В неопределённое время суток, в неведомом месте вокруг кальяна сидели трое мужчин. Дым, уже начинающий напоминать облако, скапливался под потолком и уползал в открытую дверь, миновал балкон и присоединялся к туману, заполнившему долину.Наблюдатель, если бы его взгляд проник сквозь эту, вечную здесь завесу, не увидел бы ни балкона, ни комнаты, ни тем более находящихся в ней людей. Оптическим приборам, сколь угодно мощным открывались лишь величественная пирамида Беркут – Аула, малодоступная даже для средней руки восходителей. Молодой беркут, облетая свои владения, заглянул в незнакомое прямоугольное отверстие, встретил взгляд, который заставил его прищурить немигающие глаза, чихнул и убрался восвояси. Человек, переглянувшийся с птицей, не мог быть с уверенностью отнесён ни к одной из рас, населяющих планету Земля. Годы и образ жизни стёрли с его лица все, разделяющие людей признаки: смуглая кожа, прямой нос и миндалевидные глаза равно могли принадлежать и жителю Севрной Африки, и японцу и сибяряку. Седая бородка, доходившая до середины груди, была заплетена в косу и украшена тяжёлым изумрудным зажимом. Из макушки лысой, давно не знавшей ни бритвы, ни ножниц головы спускалась подобная же коса, с несколькими рубиновыми зажимами. В огромных, оттянутых мочках ушей виднелись искуссно выполненные колечки с камнями, в которых знаток сразу бы узнал чистейшей воды бриллианты. На старце была надета белая хлопчатобамажная курта* и такие же штаны. Второй из присутствующих выглядел явным тюрком позднейшего розлива. Скуластое, не выдающее возраста, лицо, тонкие губы, растянутые в чуть придурковатой усмешке, сальные волосы, неопрятно спадающие на глаза и на плечи – всё это не могло не привлечь внимания. Затрапезный шерстяной халат и выглядывающие из-под него ноги в давно не сменяемых обмотках, добавляли увернности, что перед вами один из тех бездельников, которыми полна Средняя Азия. Выучившие несколько сур из Корана, они назойливо выпрашивают милостыню у прилично одетых людей или врываются в автобусы за минуту до отправления и аппелируя к суеверью граждан, собирают мзду мелочью и припасёнными в дорогу пирожками. Оснвным занятием этого по виду суфия* являлось лежание в пыли на торговой площади города Самарканда. Его выдавали глаза, обычно сощуренные чуть больше, чем следовало. Сейчас оно были широко открытыми, ярко-зелёными и в них читались поистине бешенная энергия и готовность к действию. В эту минуту он как раз затягивался из кальяна. Перед тем как приложиться к потёртому чубуку, он выпустил воздух и, смежив веки, принялся втягивать дым. Вещество в курительной чашечке, величиной с половину грецкого ореха затлело, наполнило собой прозрачные внутренности аппарата, и, покрывшись серым налётом, рассыпалось. Кальян оказался пустым, в то время как воспользовавшийся его услугами путник,  перебирая пальцами редкую бородку, некоторое время, не дыша, смотрел на потолок, а затем выпустил дым в количестве, несопоставимом с чудовищным объёмом, побывавшем в его лёгких. Очередь перешла к третьему – широкоплечему здоровяку в седой бороде с двумя ручейками каштановых усов. Несмотря на глубокие морщины вокруг глаз, на лице бородача отчётливо проступал румянец абсолютного здоровья. Впалые щёки и глубоко посаженные глаза создавали впечатление драмы, которое сразу пропадало, едва становилось заметно озорное выражение, присущее всему его облику. Одет он был необычно даже на фоне своих товарищей. Расклёшенные джинсы, длинный пиджак из кожезаменителя, из-под которого виднелись волосянные верёвки, переплетённые на рёбрах и животе. Могучая костлявая грудь почти скрывалась под многочисленными оберегами. Шею опоясывала массивная золотая цепь. Стрижка в скобку открывала лоб сродни сократовскому с белесым вертикальным шрамом посередине. После того как ещё один кусочек вещества частично присоединился к туману в долине, из дверей  появился наголо обритый по виду мальчик, и низко опустив голову, убрал кальян, расставил по углам комнаты уже подожённые курительные палочки и бессшумно удалился.

Трое сидели неподвижно. Было слышно как река занимаясь своим привычным делом, заявляла окрестностям о своём существовании да как после короткого предупреждающего потрескивания произошёл обвал льда на западном склоне Беркут – Аула. Пол слегка вздрогнул. Трое переглянулись и суфий заговорил. Трудно сказать на каком языке велась беседа, собравшиеся понимали друг друга и этого достаточно.

Суфий сказал:

– Мы собрались здесь по настоятельной необходимости остановить крупнейшую страну американского континента в её вредоносной для общечеловеческого дела деятельности. План в целом готов. Осталось обсудить детали. Начну я. Психоделики во всех их видах стали для молодёжи обоих континентов такими же доступными и привычными явлениями как гамбургер или американские горки. Так что рассчитывать приходится на другие средства воздействия: слова и ритуалы. Нам нужны подготовленные агенты для отправления в каждый крупный город США. Где их найти? Я представляю себе десяток парней под началом  Человека С Массой Дурных Качеств. Он делает что – то в Перу, но плохо представляет себе, к чему это может привести. С ним свяжусь я. Теперь готов выслушать вас.

Следующим вступил Индус:

– Есть два десятка беспредельно стремящихся выполнить волю Господа. Я их доставлю.

Третий сказал:

– Я вроде как русский и вроде как прозревший, но ничего определённого сказать не в силах. Тряхну стариной, пошукаю. Есть местечки. Стариков не надо – так я понимаю?

– Да, пусть отдыхают, – Суфий наклонил голову, – на территории вне мегаполисв акция будет распространена через местных шаманов. Не покидать же им острова. Нужна молодёжь. Какая экскурсия! – он на минуту словно бы задумался. – Что мы ещё имеем?

– Уверен, что можно обратиться к китайцам, – после паузы произнёс Индус, – у них есть возможность создавать псевдолюдей с заданными моделями поведения.

– Не разведутся они живинкой поделиться. Такая запара ведь из собаки какого – никакого человека содеит. Впрочем на всё воля Господа, – русский умолк и наклонил голову.

– И выбор человека, – добавил Индус и вместе с Суфием поклонился Невидимому.

– Я займусь Китаем, – произнёс Суфий спустя недолгое молчание.

– Может быть Индонезия,Новая Зеландия? – высказал предположение Индус.

Опять помолчали. После обмена взглядами общее мнение высказал русский. Он улыбнулся, сдержано прыснул, сразу прикрыв рукой рот и через секунду хохотал, колотя себя по коленкам и показывая отсутсвие передних резцов. Суфий, скособочив рот, коротко вскрикивал и вытирал несуществующие слёзы. Индус веселился особым образом. Безудержно рассмеявшись почти неслышным смехом, он вдруг принимал серьёзное выражение, и на его лице появлялась гримаса человека, неспособного сдержать улыбку. И повторялся смех, и исчезал так же неслышно как появлялся.

Суфий приложил палец к губам и наступила тишина. Могло показаться, что шум реки если не стал тише, то теперь доносился как шум отдалённейшего водопада. Суфий вынул из-за полы халата довольно большую сигару, со знанием дела откусил кончик, другой конец облизал длиннейшим ярко- розовым языком, поджёг её, зшипевшую, в несколько затяжек раскурил и обратился к Индусу:

– А что у нас с бабками, Святой Отец?

 

 

 

————————

 

 

Нет смысла описывать облик Суфия на этот раз, только заметим, что он почти не выделялся из толпы и обладал чуть выше среднего уровня способностью выглядеть безукоризненно в только что сшитом костюме. Неизвестно точно, где именно он находился почти два часа пекинского времени, но представим себе оживлённую городскую магистраль, в том её месте, где на один из сигналов светофора, всё наращивая скорость, проезжают недружною гурьбой разноцветные машины, а на другой сигнал по нарисованным линиям вдруг ринется навстречу сама себе толпа представителей малорослой нации, прижимая к потной одежде сумки, руки и детей. Суфий старался стоять, не отрывая подошв от асфальта, лишь лёгкими движениями уклоняясь от не рассчитавших траекторию пешеходов, реже автомобилей. Первым к нему приблизился безукоризненно экипированный   народный милиционер. Приложив руку к фуражке, он обнаружил, что перед ним никого нет. Человек не ушёл, он просто пропал. Милиционер удивился, должил по начальству и вернулся к исполнению своих обязанностей: стоять на углу большого супермаркета. Пока бойцы отряда по борьбе с терроризмом занимали позиции по обеим сторонам магистрали, Суфия сфотографировали из проезжавшего мимо такси. На появившейся через мгновение карточке осталась видна только спина в белой рубашке. Хорошо и незаметно вооружённые бойцы тоже не обнаружили никого на перекрёстке, а голос в ухе у каждого сообщил об утере объекта наблюдения.

А Суфий дождался, когда остановилось движение вокруг, замер водитель, прикуривающий сигарету за окном бежевой “Тойоты”, занесла ногу и остановилась плечистая девушка в переднем ряду, начавших течь с тротуара людей. Идущих им навстречу, возглавлял молодой человек, почти юноша, уже при часах, на которые он и остался глядеть с озабоченным оскалом. Из – за него выдвинулась и невидимо шевеля ногами стала приближаться фигура в островерхом колпаке и туго препоясаном кимоно стального цвета с красными иероглифами вдоль правой стороны одеяния. Приблизившись, фигура оказалась китайцем лет 40-ка с почти европейскими пропорциями лица. Он подошёл вплотную и стал смотреть, как человек напротив незаметным движением вынул сигареты, прикурил одну и выдвинув другую, протянул пачку китайцу. Тот, не колеблясь, взял предложенное, сунул за ухо, слегка сдвинув при этом колпак, сделал приглашающий жест и, не оглядываясь, пошёл обратно, навстречу глядящему на часы юнцу.

Суфий миновал тротуар, с неподвижно идущими по нему людьми, и вслед за китайцем свернул в небольшой проход между домами. Тут провожатый, приотстав, задёрнул обычного вида ширму, чем возобновил шум улицы. В следующую секунду участок земли под ногами Суфия превратился в сверкающий зеркалом диск и вот они уже понеслись по тоннелю, скудно освещённому не приближающемся из будующего светом. Скорость превратила воздух в тёплый, слегка ароматизированный ветер. Суфий задремал, а когда очнулся, то обнаружил, что стоит в покрытой паркетом степи, а его спутник разглядывает из – под руки горизонт. Солнца не было, равнина осввещалась рассеяным, нежарким светом голубоватого неба. Часть свода, с небрежно нарисованными облаками, выглядела бледнее, тогда как противоплжный край отливал ультрамарином. Китаец  закончил осматриваться, протянул перед собой руку с отставленным указательным пальцем, и они оказались под сводами шатра. За низким столиком обнаружился сложно накрытый обед. Начали с риса, вкусом напоминающим рыбу, отведали пельменей, похожих на свиные уши, то и дело возобновляя аппетит с помощью острых закусок из мисочек, прихотливо расставленных по всему столу. Примерно в середине обеда хозяин приложился к содержимому бутылочки, стоявшей таким образом, что пламя спиртовки не достигадо до её дна нескольких сантиметров. Жестом он предложил Суфию делать то же самое, и к концу трапезы они выпили уже достаточно, чтобы вволю позатягиваться из похожей на переговорное устройство трубки. Приятной музыки и услаждающих зрение танцев не последовало, и мужчины обменялись через стол трезвыми взглядами.

Китаец сказал:

– Нам известно для чего вы прибыли. Мы готовы вас выслушать и готовы дать ответ немедленно.

– Объясните, почему вы отказываетесь, – Суфий закурил.

Китаец долго молчал. Может быть он размышлял о невозможности пролить хоть каакой – нибудь свет для кого бы то ни было без того, чтобы претенденту на объяснение не пришлось бы смотреть фильм, длиной в тысячелетие о том как воевали, погибая и побеждая, народы, как под ударами нашествий и эпидемий рушились великие замыслы, как по прихоти судьбы человек словно юла под ударами бича на деревенской улице. Со всех сторон обрушиваются болезненные советы, и вот тело моё изуродовано, а я так ничего и не понял… Задолго до появления в Европе первых замков на всей территории Китая в качестве людей оставалось лишь несколько мудрецов. Этого оказалось достаточно, чтобы поддерживать видимость экономически стабильной страны с собственной культурой и традициями. Мудрецы погрузились в ожидание. Они изучали всё, на что обращала внимание их потребность поддерживать своё физическое существование. Они исследовали мир, добрались до его составляющих и взорвали мир изнутри, как бомбу, предназначенную для взрыва. Получилась пыль, тёплая и сухая. Мудрецы ходили по ней, пока не заметили, что любое явление оставляет след и вместо того, чтобы оставлять не у дел, след можно подбирать и включать в коллекцию впечатлений.

– Зачем капли реке, лишь пузыри появляются, через мгновение лопаются, – китаец, наконец, заговорил.

– Река становиться полнее, – отвечал Суфий.

– Река всегда полна, – произнёс китаец и продолжал без паузы, – мы пытались вмешиваться в судьбы этого мира, нависали полной порядка страной, вступали в борьбу за разоружение, за вооружение. В конце 40-х один из нас появился на международном форуме, и ему пришлось исчезнуть из-под внимания разных разведок. Вы понимаете – нам не нежелательны слишком внимательные взгляды и тем более то, что может последовать за этим: изучение, подражание. Не все достойны бессмертия.

Китаец умолк и стал вдруг похож на человека. Лицо приобрело выражение, задрожала рука, наливающая хмельной напиток, несколько капель пролилось на стол. Суфий с ухмылочкой рассматривал одного из хозяев сверхдержавы. “Для чего?”- задал он вопрос, не открывая рта и явственно услышал: “Это свобода”.

Незаметное совещание закончилось. Китаец вновь приобрёл вид осознающего себя достоинства и, не щевельнув мускулами лица, издал скрежещущий звук. Тотчас за спиной Суфия отодвинулась занавесь(он притворно вздрогнул), и перед столом встали и низко поклонились двоё. Суфий некоторое время изучал их, потом, повернувшись в сторону китайца и прижав руки к груди, наклонил голову. Свой жест он подтвердил: перед тем, как выпить очередную чашечку, поднял её вверх. Китаец утвердительно кивнул и сказал:

– Кроме того, в чём они действительно могут вам пригодиться. Они обучены единоборствам, умеют стрелять и водить машину, язык знают в совершенстве.

и на полтона выше обратился к юноше и девушке не старше 22-х, 24-х лет:

– Пойдёте с этим господином и сделаете всё, что он прикажет.

Не обращая внимания на склонившихся в поклоне молодых людей, китаец опять обратился к Суфию:

– Если они приобретут вечные качества, они не вернуться. Позаботьтесь о них в таком случае. Мы будем оповещены обо всём, и я должен передать вам приглашение – в свободную минуту не сочтите обременительным вспомнит о том, что вы здесь желанный гость.

Китаец наклонил голову, а когда выпрямился, его облик стал меняться. Перед Суфием стали возникать, замирая на мгновение и снова продолжая перетекать один за другим 14 старейшин и последних оставшихся людей великой страны. Выглядели они по-разному: несколько мужчин в ранней поре возмужания, две или три женщины и величавые старцы, затеявшие всё это. Одно было у всех общим – взгляд, пристальности такого качества, что перед нею оказались несостоятельны всесильное время и физическая смерть.

 

 

———–

 

 

Шива Дас, нагой аскет шествовал по улицам Бомбея, держа в одной руке трезубец. а в другой – топорщившийся костями мешок. Большинство встречных приветствовали его сложенными внутрь ладонями. Остальные просто отводили глаза, стараясь не смотреть на ничем не прикрытый комочек плоти под выпуклым животом Шива Даса. У бомбейцев ещё жива была память об инцинденте полугодовой давности. Тогда на большой, проходящий раз в пять лет праздник, сошлись и съехались подвижники со всех концов полуострова Индостан, с Цейлона, с Суматры, из Китая, чтобы, собравшись вместе, почтить должности, занимаемые некими сущностями. Можно сказать: Бомбей и его окрестности вместили в себя представителей всех религий, когда-либо возникших или нашедших убежище в Индии. Ко многому привыкшие граждане по-прежнему спешили по своим делам и мельком оглядывали бритоголовых смиренных последователей Будды, вайшнавов, приходивших в неистовство от качества собственных голосов, волосатых шиваитов, с напоказ выставленными чётками, представителей христианских миссий, пользующихся случаем внести лепту в обуздание язычества, громкогласных, то и дело сбивающихся в кружки, мусульман, даже евреев, выбравших эти дни для того, чтобы напомнить себе и окружающим о вере Моисея. Празднику, однако, не суждено было ни закончиться, ни продолжиться с того момента, как парни, собравшиеся у бара обратили внимание на идущую мимо группу людей. Люди эти шли по асфальт и над их головами клубилась пыль, которой неоткуда было взяться. Те, кому поневоле приходилось наблюдать процессию тут же отворачивались, унимая нервную дрожь или, наоборот, не могли оторваться от зрелища обтянутых кожей скелетов, энергично и неторопливо продвигающихся к Бомбею. Некоторые несли щипцы*, издававшие   мелодично – ритмичный звук, слышный издалека, в руках у других виднелись мешки и трезубцы. Шествие возглавлял высокий старик, с ног до головы обмотанный коричневыми, потемневшими от времени бусами. Его невероятную худобу подчёркивал объёмистый, туго натянутый живот. На нём не было ни клочка одежды. На этого – то старика и сочли нужным обратить внимание подвыпившие юнцы, околачивающиеся на своём обычном месте – между кинотеатром и заведением, на американский манер называемым баром.

– Эй, дядя, – выкрикнул один из них по имени Гопал. Он превосходил своих сверстников силой и азартом к происходящему, ввязывался во все споры и потасовки и, конечно, не мог упустить шанс ещё раз подтвердить своё существование.

– Эй, дядя, – крикнул Гопал,- что ты такое жрёшь, что у тебя такой барабан? – и он, ловя одобрительные возгласы, оглядел соратников. Казалось, его не услышали. Агхори*, всё так же мерно ступая, шли мимо. Это ещё больше раззадорило Гопала.

– Эй ты, коричневая обезьяна! – заорал он, надсаживаясь, – С тобой говорят, вынь дерьмо, которое ты жуёшь и ответь мне!

Молчание и бряканье щипцов были ему ответом. Тогда обозлённый, не привыкший к такому обращению, парень подскочил к самой дороге и, задыхаясь от ярости, прокричал:

– Ты мне ответишь, клянусь, или я оторву твой стручок и тебе нечем будет трахать свою Божественную Мать!

Через мгновение с Гопалом случилось то, что можно назвать первым мистическим опытом. Вместе с видением тёмного лица, на котором сияли два ярких провала в никуда, он получил сокрушительный удар в рот. Падая на спину, он понял: во-первых, он ненадолго прорвался из своей жизни окраинного хулигана в некую малодоступную область и во-вторых, лишился части своей гордости – великолепных передних резцов. Его товарищи, минуту назад веселившиеся от всей души, видели как вожак упал, бросились к нему, а когда, присмиревшие, оглянулись, то увидели удалявшееся от города облако пыли.

Вслед за этим событием на обитателей Бомбея снизошло понимание своей ненужности для происходящего. Было похоже на то, как если бы из воздушного шарика вылетела свистулька и недавний источник радости превратился в кучку смятого обстоятельствами вещества. Улицы моментально опустели, и вскоре одни полицейские, благодаря форме, сохранившие видимость существования, наблюдали усыпанные цветами колесницы для божеств да небывалое пересыхание транспортного потока.

Пресса и телевиденье никак не среагировали на это происшествие, но большая деревня Бомбей всё знал к вечеру того же дня, и теперь Шива Дас с угрюмым выражением лица приближался к цели своего похода. Тот, кого он разыскивал предстал перед ним в виде высокого индуса с худощавым лицом. Одетый в белое, индус стоял подбоченившись правой рукой, держа в левой деревянный жезл с изукрашенным медью верхом. По знаку нагого аскета притормозило такси. Шофёру был назван окраинный район города, и вскоре машина остановилась на улочке, которая, покинув последние строения, среди пыльных деревьев сбегала к реке. Стоило пройти несколько десятков шагов и справа открылся сероватый холм смашана* на фоне казавшимся недалёким океана. Несколько собак подняли головы на подходивших и опять предались лежанию на брюхе, голова на лапах. Мужи поднялись по склону на площадку. Город выглядел отсюда полоской утопающих в зелени домов. Ветер доносил запах горелых покрышек с примесью чего-то сладкого. Они уселись рядом и агхори извлёк из волос длинный чиллум*, наполнил его пеплом из-под ног и взял наизготовку. Индус поднёс к отвестию зажигалку, затем принял уже раскуренный чиллум, закрыв глаза, затянулся, а когда вновь огляделся – увидел себя на поляне, окружённой джунглями, перед углублением в земле, где горел огонь. Узкая тропинка едва виднелась в проходе между кустами. Неказистый навес из травы и веток был единственным указателем на пребывание в этой глуши существ из крови и плоти. Здесь они докурили и сидели молча, когда на поляну вступила группа из 15-и  обливающихся потом европейцев с фотаппаратами, в панамах и в бриджах. Два индийца – проводника, завидев неподвижные фигуры, упали на четвереньки, подползли ближе и выстелились в почтительном поклоне. Экскурсанты поопускались на колени, поприжимались лбами к траве и выжидательно замерли, украдкой вытирая лица и шеи. Агхори произнёс, обращаясь к проводнику:

– Пусть сядут в тень.

Экскурсанты проследовали под сень деревьев, оставив после себя одного из своих – высокого белоголового юношу. Яане Таам вообще отличался независимостью взглядов и суждений. Он поднялся сюда просто из любопытства, ни на грош не веря россказням о факирах, умеющих летать  и ходить по воде. В поклоне он участия не принял, решив не спускать глаз с человека, у вырытой в земле ямы. Чудес пока не наблюдалось, кроме того, что объект по-видимому ничуть не страдает от жары. Тут старик повернул голову и встретился глазами с Яане. Через секунду молодой человек встряхнулся, огляделся по сторонам и понял, что находится в двух кварталах от своего дома в Таллине под сводами “Карубара” вместе со своим другом Расмусом. Расмус редкую субботу пропускал, чтобы не приехать из соседней Финляндии накачивать дешёвым эстонским пивом. Сейчас он пребывал в своей обычной кондиции и то идело поглядывал на двух русских девчонок в углу, успевая громогласно комментировать фотографии, которые Яане держал в руках. С фотографий выглядывл Расмус; Расмус около машины, Расмус с семьёй за накрытым столом, Расмус около своего коттеджа. Чуть большее по размерам изображение смуглого насупленного старика не влезало в конверт с надписмью “Мемори”.

– А это откуда?- спросил Яане, показывая находку Расмусу.

– А не знаю, сестра, наверное, сунула, – отмахнулся финн,- ты посмотри какие цыпочки. Я хочу их угостить.

Он отодвинул стул, встал, поймал равновесие и направился в угол. Яане опять взглянул на фото. Избегая смотреть на лицо, он обследовал отчётливыо видимые заросли на заднем плане. Его внимание углубилось в затемнение позади деревьев. и Яане показалось, что какое-то большое тело выдвинулось из-за кустов. Он поспешно отвёл взгляд,  уткнулся в глаза старика на фотографии и оказался на залитой солнцем поляне, всё ещё имея в ноздрях прокуренную атмосферу “Карубара”. Старик подозвал индийца, сказал ему несколько слов, и тот, приблизившись к Яане и почтительно сложив руки, попросил отойти в тень к остальным. Яане сел отдельно, но старик подгоняющим жестом показал ему приблизиться к группе. После чего встал, походил по поляне, сорвал широкий лист, присел над ним, поднял обеими руками и принёс к огню.Поколдовал над ним, бросил часть содержимого в огонь, вновь взял лист с двух сторон и, осторожно ступая, понёс через поляну. Подошёл к европейцам и склонился над первым в ряду. Им оказался пожилой преподаватель Боннского университета, который в ответ на протянутое к нему подношение, только и смог поморщиться и энергично помотать головой. Похоже отреагировали остальные, но когда очередь дошла до Яане, что-то заставило его взять с листа отдельно лежащий комочек и вложить в рот. Это был банан. Старик оставил лист у его ног и вернулся на своё место. Яане зачаровано поедал то яблоко, то персик без косточки и не заметил, как вся группа, подгоняемая проводниками, покинула поляну. Яане не заметил, как наступил вечер. Он заснул прямо в траве и до конца своих дней будет рассказывать об этом приключении.

За время отсутствия старцев на смашане ни одна из собак не успела шевельнуться. Индус сделал ещё затяжку, вернул чиллум хозяину и разразился беззвучными аплодисментами, на что агхори, не меняя сумрачного выражения на лице, раскланялся во все стороны. Индус театрально откашлялся, выпрямил и без того ровную спину, поднял правую руку вверх и сделал энергичный жест, дёргая за невидимый шнурок. Солнце прочертило светлую дугу и упало за горизонт, с явственно слышным щелчком вновь появилось на востоке; ночь и день сменялись за несколько мгновений, какие – то мелькающие фигурки успели несколько раз притащить большие свёртки, получить быстро исчезающий клуб дыма и испариться. Мельтешили собаки, быстро что – то отнимая друг у друга. Появлялось почти несмазанное изображение грязного человека, одетого в набедренную повязку и очки. После очередного торопливого восхода за спиной агхори стали возникать тела, такие же коричнево – обнажённые как у него, и, когда время возобновило своё нормальное течение, около десятка подвижников приветсвовали своего наставника и его гостя.

В конце рабочего дня техничка одной из бомбейских паркмахерских тётушка Ханум вошла в мужской зал для уборки. Мастера уже ушли, и Ханум присела на кушетку, поглядывая на кучку волос, громоздишуюся в центре помещения. Кучка шевельнулась, и из неё выглянули две – три змеиные головы. Тётушка Ханум взвизгнула и, не переставая издавать звуки, выбежала в коридор. Здесь она чуть не сбила с ног Расула, ночного сторожа. С трудом дознавшись в чём дело, Расул вошёл в зал, концом дубинки порылся в кучке и поднял на воздух блестящую шевелящуюся прядь волос.

 

 

———————–

 

 

Константин Перес проснулся в дурном настроении. В последние несколько месяцев, вслед за тем как Константин, пробудившись, обнаруживал в принадлежащем ему теле, именно себя и никого другого, вслед за этим он чувствовал, что состояние, от которого невозможно избавиться ни во сне, ни наяву неумолимо вступет в свои права. Константину казалось – на его органы восприятия надеты фильтры, скрывающие большую часть красок и ощущений. При этом день был заполнен до отказа. Перес являлся владельцем обширного поместья и одним из крупнейших в Латинской Америке владельцев плантаций коки.

Гасиенда была полностью приспособлена для нужд трудоёмкого производства наркотиков. Склады, загоны для скота, хозяйственные и жилые постройки располагались вокруг компактного аэродрома, образуя своего рода крепостную стену, по которой день и ночь прохаживались автоматчики. Один из углов венчался трёхэтажной башенкой – одновременно наблюдательным пунктом и жилищем Переса. Перес стоял у окна и смотрел на возню, происходившую у двух типи*. Индейцы прибыли два назад. Перес снизойдя к просьбе жены, послал за ними грузовик и вначале испытал приступ надежды при виде их нетронутой прогрессом одежды и детской непосредственности, но не прошло и нескольких часов, как индейцы покрылись серым налётом обыденности. Скука, постоянная, ничем не прерываемая скука – вот, что происходило с Константином Пересом.

Годы борьбы за обретение нынешнего статуса остались позади, а в будущем, сколько Константин не вглядывался, оказывалось лишь расширение сферы сбыта, непрерывное обогащение, увеличение, увеличение и увеличение возможностей на ограниченном жизнью отрезке времени. Однажды, уже будучи хозяином своих владений, Константтин обнаружил, что действует под влиянием не энтузиазма, а необходимости. Бесконечные требования, предъявляемые действительностью, не достигали одного из самых потаённых уголков души, того , где Перес до сих пор оставался мальчишкой со своими представлениями обо всём вокруг. И вот к чему привели мечты о переустройстве мира – он, Константин Перес, по международной кличке “Человек с массой дурных качеств” на сегодняшний день является одним из столпов всё более откровенной тюрьмы. Опыт полуподпольной жизни помогал Пересу скрывать от других истинное положение вещей, оставаясь для семьи и подчинённых рачительным, во всё входящим бизнесменом. Близких, в полном смысле этого слова у Переса не было, и он , не кривя душой, оставался на позиции капитана гасиенды. Но были на борту его корабля и те, от кого он скрывать что – либо не хотел да и вряд ли сумел бы.

Перес спустился с башенки, и, отвечая на приветствия, прошёл через взлётную полосу к маленькой калитке в одной из стен “крепости”. За ним, отставая на шаг, подпрыгивал хромой пёс, любимец Переса никак, впрочем, не выделяемый им из своры собак, обитающих на гасиенде. По узкой тропинке они миновали овраг с ручейком, почти невидимый под сводами зарослей, и стали подниматься по берегу к жёлтому пятну между деревьями. Пятно было образовано холмиком, заросшим пожухлой под солнцем травой. Тропинка огибала холм, но Перес раздвинул кусты и увидел верх большого, сшитого из брезента вигвама с дымом над ним. Когда он приблизился, навстречу поднялись двое обнажённых по пояс юношей, перед тем, лежащих на одеяле. Они приветствовали Константина как равного. Из открытого полога выглянул совсем мальчик, пропал, и скоро Перес оказался окружённым молодыми людьми, на разные лады, выражающих радость от его присутствия. Но миновал порыв, и все почувствовали себя одинаково; они не знали, чем заняться в мире, где всё возможно.

– Ну, что поделываете,- пытаясь преодолеть неловкость, спросил Перес. Напряжение отступило, и все заговорили наперебой. Переса провели в вигвам, показали глинянные и деревянные безделушки, раскрашенные куски кожи, бусы из семян и косточек. Всё это было в прошлые посещения и не оставляло никакой надежды. Поклявшись самому себе изменить это положение в ближайшее время, Константин поспешно простился, сбежал с холма и нырнул в заросли. Парни, выстроившись, смотрели ему вслед.

На подходе к гасиенде, Перес услышал треск подлетающего самолёта и ускорил шаг. Допотопный “Тревел Эйр” сделал круг перед снижением. Перес подошёл к замершей машине, поздоровался с пилотом, искуссно не обращая внимания на пассажира, хотя тот и представлял собой необычное зрелище. Смуглостью лица он походил на обитателя окрестных гор, но был одет в нелепое длинное одеяние и тёмные дорогие очки. Перес разговаривал с пилотом, а спиной следил за пассажиром. Незнакомец ничего особенно не разглядывая, два раза скользнул глазами по Пересе, шумно прочистил нос, повернулся  и увернно зашагал по направлению к башенке. Из слов пилота следовало, что он не может сказать о пассажире ничего определённого,  кроме того, что этот тип забрался на заднее сиденье готового к взлёту самолёта, назвал пароль и за всю дорогу не произнёс ни слова. Шагая вслед за незнакомцем, Перес бросил строить предположенния, а спрашивал себя – откуда ему знаком весь этот вид: фигура в заплатанном халате лёгкой походкой движется впереди, резкие тени наступающей жары, готовое побледнеть небо и крик птицы над головой.

На нижнем этаже хлопотали, накрывая на стол, женщины, а жена Переса Сюзанна, стоя у бара кивала и улыбалась в ответ на хороший английский гостя. Он заказывал выпивку.

К тому моменту, когда у стола начали собираться офицеры гарнизона, прибывший успел пропустить несколько порций крепчайшей текилы и неряшливо, роняя на скатерть капли соуса, поедал острую закуску из стоявшего перед ним блюда. Перес знал, что во рту у незнакомца должен полыхать горько – перечный пожар, но на смуглом лице это никак не отражалось. По – прежнему неопределённая улыбка и рассеянный, ни на чём не останавливающися взгляд из – под клоунских очков, передние солнцезащитные стёкла которых, задираясь на лоб, обнаруживали под собой обычные, без диоптрий. Завтрак прошёл в молчании. Раздавались только стук вилок и ножей да бульканье второй или третьей бутылки; одной из них хватило бы довести до кодиции троих крепких мужчин.

Офицеры ушли. Неотрывно глядящий в окно Перес, остался наедине со всё ещё чавкающим и булькающим незнакоцем. Вслед за сытой отрыжкой, голос последнего произнёс:

– Выпейте, Человек. Вы в последнее время плохо спите, вчера почти не ели, сейчас едва прикоснулись. Выпейте, вас быстро развезёт, того – то мне и надо. Трезвый не способен оценить всю заманчивость предложения, которое вы приготовились услышать. Да и почему бы не выпить здесь, в тишине и безопасности? В первую минуту алкоголь подействует как надо, а потом уже будет неважно. Выпейте, вы мужчина, а мужчине не может быть ни страшно, ни скучно.

Недолго думая, Константин взял протянутый стакан и опрокинул, с отвращением сглотнув, прямо в горло. Рот немедленно наполнился горечью. Следом отправилась порция острой закуски и Константин, стараясь не кривить лицо, уставился на незнакомца. Горячая волна достигла желудка, на запястье легли тёмные пальцы и Перес вдруг осознал всю непоправимость произошедшего.

Дальнейшее частично стёрлось из памяти Константина Переса. Время от времени он начинал воспринимать обычным способом и видел: сияющие глаза человека напротив, сложно одетый индеец, раздирая в крике беззубый рот, колотит в продолговатый бубен на фоне огромного костра, усыпанное близкими звёздами небо. Звуки не соответствовали зрительному ряду. В то время как Перес чувствовал – его за руку волокут по пыльной поверхности, в ушах, вызывая содрагание всего организма бились ритмичные удары, а когда лёжа на боку, смотрел на прыгающую фигуру, то слышал неторопливый голос, расудительно роняющий отдельные ото всего фразы:

– Кому бы захотелось оказаться в вечности с зубной болью…

– Невинен как младенец, скромен, как монах…

– В тот день, когда ты решишь, что жизнь была напрасна…

– Мы все берём, не думая, что надо и отдавать будет…

Бумх – бумх – бумх – бумх ..юнг …бумх – бумх – бумх – бумх … юнг…- слышал Перес в то время как неверными руками

вынимал член, чуствуя, что его держат, что он пьян, что все вертиться, а он Константин Перес летит спиной вперёд в трубу наперегонки с цветными полосами.

Он проснулся в поту, под мокрой простынёй. Встал, подошёл ко окну и долго смотрел на сиреневую дымку, начинающую собираться в тучи над вершинами дальних гор. Затем залез под кровать, достал комплект застиранной военной одежды, тщательно оделся, заправил в брючные петли широкий цветной ремень, повязал вокруг шеи косынку, обул новенькие, пахнущие резиной, теннисные туфли, закурил одну сигарету, другую сунул за ухо, отдал честь своему отражению в зеркале и сбежал по наружной лестнице. Вскинул руку навстречу поднятым лицам и прищурился на снижающийся вертолёт.

 

 

 

————————-

 

 

Макарыч поднял руку. Белая “Нива” сбавила скорость и, разбрызгав лужу, остановилась у обочины. Макарыч скинул рюкзак, сунулся задом на сиденье, обстучал от грязи новые керзовые сапоги, прихлопнул дверцу и взглянул на водителя. Перед ним сидел немолодой человек с костистым лицом, с проницательными, уже уставшими глазами. Одет он был в голубоватую форменую рубашку с погонами капитана. Ехать было недалеко, но и за короткое время милиционер, оказавшийся участковым, много успел наговорить пассажиру в ответ на невинное: “Как дела – то идут?”, в – основном о ненужных для себя проблемах  связи с притоком “богомолов”, притоком тем более непонятным, что ни работы, ни пропитания в деревнях толком нет, на что рассчитывают эти горожане.” Грамотные все”,- участковый только головой покрутил. ” Ты им слово, они тебе десять. Ни законы им не писаны, ничего, каждый третий без прописки, каждый второй наркоман!” Да ещё между собой договориться не могут, стучат друг на друга, а ему человеку на службе приходится чуть не каждую неделю и т. д. и т.п. Вдобавок, деревня, в которую они напрвляются – в числе неблагополучных, Что ни день кто – нибудь не просто напьётся, а с последствиями напьётся, что ни день что – нибудь сопрут. Короче, никаких нервов, никакого бензина не хватит. При въезде в деревню справа показались вытянутые, с провалами в шиферных крышах, строения, капитан принял принуждённый вид и, надев фуражку, спросил:

– А вы , собственно, к кому направляетесь?

Легенда у Макарыча была. Он отбарабанил заготовленное и “Спасибо, что подвезли”,- поблагодарил, вылезая из машины возле вытяннутого кирпичного здания с незамысловатым памятником перед ним. Наступал вечер, к толпящимся у входа подросткам присоединялись новые стайки мальчишек и девчонок. Из центра собрания клубами поднимался табачный дым, слышалось звяканье посуды, раздавались, перемежаемые смехом, удалые возгласы. Макарыч повернулся по сторонам, вдохнул, богатый запахами июньский воздух и подошёл к толпящимся. На вопрос о месте проживания бабы Нюры послышалось несколько скабрёзных высказываний и обстоятельное описание способа попасть в крайний дом на Могильной улице. Макарыч побрёл по указанному направлению, пыля сапогами и любопытно оглядываясь. Овеянная легендами деревня по виду ничем не выделялась из десяток и сотен мест, где люди собрались и живут вместе. В окнах мелькали всполохи одной на всех телепрограммы. Людей на улицах не было, навстречу Макарычу попалась опаздывающая в клуб девчонка, разряженная в китайскую олимпийку да уже готовый местный житель из – под забора обратился к Макарычу:

– Эй, бр-ратан.

Не повернув головы, Макарыч прошёл ещё несколько домов и остановился перед зелёными воротами с заткнутыми поверх ветками сосны. Внутри залаяла собака, но Макарыч надавил стержень запорно – впускающего устройства и вошёл во двор. С первого взгляда было видно, что здесь давно живут одни и те же хозяева. Двор напоминал английский газон с добавлением берёзовых дров не первого года выдержки под прогнувшейся крышей, сарая, стена котрого, развёрнутая к зрителю была увешана ржавыми скобами, обрывками ремней, мотками проволоки и пр.

Баба Нюра появилась, быстро выскочив из-за угла дома, и скрылась за пристройкой. Гостя она всё же заметила, потому что вышла уже внимательная, руки под фартуком и, не торопясь навстречу, остановилась. Лукавые глаза обежали высокую фигуру Макарыча, заглянули в рюкзак, в пустой внутренний карман пиджака, и прозвучал внятный, чуть надтреснутый голос:

– Ну, чё встал? Проходи,- она ещё некоторое время разглядывала его, а потом вдруг выдала скороговоркой:

– Скидай котомку вон, в сени и пиджак на гвоздик там повесь. Фуфайку насунь каку, что ли. Рубашонку твою марать ни к чему. Шляются тут  всякие. Я бесплатно принимать категорически не согласная,- она повысила голос, чтобы услышал ушедший в сени гость, замолчала, а когда он снова появился в выцветшей хаки – куртке, брезентовой армейской шляпе и в очках, продолжила:

– Шланг на капусту проташишь. Айда, пошевеливайся, служивый.

Макарыч вслед за старухой сквозь заросли крапивы и ветхую калитку проник на огородец и вмир бабы Нюры. Сегодня дело закончилось поливом огорода при всё более нарастающем терроре комаров и истопкой бани, где Макарыч исхлестал веник, подтапливал, довёл себя до багрового состояния, затем добрёл до крыльца под защиту дымокура и долго сидел на лавке рядом с хозяйкой. Баба Нюра щелкала семечки, Макарыч молчал, глядел на заходящее красное солнышко и на отражение неба в воде реки, казавшейся отсюда, с высокого берега то стоячим зеркалом, то подёрнутым рябью заливом северного моря.

– Ну пошли ужинать, служивый, – подвела закату итог баба Нюра.

– Баба Нюра, – обратился к старухе Макарыч, – а почему вы меня служивым кличите?

– А кто же ты? Служивый и есть,- ответила старуха и, поджав губы, отвернулась.

За ужином Макарыч пить отказался. На восхитительно шипевшую в стакан брагу и на прозрачный самогон одинаково спокойно, сказал:

– Не. Спасибо, – и навалился на отварную картошечку.

Баба Нюра сноровисто всосала желтоватой бражки и ехидно поинтересовалась:

– Чё, вера не позволят? И мясо поди не ешь, бедолага?

– Да не , бабка, у меня свойство одно есть, – спокойно отвечал Макарыч, – я хоть сколько выпью, мне дырку вынь да положь. Так что услышавши про одинокую женщину, сразу решил – ни под каким видом. Да и сколько я уже выпил, Баба Нюра, если честно, другого берега не видно.

Макарыч прикончил чай и отправился спать на диван у входа, напротив огромной под потолок, печи, напоминающей не то корабль, не то гробницу. Баба Нюра ещё долго шарахалась по избе, гремела посудой, ругалась с мышами, смотрела телевизор, пока не включился сигнал, призывающий к отдыху зрителей и аппарата.

Утром перед более, чем обильным завтраком баба Нюра спросила:

– С чем пожаловал служивый? Или бабке помочь захотел? Да у меня и делов – то на тебя не хватит. Да не чухайся ты, болезный, говори как есть, – произнесла старуха, заметив, что Макарыч, изображая смущение, потянулся почесать область между лопатками.

– Так и так, баба Нюра, – не стал вилять Макарыч, – надо мне богатырей повидать и главного ихнего. Дело есть агромадной важности.

– Не моего ума твоё дело, – заторопилась старуха и, пожевав губами, добавила:

– Ай в богатыри хочешь поступить. Данные у тебя есть, – и залилась беззвучным смехом, и воскликнула: – На старости – то лет!

Макарыч посмеялся вместе с нею, потом они съели яичницу и приступили к трудовым подвигам.

Большую часть дня Макарыч занимался тем, что скоблил залитый коричневой жижей пол свинарника. Пользуясь водой и совковой лопатой, он добился того, что доски засияли желтизной, не первозданной, конечно, но для свиней выглядело вполне прилично. Солнце стояло на полдень. Макарыч поправляя заборчик, почувствовал,что на него смотрят и обернулся. Невдалеке стоял мужик, одетый в длинную рубаху навыпуск и расшитую жилетку. Над его босыми ногами виднелись вельветовые, загнутые снизу вельветовые джинсы. Мужик подошёл, подал через забор руку и стал виден подробнее. Издалека мерцали маленькие глаза. Двумя обрывами нависали брови, переходящие в нечеловечески высокий лоб, на котором над окопами морщин висели слипшиеся косицы давно не стриженных волос. Мужик улыбнулся, обнажив безупречный фасад, а лицо разбежалось морщинками, превратившись в маску “добродушие”:

– Здравствуйте, вы выходите оттуда. Я тут на машине, – и не найдя как продолжить, приглашающе взмахнул рукой, повернулся и пошёл вдоль забора. Макарыч пристроил молоток на видное место, вышел из калитки и увидел “Джип”, оказавшийся вблизи, обшарпанным, с заметно провисшими мостами. Ехали недолго, дольше пришлось заводить автомобиль. Перед старыми, свежевыкрашенными воротами, изнемогая от жары, лежала собака, рядом стоял рюкзак Макарыча.

Мужик, не вылезая наружу, сказал:

– Ну вот, мои владения. Меня, кстати, Влад зовут.

Они обменялись рукопожатиями. Двор выглядел строительной площадкой. В углу мужики, обсыпанные мелким деревом, протягивали доски сквозь визжащий механизм, у наклонившейся дощатой будки наклонился над чем – то невидимым, парень в плавках.

– Саша,- окликнул его Влад. Парень обернулся, обнаружив серые по локоть руки и чумазое лицо.

– Что там с обедом?

– Откуда я знаю, ну, Влад? Иди да спроси.

Влад посмотрел в спину отвернувшегося парня, сказал Макарычу:

– Проходите, проходите,- и вслед за ним вступил на крыльцо с большим количеством обуви. В доме обнаружилось всего две девки, обе с голыми пупкам и в красных штанишках. Влад уселся за стол и со знанием дела принялся распоряжаться:

– Лена, ну что там, всё готово?

И ещё:

– Где там остальные? Скажите, чтобы обедать шли.

И потом:

– Майонез где – то был. Наташа, посмотри, пожалуйста. Это что, столько осталось?

И в конце:

– А печенье оставалось. Съели?

…Влад сидел, возвышаясь над столом и над остальными участниками трапезы и разглагольствовал:

– Что получается? Получается, мы должны находиться здесь и сейчас, всё время здесь и сейчас, Так и только так что – то может получиться в связи снашей задачей…

– Какой задачей? – успел вставить Макарыч

Влад помолчал, набрал воздуха и начал:

– Мне всегда казалось очень странным то, что здесь, в этом мире наряду с приятными вещами существуют такие нелепости как зло, несправедливость, ложь. Одному не слинять – нечего и пытаться. Нужна команда. Команда – это единый организм, подчиняющийся общим правилам. Вот, например, тряпка валяется. Час валяется, два валяется, никто не подбирает. Так вот членом команды может назвать себя только тот, кто эту тряпку наклониться и поднимет.

Макарыч встал и вышел на крыльцо. Легко отряхнулся от недолгого морока, зацепил рюкзак и оказался за воротами. Стоявший на дороге, дылда тут же задёргал ногой, зашлёпал губами и заговорил:

– В гости к Крафту – то пойдёшь? Пошли уже. Мне ещё молиться идти надо. Пойдёшь молиться?

Не каждый и не сразу понял бы слова, вылетающие из беззубого рта вместе с брызгами слюны. Макарыч, идя рядом с дылдой, отчётливо слышал всё и ещё больше черпал из интонаций дурачка:

–  Крафт ждёт, сидит. Заколебал уже. Иди, говорит, позови. Хватит ему уже у Кащея сидеть. А ты чё сидел – то? Крафт –  он не здесь живёт. Он в том краю живёт. А ты здесь сидишь и сидишь. Крафт говорит: сходи, приведи, чего он там делает? Да, говорит, деревней веди, не огородами, – и другие подробрости того, как он справился с задачей, выложил бедный простофиля, пока со спутником преодолевал деревню из конца в конец, успевая ещё отвечать на приветствия и объявлять каждому встречному:

– Вот, дед какой – то к Крафту приехал, а сам у Кащея сидит, а Крафт его ждёт.

Они остановились у покосившихся ворот с навеки открытой калиткой. Было непохоже, что здесь живут люди. Не обнаруживалось ни тропинки, ни примятой травы. Проводник, наткнувшись на невидимую преграду, остался стоять на дороге, а Макарыч, протиснувшись в щель между калиткой и столбом, оказался в заросшей после пожара местности. На закопчённых снизу, могучего вида столбах, торчащих из высокой травы обнаружилась целая выставка всякой всячины. Макарыч ходил и разглядывал иммитацию скелета из деревяшек, чучело совы, разного рода тотемную живопись, когда услышал голос:

– Заходите, сейчас начинаем.

Дом был самым обыкновенным, из двух комнат. В меньшей, служившей одновременно кухней и приёмной, на стенах можно было увидеть всё, кроие каких – либо символов веры: ключи от подъезда, не передающее отражения зеркало, часы без стрелок, множество картинок, передающих отношение обитателей к себе. В углу, под божницей стоял сундук, на котором сидел старичок с острой бородкой и моложавым лицом. Трое парней, не старше 20-и лет в вольных позах расположились по периметру комнаты, а в центре стояла деваха, одетая в чёрную блестящую юбку и красную блузку. Она заговорила, и Макарыч узнал её звонкий голос:

– Прошу обратить внимание. Я – душа дома. При полном ко мне доверии можно получить любые сведения, доступные душе. Ну? – осмотрела аудиторию деваха,- врубайтесь, чуваки! Задавйте вопросы, загадывайте желания. Учтите и всегда помните – Господу угодны не только прозябающие в его лоне частички, но и те, кто хочет знать и может делать!

В это время Макарыч увидел – старичок сделал ему знак приблизиться. Вблизи глаза хозяина избы виделись молодыми и насмешливыми. Как по волшебству в руках у него очутились две кружки по поллитра объёмом.

– Давай – ка, богатырь, уж не обессудь, что мало, – мягкий голос помогал вливаться самогону, – и так, поди добры молодцы и трети не осилили, а их уже ищи – свищи. Ну вот и ладненько, – старик забрал пустую кружку и протянул вторую. Макарыч с облегчением убедился, что на этот раз пьёт напиток из трав, тоже невкусный, но менее отталкивающий вкусовые рецепторы. Удобно облокотившись на стену, Макарыч принялся за наблюдение процессов, происходивших в его теле. Аналогия была на поверхности: мёртвая и живая вода. Это и подтвердил голос старика, донёсшийся одовременно изнутри и с отдалённейшей периферии:

– Так вот, добры молодцы, алхимия и состоит в сведении веществ с заданными свойствами для получения неизвестного эффекта.

Макарыч мог слушать и чувствовать. Отрывая глаза, он видел то белозубые улыбки юношей, то вспархивающую юбку девахи, то неистовый жгут времени, что захлёстывает собой всё и вся и весело шипя, отступает, оставляя неподвижные камни и неосторожных утопленников.

 

 

 

——————

 

 

 

 

Двое мужчин европейской внешности миновали таможню и сдержанно оглядывались в ожидании встречающих. Последние объявиться не замедлили: квадратный чёрный гигант в ослепительно – белой тройке и его негатив – блондин в чёрном костюме. Ни слова не говоря, они подхватили, чёрный – чемоданчик Дениса, белый – спортивную сумку Геннадия и направились к выходу из аэропорта. Из толпы машин на стоянке выделялся лимузин с государственными флажками США на капоте. Спешашие пассажиры поневоле задерживали взгляд на блестящем, явно бронированном теле лимузина. Русские тоже среагировали и только успели переглянуться и согласно кивнуть, как лимузин окружила и принялась рассаживаться группа южан, каждый второй из которых словно бы сошёл с постера”Разыскивается” из серии борьбы с международным терроризмом. Машина, предназначенная для русских, обманывала взгляд, внешне ничем не примечательная, изнутри она вызвала осмотр и молчаливое одобрение специалистов из – за океана. По дороге, сидевший позади Денис, не стесняясь вертел головой, курил, подавал реплики на ломаном английском, в-общем – давал простака. Геннадий держался прямо, смотрел перед собой и лишь один раз выказал присутствие интереса. Он вдруг забеспокоился, проверил карманы и, воспользовавшись остановкой на перекрёстке, открыл дверцу, выскочил, скрылся среди людей, и не успел смениться сигнал светофора, уже сидел на своём месте.

Здание, где должна была происходить встреча стояло в ряду таких же заурядных домов на тесной улице. Сопровождающие уверенно завернули за угол, и все четверо оказались внутри двора, выстроенного буквой “П” с обычным для таких мест пейзажем. Ободранный фасад бельмами окон разглядывал контейнеры для мусора, несколько разбитых скамеек, стойки с баскетбольными кольцами, торчащие из вспученного асфальтового озера. Не успели новые персонажи появиться на сцене – с мусорного утёса врассыпную бросились три категории трудящихся: чёрные птицы, грязные собаки и люди в длинных, до земли пальто. Последний задержался, поспешно засовывая добычу в один из мешков, висевших на нём на манер чресседельных сумок. Белый, не сбавляя шага, подобрал с асфальта железный стержень и запустил в адресата. Через несколько вращений стержень превратился в белесый диск со свистом разрезающий воздух. Явственно видимая полоса достигла человека в пальто, раздался крик, поднялось облако пыли и бродяга, оставляя мокрые следы из порванного мешка, скрылся в подворотне. Четверо подошли к навесу со ржавой крышей, прилепившемуся к одной из стен. Показался заваленный мусором спуск. Внизу обнаружилась дверь с большим висячим замком. Чёрный показал Геннадию, что следует сойти к остальным с последней ступени и нажал кнопку на металлической пластине, показавшейся в его руке. Площадка плавно провалилась на несколько метров вглубь земли, и они очутились в шлюзе. С их одежды при помощи особого состава воздуха были удалены нежелательные элементы. Дверь впустила четверых в короткий коридор, заканчивающийся лифтом, и они перенеслись на центральный уровень одного из военных ведомств. Проводники пропали, но русские покинутыми себя не чувствовали. Они с интересом осматривались в длинном, хорошо освещённом коридоре, среди людей, снующих с занятым видом. Обитателей подземелья отличал бледный цвет лиц, большинство было одето в халаты неопределённо – желтоватого цвета. Встречались и пожилые военные в форме ВВС США румянные и подтянутые. Один военный, постаравшийся подойти неслышно, поманил русских за собой, привёл их в предназначенноё для жилья помещение и оставил одних. Пока Геннадий принимал душ, Денис обследовал аппартаменты. Подслушивающе – подглядывающих устройств сканнер не обнаружил. Денис, понюхав, выпил оранжевой воды из маленького холодильника, прилёг на кушетку и моментально и чутко заснул.

Хотя устройство российского производства не обнаружило средств наблюдения, из комнаты двумя уровнями выше было хорошо видно и слышно всё, происходящее на международном совещании. Договаривались пауки. Чёрными звёздочками бегали они по континентам, крепкие, умные мужики с фальшивыми документами и чистой совестью, опутывали мир паутиной, залезали в середину и слушали колебания нитей. Существо, наблюдающее за резидентами двух разведок, обладало способностью в считанные минуты выучить любой язык, могло с невероятной скоростью анализировать поступающие данные и по праву считало себя представителем умнейшей расы, закрепившейся в этой галактике. Чего ему было не дано – так это представить силу противодействия возникающему двумя уровнями ниже объединению.

Белокожий, рыжеватый, представившийся как Джон Рич, мужчина говорил:

– Джентельмены, настала пора свести воедино знания и способности, приобретённые десятилетиями непрестанных усилий. Инициатива в наших руках. Мы, эмиссары двух крупнейших народов собрались затем, чтобы назначить время, когда перезревший плод власти по малейшему мановению окажется в наших руках. Предлагаю взглянуть на карту.

Самая протяжённая стена кабинета засветилась картой мира. В продолжении дальнейших объяснений взгляды шестерых присутствующих сходились на областях, на которые указывал докладчик. Обзор начался с Американских континентов. Здесь всё было в порядке. Ярко – жёлтым не светились только острова Карибского моря да отдельные участки Анд и Кордильеров. Панамский перешеек был заштрихован нейтральным серым цветом, что означало невмешательство региона в процессы, предшествующие путчу. Вся Европа за исключением ирландской части Объединённого королевства и несгибаемых Балкан скрылась под желтизной. В Азии было хуже. Независимой голубизной светились не только огромные территории Китая и Индии, но и Тибет и большинство мусульманских стран. Океания, Новая Зеландия и Австралия в событиях участия не принимали, что и подтверждал серый налёт, достигавший жёлтой Японии. В воздухе раздались одобрительные возгласы, а существо двумя уровнями выше одновременно со своими братьями по способу мышления испытало что – то подобное приятной щекотки в самом средоточии организма.

Геннадий встал, подошёл к карте, недолго повозился с пультом управления и обернулся к аудитории:

– Предлагаю несколько поправок к сообщению коллеги, – Геннадий учтиво поклонился в сторону Джона Рича. Во – первых, неподдающиеся контролю и учёту племена Латинской Америки и Мексики гораздо более многочисленны, нежели в вашей версии. Во – вторых, лежащие за Уралом области России. Ошибкой было бы считать, что обширнейшие зоны Сибири и Дальнего Востока представляют собой одни тундры и болота с небольшим количеством городов и поселений, контролируемых из центра. Это далеко не так. Вот каково положение по самым прблизительным наблюдениям.

Под взглядами присутствующих окраска российской части азиатского континента изменилась. Один из американцев что – то произеёс вполголоса. Отозвался Денис:

– Нет, Виссарион здесь не при чём. Он приглашён к участию в наших планах и является их сторонником.

– Да, – подхватил Геннадий, – и хотя направление указано правильно, проблемой являются многочисленные внеконфессиональные объединения, заполонившие Алтай и центр Сибири. Попытки наладить поступление адекватной информации неоднократно потерпели неудачу. Внедрение агентов, встречи с руководителями – всё провалилось. Древнейшие способы самосохранения, к изучению которых ещё только приступают наши спецотделы, не являются секретом для людей, на условном языке именуемых “святыми”.

Геннадий слегка поклонился и сел рядом с Денисом. На столе между ними лежал портсигар с номенклатурными сигаретами “Суперкосмос”. Сделанный из светлого металла, портсигар имел на своей внешней крышке, усыпанный мелкими алмазами вензель в виде двух “дабл – ю”, слегка сдвинутых друг относительно друга. Длилось молчание, пока разведчики угощались привезёнными с Родины сигаретами и стало отчётливо видно – лет им больше, чем мог дать каждый увидевший этих атлетов полулёгкого веса.

Не успели Денис с Геннадием выкурить и по половине сигареты, как события получили неожиданный оборот. Геннадий сидел, откинувшись на высокую спинку кресла. Не выпуская из зубов мундштука, он на пределе слышимости проговорил:

– Диня, а ведь нас пасут.

– Я понял, – одними губами отозвался Денис. Вслед за тем Гена выпрямился в кресле, упёрся взглядом в переносицу большеусого, седого, очень плечистого америкоса, вынул сигарету из мундштука, убрал мундштук в портсигар, портсигар в карман пиджака, вдруг перекосил лицо в ужасающую гримасу и заорал:

– А, блядь, подставить, суки, захотели?!

При этих словах существо, наблюдавшее сверху, отшатнулось от круглого экранчика, обернулось и оказалось каким – то чудищем, с выпуклыми, вперёд и в стороны глядящими глазами и с маленьким ртом. Признаков носа и растительности на голове не было. Чудище походкой, совмещающей скольжение с подпрыгиванием, покинуло комнату, а внизу двое русских пожинали плоды собственных усилий. Геннадий, стоя на коленях, обшаривал карманы большеусого. Этот единственный носил на себе следы недавнего побоища – кровь из содранной брови запятнала ковёр, остальные трое выглядели невредимыми, хотя и лежали в бесчуственных позах. Денис задрал штанину и вытащил из – за голенища узкий  предмет. Одним движением раскрыл нож – “бабочку”, убрал в ножны под левым рукавом, затем достал из кармана баночку из – под фотоплёнки, одним движением насыпал линию на тыльную сторону руки, занюхал и обратился  к Геннадию:

– Будешь?

…Они шли по пустому коридору, когла из – за казавшегося далёким угла, вывернули их давешние провожатые. Белый шел впереди, он запер молнию на брюках и поднял голову. Вслед за выражением недоумения, проступившем на лице, его рука выдернула пистолет, его слегка прищуренный глаз увидел ” мушку” на фоне, подпрыгивающей в беге, спины. В следующее мгновение в его лоб ударился, едва не проломив кость, свинцовый шарик, пущенный рукой Дениса, и агент Хейли потерял сознание.

 

 

 

—————————-

 

 

 

Ванька проснулся и сразу почувствовал чуждое вмешательство мало того, что в мыслительный процесс, но и в эмоции, чувства, в настроение. Уже зная, что не ошибается, Ванька пробежался по своему организму: непривычная вялость во всех членах, звон в ушах, набор ощущений, интерпретируемых, как плохое настроение и в виде следствия – нежелание вставать и учавствовать в судьбах этого мира.

– Бля – а – дь! – воскликнул Ванька и вскочил на ноги. Следующие полчаса он всеми способами вгонял себя в пот, одновременно исследуя появляющиеся мысли. Мысли можно было разделить на несколько категорий; чуждые реплики звучали таким образом:

– Чё вы валяетесь?! До сих пор дрыхнете!

– А я вот вчера раньше всех встал и сегодня уже…- Ванька прервал себя.

– Нафига мы вчера нажрались, – это звучало более нейтрально.

– Куда это Танюха свалила? – включилось нечто конструктивное.

– Я понял, я догадался – по проводам муру всякую гонят. Электричество же, значит всепроникающее, значит определённым способом заряженные частички, они могут вступать в резонанс с токами головного мозга. И всё! И не надо никаких других средств воздействия. Направленное внушение нечеловеческого способа жизни. То – то дети в первые годы удивляются: что здесь твориться?

Ванька, лёжа в асане, удивлялся глубине своих выводов, когда невидимая входная дверь с грохотом распахнулась, захлопнулась, в прихожей раздались шаги и на пороге комнаты возникла Танюха. Длинная чёрная юбка сбегала на  армейские ботинки. Чёрная же блуза оставляла открытой высокую шею с горделиво посаженной головой. С макушки и до пояса переливался поток каштановых волос. Блестящий чёрный плащ, похожий на крылья, подметал землю.

– Курить есть? – спросил с пола Ванька.

Пацаны, уподобляясь космонавтам на камбузе, толклись в кухне. Двое готовили завтрак, трое остальных запивали чаем, выданное Танюхой снадобье. Сама она вполоборота сидела на подоконнике и необычно смотрелась на фоне казавшимися близкими небоскрёбов. Пока ели макароны с протёртым на них сыром, прослушали диспозицию. Танюха говорила, болтая ногами:

– Винище вчерашнее лишним не было. Вдобавок к бумаге вообще ништяк получается. Состояние как раз на грани между щемиться по углам и безрассудной храбростью. Вам предстоит мутить с чёрной молодёжью, добиваясь того, чтобы о нас услышали уважаемые люди – этакие седые чернокожие джентельмены, их толстые жёны и представители банд. Получите на расходы, – в руки каждому перекочевали пачка потрёпанных долларов и пакетик с крепчайшей марихуаной. Попили ещё чаю и, напустив полную кухню сигаретного дыма, принялись облачаться. Ванька и Серёга надели длинные тёмные пальто и кепки с утинными козырьками, пижон Алик – белый плащ поверх цветной, навыпуск рубашки, Тёма – белый костюм поверх чёрной тишотки и бежевые туфли с загнутыми кверху носами. Женька нацепил балахон и слаксы.

– Ну что, готовы? – Танюха оглядела всех, – присядем на дорожку. Тёма, мой мальчик, надеюсь ты надел бронежилет из отсутствия сомнений?

Едва вышли из подъезда, Ванька почувствовал – начало накрывать. Его тело красиво отшатнулось от клубов пара, вырывавшихся из трещины на асфальте, трещина уползла под колёса машин, Ванька засмеялся и поднял голову. Они гуськом  двинулись по тротуару, держась его правой стороны. Прохожих в этот полуденный час было немного. Через два квартала из галлюцинаций на перифирии зрения соткалось подобие автомобиля. Небольшой автобус сбавил ход, но не остановился. Танюха, оказавшаяся в тёмных очках. показала: рассаживаемся. Ванька заскочил последним и увидел, кроме своих, уже повынимавших сигареты, молодого человека с наружностью голливудского китайца. Танюха, низко наклонившись, с ним заговорила, но человек реагировал слабо, отвечал односложно, позы не менял – нога на ногу, руки сцеплены на коленях. Он вообще производил впечатление истукана и не за счёт своей неподвижности, а благодаря чему – то более неуловимому. Всё это разглядел Ванька, а потом вслед за остальными закурил, ощутив смутную благодарность к самому себе за то, что ему дано или он достиг умения разобраться с какого конца поджигать сигарету.

Тёма с Танюхой шли по абсолютно пустой улице между одинаковыми серыми домами. Всё здесь говорило о близком присутствии окраины, границы цивилизованных районов. На тротуарах было чисто то ли из – за отсутствия жителей, то ли из – за свободно гуляющего ветра. Картина переменилась, стоило завернуть за угол и увидеть большую жёлтую вывеску, освещающую площадь перед кафе. Здесь были люди и были следы их деятельности. В одном углу маленькой площади громоздилась гора смятых жестянок, неподалёку  от неё презимистая группа толклась вокруг поставленног на асфальт магнитофона. Напротив, у полуразрушенной кирпичной стены, горел костёр и виднелось несколько сгорбленных спин. Под вывеской, у бетонной, с навесом площадки стояли  цветасто одетые парни. Все, так или иначе обратили на новых актёров местной сцены. Заткнулся магнитофон, и русские увидели со всех сторон обращённые к ним чёрные лица. После минутной паузы всё снова пришло в движение: зазвучал рэп, очередной танцующий шлёпнулся в центр круга  на подстеленный кусок картона, костёр выстрелил сырым деревом, а у стоящих у кафе парней остались видны одни затылки. Танюха из – под очков взглянула на Тёму и подтолкнула к подросткам. Не успел он сделать нескольких шагов, как сидящим у костра пришлось потесниться и получить в непосредственную близость русскую эмисаршу.

Тёма подошёл и сходу, на освободившемся у ног пространстве, исполнил несколько па древнего брейка, в конце оттолкнулся затылком и оказался на ногах. Замелькали радужные декорации, а на их фоне – лица молодых невольников, снисходительно взирающих на этого белого с видом: “Неплохо, а что ты ещё можешь?” Краем глаза Тёма видел Танюху. Она пила из бутылки с красной этикеткой. Тёму передёрнуло. Он как – будто сам вливал в себя пойло с сивушным запахом из горлышка, захватанного нечистыми ртами. То, что он сделал потом немало удивило ждущих продолжения чёрных. Он резким движениями растолкал мальчишек в стороны, упал на колени и издал, вобравший в себя все нечеловеческие интоннации, доступные голосовым связкам. В этом крике были и последний зов ранненого слона, и вой голодных волков, и звуки жуткого ночного леса. Крик звучал как призыв к покаянию, к способности человеческого существа, оглянувшись, измерить пройденный путь и в который раз вспомнить и забыть, зачем каждый из нас здесь и сколько это будет продолжаться. На сей раз всеобщее остолбенение выглядело качественнее. У сидящих вокруг костра головы вжались в потёртые воротники, двое парней из самых невыдержанных схватились за оттопыренные части одежды, а расположенный к эпилепсии, 12 – летний Генри Симпсон упал на асфальт и выгнулся в припадке. Танюха моментально оказалась рядом, и через несколько минут мальчик поднялся, растерянно и благодарно улыбаясь своей спасительнице.

Люди, разделённые цветом кожи и гражданством сидели на прикрытых тряпьём ящиках вокруг вонючего костра и по часовой стрелке передавали, поменявшую начинку, сигару. Услышав сзади шаги, Танюха затяжку не прервала, а вдохнув до предела, вставила джойнт огоньком в рот и, повернув голову, выдала струю дыма в готовно подставленный рот ганмена. Громила оглянулся на соратников, но те демонстрировали ко всему равнодушные спины. Тогда ганмен остановил бегающие глазки на танюхином декольте и прорычал:

– Пошли да поторапливайтесь.

И маленькая площадка опустела. Остался лишь тесный кружок прижавшихся друг к другу, неотрывно глядящих на огонь, чёрных и маленький, тоже чёрный магнитофон, на пределе громкости доносящий до слуха обработанные синтезаторами тамтамы.

Русские свернули в захламлённую подворотню и обнаружили, что сопровождающие их парни, бесцеремонно принялись их разделять. Тёма увидел с двух сторон два непроницаемых лица, ощутил лёгкий толчок в спину и продолжал идти. Но тут его дёрнули за полу пиджака, не оставляя сомнений, чужая рука сжала плечо и ему пришлось остановиться. Танюху притормозили шагов за тридцать. Один чёрный давал ей прикуривать от зажигалки, второй – облоктился рукой на стену и закрыл готовую развернуться драму. За мгновение перед тем Тёма увидел её глаза, с деланным безразличием, скользнувшие по нему и пожелавшие удачи.

Сразу вслед за этим юноше пришлось  применить некоторые приобретённые способности для того, чтобы остаться в 22-хлетнем теле по – имени Артём Юрьевич Подхомутников. Одновременно со зрелищем кастета на тонких чёрных пальцах, он уловил блеск лезвия ножа. Чёрные действовали решительно, но недостаточно быстро. Их целью не было убить или покалечить русского. Они просто осуществляли свою программу – подчинение всех окружающих своей грубой силе. Двинуть по рёбрам, пугнуть пером – на это их хватало. Ребята оказались не готовы, не смогли справиться в присущей себе манере со следующим. Каждый из них вдруг оказался перед выпуклым, хорошо отполированнм зеркалом цвета лабрадорита. Они увидели себя готовыми совершить насилие с корыстными целями по предварительному договору над впервые увиденными людьми. Что – то помимо мозга, подавшего мускулам сигнал, заставило одного – с риском вывихнуть запястье, изменить траекторию руки с кастетом, другого – выронить нож и жестом пятнадцатилетней давности закрыть глаза и заткнуть уши.

Двое братьев во Христе сидели на окраине огромного города, сидели, прислонившись спинами к грязной стене и чувствовали и думали одно и то же: мама любит тебя, вытащил ты мелочь из кошелька или избил с особой жестокостью ближнего своего, мама всё равно любит тебя. Они курили марихуану, не для того, чтобы создавть, поддерживать или провоцировать никогда не прекращающуюся благодать. Они просто курили марихуану.

– Кто вы, и что вам надо? – старик с лицом умной обезьяны терпения не терял. Сидел он в инвалидном кресле, справа от сильной лампы с рефлектором, направленной на Танюху. Лампа стояла на столе, и находившиеся позади неё были  не видны. Танюха вела себя непринуждённо. Она с интересом осмотрела помещение без окон с низким сводчатым потолком. Шум улицы сюда не доносился. Вообще не было слышно ничего, кроме дыхания и поскрипывания стульев. Однако, Танюха, послушав с минуту, принялась кивать головой в такт далёкой музыке, притоптывать ногой и выражать живейшее удовольствие. Её взгляд остановился по – очереди на каждом из присутствующих, почитавших себя невидимыми. Патрик Смит поёжился и пошептал на ухо соседу. Русская так усмехнулась, что Патрик был готов поклясться – его услышали. Наконец Танюха заговорила:

– Стул бы даме подали.

Старик в инвалидном кресле повернул голову и через секунду полукресло с низкой спинкой оказалось возле девушки. Танюха поставила на него ногу и произнесла речь. Слова свои она сопровождала жестами рук, и слушателям поневоле приходилось за двумя тонкими, порхающими в воздухе кистями.

– Меня зовут Татьяна, я из России, и мне нужно всё ваше внимание, – она метнула взгляд в сторону шевельнувшегося и, повысив голос, повторила:

– Всё внимание! Так, хорошо. Я вижу здесь собрались отъявленные расисты. Вы все отказались поддерживать это государство в качестве членов правительства и как его тайные сотрудники. Вас также не устраивает вариант возвращения в Африку. Ваш лозунг – “Америка для чёрных” некорректен, хотя бы потому рабами в Америке являются представители всех рас. В инересах большей части населения – избавиться от режима, подменяющего жизнь потреблением. Необходимо объединиться с другими цветными и нажать клавишу “Ди лейт” по отношению к свиньям и предателям, в том числе и из ваших.

Танюха замолчала и стало слышно – где – то капля за каплей падает вода.

– Мы профессиональные разрушители систем. Нас здесь много. В эту минуту такие же переговоры ведуться с представителями коренных индейских народов, с террористами, со всеми, кому надоело. Встреча с вами, ваше согласие помогут осуществиться тому, что принято называть революцией. Наши цели совпадают. Мы пришли помочь и уйдём сразу после свершения событий.

Танюха закончила, убрала ногу со стула и стояла, исподлобья рассматривая аудиторию. Кто – то кашлянул. Старик в кресле, казалось, дремал, опустив голову. Так прошло несколько минут. Затем голос старика произнёс:

– Подойди, дитя моё.

Пока длился обмен взглядами, остальные не дышали и не шевелились… Глаза чёрного потеряли проницательность, набрякли слезами , он отвернулся и знаком приказал зажечь верхний свет. Отчётливо стали видны все, сидящие за столом патриции. Старик показал рукой на свободное место, развернулся вместе с креслом и сказал:

– Обсудим детали.

 

 

 

——————————–

 

 

Из шести парней, прибывших с Пересом в Америку, только двое видели дома выше двухэтажных. Сам Перес, не новичок в городах, заставал себя за тем, что вместо созерцания горных вершин, пытается разглядеть верхушки небоскрёбов. Перуанцы поселились в маленькой гостинице, ели в итальянском ресторане, бегали в парк играть в волейбол, а дело не двигалось. В одну из ночей Пересу приснился Суфий. Дурашливо улыбаясь, показал на запястье и пропал. Перес проснулся, поборолся с желанием немедленно закурить, оделся и спустился в холл. Портье не обратил внимания на сеньора Аргуэльеса из Лимы, который в неурочный час вышел на улицу и, сквозь посвежевший к утру воздух, пошёл куда глаза глядят.

Двигался он неторопливо, то и дело опускал руку в карман, доставал тёмные зёрнышки, звучно разгрызал их, шёл и думал. Иногда останавливался, поднимал лицо и на вдохе издавал звук, похожий на скрип несмазанного автомобильного моста, недолго прислушивался, слышалось нечто вроде приглушённого смеха и Перес шёл дальше. Думал он вот что: “Ау, ребятки. Где же вы, ну, ребятки. Я всё равно вас найду, и в ваших интересах приблизить это событие.” Раз за разом, повторяя фразу с разными вариациями, Перес заставлял другие мысли, такие как: “Может позавтракать, покурить бы, может быть кофе или даже позавтракать, вот если бы покурить, кофе – то можно себе позволить”, – заставлял их, мысли виться светящимися мошками и пропадать в ночи. Перес шагал по улице с односторонним движением навстречу редким машинам. Вдруг одна из них вильнула к нему и, чуть не задев, остановилась. Из машины выскочили двое полицейских и, не доходя нескольких шагов, взяли его под прицел пистолетов.

– Стоять, не двигаться, – выкрикнул один, в надвинутой на глаза фуражке.

Перес остановился, не переставая жевать. Его посетило, принёсшее радость, сознание – что – то начало происходить! Переса поставили к стене, заставили упереться руками, раздвинуть ноги и обыскали.

– А это что? – услышал Перес, когда обыскивающий наткнулся на карман с зёрнышками.

– Кофе, – ответил Перес, пытаясь обернуться. Его подтолкнули в прежнюю позицию, закончили на удивление доскональный обыск, затем всё – таки развернули и заставили задрать рубашку. Один из полицейских не опускал пистолета, а другой освещал фонариком заголённый живот Переса и даже провёл по нему холодными пальцами. Перес вздрогнул и стал заправляться. Полицейские оставили Переса, сошлись вместе, и он, несмотря на их усилия говорить вполголоса, услышал часть их короткого совещания.

– Что – нету? – спрашивал коп пониже ростом, отправляя в кобуру непонадобившуюся пушку.

– Нету, это не он, – отвечал напарник, – да и татухи нет. У того на шее портак в виде колючей проволоки. Ты же смотрел ориентировки. Не он, падла.

– Извинимся? – продолжал спрашивать первый.

– Да пошёл он. Пусть спасибо скажет.

– Спасибо, – громко откликнулся Перес. Полицейские развернулись. Высокий коп, с блестевшими из-под козырька глазами, размеренным шагом подошёл к Константину. У него оказался вздёрнутый, с вывернутыми ноздрями нос, портивший мужественное, с квадратной нижней челюстью лицо.

– Моя фамилия Паттерсон, – отчеканил он, – 42-й полицейский участок, и я тебя, сукина сына насквозь вижу.

Полицейский развернулся на каблуках и пошёл к машине. Перес издал звук неисправного автомобильного моста, подождал, пока освободиться тротуар и зашагал своей дорогой.

Через пять минут после открытия бара с выспренным названием “Золотой Пегас”, Константин Перес сидел за стойкой, перед ним исходила паром чашка кофе, а во рту дымилась сигарилья, в которой Перес отказывал себе больше недели.

Дверь звякнула, пропуская посетителя, и рядом с Пересом очутился парень. Константин курил, пил кофе и прислушивался  к запаленному дыханию соседа. Отдышавшись, парень заказал кофе с ликёром и пачку “Лайки Страйк”. Перес незаметно осмотрел его. Невысокого роста, смуглый, парень был одет в поношенный вельветовый пиджак, джинсы и рубашку, некогда светлую, а теперь – грязную и помятую. На шее у него красовалась новенькая шёлковая косынка. Одним глотком расправившись с кофе, парень, оглянувшись на Переса, запустил руку во внутренний карман пиджака и двинулся в угол зала; там виднелся проход в задние помещения. Перес встал, зарядил музыкальный аппарат первой попавшейся пластинкой и пошёл следом. Следуя изгибам коридора, два раза свернул и остановился перед только что закрывшейся дверью. Мокрым от слюны пальцем загасил сигарилью и положил её на неширокую панель, идущую вдоль стены. Потом неслышно открыл дверь и нырнул в миазмы “Туалетной комнаты для мужчин и мальчиков”.

… Парень вышел из кабинки, опуская закатанный рукав, и, обнаружив перед собой человека, вздрогнул. Перес стоял, преграждая выход. Мужчины смерили друг друга взглядами, и парень первый отвёл взгляд.

– Вот – вот, – удовлетворённо произнёс Константин Перес, – а теперь познакомь меня с боссом.

… Казалось, здание падает – так быстро летели облака. Низ небоскрёба терпел крушение. Пятна сырости ползли вверх по стенам, прибой мусора достигал второго этажа. Другие дома района выглядели обиталищами бедноты. В одном из окон показалась курчавая голова с тёмным личиком. Стоявший спиной к Пересу, блондин говорил по радиотелефону и именно в его адрес явился оттопыренный средний между уже двумя смеющимися мордашками. В ответ блондин стремительным движением нырнул рукой за отворот куртки. Мордашки пропали, а в руке блондина не оказалось ничего, кроме символической мудры* “Сейчас выстрелю”. Блондин убрал трубку и показал Пересу, чтобы он шёл первым.

В разгромленном, прегороженном баррикадами, холле их встретил горилообразный “браток” с игрушечным автоматом под мышкой. Он ткнул большим пальцем левой руки за спину и отшагнул в сторону. Трясущийся от старости лифт насилу поднял двоих пассажиров до нужного этажа. Перес увидел длинный коридор со множеством дверей. Блондин остановился перед дверью, ничем не отличающуюся от других, и прежде, чем позвонить, прислушался. На звонок никто не отозвался. Блондин прошёл дальше, прислушался и опять позвонил. На этот раз щёлкнул замок и чья – то рука втянула блондина внутрь. Послышались приглушённые голоса, дверь перед Пересом открылась, на пороге стоял блондин. Перес усмехнулся и вошёл в прихожую, настолько маленькую, что в ней едва хватало места для обоих мужчин и огромного дога, молчаливо рвущегося с привязи.

– Прошу вас, проходите, – послышался голос, и Константин в опасной близости от собаки, проскользнул дальше, в комнату и очутился в обиталище меломана. В небольшой комнате негде было остановить взгляд без того, чтобы не наткнуться на объект из мира музыки. Плакат на полстены с изображением золотого состава группы “Юрай Хип”, несколько недешёвых гитар в разных местах, на всём свободном пространстве – ящики звуковоспроизводящей аппаратуры. Присутствие живого существа выдавало низкое ложе, покрытое множеством скомканных одеял. Одно из одеял зашевелилось, из – под него показался полностью одетый человек с неопределенным выражением на заспанном лице. Человек расплылся в непритворной улыбке и приглашающе похлопал рядом с собой. Константин сел. Колени задрались, и он принялся в этой неудобной позе доставать сигарильи, одновременно слушая уверенный голос:

– Ну и зачем вы здесь? Я знаю, зачем нас находят. Вариантов – два, – говорящий показал Константину два тонких растопыренных пальца. – В обоих случаях вы не выйдете отсюда. Или вы, громко говоря, правительственный агент, а попросту несчастливый предприниматель, настолько дорожащий – трудно представить чем – ну – ваше дело, за какой – то промах, согласившийся прийти сюда. Вы следите? – вопрос прозвучал в связи с тем, что Перес отыскал курево и задымил. Константин кивнул и стал слушать дальше.

–  Вариант номер два. Вы представитель организации, подобной нашей и здесь затем, что у вас не хватает силёнок осуществиь задуманное. Тогда разговор превращаетс в формальность, и ваше руководство будет оповещенно о его результатах, вашей отрезанной головой.

Последние слова человек на постели произнёс под одеялом, натянутым до самых глаз. Теперь он, желая насладиться эффектом, уселся и его лицо оказалось вровень с лицом Переса. Константин увидел расширенные зрачки морфиниста и до странности гладкую кожу лица, готовую, впрочем, вот – вот разверзнуться морщинами. Физиономии такого типа выдают принадлежность их носителя к категории людей пресыщенных, но не насыщающихся, ибо в то мгновение, когда они скажут: “Стоп. Вот то, что нужно.” двигатель желаний сочтёт себя вправе закончить свой утомительный труд, а поскольку данные субъекты, как правило, не обзавелись другими стимуляторами, как то: отвага, злость или упрямство, то их внешность оказывается принуждена обрушиваться сродни песочному замку под ударами дождя.

Перес спокойно курил, разглядывая обстановку. Человеческий гений поработал над своим собственым исчезновением. Можно было, не вставая с места, запустить любой из тысяч дисков, громоздившихся во всех углах. Перес, нимало не заботясь о комфорте хозяина, перевалился через его тело и достал одну из книжек, лежащих у изголовья. Рене Генон. “Князь мира”. Другая без указания имнени автора – “Великий кормчий”. Перес встал, потянулся, хрустнув суставами, и сказал:

–  Предлагаю поиграть. Ты ведь любишь играть? Условия – отвечать честно на любой поставленный вопрос. Я, по твоим словам обречён, а тебе скучно. Вот и поразвлечёшься за мой счёт. Ну как?

В следующие несколько минут хозяин продемонстрировал всю вычурность собственной моторики. Моментально оказавшись на ногах, он исчез из комнаты, прогремел по соседству мелким стеклом, ненадолго затих, вернулся, повозился с аппаратурой (густо зазвучала “Джюлай морнинг”), поднял, оказавшуюся дверью, часть стены, повернулся к Константину, приплясывая от нетерпения, произнёс:

– Прошу, – и первый нырнул в проход. Следующее помещение выглядело залом размером с футбольное поле и с низким потолком. Не давая себе труда задуматься над назначением увиденного, Перес ответил “Нет” и “Да, конечно” на два первых вопроса и в свою очередь спросил:

– Сколько тебе лет?

Спрошенный будто наткнулся на невидимую стену, в который раз оглядел Константина с головы до ног, помолчал и лишь при переходе в следующий отсек, буркнул:

– Продолжим.

– Зачем тебе всё это? – они шли по краю, и Константин видел, что хозяин едва сдерживается от того, чтобы не столкнуть гостя в воду. Так они и ходили по огромному зданию, заполненному способами перепланировки, средствами убить досуг и поразить воображение и образ международного терроризма таял под лучами направленного внимания. Бизнес, выгодный тем, кто им занимается, плоть от плоти иерархичесого бюрократического аппарата, способ выколачивать подобие весьма обеспеченной жизни из окружающего мира, ничем не гнушаясь, не видя последствий комфортно проведённых переговоров, расчётливый организм, поддерживающий и контролирующий то, что происходит в его интересах. И никакой идеологии.

Они замолчали, не сговариваясь. Очередь задавать вопросы перешла к Прересу, но он не найдя ни одной, готовой зазвучать струны, отступился и теперь гадал о своей участи. Перед тем, как войти в лифт, хозяин недолго говорил  по одному из многих, встроенных в стены, переговорному устройству. В его голосе зазвучали нотки раздражения, когда он произносил: “Да, да, я отвечаю за него”. В лифте он неожиданным движением похлопал Переса по плечу:

– Всё в порядке. Ты мне понравился, – и отвернулся.

Продолжение последовало на крыше. Здесь тоже было на что посмотреть и чему удивиться. В тени невысоких деревьев бил фонтан. Вода заполняла небольшой резервуар, текла по проложенному руслу и бесшумно падала за край. Деревья стояли в кадках, фонтан следовало назвать фонтанчиком, но впечатление от этого нисколько не проигрывало.

– Так вот, – хозяин остановился на самом краю и без всяких признаков опасения что – то разглядывал внизу, – дело в том, что ни один человек, попавший без приглашения в это здание, не покинул его тем способом, которым вошёл. Надо ли говорить – когда непрошенных посетителей выносили вперёд ногами, все вопросы уже покинули их через дырки, природой не предусмотренные. За доставленные несколько минут удовольствия, тебе сделана скидка и немалая. Хозяин поманил Переса. Тот подошёл и, опасливо взглянув вниз, под стеной небоскрёба, оранжевое, не крупнее ладони новорождённого, пятнышко.

– Нужно только попасть, – Переса легонько подтолкнули, и вследующую секунду он переворачиваясь и стараясь не кричать, летел к земле.

 

 

——————————

 

 

На второй день к вигваму подошли полицейские. Оглядели сооружение, имитирующее те, что стояли здесь, возможно на этом самом месте неколько столетий назад, а теперь не вызывавшее ни воспоминаний, ни ассоциаций, кроме рекомендованных современными учебниками. Сшитый из перкаля, украшенный лентами и флажками, вигвам выглядел  чучелом некогда подстреленного зверя, которое вынесли на воздух проветрить. Политцейские запнулись на входе, щироко расставив ноги выпрямились и огляделись. Несколько человек, одетых как североамериканские индейцы в начале 18-го века, смотрели на двух пришельцев ничем не показывая своей реакции на форму и регалии старших патрульных. Один из индейцев показал, что нужно опуститься на землю. Полицейские неловко присели и обнаружили – дышать стало легче. День выдался безвыетренным и дым, прежде, чем выйти в отверстие наверху, клубился на высоте плеч взрослого мужчины.

Проблема нелицензированного жилища вскоре была разрешена. Патрульные своими глазами увидели по всем правилам заполненный бланк департамента по культуре. Текст гласил: “В целях проведения этнического фестиваля народов Америки”. На выходе полицейские опять споткнулись. Оказавшись на улице, они связались с участком, и старший резюмировал:

– Какого чёрта! Им уже всё известно. Стоило сгонять нас с маршрута, – и добавил, – вот, помяни моё слово – без поножовщины не обойдётся. Эти красные как вместе соберуться – через минуту пьяные и отношения выясняют.

Находившиеся в вигваме, после отбытия официальных лиц, выкурили некоторое количество сладко пахнущего вещества из передаваемой по кругу трубки. Затем на свет появились барабаны, и присутсвующие принялись глядя в огонь и подстраиваясь друг под друга, отбивать ритм, незнакомый окрестным постройкам.

Вечером того же дня скандально известный диско – зал “Тихая заводь” против обыкновения пустовал. Причиной тому послужил разнёсшийся среди окрестной молодёжи слух о ночных гуляниях в центральном парке. Четверо парней пытавшихся поддержать славу заведения, затеяли вялую разборку, но брутальность покинула эти места, и парни попадали друг другу под ноги и забылись пьяным сном. Центр активности переместился к неосвещенному снаружи пирамидальному сооружению, откуда доносился рокот барабанов да такой настоятельный, что к нему со всех сторон, выключая свои “мыльницы” и приёмники, стекались группы и парочки. Попавшим внутрь вигвама представился шанс забыть какой сейчас век, о том, что на свете есть большие города, в центре одного из которых ярко пылает костёр. У дальней от входа стены сидели в ряд краснокожие воины и с отсутсвующим видом били в барабаны. Над огнём на деревянной треноге висел большой котёл. Взорам пишедших открылась целая выставка давно забытого образа жизни. Вокруг очага лежали одеяла, у самого огня толпилась глинянная и деревянная посуда. На стене висело допотопное оружие, головные уборы из перьев, пустыми глазницами глядел бизоний череп. На свободном пространстве пространстве сдержанно, расчитанными движениями поднимал в танце пыль известный всей окрестной молодёжи олигофрен по имени Хулио Третья Нога. Обычно, когда Хулио с заплечным мешком, полным объедков, появлялся вблизи собравшихся для проведения досуга юношей и девушек, первые незлобливыми толчками отгоняли его подальше, а вторые зажимали нос. Теперь они же видели – вечно грязная хламида несёт в себе элементы боевого наряда, а сальные, нечёсаные волосы как нельзя лучше смотряться по сторонам остроскулого с блестящими глазами лица.

У входа собралась кучка молодёжи. Подростки роились, не покидая своей тесноты, издавали возгласы, то и дело прикуривали сигареты. Девчонки хлопали шариками жевательной резинки. Здесь находились и выпившие и подкуренные, что сообщало дополнительную живость их ещё живым мордашкам. Снаружи раздались грубые голоса, полог у входа провис от упавшего тела, и в отверстие один за другим просунулись новые персонажи. Каждый, увидевший впервые этих типов, принял бы их за бандитов с тёмных улиц ночного города. Числом трое, они имели на физиономиях следы соответствующих похождений. Щека первого – Альберто была рассечена шрамом, хищно вздёрнутый нос выглядел мелковатым. Из – за его плеч выглядывал несерьёзный тюремный срок, неисчислимое множество выпитых бутылок и немало пьяных драк и пустяковых задержаний. Второго, по имени Роско вся округа знала за пройдоху, умеющему выйти сухим из любой воды. Выглядел он франтом, носил настоящее золото, и несмотря на скошенный лоб и редкие крупные зубы, имел немало поклонниц среди глупеньких девчонок из предместий. Третий, Алехандро был настоящим забулдыгой. Лицо, испещрённое последствиями неудачных падений, венчалось огромным, цвета синяка носом. Алехандро до того не держался на ногах, что казалось удивительным – как он сюда добрался. Пьяница немедленно завалился в толпу девчонок, норовя ухватить за лакомые места ближайших. Поднялся визг, Алехандро отталкивали, пинали, щипали и в конце концов он оказался у очага, напротив ряда барабанщиков, которые в эти мгновения отбили заключительную дробь. Настала тишина. Несколько минут слышались только потрескивания дров и вой одинокой собаки. Роско вынул из внутренностей одежды пластиковую бутыль с популярной кукурузной водкой, одним движением отвернул пробку, запрокинув голову, глотнул и передал бутыль Альберто. Тот принюхался, совершил несколько медленных глотков, с перекосившимся лицом вытер губы и вернул бутыль. Парни закурили, возобновился шёпот в стайке подростков, а люди в одеждах индейских воинов сидели  с закрытыми глазами с барабанами у ног и не шевелились. Но два взгляда оставались включенными. Хулио Третья Нога с выражением недоумения поворачивал голову чуть позже, чем сидящий позади него вождь. Глаза последнего всякий раз сходились выше точки, на которую оказывались направленными глаза Хулио. Под ощутимым давлением такого сдвоенного прожектора прекращались разговоры, опускались или наоборот поднимались навстречу лица, замирали тела. Наконец вождь прикрыл лицо краем одеяния, а Хулио Третья Нога медленно, как в полусне поднялся на ноги и заговорил:

– Мы на своей земле, на земле своих предков. Повстречавшись с бледнолицыми, мы ни в чём не отступились от законов гостеприимства. Мы делились всем, мы радовались вместе с ними, мы полюбили их Бога. И что теперь? Мы стали частью великого американского народа. Нам заткнули рты, закрыли глаза, мы убиты и похоронены. Зачем мы живём в городах? Чего мы ждём? Того, что сбудутся древние пророчества? Придёт великий воин, сокрушит несправедливость и выведет свой народ к свету свободы? Да! Так и будет! Великий воин уже здесь. Он – это вы!

Выкрикнув последние слова, Хулио подтопленной пластилиновой куклой сполз на землю. Двое мужчин, до того неподвижных, вскочили и, подняв Хулио, положили его к стене и накрыли одеялом. К этому времени костёр почти погас, стало темно, но никто из группы молодых людей не шевельнулся. Каждый, в меру своего темперамента, переживал видения, возникающие на дымном экране. Кто – то принимал участие в последнем прощании древних майя, кто – то в подробностях видел будущее угасание современной цивилизации. Паренёк по имени Билли просмотрел историю последнего дня жизни индейского юноши. Юноша был сам Билли, и вот он на рассвете подкрался к укреплению бледнолицых и оказался перед одним из часовых. Часовой провёл предусмотренную уставом штыковую атаку, но промахнувшись в решающем выпаде, упал с перерезанным горлом. Билли снял первый в своей жизни скальп, взял ружьё, патронташ и скрылся в роще неподалёку. Через минуту он носился верхом на лошади и, крича от восторга, поднимал на штыке свой трофей. Проснувшийся гарнизон открыл по нему стрельбу, но Билли отскакал за пределы досягаемости зарядов и продолжал издавать возгласы торжества и вызова. Распахнулись ворота, и под бой барабанов, с развёрнутыми знамёнами из форта выступили два взвода пехоты и полуэскадрон всадников. После преследования, больше напоминающему облаву, юношу блокировали в овраге. Скрытый кустами, он расстрелял все патроны и будучи неоднократно ранен, только смеялся над болью. Он закричал, и один из стрелков встал во весь рост.

– Что вы делаете, Стакер, – воскликнул лейтенант, – он вас подстрелит!

– Вы слышите, что он сказал, лейтенант? – обернулся к нему стрелок, – у парня кончились патроны и теперь он просит, чтобы мы поделились с ним боеприпасами.

– Что за безумцы?! – бормотал лейтенант, направляясь к оврагу. Последнее, что видел в этой жизни Билли – бледные бородатые лица и блики солнца на штыках. Он вскрикнул и упал головой к очагу. Его так же ловко спровадили под одеяла. В огонь добавили топливо. Пламя ярко вспыхнуло, разгоняя недавний мрак вместе с видениями. Молодёжь зашевелилась, защёлкала зажигалками. Закурили и трое хулиганов. По всему было заметно, что Алехандро уже готов, но он с пьяной настойчивостью потянулся за бутылью, решительно припал к ней, захлебнулся, закашлялся, обдавая брызгами находившихся рядом и припал к сигарете. Роско уловил взгляд вождя, показал ему бутылку, уловил кивок и, глумливо улыбаясь, подошёл к индейцам. Вождь показал Роско, что хочет что – то сказать. Роско пришлось нагнуться, он подставил ухо и услышал:

– Это холодный огонь, сынок. Согрей его! – и Роско ничего не оставалось делать, как встав на колени, и, опираясь одной рукой на камни очага, перевернуть бутыль над огнём. Пламя, получив новую порцию пищи, зашипело и взметнулось под самые своды вигвама. Алехандро вскочил на ноги и, заслоняясь руками, бросился спасать кукурузную водку. На первом же шагу оступился, зацепил ногой треногу и опрокинул  котёл на себя. Картину происходящего окутал пар, и озвучили истошные крики обваренного пьяницы. Через минуту происшествие было позади, оставив после себя лишь недовольное шипение углей да Алехандро, мирно упокоившегося под одеялами.

На этом представление окончилось. Индейцы улеглись вдоль стен. Большинство молодёжи покурило, пошепталось, поднялось и ушло. Два барабанщика остались на страже. Закрыв глаза, едва касаясь ладонями туго натянутой кожи, они стучали и стучали. Десяток пацанов и девчонок, забыв обо всём на свете, неподвижными глазами смотрели на отблеск далёкого солнца. Под утро они спустились с холма и вышли за ограду парка. Над всем городом висел неумолкающий ритм: ту – тум  ту – тум  ту – ту – ту -ту -ту – ту – тум  ту – тум  ту – тум  ту – тум  ту – ту – ту – ту – ту – ту – тум

 

 

—————————–

 

 

 

Агент Смит проводил дежурство в конспиративной квартире на четвёртом этаже неприметного жилого здания. В обязанности дежурного входило наблюдение за секторами, расположенными под окнами, которые выходили на противоположные стороны дома. Первый сектор представлял собой остановочные места автомобилей на оживлённой улице. Пройдя насквозь две комнаты, можно было увидеть обычный двор колодцем. Выглядывать полагалось каждые пятнадцать минут и в случае задержки какого – либо объекта дольше определённого времени, совершить звонок на базу группы внешней безопаснсти. Агент Смит являлся опытным сотрудником с хорошей зрительной памятью и не давал себе труда выполнять как положено предписанные процедуры. Примерно раз в течении часа, он подходил к окнам, покуривая, наблюдал за секторами и возвращался к прерванному занятию – лёжать на диванчике с книгой Клиффорда Саймака. С автомобилями всё было в порядке. Дела владельцев не давали застаиваться этим друзьям человека на одном месте. Но вот двор заставил Смита насторожиться. После очередного обхода, он, сняв туфли, улёгся, невидяще побегал глазами по строчкам, потом встал и подошёл к окну. Его взору представилось невинное зрелище. Двое бродяг рылись в куче отбросов, образовавшейся вблизи мусорных контейнеров посреди двора. Рылись – то они рылись, но не было заметно в их действиях ни азарта, ни стремления добыть хлеб насущный. Смит поцокал языком и включил камеру, позволяющую получать доскональное изображение того, на что оказывался направленным её объектив. Умный аппарат снимая после включения всё подряд, оставлял на карточках отдельные фрагменты, которые могли заинтересовать его владельцев. Смит курил, глядя на копошашихся “чертей”, когда зажужжал и щёлкнул приёмный механизм. В руки агента легла довольно разборчивое изображение. Мужчина, лет 30-ти, 35-ти с трёхдневной щетиной, одетый в соответствии с пристрастиями своего класса в тёмное пальто и грязную цветную шапочку. Он выглядел вполне бродягой, если бы не отсутствие уличного загара…

– Диня, – обратился к коллеге Геннадий, – я понимаю – мы профессионалы, но как дошло до того, что я ощущаю эти запахи и имею перед собой этот вид?

За шесть часов, проведённых за сортировкой чужих объедков, Геннадий преисполнился раздражения ко всему, что попадалось ему на ум: неопределённость положения, несостоятельность собственных действий; одним словом, каждое обстоятельство настоящего момента выводили его из себя. Он прибег к собственному, пусть и не новому способу выхода из депрессии – срывал зло на ближнем. Денис не меньше переживал за отсутствие результата их мероприятия, но оставаясь старшим в группе, сохранял выдержку, хотя бы внешне. Чувствуя, что Геннадий готов взорваться, он с минуту помолчал и отвечал таким образом:

– Ну что ж, давай уйдём отсюда. Переоденемся, посидим в баре и далее по нарастающей. Глядишь – и отомстим америкосам парой разбитых витрин.

Геннадий промолчал. Они оба знали, почему оказались здесь. Два дня назад им пришлось столкнуться с такой реальностью, с которой их профессионализм разведчиков не мог смириться. Вот как это было. Выйдя из гостиничного номера, они провели большую часть утра за странными на посторонний взгляд действиями. Толкались на переполненных тротуарах, меняли направления движения, разделялись, проехали несколько остановок на подземке. Результатом было то, что ближе к полудню они вошли в некое здание. Когда зеркальные двери подъехавшего лифта распахнулись, Денис уже сжимал в кармане заветную баночку, что не помешало ему обратить внимание на растрёпанную причёску прибывшего сверху джентльмена. Ещё и в перчатках, джентльмен оторопело воззрился на двух мужчин, ожидающих свободной кабинки. Наконец, разведчики остались наедине с порошком, прибавившего скорости бесшумному движению лифта. Стоило дверцам открыться на нужном этаже, оба разведчика испытали то, что называется “шоком от увиденного”. Денис, с окаменевшим лицом, нажал первую попавшуюся кнопку, а снизу доносился вой полицейских сирен. Общая эвакуация здания  собрала в вестибюле толпу растерянных клерков. Почти все подверглись допросу, некоторых обыскали; впрочем, было понятно, что злоумышленики далеко. Копы выполняли бесполезную работу, сами это понимали и, может быть поэтому не обратили должного внимания на двух уверенно держащихся господ. Их издалека показанные паспорта говорили о дипломатической неприкосновенности, и только позже, командававший операцией офицер вспомнил, что почему – то из общего числа выделил именно этих двоих.

Русские неспешным шагом прошли несколько кварталов, остановились и, закуривая, обменялись взглядами. Перед внутренним взором у обоих стояло одно и то же: густой ядовитый туман в метре над полом, комедийно торчащие из – за стола в женских туфлях и неподвижные мешки из – под людей, раскиданные повсюду.

Вечером того же дня разведчики попытались напиться в грязноватом сквере. Выпили литр какого – то “Смирноффа”, заедая скользкими кусочками из картонной коробки и липким хлебом. Энергия ушла на создание плана ответной диверсии. Затем русские обратились к услугам двух первых попавшихся проституток. Сквозь фрикции они выкрикивали друг другу:

– Мы их выебем, Диня!

– По – любому, Геныч!

Утром приступили к выполнению задуманного. Наблюдение показало – возможный способ проникновение в подземные коммуникации: не выдавая своих намерений дождаться появления одного из сотрудников и попросить его о пропуске. Интерьер стратегически выгодного центра двора диктовал условия проведения акции. Разведчики раздобыли реквизит в удалённом районе (насильно произвели обмен подходящего тряпья на более пристойные обноски) и вот уже седьмой час парились в нелепых балахонах, ни на секунду не забывая о неизбежности происходящего с ними абсурда.

Геннадий, продолжал палкой рыться во внутренностях ближайшего бака, без энтузиазма обвинял в их сегодняшней неудаче Дениса и ощущал свое бессилие перед рвущимися наружу критическими репликами. Что касается Дениса, то у него было время привыкнуть к безосновательным “А помнишь, ты говорил?” своего партнёра. Вдруг он насторожился и знаком привлёк товарища к вниманию. Любому взглянувшему на них со стороны, пришлось бы признать: большую сосредоточенность на своём занятии, чем у двоих этих “чертей” наблюдать приходится редко. Но зрелище не смогло обмануть человека, который вышел из – за угла. Появившись, он сделал несколько шагов, остановился, издал что – то вроде свиста и, дождавшись внимания, поднял руку. Показал зажатый в пальцах светлый прямоугольник и швырнул его под ноги разведчиков. Затем развернулся на каблуках, игриво подпрыгнул и скрылся.

Без надоевших пальто, ощущая холодок от пропотевших рубашек, разведчики встали на платформу, обменялись построжевшими взглядами и Геннадий нажал выпуклость на пластинке. Без проволочек, они оказались в воздушном душе, а потом и под враждебными сводами. В первую же секунду в ноздри ударил знакомый удушливый запах, и кстати пришлись два свисающие с потолка противогаза. Один из них раскачивался на витом шнуре, производя впечатление  недавно произошедшего события. В компактных, без очков противогазах разведчики приняли облик исследователей незнакомой среды, пришельцев, сторожко погружающихся в опасную среду. Ядовитый туман стелился на уровне пояса, клочками разлетаясь от передвижений двух тел. Они заглянули в два – три  пустых кабинета. Вдали, в разрыве пелены, мелькнул вытянутый продолговатый предмет. Геннадий направился по коридору в его сторону и по правую руку в раскрытой двери увидел испуганное лицо мёртвого человека. Он сидел в кресле, протянув к телефону руку. Геннадий прибавил шагу и скоро очутился у цели. Это оказался искуссно выполненный манекен, ужасающим образом имтирующий смерть от удушья. Все десять пальцев навсегда вцепились в воротник рубашки и в узел галстука. Через макушку, издавая едва слышное шипение, втягивался газ. Геннадий зачаровано  смотрел как перистые облачка одно за другим проскакивают в отверстие. Но тут направление потока изменилось. Из макушки стали быстро вылетать белые, по виду очень густые шарики, вылетать и мгновенно разворачиваться в продолжение пелены, стелющейся над полом. К концу коридора Геннадий почти бежал. Затормозил у кабинета, где на краю стола с бумагами в руках сидел Денис, крикнул:

– Уёбываем! Быстро! – крутанулся назад, увидел волну тумана высотой до потолка и помчался дальше. Они едва успели; не помогли бы и противогазы, судя по тому – с какой настойчивостью толкнулась в двери лифта убойная сила.

“Делать больше здесь нечего. Накидаться напоследок. Или пошукать какого ни на есть диллера и устроить вечеринку с выходом”, – такой план примерных действий составился у разведчиков. Через час после своего поспешного отступления, они сидели в напоминающем аквариум кафе, пили пиво и смотрели как на площади неспешно суетящиеся люди воздвигают многоярусную сцену. Работали в – основном цветные, а распоряжался всем коротышка с нечёсанной копной светлых волос и с тростью. Тростью он пользовался не по назначению: тыкал в разные стороны, заиахивался на рабочих; она в его руках производила впечатление волшебной палочки.

Геннадий пил щедрыми глотками, скорее ожидая реультата, нежели наслаждаясь процессом. Деннис – смаковал, не забывая поедать маленьких, копчённых рыбок из стоявшей на столе коробки. Одновременно с визитом, надеявшегося на заказ официанта, они увидели как к распорядителю работ приблизилась группа людей. Высокая чувиха отпадной наружности опиралась на руку мужчины, из международной внешности которого невозмутимо выглядывал азиат. Следом шла ничем внешне не соединённая пара, состоявшая из явной китаянки и кудрявого юноши одетого клоуном.

Ещё были были двое молодых людей с замысловатыми причёсками в пиджаках, застёгнутых на все пуговицы. На роль бодигардов они не подходили, двигались невнимательно, оглядываясь по сторонам и оживлённо жестикулируя. Предводительница вступила в разговор с распорядителем, они вдруг рассмеялись и коротышка, похлапывая чувиху по локтю, указал прямо на увлечённо впитывающих зрелище разведчиков. Денис продиктовал заказ, обильный по обилию порций крепкоспиртосодержащихиненужноразбавлятьпонялты? ушам не поверившему официанту. Шестеро вошедших расположилась неподалёку, и уставили стол бутылками. Денис отметил, что упустил важное обстоятельство. Было, что – нибудь в руках у этих типов? Типа трости или зонты, ещё ведь заметил – неспроста подошли к начальнику. А пойло откуда взялось? В карманах разве? Но почему не заметил? Разведчик закурил и стал разглядываать соседей, пока не промолвивших ни слова. Девка скинула плащ и, зная как выглядит, подошла к музыкальному аппарату. Композиция, изобилующая раскрученными назад пластинками, закончилась. Девка в свою очередь зарядила проигрыватель и, красиво подбоченившись, осталась стоять рядом. Денис переглянулся с Геннадием, а от соседнего стола прозвучало:

– Ну что ты будешь делать с этой дурой? Как бухнёт, так и понеслось.

– О ком говорит господин? – наклонился азиат к долговязому, до странности худому юноше. Светлые волосы последнего были подстрижены по последней моде. Для этого причёску не трогали два года, кроме – для особо нетерпеливых – повторения особой мантры* и подстригания кончиков в нужные моменты. Затем, волосы поднимали к макушке и обрезали. Отныне процедуру можно было повторять раз в год вплоть до самой кончины. Способ, придуманный для пожизненного Космоса. Его носитель ответил:

– Не твоё дело, Чжан, заткнись. Та – ко – им – та – та (Денис не расслышал). Сам сейчас посмотришь. Нафиг мы сюда припёрлись? Накидались бы дома. Зна – ла – ла – ла – ла – лу – её. За – та -же – те – те.(Официант заслонил, Денис откачнулся). Тро – трём же билеты. Знаю как это кончается. Всё в порядке лы – ло, так нет же!

– Спокойно, Тёма, не надо только нервов. Вот этого только не надо, – отозвался остроносый парень в замшевом пиджаке, попиленных джинсах, высокие сапоги, на шее – платок.- Живым отсюда никто не выйдет, – продолжал он, откупоривая ближайшую бутылку, – беспокоится нечего. Так что расслабься и получай удовольствие. Будешь? – парень показал стакан с жёлтой жидкостью.

Денис обнаружил, что опять кое – что пропустил. Официант незаметно пропал, например. “О, да ты же пьян, брат”, – обратился к самому себе Денис и глубоко вздохнул чтобы хоть как – то оформить тот порыв вдохновения, который он испытал непосредственно вслед за своим открытием.

Ударили первые, показавшиеся оглушительными, аккорды и картавый уверенный голос запел:

Сегодня был пикник,

А завтра – карнавал

Мы будем танцевать.

Девка выскочила на середину танцпола и закружилась, открывая стройные ноги вплоть до чёрных трусиков. Кружась, она приблизилась к своему столику, ухватила упирающегося Чжана за рукав и вытащила его в круг. Пляска, затем последовавшая, едва вместилась в крохотное для этого действа пластмассовый интерьер кафе. Не в силах удержаться к русским присоединились несколько пар, состоящих из красивых пластичных цветных, которые в – основном и наполняли кафе. Стены и пол сотрясались.Впрочем, обошлось без разрушений.

Денис сквозь шум и топот пытался вслушиваться в разговор соседей, поймал себя за этим и обратился к себе со следующими словами: “Брат, ты не на работе, расслабься и получай удовольствие. Сомнительное”, – пришлось добавить при взгляде на бутылку, наполовину опустошённую усилиями обоих разведчиков. Свободное от профессии место в голове Дениса немедленно заполнилось странным ощущением. Ему стало казаться, что происходящее имеет отношение к давешней свадьбе его друга в далёком городе Ульяновске и ему, Денису, ведомо дальнейшее развитие событий.

И в каждое из тел

Поселиться душа

И в каждое из тел

Поселиться душа – кончилась песня, и вихрь танца стих. Следующая композиция, смутно знакомая,  ещё больше погрузила Дениса в причудливое переплетение прошлого и настоящего.

Ты – больше не ты

Ты – это Будда

Ты – ребёнок красоты.

Денис смотрел на проплывающие в танце пары, удивляясь обилию в Поволжье лиц, заведомо не славянских, тут же выныривал, видел рядом профиль Геннадия и погружался в размышления: “Он – то здесь откуда? Подожди. Какой сейчсас год?” и т. п. Глядя в окно, он видел, как опоясалось огнями сооружение на площади. Наступали сумерки и трудно было различить подробности. Тёмнеющие очертания людей один за другим поднимались на ярусы, увеличивая количество огоньков и кто – то там, наверху начинал подстукивать плохо прописанным ударным, сопровождавшим голос невидимого певца:

И я – больше не я

И я – люблю тебя

Как ласковые струи

Тёплого дождя

Люблю тебя.

Песня закончилась и пары распались, немного растерянные, как бывает, когда не страдающих комплексами людей застают врасплох. В наступившей тишине отчётливо проступил ритмический рисунок многочисленных барабанов. Они, казалось, звали, но не в определённое место или состояние. Они просто не давали оставаться на месте, призывали, не обещая, ничего не гарантируя. Следующий певец, разделяя это положение вещей и подтверждая своё заявление имитируюшей барабан гитарой, говорил:

Когда на улице ночь –

На всё наплевать

Где я буду жить

С кем я буду спать.

Что случилось с публикой в кафе при первых звуках реггей – трудно даже представить. Стихия начала угрожать всему: помещению, в которое была заключена, улицам за окнами, самому существованию города. Удивительно, что обычные перетаптывания, даже прыжки и выкрики не на шутку разошедшихся танцоров, могли производить такое впечатление силы , буйства, удальства. “Пляшите, пляшите”, – скрывал зависть Денис, – “а мы бухнём, а мы мужиков дадим, во как!” Сидя с отстранённым видом в центре вакханалии, разведчик чувствовал всю безнадёжность происходящего в эту минуту. Ему явно чего – то не хватало, но чего? Понять он был не в силах. Все списки, им составляемые, не выдерживали собственной тяжести. “Герыч, анаша, винт, в конце концов” – нахуй; “Бабу, подраться,в баню”, – ещё не лучше; “Гитару бы сейчас, домой бы сейчас, поспать бы сейчас” – ничего не было невозможно, ничего толком не хотелось. “Что ж, бухнём, как с понтом мужики,”- сказал Денис, потянулся к бутылке – в пальцах руки сгоревший до фильтра окурок, давно причиняющий боль.

– Ой, блядь, – Денис разглядывал прогоревшую кожу.

– Готовый, Диня? – Генка как всегда проницателен. Денис изобразил испуг при виде лица Геннадия. Ноздри раздуваются, потная гусарская прядь над изогнутой бровью, в красивых губах – изжёванная сигарета.

– Что с тобой, мой друг, ты опять влюблён? – Денис налил себе по – новой.

– Влюблён, не влюблён, но постараюсь её снять, – и склонившись к столу оба разведчика рассмеялись искусственным, быстро прекратившимся смехом.

Геннадий встал, обрёл равновесие и вклинился в клубок танцующих, на секунду зависших в воздухе перед мутным взглядом Дениса. Потом разведчик уронил голову на сгиб руки и забылся тяжёлым сном разнорабочего на перекуре. Геннадий, избегая столкновений, приблизился к центру танцпола в ту минуту, когда вслед за каким ни на есть выводом:

Я неопределён, я не горжусь

И чуствуя боль, я не сержусь

Да и зачем, ведь это смешно

А смеяться над болью, я знаю – грешно, – присутствующие разразились воплями и аплодисментами. На минуту настала тишина, а затем голос следующего исполнителя, одновременно вкрадчивый и равнодушный предложил:

Прежде, чем увянуть,

Дай себя сорвать.

Генка преодолел последние метры, отделяющие его от Танюхи (для оттеснения других претендентов пришлось применить приём из секретного арсенала), встал перед ней и сказал:

– Мадмаузель, разрешите ангажировать именно вас для совместного тура.

– С – с удовольствием, – их глаза встретились, и в следующие мгновение она прижалась всем своим крупным телом к его высокой фигуре.

Знаешь ты наверное

Сладко то, что в срок

Наливайся соком

Белый лепесток, – взывал к аудитории певец. Геннадий начал приступ:

– Я очарован, мадмаузель, никогда, поверьте, ни разу в своей нелёгкой жизни я не встречал такой стати, такой выразительности движений, такой, не побоюсь этого слова пластичной красоты. Короче, сударыня, я у ваших ног.

Он говорил и чувствовал, как рука партнёрши переместилась с плеча на затылок, коготки, пробравшись сквозь шевелюру, принялись покалывать кожу. Слегка удивившись столь скорому успеху своих притязаний, Геннадий придал правой руке команду ускорить движение по направлению к известным выпуклостям. Но тут чужие пальцы ухватив прядь, развернули его голову и Гена увидел перед собой два тоннеля, обрамлённые вечерним небом и услышал:

– Короче, чувак, зато я не очарована. Столько туману напустили, а всё пустяки городите. Стилем заплыли вглухую, – произнеся это неожиданно грубым голосом, девушка вернула голову Геннадия в прежнее положение и продолжала переступать в танце. Разведчик помолчал, собираясь с мыслями и отвечал следующим образом:

– Слышь, чувиха, – ещё помолчал и не нашёл ничего более подходящего, кроме как: – ты чё несёшь – то?

– Ой, извините, – тембр голоса на этот раз соответсвовал внешности, – ошиблася я, видать. Вы ведь не капитан Госбезопасности Загайнов шесть лет назад погибший при невыясненых обстоятельствах во время выполнения боевого задания в Северном Вьетнаме, а там – за столиком не лейтенант Опалев, которого постигла та же судьба?

Геннадий оглянулся на Дениса, показавшемся не только очень далеко, но и настолько же в безопасности, насколько расстояние отделяло его от источника угрозы; при ближайшем рассмотрении – всего – навсего – симпатичной девушки, лет 25- ти от роду, одетой в скользящее, как кожа змеи платье с открытыми плечами. Геннадий скорее почувствовал, нежели понял, что из неожиданно создавшегося положения существуют два выхода. Первый был более – менее ясен: изо всех сил поддерживать привычный порядок вещей. Его зовут Геннадий, он в Америке, в кафе танцует с какой – то девкой, непостижимым (пока) образом узнавшей слишком много. Второй выход в воображении Геннадия выглядел узкой, зловещей тропинкой над пропастью. Обещая погибель неосторожному, тропинка многое сулила предолевшему страх путнику. Покуда эти видения стояли перед внутренним взором разведчика, он совершенно забыл о своих планах на ту, что находилась сейчас в его обьятиях да и о ней самой. Между тем переменилась песня, и тот же голос с прежними интонациями попросил:

Не говори мне “нет”

не говори мне “нет”

Ведь радуги моей

Так ненадёжен свет,

А мне ещё идти

Теряя светлый след

И снова молча ждать

Не говори мне “нет”.

Они продолжали кружиться. Геннадий сбоку взглянул на безмятежное лицо, на вопросительно скошенные, опушённые ресницами глаза и подивился собственному спокойствию. Нечего было решать, нечего придумывать. Он оказался не подготовлен. Рассеяно лицезрея перспективу, Геннадий услышал:

– Откуда и зачем эта способность к сопротивлению? Неужели жизнь облегчает?

– Какое сопротивление? – ошеломлённо спросил Геннадий и прикусил язык. В следующий отрезок времени, который бесполезно было бы пытаться измерить в привычных единицах, разведчик обнаружил, что, оставшийся в прошлом,  маленький мальчик гораздо ближе, чем казалось, что жизненный опыт никак не повлиял на его способность жаловаться на себя себе же. Он ощутил себя описавшим штанишки малышом. Не придавая значения происшествию, сорванец продолжает целеустремлённо, забыв обо всём, сидеть в песочнице. При виде серьёзного взрослого лица, вдруг осознаёт всю глубину своего падения и, влекомый за руку, неудержимо рыдает в надежде только на известный исход: его ополоснут, переоденут, несильно шлёпнут, накормят и уложат спать. И всё будет в порядке. Геннадий, позабыв притязания своего взрослого тела, слушал обжигающий ухо шёпот. Отныне он принадлежит той, кого он так давно ждал, попросив об этой встрече в свою самую чистую минуту, и теперь вправе отказаться от неё лишь на одном условии: перейти на невыгодные, сравнительно с нынешними, основания при удручающих обстоятельствах. Танец кончился вместе с песней. Танюха, взяв разведчика за безвольную руку, начала пробираться среди разгорячённых тел к краю площадки. Геннадий обнаружил, что публики в кафк прибавилось, а несколько окон перестали разделять улицу и внутренность кафе. Пара стёкол отсутствовала полностью, ещё в одном зияло отверстие, достаточное для того, чтобы вылететь поджавшему ноги человеку. Они оказались перед очнувшимся, внимательным Денисом, который демонстрируя свои способности, вскочил, обежал стол, поцеловал гостье руку и галантно, слегка ударив её стулом под колени, предложил сесть. Затем он постарался представиться.

– Владимир. Как приятно повстречать в таком захолустье…- начал он, но Геннадий оборвал его.

– Оставь, Диня. Она всё знает.

В ответ на удивление, проступившее на лице товарища, только пожал плечами и разлил по бокалам спиртное. Тост сказала Танюха.

– За знание! – произнесла она, не моргнув глазом выпила неразбавленное виски и закурила. Разведчики повторили её действие. Их взгляды – усталый Геннадия и недоумевающий с оттенком раздражения Дениса – пересеклись, и оба принялись разглядывать незванную визитёршу. Вблизи её лицо производило впечатление грубой подделки. Слой косметики не мог скрыть неровность кожи, вульгарно накрашенные губы открывали выступающий ряд желтоватых зубов. Всё искупали глаза, нездешним покоем сияющие из обильно накрашеннх ресниц. Девушка, понимая, что её оценивают, выпрямившись на стуле, курила. Молчание становилось тягостным. Первым не выдержал Денис.

– Что, собственно, она знает? – твёрдо выговаривая слова, спросил он, обращаясь к Геннадию.

– В третьем лице о присутствующих? Очень вежливо, – подчёркнуто деликатным тоном ответила гостья, ещё усилив ощущение неудобства, которое испытывал Денис. Она тщательно загасила окурок, подготовительно вздохнула и заговорила:

– Давайте так. Я вам расскажу сказку с участием популярных персонажей, а вы сами выберите как относиться к услышанному. Пока же – просто наслаждайтесь обществом не только красивой, но и умной женщины. Хорошо? – она вопросительно взглянула на разведчиков и, видя, что они не спешат соглашаться, повторила, – хорошо?

Геннадий с усилием кивнул. Денис, скрывая раздражение, буркнул:

– Хорошо, хорошо, – и потянулся к бутылке.

– Так вот, – начала Танюха голосом искушённой сказительницы, – давным – давно, в одной благополучной стране, в семье, едва ли достойной упоминания, родился мальчик. Жили они на четвёртом этаже (Геннадий постарался не выдать своей реакции) высокого дворца на улице, носящей имя одного из правителей прошлого. Жили не сказать, что в неге и роскоши, потому как отец мальчика был запойный пьяница (Денис невольно вздрогнул). Впрочем, всего у них было в достатке. Как и все достойные отроки, мальчик проходил обучение разным наукам, служил ратную службу и вошёл в возраст, когда пришла пора выбирать – на каком поприще пользу обществу приносить. А был наш молодец из таковых, что с малых лет задумывался он над судьбами отечества своего. До слёз его трогала история, рассказанная ещё во младенчестве бабушкой. По её словам выходило, что неведомо где, далеко от взора самого пристального, есть гнездо лютого врага всех людей – Кащея Бессмертного. А Бессмертным назван он оттого, что смерть обычная ничего сделать с ним не может. Жив Кащей за счёт слёз и страданий людских. Много молодцев пытали судьбу, хотели в его логово проникнуть да ни один не вернулся, все сгинули до единого, так что и костей не отыскали. И запала нашему богатырю дума – совершить подвиг во имя Родины, проникнуть в кащеево царство и вырвать его мёртвое сердце. И когда за неделю до демобилизации со срочной службы, вам, Геннадий и вам, Денис, вызванным в штаб полка, некий одетый в гражданское человек предложил поступить в учебное заведение при Комитете Государственной Безопасности, иначе говоря, в разведшколу, вы согласились ни минуты не раздумывая. Во имя юношеской мечты о всеобщей справедливости, разумеется. Дальше – история, хорошо известная всем присутствующим. И не стоит об этом. Но вот, что интересно. Где мы застаём нашего молодца спустя энное количество лет? На взгляд стороннего наблюдателя – он здоров и функционален. Большую часть времени неплохо себя чувствует. Занимается интересной работой за приличное вознаграждение. Но если спросить его, чего он добился на пути освобождения Любви и Жизни из когтей злодея, он только похрустит скованными сном суставами и вновь забудется.

Девушка умолкла. В ту же минуту, мигнув раз – другой погасли все светильники в кафе, замолчал проигрыватель. На мгновение из звуков остался близкий рокот барабанов, где – то в отдалении прозвучал выстрел, раздался треск разбитого стекла. Помещение кафе наполнилось криками и голосами, топотом ног, и публика стала вываливаться в распахнутые настежь двери. Барабаны нисколько не мешали наступившей тишине, не вступали с нею в противоборство. Огоньки, опоясывающие сооружение на площади, выхватывали из наступившей темноты угрюмые здания с погасшими окнами. Огоньки вздрагивали, приплясывали в такт ударам невидимых музыкантов. Барабаны то почти умолкали, оставляя два – три продолжающих звучать инструмента, а то, поддерживая друг – друга, соединялись и рождали грохот, заставляющий подпрыгивать оставленную на столах посуду. Все покинули кафе, кроме пятерых спутников Танюхи, её самой и разведчиков, время от времени громко проглатывающих налитое наощупь спиртное. Один из парней встал и, освещая путь фонариком, принялся опустошать содержимое бара. Звякающие бутылки он сложил в мешок, затем вскинул его, визгливо заскрипевший на плечо и первым вышел в двери. За ним потянулись остальные. Танюха безразличным, без тени искусственности тоном бросила:

– Хотите, с нами пойдёмте, – и пошла к выходу. Геннадий тут же поднялся. Денис поймал его руку, потянул вниз, но наткнувшись на готовую перейти в болевой приём хватку, отступился, пожал плечами и, нашарив на столе сигареты, двинулся следом.

Все вместе, они углубились в лабиринт тёмных, молчаливых улиц. Провожатые шли довольно быстро и, видимо, целенаправленно, что не мешало иногда усаживаться прямо на асфальт и осушать из горлышка пару бутылок. Пустую посуду кто – нибудь швырял в ближайшую стену, заставляя вздрагивать и без того напуганных обитателей домов. Отделённые рядами кварталов барабаны были едва слышны, когда путники, покинув тесный переулок, оказались на краю обширного пустого пространства. Площадь окружали высокие – судя по силуэтам на фоне звёздного неба – здания. Алик, шедший впереди, споткнулся обо что – то мягкое, включил фонарик и подозвал остальных. Это был человек. Фонарик осветил бледное лицо с широко открытыми глазами и нелепо перекрученное туловище. Геннадий присел рядом и нащупал яремную вену. Тело было покинуто своим обитателем совсем недавно. Двинулись дальше, освещая дорогу перед собой. Поначалу Геннадий с пьяной ответственностью наклонялся к каждому из множества попадавшихся по пути бедолаг. Но скоро махнул рукой и просто брёл вслед за всеми, стараясь перешагивать или обходить трупы, количество которых увеличивалось по мере продвижения к центру площади. Остановились ещё раз, рассматривая клубок из нескольких десятков тел, переплетённых в последней попытке выжить. Из клубка торчали локти и ботинки.  Остекленевшие глаза неподвижно отражали свет фонаря, далёких звёзд, зажигалки Дениса. Повернули в одну из улиц, веером покидавших площадь, но не успели пройти нескольких шагов как наверху распахгнулось окно кто – то невидимый, с криком, в котором слышалась немалая толика юмора, шлёпнулся на асфальт. Раздался хруст костей, в иное время показавшийся бы жутковатым. Путники обогнули тело и вновь услышали барабаны, а вскоре увидели источник звуков. На небольшом пространстве столпилось столько людей, что пришлось вынести немало столкновений, пробираясь к подъезду отеля. На этот раз люди были живые, разной этнической принадлежности. Посреди сборища, в двух железных ёмкостях горело высокое пламя. Вокруг стояли барабанщики и, проникая слухом в нечто другим недоступное, отрешенно и уверенно поддерживали общегородской ритм. Настоящих барабанов виднелось всего несколько. Роль ударных выполняли перевёрнутые бочки, канистры из пластика и другая утварь. Геннадий вдруг обнаружил себя подпрыгивающим вместе с ближающим окружением импровизированной сцены. Готовое разорваться сердце разведчика наконец – то поняло – чего от него добиваваются все эти события. Жизнь выстроилась в строгую последовательность событий, приведших к настоящему моменту. Казалось невероятным, что этого можно было не замечать. Геннадий прыгал как в детстве, отталкиваясь ногами от панцирной сетки вынесенной во двор кровати. Справа и слева от него летали вверх и вниз две мулатки. В эту минуту Геннадий являлся ими и ещё двумя десятками людей, плавно взымающих над землёй. Восхитительное, непередаваемое ощущение отсутсвия тела, вернее – осознание телом своей истиной роли в мироздании…

Всё кончилось внезапно. Из лиц, казавшихся не яснее пятен, выделилось и приблизилось лицо Дениса с выражением:      ” Ох, братан, допрыгаешься.” Тут же пружинящая сетка под ногами Геннадия сменилась ощущением двукратных перегрузок. Ритм барабанов теперь передавал ощущение тревоги, предвкушение будущих несчастий. Геннадий по наименьшей траектории обогнул барабанщиков и присодинялся к товарищу, быстро и недовольно объясняющему что – то Танюхе. Толкнул Дениса плечом, вошёл в подъезд и сел на пол, прислонившись спиной к стене у лифта. Освещаемый всполохами вестибюль, был пуст и безлюден. Геннадий чувствовал себя уставшим и опустошённым до такой степени, что появись перед кто – нибудь из тех, кто считал себя вправе отдавать ему приказы и попытайся дать задание, услышал бы в ответ лишь нецензурное пожелание успокоиться. Появились Денис с Танюхой. По тону беседы было ясно – договориться у них не получается. Танюха в виде тёмного силуэта приблизилась, положила на лоб Геннадию прохладную руку, и он услышал:

– Ещё одно усилие, мой друг.

Пришлось, сдерживая не то стон, не то проклятия, подняться и идти вслед за нею к лестнице. Разговор, который он поневоле слушал, перерастал в ругань, особенно со стороны Дениса. Геннадий видел, что коллега едва сдерживается, чтобы не прервать собеседницу затрещиной. Пока же он говорил:

– Что ты меня лечишь? Я тебе не Гена, понятно? Понятно или нет, я тебя спрашиваю?

– Тебе самому – то понятно? – Девушка в долгу не оставалась. – Я со всеми одинаково разговариваю, и только после того как меня об этом попросят.

– Когда это я тебя просил? Тебе русским языком говорят – отъебись!

Танюха, видимо почувствовала то же самое, что и Геннадий, а может быть снизошла к требованью. Остаток пути проделали молча. В номере горели свечи, и группа неутомимых встретила соратников полными стаканами и толстенной самокруткой. Геннадий отведал того и другого, после чего ему стало так плохо как не было никогда в жизни. Кислая волна поднялась по пищеводу и его вырвало тёмной, дурно пахнущей массой прямо на ковёр. Разведчику было всё равно. Он осторожно, стараясь не вызвать повторения приступа, упал возле блевотины и закрыл глаза. Сразу же вслед за этим, он попал в карусель, у которой не было центра или было их столько, что не существовало способа оседлать ось вращения. Геннадий, почувствовав приближение к горлу содержимого желудка, поднял веки и попытался сосредоточиться на пламени свечи. Это не помогло. Разведчику показалось, что кишки вывернуло подобно резиновой перчатке. Он выплюнул изо рта остатки клейкого вещества, отодвинул голову от зловонной лужи и забылся…

Жил один святой

Теперь его нет

Он вернулся из Китая

И зажёг на кухне свет, – звуки, сталкиваясь друг с другом, проникали сквозь всё на свете. Пол ходил ходуном. Геннадия трясли за плечи, и пронзительный голос, не оставляя шансов на иное развитие событий, кричал ему в самое ухо:

– Вставай, немедленно вставай! Мужик ты или нет? Да сядь ты на жопу!

Геннадий понял, что кроме подчинения этому нелепому требованью, ничто на свете ни принесёт облегчения. Он призвал все свои разрозненные силы, все навыки, приобретённые за долгие годы, весь профессионализм давшего присягу солдата, вспомнил, где руки и ноги и одним движением сел в позу “по – турецки”.

Любовь идёт по трубам

Откройте кран

Откройте кран

И ложитесь на диван, – заходились в исступлении голоса, а в слуховой аппарат Геннадия поступил следующий приказ:

– Открой глаза, разведчик!

Геннадий сжал мгновенно вспотевшие ладони в крепкие кулаки и широко распахнул свои прекрасные глаза. В ту же секунду под потолком вспыхнула лампочка, смолкла песня, а танцующие в изнеможении попадали на пол. Алик закурил сигарету и пополз в угол номера, к телевизору. По пути он продемонстрировал весь спектр движений человека, который хотел, но не мог двигаться: подтягивался, цепляясь за ковёр и за мебель, рушился на четвереньки, пытаясь встать, перевернулся через голову и, наконец, нажал кнопку в нижнем правом углу известного ящика. Экран загорелся и явил изображение седоватого загорелого мужчины. Демократично одетый в пуловер, он стоял на фоне американского Капитолия и наизусть говорил текст, в котором каждый мало – мальски знакомый с местным наречием без труда бы узнал обращение к нации. Раздались возгласы:

– Дальше, листай дальше!

Промелькнули обнажённые тела на пляже, затем несколько субъектов зверской наружности, размахивающие ножами над жертвой насилия, опять загорелый чувак, а потом все закричали:

– О, реклама! Оставь!

Двое парней подскочили к телевизору, перевернули экраном вниз и из него как из мешка посыпались запрыгавшие по полу яблоки и апельсины, горка винограда, разноцветные банки, бутылки (одна разбилась), какие – то кубики в прозрачной упаковке, выпала пара туфлей, связанных шнурками и Алик восклинул:

– Стоп! Хватит.

Телевизор вернули в прежнее положение, включили музыкальный канал (четыре шоколадного цвета девушки, изнемогая от безответности, пели, обращаясь к бронзовому истукану на лошади), расселись вокруг продуктовой кучки и принялись есть, являя повадки людей, изрядно проголодавшихся. Кто – то сунул Геннадию в руки початую бутылку и апельсин. Разведчик огляделся. Дениса видно не было. Геннадий запрокинул бутылку над головой и глотал ощущение тепла и изжоги до тех пор, пока они не достигли желудка. Закусил брызнувшим апельсином и повалился на бок…

Его опять разбудили. На этот раз – деликатными потряхиваниями.

– Прикинь, прикинь, – услышал он и осторожно открыл глаза. Подташнивало, но жить было можно. Сквозь сумрак разглядел одного из “ненормальных”. Попытался удивиться: “С каких это пор мы на “ты”?” – и проснулся окончательно.

– Мне не с кем радостью поделиться. Выслушай, просто выслушай, – взволновано говорил юноша (“Ваня”,- подсказала память разведчика). Прикинь, её приняли, её принимают в Господний легион!

Из дальнейшего, довольно связного монолога Геннадий понял: к китаянке по имени Чжао, впервые за её 22-хлетнюю жизнь напившуюся до чёртиков, явилась некая сущность, которую Ваня назвал “ангелом” и взял интервью с целью проверить готовность претендента на развитие. По словам юноши выходило, что Чжао, лёжа на кушетке и поминутно отплёвываясь, сначала запела песенку эстрадного содержания, потом поотвечала “нет” невидимому собеседнику на разные вопросы.

– Разные, понятно, что разные, – горячился Ваня, – над одними подумает, на другие сразу отвечает. И интонация, интонация!

Затем Чжао упала с кушетки, “на карачках” пробежала через комнату, сбивая на своём пути бутылки и стаканы, застряла в дверях, опрокинулась на спину, попыталась расстегнуть зиппер на джинсах, послышалась журчание (“Чистка – а что ещё?”). Чжао застонала и замерла. Ваня укрыл её одеялом, положил что – то под голову и не в силах переживать одиночество, подсел к Геннадию. Разведчик не разбирал ни слова из подобия человеческой речи, доносившегося из темноты и во всём положился на Ивана. Тот продолжал комментировать:

– Она ещё мажется… Уже соглашаться начинает… Слышишь – “Да, я злая”, – говорит. Не может не соглашаться. Вот опять: “Да, да”. Задакала, как будто инструкцию получает.

Геннадий снова забылся, просмотрел ряд бессвязных сюжетов на темы, разбросанные от тёти, застелившей диван бельём в оранжевых пятнах для пришедшего из армии племянника до комнат, наполненных людьми эзотерического содержания: крепкими, лысоватыми, усатыми дядьками, шустрыми пацанами и тётеньками самого разного возраста, несомненных обладателей чего – то общего, неуловимого настолько, что поймать себя на этом ощущении можно было только заметив – та на которой вдруг сошлось внимание, обладает как минимум одним отличительным признаком: шляпой, длинными волосами или выразительным взглядом. Эпизод развивался. Тот, кто смотрел сон, слонялся по квартире с хаотично расположенными помещениями, вежливо выслушивал каждого, кто имел что – нибудь ему сообщить, в – основном старые, до непотребности изжёванные сведения из известнейших источников. Герой сна, не считая себя вправе отказываться от выслушивания более – менее бреда не подтверждённого опытом, пребывал в скуке и в ожидании до тех пор, пока в одной из комнат не наткнулся на некую группу, даже группировку. Несколько юношей и девушек обращали на себя внимание тем, что можно назвать раскованностью и непосредственностью. Они курили и к ним с удовольствием присоединился сновидящий. Вообще, он почувствовал, что оказался среди своих. Ему обрадовались, ничего взамен не требуя и не ожидая. Для начала он со всеми перецеловался и нашёл, что ощущать языки юношей не менее приятно, нежели девичьи. Затем он оказался  в позе, сродни эмбриону, на четвереньках, с головой между коленей. Кто – то невидимый, нажимая на спину вызвал у него спазмы. Рвота забрызгала белоснежные полотенца и книги в ярких глянцевых обложках. Он лежал в испарине, накрытый одеялом, благодарно глядя на своих одновременно старых и новых друзей. Они толкались в тесной прихожей, собираясь в дорогу и, хитровато, заранее зная ответ, приглашали его с собой. Он не мог, никак не мог, пока во всяком случае. С пожеланиями о скором свидании, с рюкзаками на плечах, наклоняясь над зажигалкой, они ушли, оставив по себе чувство полутоски и недосказанности. Герой сна заснул и обнаружил себя в покрытом потом теле при слабом свете начинающегося утра. Встав на дрожащие ноги, Геннадий добрался до туалета, совмещённого с душевой. Там обнаружились Танюха и Денис. Последний сидел в ванной, вцепившись в бутылку. Откинутая назад голова, открытый рот с желтеющими зубами. Можно было предположить смерть или обморок. Танюха, сидя на корточках, курила. Подняла на Геннадия уставший взгляд и попыталась улыбнуться.

– Доброе утро, разведчик. Как рвалось?

Денис зашевелился, открыл глаза и припал к бутылке. Геннадий, не смущаясь присутсвием девушки, помочился и принялся посредством тепловатой воды приводить себя в порядок. В зеркало он старался не смотреть.

– Смотри – до чего парня довела,- послышался насмешливый голос Дениса.

– Тебя, что ли? – парировала Танюха.

– Нет, слава Богу, не меня.

– Тут ты прав, тебе ещё предстоит испытать разницу между опытом и ощущениями.

Танюха встала, бросила окурок в ванную и вышла за дверь. Разведчики через зеркало обменялись взглядами. Геннадий нагнулся, выдернул, затыкающую слив пробку и следил как вода, сначала бесшумно, а потом с клёкотом и завихрениями ринулась в канализацию. Денис стал виден весь: по пояс голый, в мокрых штанах, с двумя багровыми шрамами на запястье левой руки.

– Здесь спать будешь? – спросил Геннадий.

– Да. Свет выключи, – Денис заворочался, устраиваясь поудобнее, а Геннадий вытер лицо влажным полотенцем, вышел и шёлкнул выключателем…

…Геннадий проснулся, поднял руки, защищаясь. Над ним стоял Денис и, стараясь попасть на голову, лил воду из бутылки.

– Всё, Диня, хорош! Я уже здесь,- прохрипел Геннадий и сел.

Водопад прекратился. Геннадий обозревая комнату, узнавал своё состояние. Скомканный ковёр, сорванные с окон шторы, телевизор в несвойственном ему положении – на боку и всюду, куда ни глянь – следы чудовищного разгула, похожие на последствия битвы. Выход из ситуации явился в виде четырёхгранной бутылки скотча и нескольких джойнтов, лежащих на записке следующего содержания: “Будить не стали. Сами проснётесь. Нужно будет – увидимся. Земляки.” Денис дал товарищу ознакомиться  с текстом, потом поджёг записку и раскурил первый джойнт. От вдыхания приносящего облегчение дыма, разведчиков оторвал телефонный звонок. Женский голос интерисовался планами постояльцев.

– Кто там, Геныч?- спросил Денис, выпуская дым.

– Баба какая – то. Говорит – менеджер отеля, спрашивает, что делать собираемся, – ответил Геннадий, делая затяжку в свою очередь.

– Пошли её на хуй, – посоветовал Денис.

Геннадий так и сделал, после чего разведчики собрали разбросанные по всему номеру вещи и приготовились к дальнейшему…

Менеджер, подтянутая дама с высокой причёской, в сопровождении двух носильщиков позвонила в дверь, поправила брошь на груди и приготовилась приятно улыбнуться. Однако, когда дверь открылась, она, несмотря на весь свой опыт гостиничной службы, испытала сильнейший порыв отпрянуть в сторону лестницы. Две пары налитых кровью глаз, на опухших, заросших щетиною лицах уставились на неё с выражением, не предвещавшим ничего цивилизованного. Менеджер оглянулась на носильщиков, ещё раз поправила брошь, откашлялась и произнесла:

– Администрация отеля приносит извинения за неудобства в связи с отключением электричества вчера вечером. Администрация готова компенсировать неудобства в денежном эквиваленте. Вместе с тем уважаемым клиентам напоминается о том, что номер оплачен до полудня сегодняшнего дня и если планы уважаемых клиентов не изменились, то багаж уважаемых клиентов будет доставлен к подъезду отеля и погружен в такси.

– Что она там несёт, Геныч, – спросил Денис, прищуренными глазами оглядывая группу перед собой.

Услыхав диспозицию, он гостеприимно распахнул дверь и по – русски сказал:

– Заходи, канарейка. Поглумимся.

…Через два часа в номере не было никого, кроме менеджера, с довольным выражением лица, похрапывающей на груде одеял среди разбитой, опрокинутой посуды.

 

 

 

Два человека, привлекающие общее внимание, выглядели двумя приятелями, встретившиеся в это утро для того, чтобы хорошо провести время, поболтать, может быть выпить, словом – отдохнуть от забот насущных. В толпе, собравшейся на зелёной лужайке, окружённой стеной деревьев, под ясным небом царило оживление, сродни ожиданию интересного зрелища. Между тем, то что происходило являлось подготовкой к совместному заявлению президентов США и Росии. Тут и там виднелись бдительные лица секьюрити, а поднявшийся над поляной, уидел бы непрерывную цепь полиции, забором опоясывающую место встречи избранных особ. Большинство публики не попавшей в непосредственную близость к двум трибунам с государственными гербами, вело себя вполне благопристойно. Исключение состовляла группа мужчин и женщин с несходящим выражением упрямства на лицах. Выполняя свою нелёгкую, но необходимую работу, они воздевали плакаты с лозунгами протеста и представляли любопытство разве что для представителей прессы, ищущих, чем заполнить полторы минуты репортажа. А президенты резвились. Они обменивались шутками и улыбками, то и дело принимались похлапывать друг друга по плечам, пару раз сошлись в борцовском захвате, вызывая умиление собравшихся. Наконец, руководитель команды телеоператоров подал знак о готовности начать. Президенты заняли места и, американский руководитель, слегка склоняясь над микрофоном, заговорил:

– Господин президент, дамы и господа,  –  в голосе Майкла Николсона звучали интонации, соответсвующие моменту, – недавние события, свидетелями, которых вы стали имели целью нанести урон целостности американской нации. Поиски злоумышленников в настоящее время подходят к концу, методы и средства, оказавшиеся в их распоряжении выясняются.

Майкл Николсон откашлялся.

– Более миллиона жертв, – его голос наполнился неподдельным отчаяньем, – более миллиона жертв унесла из рядов человечества эта беспрецедентная по жестокости акция международного терроризма. Вместе с нами скорбит весь цивилизованный мир. Первой протянула руку помощи великая Россия, в который раз показав, что в минуту всеобщего горя частные разногласия становятся неважными. Дамы и господа! Позвольте мне от лица всего американского народа и от себя лично поблагодарить народ великой Росии и её президента!

Майкл Николсон повернулся к соседней трибуне и изобразил аплодисменты, поддержаные аудиторией.

Валентин Валентинович Путилин поклонился, глубоко вдохнул и почувствовал знакомый зуд в районе макушки. Буквально через мгновение он возвышался над поляной в виде 40 – каметровой фигуры арийского бога Ханумана. Немногие почувствовали это развоплощение двух тел российского президента и только один из присутствующих смог увидеть громадную обезьяну – само олицетворение ежесекундной готовности ко всему. Их совместный танец длился во всё время ответной речи Путилина. Хануман, долгое время пребывавший в недоумении по поводу своей роли в качестве руководителя страны, обрадовался как человек, которого наконец – то услышали. Смутные сведения, получаемые им во снах и во время психоделических медитаций давали лишь общее направление его деятельности. Подчиняясь невидимому руководству Путилин сделал то, что сделал: скрутил коррупцию в стране, напомнил медикам, учителям, шахтёрам, военным и пенсионерам о целях пребывания в мире человеческих существ, указал на два – три позорных обстоятельства  в жизни почти каждого гражданина Российской Федерации, принял активное участие в разных международных событиях, в частности – смахивал палицей натовских летучих мышей над Балканами, всё время ощущая себя – великого бога – марионеткой в более могущественных руках. Последние события заставилм Валентина Валентиновича сказать себе, что он совершенно не понимает – чего от него хотят. В разгар победного разгрома задолбавшего весь мир американского образа жизни, прозвучал более чем настоятельный приказ – в одночасье прекратить столь успешное начатое торжество. Барабаны умолкли, с площадей исчезли фестивальные толпы цветных, а напуганные обыватели, почувствовав, что всё опять в порядке принялись убирать трупы и нормально питаться. Заговорили о новом оружии массового поражения, о международном заговоре, имевшем целью уничтожение белой расы. Бывший профессор Бостонского университета, психолог, один из первых прибегнувший к ЛСД для исследования пограничных состояний сознания в своей статье, имеющей вид дружеской рекоменации для выживщих, заявлял следующее: “Можно долго размышлять над природой сил, инициировавших это грандиозное шоу, доискиваться до причин произошедшее стало возможным – это ни к чему не приведёт. “Имеющий уши – да слышит”, – так говорит один из кураторов нашего мира, призывая делать выводы, качественно отличные от повальных облав в цветных районах, арестов ухмыляющихся людей в рясах и избиения уличных музыкантов. Те, кто затеял недавнее недоступен для грубых рук примитивно понятых мести и безопасности. Нам всем, от президента до бродяги, от домохозяйки до бандита дан шанс, сидимо последний перед наступлением событий, поистине катастрофических, которые можно назвать подведением итогов. Сравнительно недавно Бог пришёл в Америку в виде ЛСД, удовлетворяя нашей благоприобретённой традиции – воспринимать любыеценности через желудок. Теперь Он пришёл в виде вибраций, и сердце многих не выдержало.” Статья вместе с другими версиями событий была широко опубликована. Оба президента ознакомились с нею в числе первых, но Хануман как Разрезвившийся ребёнок был несогласен с тем, что у него отобрали игрушку и лишь теперь, летая над поляной в ритуальном воинском танце, проникался сознанием ограниченности возможностей той должности, которую он занимал временно, хотя и по праву. Ибо любая, сколь угодно высокая миссия искупается усилиями по её достижению и не может являться конечной целью!

Постепенно, к концу речи российского президента волнение собравшихся на поляне утихло как могло показаться из – за спокойной уверенности невысоког человека с волевым лицом, имеющего за плечами мощь огромной страны. На самом деле – два клубящихся в воздухе серебристых столба приобрели более мягкое выражение, слились напоследок и вернулись каждый в своё тело. Валентин Валентинович глубоко вздохнул, скрывая зевок, щёлкнул челюстями, а второй, выглядящий как тайваньский коммерсант оступился, слегка отдавив ногу стоящей позади даме. Дама, впрочем, не заметила ни этого, ни последовавшего следом учтивого извинения. Суфий же выбрался из толпы и, всё больше приобретая свой обычный облик, направился к выходу. То, что выглядело тщательно набриолиненной причёской, оказалось сальными волосами в беспорядке разбросанными по плечам, тёмные очки стали пронзительным взглядом, смокинг – вытертым халатом, туфли – безобразными опорками. Когда он, невидимый проходил мимо полицейских, те почувствовали дуновение ветра с запахом давно нестиранных носок. На вопрос самому себе: “Откуда вонь?” сержант Меркури получил ответ в самое ухо:”Это, приятель, у тебя в носу свербит”. Странное происшествие случилось с журналистом Майклом Дугласом: сигарета “Норт Стар”, которую он достал из свежераспечатанной пачки вдруг вырвалась у него из польцев, а когда он наклонился, чтобы её поднять, он увидел сложенную в несколько раз бумажку. Суфий, стоя под деревом и раскуривая сигарету повертел головой и рассмеялся над окончанием речи президента Росcии. Путилин, отбарабанив всеми ожидаемую нелепицу о братском сотрудничеств, не смог отказать себе в удовольстви и произнёс, понизив голос, в сторону от микрофонов и ушей переводчиков: “На хую я видал эту вашу Америку. На Хую”.

 

 

 

Конец. Слава Богу. Окунево – Омск 2004