебюту. Видеться с ней даже во время репетиции Свириденко запретил кому бы то ни было.
Вернувшись накануне под утро в лиловый ковчег своего ученого приятеля, Андрей воспользовался известным ему кодом и прошел в свою комнату, никого не потревожив в квартире. Спокойно и сонно было вокруг, привычно пахли фиалками батистовые простыни, и вздымалась пышно взбитая Афанасием пуховая подушка у изголовья широкой постели. Но мог ли он уснуть, в самом деле?
С ним и с Ириной случилось то, что, вероятно, должно было произойти. Неведомая сила, разъединив их до времени, сейчас толкнула навстречу друг другу.
Взгляды Андрея так изменились за два последних месяца, что он с трудом припоминал волновавшие его прежде мелочи, вроде интереса издателей к его рукописям и прочей чепухи, от которой зависела его, скажем прямо, не бесконечная жизнь. Теперь на деньги, полученные за литературную реставрацию дневника Марии Тураевой, он мог сам издать любой из своих бестселлеров. Но было ли это нужно?
Исполнив заказ, он весь оставался во власти странного человека, захватившего его врасплох в крохотной московской квартирке и сумевшего совершенно изменить все прежние планы. С одной стороны, он восхищался образованием и эрудицией своего таинственного заказчика, но с другой – смутная неприязнь, перераставшая во что-то темное и нехорошее, копошилась на дне души. «Может быть, это зависть?» – подумал Масалитинов, с пристрастием прислушиваясь к самому себе.
Но нет, он не завидовал непризнанному аристократу. Пожалуй, обнаружив себя на ветке какого-нибудь усохшего древа княжеского рода, он помер бы с тоски. Тогда что же? Тайна? Тайна мучила его, опутывала со всех сторон, и он понимал, что тайна эта неподатлива и недоступна, оттого страдал и пытался нащупать ту единственную нить, которая выведет его из лабиринта домыслов и догадок.
Утром, в столовой, он обнаружил записку от Свириденко, в которой тот сообщал, что Афанасий проводит его к служебному входу в театр. Но оставался еще целый день впереди, и Масалитинов решил заняться работой в библиотеке.
Он погрузился в изучение редких гербовников, представленных здесь в разнообразных антикварных изданиях, и обнаружил довольно-таки любопытные вещи, касающиеся родословной Роше Фогельзанга. Граф действительно владел несколькими замками, в том числе и на Рейне, получившими мрачную оккультную репутацию, все это стало известно из истории Третьего Рейха.
Но о замке на Черном озере – маркграфстве на стыке границ двух империй – не упоминалось ни слова. Между тем, рукой Свириденко на полях книги был вписан канцелярский номер и дата указа Всемилостивейшего государя императора Павла І, повелевавшего признать суверенными именно эти владения предков графа.
Тонкая нить почти подсознательно вытянулась от Римской курии к Рейну, оттуда к Черному озеру, стянула петлей лилово-бархатный ковчег, скользнула через факсы папской канцелярии и, подхваченная венскими посредниками, понеслась к вечному городу мира. Где-то там, на кончике этой призрачной нити крутился узелок разгадки. Но где?
Запах увядших роз сегодня ощущался в библиотеке сильнее обычного. Этот аромат обожал Свириденко, поэтому вначале Андрей почти не реагировал на его присутствие, но сейчас почему-то запах как бы усилился, и объяснения этому невозможно было найти.
Уютная кабинетная обстановка, лишенная яркого дневного света, создавала иллюзию безвременья, работать в ней было приятно в любое время. Хотя день все же угадывался за плотными шторами, но бессонная ночь любви и сумбурные мысли писателя привели его в такое состояние, что ответить сейчас точно, какое время суток он проводит в библиотеке, навряд ли бы он смог. Волнение усиливалось и от того, что в библиотеке явно кто-то присутствовал. Он окликнул Афанасия, имевшего привычку бесшумно появляться в самых неожиданных местах, но его здесь не было. Зато в дальнем углу мелькнул женский силуэт… Подскочив от неожиданности, Масалитинов бросился в ту сторону.
Между боковой стенкой шкафа, увешанной причудливыми масками азиатских шаманов, и высоким стеллажом и вправду притаилась женщина… Она была почти нагой, соблазнительной и зовущей. Алые уста на бескровном мраморном лице приоткрылись от частого дыхания, вздымавшего плоский, едва обозначившийся бюст. Восхитительной белизны шея и плечи блистали несравненной красотой, длинные локоны цвета старого золота вились по гибкой спине, а смарагдовые глаза, почти скрытые тонкими голубоватыми веками, сияли негой и страстью…
– Мила! – вдруг прошептал Масалитинов, не заметив, что произнес имя, которым никогда раньше не называл баронессу.
Интуитивно перекрестившись, он оглянулся. Портрет висел на обычном месте. А рядом, воочию, восхитительная обнаженная женщина, как оживший «цветок висельников», тянулась к нему гибкими руками и влажным ртом, дурманящий запах роз источали ее золотистые волосы…
«Какой удивительный сон мне снится», – подумал Масалитинов. Желание обладать этой женщиной внезапно с такой силой охватило все его существо, что он весь задрожал, заслонившись ладонями от видения и едва удерживаясь на ногах…
Однако не баронесса вовсе, а Ирина уже стояла перед ним… Он открыл глаза и, вскрикнув, бросился к девушке. Безразличная и вялая, она смотрела на него слепыми глазами.
– Ирина! – закричал он, не слыша собственного голоса, и попытался обнять ее, но невидимая преграда окружала девушку, она находилась как бы внутри кокона, жестко пружинящего под руками. – Ирина, Ирина!.. – простонал Андрей, и сердце его остановилось от безумного напряжения…
Он очнулся у стола, в кресле, весь поникший от привидевшегося кошмара. Страшный сон отнял все его силы, а Афанасий уже торопил со сборами, пора было отправляться в театр.
Приняв душ и на ходу подкрепившись голландским кофе с горсткой жареного миндаля, Андрей вступил в спор с немым, жестами предложившим ему облачиться в элегантный фрак, специально приготовленный для такого случая.
– Богема фраки презирает, – сообщил он категоричным тоном, остановив свой выбор на бязевой безрукавке, – придержи этот изысканный наряд для какого-нибудь денди из элитной свиты твоего молодого хозяина. Небось, он скоро возглавит местный ландстаг, сплошь из репатриированных аристократов. В стране сейчас дефицит налоговых инспекторов, барменов и сословного дворянства. Ты вот, Афанасий, вполне можешь примкнуть… Гм, куда же тебе примкнуть?
Слуга смотрел на него карими глазами с нескрываемым укором, в его сильной коренастой фигуре угадывался определенный символизм и максимум независимости и достоинства, несмотря на исполняемые обязанности при доме.
– Мне бы, братец, твою мудрость, – похлопал его по плечу Андрей.
Немой ободряюще улыбнулся, указал на часы, определив на сборы 30 минут, и вышел из комнаты.
Спустя некоторое время, к служебному входу камерного театра, арендуемого международным центром развития национальных психокультур, подошел спортивно одетый молодой человек с выражением лица несколько напряженным и выжидательным, в сопровождении мужчины с внешностью циркового борца в тяжелом весе. Оба они беспрепятственно проследовали мимо охранной службы, и вскоре Андрей, уже в компании старшего научного сотрудника Язина, занятого в роли администратора, расположился за кулисой так, чтобы сцена и зал просматривались достаточно хорошо.
– Какие люди в Голливуде! – всплеснул руками Язин, пристроившись за плечом Андрея, и тут же принялся комментировать рассаживающихся в первых рядах зрителей.
Партер – не более двух десятков рядов – поднимался амфитеатром к уютным ложам, замкнутым бархатной подковой с блестками ампирных светильников в виде голых амурчиков с розовыми плафонами в руках. Ложи драпировались полупрозрачными гардинами, кое-где приоткрытыми ровно настолько, насколько было необходимо для того, чтобы сидящей в ней даме возможно было продемонстрировать себя публике, кавалер же при этом присутствовал как бы келейно, оставаясь в тени.
– Вы в курсе? Престижные билеты по 150 долларов! Ложи только для супружеских пар. Как же! За такие бабки станут к вам в паспорта заглядывать. Это так, в порядке, хе-хе, гигиенических рекомендаций… Хотя, я не справедлив, вот эти, в первом ряду справа, супруги, и профессор Грабовский с женой, им послали пригласительные бесплатно… Ба! Как же это я не сообразил, что в партер придут обязательно супруги, по крайней мере громких фамилий.
Рядом с Грабовским фирмач Песин, клинический циклофреник и клептоман, одержимый руководящим психозом. Мы корректировали его карму в лаборатории. Свириденко не показал вам еще свою лабораторию? Как?! Половина зрителей – наши клиенты.
– Лично мне они напоминают клиентов другого учреждения, – ответил Масалитинов, тем не менее, с интересом вглядываясь в зал.
– Хм, ей Богу, зря вы так скептически относитесь к практике своего друга, сейчас парапсихологи работают даже в командах президентов. У этого бородатого супердиректора, например, серьезный энергетический пробой на почве редакционных конфликтов, мы латали его ауру две недели.
– И во сколько баксов ему обошлась ваша лата? – поинтересовался Андрей.
– Мелочевка, гривенник за сеанс. Он держит всю желтую прессу в городе, а тут тиражи стали падать. Жена бездарно фригидная. Сотрудники обнаглели – зарплаты требуют.
– Тиражи поднялись?
– Не знаю. Наверное, раз с супругой пожаловал.
Бородатый толстяк разминался в кресле, идиотски хихикая, отчего его громадный живот вибрировал на коленях. Его малокровная половина смотрела на сцену пустыми глазами.
– Смотрите, смотрите, – продолжал Язин, – в третьем ряду, кучкой, ваши коллеги. У них коллективное посещение в рабочем, хе-хе, порядке. Все поголовно – сплошные булгаковы. Что ни роман – то новые похождения Воланда. А Сергей Юрьевич просто родился для этой роли. Уж он-то подкинет сегодня сюжетец. Сколько шлюшек понатаскали, попки так и сверкают. Ах, бесстыжая братия!
Вот тот, круглоголовый пиит с длинной шеей, надежда возрождения, редактировал стишки дочки магистра Золотых Розенкрейцеров, ну и подсадил ей трипперочек. А папашка как раз в это время пригласил к себе в гости всю французскую диаспору, потому что обнаружил, что в его квартире инкогнито проживал сам Оноре Бальзак, и диаспора собралась вешать на дом мемориальную доску с барельефом. Тут эта юная чувственная поэтесса вываливается из окна прямо на головы именитых гостей: правнучки госпожи Пампадур и Додика Ришелье. Скандал международный. Круглоголового бросает жена, он сватается к дочке магистра, а тот снимает со стены коллекционный револьвер и как бабахнет… хоть и холостым, но последствия в виде стойкой импотенции горе-консультант теперь залечивает в нашем центре.
Пестрая компания литераторов жужжала, как муравейник. Окололитературные девицы, усевшиеся на бронированные места, повизгивали рядом с метрами национальной культуры и бойкими репортерами. Круглоголовый пиит, очевидно возлагая на лечебный сеанс большие надежды, окружил себя пассиями со всех сторон, а одну даже усадил на колени.
Несколько художников – демонстративно без пар – были рассеянны по залу в разных местах. Один, с длинными черными волосами, распадавшимися на гоголевский манер, был в центре внимания. Дамы из разных лож едва не выпрыгивали, приветствуя его жестами и воздушными поцелуями. Оказывается, в фойе устроили вернисаж молодого гения, некоторые картины продались тут же за баснословные суммы.
– Он пишет в стиле раннего Моро, – сообщил Язин.
– Неужели? – искренне удивился Масалитинов.
В пятом ряду, у прохода, скучал очень красивый мужчина с иронично надломленным ртом, оказавшийся известным в городе гомосексуалистом и директором труппы эротического балета «Шлейф».
– Обратите внимание на вон того типа, – шептал всеведущий Василий Саввович, – да вот же, белобрысый, в первом ряду. Это списанный за пьянство капитан Коркин. Он затолкал свой пароход носом в землесосный снаряд. Теперь описывает морские подвиги в повестях, а мы настраиваем карму этого запойного алкоголика на вибрации вдохновения и пытаемся оживить его унылый детородный член, поскольку он недавно женился.
Рядом с белобрысым Коркиным, закосившим один завистливый глаз в сторону презиравших его литераторов, а другим стыдливо разглядывающим что-то между колен, сидела молодая женщина нервного типа и, прижимая костлявые пальцы к тощей груди, теребила носовой платок. Глаза этой женщины, казалось, состояли из одних твердых и выпуклых, как вишневые косточки, зрачков, бегающих по пустой сцене. Эта пара напоминала чем-то вороватых потрепанных сорок.
Раздался второй звонок, и партер заполнился почти полностью. Из лож слышались хлопки пробок от шампанского, за гардинами мелькала прислуга во фраках. Язин неустанно называл новые имена, а в голове Масалитинова вся публика трансформировалась почему-то в сонмище мясистых дождевых червей, обложенных сусальной гирляндой из розовых фонарей.
Здесь были и начальники охранных служб города, оправдывающие свой визит беспокойством за безопасность скрытых в ложах высоких гостей, и их жены, допущенные по контрамаркам. В партере сидели новые буржуа, на задних рядах тусовалась молодежь. Адвокаты и нотариусы поместились с женами во втором ряду. Не исключено, что билеты распространялись курьерами по продуманной схеме, и комментарии Язина лишь подтверждали эту догадку.
Наконец, свет в зале стал гаснуть, раздалась тихая музыка и по сцене заструился серебристый низкий дымок. Софиты, скрестив лучи, выхватили у задника фигуры ведущих и проводили их на авансцену под аплодисменты заждавшихся зрителей.
На расстоянии нескольких метров от Андрея стоял теперь в классическом смокинге Сергей Юрьевич Свириденко, приветствуя публику сдержанным движением правой кисти. По другую сторону сцены находилась Ирина. В длинном платье из шелка телесного цвета, обтекавшего ее точеную фигурку, она смахивала на античную статуэтку, выставленную на торги.
В предчувствии неминуемой какой-то беды сердце Андрея болезненно сжалось.
– Вам лучше перейти в другое место, – прошептал Язин, – вы можете стать ретранслятором дополнительной перегрузки для Ирины Александровны. Пойдемте в осветительную ложу, или нет, лучше в служебную. Оттуда все видно прекрасно. Не волнуйтесь же так, ради Бога, гипноз совершенно безвреден, если не прервать гипнотический сон наведенной агрессией.
Поднимаясь на второй этаж как сомнамбула, Масалитинов следовал за Язиным почти вслепую, прикрыв глаза. Ему казалось, что любое движение способно выдать его внутреннее состояние, близкое к отчаянию.
Все, что произошло вчера в сквере и после, было отсечено сейчас треклятым соперником, завладевшим Ириной, и воспрепятствовать этому Андрей не сумел.
Оба ведущих отсюда, из служебной ложи, смотрелись великолепно. Усиленный стереофонической аппаратурой органный бас Свириденко аккомпанировал нежному сопрано Ирины таким образом, что уже одни звуки неподражаемого дуэта доставляли наслаждение публике, не говоря уж об остальном.
Представление разделялось на две части: первая – разъяснительная – как бы подводила зрителей к кульминации – практическому сеансу магии «Чары полнолуния».
– Формула любви проста, – играл голосом в малой октаве Свириденко, – Если мне хорошо от того, что тебе хорошо, и я хочу, чтобы тебе было лучше, ради этого отказываюсь от себя, то тебя люблю…
– Если мне хорошо от того, что тебе плохо – значит ненавижу, – продолжала Ирина.
Слегка взбодрившись, Андрей едва не захлопал, не вдаваясь в философские тонкости диалога. Язин вовремя схватил его за руку.
– Рехнулись вы, что ли, на самом деле? Это же служебная ложа! Хотите сорвать спектакль? Звуковые модуляции создают в зале психотропный лечебный эйдос, не забывайте, что это не просто шоу, а лечебно-оздоровительный сеанс практического гипноза, – укоризненно шептал ученый.
– Провалитесь вы со своим эйдосом, – чуть слышно проворчал Андрей. – Я женюсь на Ирине. Мы уедем в Москву сразу после спектакля.
– Что вы сказали? – переспросил Язин, он стоял позади и, кроме последних слов, ничего не разобрал.
«Кину сто баксов проводнику и тю-тю… Жалкий иллюминат! Тебе не достать будет нас. В Москве распишемся на следующий день… Нет, обвенчаемся! Да, да, обязательно венчаться. С иконой и свечами, все как положено. В Тарасовке… и потом в Мамонтовку, на дачу Бенедикта, все равно пустая стоит второй сезон. Решено, в Мамонтовку! Там и ресторанчик на станции замечательный. Можно скромно отметить. За баксы обо всем договоримся, все решим. С баксами проблем нет. Родственникам позвоним с вокзала…»
Эксцентричная пара на сцене упоенно вальсировала, занятый своими мыслями Андрей пропустил окончание диалога и отметил его по аплодисментам зрителей. Представление продолжалось.
Слегка покачиваясь теперь в кресле-качалке, Ирина провоцировала лектора невинными репликами:
– А сосать леденцы в общественных местах девушкам, по-вашему, неприлично?
– Свобода эротического воображения, особенно в юном возрасте, когда оно так сильно – основное требование психической гигиены, поэтому любовные отношения человека должны быть максимально реализованы…
Откуда-то на сцене, вдруг, появился… Рики! Сверкая агатовым блеском атласной шерсти в лучах софитов, гадкий кот потянулся своим длинным телом, сделавшись просто громадным, и улегся у ног раскачивающейся Ирины. Она сбросила туфлю и стала поглаживать животное босой ножкой, от чего кот перевернулся на спину, замерев от удовольствия в позе путаны, чьи услуги щедро оплачены.
Залом овладело странное возбуждение. Звуки голоса гипнотизера сливались в баритональные рулады и непостижимым образом возбуждали присутствующих.
Пятиметровые мониторы на боковых кулисах фиксировали прелестную запрокинутую головку, пухлые губы, посасывающие конфету, часто вздымающуюся девичью грудь с проступившими сквозь тонкий шелк вечернего платья маленькими сосцами и побелевшие на костяшках пальцы, напряженно сжимавшие ручку плетеного кресла. Учащенное дыхание девушки и мурлыканье Рики усилители множили в ложах, оттуда уже раздавались приглушенные стоны.
Этот чудовищный опыт внезапно прекратил Свириденко. Он высоко вверх поднял левую руку, на среднем пальце которой сверкал перстень Твардовского. Зал замер. Затаив дыхание, все разом уставились на черный бриллиант в голове Уробороса, разгоравшийся холодным голубым пламенем изнутри.
Единоутробный вскрик сорвался с уст одновременно с выброшенным наружу из камня пучком пульсирующих лучей, рассыпавшихся под потолком салютом бенгальских огней.
Вспыхнули розовые фонари в гипсовых ручонках ампирных амурчиков. Под шквал аплодисментов служители тут же стали разносить по залу живые цветы для дам, безалкогольные напитки и методические рекомендации по биоэнергетике полярного дуализма. Все бесплатно!
Андрей уронил голову на широкий бархатный бордюр служебной ложи и обреченно затих, понимая, что доступ к Ирине сейчас для него закрыт и всю эту вакханалию ему придется пережить до конца.
