Никто не знал, откуда они пришли. Никто не знал, как от них
избавиться. Все молча страдали от них. Они появлялись везде. И на всем. На стволах деревьев, на земле. На одежде. На металле. А когда они распространились везде, они стали прилипать и к людям. Вначале это была всего лишь паутина. Затем она превращалась в липкую грязь, или плесень. Вскоре становилась студенистой массой, высыхала, и вновь развевалась по ветру, как паутина. И прилипала везде. Цикл повторялся. С каждым новым циклом паутинки становились все более длинными и плотными. Они опутывали все вокруг. Наконец появлялись коконы. То, что выходило из них, было ужасным.
@ Марш.
Многодневный марш по пустыне вымотал силы пехотинцев до предела. Короткие стычки с аборигенами – разведчиками больше тревожили, и держали в напряжении, но не давали реальной встряски настоящего боя. Они появлялись на горбатых барханах. Их библейские профили наездников с тюрбанами, только веселили цивильных армейцев. «Индейцы!» – презрительно отзывались о них опытные солдаты. Лишь однажды они убили дозорного, и с удивлением рассматривали одногорбого верблюда, и подростка, почти ребенка, истекавших кровью на раскаленном песке. Больше всего нарастало утомление от палящего солнца, зноя, от которого не было спасения нигде. В танках и машинах стояла духота и вонь от давно не мытых тел и сопревшей одежды. Непривычный климат, и чужой пейзаж дополнялись странным противником, который уходил все дальше и терялся, и это многодневное одуряющее и безрезультатное действо становилось наваждением, дурманом. В голове стоял звон. Жар сделал тела ватными, непослушными. Мысли о воде, зеленой лужайке мелькали перед внутренним взором, как рекламный ролик. Тишина пустыни прерывалась иногда иссушающим ветром, а песок шелестел, шуршал усыпляюще. Беспредельность этого пекла, бесконечный шепот песка вводили в транс. Люди двигались, словно обкуренные гашишем. Они молчали, избегали лишних движений, часто замирали, как статуи, и тупо глядели в пространство.
@ Полное соприкосновение.
Деревья стояли рощицей, близко друг к другу. Долгожданный оазис вызвал бурю восторга. Машины прибавили хода, и влетели в тень деревьев, как в объятия любимого, родного человека.
Все высыпали из обрыдлых железных коробок, и бросились на землю. Наконец-то под ногами была твердая почва, а не раскаленный песок, в котором утопали, и скользили куда-то ноги. Такого необычного оазиса никто не мог представить. Даже бывалые воины, много повоевавшие в пустынях, такого не припоминали. Чудная свежесть, аромат цветущих деревьев приятно успокаивали и странно волновали. Присмотревшись, воины увидели, что цветы распускаются у них на глазах. Деревья были какими-то почти живыми. Через несколько минут после их появления в роще листва деревьев стала шуметь и колыхаться, словно от ветра. И почти никто не обратил внимания, что ветра-то и не было. Сморенные жарой и усталостью солдаты повалились. В тенистой прохладе они разомлели, и после утоления жажды стали засыпать.
И только старый капрал, вечно недовольный, с неудавшейся карьерой, насторожился, вышел на окраину рощицы, и словно очнулся от дремы. Деревья стояли неподвижно. Но как только он опять возвратился в рощу, он заметил шелест и движение листвы. Окриками, и пинками, почти силой поднял он свой взвод, и заставил сесть в машины и выехать в голую пустыню. Солдаты матерились, привычно ругали «своего лузера», и завидовали тем, кто блаженствовал в тени. Но и на жаре они быстро уснули. Разбудил их опять же их командир, к еще большему неудовольствию, буквально через час. Но, не начав ругаться, они так и застыли с раскрытыми ртами, от шокирующей картины, открывшейся им. На месте бывшей рощицы, от которой они отъехали на сотню метров, блестели сети паутины, натянувшейся плотной тканью на остовы техники и людей. И эта паутина оседала, то ли ссыхаясь, то ли превращаясь в студенистую массу, и еще через полчаса ни машин, ни людей, ни деревьев не было на месте недавнего привала роты в оазисе. Не было слышно ни звука. Не видно было ни цветка, ни листочка. Присмотревшись, они увидели изогнутые, и скрученные стволы деревьев, превратившиеся в нити и канаты. Без всякой команды они бросились спасать товарищей, которые непробудно спали, укутанные деревьями – паутиной. Но попытки рвать, рубить паутину оказались не только безуспешными, но и опасными. Паутина прилипала, как суперклей, и отделиться от нее можно было только с посторонней помощью. Мельчайшие, липкие шипы ранили кожу, вызывали страшный зуд и головокружение. После упорной и опасной возни – иначе попытки освобождения нельзя было назвать – солдаты уже благодарными глазами посмотрели на своего «лузера», постояли с обнаженными головами над ужасной братской могилой. Затем, после рекогносцировки дали сообщение в штаб, и уже с большей опаской, чем ранее, тронулись в путь. Гибель отряда заставила их быть осторожными, впервые они почувствовали, что вступили в соприкосновение со странным и необычным врагом.
@
Следующий привал не предвещал также ничего опасного. Небольшая прозрачная речка, невесть откуда взявшаяся, впадала в маленькое озерцо. По берегам раскинулся такой ковер из травы, высокой и сочной, что невозможно было не залюбоваться ею, невозможно было удержаться от искушения потрогать ее, поваляться на ней. Неожиданность и странность такого ландшафта поразили и насторожили опять же «неудачника – капрала», который не повел своего взвода в долгожданную воду, где все пополнение уже с шумом и гамом плескалось и купалось. Почти все были в одежде. После купания и стирки развешали свою одежду, и упали в мягкую траву. Вода оказалась годной к питью после непродолжительного фильтрования. Атака, если это можно было назвать атакой, началась исподволь, но неожиданно и неотвратимо. Уставшие воины стали дремать, засыпая на изумрудной лужайке. И вдруг трава стала растекаться зеленой слизью, и воины растворялись в ней, как в кислоте. Не было ни криков, ни резких движений, никакой борьбы. Только ужас искажал лица солдат, застывал на них. И с этим окаменевшим выражением страдания и мучений они превращались в коричневое месиво. Дремавший неподалеку взвод капрала неудачника с тихим ужасом наблюдал эту картину, не пытаясь двинуться на помощь. И вновь с чувством удивленного благоговения они смотрели на своего командира. Ужасный и непостижимый враг побеждал их окончательно. И теперь, несмотря на приказы штаба ждать нового подкрепления, весь взвод смотрел на своего командира, думая только об одном – как поскорее удрать из этой чужой и смертельно опасной пустыни. Они стали двигаться только ночью, намереваясь кратчайшим путем пересечь пустыню, и выбраться из оккупированной страны. И, хотя они также почти никого не встречали, но атмосфера угрозы нарастала. По ночам они стали видеть какие-то огни на бурханах. Огни перемещались и исчезали. Утром на месте огней они видели странные знаки на песке. Они старались обходить стороной эти места, но угроза реализовалась совершенно неожиданно. Очередной источник воды – полузасохший колодец долго обследовали, и, наконец, взяли из него воду. Мутноватую воду процедили, начали пить. Ничего страшного. Все было спокойно. Никаких тревожных сигналов. Хотя даже если бы они и были, у них уже не было сил терпеть жажду. После утоления жажды быстро повалились в тень, и уснули. Легкая прохлада под утро освежила и разбудила некоторых. Они и оказались свидетелями начала гибели. Проснувшиеся воины увидели, что из человеческих тел прорастают корни, и ветви. Они пытались двинуться с места, но были не в силах сделать даже шага. Руки превратились в ветви, а ноги на глазах становились переплетенными корнями. Застывшее на лицах выражение ужаса, звериные вопли превращались в причудливые узоры коры, стон колышущихся стволов, шелест листвы. И все же двое из оставшейся команды – капрал, и солдат, напрягая последние силы, оторвались от земли, обрубили прорастающие корни и ветви ножами, и оказались на свободе. Без оружия, в лохмотьях вместо одежды, они уже никому не были опасны. И вот они стоят перед противником, над которым надсмехались, и которого надеялись раздавить при встрече, как насекомое. Эти странные люди в древних, развевающихся одеждах, сидели на своих верблюдах, и один из них неспешно, говорил на ломаном языке.
– «Теперь мы будем с вами говорить. Ваша война кончилась нашей победой. Как вы думаете, что мы с вами сделаем?»
Обессиленные, сломленные духом, они молчали.
– «Теперь вы будете нашими воинами. Вы возвратитесь на родину, и все расскажете об этой войне своим соплеменникам. Вы будете помнить о нас. И ждать нас. А теперь идите».
Отупленные головы плохо понимали обращенные к ним слова. Мучившая жажда, и усталость парализовали волю жестоким и древним инстинктом самосохранения, и сотрясение воздуха в виде речей было им глубоко безразлично. Они почти валились с ног. И вдруг их странные враги исчезли. Перед ними стояла вода в больших кувшинах. Это божество, это счастье! Это жизнь – вода! Они долго, с жадностью пили. Уставали глотать. Переполненные, раздутые желудки отказывались принимать воду, но они отдыхали, не выпуская кувшинов из рук, и вновь пили. Затем они сели на верблюдов, и сопровождаемые погонщиками, поплыли по барханам.
Через сутки они были на берегу моря, в порту. Объяснения с командирами были долгими, и безрезультатными. Их не понимали. Им отказывались верить. Но за бессмысленностью дальнейших расследований, их отправили домой.
Пролетело два года. Они редко встречались. Сидели, молчали. Иногда напивались, что-то орали, плакали. Затем, не помня себя, уходили в лес, находили в болотной жиже какие-то
длинные коренья, привозили их к человеческому жилью, и бросали их на землю.
@ Возвращение зла.
Никто не знал, откуда они пришли. Никто не знал, как от них
избавиться. Все молча страдали от них. Они появлялись везде. И на всем. На стволах деревьев, на машинах. На одежде. На домах. А теперь они стали расти и на теле человека. Вначале это была паутина. Затем она набухала, и превращалась в липкую грязь, или плесень. Вскоре становилась студенистой массой, высыхала, и вновь развевалась по ветру, как паутина. И прилипала везде. Цикл повторялся. С каждым новым циклом паутинки становились все более длинными и плотными. Они опутывали все вокруг. Наконец появлялись коконы. То, что выходило из них, было ужасным.
Огромное количество этой паутины, неожиданные, быстрые метаморфозы неизбежно привели к соприкосновению с людьми. И это соприкосновение стало опасным не сразу. А только, когда к паутине все привыкли, смирились с ней, и уже не боялись ее. И тут паутина при попадании на кожу стала вызывать нестерпимый зуд. Появлялись гнойные коросты, и человек вскоре умирал. Карантин, обработка всеми известными ядохимикатами зараженных мест были напрасны. Паутина быстро распространялась по стране. Было объявлено военное положение. Во всеобщей панике никто и не вспомнил о двух ветеранах войны, чудом уцелевших тогда в пустыне.
Войны не было. Не взрывались снаряды, не гремела военная техника, не было противника. Но гибли люди, гибла страна. Счет шел уже на тысячи, рушились устои мирной жизни. Продукты, одежда, дома, машины – все покрывалось паутиной, и плесенью. И кто мог ее остановить? Кто может поставить такие сети, чтобы поймать все паутинки? Кто может расстрелять врагов, если каждый из них – еле видимая нить? Никакие дезинфекционные препараты не могли убить этого врага. Паутину пытались сметать в огромные кучи, и сжигали. Но, как в насмешку, в поднимающемся столбом дыму летели к небу паутинки, которые вновь оседали где-то вдалеке.
Нити были не живой материей, а возможно продуктом жизнедеятельности чего-то живого. В какой момент, и по какой причине эта паутина стала размножаться? Свойство использовать часть материала хозяина для своего развития, и размножения было похоже на микробов, и живых паразитов. Но полное отсутствие ДНК, и клеток в составе нитей заставляли предполагать какую-то новую форму жизни. И она более всего напоминала программу компьютерных вирусов, которые были перенесены из виртуального в обычный мир, и, оставаясь неживыми, выполняли вложенную в них программу.
Войны не было. И все же двое ветеранов прекрасно знали, что война возвратилась к ним из пустыни.
Вся картина этой эпидемии напоминала им смерть в той войне, в тех западнях – оазисах, когда погибали и техника, и люди. Было только одно отличие. Тогда это происходило быстро, на глазах. А здесь, на их родине, это вначале накапливалось, словно житейские беды, день за днем, месяц за месяцем. Вспоминали они и слова, сказанные им в пустыне: «Теперь вы будете нашими воинами!». У них не было выбора. Только они могли выйти на источник этой войны, и добиться переговоров с противником.
И они возвратились. Вновь отупляющий, иссушающий зной, завывание ветра, и шорох песка, словно кто-то живой стремится что-то прокричать им. Они не знали куда идти, но были уверены, что их встретят. В ближайшем селении они купили верблюдов, и попросили проводника вести их туда, в сердце пустыни.
С непокрытыми головами они стоят перед восходящим солнцем, и ждут. Неподвижны наездники на верблюдах, головы укутаны тюрбанами, длинные одежды чуть колышутся от ветра. И неподалеку, на нелепом, деревянном остове такими же длинными лохмотьями развевается паутина. Та же ломаная речь прозвучала над ними.
«Вы вернетесь к своим соотечественникам, и расскажете все, что скрыли ваши начальники. Вы принесете людям правду о войне. И о возмездии, которое скоро придет к вашим бывшим командирам, ибо они повинны в неисчислимых смертях и страданиях наших народов. Они должны покаяться. После этого эпидемия кончится» – и они получили несколько коконов в свои руки.
Они сели на комфортабельный теплоход, и из передач новостей сразу узнали, что за ними следят, и что студия, куда они принесли перед отъездом в пустыню разоблачающие материалы, была разгромлена.
@
Был обычный, и мрачный вечер по всей стране, за последние 1,5 года. Неизъяснимый мор, паутинная эпидемия пожирала тысячи людей ежедневно, и причина этого оставалась неизвестной.
Через СМИ населению была навязана версия эпидемии, как результата диверсионной биологической войны. И главными виновниками были объявлены двое ветеранов, которые сбежали из страны. На них был объявлен розыск, их фотографии были расклеены везде.
@ Возмездие.
Генералы удачно прошли через горнило армейской жизни, и, проживая в роскошных особняках, предавались своим страстишкам. И теперь уже не имело значения, что их карьера прошла по головам и по телам. Никто уже не вспоминал, что их чины, и деньги заработаны смертью ни в чем не повинных людей: детей, женщин, стариков. Да и смерть молодых ребят, которых они бросили в пекло, тоже не искуплена никем. Только генералы знали цену смертям, и жизням. Только они знали, где идет торговля еще живыми людьми: солдатами и мирным населением, которые еще живы, но уже обречены. Где устанавливается максимальный процент солдат и населения, которые могут выжить. И минимальное количество людей, которые все равно погибнут. Они знали эти биржи, которые располагались в комфортабельных просторных залах, упрятанных от посторонних глаз, и хорошо охраняемых. И вот они оба здесь, на этой никому не известной бирже, куда имеют доступ только отдельные представители военной элиты.
Здесь была их вотчина, здесь они сознавали свою, почти божественную власть над людьми, и полную безнаказанность. Вот сюда и были доставлены двое отщепенцев, которые предались врагу.
Длинные, с мягким дневным светом коридоры, ковровые покрытия, скрадывающие шаги, мерцание надписей над дверьми, усыпляли бдительность. Просторный зал. Стол в середине пространства собрал за своей ровной поверхностью несколько человек. Это были настоящие властители мира. Не те, марионеточные президенты, попугайские шоу-мены, заказные, как десерт, журналисты, и вся прочая гражданская шушера, а истинные джентльмены, настоящие хозяева жизни, и реальные короли мира. Это они распоряжались оружием, которое в минуты могло стереть с лица земли государства, и превратить в пыль целые народы. Это те люди, которым нельзя становиться поперек дороги. И все же находятся глупцы, и отщепенцы, которые рискуют это делать. Вот двое из них. Усталые, немытые, в грязной одежде. Они думают, что бросили вызов. Что их допустят к барьеру. Но их раздавят, как тараканов. Впрочем, нет. Вначале им предоставят слово. И они все скажут, даже если не захотят. Есть хорошие средства для этого. Они подошли к столу. Им не предлагают сесть. Это знак. Они будут только стоять, и отчитываться, а затем их уведут на бойню. Здесь должно быть чисто. Но, похоже, что они чувствуют себя равными. Они продолжают бросать вызов? Что он говорит? «Вам предлагают публично покаяться, и просить прощения у нации. Затем вам дадут возможность попрощаться с родными». Он в своем уме? – генерал нахмурил брови, и кивнул головой в сторону, приглашая своих костоломов привести в чувство этих зарвавшихся хамов.
Громилы двинулись к пленникам. Сейчас начнется избиение, стоны, и они заговорят по-другому. Но что это? Паутина. Она откуда-то появилась и плывет в тщательно охраняемом бункере. Она безнаказанно садится на никому не доступных генералов! А может быть это случайность? Может быть это обычная, безобидная паутина? Как хочется, чтобы это была простая паутина! Но громилы уже корчатся, паутина оплетает их. Генералы смотрят друг на друга, в глазах появляется животный страх. Паутина приближается, вьется около голов, прикасается. И вот лица генералов начинают терять мягкие покровы: как с картины краска стекает вниз, так стекает на мундиры кожа, затем мышцы, и, наконец глаза вываливаются, и стекают вниз. На месте лица, и головы проявляется голый череп. Лихорадочно и инстинктивно еще живые генералы подхватывают щеки, затем глазные яблоки, и это только усиливает сюрреалистичный ужас. Двое ветеранов, и еще двое присутствующих высших чинов со страхом наблюдают эту картину. Паутина развевается по залу, оставшиеся в живых, как кролики на удава, обреченно смотрят на нее, не находя сил даже двигаться.
Ветераны быстрее приходят в себя, и напоминают оставшимся командирам, что они должны выступить с признанием и покаянием в прямом эфире.
@ Покаяние.
Студия. Все еще запуганные, но уже не сомневающиеся в реальности угроз генералы дают интервью в прямом эфире. Они признают, что была война, в которой они столкнулись с опасным противником, который… Заметно, что генералы не теряют надежды выкрутиться, переврать опять происшедшее там, в пустыне, и, как результат, события здесь в стране. Заметно, что, успокоившись, и увидев, что все идет по-прежнему, и вроде бы никакой паутины и нет, оглядываясь на свою внушительную охрану, они переходят на старые фразы: «Наш народ не может сломить никто, даже эта изуверская, биологическая война, развязанная противником с помощью двух предателей, и диверсантов» – привычно возносятся к пафосу, почти победно уже сверкая глазами, но тут из угла студии тихо, и незаметно по воздуху проплывает паутинка, другая. Паутинки плывут в сторону генералов, которые меняются в лице, запинаются, начинают оправдываться, каяться, признавать свою вину в развязывании войны, и, значит, в эпидемии, которая поразила всю страну. И эти признания, и покаяние нарастают по мере приближения паутинок, которые уже становятся видны и зрителям.
21.02.05. Юрий Генч.
