Вступление

Возьми мел, читатель и слушатель мой, да мелом этим очерти вокруг себя круг здравого рассудка и понимания того, что в этих странствиях ты увидишь. Ведь дальше я тебя поведу за колючую проволоку границы, которая ограждает тебя от истины. Истину, которую видел сам и тебе отдаю её на суд твой. Накапливай факты в ходе повествования моего, а накопив факты – переходи к абстракции и умозаключению.

Облачись в белый халат лабораторный, что по технике безопасности и охране труда защитит тебя от вредоносных воздействий в обители научного прогресса. Какой ученный не имеет своей лаборатории? Вся наука сводится к размышлению за столом с карандашом и листом бумаги.

Главное, не выходи за границу здравого смысла, что очертил куском мела. Только не выходи, будь что произойдёт. Перед пониманием истин этих приведи разум свой и тело своё в чистое состояние и стань чистый душей. Молись богу своему и выписывай подтверждения гипотез своих по формулам, что явлено было тебе в откровениях учителей твоих по закону мира этого. Никогда не оставляй следов. Уважай родителей своих. Смотри под ноги и по сторонам. Но главное помни, что если вселенная и не имеет конца, то каждая точка в пространстве имеет возможность быть центром вселенной. Всё свято, запомни, мой друг. Всё свято.

Жизнь сплелась в немыслимую совокупность многообразия в потоке единообразия. Крик петуха – это призыв архангелов. Человек живет только прошлым. Будущее одно на всех. Оно переполнено болью каждого. Мы едины в боли своей. Будь ты радикальным консерватором или ярым революционером, молодым политически грамотным или полным дураком, красавицей или полным моральным калекой, но мы все едины. Мы говорим на разных языках. Слова наши звучат разными мотивами и значат абсолютно разное. Нас учили всех по-разному. У наших народов своя вера, свои традиции, своё право на жизнь и своё право на проживание этой жизни только по-своему. Но мы все схожи только в боли. Она у всех своя. Но единая на всех. И она нас всех объединяет. Наше настоящее призрачно. Оно эфемерно. Оно прозрачно. Точка скачет за точкой по своему графику функции. Истина переходит в истину в сплетении векторов энтропии бытия. Но расстояние от точки до точки – это и есть настоящее. Всё что мы имеем – это всего лишь прошлое. Чем больше нашей памяти – тем мы с вами богаче. Наше богатство – наше наследие. Наше наследие – коллекция наших воспоминаний.

Информация. Информатика. Улицы – подъезды. Дворы – переулки. Выкрик в парадной. Выстрел в подворотне. Форма и содержание. Это голос поколения. Черный мрамор на погостах. Кому это будет нужно?

Мир принадлежит неясностям и человек трепещет перед ему непостижимым. Это штык в горло тугому сознанию. Концепция Бога. Концепция всеобщего Триединства. Отец становится Творцом. Святой Дух – является продолжение, своего рода мостом, в будущее из прошлого. Это и есть – Бытие. Сын – это наследие будущего приходящего. Бог – это и есть все системы, что вращаются в категориях материи и вектора времени.

Древо Жизни – это автоматизация производственных процессов. Корнями настоящее выходит из прошлого, а ветвями держит своё будущее. Это краткая сюжетохроника векторных переменных из точки в точку по имени Харон.

Название сборника – это и есть сборник. Это квинтэссенция структурности материи шаг за шагом. Сюжетология всех времен. Порядок из хаоса. Организация жизни из минерального царства. Создание символьного значении всех свойств информации. Трактовка ноосферы через свойства семиотики. Все люди мыслят одинаково. Это всё хранится в нашей памяти. От соития Урана и Геи рождаются великие чудовища своего времени. Это и титаническая ночь. Это время, когда по земле ползут хронологические и структурные уроды. Да здравствует хтонический период в нашей с вами истории. Это символ Ин и Ян. Это время первобытного трепета. Это время когда земля была безвидна и пуста. И тьма над бездною висела. И дух творца носился над водою в далёкое время. Нарушено либидо. Эрос пляшет с Танатосом. Хронос сеет снова свой урожай и снова точит косу. На круге очередной спирали чудо прорастания зерна. Из ничего всё поднимается. Из чрева земного порожденные тысячами мира светлого, уйдут в мир холодной дыры. Даже самые красивые цветы уйдут в перегной. Они отправятся в свой Аид. Сами изменят за собой своими символами весь семиосферический континуум в свете ноосферы. Шаг за шагом, изменяя всё минеральное и организовывая, и проявляясь в новых формациях материи живого и мёртвого.

Это единое чувство жизни. Законы едины для всех. Начала термодинамики. Проходящее равновесие. Все законы равны по своему в каждой точке пространства в схожих условиях. И в этих условиях законы равновесной термодинамики равны. Эти законы строятся на законах порядка и иерархии. На законах единой математики. Самой прекрасной из наук. А законы великих термодинамических процессов строятся на физических законах, что выли из структуры и порядка природы. По физическим свойствам материи трактуются химические свойства мировых элементарных частиц, что составляют материю и структурный порядок. Из химических догматов строятся законы мироздания. Законы биологического единства материи с неживыми компонентами окружающего нас мира формируют свои открытые термодинамические системы. Великое проявление свойство под именем «информация» включает в себя и все символьные системы. Ваше умение и знание читать и расшифровывать эти символы позволит вам не стать перегноем под ногами истории.

Вспомни про компенсацию и каждый механизм гибкости этого мира. Как бы происходило самодвижение в мире, если бы мы не наблюдали компенсационные механизмы во взаимодействиях между компонентами этого мира?

Богаче тот, кто душу свою, окинув взглядом, скажет единственно и правдиво, что жизни одной в таком вот мире, чтоб его осознать – действительно мало. Вся сила каждого символа включает в себя все социальные науки, которые строятся на законах единой сущности взаимодействия между смыслами существования живых организмов в их структурно-функциональном проявлении.

Энергия, материя и информация никуда не деваются. Они не исчезают. Они ни откуда не берутся. Каждая категория физического и философского определения в циклическом воплощении сюжета трактовки единства физических систем кружатся в своём ритме под свой размерный ритм. Миф – это всегда реальность происходящего. Минуя через все факты. Материя переходит в энергию, энергия – в информацию, информация – в материю. Снова замыкается в круг, а спираль идёт дальше. Всё переходит дальше. Всё едино. Абсолютно всё.

Нет ничего вечного. Мы воины. Мы не боимся своих богов, но они вселяют в нас страх и сеют они ужас в умах и душах врагов наших. Так третий закон термодинамического начала строит союз между вечностью и материей, трактуя его как невозможность. Ничего не вечно в мире этом, кроме вечности. Вечность в себе вмещает всё. Все комбинации трансмутации материи, но вечного двигателя материя не произведёт. Так всё смывается вселенским потопом в Тартар. И время вечные изваяния людей стирает в пыль, в прах, в порох. Не оставляя после себя ничего, кроме пустоты и перегноя под ногтями эфира и материи.

Помни, мой друг, что Хронос всегда пожирает всех своих детей. Но наши боги поражают нас нашим термодинамическим единством. Они такие же как и мы. Они живут теми же радостями, как и мы. Вот так страдает тело Афродиты. Боги чувствуют боль. Это материализм. Душу можно вывернуть наизнанку, как зимнюю перчатку. За это отрубили руки Венере Милосской. Тело их состоит из эфира. Из тонкого незримого флюида, что требует своего доказательства.

Лишь вечность вмещает в себе всё существующее и то, что только будет существовать. О деятельности к деятельности. От точки к точки. Векторы. После смерти мы переходим в другие сферы и материальные и духовные. Наше информационное наследие живет своей жизнью. Палиндромы информационных кластеров и материальных формаций распадаются на составные элементы и переходят в другие термодинамические системы, что уже не составляют ни наше духовное, ни уж точно физическое тело.

Перевозчик от точки до точки по вектору направленности, при этом трансмутировать их согласно системным запросам реальности по воле и подобию при затратах энергии – имя ему Харон.

А наши мысли, чувства и эмоции оставят свой след в духовном и символьном окружении. В семиотике будет своя трактовка каждого символьного ряда, а каждый символьный ряд будет трактовать отдельный пласт ноосферы, что будет нести в себе информацию обо всех элементах в структурном проявлении материи в отдельную единицу времени и пространства.

Вот это и есть красота, дорогие мои. Это и есть тело едино-трепетного, и непостижимого великого. Это и есть Бог.

Это белый стих. Это автоматизм. Это автоматика.

Да простит меня метафизика.

9 июля 2013 год

Днепропетровск

 

 

Часть первая

Системный анализ

 

Они ждали его возле магазина уже ровно двадцать четыре минуты. Ровно двадцать четыре минуты. Вы вдумайтесь. Как можно стоять на холодном морозном и зимнем воздухе в половине восьмого вечера. После долгого рабочего дня, что казалось уже никогда не закончиться. Была уже среда. Их было трое. Ждали четвёртого уже ровно двадцать пять минут. Ровно минуту мой читатель читает этот абзац и идёт дальше. Распутывая нелепые параллели сюжетов.

Один выкуривал за раз третью сигарету. У второго под грязной и тёмной курткой был том запрещённой порнографической литературы. Третий считал время. Они все молились своим богам, чтоб никто их сегодня не тревожил.

Первого звали по имени его отца. Степан Степанович. Было ему двадцать семь. Он курил. Снова курил. И ещё курил. Так выкурил три сигареты. Работал бригадиром товарного состава в свои сорок четыре года.

Второму держал за грязной черной кожаной курткой подмышкой какой-то редкий экземпляр, какой-то редкой книги. Его трясло. Тоже было желание морально и физически отдохнуть. Звали его Шафран Альфредович. Умел он по жизни своей хорошо считать, но устроился только водителем подвижного состава. Родили его двадцать девять лет назад.

Третьему было три десятка лет и шесть с половиной месяцев. Он казался напуганным. Кожа на руках его была потресканная, и был он стрелочником. Характер такой же. Но на его лице отображался не испуг, а мировая грусть пролетарского народа в среду вечером. Желание выпить в коллективе таких же тружеников, которые работали на районной местной
товарной погрузочно-разгрузочной железнодорожной станцией. Звали его Никанор Петрович.

Закон компенсации. От маятника к маятнику. Вопиющая невинность дел. Три работника в ожидании четвёртого в холодных объятиях городской ночи.

Четвёртый появился спустя половину часа. В пакете у него было пять бутылок водки, несколько консервных банок, батон хлеба и блок  дешевых сигарет без фильтра. Подойдя к своим товарищам, он закурил и сказал: «Дорогие мои, завтра едем в далёкий город. Далеко в Сибирь. Будем строить новую железнодорожную ветку. За нас уже договорились…» Все долго возмущались на то, что услышали и все поняли, что сегодня у них последний вечер в этой холодной и зимней свободе. Четвёртого звали Алексей Трофимович. Ему было тридцать семь.

Первый бросил четвертую только подкуренную сигарету и затоптал её ногой. Второй плюнул и возмутился. Третий промолчал. Все как один пошли в магазин. Держали руки в карманах грязных рабочих курточек. Один из них держал под рукой дорогую и редкую книгу. Остальные пошли за водкой, чтоб запомнить на очень долго последний вечер в холодной свободе.

А четвёртый стоял с пакетом на улице. Он был в синей куртке. Начал курить сигарету без фильтра. В пакете у него было пять бутылок водки.

Стихи стали музыкальным сопровождением их обыденной жизни.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Земля

 

Разум летал в холодную зиму

В далёком и непостижимом

Единственном Божественном саду.

Там ветви в красоте раскинулись,

В образе древесных полуокружностей

Ста восьмидесяти градусов,

Под тяжестью дозревающих яблок.

Они наливались сладким цветом

Под линиями теплых лучей

Что сияли с этого бледно-серого неба.

Плоды искушения набирали силу

И после того падали

На безвинную землю,

Включаясь в круговорот

Обыденных страстей

Циклического темного омута.

 

Из кучи осыпанных плодов

Родился доисторический бог,

Который был великим из самых малых,

Условно похожий

На таких же призванных.

 

Отец для него –

Это синее-синее Небо

И глаза родившегося бога

Были того же цвета.

Мать первобытного ужаса –

Древнее чрево Земли.

 

Имя ему – Хтона

Что дословно значило:

«Первый кто прибыл

За второй причиной».

Так семья Земли и Неба породила

Бесполого червя,

Который для них был сыном,

Который вылез

Из груды перегнивших яблок.

 

Так сентябрь душит каждый раз август

Вцепившись уставшими руками

В летнее горло.

Сотни дорог танцуют

У каждого под ногами

Свой ирландский фолк.

На нашем жизненном пути

Каждому найдется своя дорога

Которую прийдёться пройти.

11.07.2013

 

 

 

 

 

 

Зерна

 

«Каравай!

Каравай!

Каравай!

Кого хочешь, выбирай!

Мир!

Труд!

Май!..»

На первобытный род останется,

В конечном итоге,

Всего лишь мешок

Недосгнивших порочных зерен,

Что покроются порочной паутиной грибов.

И хватит ли его

На всех первобытных рабов?

Семь лет бессонницы,

Семь лет страха и голода,

Семь зерен упали,

На проселочную дорогу.

В каждой пятой горстке

Всегда будет непорочное семя,

Что даст доброкачественный урожай.

Так проживали первую пятилетку

На изломе двадцатых-тридцатых годов

В голодном лагере

Надуманных оков.

Так звучал эхом выстрел

В поле многих из наций

Под лозунгом левых фракций.

Ведь проклята была земля

Терном поросла она.

11.07.2013

 

 

 

Отпрыски

 

Зерна пускают корни,

Когда попадают в достойную

Селективному виду гибриду почву

И когда на них возливают

Самую святую воду.

Молвлено было,

Задолго до третьего стиха Моисея.

Солнце по воле

Великого демиурга взошло

И всегда светило.

Небо перед закатом

Всегда наливалось

Малиново-синим.

Тянулась молодая поросль к свету

Осознавая своё место в жизни.

Покрываясь в холодной ночи

Прозрачной росой

И кристаллами инея.

11.07.2013

 

Ветви

 

Тянулись ветви

Своим кривым

Изломанным пунктиром,

Разделяя себя,

То на три

То на два,

Там где у меня

Заканчивались слова.

Их основа всё сильней

Пускала свои массивные корни

В сырое и разорванное

Земляное лоно.

Ствол каждого дерева

Тянулся всё выше и выше

Туда где небо и свет

На долю времени

Были единой точкой.

А каждое новое облако

Выходя из пунктира многоточий

Снова смеялось над всеми

В своей хмуро-весенней манере

11.07.2013

 

 

 

 

 

Листья

Это манера рассказов

Архетипичных картинок

Карлом Густавом Юнгом.

Мне на обед принесли

Тарелку солнечного супа

И предложили всё это

Накрыть порцией

Тяжелого прокисшего газа.

Каждый день

Таким как я,

Одного обеденного ритуала,

Солнечного кормления грудью,

Трижды в сутки

Невыносимо мало.

Нас действительно не перечесть

На пальцах одной руки.

На каждой десятой ветке

Нас будет в десяток раз больше.

Жизнь каждого из зеленого племени

Ограничена цикличным законом

Бродячего по кругу времени

Движением третьей планеты

В Солнечной Карусели.

Когда растает снег

И птицы вернуться с юга

Новая весна будет рада

Рождению нового

Вечно голодного поколения.

Всё это станет материалом

Для трактовок психологов,

В манере динамичных съемок

Первобытного сознания,

Что будут пересказаны

Унылым и сонным голосом.

11.07.2013

 

Цветы

Затягивается узел

В самом центре

Этой печатной строфы.

Его не вырезать

И не пройти  мимо.

Ко второй половине сезона

Он будет ярко-красным цветком.

Что будет сорванным красивой девицей

И отправленным по воде венком.

Это присказка судьбы

И ароматы для мечтаний.

По сторонам ты лучше посмотри

В счастливых мыслях,

Будешь идти неспешной походкой

На долгих аллеях Эдемского сада,

В предчувствии божественной любви,

Когда рядом другого человека

Больше не будет надо.

 

11.07.2013

 

Плоды

 

Из земли тянули всю силу корни

Когда день становился длинней

Ветви и листья на деревьях

Начинали расти быстрей.

Из всех своих нор

Выползали навязчивые насекомые,

Каждый цветок выделялся,

Только для своего вида.

Разделся процесс опыления

Со спиральным танцем ветра

И повседневной

Желейной рутиной.

Плоды дозревали

Одни объедали птицы

Те, что были самые сладкие

Манили к себе сильней,

Ничего не ведающих,

Самых первых искушенных детей.

Красные яблоки забыл спрятать

Очень старый и мудрый сторож

За очень высоким забором.

И стальной решеткой.

Змей-искуситель долго подбрасывал

На своём хвосте монету.

Он осмысливал и пристально выбирал

Кому же яблоко предложить?

Другие плоды падали вниз

И роняли своё семя

На земляное чрево.

Так райские фрукты,

Просто падали в большую кучу,

А перезревшие начинали гнить,

И не было больше змия

Что смог бы их предложить.

Из зловонно-гнилой массы

Явился на белый свет,

Следуя очередному циклу

«Третий среди великих

После Матери и Отца»

Белый-белый червяк

С коротким именем Хтона.

11.07.2013

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Первобытный ужас поселился в головах от ссылки в края, что далеко уходят в Заполярье и где мороз на улице – это обычай жизни. Чувство недосказанности, что выражалось в тошноте при виде на пятнадцать бутылок водки. Правый бок дергался сомнением. Желчь горечью отбивалась вкусом на языке и уходила глубоко в горло. Они собирали отгулять последние дни. Сегодня с самого утра все получили повестки. Завтра они уже будут заключенными или рабочими. А может рабами в новом понимании смысла слова «раб». Три дня на сборы. Каждый из них уже собрал свои вещи и готов в долгую дорогу.

Письма не всегда приходят по адресату. Стихи диктовали пространство и время. Вычленяя из великого и незабвенного материального мира, нечто неуловимое. Рассказ повернулся в ту сторону, что оставалось ждать.

Первый дождался второго, третьего и четвёртого.

Они пошли на трамвайную остановку. Все стояли полукругом. Второй взял кусок битого белого кирпича и начал царапать желтую стену трамвайной остановки, а ветер царапал ему холодом руки. На улице было минус двенадцать. Под кирпичом выводились слова. «Всем нам больно…». Как будто строчки из давно забытой песни. Как слова на греческом в Нотр-Дам де Пари.

Проехали пять остановок на трамвае. Дальше на метрополитене. От станции «Новодворецкая». Желтая черта, за которую не заступают. Чёрные тени, что шныряют между прохожими, что посте рабочего дня метаются в кишечнике города. Сорок минут до станции «Петропавловская». Две станции от неё до «Пушкинской». Выход в божий свет. Улица Изюминская и перекрёсток с Невзорской.

Тупик переулка Сломанного. Пятиэтажный дом. Квартира номер 301. Третий этаж. Коммунальная обстановка. Советская ментальность. Черно-белый телевизор. Желтые обои. Из всего кухонного атрибута остался только чайный сервис и несколько грязных надбитых тарелок. Жена ушла от Шафрана Альфредовича уж как лет пять назад. За пять лет ничего не изменилось, только плесени под раковиной на вечно сырых трубах и пыли на высоких шкафах в маленькой комнатушке прибавилось.

 

 

 

Когда-нибудь

Наш счетчик

Добежит нуля

И счёт предъявят

Небеса

 

По распорядку

Вышлют чек

Сверстав стихи

По сводкам

Утренних газет

 

Изгои стоят за чертой. Только за той ли чертой оказались люди? Кто решил, где провести именно эту черту? И по какую черту мы стоим от изгоев? Распитие спиртных напитков наедине с самим собой ведёт к трагическим последствиям только по отношению к себе.

Ровно несколько месяцев назад, как началась иллюзорная мистерия в комнате под номером 302 жил там один человек, не молодого, но и не слишком уж старческого возраста.

Ровно восемь часов утра. Так рано он обычно вставал только в субботу и в воскресенье, ведь все остальные дни он попросту пытался заработать себе на хлеб с маслом и к этому хлебу ещё чего съестного. Жил не далеко от новостроек в центре города. Он любил эти темные закрома и переулки, которые просто дышали историей и всегда тяготели сюда историков и всякого рода искателей старины. Ему было пятьдесят семь лет. Самое время для того, чтобы задуматься о внуках и дальнейшей старости. Пенсионеры – это такие люди, которые устали работать, но ещё хотят пожить, хоть немного. Только до пенсии ему ещё оставалось немного дотянуть.

Как всегда он просыпался по звонку старенького будильника и после привычного воскресного пробуждения застилал свою постель. Одевал  свой старый спортивный костюм и домашние тапочки. После, он обычно включал телевизор и настраивал свои механические часы. В голове при этом часто крутилось, что когда-нибудь они всё-таки остановятся. Одному Богу и механику только известно, как там устроены эти проклятые шестерни. Его лицо постарело. На лбу начали появляться морщины уже, как лет десять назад. Из самых близких для него остались только эти проклятые часы, которые он каждый день заводил ровно в шесть часов утра, когда собирался на работу и в восемь часов по выходным. А ещё дворовые собаки, которых будущий пенсионер частенько подкармливал. На дворе стоял сентябрь месяц. Он работал сантехником в ЖКХ №14 при его старом районе, но в новостройке. Робота хоть и грязная, простите за выражение, мокрая, но хорошо оплачиваемая. Но сегодня выходной. И очередной раз он выходит на кухню, зажигая спички, при этом ставит на печку чайник с водой, а сам достаёт сигарету.

Переулок Сломанный. Третий этаж пятиэтажного дома. Колхозный общинный быт. Коммунистическое прошлоё оставило и свой след в истории моего города. Сентябрь. Листья ещё зелёные. Лето не торопиться оставить сцену, но понимает, что главная роль уже отдана только осени в этом спектакле. На улице тихо. Только машины и полусонные толпы людей, которые ещё не отошли от ночного сна, но вышли за продолжением поиска смысла жизни.

Хоть он и спал последние десять часов, но чувство стояло, что сегодня он явно разгрузил несколько вагонов угля на каком-либо малоизвестном предприятии. Ни жены. Ни детей. Хоть он всю жизнь и мечтал о маленькой дочери. Только набор гаечных ключей и профтехучилище за спиной.

Чувство, которое зависло в кухне, прервал свист чайника и клубы пара, которые шли с его носика. Он заварил себе чай. По старой привычке, без сахара да покрепче. В комнате нарушал тишину старый цветной телевизор, купленный им уж лет восемь назад, примерно тогда, когда он устроился на работу сантехником в жилищную контору. Сидя в затёртом кресле, он попивал чай и слушал утренние новости. Но идиллию чаепития прервал звонок в дверь. По привычке в таких случаях он отставлял чашку с чаем и делал телевизор чуть тише, а уж потом направлялся к двери. За черной и обшарпанной дверью стоял молодой человек лет тридцати. В руках держал планшет. Для сентября он был одет очень легко, значит на улице ещё было жарко. Он представился почтальоном и протянул через порог планшет с просьбой расписаться в графе, напротив его имени, а уж потом сказал:

– Алексей Максимович? Получите повестку на Божий суд…

После этого он оставил чашку на столе. Выключил телевизор и собрал вещи. Больше его не видели в этой квартире. Многие говорили, что следы его всплыли в Ялте, другие говорили, что ноги его увели в желтый дом скорби.

Так в квартире под номером 302 появился искатель истины, что учился на химическом факультете по специальности органических соединений, а в ночные часы он работал сторожем в булочной.

А в свободное время он ведёт обширную переписку с великими умами мира этого. Письма, не дошедшие по адресу, возвращают. Почтальон, что заблудился всегда находит нелепую дорогу в снежном городе, чтоб вернутся обратно. Мне было грустно, он говорил, ну и пусть. Смотри на меня. Мне холодно. Согрей меня. Сам улыбайся. Сам разжигай костер. Одиночество? Нет, не совсем. Желание говорить, хоть с кем-то. Так письмо первое открывает дорогу в общение.

Далее по тексту пойдёт одностороння сюжетохроника почтовой переписки со стороны отправителя. Письма ответов от второго адресата не сохранились в карусели времени.

Письмо первое. Привет, дорогой адресат, я не знаю почему, но я тебе сегодня решил написать. У нас уже осень. Жаль, что я не знаю где ты и кто ты. Мне жаль, что возможно мы никогда и не встретимся, но я об этом стараюсь не думать, потому, что не знаю, кому мне тогда писать?

Своему единственному другу, кого считаю тобой, у меня тогда не будет, а более ближе тебя нет у меня. Дорогой адресат, я не знаю читаешь эти строки или нет. Чувствуешь что-то или нет. Не знаю. Просто ответь. Мне нужно это письмо. Мне нужен твой ответ. Не знаю почему, но захотелось тебе написать. Привычкой «Как дела?» Писать тебе оказалось бы черствым признаком моего черствого вкуса. Да будь оно неладно. Не умею я знакомиться, наверное, мне это просто не дается так легко, как мне говорит мой внутренний голос, что я лучше могу только жаловаться. Если хочешь, можешь не отвечать. Подпишу это письмо, как твой новый знакомый.

Я напишу вторе письмо. Ты молчишь, ничего страшного, наверное, так и должно быть. Повторение – мать учения. Письмо второе. Здравствуйте тебе, адресат. Наверное, наши почтовые службы вовремя доставили к тебе мои письма. Благодарен тебе, что ты не выбросил их в мусорный бак, как это делали многие до тебя. Спасибо, что ответил и продолжаешь писать. Просто было очень грустно. Наверное, я остался во всем мире один, что отправляю письма, сам даже не подозревая кому.

Спасибо.

Письмо третье ставит решающую точку отсчета во взаимопонимании между повествователем и его верным слушателем. Если ты читаешь это, то чувство принятия и понимания этого текста в твоей голове уже посилились.

У нас скоро зима, а за окном сейчас льет дождь. У вас наверняка не лучше. Я хочу бросить курить. Совесть говорит, что полезного в сигаретах мало. Спасибо почтальону, который донес мои письма к тебе.

Письмо третье несёт продолжение. Любой адресат вписывается в графу получателя. Я могу написать исповедь в три строчки, но ты прости, оно тебе будет нужно? Прости, что давно не пишу тебе. У меня были проблемы на работе. Трудно, но я действительно виноват сам. Наверное, жизнь такая. Как сам? Как твои родные? У нас уже холодно и почти каждый вечер падает снег. Иногда мне холодно. Иногда мне страшно. Иногда больно, от непонимания своего места в этой жизни.

Письмо четвертое. Прости, не дописал своего последнего письма. Спешил очень. Я видел многое в исканиях своих. Я видел тишину и спокойствие. Слышал зов и видел тишину. Снова хочу вернуться туда. Это мой путь и мои путешествия в коридорах разума моего.

Сейчас сижу на ступеньках своего подъезда. У нас холодно и немного страшно. У меня невыносимо болят ноги, и раскалывается голова. С какой стати? Иногда мне становится интересно, а что болит сильнее: мои ноги, или голова? Безумно курю одна за другой и пишу тебе письмо в зашарпанном подъезде. Порой ручка не пишет, так что прости. На третьем этаже где-то разбитое стекло. Ветер свистит в треснувшее окошко. Краска в подъезде давно потрескалась, лампочка время гаснет. С трудом пишу письмо. Приходится светить экраном мобильного телефона.

На третьем этаже сосед включил своего Игоря Талькова или что-то из этого. Я вечно их путаю. Сижу этажом ниже своего дома, но идти туда я не хочу почему-то. Думаю, что письма к тебе поступают вовремя. Наверное, ты просто занят и тебе не до того. Это одиночество. В подъезде и лампочка снова угасла, а мобильный телефон уже садится. Дописываю и иду спать.

Я забыл, когда последний раз говорил с людьми. Они чужды для меня, как и я для них в понимании мира по своему. Чем или кем я стал? Сигареты кончаются, а последняя мне обожгла пальцы и губы. Хорошо. Тишина. Мыслей нет. Абсолютная тишина в эфире сознания. Пора идти спать. Иду спать. Доброй ночи. Будет время, то напишу.

Письмо пятое. Мне грустно и одиноко. Мысли вяжутся в невыносимую кашу. Я не знаю, как люди называют такое ощущение. Просто не знаю, хотя люди многое называют, а вот придумать название для такого чувства они не могут. Почему-то они все назвать умеют.

Я назову это чувство сплином. Знаю, надо задуматься в своих изысканиях и в своих поисках о реальной жизни. Информационный голод жрёт меня из нутра моего. Только голод заставляет меня двигаться дальше. Мне одиноко и холодно в своём понимании жизни. Интересно, когда наша жилая контора даст нам горячую воду и обогреют наши исконно замерзшие трубы. Я курю не много, а очень много. Сигареты закончились.

Допиваю свой чай. Завязываю с кофе. Нет сигарет, что курить? Закончу тебе писать пойду в магазин, хотя бы пачку куплю, пока не закрылись на ночь. Вчера выключили свет на всю ночь. Слушал старое доброе и вечное. вечерами смотрю на темный потолок своего дома. С серой плоскости на меня смотрели глаза вечности. Они морфились и менялись. Изменяясь своей формой в своём выражении показывая свои эмоции. Эти глаза, тёмно-синего цвета. Они смеялись надо мной.

У нас уже закончился снег. Дожди уже идут две ночи. В чашке осталось немного чая, прости, что пишу снова этой ручкой, она порой просто не хочет писать. Сижу и жую лимон. Докуриваю сигарету, которая осталась в припрятанной пачке. Последняя. Пройдет время, то напишу. Напиши и ты мне. Скучаю, дорогой друг.

Письмо шестое. Да, мне тоже это смешно. Я вижу то, что искал долгое время. Приходит ко мне муза и говорит со мной. Я слышал стихи во славу Диониса. Сигареты снова стали для меня близкими друзьями, что не врут мне, а только молчат. Молчание меня убивает. Я даже друзей в живом обличии практически не имею, кроме тех, что сами меня назвали своим другом. Вот и всё счастье. Вот и вся радость. Кокаиновый шик. Кому это понимание мира нужно?

Информационный голод – это злейшее из проклятий. Нужно завязать на очень долгий срок. Или, наоборот, развязать и не выходить из запоя поглощения человеческих знаний. Что мне сделать? Пойду лучше на улицу и найду себе круг общения по статусу своему и по лицу своему, нормальных, а не тех, кто видит тебя, как воздействие на свой имидж. Какой имидж у человека, что стороной обходит социум и сам этот социум винит? Работы нет, денег тоже. Напиши когда освободишься и сможешь написать. Я скучаю по нашему общению.

У нас снова выключили свет. Наверное, на всю ночь. Опять слушать «Нирвану» до двух часов ночи. Скучно, грустно, холодно и страшно. Смотрю на темный потолок. Дописываю тебе это письмо, на которое ты опять не захочешь отвечать. Подсвечиваю телефоном. А у соседа, как назло, пробки не выбило и тот включает «ДДТ». Классика русского рока – это хорошо. Но во втором часу ночи это перебор.

Ненавижу свою безнадежность и незащищенность. Наверное, правду говорит мне совесть, что хорошо я умею только жаловаться, а не говорить о жизни. Пиши мне. Не забывай. Мне кажется, что почтальон заблудился или ты переехал. Не забывай.

Дисперсное повествование, разорванный ритм и нехватка доказательства. Вечно вырывается линия повествования, как перо кардиографа при аритмии. Скачем то влево, и норовит выскочить вправо. Линия рисуется очень сложная. Разорванные пунктиры. За окнами тарахтят шпалы или ветер швыряет листья в осеннем круговороте.

Письмо седьмое. Почему ты не пишешь? Дорогой адресат, я по тебе скучаю. Мне одиноко без общения, что сложилось с тобой. Что мне делать? У нас за окном идет снег. Мой телефон вибрирует. Кто-то никак не поймет, что в такую погоду я не выйду из дома. Уже второй месяц не хожу на работу, потому что никак не найду то что хочу. Снова сигарет практически нет. Почему ты не пишешь? Не забывай. Ответь. Я скучаю по нашим долгим кухонным разговорам.

Письмо восьмое. Последнее. Адресат, прости, кажется, ты забыл меня. Если ты читаешь это, значит, что ты уже наверняка понял, что я устал писать свои письма в бездну. В тот вакуум, в котором кроме космического мусора социума уже ничего не осталось. За тебя, дорогой адресат, я держался, как за единственного, кто понимал меня, но сейчас. Сейчас я не знаю, если ты читаешь эти строки, значит, знаешь, что наверняка у меня, нет света дома, снова нет сигарет, снова звучит в мыслях музыка и пишу тебе последнее письмо. Письма, которого так боялся.

Боялся, наверное, из-за того, что потеряю, наверное, единственного друга, которому доверял все и не просто все, а доверял даже больше, чем самому себе. Прости, что пишу последние строки таким тоном, но, наверное, на меня так действует моя меланхолия в смеси с неврастенией и музыка «Нирваны». Возможно, я зол, что не купил снова сигарет. Возможно злой сам на себя, что руки уже трусятся от кофеина.

Прости, что напишу это, но твое молчание убило нашу дружбу с винтовки крупного калибра, прострелив все до последней минуты моего немого общения с тобой и поставив в самом конце этого письма большую точку контрольным выстрелом. Захочешь –  пиши. Адрес не меняет. А так ты знаешь, где меня найти. Захочешь, тогда ищи. Я буду скучать. Прощай.

Утро. Стукнула дверь подъезда в парадной. Проснулся. На моем столе зазвенел будильник своим пронзительным сигналом. Холодное простуженное утро. Пронзительный писк будильника когда-то доведет меня до истеричной черты. Хочу курить, но только проснулся. Глаза болят, вся ночь за чтением. Голова болит, организм требует кофеина. Кое-как просыпаюсь и прихожу в сознание. В зеркале сам себя не узнаю. Одеваюсь и иду на кухню ставить чайник с водой на газовую комфорку. Почему так холодно?

Пробило восемь часов утра. Оказался на кухне. Включаю телевизор. Снова скрипнула входная дверь в парадной. Открываю дверь. Падает под ноги письмо. Едва прихожу в себя. Допиваю утренний кофе и разворачиваю письмо. Кажется, что мне это ночью приснилось.

«Привет, дорогой адресат, не знаю почему, но я решил тебе сегодня написать. У нас уже осень…». Кажется, я где-то это видел. А чего только и не приснится после бессонных ночей за домашним чтением запретных в средневековье античных книг и трактатов по алхимии о том, как выпаривать в перегонном кубе мировые субстанции, а потом как разливать по бутылкам снадобья души у себя дома из гербарных сборов и химических веществ. В информационном голоде, в литрах выпитого кофе и в километрах предложений чёрной типографской краски я утопил эту осень в своём омуте прожитых дней. А за окном сопливая серая глина сбивалась в моём переулке. Обмазывая всю реальность в оранжевую и ржавую слизь. Это подыхает осень.

Я допиваю кофе и читаю это письмо. Дальше всё по тексту. Продолжение повествования первобытного божества Хтоноса и как он вселяет ужас в головы пролетарских рабочих бригады железнодорожников. Пятнадцать бутылок водки. Вакханалия и квартиры на третьем этаже 301 и 302.

 

 

 

 

 

 

 

Часть вторая

Сферический куб – Кубический сфероид

Приходят странные мысли. Дядюшка Зигмунд Фрейду, наверное, был в своём измерении прав, а как же остальные пространственные структуры? А как же зоология и биология простых городских крестьян, в голову которым стучатся первобытные боги?

Все зашли и сняли обувь. Всё строем. Все четверо. Квартира всё та же. Коммунальный быт. Вечность, застывшая в социализме. Да будь золотом размазан слоган ложных истин, если истина та будет верна перед народом!

Каждый из четверых знать не знает, что будет завтра и что они будут в этом дне делать. Первым заговорил Алексей Трофимович.

«Каждому дали два дня на сборы и размышления. Нужно вам это или нет? Сами решайте, но каждому дают большие шансы, на холодной сибирской земле. Шанс начать всё заново. Много времени в работе. Большие и очень большие деньги. Туда ехать не один день, а может и всю неделю трястись в поезде по шпалам. В объятиях холодной ночи. Мы рабочие. Наш инстинкт – это стройка. Мы работаем! Мы проводим новую железную дорогу, там получаем деньги и едем обратно. Нужна вся бригада. Руководитель желает видеть нас всех».

Разговор перешел на кухню. Все четверо перешли из тишины прихожей в быт вилок, стаканов и фарфоровых тарелок с маленьким клеймом СССР.

Первый снял курточку и поставил пакет на кухонный стол. За ним остальные повторили то же самое. Холодный морозный вечер пробил на больших монолитных часах, казалось, что они были отлиты из железобетона и стояли они в прихожей. Снег кружился за окном. Шафран Альфредович открывает форточку и достает первую сигарету из нового блока сигарет без фильтра. Красная пачка. Огонь. Едкий дым разбавляет атмосферу кухонного разговора и возмущения по поводу Сибири. Из внутреннего кармана куртки, что висела на спинке стула, хозяин квартиры 301 вытаскивает редкое издание одной очень редкой книги. Бросает её на кухонный стол. «Одна история одного времени». Говорило название книги. Шафран курил. Дым уносился в форточку.

Никанор Петрович ставит чайник и тоже начинает курить. Вторая сигарета из первой пачки. Все молчат. Степан Степанович складывает в холодильник накупленные продукты. Казалось, хватит на неделю.

Алексей Трофимович выбрасывает сигарету и идет мыть руки. К этому его приучила мать и политическая идеология. Берёт нож и начинает чистить картошку. Остальные начинают делать то же самое. В мужском коллективе всё происходит, как при военном положении, строем и в иерархии. За окном было уже далеко за светлый день. Солнца диск уже упал за линию горизонта. Вечер среды. Девятый час вечера. Четверо рабочих железнодорожной бригады в коммунальной квартире чистят картошку. Простая обыденность рабочего быта. Взрослая жизнь. Всё монотонно. Всё знает своё место. Всё по графику. Ровно десять минут они будут чистить картошку. После того, все как один распадутся на свои обязанности и будут заниматься по кухонному распорядку дальше. Первый промывает картошку и режет её. Второй режет овощи на салат. Третий и четвёртый занимаются приготовлением горячей закуски.

Десятый час вечера и всё готово. Четверо рабочих переходят в первую большую комнату маленькой коммунальной квартиры, что была напротив кухни лева по коридору. В центре комнаты поставлен стол без скатерти, что застелен газетой «Комсомольская правда» с жирными пятнами на ней. Стол старый и лак на многих местах столешницы затёртый грязными пятнами.

На центре стола кастрюлька с картошкой. Левей салаты и закуска. Правая сторона заставлена нарезкой сыром и вареной колбасой. В углу стоит пепельница и пачка сигарет без фильтра. Рядом коробок спичек.

Четыре рюмки. Четыре табуретки. Один пульт от телевизора. На экране пошлое и гламурное телешоу сменилось выпуском новостей, что завершали информационный блок среды в холодный зимний вечер. Под столом стояло четырнадцать бутылок водки и валялось несколько блоков сигарет без фильтра. Рабочая бригада собиралась отдыхать. И отдыхали они среди недели очень и очень тяжело, ведь работали они ещё  тяжелее.

Человек по природе своей – это всего лишь ведро молекул. И ведро это дырявое. А бывают и ржавые и гнилые, как само нутро человека. И человек всегда обязан восполнять утрату молекул в ведре своём, а иначе он иссякнет не оставив после себя ни малейшего следа. Кто посмел бы опровергнуть сие утверждение из толпы? А в ответ слышно только звон пустых ржавых и гнилых вёдер.

А что русскому человеку нужно? Движущая сила революции, как писал товарищ Владимир Ильич Ленин, и говорили это до него, это крестьяне. Но крестьяне всю жизнь свою проживают в работе своей. Работают они на земле, а работа на земле – дело Богом данное нам. Но работа на земле – самая тяжелая. Поэтому русский человек и тяжело работает, ведь корни его крестьянские и привычка тяжело работать сидит в памяти народа. Ведь поэтому народ русский и отдыхает тяжело, да так, чтоб вся Россия слышала.

И от того бывает так тяжело плохо по утрам, и стыдно за вчерашнее, и обидно за совершенное. Но то грусть и тоска этого великого народа. Грусть и тоска. А ещё остатки такой великой и всесправедливой христианской совести. Да, именно, совести, что русский народ воспитывал в своём сознании не одну сотню лет да не одно поколение. От того всё на земле этой так. Всё великое. Колоссальное и помпезное. И работа, и отдых, и совесть, и душа, может быть. И всё идет от земли русской, и впитывает это всё народ с детства в быту своем крестьянском. От земли всё. И в землю всё. Тяжела, видимо, она – земля Наша Русская. Но это всего лишь романтический рабоче-крестьянский квартирный быт.

Окружность и площадь круга. Если бы приснилась Сибирь, то многие бы плакали во сне. Но Сибирь не снилась, а хотелось только пить водку и закусывать до нужного момента, когда всё становилось на свои места.

Утро. На его наручных часах стрелка добегала половины шестого утра. Он не спит нормально с тех пор, как устроился на ночную смену. Ровно неделя прошла. Пару лет самостоятельной жизни. Но знаете, что говорят, в этом городе мало какие мечты сбываются, по одной простой причине. Бог давно переехал из этого города, а в его конторе нет ни «книги жалоб», ни «книги предложений». Обидно, не правда ли? Люди, оставленные сами себе на произвол, и не пытаются  просто жить, а хотят любить, так же, как и в былое время. Вот только время самый строгий учитель, что всегда убивает своих учеников.

С мечтой стать кем-то больше, чем работник старой макаронной лавки в ночную смену он начал жить заново. Заново, но в который раз? Ради чего дальше жить? Как? На какие сбережения в чужом городе даже без постоянной квартиры, а в остатках от коммунальной собственности, на третьем этаже хрущёвки, которую могут судебные приставы не сегодня-завтра отобрать в государственную собственность?

Очередная смена закончилась почти в пять часов утра. Старый макаронщик, хозяин пекарни, всегда приходил очень рано. Как всегда проверял работу ночной смены, ставил тесто на очередные порции макарон и некоторых видов выпечки. Он был старым и ворчливым. Наверное, годы берут свое, но он любил свое место в этой жизни и ту работу, которую он делал.

Ночной работник не жаловался на свой образ жизни. Днём он сильней высыпался иногда, чем ночи напролёт пытаться сомкнуть глаза в попытках забыться. Зарплата была хоть и не большая, но за такие деньги в этом-то городе можно и просто проживать неспешно.

Классика самореализации родительских желаний и амбиций за счёт своих детей. Но во времена великого, да не рушимого Советского Союза просто не успелось всё сложиться таким путём, как его мать и представляла сама себе. От роду ему давали до двадцати пяти. Ни нормальной жизни, ни стабильности в его жизни так и не проявлялись с тех пор, как пять лет назад он ушёл из дому в надежде самостоятельно построить свой жизненный путь. Доказывая всем вокруг, что он уже не дворовый оборванец, а самообразованый и сформированный молодой человек. Но юношеский максимализм проходит только в возрасте переходном, да и то не всегда, как говорят те, кто не достигает своего.

Так и сложилась жизнь, что утром приходит домой спать, а когда этот город идёт на вечерний покой – его будильник поднимал его с кровати в старой съемной коммунальной квартире, только тот у кого он снимал коммуналку давным-давно умер.

За окнами уже не привычное утро, а глубокий и томный вечер малокультурной столицы. На стенах не дорогие картины, а пожелтевшие советские обои, со старым и закатанным фабричным узором, который от части повторялся почти чуть не в каждой квартире бывшей страны социалистического лагеря. В пост-социалистической обстановке, которая как была отпечатана на ксероксе, дублировала окрестные спальные районы, все напоминало о том, что иногда время всё-таки останавливается. Если надежда умирает последней, то мы всегда узнаем, где её похоронить.

Он открыл глаза. В голове вертелись алгоритмы мыслей, которые повторяли нейронные цепи взаимодействий каждый день, из года в год. На старом письменном столе лежала дешёвая зажигалка и пачка сигарет. По полу были разбросаны вещи, черновики недописанных мыслей. На столе вибрировал пронзительным криком своей души мобильный телефон. Который был единственным близким другом для ночного человека последние пару месяцев. Рядом стояла недопитая чашка кофе и записка, с напоминанием того, что просили сделать с содержанием: «Перестать существовать и начать жить».

А дальше всё по старому жизненному плану, который длиться уже примерно два года. Спортивные штаны, кухня, душ и снова эти проклятые бутерброды, и снова этот кофеин, который растворяется по венам, раздирая тебя из нутрии, заставляя убить свою потребность во сне и включая механизм бодрости. И снова вера в то, что очередной день выведет тебя из морального ступора одиночества. И снова гонка вслед за своими мечтами по старым городским улочкам и дворам, пытаясь догнать свои мысли, но не успеваешь, и они убегают в тёмный переулок где-то там, за углом. А за тем углом подсознания вырастает тупик стены непонимания, о который со стеклянным треском рушатся все свои планы и мечты, разлетаясь на тысячи мелких осколков пылью по ветру.

Остаётся только осенний холод, дешёвые сигареты и алкоголь, который греет, увы, не душу, а только тело. Двадцать минут ночному охраннику хватало на то, чтоб собрать свои вещи и выйти из дому. Здесь всего пройтись минут тридцать в пекарню. В городе темнело теперь очень быстро. Временами казалось, что чёрные грозовые тучи посреди ясного дня налетали на город, как митинг компартии на Первомайскую демонстрацию даже не оставляя шанс на просвещение.

«Господи, когда же я увижу нормальное это чистое небо? – часто задавался парень одним и тем же вопросом». Половина одиннадцатого вечера и начало его смены и вновь всё по старому кругу. Выпечка, выпечка и ещё раз выпечка, которая чередуется с работой охранника в пекарне и очередной чашкой кофе и сигаретой до самого утра, пока на наручных хромированных часах стальные стрелки вновь не покажут половину шестого утра. И пока старый макаронщик не приедет вновь, позвякивая своей связкой ключей, не проверит ночную работу, как всегда при этом, что-то ворча себе под нос.

– Почему ты не идёшь дальше? Почему не открываешь свои лавки в других местах? Ведь город то не сходиться в двор нашей лавки,- бывало, спрашивал паренёк у макаронщика, но тот часто только улыбался в ответ.

– Выйди во двор нашей пекарни. Ты же не глупый, ты поймёшь. Вокруг моей пекарни сотни других лавок, кто-то торгует чем-то ещё. Я же не могу заполонить всё, верно? – отвечал старый хозяин пекарни. – А выйди дальше. Выйди за двор. Каждое утро к нам приезжают люди. Каждое утро ко мне приходят знакомые и те, кого я даже не видел в своей жизни. И все они приходят не посмотреть на то, что я делаю, а то как я это делаю. Им важней знать, что в одной моей лавке макароны будут вкусней, чем вкус этих же макарон я сам разбросаю на сотни других своих пекарен. Они будут приходить, потому что им это нужно, а я буду их ждать не ради того, чтоб продать им свою выпечку с утра-пораньше, а ради того потому, что я буду их ждать именно в этом дворе. Люди нуждаются не только в моей выпечке, но и в остальном, что даст им комфорт в их жизни. Я нужен им и в этом, пожалуй, моё место в жизни, а не в стремлении заполонить всё.

 

Точка

 

Слова забились в угол комом

Под хлёсткой плёткой острого глагола

Фибоначчи чертит нам спираль

Точка несёт в себе свойства

И тут же делится на два

Причинно-следственная связь

Так зима приходит в эти города

И птицы по весне

Прилетают с Юга

Соитие одного с другим

Рождает плоскость бытия

Когда она начнёт

Сама в себе вращаться

Рисуется и время и пространство

И всё выползает из одной точки

Что несла в себе координаты

В скобках зажатые два нуля

Над нами смеётся математики игра

И дарит третье измеренье

Взаимно обратные параллели

А танцем вертится спираль

Вот так приходит май

Потом его догоняет февраль

Цикличность двоеточий

Разделение материи

На факторы и текстуры.

Из тела полумертвой порочной старухи

Вылез бесстыжий и белый червяк

Что жрёт вечное жизни древо

Под корой его выгрызает ходы

Собою он портит листву

И реки текут с севера и юга

И с запада на восток

Так пролетает комета

В вечном сонном царстве

Круга космического свода

Мрак сырой земли

Из которого всё мы вышли

После флирта и долгих прелюдий

Жизнь забирается на новый виток

Давно пора выйти за рамки

Состояния первичного бульона

Только за исключением многих

У которых он в головах.

Есть только две обратные плоскости,

Что подарены нам царицей наук

И точка несёт в себе три значения,

Что означают её место в материи

И мясорубке дружеских рук в потоке времени.

Начало было дано

Здесь морфился в себе Хтонос

Из пыли мира

И гнилых плодов любви

Он капсулу себе вылепил

И вылезет когда в себе созреет

Когда сам себя пересилит

Выйдет за грани своей судьбы

И метрики раздробленных стихов

Здесь кривая жизни

Размазана пунктиром ливня

Это голое зло

В своей скорлупе

Сидит зажатым в сюртуке

Гнилой человек в футляре

Такая вот мораль

Что время вышло из материи

И мать его

Единственный тиран.

16.07.2013

Днепропетровск- Евпатория

 

Мячик

 

Так из начальной точки бытия

Породилась немыслимая бездна

В которой прыгали слова

И каждая часть материи

В своем отрезке

От строчки до строчки

Минута в минуту

Диктует свою конституцию

А составные элементы

Каждого стиха

Разбиваются пучками красных маков

Вспышками в уме звеня

Размазана очередная болтовня

Что когда-то звалась идеей

Что не так давно возвышалась

Над головой простых людей

А философы всех мастей

В каждом сословии времени

Будут спорить налево и право

Возвышая свою трагедию или драму

Одни возносят каждый стих

В категорию формы

Для другой персоны

Важен громкий звук

Каждого сказанного слова

Так пишется вселенское послание

Под муками у Божьего пера

Я не хочу вот так

Кастрировать своё слог

Мне важно знать,

Что думает и говорит народ

Ввергнутый в пучину жизни

Не лишенной при этом смысла

Осколки битой посуды

Вертятся и кружатся

Всё быстрей и быстрей

Будто бы демиург

Играет с Платоном в футбол

Когда будет забит очередной гол

То ангелы и бесовское кодло

Закричат на своих трибунах

Каждый в своё время года.

16.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Наутилус

 

Каждый новый виток

Включает в себя за ним идущий

Всё движется по спирали

В тех измерениях

Где ничего не стоят все слова

И новая прожитая ступень

Несёт в себе опыт поколений

Что гнулись и изгибались под давлением

Дырявых красных кирпичей материи и стен

Зажатые в тисках своих идей

И кружится январь

С собой наедине

Свою зарю встречает

Ждёт когда защебечут птицы

Но это будет другая форма и содержание

Того предисловия

Где раньше скрипел гололёд

Да плевалась снегом вьюга.

Но явится весна извечная подруга

И оттепель принесёт

Каждому по счетам прибыльный доход

Возвращая тепло с процентами

Дни снова станут длиннее

А ночи, ясное дело,

Становятся короче.

Зажатые в холодный

Финансовый и климатический пояс

Евроатлантической зоны.

Расцветут под узорным балконом

Ярко пахнущие бутоны

И розы и лилии.

Бабочки соберут пыльцу

Размазывая картину

Акварельных летних красок

Так год из года

В жертву Аиду по весенней мокрой глине

Режут черного ритуального быка

И Персефона убегает от него сама

В замученные снегом одинокие города

Где ручьями бегут по стёклам ливни

На малую долю мгновения,

Что в нашей морали

Имеет своё значение,

Как карусель вертится

От Солнца на расстоянии

Тайной третьей планеты

И строит своим ритмом

Каждый сезонный цикл.

Древние реформаторы

Привязали к этому ритму

Жену мертвого царства

Упряжкой из четырёх коней:

Каждому по цвету кожи,

По морде и по породе,

И каждому по сезону года.

16.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Дерево

 

Белым светом засияла

В небе новая звезда

Ей всё шире улыбалась

С каждым днём Луна.

Корнями, уходя в прошлое,

Где память разбитых дорог

И воспоминания многоточие.

Помнится детское чувство восторга

Как родители дарят сыну игрушку.

Всё идет только оттуда,

А дальше того только корни

Что несут на себе

Пирамиду тысячелетий

Из витков спиралей прошлого

О больших людях

Нужно говорить при жизни

А не когда усыхает дерево

Осыпаются сухие листья

И ломаются мёртвые ветви

Другие скажут в отражении

Гладкого мемориала черного мрамора

Что верховные силы

Были не справедливы

В исходе своего выбора

Усекая каждый корень

А человек породил собою

Только при жизни подбор

И тысячи разветвлений

Пока над ним кружилось

Заключительное лето

Качество человечности

Зависит от выбора почвы

Толстое и массивное дерево

Унесёт на себе больше веток

Ухоженное и воспитанное

Своевременно приносит плоды

Главное в этом деле

Их вовремя собирать,

А то из груды полусгнивших яблок

Поднимется паразитный червь,

Что будет дергать в зубе нерв.

И имя не войдёт

Золотой прописной строфой

В исторические буклеты

Зажатые в оковы глагольного позора

Очередного кривого памфлета.

Будет голый сухостой

Стоять вдоль призрачных дорог

Других в такой толпе не замечая

И постепенно понимая

Что у всего своё начало

Хоть неясное и тесное

Но лучше листья распустить

Под тёплым ветром небосвода

Чем пробивать себе дорогу

В густом и дремлющем лесу

Где птицы не гнездятся

И животные позабыли родную тропу

Но если ветви разрастутся

На сильном стержне бытия

Чтобы не мучились сомненья

В каждом зелёном листе

Своего поколения.

16.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Компас

 

Вектор был задан

Но кто знает насколько верно?

И стоит ли?

Каких усилий?

И какого черта,

Господи, прости,

Нам за тобою вслед идти?

Семена из дерева вечной жизни

Адаму после смерти

Сложили в окоченевший рот

Но это говорил один

На цыпочках трепещущий народ

И я его пытаюсь осознать

Вникая в битый текст

И переводов сотен тысяч книжек

Из дерева что проросло

Сложили крест

На который прибили Учителя

А в мыслях что?

Что добро?

Что нам зло?

Нам никого и ничего не жаль?

Вектор был задан

Нам сказано было

В дорогу идти только с верою

Там тысячи дорог

Уходят в горизонты

На четыре стороны

Но есть только путь

И сердце трепещет магнитной стрелкой

Показывая нам универсальный выбор

Утверждая, что он не фальшивый

И единственно истинно верный.

16.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Семиотика

 

Она говорила, что мечтала жить

Весело, спокойно, счастливо.

Честной будь и всегда правдивой

В начало было слово

И слово было прекрасно

И слово то было у Бога

И слово то было – Бог.

Буквы рисуют узоры

Пристально врезаясь

В каждую пустую страницу истории

А новому поколению

Достанется только бисер

Разбросанный пустым молчанием

По коридорам памяти

Недосказанным многоточием.

Всё цветная мишура

Что раньше была идеей

И люди слушались её

В призме своего поколения

Пыль в глаза

Понимая, что идея,

Это гром в колокола

Без словесной униформы

Она и даром не нужна

Только мертвая река

Разливается в себе

Вмещая все прожитые видения

А новому человеку

Из чужих эпох

Характерное чувство зависти,

А также вечная нехватка

И всего, как обычно, мало.

За буквой кроется картина,

Что в слове и предложении

Будет звучать в полной мере.

Буквы диктуют слоги

Слоги пишут слова

За каждым словом

Кроется мечта.

И только моё мнение утверждает:

Какое слово целебное,

Как у Шекспира.

А другое впивается

Стамеской в висок

Заставляя задуматься

Над силою сказанных строк.

16/17.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Ноосфера

 

Альфа и Омега

Начало и конец

Приклад для автомата

И даром живая вода

Деревянный строй креста

Тянет к себе силу слова

Из слова выползает

На второй невидимый план

Вся мировая материя

Перед непостижимым величием

Становится на цыпочки

И время утихает на мгновения

А вслед за ним

Меняются видения

Красным кирпичом

Дорога вбитая в грязи

Насколько я об этом говорю

Что слово – это часть Бога

И это уже многое.

Если каждая точка

Несёт в себе информацию

Свойства которой

Нам никогда и нигде

Не будут ведомы и ясны

И совесть у читателя

Должна быть кристально чистой

Чтоб он всё это смог

Принять, осмыслить и осознать.

В далёкой пучине бытия

Там и бурная река

Из которой вышли

Все мировые твари.

Словом была создана Земля,

Что разделила жизнь на два

В объятиях своих, сжимая Небо.

Там рос великий сад когда-то

Из которого нас изгнали

Не потому, что мы уроды в душе,

А в своём искушении

Мы сами себя убиваем

Туда мы все и вернёмся

Кто-то раннее,

Кто-то позже.

Да будет всё, как и в начале.

А составные части

Всех элементов

Единых космических систем

Будут замкнуты в круговорот?

Движения молекул

Дыхание «рот-в-рот»

Об этом думает народ?

Информация, энергия, материя?

Законы единства Вселенной

Стальной догматизм теоретики

Пишет мировую историю

Трижды великим

Чернильным пером

В направленном векторе времени

Для каждого нового поколения.

17.07.2013

Днепропетровск-Евпатория

 

Окно было разбито в оконной рамке форточки, но в квартире за номером 302. Разбитое стекло заклеено плёнкой. Прохладно. Чего еще в жизни хотелось, видимо начать  жить. Выходишь на улицу и так удивляешься: чего все вдруг так изменилось? Кому оно нужно? Кому оно нужно? И кто к черту мы такие? Звездное небо. Солнце, завернулось в цепи. Руки скованы в колючей проволоке безысходности. Поступать только по принципу определенности выбора. Разум заперли в оправу из стекла и бетона, железа и стекла. Кому это размышление интересно?

Разум приходит в осознание в пределах 302 квартиры. День начинается с того, что кто-то шепчет и говорит, но ты не знаешь кто, делать то, чего раньше не мог, но сейчас должен повиноваться тому рычагу, что сдвинул тебя к действию. Но искатель правды условно мёртв. Всем было слышно?

Только алхимический свод ведёт компоненты в трансмутацию и транслитерацию в именах единого бога иудеев. Он не воскреснет и слава его жить и продолжит торить после него его престиж. Игра с включением самого себя – вот, что такое память, но память покидает сознание после такого количества выпитого алкогольной продукции в кругу таких же искателей правды. Глава первая в продолжении этого рассказа. Стремление. Жажда. Отчаяние .

Сидя на стуле, самому в себе тесно. Страх от самого себя и живущего внутри. Мысли и снова мысли. Но чудовище, что каждый раз пожирает и раздирает мозг с середины своего познания. И остаешься один на один со своим демоном.

Что еще мне нужно в такие моменты, когда простые лекарства не помогут? И голоса не утихнут до тех пор, пока не сделаешь то, чего хочешь. Нужно найти точку истины! Нужно доказать первооснову! В чём тогда гипотеза? В чем основа существования? Три начала термодинамики будут тройкой лошадей в упряжке Данте Алигьери.

Глава вторая в истории внутри истории. Такой себе интеграл в словесно-прозаической форме. Прошу заметить, только о том, что нумерация идёт в лунном календаре. Боль сводит ум и тело уже не слушается и стремится избавиться от того груза, что так тяжело обессиливает сердце и мозг.

Кому мы нужны кроме самих себя? Мы и никогда не узнаем того, чего хотим; но все в мире этом может быть. Руки трясутся. Боль пробирает до мозга костей. Посреди ночи эта змея приходит к тебе в комнату и заползет к тебе в постель, а там уже не тебе выбор делать: пытаться подчиниться своей воле или сломаться под натиском тех личных событий, что сталкивают почти каждого искателя истины на своем пути в бездну безумства.

Отчаяние – это вещь, что не имеет выхода так же, как время. Время для него стало относительным и надо смириться с тем, что сейчас мы можем пойти куда захотим и время не вернем. Но можно вернутся по тексту немного ранее, и время снова замкнётся в петлю. Так строятся возвратные петли, что пляшут по своему кругу. Как это устроено? Четыре рабочих железной дороги. Квартира 301. Полтора десятка бутылок водки. Вот так это работает. А нам приходится идти только вперед.

Квартира 302. А боль за потерю довольно близкого человека – это ничто по сравнению с потерей дорогого для каждого человека – Потери самого себя. Вот истинный эгоцентризм. «Я» в самый центр. Восклицательный знак. И пусть уходят в вечное небытие все ваши великие и древние боги!

Глава третья сюжетной хроники второго ранга в квартире 302. Продолжение истории об одном искателе правды и справедливой истины. Вступая в такую игру, мы хотим перемен, попытки найти то что-то такое, чего никогда не знали и не видели в человеческом быту. И все в мире этом является относительным и похожим друг на друга.

Все картины несут одну связь. Статуи несут и диктуют одну форму. Поэты всегда пишут об одном и том же, но и все кажется разным. Но все не так. Миф объединяет всё в одну большую монолитную конструкцию. Делает всё единым и общим. Вспомните, что произойдет, когда все законы начнут диктовать одну и ту же норму и форму? И устают кричать духи, что летают вокруг каждого искателя истины. А духи хотят достучаться до разума и воли каждого естествоиспытателя, вбивая свою истину в голову ему. Выражаясь каждым новым графиком функции под новым уравнением. Да достаточно говорить о том, что душа всегда имеет свой исход, если она закостенела в теле физическом.

Глава четвертая, но только часть первая. Искатель – это всего человек. Только человек простой и обычный, но руки мои и мой разум является марионеткой в руках хозяина нашего. Хозяин наш в точке отдельного графика– это разум. Великий и самый вечный, что захватывает полости сознания нашего. Разум если есть, то его не прогонишь. И не скажешь ему: «Уходи!»

Ибо ты и этого не понимаешь. Вот он клич варвара. Истинный клич безумца, слуги дела своего, что идёт на пути истины, что орёт в своей ванне «Эврика!».

Демиургом можешь ты не быть, но господином разума обязан. Ибо сам разум в себе не будет доказывать силу свою. Это копье и меч. Это ты сам, а точнее – это то, в кого ты превратился. Вся власть памяти в острие копья разума нашего. Не ищи причины этого вокруг себя. Сделай вывод того, что ты стал искателем истины для самого себя. Верховенство истины перед собой – только этот путь есть верным.

Голос озарения слышен в глубине коридоров многоэтажной ночи. И искатель правды в квартире под номером 302 не может спокойно спать. В ночном голосе неведомого звука. Он просыпается и начинает долго и очень долго думать. Это и есть понимание того, что сплетаются те невидимые нити, которые управляют мыслями нашими. Они сплетают гобелены ковров мыслительных образов в целостные картины мыслительного процесса. Что раньше бесцельно блуждали по уголкам безграмотного сознания – это и есть твой демиург вопрошающий, живущий в каждом из искателей истины.

Спроси меня и я отвечу. Вопрос себе задает «человек думающий». А отвечает на этот вопрос «человек осмысливший». Ты сам его в себе вырастил, но умение направлять его значит то, что демон покорится твоей воле. И вопросы сами пойдут рекой, за которыми пойдут мосты ответов от берега до берега понимания.

Глава четвертая. Часть вторая. Само по себе это приходит тогда, когда ты один, наедине со своими мыслями и тебе уже никто не поможет. Страх перед этим закрадывается прямо в сердце и пожирает уверенность в себе. Выжигает ненавистью к окружающему миру и к самому себе.

Ты не можешь успокоиться. Ты не управляешь своими мыслями и не знаешь, который час. Поток сознание упирается в проблему времени и пространства. Театра мыслей на фоне функционального обучения. Игра разума на фоне сцены вечности. Отец знания строит театр юмора и сатиры, философии и физики. Потолком для этого театра будет только небо, а стенами служат стороны горизонта. С запада на восток и с севера на юг раскидывается сцена и зрительный зал.

Смотри мой зритель. На великое представление, что происходит в одном воспалённом разуме одного искателя истины, который проживает в квартире под номером 302. Всем нам хватит сил, чтоб прожить такую жизнь. Что тебе сказать, человек имеющий имя и статус?

Ты уже не ты. Забудь имя своё. В такие минуты твой демиург заполонит всю твое сознание, а твой ум покорится перед ним. Заметил ли ты, что демиург породился из одного вопроса, который заполонил весь твой разум? И вот ты уже становишься марионеткой, даже не успеваешь моргнуть глазами. А после того он диктует тебе манеру поведения по требованию своему. Думай и понимай, мой зритель. Думай и понимай.

Я весь космос отдаю своим богам и почитаю силы философии и физики. Имена своих богов я пишу формулами и знамёна их я черчу схемами. Вот теория мироздания, которую я приношу на великий алтарь в великую жертву великому и вечному Универсуму.

Таковы алгоритмы познания моего и трактовки природы. Архитектор мира. Самый великий из художников. Один среди себе равных. Сцена становится алтарем. А алтарь становится трибуной.

Твои мысли уже не твои. И сознание твоё теряется. Откуда берутся источник твоего вдохновения? Откуда берётся рвение к Что движет «человеком думающим»? Зачем ему понимание? Понимание ты выращиваешь в самом себе. Больше понимание мира, чем больше ты вопросов пройдёшь.

В след разума искателя будут лететь и копья и мечи. А те кого ты возненавидел, будут они под властью вопросов и демиургов своих. Глава пятая говорит об этом. Отчаяние снова. Ты сидишь у окна. На дворе осень, сменяет лето, а следом идёт зима. И вечер ломится в дверь. Времени не осталось. Холод сковывает сознание. Одиночество пролазит змеёй в голову и змея эта умеет говорить. И она шепчет и шепчет. Шипит и шипит. Голос этот начинает звучать вместе с твоими мыслями и самое ужасное то, что он вообще не успокаивается и не умолкает. Ты уже не слышишь своих мыслей, потому что тебя пожирает твоя грусть и страх перед неизвестным. Ты боишься того, чего не знаешь, а ты боишься того, что больше всего хочешь знать –  когда этот голос умолкнет.

Этот голос не замолкает в тебе. Это действительно страшно. Ты знаешь, что идея – вот самая сильная болезнь. От неё нет прививок, её не вырвешь с корнем, как вырывают зубы, её не вырезают, как злокачественную опухоль. Идеи гибнут, когда погибают их носители. А носители их – это люди и книги. На книжных кострах в средневековье жгли людей. Желание найти ответы на все вопросы – это и есть первопричина. Это и есть первопричина двигателя демиурга мира этого.

Глава шестая. Перед тобой очередная картина. Глядя на полотно художника ты понимаешь, что это игра красок, света и тени. И понимание закрадывается в голову, что мучили долго художника размышления об этих картинах.

Невидимый кукловод дёргает нити мыслей и кисть художника. Потом направляется этот поток в карусель вечности перед глазами зрителя, до скончания времён и существования этого творения.

Глава седьмая в ломаной истории. Для тех, кто говорит, что все это ложь и так может каждый, я скажу, что так может каждый, и мало у кого получится. Потому что иметь такую душу, в которой будет место для своего демиурга, не каждый выдержит. И мучают душу демоны, что выходят из под контроля. Мы видим только то, что хотим видеть. И разделяем весь мир на составные части в векторе времени. Разбрасывая всё пространство в системах координат относительно только точки отсчета. Относительно точки нуля.

Обессиленные и красивые в своём совершенстве тела пляшут по кругу. У них все тела измазаны чёрной краской, что была замешана на саже из огня всесожжения, на костре которого приносили жертвы великим божествам. Они пишут друг на друге невнятные письмена, что напоминают давно забытые языки, произношение которых давно забыто и утрачено. Они пляшут и пляшут, вокруг великого жертвенного костра. Сплетаясь телами в ритуальном танце. Все в козьих шкурах.

Невыполненные желание прорывается через рты их красивой, да только непонятной песней. Они танцуют всё быстрей и быстрей, под ритмы барабанов и струнных инструментов. И жрец ведёт эту церемонию всё быстрей и быстрей. И они поют и поют, танцуют и танцуют, всё быстрей и быстрей.

Медленно вытаскивает жрец в длинной мантии за поводок ритуального черного козла. Жрица эротично пляшет и заливается вином. Она начинает плясать танец живота, ничего не говорит при этом. Все слова она сказала символами на телах остальных пляшущих в круге жертвенного огня.

Страдания и переживания вплетаются в хронологию действий. После чего с безумным воплем жрица режет горло ритуальному козлу. Свершилось и омылись все танцующие из круга в крови зарезанного быка. Так находятся ответы на все поставленные вопросы. И жрец поднимает руки высоко вверх. Он держит голову козла в руках и орет: «Свершилось!».

Эпизод восьмой включает вопрос от автора. Слышалась тихая музыка за закрытой дверью под номером 302. В комнате пол был залитый кровью. Искатель не выходил за двери и не покидал комнату в облике своём. Двухкомнатная коммунальная квартира вместила в себе метафизическую вакханалию великому Дионисию. Тихая музыка слышалась из-за двери. Искатель истины лежал на полу в кругу. Из жаровни поднимался дым сожженного благовония. В нос ударил едкий дым белены и белладонны, полыни белой и полыни черной, хмеля и дурмана индийского. Глаза закатывались сами собой от едкого тумана. Проводники души стояли уже у двери и дожидались воли исполнительно. Исполнитель вернулся и на руках своих он видел кровь, а в центре круга он видел голову козла с большими закрученными рогами. Сам он был в козлиной шкуре, что покрывало его тело и в мантии, которую он расписывал и расшивал мистической тайнописью.

В чаше стояло жертвенное вино. Лампада всё ещё горела, поддерживая память о деяниях в комнате. Искатель выливает жертвенное вино из серебряной чаши в жаровню с красными углями и ядовитыми благовониями. Произносит при этом: «Свершилось!».

Где-то играл джаз. Впоследствии, что-то похожее на авторскую песню в авторском исполнении. Наушники в ушах выбивают басы на усталом мозгу. В голове ни идеи, ни одной мысли. Молчать или закричать? Что делать? К чему всё сводится? К чему сведётся эта бытовая драма? Кто будет повелевать вселенной хаоса мыслей?

Но кто услышит крики искателя истины посреди ночи? Уставший настолько, что даже уснуть не может и от всех этих ужасов. Сам виноват! Сам виноват! Крутилось в голове у него. И мысли не затихали. Так всегда заканчивается духовный опыт. Ты ждешь ответы на свои вопросы. Ответы приходят, а после них и вопросов приходит больше.

Говоришь сам с собой после очередной чашки кофе. Рядом со столом стоит пустая бутылка вина. Встреча с себе подобными искателями истины во славу божества без жертвенного вина просто не происходит. Комната утонула в табачном дыму и, ехидно улыбнувшись, сам себе говоришь невнятные слова, что напоминают заклинания и зазывания мистической жрицы, что резала ритуального козла. Сигарета за сигаретой.

Каждая новая смята в прах сигарета подводит к тому роковому порогу, что уже порождает злокачественное неподконтрольное деление клеток. Но кого он волнует? Мысли путаются, создавая новые узоры в свете ночной лампы на потолке и старых обоях. Когда эти проклятые обои последний раз меняли? Они облезли и пожелтели. Посерела краска и потрескавшаяся местами свидетельствовала о том, что красили давно, а в разбитое окно дует ветер холодный и зимний ветер.

И морозно становится от того холода, хотя на дворе уже далеко не сентябрь и не ноябрь. Утомленный и замученный ожиданиям своей музы. Вот эта муза, что поместилась в жертвенной чаше, что приходит на ядовитый запах сожженного благовония в жаровне, что диктует тебе твои строки, после мистических видений в незримом измерении, которые приходят после жертвенного вина. Страшно ожидать только ответа на то, что ты не знаешь ответа на свои вопросы, не зная, что тебя ждёт в завтрашнем дне.

Сон девятый. Это «де жа ву». Где-то оно завалялось. Роется искатель в 302 квартире по ящикам и по коробкам и не может найти. Жрица культа пьяной оргии за ритуальным убийством говорила ему название одной книги, которую повторяли за ней хором остальные. «Одна история одного времени». Все в танце ритмично пели название этой книги. Естествоиспытатель роется в своих книгах и не может её найти. Разочарование селится в душе и в сердце книжника. Городской алхимик. Метафизический искатель истины в ритуальной лаборатории. В своей лаборатории он и спит и живёт и ищет истину за закрытой дверью с номером 302. Так проходят последние пять лет его жизни. А сегодня он ищет ответ на свой вопрос.

Сказано было, что он задавший вопрос – всегда получает ответ. Стучите и вам откроют. Но это всего лишь обыденность быта. Он ищет истину в тех сферах и в тех иллюзорных пределах, где не могут здравые смыслом люди узреть зерно правды. Но вопрос задан был искателем и на вопрос его ответили. История одного времени несла в себе ответы на все вопросы.

Хозяина квартиры не было и уже давно не было. Как он умер, сегодня это уже история разговорного жанра, что была представлена выше. Но ради чего коммунальную квартиру превращает городской обыватель в лабораторию эллинских мистерий? Какой смысл он ищет там? Гложет ли его структура мироздания, что в науке и искусстве он не может найти ответы на свои вопросы?

Нужны ли будут стихи человеку, что ищет понимание мира этого? И снова демоны пляшут в голове на каждый поставленный вопрос. И сумасшедшие размышления о какое-то положение вещей селятся в голове. Звучит и мыслями голос в голове «Одна история одного времени».Трудно даже понять, что день сейчас или ночь, спишь ты или все это происходит на самом деле.

Медленно попивая кофе, тонешь в табачном дыму, ты ожидаешь того, когда придет тот демоний, который диктовал все эти строки.

«Думайте и проявляйтесь. Ибо свершилось!». И вот в наркотическом бреду и безумии, омытый водой топит остатки разума в вине. Безумие умирающего здравого смысла. И вот началось то, что скоро закончится. Ты даже не хочешь никого слышать. Твоя муза уже пришла к тебе, и ты увлекся этим уже настолько, что это удовольствие поглощает тебя полностью.

Как же оно невыносимо и сладко это бремя. Немая игра, которой искатель увлекается. Он чертит круг на полу в лаборатории с номером 302. В окружности он пишет имена иудейского бога. После того он повелевает явиться сущностям из древних и неясных книжек, что вселяют в него ужас трепет и страх. Всё это проходит на молчаливой сцене театра-лаборатории.

Но человек повелевающий силой разумного начала дарит ему волю свою и имя. А воля в оправе имени действует от имени и несёт в себе разумную идею. Думай и требуй, тогда и проявится идея. Тогда и обращение к богам не помогает, когда сам требуешь от бога стать богом.

Знание того, что тобой может завладеть идея и воля этой идеи уже пугает тебя, но уже поздно. В одном теле две души. Сегодня уже не понимаешь, что с тобой происходит, тело, будто умерло, но сознание живо. Ты видишь, что происходит, но не нужно умирать. Пройдет время, а ты поймешь, что все это пройдет и жизнь вернется в привычное русло. Только в голове уже будут мистические откровения. На пьяной оргии жрица зарезала ритуального козла и дала ответы на все вопросы, которые поместились только в одной книге.

Стихотворение десятое, но только в прозе. Видимо последний. О нем говорят: «Ты кто такой?» Зачем ты пришел в мир, этого никогда не узнаешь ты. Ибо все же жизнь идет к лучшему. Вот так все и говорят.

Просиживая последние деньги в каком-то баре, ты не можешь остановить те мысли, которые смущают твой ум. Понимание, как уже сказано приходит последним, и воля к жизни просыпается вместе с тем, когда из мёртвых мешков легких выходит последний воздух.

Надо с гордостью свою жизнь прожить, но аккуратней, ведь стремление найти самого себя может привести к потере всего и себя тоже. Далеко за своими богами ходить не надо. Они всегда появятся перед твоим лицом, жаль что не все глаза свои не открывают. Не жди утешение от богов своих и чужих. Мораль сей басни, как всегда проста: «Проживи жизнь так, чтоб не было обидно и стыдно, за потраченные годы». Но и потом на надгробии выбьют: «Он хотел жить вечно. К счастью, а может и к сожалению не получилось».

Пословицы одиннадцатый монолог, на этот раз он будет точно последним. Звучала пословица далеко за кулисами этой масштабной мистической лаборатории. И значила она то, что гуманизм – это любовь к ближнему. Ближнего можно любить по-разному. Не просто в платоническом смысле, но и жалеть его тоже нужно, хоть насколько он уродлив не был. Помните, что жалость – это плохое чувство.

Главное – это окружность, помни, что всё идет по спирали. При вычислении очередной площади круга, Уроборос не кусает себя за хвост, а промахивается и крутит спираль дальше. Ведь число «пи» равно длине окружности круга с единичным радиусом. Но период после запятой бесконечный. Всё уходит в вечность. Виток за витком. Шаг за шагом. Вечность. С большой буквы.

За десятой бутылкой водки потерялась у всех четырёх память. Оставьте мёртвым хоронить мёртвым. Что умерло, уже не оживет. А память –  это кладбище, что записала имена на могильных плитах. Память – это наследие, что говорит нам наши имена. Нет имени – нет жизни. Нет памяти – нет имени.

 

Часть третья

Психея

 

Так иногда хочется остаться вечным. Ну, не просто в таком физическом воплощением, а стать частью вечности. Частью Вселенной, понимаете, дорогие мои? А само желание остаться в бесконечности и вызывает прерогативу быть вечным.

Это, наверное, мое откровенное признание к самому себе. Скоро самостоятельная жизнь. А я не знаю, кто я. Я скучаю по своим родным домам. Мне осточертела эта дорога, и я устал бежать от самого себя. Такие мысли заводят только в тупики коридоров замков памяти.

Откуда берутся эти размышления, которые заставляют меня задуматься «кто я?» Ведут они меня по тропе саморазрушения. Вечерами я сижу на крыше нашей старой пятиэтажки и стараюсь не задумываться о своей жизни. Я всю жизнь то и делаю, что и думаю, думаю, думаю. Играю в жизнь, как говорилось ранее. Это реликт только своего времени, и только своего пространства.

На небе стаи птиц сбивались в тысячные толпы, напоминая чем-то людей, таких же бессовестных и безответственных. Для них мало обязанностей; нет понятия ответственности. Они сами по себе и в них ничего не осталось. Наверное, те птицы, кружатся на омраченном небе и свободны от всего. Вон где она – эта проклятая и недостижимая свобода.

Смотрите в небо. Ведь слёзы скоро будут наворачиваться мутный на серый купол свода. Наши обязанности загоняют нас в петлю и заставляют нас покидать этот мир только в одном восприятии этого мира. А мы сами себе задаём вопросы из разряда «Кто я?» или «Что я оставлю после себя?».

Только могильные плиты. Только тишина и скрипы дверей в тёмных коридорах памяти. Тишина. Слышите? Скрип. Скрип. И снова. Скрип.

Поверьте только в том, что вечность и действительно не имеет ни времени, ни пространства. Ибо жизнь человека – это не просто череда длиной в десятки лет, или искра от пламени в сравнению с вечностью. Вот такое иногда и лезет в голову, когда сидишь на крыше пятиэтажного дома и смотришь на купол серого небосвода, где пляшут эти свободные, но голодные птицы.

Мне холодно. Начался дождь. Я не знаю, что делать и бегу на старый чердак пятиэтажки в последние четыре дня он был моим убежищем и чуть ли не домом. Начался дождь. Сам к себе улыбаюсь и в голове только одна мысль. Только одна мысль, что сверлит противно, какое-то серое сумеречное чувство. И  слизью говорит в глубине души воплем неистовым. Наконец-то осень и вслед за ней холодная и колючая зима! Да бога ради и всех святых его, во всех мировых культурах! Да разверзнутся облака, и град сойдет на землю сухую, истощенную сентябрями!

А в небе кружатся птицы. Они, наверное, действительно свободны. Там настоящая свобода, не заставляет каждое утро начинать всю свою жизнь с самого начала, а жить по-настоящему. В кармане зазвенели последняя мелочь пятаками. Металлическая лестница. Облака взимались над этим богом забытым городом. Хочется спать и есть. Опаздываешь  на трамвай, спускаясь по лестнице в старом зашарпанному подъезде. Одиночество. Это чувство, что сродни пустому подъезду. На ступеньках второго этажа достать новую сигарету и подсознательно втягивается дурной дым в легкие.

Любой эпос – это энциклопедия обыденной жизни. Курить в подъезде – в этом ничего прозаического нет. Это всего лишь битва. Себя и себе подобного. Это русская дуэль. Ты ставишь сам себе вопрос и выходишь за пределы этого вопроса. Это и есть победа разума над вызовом.

Начался дождь. Еще несколько минут до трамвайной остановки. Пройти двадцать метров мимо булочной, в которой работаешь по ночам. Человек голодной эпохи. Доморощенный органический химик. Страшная и гремучая смесь. Он делает всё со страстью. Он ненавидит всё и всех. Он владеет страстью над этим миром. Он владеет миром, а мир владеет им. Это и есть вызов. Но теперь это не те времена. Черные птицы кружат над головой и прячутся от дождя, который начался. Наверное, им также холодно, как нам с вами, дорогие мои. Хлопаем громче. Хлопаем громче. Те, кто пьяный уже, то прошу выйти к чертовой матери,  пошли вон, те, кто этим не доволен. Или танцуем, под дождем и черными птицами. Танцуем. Маэстро, дай мне музыку! И гром наполняет эти серые небеса адским грохотом. Бог слышит не молитвы и покаяния, а вопли жаждущих.

Сижу на трамвайной остановке. Промок достаточно сильно. Выбросил сигарету, что обожгла мне палец. В кармане денег осталось только, чтобы доехать до своего дома. На стене, возле остановки под навесом написал кто-то куском мела, что-то похожее на крик души: «Всем нам больно…». Я встал куском кирпича дописал «Мне тоже!». Хотелось кричать, и кто бы услышал.

За трамвайным окном мелькает христианский рельеф и ландшафт отечественной архитектуры вперемешку с храмами рудиментарного атавизма, которые пришли на замену научному атеизму.

Дальше станция «Новодворецкая». Желтая черта. Четверо рабочих с пакетами местного магазина. У них в пакетах водка и сигареты. У всех четверых кислые рожи. Все друг на друга похожи. От всех несёт машинным маслом и сигаретами. Кишечник города, как говорилось ранее. Сорок минут до станции «Петропавловская». Две станции от неё до «Пушкинской». Снова божий свет, что открывается после эскалатора. Изюминская в крест Невзорской.

Тупик Сломанного. Этаж третий. Все четверо видят своего соседа далеко не первый раз, но мало они говорят о себе. Все замкнуты в себе,  Это только среда. Холодный вечер послерабочего пространства. У каждого своё отведенное дело.

А в этом абзаце уже не до эротизма пьяной и блаженной в себе отечественной ночи. Я русский лишь на половину и в душе моей кричит, орёт немыслимо Россия. Она требует от меня справедливости. Она требует от меня верного выбора и твёрдого убеждения.

Улица не спокойная. Она дрожит в ужасе и от холода русской зимы. Это изнасилование революционными солдатами молодой дворянской дочки. И молодую девчонку, после своих злорадных и убожеских половых утех, замотают в погребальный саван из полотна мешковины. Так схоронили половину моего государства. Король умер, да здравствует король!

Мне действительно показалось, что город стал одиноким, как я. Будто какая-то катастрофа заставила людей бежать отсюда, будто смертельная эпидемия, оставила в живых только меня самого очистила весь этот город. У меня промокли ноги от дождя, а недалеко показался трамвай ходил по этому маршруту не один год. Еще несколько минут сидишь, будто прикован, на скамейке от холода и безудержного чувства закричать в одиноком городе-призраке.

Только трамвай приближался, напоминал мне о том, что я не один в тишине посреди проклятого старого города. Как всегда на этой остановке люди почти не выходят. Это место как-то отталкивает их всех.

Все жизнь прошла под ярлыком старого глухонемого черно-белого кино в его грязных и затёртых серых оттенках, но для кого-то такое кино настоящее счастье, особенно для коллекционера антиквариата и классики. Всегда смотрю на небо и проклинаю того, кто распределяет кучи грязи среди людей. Иногда мне кажется, что мне досталась самая большая. Моя остановка. Время бежит к вечеру. Облака затягивают серое небо. Все чернеет. Ходили слухи о том, что этот маршрут снимут, и я в это не верю.

Трамвай останавливается, и со скрипом открываются старые ржавые двери. Говорю, как мне показалось к водителю, и эхо моих слов отразилось от полупустого трамвая и ударило мне в спину слово «Спасибо». А так хотелось добавить, что я еще жив, и времени осталось мало. Я вышел, а на улице уже начало темнеть. Мне еще с полчаса идти в свою квартиру. Порой выхожу на одну или две остановки раньше, когда мысли покоя мне не дают. В моем старом «CD-плеере» крутится старенький диск. Давно забытые и душевные мотивы. Они и заставляют меня жить. Начинаю себя ненавидеть за такую жизнь.

Спасибо тем, кто меня помнит в такие минуты, потому иногда мысли о скоропостижного человеческого существования закрадываются к моему мозгу. Кровь жадно пульсировала по сосудам. Я чувствовал это от артерий-вен, до мельчайших и тончайших капилляров. Шаг за шагом, я приближался к своему дому, кровь отражала таймер обратного отсчета в моих висках, не давая мне право на сосредоточение.

Шел сильный дождь. Я приближался к своему старому и зашарпанному подъезду. Конец сигареты время от времени, то измокал дождем, то с новой тягой разгорался сильнее. Холодно. Я вижу свой подъезд. Наконец я скоро буду дома согреюсь и возможно высплюсь.

Когда-то здесь жили три семьи, каких-то ветеранов социалистического труда, пока я не заселился. В большой комнате у меня был зал, вроде старого конструктивизма со времени Хрущева. Посреди комнаты стоял старенький диван, на расстоянии двух метров телевизор и небольшой журнальный столик. Квартиру мне оставили огромное, а мебели почти не было. Вокруг старые Советские книги. Привет от классиков мировой литературы, которых оставили бывшие жители, а я никак не задумаюсь над тем, чтобы перечитать наследия мировой литературы.

Только холодный дождь продолжает непрестанно барабанить по окнам, подгоняя северный ветер. Он напоминает мне о том, что весна будет далеко не скоро.

Главный герой квартиры 302 мучает себя в поисках ответов на свои вопросы. Он часто говорит сам с собой. Спрашивает образ бога христианского, что виси у него в мыслях, о том, как ему дальше жить. Он часто вгоняет себя в размышления о великом и вечном. В поисках ответов на свои вопросы перед мирозданием он уходит глубоко в себя и вв мысленных походах своих он получает новый опыт. Он каждый раз получает малую часть своего откровения.

В поисках ответов на свои вопросы в играх с подсознанием он очень сильно путается в своих дорогах. Чем дальше он заходит – тем сложней ему возвращаться из мира образов и разорванной морали. Часто он просыпается на полу в изнеможении. И чем дальше его ведут поиски – тем дальше он хочет идти. Он слышит зов, что чувствуется ему песней великой и сильной. Он чувствует, что его зовут, но кто и куда. Образы в таких душевных самостоятельных изысканиях размыты и разорваны. Он сам себя с трудом вспоминает, а уж о том, что он видел, по ту сторону от сознания – здесь уже и говорить ничего не следует. Его тянет этот зов.

По ту сторону сознания его зовут великие представители мира этого и мира давно ушедшего. Великие ученные и искатели истины, которых заводили мысли далеко за понимание своего сознания. Вот вам и бабочка, которая сворачивается в куколку. Здесь страх перед миром уже крепнет в сердцах главного героя в этом мире и по ту сторону сознания. Это оболочка всё прочней и прочней. Обволакивает главного героя от мира этого и от его любопытных соседей.

Так было первые девять дней. Он не ел и не пил. Он просто шел в пустыне бессознательного. Его навещали архетипы античной и библейской мифологии. Хтонос пугал его размерами своими. Наводил на него ужас скрип челюстей белого червя с голубыми глазами, что вылез из яблока познания. А читатель мой дорогой, надеюсь, что ты помнишь. Ведь яблоко упало на землю, на которое не искусилась человеческая страсть.

На день сороковой такого путешествия в глубины своего «контр-эго» он окреп в оболочке своей. Он стал человеком в футляре. Страх его обрамил его и стал броней для него. За жёстким телом куколки он растворился сам в себе. Всё его тело душевное строилось на новый уровень . он всю жизнь мыслил категорией невозвратного действия. За каждым шагом будет второй, кто помнит – тот знает. А сегодня он стал другим. Он увидел в малом откровении песочных часов своего подсознания, что окрепнет он в утверждениях своих.

Он выходит на божий свет. Кокон трескается. Кокон рассыпается. И из него выходит Хтонос, но уже перерожденный. И страх душевный из него отступает. Он расправляет крылья свои. И искушение его уже в красоте узоров и набора красок на крыльях его. Он летит на цвет древа жизни и древа познания, чтоб опылить мудрость божью, что оформится в яблоки под тёплым летним солнцем. И они будут искушать видом своим уже новых людей в новых божественных садах.

Такой себе закат и рассвет Психеи. Это соло для одной городской сволочи. Психея или Психе с древнегреческого Ψυχή, значило «душа», «дыхание». Теперь ты понимаешь меня, читатель мой?

В древнегреческой мифологии была олицетворением души, дыхания. Вот вам и переживания и сострадания и эмоции и восторг в образе бабочки или молодой девушки с крыльями бабочки. В мифах была тесно связана с Эротом, в римской традиции, которого прозвали Амуром, то она мстила ему за преследования, то между ними была нежнейшая любовь. Хотя представления о душе встречаются, начиная с Гомера, но миф о Психее впервые был разработан лишь Апулеем в его романе «Метаморфозы, или Золотой осёл». Это грустно. Когда розы поедает осёл, дорогие мои и хорошие, это очень грустно.

Могу ли я верить самому себе? Если я не знаю, что скажу в следующий миг? Каким будет моё следующее слово? Станет ли последним мой следующий вдох? Верую, потому что не знаю!

Знала ли Психея за кого она вышла замуж? Сомневаюсь, так как она не видела мужа своего. Во многих сказаниях говорилось, что у одного царя были три красавицы дочери, из которых красивее всех была младшая — Психея.

Здесь в голову лезут русские народные сказки, мысли о трёх сыновьях и самом интеллектуально развитом из них, кто был младшим. Слава о её красоте прошла по всей земле и многие приезжали в город, где жила Психея, чтобы полюбоваться ею. Ей стали даже воздавать божеские почести, забыв Афродиту. Последняя оскорбилась и решила погубить соперницу. Дорогие женщины всегда спотыкались о камень зависти другой женщине. Позвав своего сына Эрота, она показала ему красавицу и велела ему вселить в неё любовь к самому отверженному, безобразному и жалкому из людей. Между тем, Психея чувствовала себя очень несчастной оттого, что все любовались ею, как бездушной красотой, и никто не искал её руки.

В горе обратился её отец к милетскому оракулу, и он ответил, что Психея, одетая в погребальные одежды, должна быть отведена на скалу для брака с ужасным чудовищем. Исполняя волю оракула, несчастный отец привёл Психею в указанное место и оставил её одну. Ветры перенесли её в чудный дворец, обитаемый невидимыми духами, и она стала женой какого-то таинственного незримого существа. Блаженная жизнь Психеи, однако, продолжалась недолго. И снова зависть. Сестры, узнав об её благополучии, решили извести её и хитростью достигли того, что Психея нарушила данное супругу обещание — не допытываться, кто он. Злые сестры нашептали ей, что незримый супруг — дракон, который в один прекрасный день съест её с её плодом любви её. Ведь в те дни она была беременной, и убедили её, чтобы она, вооружившись мечом и светильником, подстерегла его во время сна и убила.

Доверчивая Психея послушалась, зажгла светильник, и, стала рассматривать своего супруга, который оказался прекрасным Эротом. А в то время, как она, пораженная красотой его лица, любовалась спящим, со светильника упала горячая капля масла на плечо бога и он от боли проснулся. Оскорблённый вероломством и легкомыслием супруги, он улетел от неё, а она, покинутая, пошла по земле искать своего возлюбленного. Долго Психея ходила по всем землям, пока не была вынуждена преклониться перед своей соперницей, Афродитой, которая долго искала случая отомстить Психее и послала уже разыскивать её Гермеса. В это время больной от ожога Эрот лежал у своей матери.

Очутившись под одной кровлей с супругом, но разлученная с ним, Психея должна была сносить всяческие преследования Афродиты, которая, желая ей смерти, придумывала разные невыполнимые работы. Так, Психея должна была разобрать по зернам и по родам громадную кучу смешанного зерна, достать золотое руно с бешеных овец, добыть воды из Стикса и принести из подземного царства от Персефоны, которую римские легионы звали Прозерпиной, ящик с чудесными притираниями. Благодаря чужой помощи, Психея сделала все, что велела ей Афродита, пока, наконец, не выздоровел Эрот. Тогда он обратился к содействию верховного олимпийского бога и с помощью его добился согласия небожителей на брак с Психеей, которая получила от Зевса бессмертие и была приобщена к числу богов.

Завистливые сестры Психеи были наказаны за свою зависть и коварство тем, что разбились об утёс, прыгнув с него в расчёте, что ветры унесут их в волшебный дворец Эрота.

От брака Психеи с Эротом родилась Волупия, богиня олицетворяющая наслаждение. Вот отсюда и идёт чувство бабочек в животе. Бабочки. Хрупкое мгновение. А сёстры, наверное, сбросились со скалы, как в Евангелии от Марка в пятой главе.

Душа живая. Когда Психея одевает на себя плащ, то она защищает себя в красоте своей и говорит без единого слова, что она готова к тому, что будет у неё на пути. Посох в руке её – это решимость, вера и терпимость в начинаниях её, а лампада говорит только о том, что она не просто стремится, а жаждет узреть истинную правду. Она жадная к правде, что интересует её. И правда ей нужна только одна, какой образ Эрота.

Он химик, это важно помнить в этой части повествования. Он ведёт свои эксперименты. Он достает редчайшие алхимические трактаты. Он проводит на себе эти эксперименты. В маленькой комнате у него лаборатория. Сотни книг скопилось на нескольких полках одного шкафа. Бутылочки, баночки, пробирки, колбы, реторты. Перегонный куб. стеклянный змеевик.

Танатос или Эрос. Он искатель. И Он ищет свои субстанции. Много читает. Много экспериментирует на своём сознании и подсознании. В этих колбах разлиты его душевные состояния. В банках закупорены его чувства, страсти, знания. Он сам играет со своим душевным настроем. Он сам заливает свою душу в бутыль, а после свою душу выпивает.

За баночками и склянками идёт стеллаж с гербарием. Дальше идут конспекты, которых много накопилось за последние лет пять. Он ищет свою эссенцию вдохновения. Он ищет свои ответы на свои вопросы в культе христианского и иудейского бога.

Он чертит круги на полу и вписывает имена божества в окружность. Молится по несколько раз на дню. Сам себя пытается осознать и переосмыслить своё становление. Дополняет всё это в себе он сам своими познаниями. «Проси и будет тебе». Он и просит. Ему и дано.

Он знает тайны звезд и рисунков линий на руках людских. Он ведает правду в знаках случайных. Он говорит слова хвалебные и благодарные античным божествам, при этом приносит жертвенные сожжения благовония и возлияния вина, перед идолами древними.

От него бежит здравый смысл, а несправедливость и непокорность, в ужасе и страхе жизненных схем, бродят и носятся вокруг него, оформляясь в разумные личности.

Он лежит на полу. В очередном начерченном кругу. Лампада догорела. Зазвенел будильник. Его не было в мире этом ровно пять часов и тридцать две минуты. Он вернулся в разум свой, когда в квартире под номером 301 допили уже четвертую бутылку водки и рабочим мужчинам хотелось тепла женского тела. Они звонили девушкам, что торговали своим телом. Он это всё понимал. С той стороны сознания он сам это видел.

Он провел, путешествуя в коридорах и библиотеках своего сознании сорок два дня. Время в ментальных мирах для него шло по иному. И видел он боль. Было ему страшно от того, что он видел там.

Молвлено в малом откровении его, после вакханалии перед идолом бога Диониса, что все ответы для него будут в книге под названием «одна история одного времени». Но книга эта была в квартире од номером 301. Это значило только одно, что сегодня один душевный искатель будет пить водку и составит компанию пьяному осиному гнезду рабочей бригады железнодорожников и пьяным продажным девкам, которые будут их согревать.

Картина в духе «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле. Только голоден он был перед знаниями. Только знания. Не мог он насытится в интересе своём и стала страсть и искушение это для него пороком. Порочной стала бабочка в жадности знаний своей.

Писать о грусти поэтов будет грустно. Поэты – это те, кого поймут потом. Сказала классика до нас. Пусть эти строки дойдут по электронных сетях к единицам, но я надеюсь, что кто-то услышит тот крик души, что вырывается из меня наружу. Это не классическая фраза типу: «По дорогам венам, вверх по струнам, режьте вены, рвите струны». Перед вами моё море, которое поглотило меня когда-то, отмель наркотического прошлого, трясина минувших дней и бесконечные глубины одиночества, которые скрывают тысячи километров-дней-минут моего мышления.

Я закрываю двери в свою комнату и открываю свои глаза, просыпаясь, каждое утро от того, что я не знаю, доживу ли я до утра. Сам-то из поколения мятежных девяностых, мечтающий покорить свой воображаемый олимп. За плечами тысячи кумиров и сотни подражаемых стилистик и особенностей стилей. Архивы фотографий и базы данных личного опыта, в котором лежит и моё дело. К вашему сведению, просто исчерпаем лимит скоро, надеюсь каждую осень, что увижу следующую весну, а не увижу сам свою судьбу, которая заводит меня всё дальше и дальше в чёрных бесконечных коридорах местных больниц, для душевно больных. Где на полу глянцевые кафельные плиты, на белых окнах пруты серых решёток, а в больничных палатах из всех лекарств только пули «по девять грамм на килограмм» да чёрный уголь.

Ключи, что сбиты в одну связку весят на поясе у врачей, открывают только те двери, где мелом написано «запасной выход из этой реальности». Похоже на действие психотропных препаратов, которыми лечат такие случаи, но эта мысль забивает всего лишь очередной гвоздь в гроб национальной идеи.

Все мысли в душевных исканиях просто так не сходятся в одном утверждении и не ставят току, под знаком восклицания утверждения. Глаза открываются после очередной попойки не у себя дома в постели с неведомой женщиной, или слава богу, если бог уберег, то просыпаешься сам один. А глаза открываешь и видишь себе в больничном халате в серую полоску с биркой и серийным номером, что пришит на груди и на наплечном шевроне, возле кровати стоят тапочки и в палате ещё четверо таких как ты сам, которые ничего не могут вспомнить.

 

Лирический герой

 

Сентябрь наливается золотом

Яблочный спас затерялся в обрывка

Календарных перелистанных листов

И недосказанных собою фраз

Под потолком античного небосвода

Лепным узором неведомого художника

Оформлено в изваянии житейского хоровода.

Дерево, что несло на себе

Большие и спелые яблоки

Ночь диктовала свои условия

Атмосфера окружающего была прохладной

И гремели в сумраке горизонта

Вспышками размазанные ветки молнии

Ветер меняется достаточно быстро

Становилось невыносимо зыбко и сыро.

В скорлупе своего мыльного пузыря

Свернулся в контур круглого яйца

Белый порочный червяк Хтонос

Преображенный в земное подобие

Коротко и красиво

Душевного человеческого бытия

На выдохе кричат любовные слова

Всё это всего лишь метафора

О том, как истинное золото,

Выходит из Божественного промысла

Разделённого на два начала

Единым искушенным плодом

И падают в землю семена

Которых было пять

А в горле у первородного мужчины

Застрянет комом откушенная сторона

Что будет напоминанием о том

Кто мы такие

И что у нас за род.

Хтонос в своём родстве только червь

Во всякой мудрости свои печали,

Что породился из кучи гнили

А вылез из яйца

Да не увидел красоты материнского лица

Брошенного в кучу плодов искушения

Сорок недель созревания

В объятиях оболочек этого мира

И своего незнания

Сорок недель проходит

Словно один день

За всем превращением

Вылезет из малого яйца

Белый червяк одного божества

Что дозрели в груде эдемских отбросов

Эмоции – это демоны

Что не властные перед критическим разумом

Угловатой каменной мордой

Похожей на глыбу гранита

С признаками древнего сфинкса

Вылез из своего кокона

Большие синие глаза

Вместили небо бытия

Они нам говорили только молча

Вселяя в нас

Уважение, отвращение, страх.

Он начал пожирать

Загнившие плоды

Что сыпались с древа жизни

И набирался в своём животном весе

Диктуя сытость перевоплощения

Жрет плоды своего монолога

В театре одного актёра

В спектакле на одного зрителя

Что посыпались градом

После первого грехопадения

Осталось три шага

До замкнутого круга жизни

Первый шаг – червяк обретает массу

И покрывается хитиновым щитом

А мы все ходим под кнутом

Под градом своих мыслей

Что ходим по головам своих отцов

И превращаем в пепел сумрак ночи

Что пробивался в скользкие ручьи

Поплывшей реальности перед нашими глазами.

Жесткая маска скрывает

Ужасное и первородное лицо

Великого ужасного червя

Которого царица ночи

В холоде гниенья родила.

Потом следовали циклы

Долгой череды превращений

И за метафорой пойдет метаморфоз

Сменяется погода за отблеском зеркал

И тянется неведомая нить

Из сытого нутра откормленной личинки

По каждому сегменту

Гадкого нутра.

Хтонос меняет форму

Меняет время и года

Меняется за ним сезонами земля

Всё лето отъедается строфа

По форме отражает

Выкрик бытия

Осень и зиму

Он будет проживать в грязи

В объятиях холоднейшей химеры

А по весне прорвется кокон

И Хтонос станет метаморфен.

Крылья свои он расправит

На самую полную силу

И будет искать

Первые цветы на ветках

Извечного Дерева Жизни

Что вскормят молодым вином

Красавицу на нежных крыльях.

Неведомая легкая Психея

Бабочкой души кормилась в Божьем саде

Там где выращивался Хтонос

Из груды падальных плодов.

Но это ещё один цикл.

И не вини себя, виновница природы.

Смотри, как луч играет в объятиях зари

На мозаике твоего крыла.

Ты – пожиратель тайных знаний!

Ты – обыватель лишних схем!

Ты – прекраснейший отец

В своём минутном искуплении

Что вылез из груды ржавых листьев

И осыпанных плодов.

Так каждую осень

В бесконечное золотое сечение

Прилетает аморфная бабочка

На полный размах

Своих цветных узорных крыльев.

После откладывает яйца,

Опыляя собой живые цветы.

И дозревают дети в яслях

Вбирая всю силу

Незримого вселенского флюида

Что вертится в груде

Осыпанных гнилостных плодов

Под диктовку сложного единого эфира.

21.07.2013

Днепропетровск

 

Сознание целого поколения

 

Здравствуй, город!

Я с тобой говорю со стола-трибуны

Я спрошу только одно

«Насколько по жизни нам с тобой по пути?»

Там где была перепахана земля

И дозревали райские яблоки

Там сегодня стоят многоэтажные дома

Хтонические божества

Сместились в область

Душевных страданий

Сколько каждому из нас нужно времени

Чтоб из своих червей

Вырастить поколение бабочек?

Говорили древние люди

И говорили видимо правду

Что сложно быть садовником

В своей собственной душе

Не давая при этом ценных советов

Соседям на лестничной клетке

По качеству и составу

Хвастаясь своим урожаем

И показывая коллекцию

Сухого гербария

Своих душевных сорняков.

Важно уловить рвение

Что в пустынной и сухой земле

Нужно выкапывать свой колодец

И в одиночке каждому этого не сделать

А если почва для сада годная

То нужно вскопать огород

А не копать траншею

Под римский водопровод.

Качество опыления каждого дерева

Зависит от количества бабочек

Что вылезли из душевной гнили.

Значит и в перегнойной яме

Есть многое

Чему нам ещё стоит учиться.

Из искушенных плодов

Нашей обыденной жизни

Не поднимется первичный червяк Хтонос

Не превратиться в бабочку

Что даст сильный урожай

На следующий цикл

Но другим будет исход

И Хтонос перейдет

В мысленные просторы

Из гнилых своих мыслей

Мы сами наплодим в себе червей.

Сложный выбор

Удержатся от искушения

Для каждого из людей

В системе своего поколения

И ценности своих идей.

21.07.2013

Днепропетровск

 

Эволюция

 

Слёзы капали в море

И было то море

Так же солёно

Из которого породились

Самые святые

В этом мире

Согласно бородатому коммунисту

В отражении материализма

Фридриха Энгельса

Жизнь – в свете органической химии

Это всего лишь белковая схема

Что связана основами

Взаимного обмена

С мертвой материей

И природой времени

Из первичного бульона

До Эдемского сада

Тридцать две ступени

Одного великого сказания

Шаг за шагом естественный отбор

В системном значении и порядке.

Это не значит

Что выживет самый сильный

А только тот

Кто сможет найти в себе силы

Изменить себя

И его окружающий мир.

21.07.2013

Днепропетровск

 

Мифология

 

Космос для нас родной дом

В самом начале был Отец

Что закрутился в спиральное прошлое

Схожее по внешнему виду

С ракушкой от наутилуса

Корни вышли из прошлого

Запутанные в каждый новый виток

Там Солнце встаёт вовремя

Здесь лето сменяет гололёд

И тянутся ветви в небосвод

Зажатые векторным направлением

И компасом идей своего времени

Яблоком застрянут в горле

После нового грехопадения

Только по линии мужского семени

Только перезревшие плоды падают

На породившую всё землю

Это значит, что не искусились

На запретный плод земных игр

После сорока недель

И зреет червь в опавшем яблоке

Хтонос выходит из груды падали

Морфится в хитиновую куколку

Из которой вылезет Психея

Что опылит каждый цветок

Манящего к себе вечного Древа Жизни

Так замыкается

Один график функции

Что описывает собой

Квадратуру круга

И здесь Уроборос промахнулся

Не смог укусить себя за хвост

Коса Сатурна налетела на камень

И жизнь продолжает

Свой неизменный ритм.

21.07.2013

Днепропетровск

 

Племя

 

Каждое новое племя

Рисует себе нового бога

Кто веткой водит по земле

Кто пальцем мажет на стене

Стая сбивается в кучу

И боится своих

Придуманных тиранов

Что в голоде вечном

Просили жертвенную кровь

Свободные люди молятся

В пределах своей энтропии

Перед очередной битвой

Многие в ней погибают

Важное понимание того, что меч

Всегда слышит каждое слово

Что выкрикивают в битве

Для других рабов стали

Переосмысленным божеством

Математика, физика, химия

И ноги склонили

Перед золотом и серебром

Вселяя свою душу в предлог

Забывая заветы древних

Что в мире богов

Их слуг и компонентов

Нет свободных радикалов

Как нет эквивалентов.

 

21.07.2013

Днепропетровск

 

Учение

 

Человек не может без мифа

Сам себе врёт в ожидании правды

Что прячется в объятиях вымысла

Каждый второй социальный герой

Доказывает единство

Каждой из первичных причин

То что стоит в основе

Всегда было и есть трижды едино

Ариаднова нить выскальзывает

Из грязных и скользких рук

Людей, что мнили себя отцами учения

И были искателями истины

В попытке доказать только одно

Что вечность – всего лишь исход

Одного из витков времени

Что разламывается материя

Под словами, которые вбились в голову,

Смазывают красоту мира слезами

Скатываясь по стёклам чернилами

Вот так рождается революция

На грязных кухнях

Что утверждают обратную связь

Можно больше открыть истин

Если дальше в себе искать

Но истина – это точка

Что в старых условиях

Невесомости грешных систем

Утверждают то, что решение уравнения

Выражают собой график функции

Это любая точка

В начертанном микрокосме

И истина снова ускользает

Из будущего и настоящего

И призрачное и иллюзорное

И нужно не перекапывать почву

В поисках верных решений

Нелинейных замкнутых структур

Только жалость к этому миру

Самое скверное чувство

Что держит нас

На очень коротком поводу

Что длиной как отрезок

На определённом участке функции

Из точки в точку

Так рисуются многоточия

И все уравнения сгорают в истине

Как в огне!

 

21.07.2013

Днепропетровск

 

Нравы

 

В былые времена

Нам говорили

Что в их года

Были возвышенные нравы!

O tempora! O mores!

За что мне вилкой

Вы врезаетесь в мои вески?

Ваши боги прячутся в магазинах

На полках в толстых книгах

Вы резали меня ножом

Доказывая смысл

Сказанных впустую слов

Какие времена!

И проклятые нравы!

Моя замучена страна

Продажностью морали!

Под грохотом обиженной зари

Стучали молотом виски

Звенит очередной февраль

Боль пробивается глубже

Где в каждом отдельном чреве

Каждый из стада

Пожирал упавшие яблоки

И яблоки гнилые в основе

Все забитые до отказа

Первобытным червивым ужасом

По имени Хтонос

Другие скажут

O tempora! O mores!

Да, дорогие мои,

Дамы и господа

Гнилые и червивые

И эти ваши времена

И вами проклятые нравы

Плоды принесли в себе

Сотни червей

Что пожирают каждого из нас изнутри

Мы для них стали едой

В пищевой цепочке

Переоценивая свою роль

На несколько пунктов вниз

В терпении рождается доверие

Из груды гнилых плодов

Родилась Психея

Сфинксы червей не имеют в себе души

Красота мифической судьбы

Вмещает в себе чувство боли

Материализм олимпийских высот

До душевной плоти

Человечество в очередной заход

Штурмует божественное небо

А Хтонос морфился

Под взглядами кривых зеркал

Дикая фантазия и фанатизм

Бабочки выползают из груды

Гнилых искушенных плодов

На которые мы не купились.

21.07.2013

 

Часть четвёртая

Диалектический материализм

И на могилах вырастают цветы

Вспоминай, вспоминай, читатель мой, что говорил великий экзаменатор, что писал слова о великом сыщике. Каждый ищет, но время останавливается, когда находишь то, что искал. Обретая утраченное, мы уносимся в великую и незабвенную пустоту. Сгораем сами в себе.

Здесь за кулисами начинают играть гусли и волынка. Звук звучит глубоко и гулко из бесконечности бездны. Пусть я стану пеплом, чем пылью. В последнем душевном огне сгорит всё, что было когда-то дорого, но я молюсь всем вашим богам, чтоб ваша великая жизнь не покрывалась плесенью.

Красота великого и бесконечного неиссякаемого мира видимого да невидимого сводится векторами вечности в одной точке. Видите, как стены вашего сознания начинают расширяться. Они начинают трещать по швам. Возьми кусок мела, и это будет мудрейшее действие твоё. Очерти вокруг себя круг и не одна тварь не осмелится подойти к тебе. И панику наведу я в разуме твоём. Сатиры пляшут в бешеном хороводе. Пляшут! Пляшут! Пляшут! И пляшут! Комната номер 302. Ритуальное действо. Нарушена не одна заповедь. Голос тварей непостижимых, что были заветами для эры Водолея.

Да наступит здесь Эпоха Безвременья! Раскинется новым веком великая история и трансформируется сознание Ваше. Вся жизнь покоряется красоте. Красота уже существовала во Вселенной до человека. Полный идиот, барахтается в проклятом омуте и тонет в трясине, но в последний момент он хватается за ветку и вытягивает сам себя. Красота останется во Вселенной, когда человек погибнет, но не наоборот. Красота не зависит от ничтожного человека, барахтающегося в грязи.

У него на руках татуировки, что говорят великое прошлое интересных людей. Аплодируйте! Громче! Я не слышу! Манифестирую и требую! Громче! Разорвите праведное сознание, что было воспитано в пуританских обычаях. Покорись хтоническому ужасу. Отдайся ему полностью. Страх, отчаяние и голод двигают весь этот мир. Если вы мыслите ясно, вы и писать будете ясно, если ваша мысль ценна, будет ценным и ваше сознание. Преступите запретную грань да за ней увидите великую и голую свободу. Вавилонская блудница, что одета в Солнце.

Да будь оно всё трижды велико, но потеряет цену свою в завтрашнем дне. И не будет права, чтоб узреть великую и гордую свободу. Убийственная и ублюдочная свобода. Совокупление со всем и вся. Метафизические россыпи сладострастия и порока в каждом окне и в каждом телевизоре, хоть куда не смотри.

Знаете, а мне безразлично на ваши таланты. Что моя жизнь? Да вот она вся перед вами. Почему это я резкий такой со своим слушателем и читателем? Вы сами не поняли ещё? Свой последний, шедевр учебной, академической молодости я дописывал, где только мог. На последние заработанные мной деньги я покупаю старую печатную машинку. Да, именно ту, что при каждом нажатии на клавиши невыносимо тарахтит. Не подарок последнего слова техники, но работать она могла. Мне было двадцать лет, когда я начал писать эту работу, из-за которой перевернулась вся моя жизнь. Гори огнём вся эта растриклятая черная земля, органическая химия и нефть! Нефть! Нефть! Нефть!

Нефть – это хлеб свободы. Кровь вечности. Но вечность пахла для меня именно этой нефтью. Что со мной происходило тогда? Я не понимал  и до сих пор понять не могу. Мне начало третьего десятка лет. В карманах только старый телефон, студенческий билет, ключи от съёмной квартиры и деньги, чтоб домой доехать. Я и приехал. Но история начиналась полгода назад.

Старый трамвай пятого маршрута отгремел своими колёсами и донёс меня к подъезду пятиэтажки. Третий этаж. Квартира 302. Затёртые стальные коричневые двери. Хромированный замок и ключи. За плечом рюкзак, в котором книги. Захожу в дом и швыряю рюкзак на пол. Я устал. Начало мая, а я устаю как после разгрузки вагона. Что со мной? Завтра дома. Завтра у меня выходной. Не разуваясь,  иду в спальню. Включаю по пути телевизор. Летают возгласами ангельские мелодии и демоническое завывание, что несёт меня в постель. Я хочу спать. А по комнате незримо носятся в вечных вихрях Гиперболоидов сатиры и нимфы, саламандры и элементали, гномы и принцы леса и феи сказочные заполонили всё пространство трепетным флёром.

Комната напомнила атмосферу квартиры Филиппа Филипповича, времён ранней эпохи советской интеллигенции, здесь только доктора Борменталя не хватает. Дохожу до комнаты, беру сигареты и иду на кухню. Открытая форточка. Одна затяжка. Вторая. Третья. Хочу в душ, и забыть всё. Всё в этом мире. В голову неразбериха лезет.

Доктор. Мне сниться, что если я засну, то из щелей в полу повылезают муравьи, жуки полезут из-за батареи, а из-за паркета начнут лезть многоножки, что раздерут моё бессознательное тело. Знаю, неврозы это типичное явление в стране, где экологическая катастрофа – уже в пределах нормы. Многоэтажки и ночами освещают этот проклятый город своими неоновыми огнями. Там продают машины, там торгуют едой и одеждой, а в аптеках продают много интересных препаратов без рецептов. Здесь всё можно купить и продать. Даже душу можно выкупить и перепродать подороже. Страна летит впереди планеты всей, вбивая всем в голову мысли железнодорожным костылём и молотом, что самая честная работа – это работа на государство. Но какое государство в руках горстки магнатов, что трясутся от падения очередного курса валют? Вся власть народу. Вся власть в массы, но тогда и порядка не будет. Здесь я чувствую, что хоть порядок будет и стабильность, и уверенность в том, что никакой уверенности алхимику неудачнику не светит в жизни.

Чего я достиг? Комплекс Наполеона? Нет, не страдаю. Рост 189 см. Глаза зелёные. Не похож я на вашего полководца. Какая армия меня слушать будет? Хреновый из меня и стратег и тактик. Но амбиции те же, да и побольше. Я вижу! Нет, нет, нет! Я знаю, как перегнать, разделить, отфильтровать и разлить в канистры всё что угодно, что касается органической химии и прочее, прочее, прочее. Но таланты в этом городе неоновых огней и улиц разбитых витрин и фонарей никому не надо.

Иногда я вижу доктора перед собой. Он сидит молча. Молча смотрит на меня. Он ничего не говорит, просто пишет что-то в своей тетради. Пишет и пишет, изредка поглядывая на меня. От такого видения мне порой бывает очень страшно. Он навещает меня, когда я зову его по имени, но сам не выхожу из нарисованного на полу круга. Он всегда приходит. Рано там или поздно, но приходит. А когда приходит, то играет музыка. Ангелы танцуют за окном ирландский фолк и врач сидит и что-то пишет и пишет. Всегда так. Вы понимаете?

Знаете, а ведь и на могилах вырастают цветы. Я собираю свои вещи. Набросил спортивную курточку и выхожу снова на улицу. Мне до соседнего переулка в аптеку. Вас часто простуда мучает? Меня нет, да и не жалуюсь особо, но наркотики продают абсолютно легально и даже в аптеках, которых выросло в одном большом городе на каждом шагу, как грибы вырастают после дождя. Ночь обнимает ненавистный мной город. Капюшон на голове прячет не выспавшиеся и разбитые глаза. Стеклянно-разбитые.

Что вы знаете про кашлевой центр? Или медиаторы? Ваш текстовый редактор выделит и первое, и второе слово красным, и подчеркнёт невнятное ему значение. Медиаторы, это не пластиковый треугольник, для игры на гитаре, а носитель информации в нервных узлах, моего, вашего, да любого организма. Нейромедиаторы, как посредники – это биологически активные химические вещества, посредством которых осуществляется передача электрического импульса от нервной клетки через сплетение ветвей нервных клеток. Молекулы медиаторов реагируют со специфическими рецепторными белками клеточной мембраны, инициируя цепь биохимических реакций, вызывающих изменение трансмембранного тока ионов, что приводит к деполяризации мембраны и возникновению потенциала действия. Что такое потенциал действия, лучше и не спрашивайте, я определение медиатора с трудом то вспоминаю. Традиционно все возможные нейромедиаторы делят на три группы по химическому составу: аминокислоты, пептиды, моноамины, а мне ещё попадалась классификация, в которую относили катехоламины. Не суть того важного. Недостаток многих нейромедиаторов часто приводит к разнообразным нарушениям на нервной почве, Также считается, что формирование зависимости от наркотиков, табака и алкоголя связано с тем, что при употреблении этих веществ задействуются механизмы производства нейромедиатора серотонина, а также других нейромедиаторов.

Все секреты счастья – это цепь каскада реакций. За секунду в вашем мозгу происходит под миллиарды тысяч реакций, я уж не представлю, как это всё можно было пересчитывать, но профессорам и серьёзным научным экспериментам, на которых выбрасываю больше денег, чем на помощь голодающим Африки. Противостояние ацетилхолинов, серотонинов, адреналина и дофамина – вот ваша формула счастья. В обществе моего поколения и времени принято верить в авторитетную идею. За большими авторитетными идеями здесь стоят только большие авторитетные люди, что на зелёных бумажках раздают свои имена, как визитные карточки. Поэт был прав. Свастика – это знак доллара, на пропагандистских банкнотах. Джорж Вашингтон, Томас Джеферсон, Авраам Линкольн, Александр Гамильтон, Эндрю Джексон, Уиллис Грант, Бенджамин Франклин. Сотнями лежат за стальными стенами дверей сейфов местных королей биржевого фонда и Династии Романовых, небоскрёб которых фаллическим символом врезался в девственное небо города в районе порта. В этом городе сложно жить с верой в Бога и малой платежной способностью, по себе знаю.

У меня нет счастья. В том смысле, что миллиарды химических реакций в этой голове тоже происходят, но резервуары радости и счастья уже пустые. Пустота сожрала меня. Я пустой. Пусто. Только химия. Только академический навык системного анализа и работа в ночную смену. Вечный студент. Студент-неудачник, что идёт в ночную аптеку. Два часа ночи на хромированных часах. Вспоминалось, что говорил о кашле. Импульс рефлекса откашляться у человека появляется гдё-то в недрах кашлевого центра. Вот парадокс, что он находиться в одной и той же области, на которую действуют кашлевые препараты опиоидного происхождения. Центр удовольствия явился мишенью для отхаркивающего и кашлеподавляющего, браво, фармакология. Я аплодирую стоя и снимаю шляпу. Что вы знаете про опиум? Мало? Ничего? Вы знаете, что настойку опиума в начале прошлого века прописывали от мигрени? Нет? Тогда слушайте дальше. Всё начинается с такого жгучего красного цветка. Мак опийный. Papaver somniferum. Однолетнее травянистое растение. Опиум же, как сильнодействующий наркотик, получают из высушенного на солнце млечного сока, добываемого из недозрелых коробочек плодов опийного мака. Содержит около двух десятков алкалоидов. В традиционной медицине благодаря высокому содержанию морфиновых алкалоидов использовался как сильное болеутоляющее средство. Однако он быстро вызывал наркотическую зависимость и теперь применяется лишь как сырье для получения медицинских препаратов морфина, кодеина, папаверина, а также для синтеза героина. Просто райский цветок. Вот в чём загвоздка и вот он камень преткновения. Сильное болеутоляющее, а для его производства необходимо натуральное сырьё, а не химическая закваска реактивов. После опадения лепестков, надрезают  головки. Вытекает белое смолистое вещество, что вскоре постепенно твердеет и становится коричневым. Это и есть опиум, смесь растительного сырья, масел, соков и алкалоидов, включая морфина десять процентов кодеина, пол процента носкапина, тебаин и папаверин. Вы поняли, что я могу вечно рассказывать о такого рода химии. Химеры прячутся в тени. Друзья мои, и это всё бизнес. Не просто бизнес, а большой, на игле у которого сидит как минимум одна треть всего земного шара.

Почему я начал с опиума? Я виду к производным от него. Правильно. Кодеин. Три-метилморфин, алкалоидную структуру мы уже уяснили. Производное от опиума, используется как противокашлевое лекарственное средство центрального действия, обычно в сочетании с другими веществами, например, с терпингидратом. Обладает слабым опиатным и болеутоляющим эффектом, в связи и используется также как компонент болеутоляющих лекарств. Действует на те же зоны, что и морфин, опий, героин. Но в производстве промышленного синтеза он не выгоден, так как очень затратное событие в индустрии фармакопеи. Получают его из перегонки и ресинтеза остатков опиума. Но, при подавлении кашлевого центра он задевает и центр удовольствия. Для человека, что понимает основы химии, сделать себе дозу из аптечного препарата много проблем не составит. Захожу в аптеку. Звенит колокольчик. Сонная фармацевт выходит не сразу. В зале кроме меня ещё охранник, который пытается флиртовать с кем то по телефону, и делая это так сладострастно и противно, что возникает тошнотворное желание.

Деньги на полку. «Пять пачек». Кодеина 15 миллиграмм, натрия гидрокарбоната и терпингидрата по 250 миллиграмм в одной таблетке. Как это нет? Давайте, что есть. Немного не то, но давайте. Пять пачек. Да, мне. Да, лечусь. Сдача. Отсчитали несколько бумажек. И два шприца ещё дайте, пожалуйста. Доброй ночи вам.

Шатаясь, еле иду домой. Три или пять минут меня трясло, пока я добирался до квартиры. Закрыл ли я замок на двери? Одному богу и чёрту известно это. За мной идёт какой-то старик с тростью, чего ему от меня нужно? Ноги меня еле тащат. В кармане спортивной курточки пять пачек пенталгина в картонной упаковке. Захожу в дом. Разуваюсь. Бросаю курточку на диван. Телевизор снова гудит о терактах, кризисе и системе бюджетных сокращений. Сажусь за журнальный столик. Достаю всё из карманов и разлаживаю. На упаковках написана рекомендация от министерства здоровья, этого государства. Ноги мои, прошу я вас великодушно и сердечно, донесите меня домой. Мне страшно выходить за круг. Ангелы мои, не кричите на меня или говорите по одному. Говорила мне мать, что ангел хранитель у человека один, а вас здесь как блох на помойной кошке, да каждый из вас говорит, что ещё одна пачка ничего плохого не сделает моему ясному уму и твёрдому здравию. Разум помутился видимо.

Немного не тот препарат, что просил, ну и то сгодится. Таблетка содержала в себе: ацетилсалициловую кислоту, фенацетин, фенобарбитал, кофеин, кодеина фосфат 8 миллиграмм всего-то. Все компоненты препарата мало или вообще нерастворимы в воде. Приходиться измельчать в порошок, и взбалтываем в 50 миллилитрах холодной дистиллированной воды. Уж у меня всегда она есть. Полученная взвесь ставится в холодильник на
10-15 минут, осадок фильтруется и выбрасывается. Как фильтр сделать дома, это уж сами проявите фантазию. Свои лейки я покупал в магазинах реактивов, когда ещё проходил практику на кафедре органической химии в позавчерашнем году. Полученный раствор выпаривают, пока не выйдет одна десятая грамма кодеина фосфата практически без примесей. Вместо ацетилсалициловой кислоты в аптечных препаратах часто попадается метамизол натрия, кто не понял, скажу проще – это анальгин, который очень хорошо растворим в воде, но не растворим в спирте. Соответственно измельченные таблетки растворяются в спирте, осадок фильтруется и выбрасывается. После чего спирт выпаривается, а с полученным порошком производят туже операцию, что и с таблетками представленную мной выше.

Примерно пол шприца крепкого раствора кодеина фосфата. Инсулиновый шприц лежит на застеленном газетой чистом журнальном столике, рядом жгут, спирт, вата. Это ритуал. Ритуал определяется последовательностью, театральностью действия и силой символов. Сила символов, определяет значимость этого действия для человека, что производит ритуал. А какая сила веры у алчного человека, которого трясёт от символа веры его? Уверовал не так уж и давно. Даже относительно не давно. Третий год идёт. А в результате – токсическое поражение печени. Мёртвое существование. Нет стабильной работы. Чувство это сравнимо только с ощущением пустой бутылки, когда она тонет, после того, как её скинули с моста в реку. Я тону! Тону! Помогите мне. Так я захлёбывался от силы символов своего театрализованного действа и силы символов. Это искусство. Красиво избавиться от парацетамола в препарате, это не каждому дано. 15 граммов за один приём и скажите через пять дней привет своей печени, пусть собирает вещи на выселение. Но не каждый знает, что парацетамол в холодной воде не растворим. Смертельная доза же кодеина за один приём превышает ту что я получил, аж в 8 раз.

Затянутый жгут. Вена вздулась. Кулак качает кровь. Укол. Контроль. Кровь пошла в шприц. Я меткий сегодня. Выжимаю всё до самого конца. Вот он приход. Выбрасываю шприц в мусорное ведро, что стоит рядом с журнальным столиком, в котором уже пустые пачки от пенталгина и ватный тампон фильтра. Не курите во время употребления наркотиков, что сковывают ваши движения, ведь под опиатами, вы будите сидеть, уставившись в телевизор пару часов, как я этой ночь. Вон оно. Солнце уже встаёт. А я смотрю телевизор. На нём только помехи телерадиоэфира. Город просыпается. Я же ложусь спать. Не помня где я и кто я. Небытие, здравствуй. Обними меня крепче. Спокойной ночи и доброго утра.

Не повторяйте это дома.

 

Законы термодинамики

Как говорилось, что успех ритуала зависит только от человека ведущего ритуал. И очертился круг в первый день. И читалась заупокойная. Читались величественные вещи. Алхимия в свете преломления органической химии.

Коммунальная квартира. Комната номер 301 и 302. День неведома какой, но ясно, что три дня назад было куплено пятнадцать бутылок водки. За три дня пустота пожрала разум наших главных героев, что работали на железнодорожной станции и их соседа, что практиковал великое алхимическое деяние.

В комнате 301 всё так же в пьяном балагане с диким похмельем проснулся Степан Степанович. Бригадир с фиолетовыми кругами под глазами.

Как говорил Доктор. Боровский в трактате «Особенности национального похмелья» помните? Нет? Как же так, помилуйте, батенька, так я напомню. И выпью за ваше здравие. Даже думать тяжело. Слышно, как мозги скрипят под шестерёнками нервных центров, что бьет больно по ушам. Кто же этого в Великой России не знает. Необозрим стаж общения нашего народа с крепкими спиртосодержащими жидкостями! С молоком матери впитывает, зачастую, младенец первую каплю алкоголя – и первый крик его будет криком похмельного человека.

Какое содержание мы вкладываем в привычное нам слово «похмелье»? В Великом Русском Языке слово это в многообразии сочетаний означает следующее: обременительное состояние телесного и душевного томления, неизбежно наступающее вслед за неумеренным возлиянием. Берём на вооружение первое понятие — «алкогольный эксцесс». И также неизбежно проходящее после опохмеления, сна или бани.

Но ведь нельзя, же доверять мнению человека, который не успел похмелиться! Вспомнили, как говорил человек с пробитым шилом горлом? Не доведи бог, до неразумения того, что в мире творится.

Расстреливайте меня, но я не встану! А демоны ежедневного хаотического быта поглядывают на часы. Остальные трое не то что встать не могли, но даже глаза открыть. Глаза их пересыхали. В этой голове гудели тяжёлые колокола, между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зелёным ободком, и в довершение всего тошнило, причём казалось, что тошнота эта связана со звуками какого-то назойливого патефона. И патефон скрипел и скрипел, а колокол всё звенел и звенел. Да всё не замолкало. Апофеозом стал старый советский будильник, который разразил зловонную перегарную тишину в половине девятого субботнее утро.

Да будем лечить подобное только подобным и никакой пирамидоне поможет в этом лечении. Степан Степанович проснулся на большом диване, что стоял в зале. К залу примыкала небольшая спальня. В спальне на кровати спал Шафран Альфредович. Был он завернут в пододеяльник. На нём не было левого носка. Правый был дырявый. На полу в спальне спал Алексей Трофимович в обнимку с монтажницей третьего цеха по производству коленных валов местного тяжелого транспортного завода Тамарой Фёдоровной. Молодая женщина была одета только в халат. Между ними была только душевная платоническая связь, а не телесный сладостный контакт. Ей было двадцать пять лет. Она ненавидела этот большой город, в котором можно работать только вдоль проезжей части и железной дороги, а ещё на заводах, что ремонтируют и обеспечивают и первое и второе.

От будильника в комнате номер 302 проснулся искатель. Его тоже мучило похмелье, ведь похмелье есть всегда на утро, после бурного веселья вчера. Если вчера было очень хорошо, то сегодня будет очень плохо. Есть у нашего народа такая особенность, что нас несёт в трепете на пути к смерти на подсознательном уровне. Вот оно «российское бездорожье». Вот они «сибирские морозы». Вот так снимается лавина и несётся на здравый смысл. Руки трясутся. Очень и очень сильно трясутся. Глаза открылись – это хорошо. Но тошно. Безумно тошно. Тело принимает вертикальное положение, и босые ноги выходят на кухню.

Шаркающей кавалерийской походкой он вышел в коридор. В двери торчал конверт, что значился для 302 квартиры. Он медленно переставляет ноги. Шарканье слышалось эхом в головах алкогольных натур 301 квартиры. Он ставит чайник. Достает сигарету и открывает форточку. Ему холодно. В голове вертится несвязная вязь о том, что никогда нельзя выходить за круг, ведь всякая тварь норовит разорвать. В мыслях вертится Фауст и прочее, прочее, прочее. Он вспоминает, сколько крови за последние три дня он видел в мирах неведомых наивным обывателям из бригады тяжелого прокатного железнодорожного алкопромышленного комплекса. Он докурил, и затушенная сигарета добавилась в коллекцию таких же раздавленных окурков. Он читает письмо и не понимает, что от него хотел автор послания.

«Привет, дорогой адресат, не знаю почему, но я решил тебе сегодня написать. У нас уже осень…». Слышалось и мерещилось это ему раннее. Чайник закипел. Сделал себе кофе. Ноги волочат тощее и истощенное тело с синяками под глазами и на венах в комнату 302. В комнате 301 ещё спал только Никанор Петрович. Раздался телефонный звонок. Звонок гудел ревербератором в коридоре коммунальной квартире. Телефон стоял на маленькой деревянной коричневой тумбочке. Над ним всегда горела лампочка. По пути в свою комнату искатель взял трубку. Там он услышал звенящий собачим лаем и лязгом цепных звеньев грубый голос:

– Квартира 301?

– Не совсем. С кем говорю? – ответил искатель истины, держа под левой рукой письмо, а правой рукой держал большую кружку кофе.

– Вам было сказано, что всё свершилось. Всё как вы и просили. Истина в одной книге под названием «Одна история одного времени». Тираж ограниченный. Всё что вы просили, там будет, было и есть.

– С кем говорю? – прокашлялся и задумался.

– Вы звонили мне вчера вечером. Условно говоря, я занят был. Книга находится по адресу Сломанного переулка, дом пятый, квартира на третьем этаже триста первая. Мне кажется, что хозяин этой квартиры живёт по соседству с вами.

– Как скажете. Спасибо большое.

Он заходит в комнату 302. Ставит чашку кофе. Выбрасывает конверт и письмо. Достает парадный костюм и долго смотрит в зеркало, а потом в окно. Он пригладил волосы и сказал сам себе, но громко, четко да так, чтоб было слышно в соседней комнате. «Свершилось!». И зазвенели грязные граненые стаканы на грязном и неубранном столе в квартире 301.

Чувствуете, как тошнота подпирает к горлу? Это не влюблённость, а искажение мира. Это голод, что искривляет весь этот мир. Свои тараканы. Свои действия. Свои следствия. Свои кошки на помойках и блохи на этих кошках.

Мёртвых хотелось ему воскрешать и отправлять их в космос. А сам он как блаженный ходит и причитает, что будущее настанет скоро. В комнате было накурено благовониями. В левом углу от окна в комнате стояла икона. Над иконой висела лампада. Искатель долго смотрит в окно. Прям скверный анекдот, в стиле Михаила Федоровича Достоевского. Если у человека много ума, то он стремится его разбавить. Беспрестанно и недоговаривая. Весь мир, который рисуется в нашем сознании мы рисуем только из нашего абсолютно убогого мира. Только из психического ландшафта человеческих психологических страстей.

Он может шататься в забытым богом городе, что состоит из малого десятка навозной кучи промышленных гигантов, что несёт в себе коллективное сумасшествие железорудной промышленности. На пятачке в несколько сотен квадратных километров уместился и трубопрокатный, и карданный, и завод металлических изделий, и перечислять можно долго и очень долго. Кто видел цвет раскаленного железа, тот, наверное, слышал вопли земли, из которой его добывают. А что ещё? Центр города вокруг одного крупного университета. Город, как многослойный пирог, что нанизан слой за слоем, как детская игрушка-пирамида на мировую ось. А ещё метрополитен, что поглотил весь этот город из недр его своей круглой паутиной. А паутина напоминает трещины на лобовом стекле тепловоза, что несётся на полном ходу железной дороги, на пути в вечность.

Весь досуг этого города, что раскинулся на проезжей части где-то на половине бесконечных просторов страны на пути в холодную Сибирь сводится только к бесконечному запою и бедного интеллектуального времяпрепровождения. Один клуб при сталелитейном заводе. Один партийный уголок, над которым висит поражающий своей наивностью призыв к работе и перспективе будущего. Водка дешевле чем книги. На весь город всего три десятка школ. Один университет. Два музея. Десяток районных библиотек и только сталелитейные и прокатные заводы. Церковь да кладбище. И тишина на всю округу, когда собаки замолкают в холодной и дождливой ночи.

Вы видели рабочие кварталы, там где плавят сталь? Там земля и асфальт красного цвета. На стёклах их окон налет серой пыли. А небо затянуто гнилым и слизнеподобным смогом. Что здесь делать молодому человеку после университетского курса органической химии? Великий искатель великой истины в таком затерянном на карте месте и даром никому не нужен. Он ищет смысл. Смысл один и простой. Смысл ясный. И был дан ему ответ об одной книге, в которой были все ответы на все вопросы, что были перед ним.

Время бежало к девяти часам. Он одел черный парадный элегантный костюм. Глаза у него впали в синие контуры глазниц. Он был измучен и подавлен. Его мучила жажда ответов. Он был отголоском прошлого. Он признает власть этого прошлого. Вот вам небольшое размышление о пользе и вреде истории отцов. Ирония, не больше того. Постмодерный пастиж. Одичание народа, в своём виде. Искатель достает из шкафа небольшую шкатулку с золотыми вензелями и узорами. На ней простая надпись «Идущий – иди. ». В шкатулке штыковой нож от винтовки Мосина, что достался ему от бывшего жильца этой квартиры. Звали его Алексей Максимович. Он был сантехником в местной жилищной конторе. Воевал отец его и оставил после себя военную находку. Трофей нашелся в далеком сорок пятом году прошлого века под Сталинградом. Когда искатель брал в руки артефакт военного ремесла, то в голове его тикали часы вечности и слышались великие раскаты выстрелов войны. Он знал, что книгу из 301 квартиры ему просто так не отдадут. Он это знал.

Развернулся и строевым шагом прошел комнату. На нём не было белого плаща с кровавым подбоем. Это была шаркающая кавалерийская походка, но было раннее холодное, простуженное и контуженое зимнее утро. Он вышел в коридор, где старые коммунальные стены держали на себе своды желтого потолка. Он знал, что сегодня будет литься кровь его соседа. Драма в квартирном курятнике. Здесь за окном слышался первый крик петуха. Стоит напротив двери и долго всматривается. Намерения его оставляют понемногу. Такой вот Боттичелли и такой вот вам Сервантес. Хтоническая сила Эроса и Танатоса. Дверь открыли с другой стороны и перед ним стоял высокий в зелёном плаще. Глаз на лице его не было. На них висела повязка.

Угловатые черты, острый нос, скулы, бородка-эспаньолка. Облик проходной старой личности оказался достаточно «на слуху». Длинный костлявый заостренный подбородок, постоянно поднятые уголки губ, глубокий треугольный вырез ноздрей, брови вразлет над двумя складками, из которых торчал крючковатый нос, да клинышек коротких светло-русых волос между большими залысинами. Обычными, а не раскосыми, как следовало ожидать, были только его карие глаза, так бы его описал Дэшил Хаммет в романе «Мальтийский сокол» 1930 года. Да и то была бы проблема, как говорилось ранее, на глазах у него висела черная повязка и одному иудейскому богу ведомо, были ли они за повязкой глазницы или их не было вовсе. Серовато-зелёный брезентовый плащ. На голове остроконечная шляпа того же цвета.

– Звали меня Хтонос, но было это давно. Я слышал, что искали книгу. Книга у Вашего соседа.

– Но зачем вы мне?

– Буду вашим незримым проводником в мир мой. Там где из гнилых яблок выходит первая ипостась моего бытия. Первое бытие моё вы прошли и с этим Вас поздравляю. Вы узрели бездну и начали писать правила свои. Разорвали пуританские обычаи. Не будите больше жить, как бухгалтеры среднего звена. Поздравляю Вас с этим. На опавшие и гнилые плоды не искусились.

– Мне многого не нужно, главное, где книга? – спросил снова искатель и смотрел в черную повязку на глазах там, где их не было у демиурга. Мистика и мистицизм. Очередной мифологический символ.

– Книга у соседа твоего. Зовут его Шафраном. Интересно, а мать его слышала про такую специю?

– Не ёрничай дух, что видимый только мне. Великого русского поэта звали Пастернаком. Шафран Альфредович, значит?

– Зайди и выпей. Зайди и похмелись с ними. – слышался голос за спиной его, но взор Хтоноса пропал перед искателем. НЕ отражался в зеркалах и шарахался от дневного света.

– Шафран Альфредович? – тихо постучал и тихо вопрошал в пустоту коридора.

Дверь отворилась и он вошел. Шафран Альфредович стоял и трясся на своих молодых, но кривых ногах. Лицо его было перекошено. По комнате разбросаны только пустые бутылки и мятые пачки сигарет без фильтра. Мужчина с алкогольным перегаром стоял перед ним, на нем были семейные трусы, дырявые носки, старые тапочки, на которых были стоптаны задники под пятками и сам он был в тельняшке.

– Тебе чего? – изрекло его подсознание, чтоб не разбудить остальных.

– Мне бы книгу. Что у лежит у Вас.

– Книгу не отдам. Она не тебе досталась. Мне мать её отдала. И не тебе решать, забрать её или оставить мне.

– Не отдам. И не проси.

– Тогда выпьем? – достает плоскую стальную флягу из внутреннего кармана пиджака, а голос Хтоноса сверлит голову «Книга, книга, книга…». Во фляге томилось бренди.

– Давай выпьем, но книгу не отдам. Она не для тебя. Я те вензеля и клинопись читать не умею. Мать умела, Отец мог, а я не умею. Да и ты не сможешь. Не из худого рода ты вышел. Не из наших ты. Ты не принадлежишь к цеху аптекарей в славном городе Флоренции. Вот тебе и жизнь. Вот тебе и жизнь аптекарей Медичи. И вот тебе три таблетки.

Налили. Выпили. Почесали подбородки и бороды. Долго смотрели в окно на трамвайную остановку и одновременно закурили. Снова налили и снова выпили. Хуже бренди есть только одно, два плохих бренди или отсутствие всякого бренди. Бренди лечит всё. Но вчера пришлось пить водку.

Он долго смотрел и думал. Смотрел и думал. Все предопределено. Ему было знамение, что будет ему проводник зла в мире. Ему мерещилось, что голос тянет его к книге этой. Гармония рушится. Жрица кричала в голове его «Свершилось!». И образы танца язычества тёмных веков нанизывался на памятник христианской культуры. Прощай логическое обоснование. Кто скажет, что он христианин? Да не смешите меня. И язычники с крестами. Всё перемешано. Всё перемешано. Кровавое безумие. Вся движущая сила вашего же движущего душевного ландшафта – это безумие и интерес. Но помни, что сложно удержатся в седле, если ты не знаешь как объездить дикого скакуна.

Снова налили и снова выпили. Закурили и подумали. Долго смотрели друг на друга, но проснулся Алексей Трофимович. И здесь началась вторая часть вакханалии. Безумие видений захлестнули разум последнего.

– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды… Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана. – и продолжил с воплями метаться по 301 квартире в грязных засаленных спортивных штанах и в майке.

– Угомонитесь, Алексей. – начал было кричать Шафран Альфредович, но голо его звучал тихо.

– Вера не категория разума. Разум есть порождение веры. Уверуйте. Это два хвоста бытия. И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? Чем толще будет линза микроскопа, тем больше правды будет в «Комсомольской правде» вашей.

С воплями он хватает кухонный нож, который лежал на жирной газете. Жирная газета на столе ещё вчера была культурным подобием скатерти. Круглые и прозрачные жирные пятна от нарезанной селёдки и докторской колбасы на ней напоминали картину Кузьмы Петрова-Водкина «Селёдка». Запахло ностальгией. Ностальгия была за всем. У кого за революцией, у других – за классовой борьбой, а у третьих – за дефицитом и великой Родиной. Мы проиграли гонку вооружений и холодную войну буржуазной философии и диалектического материализма перед гнилым нутром капитализма.

Алексей Трофимович в алкогольном буйстве набрасывается изломанными в судорогах пальцами на нож и убегает из квартиры. С ножом в крючковатых и издёрганных руках пропадает прочь, продолжает при этом горланить псалмы и несвязный бред на теологические мотивы с дикого похмелья и неудачной ночи с женщиной из третьего цеха.

С лестничной клетки послышались вопли. Здесь уже в разбор полётов в психологическое помешательство влился Степан Степанович. И два товарища Алексея Трофимовича пытались догнать своего друга, пока он с воплями средневекового мучителя всадил стилет в шею соседке со второго этажа. Она только что пришла с субботнего утреннего рынка с набитыми доверху сумками продуктами на ближайшие несколько дней. После этого ещё и ещё раз он всадил её старый и поеденный временем штыковой нож в грудную клетку. Послышался звук на этаж ниже 302 квартиры из пробитой гортани и дырявых легких: «Ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ююююю!..». Сосёдка упала на ступеньки лицом в пол и захлёбывалась кровью.

– Увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим.

Не прошло и двадцати минут, как сын соседки со второго этажа уже вместе с санитарами местного дома для больных душой, уже связывали полотенцами и простынями по рукам и ногам буйного пьяницу, когда тот выбежал из подъезда в зимний утренний двор. Его скрутили на детской площадке. Да, как видите, дорогие мои читатели, Хтонос не обманул. Кровь пролилась, но не соседа, а соседки на этаж ниже.

«Скорая помощь» приехала быстро, но завернули уже остывшее тело. Ангелы спустились с окружности горизонта, где-то из далёкой точки небосвода, как с белых церквей периода истории барокко и подняли на небо соседку, которая нарвалась на финский нож. Её сумки были полные продуктами. Она думала, что на небесах нет докторской колбасы. Один ангел нес её за правую руку, второй за левую. Они были в белых халатах и в белых масках. В руках у неё были две большие сумки. Она растворилась в утреннем свете небосвода и в холодных лучах Солнца.

Приехала милиция. Дежурный казался сонным и участковый был видимо не совсем доволен, что его вызвали на службу. Работа такая. А о работе, как о людях, что покинули мир этот. Либо – «всё хорошо», либо – «ничего плохого», либо – «всё и сразу» принято говорить в нашем народе.

Что повествователь хотел этим сказать? Больше ничего. Дальше только молчание и капающий кран на простуженной кухне. Главный герой, под общим шумом происходящего беспорядка, вернулся в комнату номер 301. Там на столе лежала книга. Она была изрядно помята. На черной обложке было название золотыми буквами вдавленное рельефным теснением «Одна история одного времени». Книга спряталась быстрым движением за шиворот пальто.

В комнату в этот момент входит участковый. «Дача показаний. Свидетельство факта происшествия. Вы сами всё видели…» – продолжает разводить трагедию бытового жанра. Да, трагедия. Да, бытовая. Человек зарезал соседку этажом ниже своей квартиры, да и то только потому, что было у него дикое похмелье, и не понимал он сам себя. Материя отделилась в этот момент от его сознания. Искатель крепко держал за подолом пальто книгу и начал четко и размеренно пересказывать события минувшего утра. Спецэффекты закончились. Дальше пошла проза жизни. Холодный декабрьский день. Плетью ледяного и острого ветра бьет в лицо, после чего немеют и синеют губы.

 

Ума палата номер шесть

Малолирическая и невесёлая болезнь под названием «деепричастная комедия». Вот тебе и история одного сознания. Начертил треугольник на полу в комнате 302. Рисовал в нём долго глаз и 7 лучей, что замыкались в трёх гранях геометрической фигуры, что по равнобедренным плоскостям описал имена прародителя системных соотношений через призму иудейского библейского эпоса. Не выходите за круг, как было сказано в самом начале нашего повествования. У каждой нации своё сумасшествие. Вся Европа склоняется перед Фаустом, и с этим спорить не нужно.

Далее в нашу иронию над главенствующими идеями теологического идеализма включаются немного другие действующие лица и верховенствующие идеи. Некоторые из них уже проходили по выпискам в этой клинике давно, а некоторые попали сюда впервые. Кто на принудительное лечение, кто пожаловал на утвердительный диагноз. Другие же просто скоротать время или просто соскочить с дальнего рейса железнодорожного поезда по пути в Магадан на стройку новой магистрали через вечный холод Сибири.

Помнишь, как говорилось, в мире далёких буржуев? «Асфальт — стекло. Иду и звеню. Леса и травинки  — сбриты. На север с юга идут авеню, на запад с востока — стриты. А между — (куда их строитель завез!)— дома невозможной длины. Одни  дома длиною до звезд, другие  — длиной до луны. Янки подошвами шлепать ленив: простой  и курьерский лифт. В 7 часов человечий прилив, в 17 часов — отлив. Скрежещет механика, звон и гам, а люди немые в звоне. И лишь замедляют жевать чуингам, чтоб бросить: «Мек моней?» Мамаша грудь ребенку дала. Ребенок, с каплями из носу, сосет как будто не грудь, а доллар — занят серьезным бизнесом. Работа окончена. Тело обвей в сплошной электрический ветер. Хочешь под
землю — бери собвей, на небо — бери элевейтер. Вагоны едут и дымам под рост, и в пятках домовьих трутся, и вынесут хвост на Бруклинский мост, и спрячут в норы под Гудзон. Тебя ослепило, ты осовел. Но, как барабанная дробь, из тьмы по темени: «Кофе Максвел гуд ту ди ласт дроп». А лампы как станут ночь копать. Ну, я доложу вам — пламечко! Налево посмотришь — мамочка мать! Направо — мать моя мамочка! Есть что поглядеть московской братве. И за день в конец не дойдут. Это Нью-Йорк. Это Бродвей. Гау ду ю ду! Я в восторге от Нью-Йорка города. Но кепчонку  не сдерну с виска. у советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока.»

Так Владимир Владимирович думал, невнятным белым шумом мыслей, что хрипели прерывистым радиосигналом в его голове. Маяковский любил прогулки на Бруклинском мосту. Но сейчас не об этом. И вся история будет дальше не об этом. Так зачем говорить о нем? Здесь нужно было упомянуть его имя, и другого выбора нет и быть не может.

Движение является единственным способом существования материи, её неотъемлемым свойством. Материя может существовать только в движении, проявляет себя через движение. Абсолютно все предметы и явления находятся в движении. Движение – это любое изменение состояния системы, начиная с простого механического перемещения и заканчивая социальными процессами. Значит и нам с тобой, дорогой читатель, нужно идти дальше. Бежать, как можно дальше. Прочь из подъезда. Прочь с Изломанного переулка. Бежать с лестничной клетки, где недавно ещё соседка этажом ниже, захлёбывалась в своей крови с булькающими звуками: «Ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ююююю!..». А сознание оглушилось. Так начинается история болезни. Главный герой давно сбежал с места действия. Картину хаоса уже не упорядочить. Что делать дальше? Стёкла плавились под лучами зимнего Солнца.

Хтона сидел рядом с главным героем на кухонном подоконнике, пока искатель сидел на старом деревянном табурете. Чайник закипел. Пепельница переполнилась нервами. В воздухе висел табачный дым. Обои на кухне разили своим старинным колоритом прошлой эпохи. По иронии жанра, да и задумке автора этого повествования, в эту историю нужно вводить историю женского характера, к которой будет привязан наш главный герой.

Сигарета затопталась и сломалась под весом худой кисти искателя из квартиры 302. Молодой алхимик эссенции души человеческой размышлял на тему сознания и материи. На кухонное окно со стороны улицы сел черный ворон. Долго и молча смотрел, как естествоиспытатель читает увесистый фолиант, ради которого ему явился демиург.

Во время работы над книгой в глаза ему бросилось два слова: “спасти” и “спасение”. Они были однокоренные со словом “пасти”. Пятая страница. Четвёртый абзац. Внешнее сходство слов не означает их родства. Поразило нас откровением, что слова “начало” и “конец” – однокоренные, а “молоко” и “молозиво” – почти неродственные. А повода заняться конкретно этими словами у меня не было. А теперь вот сопоставление этих слов открыло ответ на загадку относительно одного из столпов христианского, да и шире – вообще религиозного мировоззрения.

“От чего спасаться? За нами вроде бы никто не гонится”.А теперь многое проясняется. Религиозный человек нуждается в спасении от всего, что есть вокруг. Реальная жизнь во всех ее проявлениях является поводом для тревоги и страха. И чтобы оградиться от реальной жизни,  нужен пастух, который пасет стадо и охраняет его от волков. Религия – это желание, чтобы тебя пасли. И вера в верховного пастуха, который оберегает свое стадо от бед реальной жизни. А что если спастись от самого себя самостоятельно? Выйти за рамки своего понимания мира? Возможно ли? Хтона ехидно улыбался. На нём была всё та же черная маска. Лица на нём не было. Да и физиономии тоже.

– Источник религиозной веры – это недостаток веры в себя. – прошипел голос ржавым сверлом от первобытного ужаса, что сидел на подоконнике.

– Хм… В таком случае все дети лет до тридцати должны быть религиозно верующими. – задумался искатель.

– А с возрастом приходить к атеизму? – снова ёрничал демиург. – Вот сам подумай, что будет, если много думать? Парадокс лжеца, утверждает: «То, что я утверждаю сейчас — ложно». Либо «Я лгу», либо «Данное высказывание — ложь». Если это высказывание истинно, значит, исходя из его содержания, верно то, что данное высказывание — ложь; но если оно — ложь, тогда то, что оно утверждает, неверно; значит, неверно, что данное высказывание — ложь, и, значит, данное высказывание истинно. Таким образом, цепочка рассуждений возвращается в начало.

Платон говорил: «Следующее высказывание Сократа будет ложным». Сократ отбивался в ответ тем же методом: «То, что сказал Платон, истинно».

– А противоречит ли это высказывание закону исключённого третьего? Предложение такого рода принципиально не может быть ни доказано, ни опровергнуто в пределах того языка, на котором оно изложено. – отвечал на контрудар алхимик из 302 квартиры, заливая чашку чая с заваркой кипятком из старого чайника. Ворон постучался в окно снова. – Парадокс не в логике, а в предпосылках. Из ложной посылки можно вывести любое следствие”.

А гайки с бинтиками всё летят в сторону поэтической хронологии сюжетной линии. Ступай аккуратно, мой читатель, и смотри под ноги. Мы ещё вернёмся к этому повествованию.

– Зачем ты явился мне? – спросил искатель у Хтоноса, отложив книгу.

-Вы сами меня позвали. Я пришел. Зачем – этого не знаю. Раньше говорили, что жизнь сама даёт поворот туда, куда нужно, но Вы сами повернули жизнь. Вот сами теперь и думайте. Зачем Вы призывали меня? Вы видели только краем глаза действо в честь великого Гермеса. И то оно было урезано, припудрено, кастрировано и переделано в три десятка раз, для сегодняшнего зрителя, который не хочет думать, когда ему приходит новая информация.

Только покой снился главному герою сего события. Он докурил очередную сигарету. Ну, получил он великое знание о котором просил, а дальше что? В своих опытах и экспериментах он прошел не дальше чем другие. Истину не изобрел, ведь изобретение истины нарушает и первое и вторе термодинамическое начало.

Покой – это временное сохранение предметом своих основных характеристик. Сохранение своего устойчивого положения относительно других предметов. Но покой не означает полное отсутствие всякого движения. В любых предметах продолжается внутреннее движение. Предметы, покоящиеся в одной системе отсчёта, движутся в другой. Видишь, читатель, что движение абсолютно, а покой относителен? Так буквы в состоянии покоя на этой странице, а мысли и образы пляшут в твоей голове. Пляшут в ярком танце вокруг жертвенного животного, которое принесли на алтарь чистого разума.

Следующий абзац можешь смело вывернуть, если модель повествования для тебя ещё не ясна. Дальше будет утверждение понятий категорий материального и идеального и через какие аппараты и инструменты одно взаимодействует с другим.

Многообразные процессы и явления материального мира различаются по уровню сложности. В ХIX веке Энгельс выделил пять форм движения, и эта классификация сохраняется до сих пор. Между формами движения материи существуют строгие взаимосвязи. Каждая более сложная форма движения материи исторически развилась из менее сложных. Классификация форм движения – это лестница, по которой материя поднималась в своём развитии. Более сложные формы движения включают в себя все предшествующие, менее сложные. Более сложные формы движения материи качественно не сводятся ни к одной из менее сложных форм, ни к их сумме. Поэтому, например, с помощью биологических законов нельзя объяснять социальные явления.

Частный случай движения – развитие. Если движение это любое изменение, то развитие – это качественные, направленные, необратимые изменения. Направленность означает накопление изменений. Частным случаем развития является прогресс – это развитие, которое сопровождается усложнением структуры объекта и выполняемых им функций. Связь прогресса и регресса частично описывается Вторым началом термодинамики, согласно которому любая изолированная система развивается только в одном направлении – от порядка к хаосу. На основе этого закона в 19 веке появилась гипотеза тепловой смерти Вселенной. Но очевидно, что в природе также распространены процессы, идущие с уменьшением энтропии. Эти процессы были описаны только во второй половине 20 века и получили название «самоорганизация». В настоящее время установлено, что вывод о «тепловой смерти» Вселенной и первоначальные попытки его опровержения являются несостоятельными, поскольку в них не учитывалось влияние тяготения. Выяснилось, что из-за тяготения однородное изотермическое распределение вещества во Вселенной не соответствует максимуму энтропии, поскольку такое состояние не является наиболее вероятным. Вселенная нестационарная — она расширяется, и первоначально однородное вещество распадается под действием сил тяготения, образуя скопления галактик, сами галактики, звезды. Эти процессы происходят с ростом энтропии — в соответствии со вторым началом термодинамики. И ниоткуда не следует, что эти процессы приведут к однородному изотермическому состоянию Вселенной. Вот вам и монолог о «тепловой смерти» Вселенной

В природе борются порядок и хаос. С одной стороны, всё существующее стремится к разрушению и гибели, нет ничего вечного. С другой стороны возникают сложные структуры, способные прогрессировать.

Самоорганизация – это спонтанный переход открытой неравновесной системы от простой, беспорядочной формы к более сложной и упорядоченной. Это универсальное свойство материи самоусложняться. До двадцатого века это свойство материи или отрицалось, что вело к метафизичности, или объяснялось идеалистически. Синергетика – теория самоорганизации, с позиции материализма описывает рождение порядка из хаоса. Хлеб из соли.

Хтона долго объяснял структуру мироздания. Искатель курил одна за одной. Демиург ходил взад-вперед по кухне и излагал догматизм
научного материализма, что было странно слышать из эфемерных уст галлюциногенного происхождения. Дворники – самая честная профессия. Думал искатель и всё меньше обращал внимание на то, о чем говорит демиург. А пространство и время уже начали засыпаться снегом. Средина декабря снова напоминает о себе.

Зазвенел дверной звонок в коммунальную квартиру на третьем этаже. Естествоиспытатель закрутил в пепельнице очередной окурок и пошел к двери. Дважды щёлкнул дверной замок. Перед ним стояла молодая девушка. Лет двадцати восьми. В руках она держала стеклянный шар.

– Вам кого?

– Вас. Вы наш тысячный посетитель, что принял участие в Вакханалии.

– И что вам о меня нужно?

– Мы бы хотели вручить вам стеклянную сферу.

– Зачем?

– Это скорлупа мироздания. Её физическое значение.

– Да хоть и метафизическое. Чем она мне будет полезна?

– Ваш друг поможет Вам.

– Какой друг?

– Что принёс новости про книгу. Держите, а мне пора идти дальше, к другим искателям. Искателям великой и незабвенной «истины». Всего доброго.

Искатель истины закрыл дверь на замок. Выключил свет в прихожей и пошел в свою комнату за дверь под номером 302. В его руках была квадратная коробка из серого картона. В коробке была кварцевая сфера. Сфероид великих мыслей и идей.

Лаборатория в соседней комнате квартиры 302. Вся комнатка, по соседству через стенку комнатой алкоголиков-железнодорожников, заставленная книгами. Много книг по алхимии, органической химии, аналитической геометрии, математике, физике, биологии и отдельная подборка книг по оккультизму. От античности до наших дней. Всё на одной отдельной полке.

Несмотря на очевидность того факта, что многие элементы классической церемониальной магии, описанные в книге «Ключи царя Соломона» и иных подобных гримуарах, явно рассчитаны на сознание средневекового человека и в настоящее время являются некоторым анахронизмом и отжившим материалом, что потерялся в калейдоскопе событий истории.

 

Диамат

Лон Майло Дюкетт под псевдонимом Рабби Ламед Бен Клиффорд, будучи исследователем тайного и неведомого, писал когда-то, слова, которые изменяют ход психологического состояния и исторического материализма. Эти мысли известны каждому искателю «великих и незабвенных» ясных истин.

В своих умозаключениях иногда становится ясно, что жизнь проходит в две категории: от больницы в церковь. Если не предвзято взглянуть на современную психологию в целом, а в особенности на ее терапевтическую часть, то неизбежно станет заметным сходство этой науки с таким, казалось бы, далеким от рациональной мысли явлением, как религия. В сущности, в чем разница между врачом, который с позиции своего авторитета волен признать то или иное психическое проявление ненормальным, или неестественным, и священником, готовым высказаться о тех же проявлениях, как о вещах дьявольских и демонических?

Людям характерно считать, что большинство психоаналитиков в своей работе ничем не отличаются от служителей церкви. В ходе лечения и анализа, пациент фактически вызывает в проявленный мир демонов своей души, достаточно долго сдерживаемых, но умело выявляемых врачом. Существуют, конечно, и свои опасности, главная из которых, это так называемый контрперенос или скачек, если вам так угодно, вышедший из под контроля, или ускользнувший от осознания, он становится минимум причиной неэффективности лечения, а обычно заставляет комплексы.

Так здравый смысл и скачек в сторону нездорового разума могут породить единый и ужасающий монолит. С этого момента возможно все, от секса до различных форм проявления насилия. Важно помнить, и я обращаю внимание читателя на этот факт еще раз, что такое развитие событий имеет своей причиной только потерю контроля психоаналитика, читай это слово, как испытатель. Воля пляшет в обнимку со здравым смыслом и помешательством над содержанием собственных бессознательных процессов, в числе которых инфантильные идеализации, подспудные желания, вытесненные свойства натуры. Случись такое и можно сказать, что лодка психотерапевтического лечения дала течь.

Хороший психотерапевт способен, прежде всего, заставить больного осознать, что в одной и той же личности могут уживаться весьма противоречивые качества и свойства натуры, и что он достоин обожания ничуть не больше, чем порицания, ухватившись за это знание, клиент становится способным применить его и к себе. Стоит отметить, что подобное, казалось бы, что естественное, осознание обычно требует тяжелой и упорной работы и возникает во время какого-то пикового состояния, например сильного эмоционального потрясения или истощения.

Неважно, как накапливаемое ранее напряжение явит себя, как взрыв эмоций, или нечто невротическое, важно, что бы оно проявилось, и психотерапевт должен всячески помогать этому процессу и в зависимости от ситуации его контролировать. Стимулировать это возможно через логическое или фактическое разрушение представления пациента о каком-то содержании как о табуированном, через посулы и простой разговор побуждающий к новому взгляду на ситуацию. Зачастую, во время реального лечения, пациент с аналитиком неоднократно меняются ролями и из человека, изучающего ситуацию, пассивно и отстраненно наблюдающего за ней, терапевт может превратиться в активного оператора процесса, способного донести важные суждения и мысли до своего клиента, и это всегда очень сложный, и тонкий феномен.

Вот вам и предмет объективного критерия материализма в свете эмпирического подхода к познанию реальности. Конечно, возможно то, что я пишу, покажется весьма странным и непривычным, взгляните сами – суждения, их переосмысление, границы дозволенного, попытка прорваться к свету души. Однако не смотря на всю странность, если анализ выполнен верно, приходит желаемый результат, под которым я так или иначе понимаю то, чего человек больше всего хочет, но одновременно с тем боится – контроль над собственной жизнью, свобода от навязчивых и опустошающих представлений, или воспоминаний.

Настоящее лечение это процесс тонкого и последовательного обучения тому, как воплотить в себе весь мир и саму жизнь, неотъемлемой частью которой является, в том числе ограниченность идеалов, и присущий человеку набор слабостей. Исцеляясь человек пресуществляет себя, становится способным видеть и ад, и рай своей души.

Ваши принципы предполагают власть; ежели мое счастье состоит в том, чтобы никогда не принимать во внимание интересы других, делать им при случае зло, то неминуемо наступит день, когда интересы других потребуют делать зло мне; во имя чего буду я тогда протестовать?”. “Может ли самоизолировавшаяся личность бороться против всех?”. Классическое возражение, не так ли? Вспомни Маркиза де Сада. Вспоминай!

Вы ничего не узнаете, если вы всего не узнали, и если вы достаточно робки, чтобы запутаться в отношениях с природой, она ускользнет от тебя навсегда! Я люблю даже пытки, что заслужил своими делами!

Вот тебе и парадоксы Шарикова. И кирзовым сапогом в лицо здравого смысла. Философская концепция повествования и сюжетохроники в этом месте поэмы давно отрывается от методологической функции философии и продолжается история только в рамках свободного монолога. Монолога свободного от морали и грязи, но под пристальным взглядом читателя, зрителя, призванного демиурга Хтоноса и черного ворона, который так и продолжал сидеть на окне в кухне со стороны улицы.

Искатель истины, дойдя до своей комнаты, долго смотрел на книжный шкаф. В маленькой шкатулке он достал несколько бумажных купюр. Повторяется маршрут «аптека-дом-аптека». Покупаются шприцы и синтетические препараты, которые отодвинут границу познания за линию горизонта.

Час, второй, третий. Препарат проходит отчистку. Очистка многоступенчатая. Чистота продукта очень высокая. Ясность увиденных образов будет ещё сильней. Жгут. Шприц полный. Левая вена вздулась. Да здравствует великая и незабвенная «истина»! Слово которое нужно писать с большой буквы, но здесь оно начертано будет с малой.

Искатель проваливается в сумрачные коридоры своего подсознательного. Слышно только хохот Хтоноса и как он потирает неспешно руки.

Открывает глаза искатель истины уже через несколько лет и прошлого своего он не помнит. Не может собрать картину происходящего. О понимает, что он далеко не у себя дома, а в лечебном психиатрическим учреждением.

 

 

Нет меня больше.
Нет и не ищите.
За пол года я видел многое, но больше уже не увижу
Всё что происходило красиво в мире
как будто прошло всё это мимо
нет меня больше
не обращайте на меня внимание,
как на черно-белого мима
нет меня.
полгода нормально
а сегодня, как будто
меня не стало
и заново всё.

 

Вот так втыкается шило в руку и дырявит её насквозь. Шипит кран. Ржавая вода смывает кровь и несёт её в сторону Финского залива и Прибалтики. Здравствуйте, Вы требуете книгу с автографом? Ну, да конечно. Конечно, подпишу. Куда я от вас денусь. Уличный художник, поэт, философ да бывший наркоман. Да, я многое знаю. Да я “следопыт” и в прямом и переносном смысле слова. Мой характер идиотский и несносный. Я с головой в науке, биологии, математике и проклятых вычислениях, формулах и числах. Вся моя жизнь – снова свилась в проклятые следы. Сметка, сметка, ещё одна. Ещё одна петля. Как заяц гулял, а я за ним по кругу. Одни следы. То там читаю стихи, то там читаю стихи. Всё по кругу.

За полгода я стал специалистом в области следопытства. Но поэт из меня чертовски хреновый. Стихов больше нет. Нет, это значит, что они закончились. Встали на какой-то остановке и просто вышли, как из трамвая моей жизни. Всё что от них осталось – это пару тетрадей в моём портфеле. Я никогда никого не оставлял, но с головой всегда уходил в своё дело. Следы, литература, любовь, учеба, литература, математика, следы, следы, следы. И именно с головой, хоть весь мир в секунду рухнет, а я этого не увижу. Вся моя голова занята только одним делом. Мой процессор устарел. Да, я старомоден. Что если занимаюсь одним делом, то это дело в мыслях держать и должен. Больше ничего. Качество дела зависит только от силы, приложенной к этому делу. Я не могу разрывать себя на тысячи кусков. Разделился в своё время.

Закройте этот бред и не читайте новое откровение очередного молодого и только созревшего анонимного гостя. А если не согласны, то пошли вон и оставьте запись в книге жалоб у Господа Бога Вашего. Дальше будет только личное. Личная трагедия. Я сказал вам, закройте! Если не хотите читать, то и не читайте. Идите, готовьте ужин, кормите детей, смотрите телевизор, морально разлагайтесь, ждите мужа с работы, но не читайте дальше, вам я не нужен, вы мне тоже тогда.

Вся литература и свелась в моей жизни, что я вижу отверженных  людей, что делают своё дело. Да и именно эти люди научили делать меня своё дело отвержено, больше никто. Спасибо тем, кто был со мной. Больше я вам ничего сказать не могу. Самоотверженность. Банальное слово, и в этой удивительной стране и в такое увлекательное время она никому не нужна. Простите, но это так. История всегда идёт по обратной спирали. Числа, статистика, статистика, числа.

Хоть разорвать всё и выбросить, но это правда. Рыдай или кричи, но никто уже не будет меня слушать. Так затихла моя история первый раз. Так она затихает уж второй. Надеюсь, что третий раз, того самого рассказа о своей же жизни я не услышу. Пустота со временем всегда заполняется, чем-то хорошим, чем-то плохим, но пустота всегда заполняется. Вы мне говорите, что я зря выношу сор из избы? Мусора много скопилось. Так невозможно жить просто больше. Невозможно, я вам говорю.

Достало моё нытьё? Захлопни пасть свою с критикой, вытри сопли и дальше читай, а нет, иди дальше полы вытирать своим скрученным в тряпку общественным мнением.

Я обожаю уходить запоем в науку. Свой праздник. Свой День рождения я залью половиной бутылки купажированого красного вина «ПиноНуар», какого года производства я даже не знаю Крымского завода. Ноосфера. Экология. Биология и мысли-мысли-мысли. Главное прислушаться к этой музыке. Слышите? Как каждая буква говорит и вибрирует своей мелодией? Слышите? Там играет ветер в бескрайних полигонах, на которых захоронили мусор из ближайших городов миллионщиков, а вон там, немного левей снег стучит в окно, напоминая том, что уже далеко не первое декабря.

Да, я знаю, я помню. Привет зима. Привет. Нет, дорогая, я не сплю. Приветствуй моё одиночество и пустоту. Я очень по тебе скучал, очень. Где же ты раньше-то была? Пустота, ты моя дорогая. Пустота пропадала, правда удивительная вещь? Тебе налить? Да, красное, как ты любишь. Не кислое и не сладкое. Вкус выдержан. Прогоняй эти числа, диаграммы и графики. Я спать хочу. Спать. Вторую ночь в своих разработках. Но, спасибо, что заскочила. Давно не виделись. Очень давно. Нет, я не жалуюсь на свою жизнь, наоборот, я ей абсолютно доволен. Просыпаюсь, когда захочу. Курю по две пачки в день. Каждый день я мертвецки пьян. Пока брожу по городу, я распугиваю прохожих своей небритой гримасой, камуфляжным капюшоном, дешевыми сигаретами и портвейном в перегаре. Свободная жизнь? Да, именно. А сам иду и в голове перебрасываю фразы, что потом вбиваю этим же прохожим в голову. Цитирую Ленина, Сталина, Берию, Хрущёва, Шекспира, Есенина, Ницше. А они шарахаются от меня и в ужасе заслушиваются и разбегаются. Люди  смотрят мне в след. Это жестокость обыденного смысла. Это долго объяснять, сложно и порой невозможно поместить в голове.

Иду по темному переулку, где свернул возле привычного мне бара налево, а там вместо фонарей, только пару девушек, уж слишком легкого поведения и такой как я, что покупает у них любовь. Размениваясь на пачку стихов. Кто из нас тогда больше проститутка? Я, что людям всё свое отдал, или та девочка, что работает, отдавая свою любовь такому же идиоту, как и я? Та мне собственно уже и всё равно. Это тебе не Булгаков и не Набоков.

Здесь не сразу выскакивает любовь, как убийца в таком вот переулке, и поражает обоих финским ножом. А я, затянув ворот пиджака и плаща, иду дальше. В алкогольном бреду расталкивая глухонемую толпу. “Дорогу поэту, алкоголику и лихачу. Откройте окна – я летать хочу…” И получаю удар шилом в бок! Снова один! И ещё один! Кричат в спину: “Подыхай сука, это тебе за стихи! Им даже цены нет! Жри, сука, жри! Нам они не нужны.” Скорая, милиция. Чёрта с два! Что со мной. Пытаюсь встать, весь пиджак кровью залит, весь плащ издырявлен и в горле кровь. Харкаю и захлебываюсь. За что? За Маяковского, Есенина, Блока, Никонова, Селина, Мандельштама и остальных? Я что один такой? Кто матом украшал свой стих. Нет мне прощения, я и сам знаю. Признаюсь, принимаю свои грехи и каюсь, зато, что я содеял, за то, что я содею впереди! Мне ни за одно слово не обидно. Но акапелло проповеди сегодня не будет. Проповедник не в голосе, ему кровь и ком в горле мешают. “…Так поражает молния, так поражает финский нож…” дорогие мои.

Выписывать из больницы? Вы в своем уме? Я под капельницей выздоровления уж как полгода и месяц, почти, провалялся. У меня ничего нет. Здравствуйте, доктор, мне тоже очень приятно. Поймите мою проблему, я немного, поэт. Ладно, буду в больнице жить. И сам с прокуренным голосом, пробитым и левым и правым легким, я иду большим шагом по жизни новой. Что говорить мне с соседями по палате? Один снова в коме, второй после аварии, не то, что сидеть, он стоять не может. Второй, алкоголик последний, и трубка у него торчит, говорит, что почки уже не выдерживают. а в контейнер сбора мочи уже кровь капает.

Уважаемый, твои почки мертвы и печень тоже, хватит тебе уже пить. Я ненавижу коньяк. Но у него сын далеко не бедствует и постоянно приносит ему что-то. Просто он устал уже от своего отца, вот и задобрить решил демона перед смертью папаши. Пей! Пей! Пей! В три, нет в четыре горла да с горла бутылки. Не захлебнись только, да не удавись от нахлебника, что на шее повис.

Хватит, надоело. Надоело. Доктор, выпишите меня уж в конце то концов. Там декабрь, я и проснуться не успел, как промелькнула осень. Говорит, что ещё не всё капельницы поставлены. Что ещё антибиотики колоть и дыры в груди от шила штопать. Сволочь. Я домой хочу! Дорогой, а куда вы пойдёте? я поэт! Родина мой дом! Поэт? Следопыт? Определитесь. Числа или литература. Мой вам совет. Настоятельный совет. Заканчивайте писать такие стихи. У нас в отечестве за такое бьют. «Но…- послышалось в ответ от больного следопыта». И никаких «но», вам, же четко сказано. Ещё капельницы не все проставлены, на улице холодно, а вы в пижаме, и пиджаке. Идите, подышите немного, подумайте и на процедуры.

Хватит из меня в больнице делать школьницу семнадцати лет от роду да при том полную дуру. Скоро новый год, а я ещё родных увидеть хочу. Дайте мне немного клея поливинилакрильного и натрия тетрабората двадцати процентного. Я вам сделаю пластилин. Нет, вам пластид нужен? Варите жир, после добавляйте по каплям немного азотной кислоты. Так вы получите нитроглицерин, из которого можно потом делать толуол. Производство взрывчатых веществ можно наладить из всего, что есть у вас под рукой. За это, наверное, меня и держат в одной палате с глухонемым, коматозником и алкоголиком. Ничего, мы ещё спляшем и на своей улице лямбаду. Ага, пожарный стенд, фомка. На первом этаже охрана. На тебе, тварь! Череп в кровь. Крик медсестры, бегут санитары! На тебе, ещё! Ещё! кровь, снова крик медсестры. Вяжут, суки, вяжут. Полотенцами по рукам. Нет, это уже не Булгаков и не Марсель Пруст, это Лев Николаевич Толстой или немного хуже. Галоперидол. На левый бок. Лицом в стену и снова видишь былые облака, в которых весь твой мозг растворился.

Зима. Новый год! Гололёд! Памятник товарищу Ленину, стоит в центре унылого города не первую зиму. Быстро летит время. Очень быстро. Снова успокоительные. Я не понимаю “где я?”. И снова марафоны вопросов в голове до утра. Одиночество. Нет с кем поговорить. Нет желания жить, есть, пить, спать, говорить. Творчество, по пирамиде Абрахама Маслоу есть всего-навсего потребность культурного человека. Но какая потребность, если и стихи писать не хочу. Следопыт, что заблудился в следах Блока, Есенина, Байрона, Рембо, Селина и Мандельштама. Мало. Мало. Слишком мало времени. Сколько? Два месяца прошло уже? А я даже не позвонил маме.

Весна уже. С восьмым марта, дорогие дамы. С праздником. Чего уж там. Холодно до противного ступора и кома в горле. Новая карета «скорой помощи» меня везёт в новое отделение. По пути две ампулы снова в вену, не дергаюсь, а глаза закрываются сами собой. Бог мой! Где это я? И в какой стране дом мой? Место освободили в больнице? Выкинули следопыта из больничной палаты в пижаме ночной, в плаще и в тапочках посреди весны.

Начало дня. Утро. Парк или сквер, изрезанный маршрутами старых аллей. Художники выставляют свои работы. Я плохо понимаю этот мотив, когда в одной картине помещается мир. Я даже не знаю, зачем поэты пишут стихи? Зачем? От жизни такой? Я поэт! И я друг Ницше. Нет, мне клиника не поможет. Был там уже. Они мне лёгкие залатали и денег на новый паспорт дали. Что такое? Дошел, наконец. Дом родной. Дверь открыл. Раннее утро. Мать рыдает на кухне. Отец упрекает. Это всё твоя литература. Вот до чего она тебя довела. Одумайся! Одумайся. Ладно, отец. Хорошо. Я в науку уйду. Числа и графики мне как-то ближе. Мне приходили письма? Да, говорила мать, было несколько. Какая-то Пустота тебе писала, сказала, что сильно скучала. И звонили из больницы, сказали, что у тебя лёгкие пробиты. Торчали кусками спицы. Папа, то не спицы, а шило. Теперь пойми меня, как я живу, и стараюсь не спиться. Пустота, здравствуй, родная, здравствуй.
Балерина моя. Звёздами не сошлись, наверное, но дай мне хоть на балконе постоять. Я курить хочу. Правильно вторая пачка за день. Всё как обычно. Знаю, поставь на мне крест давно, я человек с пробитыми лёгкими, гнилой судьбой и жизнью пропащей. Где мои двадцать лет, в каком куске этой большой страны я их оставил? Набегался уже. Хватит! Хватит. Я остановиться хочу. Здравствуйте, простите, что звоню так рано. Вам специалист по следам не надо? Конечно, могу, через пару часов заеду. Здравствуйте. Седьмой этаж. Институт, местное отделение. И здесь знакомые двери, потолки, люди, книги стены. План работы. Вот ваши маршруты. Вот задание и аванс. Мой совет. Пишите ещё одну статью. Потом другую. Вам спешить нет куда. Спасибо, я и сам знаю. У меня есть только Пустота, да и та, вчера вещи собрала и сбежала. Печально, нет парадокс. Скоро с чертями коньяк пить начну. Дайте мне бубен, я по пьяной неделе вам дождь позову. Что не понравилось? Мне тоже.

После каждой недели запоя я слышу голос грома. Июнь, июль. Декабрь. Лето. Осень. Март. И снова тучи за окном. Ни одного стиха. Какое счастье. Может это есть тюрьма для алкоголика поэта? Ни вдохновения, ни пустоты, ни даже слова о любви. И ничего такого нет. В объятиях моральной нищеты, запомни день, где я и ты. Где я и ты.

Снова на стол пельмени. Снова остывший чай. Привет моя Пустота. Не скучай. Вы бы видели, как взорвалась очередная Макро Вселенная. Но, вы, же не подружились со звёздами в своё время. Вся гиперматерия сошлась в одну точку. Стало слишком жарко и слишком холодно. Всё затихло в одну минуту. Даже проклятый кран на кухне, из которого капает вода третьи сутки. И часы остановились на минуту, на долю мгновения. Я забыл все следы и проклял все свои стихи. Тогда, когда закрылась за спиной дверь. Сердце кричало “верь”. Разум молчал. В мыслях крутилось “терпи”. В пустоте ничего не нужно. Больше. Так разрывается мегатонным тепловым взрывом очередная Макровселенная. Даже Пустота ушла из этой квартиры. До следующей осени.

14 июля 2012 года.

Харон

Оторви и выбрось

Здравствуйте, дорогие мои, здравствуй. Снова пришли слушать театр одного писателя? Нет, даже не слушать? Читать? Так приготовьте свои глаза и уши. Воспринимайте всеми органами чувств. Перед вами будет нарисована новая пьеса этого мира. Ну, а если пьеса, так почему занавес не опущен? Глаза закройте. Не бойтесь. Я вас прошу, закройте глаза, как в детстве, когда ждёте сюрприз от своих родителей. Готовы?

Ах. Хорошо. Тишина. Здесь всегда туман, только под утро тишина прерывается почему-то криками птиц. Соловьи постоянно вмешиваются в ночную простоту. Видите звёзды? Вон они, хоть руку протяни и собирай. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза, мой слушатель.

Как там было у Блока? Помните? Ага, вот оно, вот. Да! Да-да-да:

 

«Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века –

Все будет так. Исхода нет…»

Но как это исхода нет? Если, есть тропинка, по которой мы пришли сюда. Даже через время и пространство.  Даже в темноту звёздного неба. Да хоть в туманное скопление газов в созвездии на поясе у Ориона. Даже на метеоритные кратеры на Плутоне, я везде вас проведу и выведу назад, если только вы захотите идти за мной, а не остаться там. Чувствуете, как время и материя начинают сжиматься? Я же предупредил вас, что сегодня будет весьма необычное представление и путешествие. Не отставайте, нам ещё далеко идти.

Я буду твоей собакой, что поведёт тебя к прекрасному, мой слушатель. Держи поводок, как можно крепче и ступай уверенно. Наберите воздуха полную грудь. Дышите ровно и спокойно. Успокоились? Да неужели? Правда, хорошо? Слышите, как ветер в утренней траве танцует? А этот сладковатый воздух. Не чувствуете? А мне напоминает, как розы пахнут. Чувствуете этот сладковатый аромат? Как букет красных бутонов на первом свидании в тёплый ноябрьский вечер. Ты дожидаешься свою возлюбленную. А этот аромат не даёт твоим мыслям успокоиться и в предвкушении романтического вечера твоё сердце стучит быстрей и быстрей от волнений. Чарующее зрелище. Давай мне свою руку и иди след в след за мной.

Вспомни, читатель мой, если слышал слова Игоря Северянина в стихе, под ярко-красным названием «Классические розы»:

    Как хороши, как свежи были розы

                  В моем саду! Как взор прельщали мой!

                  Как я молил весенние морозы

                  Не трогать их холодною рукой!

                                                      И.Мятлев. 1843 г.

В те времена, когда роились грезы

В сердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы

Моей любви, и славы, и весны!

 

Прошли лета, и всюду льются слезы…

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…

Как хороши, как свежи ныне розы

Воспоминаний о минувшем дне!

 

Но дни идут — уже стихают грозы.

Вернуться в дом Россия ищет троп…

Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!

 

1925

Иди за мной. Иди. Ступай ровно и не бойся. Здесь время замедляет ход свой. Как это для вас болотом воняет? Как это для вас тухлятина? Да, возможно ты прав, товарищ мой, я давно здесь не ходил, очень давно. В светло-сером утреннем тумане всё прячет свои очертания. На моих часах четыре утра. Время летит к пятому. Быстро всё здесь как-то. А когда заходишь за такие границы допустимого, тогда и начинает сердце тарахтеть всеми своими цилиндрами и поршнями в груди от страха и адреналина, а время летит как-то медленней, а иногда и застывает на одном месте, как ленивая улитка. Страшено становиться только от понимания, что заходишь так далеко без всякого компаса и карты. Я вас умоляю, оставьте всю свою электронику, здесь она не принимает ни малейшего сигнала. Сплетайте лучше клубок воспоминаний в свою Ариаднову нить, она нам ещё пригодиться, чтоб выйти из этого заболоченного зазеркалья. Помоги нам, Алиса, выйти отсюда.

Снова туман поднимается. Осторожней здесь. Вот кусты пошли. Лесная опушка и подходим к автостраде. Тишина. Только вдали видно огни города. Город ещё спит, а разбудит его первый луч солнца. Слышите? Птицы уж проснулись. Трасса, что ведёт в заоблачную высь. Нам туда. Город под самым небом. Небоскрёбами подбирает облака. Наверное, атланты отдыхать ушли, когда узнали об этих колоннах.

Ступайте легче, и я вас прошу, не шумите. На резкий шум здесь всегда собаки прибегают, а за собаками и полиция. Не кричите только. Если укусят, или подстрелят, то ползите назад, а я вас вытащу или они вас подберут. Пойдём прямо, то будем часам к семи, но так мы не пойдем. Здесь коротким путём не ходят. Самый короткий путь не всегда самый близкий. Видите вон то поле с цветами? Да, на запад от сгоревшего телефонного столба, которых вдоль дороги до самого города множество осталось. Вот туда нам и идти. Только не поднимайте высоко ноги, там болото. Да ноги промочим, но так намного безопасней. Я вас прошу, только по моим следам и никак иначе. Только так. На полянах будут бабочки и цветы. Смотрите только, но не рвите, здесь всё всегда остаётся, отсюда никто ничего не забирает. Почему? А зачем? Никто же наглым образом не врывается в ваш дом? Никто же из цивилизованного числа людей не полезет к вам в шкаф с фамильными драгоценностями и не заберёт ваш тонкий жидкокристаллический телевизор, на который вы копили материальный достаток последние полгода. Вот и вы руки не распускайте. Здесь всё в своём порядке. Всё в своей гармонии.

Ноги выше поднимайте и не отходите от моего следа, я же вас просил. Вода начинает подниматься. Болото здесь бродячее и неспокойное. Так что же здесь не так? Видите, как здесь всё устроено. Числами даже это всё не просчитать. На музыку похоже, как Солнце пробивается через ветви ольшаника. Как прижимаешься лицом к молодой траве, лёжа на земле, а насекомые бегают и жужжат в ней. Ты слышишь, как каждый стебель извивается на ветру. Танцует и танцует. И такое зачарование, как будто в детстве у бабушки в кладовке ты находишь несколько штук грампластинок. А потом так аккуратно и по-детски их вытаскиваешь и боишься поцарапать. Сдуваешь пыль, а рядом граммофон, тоже весь в пыли. Ставишь, крутишь неуверенными маленькими ручонками механическую ручку. Раз, второй, третий, пятый, восьмой. О, чудо! Что это? М-м-м-м-м-м-м-узыка? Заикаясь, ты начинаешь переспрашивать себя? Да, именно! Музыка. Тихо отбилось в твоём сознании, где уже улеглись искры от столкновения поезда времени и материи, так девятая симфония Людвига Ван Бетховена очередным килотонным тротиловым эквивалентом разносит всё твои устои вдребезги. На миллиарды атомов и фотонов. В пыль, растирая всё твоё представление о красоте, что было у тебя до этой мелодии.

Числа? Как из числа может быть всё это? Да, именно девятая симфония. Именно Бетховен. Другому здесь и места нет. Господи, как красиво. Мы слишком близко подошли к заветным местам. Здесь настолько гибкий туман, что все всегда ходят только по кругу, не отставайте от меня.

Следите за ходом мысли, что вдалеке от нас сверхсовременный мегаполис, а мы здесь всего туристы. Лазим по болотам туда-сюда, а толку мало. Сами не знаем, зачем идём, но ради этого мы и пришли. До города километров триста. Когда вы последний раз выходили из своей малокомнатной ракушки на неведомом мне этаже? Сколько часов в день вы сидите и щёлкаете по клавишам? Сколько раз в неделю вы думаете, что пора что-то менять, а домой приходите вечером только переодеться и поспать? Сколько и доколе? Но запомните одно правило, что здесь твориться, то здесь и останется. Ничего с собой материального не забирайте. Ни травинки, ни цветка, ни веточки и Боже вас упаси, не срывайте цветков с полян. Оставьте всё как было.

Нас тянет в болото. Скорей, скорей, я вас прошу. Здесь очень зыбкая тропа. Звери здесь не ходят. Я их вообще здесь не видел. Очень давно. Простите, что гоню вас дальше, но другого пути нет. Там где короче или утопнуть можно, или собак сторожевых поднять.

Что? Вы меня спрашиваете, что здесь стеречь? Вот именно, сами то оглянитесь. Вот это всё. Каждый фотон этой замёрзшей энергии. Каждую тысячную сумму этой биомассы растений и животных, всего и всех. От таких же обывателей, как и вы и я. А в голове снова крутятся строки того же автора:

 

«…Умрешь – начнешь опять сначала,

И повторится все, как встарь,

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.»

 

Здесь тоже был город раньше. Где он? Сколько лет строился этот мегаполис, что далеко на востоке от этой поляны?  Да уж больше чем нам с вами в сумме будет. Вот и снова проклятые цифры. Да, простите ж вы меня. Вы офисный работник, наверное, с числами только и работаете? Тогда выражаясь на вашем языке, я уведу вас немного в сторону от зыбкой болотной тропы и лесной окраины, под пологом деревьев которой нам выпало сегодня счастье встретить рассвет.

Теперь немного цифр и математики. Берите карандаш и пишите. Москва ежегодно производит четыре миллиона тонн твёрдых бытовых отходов, при этом из города каждый день вывозится более десяти тысяч тонн мусора, из которых треть сжигается, а остальные вывозятся на полигоны в пределах области. В области сейчас действует почти шесть десятков санкционированных полигонов, занимающих площадь почти в тысячу гектар, и сотня стихийных свалок площадью в полторы тысячи гектар.

При этом из шестидесяти полигонов двадцать семь исчерпали свою емкость, а девятнадцать полигонов заполнены уже на девяносто процентов. Стихийные свалки, которые в области образуются, чуть ли не ежедневно, нередко поджигаются, образуя ядовитое облако, что создает экологическую угрозу для жителей близлежащих населенных пунктов.

Дальше? Ещё не поняли? Только смех у меня вызывает ваше непонимание от того, что здесь раньше было. Цивилизованность цивилизованностью, что вывело нас из первобытного пещерного, а загнало в многоэтажный пещерный строй? Диалектика, экономика и, как следствие, появился рынок. Рынок, по Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу – это высшая форма проявления человеческих взаимоотношений наравне с «денежным» и «квартирным вопросом». Сбалансированное развитие рынка всегда привлекает активные экономические вливания, за счёт чего? Да, именно! «Реклама – двигатель торговли!» Как гласит одно рекламное клеймо. Реклама предполагает показать содержимое товара и его одёжку, то есть начинку и упаковку.

«Упаковку»! Именно! Сохраняет продукты, радует глаз, но за удобство человек всегда платит больше. Больше сохранит продукт – больше и будет разлагаться в естественных условиях. Алюминий, фольга, пластик, полипропилен, пластмасса и так далее, и так далее, и так далее! Всё это в сотнях и тысячах тонн зарывается, да сжигается на земле и под ней! Ваше желание помочь планете многому не поможет. Нужно действовать, а не разбрасывать мусор по кучкам гниения! Но простите, что отошел от темы. О, взгляните, дорогой мой попутчик-турист, Солнце уж как встало и туман разгоняется. Упаковка – это хорошо. Это результат работы человеческого общества, пусть общества потребления, но это общество немного не на той тропе свернуло. Наверное, на пути попалось блуждающее болото, как нам с вами и пошли ходить в объятиях тумана по болоту кругами.

Консервные банки. Килька в томате. Шпроты ещё часто здесь попадаются. А сколько здесь вытащили в своё время банок Кока-Колы, о-о-о-о, словами это не передать и цифрами тоже, кстати. Упаковка это хорошо, но всё превращается в свалку, с которой в дальнейшем придется всерьез разбираться нашим потомкам. Вашим и моим детям.

На просторах бывшего Советского Союза, а именно на одной шестой части планеты эта проблема с каждым днем становится все более напряженной. По оценкам отечественных экспертов, упаковочный рынок растет ударными темпами и достиг сегодня пятьдесят два с половиной миллиона тонн в год. Каждый гражданин великой страны на протяжении жизни производит около пяти десятков тонн мусора, из которых треть – использованные упаковки. Переработкой этих отходов мы сегодня практически не занимаемся, поэтому девяносто семь процентов упаковок идет прямиком на свалку. Да, а ещё ведь давным-давно известно, что бумага разлагается в среднем полтора десятка лет, консервная банка – девяносто лет, полиэтиленовый пакет – две сотни лет, пластмасса – пятьсот лет, стекло – более тысячи лет. Всё в кучу, ребята! Всё в кучу!

А теперь представьте всё немного шире и выйдите за рамки и границы своего региона, своей страны и своего языка. Задумайтесь в размерах и масштабах планеты. Впечатлило? Во всех открытых источниках есть информация о том, что мы скоро будем сами в своём, простите за слово, дерьме жить, своё же дерьмо мы с вами и будем, есть и в него же и будем не «одеваться», нет, в него мы будем упакованы.

А теперь в масштабах всего третьего шарика от Солнца? Пожалуйста, триллионы тонн различных отходов, накопленные человечеством, при этом я не буду вдаваться в подробности, за какой период и какое именно происхождение всего этого мусора. Лёгкая промышленность стоит на самом первом месте. Набивание своего живота. Чревоугодие приводит к таким последствиям. В  настоящее время в развитых странах производится от одного до трёх килограмм бытовых отходов на душу населения в день, это составляет десятки и сотни миллионов тонн в год, причем в на другом конце планеты в странах, где демократия – это государственная идеология, например, это количество, увеличивается на полтора десятка процентов каждые десять лет.

Восточные страны же, как страны конструктивизма и рационального поиска решения проблемы пошли по практическому решению проблемы. В гаванях вокруг островов государств насыпаны «мусорные острова» из гор бытовых отходов, производимые в метрополиях. Если посмотреть на туже самую Америку, то в средине прошлого века стало популярно захоронение своего мусора на территории других стран. Города на севере Атлантического  побережья отправляют свой мусор в другие страны на океанских баржах. История самой злополучной из таких барж – «Munroe», которая в течении года плавала от порта к порту, пытаясь пристроить мусор из Нью – Джерси, и вернулась в порт отправления, так и не сгрузив ни тонны отходов. Откройте любой экологический учебник или хрестоматию, и вы найдёте там этот случай, как наиболее яркая иллюстрация кризиса свалок. Особенно надо отметить наличие плавающих островов в Тихом океане. Они равны по площади Северной и Южной Америки вместе взятых. Эта экологическая катастрофа уносит жизни миллионам животных, а о влиянии на жизнь людей я и говорить не буду.

Органические отходы перерабатываются самой землей и биосферой в частности. Но в соединении с неорганическими компонентами они образуют весьма токсические соединения. Здесь нужны специальные  технологии по переработке отходов. Есть разработка безотходного производства по регенерации твердых бытовых отходов.  Но для ее внедрения требуются материальные  ресурсы. А брать эти ресурсы откуда? Почему мы не слышим, что нам говорили наши учителя? Апостол Лука нам говорил, что разве это только к еде применимо? Если у тебя, читатель мой, здравый разум ещё на месте, то я тебе гарантирую, что вскоре он тебя покинет. В этом лесу нет ни времени, ни разумного пространства. Только деревья, которые абсолютно одинаковы в своём многообразии.

«Наблюдайте же за собой, чтобы ваши сердца никогда не отягощались перееданием, пьянством и житейскими заботами и чтобы тот день не застиг вас внезапно, как ловушка. Ибо он найдёт на всех живущих по всему лицу земли» (Луки 21:34,35).

Хотите ещё? Политика гласности, хорошо. Держите. Пожалуйста. Получите и распишитесь.

«Их конец – погибель, их бог – чрево, и слава их – в сраме, они мыслят о земном» (Фил.3:19).

Апостол Павел восклицал и учил народ свой. Помните «Первое послании к Коринфянам» главу 8, стих 8? «Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем».

Почему мы не слышим? А вы мне говорите, что они все исправятся. Как они могут исправиться, если они всё время жрут. Только и жрут. Я им слово, а они снова жрать. Великую и незабвенную истину им подавай. Здесь она. Под нами полигон тех самых твёрдых бытовых отходов, что за три сотни километров от мегаполиса. Почва в несколько метров слоем и ничего более. Только время это всё переварит в недрах планеты больше ничего. Идемте дальше, дорогой вы мой. Я таких как вы и вожу сюда. Не смотрите на меня глазами собаки. Если знаете, что сказать, то скажите там, за три сотни миль от этого места на восток. Там эти слова важней будут, а я это всё и до вас слышал миллионы раз. Поберегите свой голос и мои уши.
Здравствуй дорогая. Это я. Да ещё один. Офисный планктон. Всегда по клавишам печатного станка щелкает, и знать не знает жизнь за стеклом. Пришлось сознание расширить. Надеюсь, что ты меня слышишь. А ты смотришь на меня своими зелёными глазами с поверхности каждого листа. Каждого дерева, каждого куста и каждого стебля травы. Ты обнимаешь меня, когда я прижимаюсь к тебе и слышу, как говорят ночами цикады в корнях волос твоих. Ты целуешь меня, когда ветер дует мне в лицо и плачешь вместе со мной от счастья и радости, когда на три сотни миль вокруг города сплошная пустыня, а здесь необъятные зелёные массивы. Не потому, что только здесь мне хорошо, а потому, что они сюда никогда не дойду. Я плачу, потому, что пустыня сюда тоже ожжет дойти, а радуюсь я тому, что рано или поздно и этот лес, и это болото доберутся до города и по утрам между небоскрёбами мегаполиса, что подпирают облака и звёзды, будет висеть густой туман.

 

…

Будь у меня небесные покровы

Расшитые и золотом и серебром

И синие и бледные и тёмные покровы

Сияющие утром, полночным серебром.

Я б их устлал к твои ногам.

Но я — бедняк и у меня лишь грезы;

К твоим ногам я простираю свои грезы;

Ступай легко, мои ты топчешь грезы.

 

Уильям Батлер Йейтс

— «Он жаждет небесных покровов»

(«He Wishes for the Cloths of Heaven»)

  — перевод Дианы Ахматхановой

А потом главный герой идёт за демоническим советчиком своим, который ведёт его по болотам и лужайка. Лес, размерами в площадь всепожирающего адища города-мегаполиса укутан в объятия заграждений кордонов колючей проволоки.

Искатель кричит в спину своему проводнику. Но тот его не слышит.

– Я дал Вам светильник и палку. Сказал, чтоб Вы светили впереди себя. Скажите мне, чем Вы думали, когда призывали в комнате номер 302 вакханалию? Зачем Вы лезли в мрачные земли? Ваше место не там. Внутри Вас грязь, нефть, мазут. Здравый смысл Ваш вылечили в доме скорби за больными душевно. Вы даже на ногах стоите плохо, а сами захотел идти сюда. Я никогда не спрашиваю у таких, как Вы «зачем им сюда нужно идти?». Я никогда не спрашиваю у них это. Никогда! Я просто проводник. Меня зовут, я прихожу. Вы позвали меня. Вы искали ответы на свои вопросы. Я дал Вам ответы. Все в одной книге. Но Вы и этого не понял. Вы не хотели понимать то, что я говорю.

– Хтона, – заговорил искатель с пустыми глазами, опираясь на палку, – скажи мне, зачем тогда ты явился? Я чертил круг. Жег тебе в жертву благовония и воскуривал фимиамы. Я тебе кровь свою отдал. Дал тебе свои слова, жесты, походку, волю. Я сделал из иллюзорного фантома, что зародился в моей голове, самостоятельную личность. Ты плод моего воображения. Об этом написано в моей медицинской книжке. Умные люди в желтом доме мне говорили, что я часто смотрел в окно и долго ждал, когда ты придешь, а ты всё не приходил. Я думал, что ты предал меня. Я думал, что ты оставил меня. Хтона, зачем тогда я звал тебя? Вспомни. Ты сам пришел на зов. Тому учили меня люди и умные книги, как тебе подобных взывать в свою волю. Но зачем мне нужен был круг? Я вышел из круга в назначенный день и час. Но ты не приходил на первый зов. После того, как сознание моё расширилось, здравый смысл свернулся в одну точку на последних страницах книги, под названием «Большая детская энциклопедия».

– Я предупреждал. У меня нет возраста. У меня нет образования. Я святой. Я демон. Я ангел. Я тот, кем Вы сами меня создали. Я вне времени. Я вне пространства. Облика у меня тоже нет. Человеческую форму проще принять, тогда оператор, что вызывает меня, да и мне подобных, не будет пугаться тому, что увидит. Не пугайтесь. Я хожу за Вам по пятам уж как десяток лет, но только в мыслях, а мерещусь Вам уж как полгода перед глазами.

– Тогда, что мы здесь делаем? Это же болото!

– Да, болото. А Вы помните, как Вы вышли из дома скорби? На дворе средина марта месяца. Практически апрель. На тебе старая больничная пижама. Рваные кеды. Шерстяные носки. Старый пиджак и пальто. В руках у Вас был саквояж того, что они назвали «Личные вещи». Вас посещают умные мысли?

– Да, иногда ко мне приходит Шекспир, Сервантес, Овидий, Жанна Д’арк, Платон, Рене Декарт, Макиавелли. Они часто говорят со мной. И говорят, где я прав, а где повёл себя не по правде моральной. Ты понимаешь меня? В свете своей молодости я ценю то, за что умирал Джордано Бруно.

– Понимаю. А Вы понимаете, зачем мы здесь?

– Нет. Не совсем. Дорогу назад найти можно, но очень сложно. Только зачем мы здесь, я не понимаю.

– Вы хотел спокойствия? Вот Вам здесь и будет спокойствие.

– Между трёх палок ольхи, что растут из трёх кочек зрения посреди бездонной трясины? Какое к чертовой матери, здесь спокойствие?

– Сейчас выйдем на автостраду и поймёте. Здесь идти недолго осталось. Слышите, там трамвай шумит и гремит на ржавых рельсах? Да, там есть магистраль. Там есть даже электричество. Нам ехать не так уж и долго.

– Что ж, веди меня, мой господин. Под жалом стержней авторучек.

Снова идут по грязи. Промокшие в болоте ботинки чавкают болотной тиной. Под ступнями. Идут час. Второй. На циферблате стрелки медленно добежали до половины седьмого. Из дремучего леса, где холодный мартовский туман держится за черствую реальность крючками наглой самореализации, искатель истины выходит на догу здравого смысла. За ним шел его демиург в фиолетовом балахоне. У демиурга вместо лица была серая дымка. Капюшон закрывал его голову. Он ступал тихо и осторожно. Шли они на запад вдоль трамвайных рельс. Шли они на остановку трамвая. Раннее утро. На остановке были такие же искатели истины и их демиурги, такие же призванные твари, что не имели на себе ни лица, ни маски. И головы их были покрыты полотном фиолетовым. Разны они были только в возрасте, в именах и в сферах влияния. Каждый из демиургов занимался только ему ведомой дисциплиной. Он был мудрецом только в ему ведомом царстве наук.

– У Вас дети есть? – спрашивает Хтона.

– Нет. А что? Ты же сам меня знаешь. Ты же сам породился из памяти и фантазии моей.

– Да, именно. Вы породили меня из своих тёмных помыслов. Но свою семью так породить Вам не суждено было ни из своих фантазий ни из мирской жизни?

– К чему ты ведёшь? – ему безумно хотелось курить. На трамвайной остановке было человек двадцать. Может больше. Все ждали трамвай в своё светлое будущее.

– Вы понимаете, что и разум и тело твоё здесь. – достает эфемерной рукой из фиолетового плаща портсигар и коробок спичек. Искатель закуривает. Затягивает едкий дым и выпускает. Снова. И ещё раз.

– Так к чему всё это психосоматическое представление? Ты привел меня сюда, но зачем? И почему я здесь, а не дома? Как я сюда попал? Я помню последнее из своей, именно из своей жизни, как я тебя звал. Помню, как попал на духовную оргию в честь Дионисия. Вышел в коридор, потом в комнату 301. Книгу не отдают. Там выпили. Поговорил с соседом ещё раз, он налил. Снова выпили. Второй сосед схватил нож и зарезал соседку этажом ниже. Помню, как забрал эту книгу. Что дальше было?

– Дальше? Снова был путь «дом-аптека-дом». Два кубических сантиметра наркотического вещества в вену на левой руке и Вы теряете сознание. В наркотическом безумии Вы чертите круги на полу в комнате. Потом начали чертить круги на лестничной клетке, на улице. Говорили что-то невнятное о следах, что запутываются в кругах и в спиралях. Вас забрали в сумасшедший дом, когда Вы стояли на набережной реки в начале декабря, при этом громко кричал на другой берег. Я был рядом. Сидел у Вас в левом кармане пиджака, какой Вы одели на серую майку. В больницу для душевно больных Вас забрали в носках, комнатных тапочках, синих спортивных штанах и вязаной шапочке. Это уже в декабре месяце.

– А документы? А деньги? А ключи?

– Вас никто здесь не знает. А туда, куда мы едем, там Вас вообще и не узнаю. Только я знаю историю того, как Вы стали таким. И как Вы сами создали меня из остатков своего здравого разума. Сложно было Вас на ноги ставить, когда Вы проходили тяжелые процедуры с медикаментозным лечением. Я думал, что уже потеряю Вас.

Из-за поворота показался трамвай. Скрипит и гремит. Он лениво крутит своими стальными колёсами. Провода искрят над вагоном. Чувство, что от такой качки вагон перевернётся. Новенького контролёра дико укачивало. Двери открылись и все два десятка людей зашли, как организованный механизм. Никто никого не знал, но все знали свое место в этой живой очереди.

Контролёр подходит к искателю и демиургу. Требует предъявить билеты или оплачивать. Искатель показательно выворачивает карманы. Карманы дырявые. Только портсигар, который он и отдает за стоимость билета.

– Это Ваше. – проговорил тихо Хтона и протягивает искателю книгу, из-за которой вся история и начиналась с названием «Одна история одного времени». – Вы забыли её ещё тогда в доме скорби. После последних процедур, как лечение закончилось и Вас выпустили, можете забрать.

– Выбрось её, Хтона. Она мне уже не поможет. Там нет того, что мне должно было помочь. Если бы эта книга мне помогла, я бы сейчас не ехал неведомо куда.

– Как знаете. – молча прячет книгу. – Приехали. Ваша остановка. Здесь наши пути расходятся. Спасибо, что позвали меня Вам в помощь.

– Спасибо тебе, Хтона, что помогал мне всё это время.

Трамвая остановился и качнулся на ржавых магистральных рельсах. Двери за плечами искателя закрылись и он оказался на подземной остановке трамвайной линии. Над ним в половине восьмого утра ещё светились ламповые фонари белыми трубками. Искатель достал последнюю сигарету и, закурив в последний раз, пошел в строну выхода. Перед выходом долго стоял и думал, куда его выведут эти двери. Бросил окурок под ноги, затоптал его, сильно вдавливая в пол. Закутался в вельветовый пиджак и потянул на себя ручку двери.

Утренний свет затопил его глаза. Глаза ослепли на долю мгновения. Буквально пара секунд. Потерялся рассудок. Сместилась в очередной раз «точка сборки» сознания. Где-то далеко, за пределами этого белого света слышался звон советского будильника. Он звенел всё настырней, заставляя меня вставать.

Доброе утро. Где трамвай? Где первичное божество ужаса? Где искатели истины? Где их демиурги? Приснилось? Всё померещилось? Как? Слишком реально. Слишком явно, чтоб быть правдой. Слишком невозможно. Слишком больно и слишком страшно такие сны переживать.

Слишком страшно. Ужас сковывает всё моё сознание, и тело в страхе оцепенело. Я боюсь открыть глаза. Я боюсь. По памяти пытаюсь нащупать будильник и нажимаю на латунную кнопку на самой верхушке маленького механизма, что считает время в комнате. А в каждой комнате этого дома время идёт по-разному.

У вас есть дети? Нет? А-а-а-а, есть. Простите, не расслышал сначала. У меня дочь. Вот такая она мне. Примерно к моему животу выросла. Ей уже семь лет. Семь лет. Я часто вспоминаю и вижу перед глазами картину, когда прихожу домой после работы и даже не успеваю снять свои кожаные туфли и повесить на крючок пиджак и сумку с документами, а она уже вытаскивала свою мать с кровати и ведет ее ко мне за руку. Я целую и обнимаю обоих. Нет, у меня две девочки. Ее мать для меня будто ангел с кожей цвета света. Когда она еще спит, я просыпаюсь и собираюсь на работу. Примерно в половине пятого утра. Она еще спит, крепко обняв большую подушку, закутавшись в зеленое одеяло. Так ангелы спят на Небесах. Но сегодня один ангел спит у меня в постели. Другое ангел спит в детской комнате.

И так почти каждый день. Весна, лето, осень, зима. День за днем. Месяц за месяцем. Иногда выпадал выходной. Иногда выпадала возможность выбраться где-то в теплые края. На юг страны. Туда где море с синей водой размывало и точило волнами горные хребты больших миллионных геологических эпох. Да, у меня есть моя любимая чашка, она стоит на моем столе в кабинете. Когда я пью из нее чай, я вижу подпись «Дорогому от дорогих». Чай из этой чашки значительно слаще, чем из пластикового стаканчика, что выплевывает из себя автомат, стоящий возле гардероба в на моей работе.

Встаю снова рано еще. Половина пятого утра. Надеваю белый халат. Выхожу бриться. В зеркале сам себя не узнаю. Под глазами мешки. На глазах трескаются сосуды. Как же я устал! Скоро будет и наше время, не зря работаю очень много часов в сутки. Скоро ночевать буду на этой проклятой работе. Побрился и порезался. Левая щека, поцарапана лезвием бритвы на два сантиметра. С красной полосы сразу полилась кровь, что капает в холодную керамику белого умывальника. Холодная вода на руки и умываюсь. Достаю из ящика рядом пластырь. Порез затянуло, немного. Допиваю утренний кофе на кухне. Одеваю черный костюм. Чёрные брюки. Белая рубашка, выглажена ещё вчера вечером и серебряные запонки. Голубой галстук. Чёрный пиджак.

Серебряные запонки – это не показатель моего материального положения, а подарок от моей жены. На запонках калиграмма из двух букв «И.И», что значит «Искатель Истины».

Мне повезло с женой. Она сказала, что пусть будет, как будет. Когда женщина говорит своему молодому человеку, что она хочет от него ребенка – это не только психология ответственности или попытка оправдаться перед своими родителями, показывая пример хорошей семьи в своей социальной рамке. Нет, это все первичные порывы женщины к продолжению рода.

Где были бы сейчас люди умные, как биологический вид, если бы все женщины не принимали на себя эту святую обязанность? Были бы где-то на глубине третичного геологического периода, одному Богу известно, на сколько метров ниже уровня моря. По непослушание Ева была наказана болезненным рождением детей. Нам мужчинам такой боли за всю свою жизнь не перенести ни разу. Нам не пережить этого. Уважайте своих женщин. Любите их. Я преклоняюсь перед женщиной-матерью и целую руки своей жене за то, что она родила мне дочь. В ее лоне – колыбель цивилизации, а не где-то в Африке, Австралии, Азии или в проклятом Тибете, пусть просят меня буддисты.

Мы – лишь посредники в продолжении рода. Мы добавили часть своего генома, в круговорот живого разума, что нам передали наши родители, и мы должны вырастить достойных потомков. В этом и есть семейное счастье. Понимание того, что женщина ради тебя будет терпеть боль, чтобы принести часть вашей жизни в мир. Часть вашей семейной жизни, что она носила под сердцем последние девять месяцев своей жизни. Вот оно какое «настоящее родительское счастье». Я отец уже почти семь лет.

И слава Богу, что будильник врезался тяжелым железнодорожным локомотивом без тормозов в реальность происходящего в моем сновидении. И этот смысловой сдвиг заставил меня прийти в сознание. А если это всё иллюзорные проделки демиурга Хтоноса? Мефистофель тоже водил Фауста через пространство и время за нос, пока тот пытался осознать своё влияние на эту объективную реальность. Тот сон казался двухмерным, плоским. Эта реальность была живой. Здесь есть то, что заставляет всегда возвращаться домой.

Слава Богу, что я помню и осознаю, что у меня есть дом семья. У меня есть любимая жена. И у меня есть любимая дочь. Нужно беречь своё здоровье и нервы. Я нужен своей семье. Вчера нашлась книга, которая понравилась дочке.

Черные грозовые тучи начали собираться над уставшим и истощенным городом, ожидался прихода рассвета. Темнота медленно захлестнула детище советского неоконструктивизму и каждый кирпич в лабиринте тысяч улиц и переулков утонула в объятиях ночи. Хромированный часы на его руке уже подходили до восьми часов утра. Стрелки постоянно считали каждое мгновение в утренней тишине нависала не только над городом, но и над людьми. В вагоне трамвая осталось четверо пассажиров и контроллер, подрабатывающий сверх рабочего графика по требованиям своего руководства, оставаясь на работе иногда до глухой ночи. Последние трамваи мчались в вагонное депо после ночной смены. Внешний вид одного из пассажиров мужчины ничем обычно не отличалась между других, кто населял утренний трамвай, кроме его наряда.

Классического стиля придерживались или высокопоставленные чины, или те, кого система заставила быть такими. Старый коричневый плащ. Классический деловой черный костюм, белая рубашка и серый галстук. Ничего особенного, что могло броситься сразу в глаза. Первой мыслью людей, впервые видели его в таком виде, значило только одно, что он работник в каком-то консульстве или какая-то официальная персона. В левой руке он держал черные кожаные перчатки, а в правой держался за старое пластиковое кресло, что было сделано во времена далёкого советского союза. Ему было шестьдесят пять лет. Старик в классическом деловом костюме ехал в вагончике, прислонившись плечом к окну, что  запотело от прохладной влаги . Слева от него ехал какой-то человек , наверное с работы или еще по каким-то делам недалеко от кабины водителя ехал юноша лет двадцати пяти, а может и тридцати .Утомленный бюрократической работой старый человек с хромированным часами снял черные перчатки и достал из внутреннего кармана блокнот, обтянутый дорогой черной кожей. Такой же черной , как и его перчатки и его старый и строгий взгляд.

Старый контролер не спросил у него билета, должно быть понятно было это по возрасту. Пассажир, который ехал слева читал газету, не затихал со своими комментариями, по поводу ситуаций и событий, что воцарились в городе в последнее время.

– Газета какая-то странная! Люди, что хотят – то и пишут. Будто они пишут то, что думают.

– А вы не удивляйтесь, а посмотрите лучше на то, как эта газета называется! Не зря же там написано «Газета Правда» . А правда у людей обычно одна. Она им и жить помогает.

– Ваше какое дело, что правда людям помогает или мешает? А может людям лучше не знать той «правды»  что вокруг них? Лучше, наверное, жить в том, что ты можешь назвать «Своей правдой» и остаться при своих интересах, а не вмешиваться в политику других. – вмешался в диалог двоих пассажиров третий пассажир, что ехал на работу.

Молодой человек, который ехал рядом, не обращал на разговоры внимание. В наушниках крутилась «Земфира», а сам он тоже ехал на рабочую утреннюю смену. За окном трамвая промелькнула еще одна остановка и снова старенькие сложные желтые двери скрипнули и закрылись, и снова на этой улице ни одна живая душа не покинула пределы трамвайного вагончике. Ему хотелось спать, но скоро выход. На запотевшем окне он написал пальцем «Я скучаю по тебе… ». Хотелось невыносимо вернуться домой.

Старый мужчина, с черным блокнотом быстро собрался и направился к двери. Заскрипел голос водителя трамвая из громкоговорителя, как односторонняя связь «Следующая остановка « Площадь Ленина». Обычная проходная  остановка в центре города, прямо напротив старого центрального универмага, который стоит здесь, наверное, ещё со времен самого товарища Иосифа Сталина. Выходя из трамвайного вагона человек, сказал «Спасибо». Он хромал на левую ногу, опираясь на черную трость. Ручкой трости была серебряная голова пуделя, что помещалась в чёрной перчатке.

Молодой человек с запонками «Искатель Истины» поехал на свою работу дальше. Хтонос проявился перед новым заклинателем, который назначил ему встречу в центре города. Жизнь наладилась, и у демиурга и у естествоиспытателя.

Город заполонили сонные люди. В городе было утро.

 

18 октября 2013 года

Днепропетровск