«Мы потому любим нашу Родину – СССР, что в ней
мы как птицы в воздухе, – нет предела нашему
гордому полету все выше, к солнцу, к счастью».
А.Толстой («Родина и человечество» 1937г.)
«Моторизованный плуг социализма вспахивает на
тысячелетнем перегное сумеречную душу древнего
серого собственника».
А.Толстой («Драматургическая олимпиада» 1933г.)
«… осуществление большого плана
индустриализации страны и коллективизации
сельского хозяйства – начало первой пятилетки.
Гарантией успеха столь грандиозного замысла … –
была идея Ленина, положенная в основу нашей
революции: народ таит в себе неисчерпаемый
источник творческих сил. Нужно создать лишь такие
условия, при которых эти творческие силы
освободились и получили бы свою наибольшую
эффективность.
Скептиков было достаточно при начале
осуществления первой пятилетки, и скептиков, и
недовольных, и врагов, и вредителей.
У советского корабля трещали мачты и рвались
паруса. Иосифу Сталину пришлось крепко держать
руль…
Нет не будем жить, как птицы небесные, увы, это
невозможно! Будем жить, как мудрецы, по великому
начертанному плану, прокладывая себе дорогу
вперед, к счастью».
А.Толстой («О советской литературе» 1937г.)[1]
Елки да палки – кругом лес густой. Зимой стужа кровь холодящая, летом жара ломит, а одежду снять ни-ни, иначе мошка мясцо до костей обгложит.
Побудка, утренняя баланда.
Вереница черных ватников, окруженная рвущимися с цепей собачками и их серыми поводырями. Шаг влево, шаг вправо – пуля. Зябко внутри, зыбко все вне.
Уголовник бригадир, взгляд недобрый. Кайло в руках – пальцы не разогнуть; суставчики проржавели – скрючило. И работа, работа …
Тянут зэки чугунку среди тайги до Туруханска вдоль бурного Енисея. Жилы рвут. Туруханск местечко плюгавенькое, не на всякой карте с лупой рассмотришь, но есть одна отметина. Рядом, в деревушке Курейка, у самого Полярного круга при проклятом царизме прозябал в ссылке (чуть кони не двинул) сам товарищ Сталин[2]. Вот и стараются начальнички к памятному месту железную дорогу проложить, чтобы идейные паломники со всего мира с удобствами ехать могли – поглазеть на исторические объекты. Пока дорогу эту построят, народу перемрет здесь – пропасть сколько. Но это ничего – в стране Советов шпионов, террористов, вредителей, контрреволюционеров, заговорщиков, изменников, пособников гестапо, членов их семей и прочей сволочи не перечесть[3] – людишки дармовые всегда под рукой.
Перерыв на дневную баланду. Пар от разогретых тел. Тот, понаглее, более крупный кусок ухватил. Завидущие глаза следят – все подмечают. И снова кайло – до изнеможения.
Ночь в промерзших кособоких бараках. Скрип нар под вонючими телами, бессвязное бормотанье, хрипы, стоны, вздохи, храп.
Такова доля каторжная. Изо дня в день, из ночи в ночь, из года в год.
А тут – десять лет лагерей. Чего натворил? Враг народа – приговор Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР. Изменить ничего нельзя, и остался выбор: или скоро сгинуть бесследно, или помучаться, пытаясь выжить, но это как повезет.
¶
Молоденький офицерик эНКэВэДэ[4] Антон Суков, кутаясь в овечий полушубок, потирал ладони, не давая окоченеть пальцам в шерстяных варежках. С ширины, схваченной льдом реки, поддувало поземкой пронизывающего ветерка. Сани морозно хрустнули на повороте к холмистому берегу. Наверху – огни прожекторов на вышках по периметру невидимого пока лагеря, строгая луна в окружении колючих мерцал.
Кобылка, напрягая последние силы, втащила груз на возвышенность. Вдали дымы костров, клубы пара, грохот взрывов, гудки. Час ночи. Работа на полном ходу.
Дежурный, скрывая зевоту, изучал предъявленные документы:
– Сейчас чайку горяченького организуем или чего-нибудь покрепче с морозца?
– Организуйте. И немедля будите начальника лагеря, – Суков прижался спиной к жаркому боку голландской печки.
Дежурный замялся.
– Сейчас же исполнять – дело государственной важности, приказ наркома!
– Есть, исполнять! Татаренко! Лети к товарищу начальнику – фельдъегерь с Лубянки!
¶
Дверь в барак с лязгом распахнулась, впуская в спертую кислую атмосферу ядреное облако. Зажглось электричество.
– Шельга, с вещами на выход! Живей!
«С вещами, значит, еще поживем», – понял Василий Витальевич, соскакивая со второго яруса нар.
– Гражданин начальник, заключенный Шельга, статья 58 – …
– Василий Витальевич? – молодой энкэвэдэшник затмил заспанную физиономию начальника лагеря Бермана[5], тускло освещаемую лампочкой Ильича[6].
– Так точно.
– Следуйте за мной.
В обратный путь по крепчающему морозу кобылке не хотелось, она упрямилась, жалобно ржала. Сивый мерен, спавший в стойле, пробудился, тихо откликнулся. Возница, матерясь, нещадно отхлестал вожжами упрямицу, лошадь сдалась.
До станции добрались к полудню. Шельгу пришлось буквально выковыривать из саней, голова и грудь его покрылись ледяной коркой – не спасла даже горькая, прихваченная из лагеря Суковым.
В Красноярске Василий Витальевич и молчаливый провожатый заняли вдвоем купе в трансибирском экспрессе. Поезд шел на запад.
Антон Суков раскрыл дорожный чемодан, извлек из него два комплекта штатского платья. Шельге, помимо кургузого костюмчика мышиного цвета, досталось длинное черное пальто и меховая шапка-ушанка.
– Переодевайтесь, гражданин.
– Вы можете мне объяснить, что все это значит?
– Не положено. И еще, согласно инструкции, ходить в уборную будем вместе, с посторонними не заговаривать, в окно на станциях не выглядывать. Вопросы.
– Все ясно.
– Тогда отбой, – Суков запер дверь купе, погасил свет.
* * *
Они тряслись вторые сутки по бескрайним просторам матери-Родины. Два ее сына: Суков Антон и Шельга Василий, почти не разговаривая, не более десяти слов в день. Шельга отсыпался. Еда из вагона-ресторана после лагерной кормежки казалась чем-то сверхъестественным, а папиросы… Суков покупал дорогущий «Казбек» без ограничения! Антон не курил, но терпел смок, наполняемый купе могучими легкими Шельги – так повелевала всеопределяющая инструкция.
Василий Витальевич внутренне согревался, размораживался и его мозг, отупевший в ежеминутной схватке за выживание. Сквозь приятную дремоту на белых простынях (такой роскоши Шельга не знал уже без малого четыре года) ему мерещилось прошлое, вся его жизнь.
Детство и юность в зеленом Ярославле. Курносая девушка с соседней улицы, с ней он впервые целовался солнечным весенним днем, прогуливая занятия в реальном училище.
Померкло солнце – пыль Восточной Пруссии. Изматывающие переходы по песчаным дорогам. Побелевшая от пота гимнастерка.
Окопные вши 1915-го.
Кошмар весны 18-го. Тиф.
Притихший Петроград 20-го.
Снова выглядывает солнышко. Он – агент Петроградского уголовного розыска, едет на велосипеде на службу.
Крестовский остров.
– И-и раз, и-и раз! – командует рулевой, паренек в морском картузе и шарфе, обмотанным вокруг цыплячей шеи. Их гичка[7] летит под мостами мимо соблазнительно трепещущих кустов. Интересно, кто там?
Гарин, Париж.
Крошечные люди – точки на игрушечном островке, посреди великого океана – таким он увидел Золотой остров с высоты, из иллюминатора самолета.
Пионер Ваня Гусев, маленький проворный товарищ[8].
Пальба и чад пожарищ на улицах Нью-Йорка. Танк, переехавший пополам анархистку Вестерман. Ног и таза уже нет; она приподнимает торс руками и ползет… к нему. Зачем к нему, что он может для нее сделать? Непостижимо!
Тишина осеннего канадского леса. Журчанье холодного ручейка у виска. Такая чистота и легкость.
Верный Вайхо. Он смотрит спокойно. Гордая осанка, свойственная индейцам, нос с благородной горбинкой и мудрость. Мудрость простой жизни, жизни на земле.
Стужа, ветер – эскимосы перевозят его и Вайхо через Берингов пролив.
Зимовка на Чукотке. Странные обычаи у северян – предлагать гостю жену… Впрочем, полярная ночь такая длинная.
И вот они вдвоем с Вайхо на собачей упряжке спускаются по Камчатке. Как там этот увалень участковый в Петропавловске-Камчатском спрашивал его:
– Решили посетить СССР, мистер?
Нет, болван, решительно болван.
– Какой я тебе мистер, товарищ? Взгляни: мой партбилет, это удостоверение сотрудника Ленинградского уголовного розыска. Здесь написано: Шельга Василий Витальевич. Телеграфируй в Москву в Коминтерн[9] товарищу Зиновьеву[10] и в Ленинград в УГРО.
Увалень – болван опасливо взял полуистлевшие документы.
– Где же вы их так содержали, тов… гражданин?
– Зашиты были в нижнее белье, в потайном месте, а в каком, не скажу.
– Ну, допустим, гражданин Шельга, это вы, хотя фотография на вас не похожая.
– Фотоснимку лет пять, почитай как. И пооблез он малость, и я уж не тот, как прежний оригинал.
-Гутарите, нычать, что телеграммы дать. Что ж, можно. А вот друг-то ваш, кто он таков? И по-русски ни бельмеса.
– Это канадский лесной пролетарий, национальности он индейской, звать его Вайхо.
– Интурист, значится.
– Тьфу ты, голова садовая. Товарищ – мой проводник, понимаешь? Без него я бы не выжил в тайге один, спас он меня, ты это понимаешь?
– Что ж тут такого, не понять. Очень даже можно понять. А мандат у него какой найдется?
– Индеец он, нет у них документов.
– Без док¢ументов на территории республики Советов пребывать воспрещается и, ежели вы из органов, то соображать должны. Поелику бумажки у него нет, да и вы мне не того, то я вас обоих принужден задержать до разъяснения всех фактов. Оружие прошу сдать добровольно. Как друга-то записать?
– Что?
– Ну, зовут его как. Только, гражданин хороший, не балуйте, скажите прямо мне его имя, фамилию и отчество, как в анкете чтоб.
– Эх, селезень ты перезрелый.
– Гражданин, я при исполнении! Грешно это … обзываться прозвищами.
– Ладно, пиши: имя – Молот, отчество – Иванович, фамилия – Вайхо.
– Что ты говоришь ему? – тронул Шельгу индеец.
– Я назвал твое имя – Красный Орел.
– Почему Красный? Я же Белый Орел.
– Послушай, Вайхо, нас сейчас разместят, и я все тебе растолкую.
– О чем это вы там … переговариваетесь не по-нашенски?
– Объясняю, что ты определишь нас в карантин, на время. А вам стыдно, товарищ, языками пора овладевать, не то случись завтра мировая революция, а ты как немой – никто тебя не поймет.
– Вот тут ты не прав – пролетарий пролетария завсегда поймет и без слов. Пойдем что ли, в карантин-то.
¶
– Вы уж того, помилосердствуйте, дорогие товарищи. Я должон сопроводить вас до Владика[11], та жинка, как назло, захворала, зараза. У нас-то животина имеется: порось, курей с десяток, пропадут ведь. Вы там на пароходике-то не безобразничайте, я к вам, как к родным. Во Владике встретят вас, это уж так точно, – участковый слезливо моргал, поминутно подтирая нос пальцем.
– Брось причитать, отец. Куря – хорошо, но смотри, контру какую не проворонь.
– Тут будьте уверены, в Москве так и сообщите, мол, нет на Камчатке гидры мирового периализьму.
– Чего?
– Рвем скверну с кореньями, – поправился милиционер.
Во Владивостоке на трапе грузопассажирского кораблика «Незабвенной памяти товарок Клары Цеткин и Розы Л.», путешественников перехватил лоснящийся брюнет, затянутый в скрипучую кожу.
– Здравствуйте, товарищи – сотрудник ОГПУ Яков Блюмкин[12]. Мне поручено проводить вас до Москвы.
– Как там столица?
– Все хорошеет, скоро сами увидите. Товарищ Вайхо говорит по-русски?
– Нет, но кое-что уже понимает.
– Правильно. Прокатимся по стране с ветерком, через неделю будем в Москве. Директивные органы ждут от вас, товарищ Шельга, обстоятельного доклада по поводу американских событий, как раз в дороге подготовитесь. Кстати, образца гиперболоида Гарина у вас с собой случайно не найдется?
– Нет.
– Жаль. Очень жаль.
В Москву запыленный состав прибыл утром 7 ноября 1926 года. Около Ярославского вокзала Шельгу со спутниками поджидал черный «паккард».
К Василию Витальевичу подошли трое с букетиком.
– Добро пожаловать в столицу социалистического Отечества, с возвращением, товарищ Шельга. Я Карл Радек[13], ЦК направил меня встретить вас. Это – товарищ Белобородов[14], нарком НКВД РСФСР[15] и товарищ Беленький[16], заведующий агитпрома Коминтерна. Поторопимся, товарищи, нас ждут на Красной площади.
Шельгу с «покрасневшим» Орлом поместили на гостевой трибуне мавзолея Ильича.
Затянутые кумачом здания Исторического музея, ГУМа, колыхание кумача над черной возбужденной толпой демонстрантов, картинки с образами вождей, песнопения, звуки гармошки, возгласы, здравницы – все смешалось в голове у испуганного Вайхо – столько людей сразу ему, лесному пролетарию, не доводилось наблюдать.
Василий Витальевич и Красный Орел очутились в компании уже веселеньких коминтерновцев. Рядом терлись Демьян Бедный[17] с супругой и круглолицый Рютин[18]. Чуть ниже, вальяжно, в небрежно накинутой шубе,
созерцающая народ фигура Менжинского[19]. У ступенек мавзолея, в черном, поддерживая друг дружку, топтались Крупская и еще одна постаревшая большевичка.
Руководители партии и государства, видные советские военноначальники оживленно общаются с трудящимися массами посредством жестов с высоты гробницы.
Жуть, как хорошо и радостно!
Вечером изможденных праздником Шельгу и Вайхо привезли в Кремль на квартиру Каменева[20]. Хозяин отсутствовал, недавно его отправили послом Советского Союза в Рим. Ольга Давидовна[21], его жена, богато ряженная коммунистка милостиво принимала гостей.
Посреди разудалого пиршества с обильной закуской, выпивкой и плясками до упаду Радек завел Шельгу в отдельную комнату. В папиросном угаре Василий Витальевич нашел избранное общество: в глубоком кожаном кресле полноватый кучерявый Григорий Зиновьев, на стол присел Белобородов. Смилга[22], Варга[23], Розенгольц[24], Гиршфельд-Сташевский[25], Фишман[26], Рейнштейн[27], Гнедин[28] и еще ряд товарищей уместились на стульях вдоль стенки. В центре помещения восседал тщедушный человек в пенсне с круглыми стеклами и козлиной бородкой – товарищ Троцкий[29], по бокам от него – охранники. Шельге предложили место напротив Льва Давидовича.
Так они оказались глаза в глаза: вождь Великого Октября и лидер Красного Нью-Йорка.
Василий Витальевич начал свой рассказ с событий на Золотом острове, потом детально обрисовал ход американской революции.
– Товарищ, все козыри были у вас на руках, что же помешало вам окончательно захватить власть в Штатах? – прервал Троцкий, сверкнув линзами.
– Считаю, два обстоятельства, Лев Давидович. Во-первых, у среднего американца чрезвычайно развит инстинкт самосохранения, отсюда природная склонность к самоорганизации, порядку – не то, что наш мужик, этого можно образумить только крепкой дубиной. Во-вторых, повстанческое движение в Америке представляло собой очень широкий спектр политических сил, направлять эти течения из единого центра практически невозможно. Очень скоро слабая американская компартия во главе с Ридом[30] потеряла общий язык с социалистами, и абсолютно неуправляемо вели себя анархисты. Именно их действия вызвали нарастающее раздражение населения. В результате, все революционные силы потеряли поддержку сбившихся в общины американцев.
– Неверно, батенька! Главная причина в том, что вы не смогли сломить сопротивление мелкобуржуазной среды. Вы преступно не применили великолепно зарекомендовавшее себя средство диктатуры пролетариата – революционный террор. Нужно было побольше расстреливать и вешать прилюдно, а вы непростительно миндальничали! Мелкобуржуазная масса ищет силу, которой она должна подчиниться. Кто не понимает этого – тот не понимает в марксизме ничего!
– Как удалось вам ускользнуть из США? – сменил тему Фишман.
– Семейство Хаммеров[31] переправило меня в Канаду. Там за мной по пятам гналась Королевская конная полиция, пришлось забраться поглубже в тайгу, где меня нашел товарищ Вайхо.
– Что стряслось с товарищами Склянским[32] и Хургиным[33]? – хмуро спросил Гиршфельд-Сташевский.
– Несчастный случай, катались на лодке по озеру, утонули. К сожалению.
– Сразу оба, странно.
– Да, незадача.
Из коридора донесся лукавый женский визг, дверь отлетела в сторону, раскрасневшаяся хохотушка ворвалась в комнату.
– Товарищи, сегодня таки праздник, наконец, айда веселиться, – Злата Бернштейн-Лилина схватила мужа (Зиновьева) за руку, выволокла его в гостиную.
– Какой кабак! – отреагировал товарищ Троцкий.
Он незамедлительно покинул квартиру Каменева в сопровождении телохранителей – восхитительных юношей со стальными подбородками[34]. Часть товарищей ушла вслед за Троцким, однако это не разрушило атмосферы 7-го ноября.
После доклада о событиях в США летом 1925 года на закрытом расширенном Пленуме ЦК Шельгу пристроили читать лекции в Коммунистическом Университете при Коминтерне.
В бюро Коминтерна на Манежной площади Василий Витальевич частенько запросто встречался с Радеком, Бухариным[35], Менжинским, Ягодой[36], Берзиным[37]. Однажды перекинулся парой фраз со Сталиным. Вайхо, освоив за три года русский, был принят в Промышленную академию[38], по ночам грузил уголь – не хватало на жизнь, вот где ему очень пригодилась индейская закалка.
Со временем Шельга получил квартиру в одиннадцатом подъезде Дома на набережной[39]. Вайхо, прозябавший в общежитии Промакадемии, навещал его. Вдвоем они курили трубку мира, играли в шашки, изрядно сопели под бравые марши, навязчиво грохотавшие в тарелке радио.
23 февраля 1935 года Молот Иванович запасся бутылкой вина, нагрянул к Шельге поздравить с Днем РККА[40]. У Василия Витальевича нашлась еще одна, засиделись допоздна. Шельга сбегал к охране – уговорил их разрешить Вайхо заночевать у него. Около двух ночи приятели улеглись. В три часа тридцать четыре минуты 24-го февраля в квартиру Шельги настойчиво позвонили…
* * *
На этот раз на Ярославском вокзале Шельгу никто не встречал. Антон Суков взял его, как немощного, за руку, перевел по плохо расчищенному от снега тротуару на платформу Октябрьской железной дороги.
– Мы едем в Ленинград?! – изумился Шельга.
В ответ – ни гу-гу.
Василий Витальевич, почему-то вспомнил, как на праздновании десятилетия ОГПУ после длинной восторженной речи Бухарина[41] в честь замечательной организации на трибуну поднялся ее руководитель Менжинский. «Главная заслуга чекиста – уметь хранить молчание», – загадочно возвестил он и покинул подиум. Зал озадаченно притих, затем похлопали.
В Ленинграде Антон под расписку сдал конвоируемого двум личностям. Его миссия выполнена, пора на Лубянку.
Вышли из вокзала. Шельга не удержался:
– Где пугало[42]?
– Сняли в прошлом году, – нехотя ответил один из товарищей.
– По просьбе трудящихся, – добавил другой.
В машине Василию Витальевичу накинули на глаза черную повязку, но он и так прекрасно понимал, что его везли сначала по проспекту 25 Октября[43], потом через Стрелку[44] в лабиринты улочек Петроградской Стороны.
Въехали во двор. В подъезде вернули зрение.
Из длинного неосвещенного коридора квартиры Шельгу привели в довольно просторную комнату с единственным окном, выходившим на глухую стену в метре от него.
– Ну, здравствуйте, Василий Витальевич, – от стола с едой и напитками, над которым свисала люстра с абажуром, навстречу двигался …
– Товарищ Тарашкин[45], ты?!
– Узнал, все ж таки. Обнимимся что ли? – Тарашкин раскрыл объятия.
Они прильнули, похлопывая ладонями друг друга по спине.
– Полысел… Сколько мы не виделись: последний раз в 27-ом на майские[46]. Больше одиннадцати лет. Как Фрося? Дети?
– Спасибо, Василий Витальевич, лекарства тогда ваши заграничные очень помогли ей, не хворает с тех пор. Да, вот, смотритете все мои здесь, – Тарашкин достал из потертого бумажника замусоленную фотокарточку с погнутыми уголками.
– Это Настя?
– Да.
– Совсем невеста!
– Еще чего, ей всего четырнадцатый. На следующий год хочет в ОСААВИАХИМ[47] записаться, мечтает прыгать с парашютом. В комсомол[48] рвется девка.
– Похожа на мать. Лешке, значит, двенадцать. Быстро растут чужие дети…
– А вас помяло, выходит.
– Василий Иванович, что мы с тобой здесь делаем?
– Меня партия в 29-ом послала укреплять карающую длань революции, теперь я майор госбезопасности. Свиделись мы на секретной конспиративной квартире НКВД.
– Поздравляю.
– Коли злобы на нас не таишь и от чистого сердца поздравляешь – то спасибо. Нам все позволено, ибо мы радеем за освобождение от рабства всех! Никто не может упрекнуть нас в том, как мы боремся.
Шельга схватил бутылку водки, разлил сразу по 175 граммов в два граненых стакана:
– Выпьем.
– Давай.
Выпили до дна. Закурили.
– Я тебе такую байку расскажу, Василий Иванович. В середине 37-го перевели меня в один лагерь. Начальник там был мужчина наилютейший – зверь, одним словом. Не приглянулся я ему. Ты, говорит, подлец, великую американскую революцию просрал, с гадами разными путался и теперь, по глазам вижу, что марксизма не уважаешь. В общем, приговорил меня к смерти, но у расстрельной команды было слишком много работы, тогда чистили лагерь для вновьприбываюших. В тот год их, ой сколько заехало. Поставили меня в очередь, пока ждал, начальника нашего самого арестовали, а новый, чтоб не напортить чего, Москву насчет меня запросил.
– И что?
– Да, как видишь, сижу с тобой, водку трескаю.
– Ты, Василий Витальевич, все правильно говоришь. Думаешь, зря тебя посадили. Нет, не зря. Читал я твое дело. Компанию ты водил с самыми зловредными людьми: Радек, троцкисты, зиновьевцы – мразь одна, ни одного приличного человека.
– С кем же еще в Коминтерне общаться? Там все ставленники Зиновьева.
– Верно. И в ГПУ тогда много разной швали окопалось. Который год их душим, душим, душим, душим, а все мало[49]. Товарищ Сталин хочет так, сказала партия: это – хорошо, и все должны знать: это – хорошо; и никто, никто не может сомневаться. Если человек немножечко сомневается, колеблется – нельзя ему верить. Те, с которыми ты работал в Коминтерне – они чуть что, сразу в оппозицию. И вой от них – на весь мир. Глядишь, завтра война, и что же такое эта оппозиция – позор один и разврат. Они первые к врагу побегут и секреты наши продадут. Тебя же, ну как заразного, что ль, для профилактики временно изолировали. Сам же сказал, Москва, мол, не позволила тебя в расход-то пустить, такая она, наша сермяжная большевистская правда.
Тарашкин выставил на стол новую полную бутылку. Шельга взял ломоть черного хлеба, круто посолил его, начал жевать гнилыми пеньками зубов:
– Что с Вайхо?
– Роет канал Москва – Волга. Передовик.
– Для чего я тут?
– Хочешь Родине послужить, Василий Витальевич?
– И так служу – дорогу строю.
– Слышу обиду в твоих словах, но я тебе не поп, чтобы утешать, говори прямо – ты с нами или нет?
– Хоть исключили из партии, но все равно считаю себя большевиком.
– Ай, да молодец! Другого я от тебя не ждал, молодец, Василий Витальевич. Теперь давай о деле потолкуем. Нуждишка в тебе есть малая. Дельце такое серьезное, прежде, чем открыть его, скажу: знаю, смертью пугать тебя глупо, но ежели что не так случится, то, Василий Витальевич, – майор Тарашкин пододвинул фотографию своей семьи ближе к Шельге. – Их всех, детишек моих, Фросеньку, жену мою сердечную и меня, товарища твоего – расстреляют. Помни: пропасть без вести, переметнуться или погибнуть не пойми как, тебе не полагается. А что касается, вне партии ты сейчас – дело поправимое. Я здесь с тобой лясы точу, сам же которую ночь глаз не сомкну – жду решения товарищей. Думают они, оставить меня в партии или как.
– Тебя почему?
– Не нашего ума дело, но если откажешься ты от моего предложения, точно полетит головушка моя с плеч.
– Говори свое предложение.
– Задание это, Василий Витальевич, наисекретнейшее. Слушай сюда…
* * *
Черные очки не помогали, оранжевый круг нестерпимо, до рези, слепил. Они летели над барашками облаков среди фиолетового воздушного безбрежья, прямо на солнце. Конечно, было безумием решиться на перелет из Аргентины в Мексику на одномоторном самолете, но у Гарина не оставалось времени, убийство Нови в один миг перевернуло его жизнь. В день злополучного события он успел дать распоряжение Айзеку перевести капитал в Мехико, собрал документы и бумаги, рванул в ангары частных авиаперевозчиков.
– Земли совсем не видно, мы не собьемся с курса?
– Зачем нам земля, у нас есть солнце – лучший ориентир. Не беспокойтесь, Лари, вы выбрали классного пилота. Я летал с Амалией Эрхард[50], а в начале 20-
х прокладывал маршруты Южной почтовой линии[51] вместе с Экзюпери[52].
– Надеюсь, это достойный послужной список, – Гарин представления не имел, о ком вспоминает летчик.
Петр Петрович, утомившись созерцанием однообразного великолепия белого света, закрыл глаза. Трагическая развязка любовных похождений отчасти радовала его, он снова становился прежним. Все, что мешало сосредоточиться на пути к намеченной цели, лопнуло, как мыльный пузырь.
– Лари, – Жан тряс прикорнувшего Гарина.
– Что? Прилетели?
– Нет поводов для беспокойства, босс. Полет проходит нормально, но необходима экстренная посадка.
– Потрудитесь выражаться конкретно, в чем дело?
– Если вы настаиваете… Мне необходимо срочно заглушить двигатель, кажется, у нас горит масло. Мы будем свободно планировать.
– Куда?
– Вниз.
– Где мы находимся?
– Над Колумбией, должно быть. Прекрасная страна, не доводилось бывать?
– Вы сможете посадить самолет?
– Конечно! Если повезет.
– Жан, когда приземлимся, я вас пристрелю.
– О-ля-ля, вы оптимист, это такая редкость в людях, учитывая, что под нами четыре тысячи метров.
Моноплан упал во влажную гущу. Стрелка указателя высоты вращалась как умалишенная, их снижение больше походило на падение. Гарин схватился за подлокотники, чтобы не выполнить кульбит из кабины аэроплана. Небесная вата внезапно растаяла, Гарин увидел как близко земля. Мелькали разноцветные поля, темные овраги, зеленые перелески, желтые проселки. Инженер инстинктивно подобрал ноги, казалось, каблуки башмаков сейчас заденут неровности почвы. У самой земли Жан выполнил опасный разворот и принудил молчаливую машину запрыгать на ногах-шасси по ямам деревенской дороги. Сели.
– Со вторым рождением вас, босс.
– Спасибо, Жан, лучший подарок к моему юбилею.
Сегодня, 20 марта 1939 года Петру Гарину исполнялось 50 лет.
Француз остался с самолетом, Гарин пошел по дороге искать помощи. Он повстречал паренька лет десяти, в одиночестве каратающего свой век.
– Мальчик, как звать тебя?
– Габриэль Гарсия.
– Далеко ли селение?
– Ступайте лучше в гору по тропинке, за четверть часа будете в Аракатаке, а по дороге доберетесь к вечеру.
– Спасибо, дружок.
Воздушное судно, влекомое быком, въехало в поселок на следующий день.
– Чем порадуете меня, Жан? – спросил Гарин у перепачковшегося в масле пилота, ковырявшего гайки в моторе.
– Все под контролем. Правда, самим поломку не устранить, нужно заменить кольца поршня в одном цилиндре и прокладку коллектора.
– Жан, вы несносны. Я поеду в Боготу за деталями, но все это приключение коренным образом отразится на вашем вознаграждении.
Летчик махнул рукой.
Инженер добрался до колумбийской столицы на попутках по панамериканскому шоссе[53]. Большой город залег в котловане долины Рио-Негро на западном склоне Восточных Кардильеров на высоте 2600 метров. Когда-то на этом месте был центр древней цивилизации индейцев чибча, теперь сеть узких улиц, тянущихся вдоль гор. Некоторые пригороды выше городских кварталов. Жители горной окраины используют натянутые вдоль заросшего склона тросы, чтобы попасть в Боготу.
Случилось так, что Петр Петрович стал участником одного происшествия.
Четверо детишек скользили вниз при помощи крюка, наброшенного на трос, они опаздывали в школу на урок. Самый маленький ослаб, сорвался. Гарин, околачивавшийся поблизости, успел на лету поймать мальчонку. Брат и сестры перепуганного Хулио окружили инженера, повисли у него на руках, повели в родительский дом. Их благодарный отец Пабло Эскабаро угощал спасителя. На прощанье он сфотографировал Гарина в трогательном окружении своих детей: Хулио, Хуана, Хуниты и Хуаниты. С большим почетом дорогого гостя доставили на автобусную станцию.
Третья неделя их вынужденного простоя в Колумбии подходила к концу. Ура, неисправность устранена – можно следовать дальше.
– От винта! – сам себе скомандовал Жан, включая зажигание. Пропеллер тут же пришел во вращение, измельчая воздух.
– Есть контакт, – удовлетворенно вздохнул летчик.
Самолет вырулил на высокогорный луг – парамо, обрамленный вечнозеленым многолетним полукустарником рода Espeletia. Гарин заметил, что аэроплан как-то странно затрясло. Он глянул на землю и ужаснулся – почва вокруг трескалась и дыбилась.
– Жан, быстрее взлетай, землетрясение!
Моноплан оторвался как раз вовремя, ибо вся поляна провалилась в тартарары прямо за хвостом поднимающегося самолета.
– Какое феерическое прощание, – констатировал случай невозмутимый пилот.
Путешествующие продолжили путь в Мексику. К часу дня воздвигся крепкий боковой ветер, барометр лег в штормовом ожидании, с запада шла великая буря. Самолетик трясло так, что из фюзеляжа вылетали заклепки, а крылья изумительно выгибались.
– Лари, придется сменить направление, иначе моя крошка развалится.
– Черт с вами – зигзаг молнии отразился в сузившихся глазах Гарина, – летите на Кубу.
– Райский уголок, одобряю ваш вкус, патрон.
Это последние слова, произнесенные Жаном. Их подхватила, засосала в себя плотная стихия небес.
* * *
Нельзя сказать, что Гарин торопился, но он, несомненно, спешил. Сказано было много, но главная тема все же не удавалась. Он измотался, расплываясь в изнурительных частностях, а стержневое направление размазывалось, извивалось, становясь неочевидным. Градус отклонения в сочетании с фактором времени доводили до отчаяния. Каждый раз, когда инженер касался Линии, ориентиры менялись, маячки предательски гасли. Собственно, Линия всегда определялась более четко или менее. Это, скорее, зависело от объективных обстоятельств. Гарин выбирал размер шага и совершал движение, тут обнаруживалось, что вектор прикладываемой силы не совпадал с генеральным направлением. Движение дробилось на составляющие элементы, кои, в свою очередь, делились далее. Оказывалось, что требуется погружение на низший уровень, или принимаемый за низший, чтобы затем, последовательно, сообразно с окружающими элементами, усложнить маневр. То есть, видимое от одного сложного состояния к другому достигалось через разложение первого сложного на простое, даже элементарное, что подразумевало потерю темпа и, как следствие, смену ориентиров. Любые ориентиры в долгосрочной перспективе были временными и меняли не только свое пространственное относительное положение, но заряд, массу и прочие характеристики. Все это влияло на результат, становившийся промежуточной вехой на пути к новому итогу. Относительность и переменность явлений превращали Линию в Ничто. Гарина устраивало то обстоятельство, что он находился внутри этой субстанции, но он подозревал: те выводы, которые он пытался синтезировать – с обратной стороны ложны. Инженер перестал рассматривать Линию, как реальную обусловленность, но и Ничто не обеспечивало ему точной опоры. Тогда он решил, что изучит природу Ничего. Следовательно, думал Гарин, я выясню сущность Линии с ее изнанки. Разложив Ничто на бесконечности, инженер узнал об их непостоянной природе, имеющей пульсирующие значения, каждое такое значение, в свою очередь, не было завершенным. Уйдя в исчисление значений, Петр Петрович осознал, что он незаметно пересек грань между Ничем и Линией, собирая множество значений, оказался на Линии. Состояние это ничем не отличалось от нахождения внутри Ничего. В каком-то смысле, он чувствовал себя обманутым – проделать огромную работу и очутиться в том же положении, с которого начал. Если представить дело под другим углом, получалось, что его эволюции совершались в одной и той же среде, даже в том же агрегатном состоянии, и предполагаемая разница, на деле, оптическое и чувственное искажение.
– Что ты понял?
– Я увидел: определяющим аспектом является не полярность, в конце концов, заряды полюсов относительны внешнего мнения о них и их внутреннего соотношения, они величины переменные. Процесс балансирования от элементарного состояния к сложным системам и обратно, есть суть сущего.
– Поясни.
– Разлагая целое на части или собирая макросистему, я нахожу постоянное связующее звено, позволяющее сделать мне одинаковые умозаключения в независимости от того, какую данность я рассматриваю.
– Блестящая догадка. Приди в наши Сферы.
– Разве это просто?
– Смотря, каким способом ты воспользуешься. Все зависит не от действия, а от суждения о нем.
– Но толкование одного и того же постулата может быть различным, связанным со способностями толкователя. Для тебя посещение Сферы обычное дело, о чем ты не задумываешься, мне же возможно лишь рассуждать о способах попасть туда.
– Твое мнение одновременно и бесценно и не имеет никакого значения. Я утверждаю, что ты всегда пребываешь в Сферах и никогда не сможешь там оказаться. Это не противоречие, это истина.
– Тогда между нами нет разницы, мы части целого.
– Мы не части целого, мы есть Целое. Я – целое, ты – целое, а Целое есть наша Часть. А впрочем, оба положения настолько верны, настолько ошибочны, и опять в этом истина. Она в противоречиях. Истина единственная постоянная составляющая, но опираясь на нее, нужно учитывать ее переменчивость abinitio[54]. За пределами истины все хаос и сумятица. Приди в наши Сферы. До тех пор, пока ты вне Сферы, ты ничто, ты всюду лишний.
– Я таков, какой есть. Я не виноват в том, что смысл вещей мне не виден.
– Виноват. Что извлекаешь ты из опыта прежних ошибок кроме заносчивой мнительности и пустого высокомерия? Если смысл тебе не ясен – не значит, что его нет.
Инженер ощутил, что заблудился. Он забрался туда, где соблазны уступают место отчужденности ледяной и уклончивой.
– Не любопытство толкает меня, никакой тайны я не нахожу, мне очень хочется одолеть Высоту.
– Нелепость стремиться покушаться на недосягаемое.
– Он продукт вырождения.
– Быть может, приищет покой в какой-нибудь мистической вере?
Скрежет расползающегося времени перекрыл обращенный к Гарину зов. Чуткие обнаженные нервы медиировали, глас, возбуждая в душе его спасительные сомнения и страх, гнал его к лиловым вершинам. Время замелькало, как перематываемый фильм. Вязкая густота воздуха приглушала песню, неуловимую, как дым, бледные тени маячили вокруг. Петр Петрович одолел невозможный путь. Окружила благоговейная тишина.
– Гарин Петр Петрович.
Их словно поразило, когда он назвал свое имя.
– Жан?
– Он на том берегу Иордана, в земле Ханаанской, – их взгляд выражал больше, чем ответ. – Львы завладели им и сокрушили все кости. – Они беззвучно засмеялись, показывая крепкие звериные зубы.
Инженер плюнул в знак презрения.
– Какой ершистый! Смотри, Гарин!
В беспредельности пространства между небом и морем огненно сверкал Крест Жизни [55].
– Прими чашу сию с нектаром священным – обрящешь долголетие.
Гарин послушался.
– Смогу ли я использовать ваши познания?
– Хе-хе, в чем они? Истинно: Земля налетела на Небесную Ось!
* * *
Гарин услышал, как изменился тембр мотора. Стальная птица, материальное воплощение устремления разума, влетела в синее море, слитое с небом в одну полосу.
Инженера вынес на поверхность воздушный пузырь, внутри которого уместился Гарин в кабине разрушающегося летательного аппарата. Севернее коллектив акул деловито закусывал останками бедняги Жана. Петр Петрович энергично заколотил вытянутыми конечностями по воде, что могло изображать плаванье кролем.
Одна, пока неопытная особь, заметила барахтающегося Гарина. Акулка разогналась и поднырнула под жертву, но, не учтя скорости движения потенциального кушанья, всплыла ярдах в 30 впереди от пловца. Ей пришлось в развороте описать дугу. Рыбища раскрыла пошире пасть с восемью рядами скошенных вовнутрь острых, как лезвие бритвы, зубов, желудочный сок взыграл в мускулистом органе. От предвкушения грядущего удовольствия она закрыла глаза…
Акула сомкнула челюсти прямиком на том месте, где давича помещался Петр Петрович, немедленное поедание Гарина откладывалось.
Несмотря на ужасные обстоятельства незапланированного купания, инженер все же почувствовал, как нечто больно вонзилось в его левую ягодицу, и это неизвестное повлекло его с большой силой по волнам. Гарин, захлебываясь горечью морской воды, полностью утратил контроль за ситуацией.
Он ненадолго пришел в себя от удара головой о борт судна. Его, спеленутого сетями, поднимали на палубу катера. Трос ослаб, Петр Петрович кулем вывалился на доски. Человек, выловивший инженера из океана, сделал пловцу искусственную вентиляцию, достал из кровоточащего седалища блесну с
крюком, на которую поймался Гарин. Из легких инженера зафонтанило Карибское море. Он перевернулся на живот, подполз к борту, свесил голову вниз, выпуская лишнюю жидкость. Одной рукой он держался за кнехт, другой сжимал портфель из мягкой крокодиловой кожи, набитый размокшими бумагами и документами.
Акула, рассматривая Гарина, никак не могла взять в толк, как она так опростоволосилась с эдаким недотепой. Над инженером треснула короткая автоматная очередь, капитан лодки отогнал злодейку. Последняя пуля пробила хищнице высокий спинной плавник, рыба выгнулась сильным серым телом и ушла на глубину, проклиная тот миг, когда связалась со злополучным куском человечены.
Спасителем Гарина оказался американский рыбак Эрнест Хемингуэй. «Назову себя Велентайн», – решил инженер, приподнимаясь на карачки.
– Признаться, не рассчитывал на такую добычу!
– Лучше стать вашим трофеем, чем перевариваться в желудке у такой симпатяги.
– Глотните, – американец протянул откупоренную бутылку рома.
Гарин попил.
– Полегчало?
– Как вам сказать, сэр.
– Вставайте, пойдем в каюту.
На переборке над рундуком инженер разглядел фотографию в рамке. На ней позировал Хемингуэй в обнимку с крупной рыбиной.
– Мой лучший улов… до вас.
– Вы удачливый рыболов. Не хотите запечатлеть меня в сетях с крючком в заднице?
– Это было бы негуманно. Подкрепитесь, – капитан протянул Петру Петровичу клиновидный кусок темно-красного мяса, круто посоленного и смоченного лимонным соком. Гарин взял протянутый ломоть, положил его в рот, начал медленно жевать, рецепторы распознали вкус сырой рыбы. Инженер съел мясо, выплюнул кожу:
– Чем вы меня подчуете?
– Тунец, полнокровная рыба, в ней нет той отвратительной сладости, что присутствует в сырой макрели, и она сохранила всю питательность, – Хемингуэй
неторопливым размеренным движением вытер ладонь с прилипшей рыбьей чешуей о штанину.
– Это неопасно?
– Настоящий рыбак привык обходиться малым, ничего другого предложить не могу. Постарайтесь сохранить мясо в желудке, оно придаст вам силы.
Они вернулись на палубу, подставив солнцу голые плечи. Лодка мягко расталкивала темную от водорослей воду, от их покачивания близ отмели набегала легкая рябь. Вдоль горизонта на восток полз торговый пароход.
– Никогда не понимал прелестей вашего занятия, – Гарин чуть-чуть смочил язык крепчайшим ромом.
– Занятие? Рыбалка, скорее, философия, где есть место подвигу, опыту, смекалки, боли, радости. Хотите, я расскажу вам историю про рыбака в море?
– Отчего нет, окажите милость.
Эрнест послушал, как за кормой катера злорадно ликовала настырная чайка, разглядев рыбешку с переломанным хребтом в буруне, взбиваемым мотором:
– Теперь он пожилой. В молодости смельчак, силач, умелый рыбак. Он прожил трудную жизнь простого человека, рассчитывая на себя. Умерла жена. Потомков нет. Удача отвернулась. Встретил старость нищим, одиноким. С реальностью его связывает интерес к бейсболу. По ночам снится один и тот же сон про молодых львов, которых он повстречал однажды в дни своих приключений в Африке. Впрочем, к нему привязан чужой паренек, мальчишка пытается облегчить ветерану моря физиологию жизни, но пробиться к нему духовно не в состоянии. Старый рыбак уходит в море. Один. Ему очень, очень нужен успех, ему нужна крупная рыба. Напрягая силы, он уходит дальше других от берега. И она клюет. Тонкая прочная леска соединяет молодую сильную рыбу с дряхлеющим мужчиной. Рыба активно борется за свою жизнь. Рыбак не сдается, мобилизует весь свой опыт, сноровку, а главное волю. Поединок человека с животным длится сутками. В критический момент старик, неверующий человек, вспоминает о боге, обращается к нему за помощью. Рыба не выдерживает борьбы, рыбак убивает ее, но рыба оказывается такой огромной, что не умещается в лодке. Ему приходится тащить ее к берегу за бортом. Берег далеко. Акулы чувствуют запах крови, настигают рыбака с добычей. Он отчаянно сражается с ними, но тщетно, от рыбы остается принайтованный к борту скелет. Победитель проиграл. Человек – это звучит, но он не может один, нельзя, чтобы он был один.
Ровный голос рассказчика умолк. Ветерок бередил сгустившийся зной. На правом траверзе проплыл отрезок суши.
– Куба?
– Остров Сен-Киде. Знаменит необычными пьяницами.
– Тоже рыбаки?
– Не совсем. Во времена работорговли здесь был перевалочный пункт. Негры завезли с собой маленьких обезьянок, новое местопребывание им пришлось по вкусу, они расплодились, заселив весь островок. Со временем местные жители обратили внимание, что зверьки с удовольствием употребляют горячительные напитки. Выяснилось, что каждая вторая обезьяна пробовала алкоголь. Двенадцать процентов из популяции пьют постоянно, пять – считаются неисправимыми пьяницами. Самые буйные под хмелем пользуются большим уважением обезьяннего общества и становятся вожаками.
– Я подал бы вашу повесть по-другому. Мужчина и гордыня, – Гарин перевел взгляд с забавного острова на Хемингуэя. Капитан увидел сеть красноватых прожилок, опутавших белок глаза пассажира. – Жил сильный и ловкий малый. Авантюрист, задира. Мотало его по морям и странам. Что-то не срослось, стал рыбаком. Хитрым коварным рыболовом. Бывал удачлив в своем ремесле, благодаря мастерству. Ничем не дорожил. Время промотал нерасчетливо, бесполезно, в суетности повседневных делишек и страстей. Подкралась старость. Его несчастная спутница жизни умерла. Постепенно убывают силы. Отвернулась фортуна в море. Свое никчемное прозябание он ставит на карту в зависимости от успеха рыбалки. Ему опять везет – его крючок заглотила приличная рыба. Борьба тяжела, он на грани возможностей, уже воля, его последнее оружие, может сломиться. Человек, преодолевая гордыню, основанную на уверенности в свои силы, опыт, волю, обращается за подмогой ко Всевышнему. Происходит чудо, тот, кто не имел шансов на победу, одолел противника, он вновь на коне, он уверовал в себя. Расплата за непроходимую глупость наступает мгновенно. Увлекшись спортивным состязанием с соперником, как в бейсбольном матче, он был нерасчетлив и не понял, что не сможет сохранить спасительного для него улова. Старик зря погубил жизнь замечательной рыбы и не выручил себя. Бог окончательно отвернулся от гордеца, это и есть настоящее Одиночество. Человек с его волей, борьбой, разумом – пустое, по сравнению с Великим Промыслом.
Призрачный берег Юкатана отражался в плеске далекого прибоя, лодка заходила в бухту, волоча за собой агатово-зеленый хвост пены. В гулкой предутренней тишине выходили в море первые рыбачьи баркасы. Поскрипывая, катер стукнулся форштевнем о деревянный причал, Гарин ступил на мексиканскую землю.
– Будьте осторожны с морскими забавами, Велентайн. Держите на память, – Эрнест положил у ступней Петра Петровича блесну с крюком, побывавшим в его ягодице.
– Bien, monsieur[56].
Хемингуэй оттолкнулся веслом от кособокой опоры. Гарин не уходил. Он стоял и осенял след удаляющегося в открытое море катера с инженером человеческих душ у руля[57].
[1] Подчеркивание моё – А.Смирнов.
[2] Иосиф Джугашвили после очередного ареста весной 1913 года в Петербурге на благотворительной вечеринке с самодеятельным концертом (все средства от действия шли на содержание РСДРП(б)) был сослан сроком на четыре года в Туруханский край, сначала в село Монастырское, затем в поселок Костино, а потом в Курейку. Содержался очень бедно – не имел средств даже для нормального столования, ему приходилось добывать рыбу в реке. Однажды морозным вечером Иосифа настигла сильная пурга. Он заплутал и едва не замерз. В бесконечные студеные вечера, в промежутках между сном и рыбалкой товарищ Сталин имел обыкновение разговаривать с собакой Тишкой.
– Как быть, Тиша, не отвечает Ильич на мои письма по национальному вопросу?
– Аф-аф, – утешал его песик. – Не печалуйся, бедный Коба, будет и на твоей улице праздник.
Угости лучше меня рыбешкой какой, а то надоело тарелки твои облизывать.
Свердлов, одно время деливший со Сталиным жилье, вспоминал, что Иосиф целыми днями лежал лицом к стене, перестал убирать комнату, мыть посуду – отдавал тарелку с объедками вылизывать собаке.
Видимо, так здесь сошел с ума и потом застрелился другой сподвижник Ленина И.Дубровинский. А Сталин? Может он тоже, того – немного тронулся под северным сиянием?
[3] Людоедов, пожалуй, не доглядели.
[4] Народный Комиссариат (Министерство по-нашему) Внутренних Дел.
[5] Берман, возможно, родственник Матвея Бермана, с 1932 года начальника Главного Управления Лагерей (ГУЛАГ НКВД СССР). Его брат Борис Берман с 1936 года заместитель начальника внешней разведки НКВД.
[6] Лампочкой Ильича в 20-30е годы в СССР называли обыкновенные электрические лампочки.
[7] Гичка – спортивная лодка.
[8] Из романа А.Толстого. Иван, используя навыки лазанья по деревьям в тайге, завладел большим гиперболоидом на Золотом острове, чем способствовал успеху бунта.
[9] Коминтерн – Третий, Коммунистический Интернационал, создан в 1919 году Лениным и Троцким. Тесно связан с ВЧК-ОГПУ. По замыслу его создателей цель Коминтерна – мировая революция. В манифесте этой организации сказано: «Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока мы не создадим Федерацию советских республик всего мира».
Всего существовало четыре Интернационала. I-ый создали К.Маркс и его спонсор Ф.Энгельс. II Интернационал вошел в историю с определением социалистический, закончил свое существование с началом Первой Мировой войны. IV Интернационал создал Лев Троцкий в 1936 году в Париже, как противовес ставшему сталинским III Коминтерну.
[10] Григорий Зиновьев, настоящая фамилия Радомышельский-Апфельбаум. Один из виднейших главарей большевистской партии (в разное время она называлась по-разному: РСДРП(б), РКП(б), ВКП(б), КПСС, КПРФ). Член всех ленинских Политбюро, член ЦК (Центрального Комитета) партии. С 1919 года председатель Исполнительного Комитета Коминтерна, глава Красного Петрограда – Ленинграда и прочая и прочая. В октябре 1926 года в связи с участием в партийной оппозиции к линии ЦК теряет пост в Коминтерне. Арестован в 1934 году. Получил 10 лет тюрьмы. В 1936 году новый суд. Ярый враг народа. Расстрелян 25 августа 1936 года в присутствии высших чинов НКВД Ягоды и Ежова.
[11] Владивосток.
[12] Яков Блюмкин. Прославился в новейшей истории России убийством 6 июля 1918 года в Москве германского посла Мирбаха. Цель акции – спровоцировать возобновление боевых действий Германии с Россией. В тот день Блюмкин вместе с эсером Андреевым явились в германское посольство, их пригласили в кабинет посла. Здесь Блюмкин выхватил пистолет и выстрелил в посла, Мирбах бросился в другую комнату, Яков кинул в него бомбу, немца убило. Негодяи выпрыгнули в окно. Блюмкин сломал ногу, но дополз до автомобиля на глазах безучастных латышских стрелков, охранявших посольство.
На момент убийства посла Блюмкин состоял в партии левых эсеров, являясь руководителем отдела ВЧК по борьбе со шпионажем. Есть мнение, что за спиной левых эсеров, организовавших теракт, стояла французская разведка.
После захвата штаба эсеров большевиками арестовать Блюмкина приехал лично Феликс Эдмундович. Яков сидел в одном из помещений с покалеченной ногой, но никто из чекистов «не узнал» своего коллегу. Блюмкина благополучно отправили в городскую больницу – нужно лечить перелом. Из лечебного учреждения, после оказания медицинской помощи, боевик исчезает, через полгода добровольно идет в ВЧК с расканьем. Его осудят на 3 года, но вскоре амнистируют и тут же примут в большевики. Блюмкин продолжает свою деятельность в секретариате Троцкого и органах ВЧК-ОГПУ. После высылки товарища Троцкого из СССР, Блюмкин, возвращаясь с Тибета, где он выполнял секретную миссию в группе Рериха, навестил знаменитого изгнанника. В Москве Яков передаст письмо от Льва Давидовича Карлу Радеку, последний немедленно донесет об этом факте, Блюмкина расстреляют (1929г.).
Лев Троцкий о Я.Блюмкине: «Всегда, когда я нуждался в храбром человеке, Блюмкин был в моем распоряжении».
[13] Радек Карл Бенгардович – старый партиец, член ЦК. Ярый сторонник Троцкого (в 1918 году ездил с ним в Брест мириться с немцами). После высылки Троцкого из СССР (январь 1929 года) публично отрекся от него. В 1933 году сочинил книгу о Сталине «Зодчий социалистического общества». Работал с Н.Бухариным в «Известиях», считалось, что он обладает несомненным талантом журналиста. Вместе с Бухариным написал сталинскую Конституцию (1936 год). Арестован по делу параллельного троцкистского центра. Добровольно давал показания на себя и соратников. Получил 10 лет, убит в лагерях.
[14] Товарищ Белобородов, настоящее имя Янкель Вайсбарт. Один из организаторов и активный участник уничтожения царской семьи летом 1918 года в Екатеринбурге. Позже занимал различные посты в ВЧК-ОГПУ-НКВД РСФСР. С 1923 по 1927 гг. – народный комиссар (министр) внутренних дел РСФСР. Арестован. Расстрелян.
[15] РСФСР – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика.
[16] Товарищ Беленький – Григорий Беленький, его брат Абрам Беленький начальник личной охраны товарища Ленина последние пять лет его жизни.
[17] Демьян Бедный – Ефим Придворов. Любимый поэт партии большевиков. Имел квартиру в Кремле с гувернанткой, поваром, экономкой (1918-1920гг.!). Из творческого любопытства лично наблюдал, как 3 октября 1918 года комендант Кремля Мальков вывел Фанни Каплан во двор одного из кремлевских зданий и выстрелил ей в затылок. Тело Каплан сожгли в бочке. После этого Ильич простил неумело покушавшуюся на него эсерку.
[18] Рютин – в то время секретарь райкома ВКП(б) в Москве. Годом позже, 7 ноября 1927 года организует в центре столицы избиение демонстрации партийной оппозиции (в ее рядах члены ЦК Смилга и Преображенский), проходившей под лозунгом: «Да здравствуют вожди мировой революции – Троцкий и Зиновьев».
В 1932 году создал «Союз истинных марксистов-ленинцев». В документах этой подпольной организации, в частности, писалось: «… во главе ЦК – Сталин, великий агент – провокатор, разрушитель партии, могильщик революции в России». 15 сентября 1932 года вся группа арестована. Рютин осужден, 10 лет тюрьмы. Просил прощения у товарища Сталина, но живым из тюрьмы не выйдет.
[19] Менжинский, из состоятельной семьи. Юрист. До революции примкнул к эсерам, после Февраля сблизился с большевиками. Ленин пристроил его в ВЧК. Блестяще проводит операцию «Трест», в ходе которой заманивает в Россию своего знакомца по эсерству удачливого террориста Бориса Савенкова. После смерти Дзержинского Сталин назначает его главой ОГПУ (Объединенное Государственное Политическое Управление). При нем в это ведомство приходит много молодых людей – делать карьеру. С конца 30-го года Менжинский теряет интерес к службе. Редко ходит на работу, сидит дома, изучает древнеперсидский язык или уединяется с отставным наркомом иностранных дел Чичериным у того на квартире. Говорят, музыцировали. Сталин перестает звать Менжинского в Кремль, но он номинально возглавляет ОГПУ до своей внезапной смерти в мае 1934 года.
[20] Каменев – настоящая фамилия Розенфельд. Член всех ленинских Политбюро, член ЦК. Являлся заместителем Ленина в Совнаркоме (правительстве). После смерти дорогого вождя председательствовал в СНК (глава Правительства). Глава Московской парторганизации. Арестован в декабре 1934 года. Расстрелян в 1936 году.
[21] Ольга Давидовна – жена Каменева и сестра Троцкого, считалась самой стильной дамой в Красном Кремле.
[22] Смилга – член ЦК, сторонник Троцкого. После – отречется от него, еще позже будет расстрелян.
[23] Варга – академик Е.Варга, деятель Коминтерна.
[24] Розенгольц – крупный партийный и государственный функционер. В начале 30-х – нарком (министр) Внешней торговли СССР.
[25] Гиршфельд-Сташевский (имел псевдоним Верховский). В 1920 году начальник агентурной разведки советского Западного фронта (против Польши). Затем по заданию коллегии ВЧК организовывал разведсеть в Западной Европе. Имел звание «почетный чекист».
[26] Фишман Яков. Во время Октябрьского переворота член Военно-Революционного Комитета, созданного Троцким. Участвовал в мятеже левых эсеров летом 1918 года. Принят в партию большевиков, работал в разведуправлении РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии).
[27] Борис Рейнштейн – эмигрировал из России в США в конце XIX века. В 1917 году вернулся, чтобы поучаствовать в революционных делах. Стал влиятельным сотрудником Коминтерна. Исчез в сталинских лагерях.
[28] Е.Гнедин, состоял на советской дипломатической службе, сын Парвуса, осуществлявшего финансирование Ленина от германского генерального штаба. Деньги предназначались на Октябрьский переворот и удержание власти большевиками первое время.
[29] Троцкий Лев Давидович, подлинное имя Бронштейн Лейба Давидович. Родился в 1879 году в деревне Яновка Херсонской губернии, в семье земельного арендатора. Образование среднее. В 1898 году арестован. Сидючи в Бутырской тюрьме, женился на Александре Соколовской. В ссылке, в течение шести лет, она родила ему двоих детей. Бросив жену и отпрысков навсегда, он уехал во Францию. Второй раз женится на дочери миллионера Животовского. Псевдоним его жены Седова. Троцкий контактирует с финансистом Яковом Шиффом, последний связан с братьями Варбургами. Эти имеют прямой выход на один из пяти банков Федерального резерва США (банк «Кун Леб и К°»). Означенные братья также взаимодействуют с банкирами Европы и Штатов: Гугтенгеймом, Хенауэрси, Брайтунгом, Ашбертом. Все эти люди и их финансовые организации субсидировали беспорядки 1905 года в России. Троцкий в феврале того года появляется в пределах Российской Империи. После усмирения безобразий Лейба исчезает из страны. В Европе на него мода, он разъезжает с выступлениями и лекциями. В 1916 году Троцкого, как пораженца высылают из воюющей Франции, он обустаивается в США, издает в Нью-Йорке вместе с Н.Бухариным газету «Новый мир». После Февраля 1917 года Бронштейн устремился в Россию. Его арестовывают в Канаде с большой суммой денег на руках, по подозрению в шпионаже в пользу Германии. Троцкий был освобожден по личной просьбе Керенского (которого он будет свергать в октябре 17-го).
В Петрограде Ленин при помощи Зиновьева и Каменева уговаривает Льва Давидовича вступить в ряды большевиков, его сразу вводят в ЦК. В начале октября 17-го большевики прибирают к рукам Петро Совет, Троцкий становится его председателем. При Совете он, с ведома Керенского, создает Военно-Революционный Комитет (ВРК) для обороны Петрограда от внешней и внутренней контрреволюции.
24 октября (старого стиля), по инициативе Троцкого, начинается переворот (так называемая, Октябрьская революция). Ленин, густо загримированный, обвязанный платком, появляется в Смольном в ночь с 24-го на 25-ое число, немедленно собирает заседание ЦК – быстрее формировать правительство. Ульянов предлагает руководителю восстания пост председателя правительства, Лейба Давидович скромно отказывается, ссылаясь, в том числе, на свое еврейство. Ленин повозмущался, снял платок и сам стал главой правительства. Троцкого сделали министром иностранных дел (народным комиссаром иностранных дел, как тогда говорили).
25 октября в 14.35 открылось экстренное заседание Петро Совета. Троцкий в черном бальном костюме, поверх накинута солдатская шинель. Он выскакивает на сцену актового зала Смольного института благородных девиц, объявляет несуществующим Временное Правительство. Следом товарищ Ленин в гриме. Ильич провозглашает о победе рабоче-крестьянской революции, отсвечивая дырявой подошвой башмака. (Молотов: «Ленин обращался к залу, и одна нога у него была приподнята. Он имел такую привычку, когда выступал. И видна была подошва. Я заметил, что она совсем протерта»). Скоморохи.
До пяти часов утра 26-го заседали. Пришло известие о взятии Зимнего и аресте Временного Правительства. Наконец-то, большевики победили женщин – в ночь с 25-го на 26-ое октября Зимний дворец, где дрожало от страха Временное Правительство России, охранял ударный женский батальон. После разооружения и кратковременного ареста, ударниц отпустили по домам. На улицах многих из них ловила и насиловала пьяная толпа простых безвестных героев Октября, захватившая город в свои руки. Набаловавшись вдоволь, некоторых женщин выбрасывали на мостовую с высоких этажей домов – развлекались. Замечательно, что в первые три дня после исторической виктории пролетариата руководители революции сами не решались покинуть стен Смольного – в городе здорово шалили.
Наступил сон усталых победителей. Троцкий вспоминал: «Кто-то постелил на полу одеяла, положил подушки, и мы с Владимиром Ильичем отдыхали, лежа рядом. Позже, утром Ленин сказал: «Слишком резкий переход от подполья к власти… Кружится голова», – прибавил он почему-то по-немецки».
На должности комиссара иностранных дел Троцкий выдвинул самый странный лозунг для всех времен и народов: «Ни войны – ни мира, а армию распустить!»
С весны 1918 года Лев Давидович становится наркомом по военным делам (являясь одновременно Председателем Революционного Военного Совета Республики (РВС)). Тотальным террором на фронте и в тылу он сковал победу Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) в Гражданской войне. Преступления его против человечности настолько ужасающе и изобилуют таким множеством эпизодов, что на этом материале можно провести не один Нюрнбергский процесс.
Только один из примеров дикого изуверства. Весной 1918 года Председатель РВС товарищ Троцкий вызвал в Москву Алексея Михайловича Щастного, организовавшего вместе с несколькими уцелевшими после массовых убийств офицерами, эвакуацию кораблей Балтийского Флота из Гельсигфорса в Кронштадт, спасая флот от немцев – памятный ледовый переход Балтийского Флота (12 марта – 22 апреля 1918года).
Большевики, заключившие Брестский мир, возможно, имели устные договоренности о сдаче корабельного состава БФ в Ревеле и Гельсингфорсе немцам. Напрямую дать директиву революционному флоту сдаться, коммунисты не решились, полагая, что все случится само собой. Но местный орган управления, Совкомбалт (Совет Комиссаров БФ, эта структура сменила 3-го марта 1918 года Центробалт) принял самостоятельное постановление о немедленной эвакуации базы флота и кораблей из Гельсингфорса. Специально для руководства этой операцией Совкомбалт учредил должность начальника морских сил на Балтике с правами командующего флотом (под контролем комиссаров, естественно). Таким командиром стал капитан I ранга А.М.Щастный (1881-1918), адмиралов не нашлось – матросики всех уже перебили. Его заместителем назначили капитана II ранга С.В.Зарубаева. Беспримерный поход был осуществлен в условиях всеобщего хаоса, в виду приближающегося противника, сквозь ледяные поля замерзшего моря.
В Кремле, на квартире Троцкого в Кавалерском корпусе и при его непосредственном участии, Щастного застрелили, а тело, как говорят, замуровали в полу! Теперь Лейба Давидович мог, в буквальном смысле, плясать на костях поверженного им человека. До такого цинизма не доходили ни Сталин, ни Гитлер! Вдове, на просьбу отдать останки мужа, отказали в непристойной форме. Напомню, что соседями Троцкого в Кремле были все главари большевиков, в том числе, Ленин (Ульянов).
Столь бурная реакция товарища Бронштейна в отношении Щастного объясняется, очевидно, тем, что большевики боялись уходом флота в Кронштадт обидеть германцев. Нельзя забывать о личной неприязни председателя Реввоенсовета к честным русским офицерам и гражданам.
К концу российской междуусобицы Троцкий имеет стойкий ореол второго Вождя и героя Гражданской войны. Из большевиков простое население России поголовно знает Ленина и Троцкого. За рубежом больше пишут о Троцком («Красный Наполеон» и прочее).
На первом, после смерти Ленина, XIII съезде РКП(б) (23-31 мая 1924 года), Зиновьев, Каменев, Бухарин и Сталин объединились и единым фронтом выступили против Льва. Главная интрига: схватка Зиновьев-Троцкий. Интересно, что на пленуме ЦК (январь 1925года) Зиновьев и Каменев требуют исключить Троцкого из партии, но против – Сталин! Тем не менее, Лев Давидович теряет все военные посты. Постепенно Троцкий теряет вес в партии. В 27 году он переходит к активным действиям против ЦК и Сталина: 7 ноября 1927 года доходит до организации контрманифестаций оппозиции в Москве и Ленинграде. После этого Троцкого изгоняют из кремлевской квартиры, исключают из партии. В 1928 году его ссылают в Алма-Ату, а в январе 29-го на пароходе «Ильич» высылают из СССР в Константинополь. В Мраморном море для него подыскивают уединенный остров с тихой деревушкой, жить в Константинополе Лев смертельно боится – город наводнен белоэммигрантами. На острове Троцкий живет четыре года. Деньги на существование подбрасывают мировые средства массовой информации – платят неплохие гонорары за публикации. В 1933 году его впускают во Францию. В 1936 году в Париже Троцкий основывает IV Интернационал в пику сталинскому Коминтерну. Сильны позиции троцкистов в Латинской Америке, США, Франции, Германии, Испании.
Вокруг Лейбы Давидовича, его родных, близких друзей реят агенты НКВД. Троцкий переезжает в Норвегию, откуда в 1937 году вместе с женой Седовой и внуком перебирается в Мексику. Здесь его очень тепло встречают, для Троцкого специально подается персональный вагон президента Мексики Карденаса. Под звуки оркестра он въезжает в Мехико. Художник Диего Риверо приглашает Лейбу Дивидовича разделить с ним кров.
[30] Джон Рид, вместе с Ю.Хаммером положили начало американскому коммунистическому движению.
[31] Семейство Хаммеров. Американский врач Юлий Гаммер (или Хаммер) имел доходную практику. Поддерживал деньгами социалистическую рабочую партию США. После образования Коминтерна создал с Д.Ридом объединенную американскую коммунистическую партию. Авансировал, так называемое, бюро Мартенса (житель Нью-Йорка вызвался быть первым послом Советской России в США (1919 год), США и СССР не имели дипломатических отношений до 1934 года).
Летом 1921 в Москве появился сын Ю.Хаммера Арманд. Он заключил с Внешторгом РСФСР контракт на поставку в Россию 1 миллиона пудов хлеба в обмен на икру. (Не понятно, как Хаммерам удавалось поставлять в Россию зерно, в то время в США действовало энбарго на экспорт в РСФСР зерна и оборудования). На обратном пути в Штаты А.Хаммер по просьбе Коминтерна доставил коммунистической партии США (которой руководил его отец) 34000$ наличными. Позже за организацию производства карандашей для Советов, он вывозил из страны художественные сокровища из царских хранений.
[32] Склянский Эфраим. По образованию врач. В марте 1918 года Троцкий при создании Красной Армии назначил его, абсолютно штатского человека, своим заместителем по народному Комиссариату по военным делам. В начале 20-х годов был известен как крупный скупщик бриллиантов в стране, тогда же его задержали на литовской таможне с тайновывозимыми из Совдепии в багаже мадам Златы Бернштейн-Лилиной (жены товарища Зиновьева) камушками. Позже обосновался в США.
[33] Исайя Хургин. С 1920 года в РКП(б), в 1921 году торгпред Украины в Польше. С 1923 года представляет в США германо-американское транспортное общество, а фактически выполняет функции советского полпреда.
[34] Как-то в порыве откровенности, в митинговом запале, товарищ Троцкий выкрикивал: «Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени… Путем террора, кровавых бань мы доведем до животного состояния… А пока наши юноши в кожаных куртках – сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы – о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть!»
[35] Николай Бухарин – крупный деятель большевистского движения, Ленин упоминает о нем, среди прочих, в так называемом «Письме к съезду». В 1925 году блокировался со Сталиным против Зиновьева и Каменева. В 1929 году выступил против Генсека. В соавторстве с Радеком сочинял Сталинскую Конституцию 1936 года. В начале 1937 года арестован. Сильно кается перед Иосифом Виссарионовичем в своих письмах из тюрьмы. Предлагает, чтобы его не убивали, а отправили в Америку в качестве анти-Троцкого или поместили в лесной избушке под охраной чекистов. На суде принимает все обвинения. Расстрелян в марте 1938 года.
[36] Генрих Ягода. Обязан своим появлением семье Свердловых. Отец Якова Свердлова богатый фармацевт из Нижнего Новгорода, он учит Ягоду премудростям этой науки. Полагают, что Ягода освоил изготовление ядов и использовал их по приказу начальства против политических противников. Подозревают, что смерти Крупской, Орджоникидзе и самого Менжинского не случайны. Женат на родственнице Я.Свердлова (настоящее имя Янош Соломон Мовшевич). Руководит НКВД с 1934 года по октябрь 1936 года, затем нарком связи. Арестован, расстрелян.
[37] Ян Берзин – глава советской военной разведки. Прославился в Испании под именем генерала Гришина. В 1937 году репрессирован.
[38] Промышленная Академия – привилегированное учебное заведение конца 20-х начала 30-х годов. Особым влиянием здесь пользовался Н.Бухарин. Здесь же училась жена И.Сталина – Надежда Аллилуева.
[39] Дом на набережной Москва-реки, недалеко от Кремля. Сооружен в начале 30-х по проекту архитектора Б.Иофана для верхушки советской элиты. В частности, в разные годы в доме проживали Светлана и Василий Сталины, всякие наркомы и их заместители, шахтер Алексей Стаханов, за одну смену нарубивший несколько норм угля. Пропаганда слепила из него символ I Пятилетки. По стране развернулось широкое стахановское движение во всех отраслях народного хозяйства, даже в науке! Попав в Москву, Алексей начал спиваться, частенько горланил пьяные песни во дворе престижного дома.
[40] РККА. Рабоче-Крестьянская Красная Армия (и ее брат РККФ, соответственно, Рабоче-Крестьянский Красный Флот). Создана во многом благодаря титаническим усилиям и неимоверной кровожадности товарища Троцкого.
[41] Из речи Бухарина на этом юбилее: «ГПУ совершило величайшее чудо всех времен. Оно сумело изменить саму природу русского человека».
[42] «Пугало» – так в советское время называли памятник императору Александру III работы князя Трубецкого. Установленный первоначально на Знаменской площади (до сих пор – 2003г. площадь Восстания), был демонтирован в 1937 году. По пути следования монумента на завод, в переплавку, платформа под бронзовым императором сломалась. Долгое время памятник стоял в одном из дворов на Лиговке. Теперь памятник находится во дворе Мраморного Дворца.
[43] Проспектом 25 Октября при большевиках-коммунистах в 20-30-е годы назывался Невский проспект.
[44] Стрелка Васильевского острова в Санкт-Петербурге.
[45] Тарашкин В.И. – знакомый Шельги по гребному спортивному клубу «Спартак» в начале 20-х (см. «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого).
[46] Майские праздники. 1 мая День солидарности трудящихся в СССР.
[47] ОСААВИАХИМ – общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Добровольно-принудительная организация в СССР 1927-1948гг.
[48] Комсомол – коммунистический союз молодежи.
[49] Из справки Наркома внутренних дел Лаврентия Павловича Берия (на этой должности с декабря 1938 по 1945 год) товарищу Сталину «Совершенно секретно. В период с 1919 по 1930гг органами ВЧК-ОГПУ было расстреляно около 2, 5 миллионов врагов народа… с 1930 по 1940гг… по ст.58 УК РСФРС арестовано 1300949 человек. Из них расстреляно… 892985 человек. Продолжают отбывать наказание 407964 человека… Из числа сотрудников НКВД, разоблаченных и выявленных врагов народа, осуждено 63079 человека. Расстреляно 41080 человек. Продолжают отбывать наказание 22319 человек».
[50] Амалия Эрхард – знаменитая в 30-е годы американская женщина-летчица. В 1932 году перелетела Атлантику. Отправившись в очередной спортивный полет, исчезла вместе с самолетом над Тихим океаном. Поиски результатов не дали. В 90-е годы прошла информация, что на безизвестном острове нашли фрагменты авиационного оснащения 30-х годов и два скелета: женский и детский.
[51] Южная почтовая линия – французская авиалиния, связавшая после I Мировой войны Францию сначала с Северной Африкой и далее через Атлантический океан с Бразилией.
[52] Граф Антуан де Сент-Экзюпери – французский аристократ, летчик и писатель. Не вернулся с боевого задания в 1944 году.
[53] Панамериканское шоссе связывает Колумбию с Венесуэлой и Эквадором.
[54] abinitio – с самого начала (лат.)
[55] Древнеегипетский Крест Жизни – анкх. Египтологи полагают, что знак этот олицетворял ключ к энергии, к новому рождению.
[56] Хорошо, сударь (фр.)
[57] «… человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Э.Хемингуэй. Сам писатель свел счеты с жизнью самоубийством.
