Я не помню, как уходил в тот раз от Аделы, не помню всех подробностей своих одиноких скитаний по незнакомым улицам и переулкам. Я двигался словно в бреду, совершенно не глядя под ноги, то и дело спотыкался, едва не падая, налетал в темноте на стены и фонарные столбы.
Очнулся я в том же самом парке и, кажется, на той же самой скамейке, когда над вершинами деревьев уже занимался рассвет, цветом напоминающий старую, пожелтевшую от времени простыню. С недоумением оглядывался я вокруг, в который раз задаваясь вопросом: а было ли это на самом деле? Не привиделось ли во сне? Может, все, случившееся со мной, – просто плод затуманенного алкоголем воображения?
Но нет, мой измочаленный вид, сладкая ломота во всем теле, одежда, насквозь пропахшая духами – говорили как раз об обратном: о реальности того, что произошло со мной сегодняшней ночью. Реальностью было также пустое портмоне и мое неизбежное возвращение домой – к теперь уже точно нелюбимой жене, которой нужно будет как-то объяснять свое столь долгое отсутствие, а потом еще выдерживать целый шквал обвинений, на этот раз, впрочем, вполне справедливых.
А может, избавить себя от этого кошмара, сразу открыть Валентине всю правду, сказать, что я провел ночь с другой женщиной, а ее я уже давно не люблю, да и она, наверно, испытывает ко мне то же самое, и коли так, то для чего нам и дальше тянуть эту лямку – не лучше ли будет расстаться, то есть попросту развестись, да-да, развестись и больше не трепать друг другу нервы…
Однако этим смелым прожектам в тот раз не суждено было воплотиться в действительность. Мои невеселые размышления были неожиданно прерваны невесть откуда взявшимся странного вида типом в потертой, мешком сидящей куртке, замусоленных штанах и такой же видавшей виды кепке, надвинутой на самые глаза. Еще я запомнил, что он был невысокого роста, коренастый, и говорил необычайно сиплым, не то пропитым, не то простуженным голосом, начав с банального, как мир, вопроса, не найдется ли у меня закурить.
Наверно, будь я в несколько ином состоянии, я повел бы себя как-то иначе, проявив больше осмотрительности в отношении незнакомца. Но – увы – мысли мои в ту минуту были далеко отсюда. Небрежным жестом, словно специально нарываясь на неприятность, я извлек из кармана почти нетронутую пачку «Бонд» и сунул в раскрытую ладонь мужика, показав при этом рукой, чтобы он поскорей убирался и оставил меня в покое.
Незнакомец, однако, уходить не спешил. Возможно, он просто обалдел от такой неслыханной щедрости или же, что всего вероятней, быстро оценив обстановку, лихорадочно прикидывал, как лучше осуществить сложившийся у него в голове коварный план. Как бы там ни было, я не оставил ему времени на размышления: видя, что мужик, получив свое, почему-то мешкает, решил уйти сам, поднявшись в раздражении со скамейки…
В ту же секунду глаза мне ожгло яркой вспышкой света, а голова, клацнув зубами, беспомощно запрокинулась. Челюсть моментально налилась свинцом, и все вокруг закачалось из стороны в сторону, как при сильном шторме. Пытаясь сохранить равновесие, я стал хватать руками воздух, но следующий удар в область солнечного сплетения перегнул меня пополам. Горло сдавило спазмом. На несколько томительно-тягучих мгновений я словно ухнул в черный глухой колодец…
Первое, что я почувствовал, вынырнув через какое-то время наружу, – град ударов, с методичностью барабанной дроби обрушившихся мне на спину. Я упал на колени, после чего, видимо, ненадолго отключился.
Очнулся уже на земле, лежащим навзничь, когда-то чьи-то ловкие руки с грубой бесцеремонностью обшаривали карманы моего плаща. Затем последовали сдавленные ругательства, резкая боль в боку – видимо, от тычка ногой, и – снова провал в памяти…
Когда в следующий раз я пришел в себя, мужика уже и след простыл. Мысленно пожалел, что не довелось лицезреть его разочарованную физиономию, после того как он порылся в моем портмоне. Представив это на секунду, я хоть и с трудом, но все же усмехнулся. Усмешка, конечно, получилась невеселая, так как я чувствовал себя в тот момент совершенно разбитым. Тело саднило от ушибов, ужасно не хотелось вставать. Однако я пересилил себя, тяжело поднялся, опираясь о скамейку.
Уже совсем рассвело. Кругом по-прежнему никого не было, но в дальнем конце аллеи, кажется, намечалось какое-то движение. Чтобы не привлекать к себе внимания случайных прохожих, я свернул в сторону от дороги и, продравшись сквозь кусты, пошел наугад, глубоко утопая ногами в прелой листве и то и дело налетая плечом на деревья.
В голове была совершенная пустота. Но как только я оказался на улице, ведущей к дому, тут же вспомнил, что мне предстоит довольно неприятное объяснение с женой, и на смену полной отрешенности пришло состояние какой-то тоскливой паники, нараставшее с каждой минутой. Ужасней всего было то, что я прекрасно понимал: после событий этой ночи мне будет просто не под силу выдержать еще одну семейную разборку. О, если бы можно было как-нибудь избежать этого, хотя бы на время!
И вдруг мне в голову пришла спасительная мысль: что, если свернуть все на моего незадачливого грабителя! Действительно, куда проще! Этим можно объяснить и мое ночное отсутствие, и пропажу денег. Главное, и врать-то особо не придется. Конечно, это не совсем порядочно по отношению к Валентине, но тут уж, как говорится, не до сантиментов.
Приободрившись таким образом, я еще раз возблагодарил Бога за ниспосланную мне встречу, которая, хоть и стоила мне пары синяков, все же, как ни крути, избавляла от другой, гораздо более серьезной неприятности. Вот уж верно говорят: нет худа без добра.
На мой неуверенный стук (звонить я как-то не решился) Валентина открыла в ту же минуту, словно все это время стояла за дверью. Ее и без того бледное лицо было какого-то мучнистого оттенка, голубые, чуть навыкате, глаза словно остекленели, волосы, всегда тщательно уложенные и завитые, торчали во все стороны неопрятными космами – все говорило о том, что моя многострадальная жена, по всей видимости, провела сегодня бессонную ночь. На ней был распахнутый халат и узкая черная юбка, в которой она обычно ходила на работу, одетая почему-то прямо поверх ночной рубашки.
– Где ты был?! – не услышал, а скорей угадал я по слабому движению ее посеревших губ. – Я спрашиваю, где ты… – тут Валентина осеклась, разглядев, видимо, во мне нечто необычное. – Боже! Что это с тобой? На кого ты похож?
– Валентина… даже не знаю, как тебе сказать… На меня напали. Да, напали и избили.
– Что? Что ты говоришь? Напали? Избили?
– Да… Ну дай же мне пройти! Я еле на ногах стою.
Не грубо, но решительно я отодвинул ее в сторону, не раздеваясь, прошел в зал, плюхнулся в изнеможении на диван. Я почти не притворялся: сверлящая боль в подреберье до сих пор не утихла, да и челюсть все еще ныла. Непроизвольно ощупав ее, я почувствовал под пальцами какое-то утолщение – наверняка синяк.
– Ох, да расскажи ты толком, что случилось! – Валентина прошла вслед за мной в комнату, застыв в настороженной позе перед диваном. Возмущение на ее лице быстро уступало место тревоге. – Ну же! Я жду!
– Мне трудно говорить… Понимаешь, меня только что ограбили.
– Ограбили? Что ты хочешь этим сказать?
– Что я хочу сказать? – по тону жены можно было понять, что мои слова еще не вполне ею осмыслены. – Я хочу сказать… Только ты, пожалуйста, держи себя в руках… Несколько часов назад, по дороге домой, у меня вытащили всю зарплату, что я сегодня получил.
Несмотря на то, что я постарался произнести это как можно сдержанней, эффект от моей последней фразы вышел ничуть не хуже, чем концовка гоголевского «Ревизора»: рот Валентины, растянувшись наподобие эллипса, как бы застыл в немом крике, а глаза округлились до такой степени, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит и с дробным стуком покатятся по полу. На несколько томительно-долгих минут в комнате воцарилась мертвая тишина. Только после того, как я всерьез забеспокоился, не хватил ли мою супругу удар, она, наконец, снова заговорила:
– Значит, у тебя вытащили зарплату? Я правильно понимаю? – голос Валентины звучал как-то неестественно спокойно: похоже, она уже справилась с собой или, по крайней мере, делала вид, что справилась. – И как же это случилось?
– Понимаешь, после работы я решил немного пройтись. Погода была хорошая, да и вообще… Завернул в парк, посидел на скамейке… А тут этот тип – и откуда он только взялся!
– Что за тип? Ты его запомнил? – жена говорила резко, отрывисто, как следователь на допросе, когда пытается уличить преступника во лжи.
– Нет, конечно. Попросил закурить… Пока я рылся в карманах, он меня и вырубил.
– И что, рядом никого не оказалось? Того, кто бы мог оказать тебе помощь?
– Так поздно же было! Темень кругом.
– Поздно, говоришь? Но у тебя ведь работа в пять заканчивается!
– Ну, не знаю… – я на минуту смешался. – Наверно, я перед этим задремал. Да, точно, задремал. Помню, когда открыл глаза, еще удивился, почему так быстро стемнело.
– И что потом?
– А что «потом»?
– Ну, я хотела бы знать, где ты был всю ночь!
– Как это «где»? Там же, в парке, и был. Без сознания лежал… – я решил ударить на сострадание. – Ты что, не веришь мне? Да погляди ты на меня хорошенько! Разве по моей расквашенной физиономии не видно, что я не вру?!
Во мне проснулась обида. Неужели Валентине совсем меня не жалко? Неужели пропажа денег – единственное, что может привести ее в состояние шока? Интересно, как бы она отреагировала, сообщи я ей сейчас, что тяжело ранен и жить мне осталось считанные минуты?
Но тут, словно прочитав мои мысли, жена, вздохнув, неожиданно прервала допрос. Решив, как видно, продемонстрировать мне, что человеколюбие ей не совсем еще чуждо, достала из шкафа аптечку и занялась врачеванием моих ран. И, хотя она делала это с каменным выражением лица, не переставая ворчать по поводу того, что, мол, вечно я попадаю в какие-то истории, от сердца у меня отлегло, поскольку первое испытание я, кажется, выдержал.
Новых вопросов, действительно, не последовало, и через полчаса я уже крепко спал, свернувшись калачиком на диване, толком даже не раздевшись, так как сил на это у меня просто не осталось.
Я проспал почти целый день (благо, это была суббота) и разлепил веки, когда сумерки за окном уже наливались густотой ночи. Дома никого не было. С трудом приподнявшись на своей лежанке, я сразу же испытал страшную саднящую боль во всем теле – первое напоминание о моем недавнем приключении. Вторым – и более приятным – напоминанием был еле слышный запах Аделиных духов, исходивший от моей рубашки (интересно, почувствовала ли его Валентина?).
Решив не искушать судьбу, я на нетвердых ногах прошлепал в ванную, где, стащив с себя всю одежду, сунул ее в корзину с грязным бельем – не забыть бы потом простирнуть. Затем, открыв до упора кран, минуты две, корчась от неприятных ощущений, стоял под прохладным душем. Это помогло мне прийти в себя и собраться с мыслями. Я даже успел подумать о том, что и как буду говорить, если Валентина вознамерится продолжить свой допрос.
Мои опасения оказались не напрасными. Вернувшись примерно через час после моего пробуждения, супруга, хоть и была настроена более миролюбиво, тут же потребовала самого подробного отчета обо всем, что со мной произошло прошедшей ночью. Я, собственно, не имел ничего против и начал с самого начала. О своем посещении забегаловки, естественно, умолчал – это бы дало Валентине повод во всем случившемся обвинить меня одного. Она и так почти каждую мою фразу встречала каким-нибудь колким замечанием.
Но это были еще цветочки. Когда я дошел до самого интересного момента своей истории – встречи с грабителем, – взгляд жены сразу сделался сосредоточенным, и она стала прерывать меня разными каверзными вопросами.
Так, например, Валентина поинтересовалась, долго ли я пролежал без сознания после того, как был нокаутирован, на что я, пожав плечами, ответил, что точно не знаю – час, а может, и больше.
– И что, за это время тебя так никто и не обнаружил?
– Как видишь, никто.
– И как ты себе это объясняешь?
– Откуда мне знать… Возможно, приняли за пьяного или просто не захотели связываться. Не забывай, время добрых самаритян давно прошло, – я старался говорить уверенно, подолгу не задумываясь над вопросом. Первая заповедь лгуна – никогда не надо оправдываться. А если не нашелся что сказать, просто пожми плечами – в конце концов, ты вовсе не обязан все знать. По лицу Валентины я видел, что мои ответы ее вполне устраивают, и значит, я на верном пути.
– А что ты делал потом, когда очнулся?
– Не помню… Сначала, кажется, просто сидел, в себя приходил. А потом… потом отправился бродить по парку.
– Это еще зачем?
– Сам не знаю… Наверно, надеялся найти того типа…
– Умное решение, ничего не скажешь! Жена тут с ума сходит, в морг уже собралась звонить, а он шляется неизвестно где!
– Если честно, мне было неловко показываться тебе на глаза, после того как я так… ну, оплошал, что ли, – эту причину я придумал минуту назад и, судя по всему, попал в самую точку: взгляд супруги заметно потеплел.
– Я понимаю, я очень виноват, – подлил я ей бальзама на рану. – Даже не представляю, как мы теперь будем выкручиваться…
– Ладно, что уж теперь! – Валентина окончательно оттаяла. – Главное – жив остался. А что касается денег… Я сейчас у Светки была, взяла в долг полторы тысячи. Она как про твои похождения узнала, тут же открыла мне бессрочный кредит. Так что проживем как-нибудь…
Светка была ближайшей подругой моей жены, не так давно вторично выскочившая замуж не то за какого-то крупного бизнесмена, не то за богатого мафиози, одна из тех, о ком Валентина могла говорить часами. Поэтому, когда наш разговор плавно перешел к ее сегодняшнему визиту, я с облегчением понял, что самое страшное позади, и мысленно поздравил себя с победой.
