Это повествование я записала со слов Татьяны – преподавательницы вуза. Как-то мы с ней разговорились в девяностые годы, и она рассказала мне о своей юности семидесятых. Когда она училась в Омском культпросвет училище на балетмейстера, то у них организовали летнюю концертную бригаду – студенческий отряд. Только не строительный, а художественный. Он так и значился на афише – «СХО-74». Им, как и подобает бойцам студенческих отрядов, выдали форму защитного цвета – брюки и куртки.
Сначала коллектив месяц готовил программу, и жили все в училище (там был тёплый переход в общежитие). А на улице было жарко и всех артистов тянуло на природу: всё-таки было лето, июль. Но время гастролей обком комсомола, который организовывал их, почему-то затягивал.
***
…И вот, наконец-то, наступило время наших гастролей. Весело и быстро мы загрузили костюмами, реквизитом, палатками маленький голубой автобус. И сами, чудом в него вместившиеся, отправились в путь.
По счастливой случайности, а может быть, и нашему обоюдному желанию, мы с Юрой Королёвым, моим партнёром по сольному парному танцу, очутились рядом. От всеобщей тесноты и тряски автобуса, мы сидели, близко прижавшись друг к другу, и я испытывала приятное чувство близости с самым родным для меня человеком в тот момент: за время наших репетиций мы очень сблизились с ним душевно.
Король (так все стали звать Юру в нашей концертной бригаде) весь долгий утомительный путь шутил и развлекал «публику» (артистов), работая местным «радиокомментатором». Со смехом и шумом провели мы несколько часов езды по июльской жаре, и в прекрасном настроении выгрузились в Нагорно-Ивановском Доме культуры.
Не успели мы поставить переносную афишу, как тут же заспешили первые «зрители»: бурёнка и «тётушка» свинья со своим семейством. Обнюхав и разглядев сообщение об эстрадном концерте, они удалились восвояси, как мы шутили: распространять информацию.
Подкрепившись в ароматном лесу за клубом вкуснейшей земляникой, мы начали свой первый концерт:
За романтикой все едут –
Дома не сидится им…
Всё с гитарою да с песней,
Говорят, дела творим.
Вот и мы решили тоже,
Чтоб от жизни не отстать –
Соберём мы в путь-дорогу
Наш студенческий отряд.
Мы и пели, и плясали,
И учили конферанс.
А теперь уж всё готово –
Мы даём концерт для вас…
– заводили наши милые вокалистки ансамбля «Радость».
Зрители принимали тепло, кричали: «Молодцы!», особенно после того, как мы, танцоры, исполнили для них фигуру «Нагорная!» (соответственно названию местности, вместо «Подгорной») в своей кадрили.
А потом были весёлые деревенские танцы. Наши баянисты Серж и Виктор наяривали на своих баянах вальс, частушки, полечку, шейк. Все участники концерта вместе с местным населением плясали в своё удовольствие и попутно разучивали бальные массовые танцы.
После танцев пошёл дождь на улице, стало сыро, холодно и жутко вблизи лесной беспросветной черноты. Ночевать в палатках не стали: парни улеглись в автобусе, а девчонки – на полу сцены, а кто-то и на бильярдном столе в фойе клуба.
Утром, только взошло солнце над высоким лесом, нас разбудил шеф (наш художественный руководитель) – Вадим Алексеевич:
– Сони, подъём!
И раздался голос второго «командира» – Бориса Григорьича (лектора, представителя от КПСС):
– Люди, по коням!
По свежей росе и утренней прохладе мы пошли в соседний дом, куда нас пригласили во двор умыться и навести марафет. Свежеумытые и причёсанные, мы вновь уселись в свой тесный, но уютный автобус. И я в душе почему-то вдруг стала тревожиться, что Юра перейдёт на другое место. Но он снова сел рядом со мной. Сердце моё успокоилось и слегка заликовало: значит, не случайно он сел со мной в первый день. Рядом с ним было тепло и уютно, легко и весело на душе. Мы сидели, прижавшись друг к другу плечом к плечу, и делали вид, что оказались рядом просто случайно, и вообще – «мы очень равнодушны друг к другу». И только вечером, во время концерта, перед выходом на сцену с нашим парным танцем, мы стояли напротив друг друга и встречались смеющимися счастливыми глазами. Зрители принимали нас всегда очень тепло: почти каждый концерт мы повторяли номер дважды, на бис. И это доставляло нам удовольствие. И радость от успеха окрыляла и ещё больше сближала наши души.
Днём мы всем отрядом посещали дикие «пляжи» местных речушек, кто-то, загорая, играл в карты, кто-то читал книги, играл в мяч. А Король, успев побывать во всех ролях, садился на место водителя в автобусе, брал в руки микрофон и начинал свои «радиопередачи» по нашему громкоговорителю, находящемуся на крыше автобуса:
– Уважаемые зрители! Сейчас мы начнём радиорепортаж о параде, посвящённом Международному дню – 8 Марта. Обратите внимание на первую колонну: это идёт отряд тёщ, который держит всегда верный путь вперёд и идёт напролом, борясь за счастье своих дочерей…
После окончания «парада», начинается репортаж о футбольном матче. Наш радиокомментатор в одних пляжных плавках, упираясь правой ногой в руль, внимательно следит за ходом матча на пляже:
– Внимание! Внимание! Лидирует Вадя, Вадя Поталицин! Опасный момент… Гол!!! И громкие овации зрителей нашего речного стадиона!
«Матч» окончен. И вот уже наш пляж превращается в эстрадную площадку. Нас, зрителей, ждёт «концерт». Наш баянист Серж и Юра под бурные аплодисменты исполняют танец «Первая любовь», а вместо костюмов – поверх пляжных плавок надеты мужские сорочки.
Претворив в жизнь лозунг: «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!», мы победоносно въезжаем в новое село, где по нашему громкоговорителю льются весёлые мелодии молодёжных песен, а затем звучит объявление:
– Внимание! Внимание! Сегодня в Доме культуры состоится концерт…
А у ДК нас встречает лозунг: «Участникам художественной самодеятельности Омского КПУ наш привет!»
– Нашли «самодеятельность»! – обижались мы, «профессионалы», и старались выдать нагара на концерте так, что местные зрители дарили цветы после концерта и от души благодарили:
– Ну, вы и молодцы! К нам тут недавно артисты из Москвы приезжали, так зрители с концерта уходили. А вы-то гораздо лучше, чем они выступаете. Они ведь как думают: деревня – так можно выпивши на сцену выйти и всякую халтуру показывать. А мы ведь тоже телевизер смотрим – видим, где – хорошо, а где – плохо.
Собрав костюмы и всю концертную бригаду в автобус, мы едем в лес, на ночлег. Выбираем себе поляну, ставим палатки, разводим костёр. После концерта все уставшие, заморенные, но счастливые, уминаем за обе щеки ужин, который кажется во много раз вкуснее ресторанного. И делимся впечатлениями о концерте, и спорим, спорим, спорим… Всем хочется, чтобы в следующий раз концерт получился ещё лучше, качественнее. Лишь перед самым рассветом затихает в наших палатках шум и слышится мерное, сладкое посапывание: артисты спят…
Но вскоре уже встают дежурные по отряду, вновь разводят костёр, греют чай, моют автобус. И поднимают нас «командиры».
– Ребята, подъём! По коням! – шутливо кричат они.
Нехотя просыпаемся, умываемся, передёргиваясь от холодной воды и свежей утренней прохлады. Согреваемся крепким чаем, собираем свои пожитки и снова – в путь. Но автобус от чрезмерной намотки километров не выдерживает нашего груза и ломается по дороге, начинает черепашьими темпами пыхтеть, а затем мотор глохнет совсем. Пока наш водитель с помощниками колдует над изобретением «вечного двигателя», мы осваиваем близлежащие лесные поляны, собираем цветы, плетём венки. А Юра всё страдает от своей неуёмной фантазии. Он вдруг замечает проколотую шину у автобуса, берёт её и начинает устраивать фотокомпозиции групповых портретов в обрамлении этой шины. Работают фото и кинорепортёры, слышится щёлканье камер под «вспышкой» июльского яркого солнца. Беспрестанно меняя композиции, Король выбирает могучий ствол дерева и останавливается в позе распятого Христа…
После столь трудного пути, в котором Юра нас сражал наповал своими остротами, наш отряд делает посадку на берегу реки. Здесь начинается «большой балет на Иртыше» с па-де-де и другими сольными номерами. Снимаются пляжные моды для «французских журналов», «иллюстрации» к книге «Тени появляются в полдень». На сей раз, Юра выбирает себе роль безработного. Подходит ко мне и говорит:
– Тань, напиши мне на груди: «Ищу работу».
Я беру грязь у берега и делаю надпись.
Серж фиксирует «несчастного» стоп-кадром. (О безработных мы в то время узнавали только из новостей, что такие существуют в капстранах).
А вечером мы уже даём не один, а два концерта. И Юра выкладывается в полную силу. Зрители встречают бешенными «бисовками» его «Русскую пляску», он улыбается весь мокрый от пота, а за кулисами падает от усталости на стену или пол.
Ночи в дождливую погоду проводили здесь же, в клубе. Устраиваемся на матрацах на сцене, между рядов зрительного зала, или в фойе. Юра однажды примостился у порога двери, который был в виде горки, он служил ему «подушкой», а сам залез в овчинную шубу и замотал ноги стройотрядовской курткой, печально напевая при этом:
– По приютам я с детства скитался, не имея родного угла…
И снова взрыв смеха с наших «роскошных кроватей»! И уже невозможно представить наш дружный коллектив без милого неугомонного Юры. И я не могу представить себе, что когда-то его не знала. И как я вообще могла жить раньше без его шуток, голоса, улыбок, нежных слов?!
А на следующий концерт, перед нашим выходом на сцену с парным танцем, он, любуясь, говорит мне:
– Танечка, ты у нас такая красивая! Тебе так идёт этот костюм!.. Ох, Татьяна, а как ты улыбаешься! Никто так не умеет. Тебе очень идёт улыбка!
И мне приятно с ним танцевать, и весь танец я улыбаюсь ему от души и чувствую его ответную тёплую улыбку, горячие руки на талии и желание крепко меня обнять. И какая-то невидимая нить всё ближе притягивает наши сердца, всё родней и желанней мы становимся друг для друга. Но тогда у нас ещё было такое состояние души, та искренняя дружба, когда хотелось друг другу сказать:
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами…
А вот он переоделся на танец «Первая любовь». Сейчас, по неизменному ритуалу, Юра подойдёт ко мне, снимет своё обручальное кольцо, положит его мне в ладонь и скажет:
– Танечка, только тебе я доверяю хранить мою семейную реликвию.
И мне это было приятно сначала. А что же сейчас? Почему-то с каждым днём всё сильнее сжимается от боли сердце, кольцо обжигает мою ладонь, а на глаза начинают наворачиваться непрошеные слёзы. Я опускаю глаза вниз. А Юра крепко сжимает мою ладонь сверху, закрывая ею кольцо. Улыбается, подмигивает мне и выходит на сцену. Я стою за кулисами и слежу за каждым его взглядом, движением, представляя себя на месте его партнёрши в этом танце. А однажды Юра говорит мне на ухо:
– Я хотел бы этот танец танцевать с тобой!
Я молча улыбаюсь ему и отвечаю одними глазами:
– И я – тоже!
И замечаю, что Юра всё ласковее и ласковее смотрит мне в глаза и нежно улыбается. И мы всё реже расстаёмся с ним. Рядом садимся вечером у костра и иногда едим из одной посуды. Днём придумываем смешные фотокадры, попадаем во всякие приключения, вечером – танцуем вместе на концерте, а ночью… Ночью мы всё чаще рядом спим в палатке: Юра ложится с краю, чтобы мне было тепло, обнимает как-то бережно за талию и, уткнувшись в моё плечо, спит. В палатке нас человек пять, и мы все дружно сопим, свалившись с ног после концертной нагрузки в туристическом одеянии, иногда прямо в стройотрядовской форме. А в это время влюблённые пары покидают наш лагерь и уходят в лес или в поле навстречу лесной романтике. Нам с Юрой тоже в душе хотелось этого, но приходилось постоянно бороться со своими желаниями и снова делать вид, что мы – просто друзья.
Однажды мы остались вдвоём в пустом тёмном автобусе. Все ушли разбивать палатки и разводить костёр. Были сумерки. Юра, обычно такой разговорчивый, молча, смотрел на меня. А мне было как-то неудобно находиться одной с ним в автобусе, и я направилась к двери. Он вдруг остановил меня за руку и крепко сжал её. Я сначала обомлела от неожиданности, сердце радостно сжалось… Но тут же в голову ударила горькая мысль: «Нет-нет, он ведь женат!» И я резко выдернула свою руку. Юра, наверное, не ожидал такой реакции. Его словно ошпарили кипятком. Лицо его стало ещё серьёзней. Вздохнув, он вышел со мной из автобуса и закурил сигарету…
А я была счастлива! Мне было приятно ощутить его сильную мужскую руку. И это было подтверждением тому, что Юра неравнодушен ко мне! Но нет, нет и нет! Я не допущу никакого сближения в наших отношениях. Мне хорошо и так: я вижу его каждый день, слышу его милый голос, чувствую его внимание. И это уже так много! И весь мир вокруг становится ярким, добрым и прекрасным.
Мне нравилось, что Юра принадлежит всему коллективу. Я видела, как его все любят, что он является центром среди людей. И я гордилась им, любовалась издалека и была благодарна за то, что Юра при всех внешне не подчёркивал своего отношения ко мне: просто, по-дружески, разговаривал, шутил и бросал в мою сторону полушутливые комплименты. И все наши нежные чувства друг другу были тайной для всех. А после случая в автобусе, Юра стал относиться ко мне вообще просто по-дружески, боясь хоть каким-нибудь словом или движением вызвать у меня подозрение, что он покушается на мою девичью свободу.
«Ну, что мне нужно от этой девчонки? Влюбился, ну, и что теперь? Ломать ей жизнь? Подвергать её, чистую и невинную, всяким сплетням? Она такая молоденькая, найдёт себе такого же молодого и красивого парня и будет счастлива. Главное – чтобы она была счастлива», – примерно так думал он тогда. И вёл себя по-прежнему просто, как будто ничего и не произошло. Не было в нём никакой обиды, уязвлённого самолюбия или желания сделать мне что-нибудь назло, как это часто бывает. Юра продолжал быть рядом и относиться ко мне так же по-братски тепло. И сердце моё всё больше таяло от этой нежной теплоты отношения ко мне.
Вадим Алексеевич, заметив, что мы с Юрой постоянно вместе, стал подозрительно смотреть в нашу сторону. Однажды после концерта мы отмечали день рождения Людмилы – восемнадцатилетие: парни качали её восемнадцать раз, подарили букет полевых цветов, а девчонки сплели венок из ромашек и подарили шоколадку. Потом был «пир горой», навеселе все смеялись и танцевали.
Юра отвёл меня в сторону и говорит заговорщическим тоном:
– Тань, пойдём, сходим на кладбище, посмотрим, как «мёртвые с косами стоят»! (Как артист Крамаров говорил в одном фильме).
С ним рядом я не боялась ничего на свете и готова была идти хоть куда.
– Пойдём! – согласно киваю я головой.
Вадим Алексеевич откуда-то из темноты остановил наш «заговор» строгим голосом:
– Куда это вы собрались? Я вам покажу – кладбище! Ну-ка, быстро – спать!
И мы с Юрой засмеялись и, как маленькие дети послушно пошли в клуб, «испугавшись строго отца». Его все так и звали в концертной бригаде: отец родной, батя.
– Найдёте на свою голову приключений, – ворчал он. – Ну, ладно она – девчонка и глупая ещё, а ты-то, Юрка – взрослый мужик! А всё в голове детство играет!
– Да, не сердись, батя, я же – пошутил, – отвечал ему Юра, улыбаясь.
Днём мы с девчонками читали книги про любовь, писали письма, смотрели наши агитотрядовские фотографии, напечатанные в походных условиях. Юра иногда садился рядом, наблюдая своими смеющимися глазами за нашими действиями и, шутя, говорил, как бы диктуя письмо:
– «Здравствуй, Вася! Недавно я снялася…» Женихам пишете, да? Ох, завидую им я! Татьяна, ты кому пишешь, у тебя есть жених?
Я смеялась и говорила:
– Есть! Много! Не знаю, кого выбрать!
– Эх, если бы я был неженатым! – вздыхая, с улыбкой, говорил он.
Любые неприятности в жизни Юра воспринимал с юмором, и они переносились гораздо проще и легче. И даже в болезни его не покидало чувство юмора. Однажды у большей части нашего отряда произошло расстройство желудка. Буквально, после каждого номера горе-артистам приходилось выбегать на улицу. Юра тоже заболел. Вид у всех был заморенный, уставший, да к тому же основные комики были «не в форме» и некому было поднять дух. Но вот мы вышли на финал в концерте и запели прощальные частушки:
Ах, какая это жалость –
Расходиться в поздний час!
Юра, стоя за моей спиной, пел под ухом:
Ах, какая это радость –
Расходиться в поздний час!
И мы все на сцене снова расцвели в улыбках, понимая, о чём он поёт: их мучения подошли к концу. А сам Юра изобразил на лице улыбку-«маску».
На протяжении всех гастролей его «Королевская пляска» пользовалась огромным успехом, на Юру обрушивался шквал аплодисментов, крики «браво!», «бис!». И он улыбался своей уставшей, но искренней улыбкой зрителям. Юрина пляска была кульминацией всего концерта, наивысшей его точкой. И у меня в голове, глядя на неё, складывались стихотворные строчки:
Русский парень-рубашка,
Весельчак удалой –
Вся душа нараспашку,
Бесшабашный, простой.
И ребята смеялись:
«Гвоздь программы у нас!»
Мигом все зажигались,
Лишь пускался он в пляс!
Королевскую пляску
Помнят все по сей день,
Кто ел с нами картошку,
У костра руки грел.
И сибирский наш зритель
В сельском клубе большом
«Бис!» кричал, дружно хлопал,
Вызывал на поклон…
Юра смущённо улыбался такому восторженному приёму людей (причём всё это повторялось из концерта в концерт). И выходил, несмотря на сильную усталость, и легко, непринуждённо повторял пляску на бис, радуя всех своим талантом. Этот сольный танец он придумал сам. И пляска была словно говорящей – небольшой рассказ о парне с русской открытой душой.
Начинался танец с широкой выходки разудалого молодца с широкой душой, который чувствовал раздолье родной земли: ему было где развернуться! И в этом выходе все ощущали привольные просторы русской Сибири, где все зрители жили и любили свою омскую землю. Затем зрителю рассказывалось в движениях о русской национальной одежде: вот танцор повернулся в присядке, как бы придерживая шапку-ушанку, взявшись ладонями за затылок. А затем, мягко и лирично перебирая ногами, демонстрировались начищенные до блеска сапоги, крепко прибитые каблуки к ним. Да и сам танцор – хоть куда! Красавец! Правда, ростом до богатыря не дорос, зато какой ловкий! Сейчас все в этом убедятся! Король вскидывает голову, даёт знак баянисту: а, ну, сыграй, да повеселее, позадорнее! Вместе с музыкой заиграла душа у исполнителя пляски: «Вот теперь держитесь! Теперь уж я разошёлся не на шутку! Покажу вам весь свой задор и темперамент!» Юра топал своей твёрдой ногою и встряхивал головой, как бы утверждая, что настоящая пляска только начинается. И тут начиналось такое! Он виртуозно выделывал разные «колена» под быстрый темп музыки, стремительно «метелил» руками хлопушки так, что они сверкали в глазах зрителей! Казалось, что музыканты уже уморились от такого бешеного темпа, а танцору – хоть бы хны! Он легко садился в присядку, выделывал разные трюки. Перед глазами словно рассыпался разными ярками красками калейдоскоп движений. А зрители от восторга вскакивали с мест, казалось, что вот-вот весь зрительный зал начнёт плясать вместе с артистом! Зрители начинали восторженно выкрикивать, хлопать, зажигаясь от такого вихря на сцене. И это всё делал всего лишь один человек! Но как талантливо и эмоционально! Он продолжал плясать буквально «до упаду»: вдруг резко останавливался, неожиданно садился на колено и широко раскрывал по-русски руки, замирая в этой лихой позе: «Всё, что было во мне – я отдал вам, зрители!» Сначала стояла секундная тишина от ошеломления, затем вдруг зал начинал неистово кричать, хлопать!!! И так было каждый день, на каждом концерте. Все артисты удивлённо спрашивали Юру:
– Ну, почему ты не пошёл в профессиональные артисты? Ведь в тебе такой талант?!
– Тебе не со студентами танцевать надо, а в Омском хоре!
Он грустно улыбался:
– Жена против. Не хочет, чтобы я ездил один по гастролям. Да и я сам так считаю, что семейному лучше сидеть дома, детей воспитывать. Цыганская жизнь артистов не способствует сохранению семьи. Да и временно всё это. Ещё немного потанцую, и – на покой. Хотя… может, лет десять ещё попрыгаю? Всё-таки приятно, когда людям приносишь радость своим искусством.
Особенный колорит королевской пляски задевал мою душу до самой глубины. Я чувствовала в ней всю Юрину доброту, неповторимость характера, красоту его сердца. В своём танце он показывал и простоту своего характера, и открытость души, и безграничную любовь к жизни, к людям. И пляска его была наполнена глубоким смыслом, как и вся его жизнь. Он умел радоваться, казалось бы, мелочам, умел разглядеть прекрасное в простом и будничном. Я видела в его танце и бурное веселье, и лирическое настроение, восторг и любовь. И мне, казалось, что с каждым днём эта любовь выражалась всё активнее и сильнее. Юра часто стрелял глазами в мою сторону, когда танцевал на сцене, как бы говоря, что сегодня он танцует для меня и хочет, чтобы именно я оценила его талант по достоинству. И я ценила его в душе. А он, как мне кажется, это чувствовал и становился всё щедрее на отдачу своего таланта всем вокруг. Дарил не только красоту своих движений, но и особенную музыкальность, и неуёмную свою фантазию. Его радость, здоровье, сила, энергия передавались каждому, кто смотрел на пляску. Наверное, самый слабый, хилый и больной готов был вскочить при виде его зажигательных темпераментных движений. Он лечил своим танцем и сердца людей. Делал их чище, добрее и щедрее. Выливал на них целую гамму чувств и эмоций, свойственных его весёлому неунывающему характеру. Его душа зеркально отражалась на лицах зрителей, их охватывало счастливое, радостное состояние, которые шли из глубины Юриного сердца. Выразительность и одухотворённость сольного танца Юрия Королёва поднимали души всё выше и выше.
Я же видела в танце ещё и Юрину индивидуальность – что он не такой как все, особенный. Танец его был разнообразен и неповторим. На каждом концерте он умел выдавать новые чувства и эмоции, поэтому артисты смотрели из-за кулис на его танец каждый концерт, и им не было скучно, всегда было интересно: что же он придумает на этот раз? Своими движениями Юрий мог передать и своё глубокое любовное чувство (особенно в лирической части), и юмор, показывая одежду, и самые разные свои настроения – от грусти до безудержного веселья. Юра сам получал большое удовольствие от пляски, потому мог передать его и зрителям.
Для всех в коллективе Юрий был талантливым мастером, который мог дать ценный совет в исполнении того или иного танца. Для наших молодых парней он был кумиром, советы которого очень ценились. Нередко проводил с молодёжью репетиции, замещая шефа. И пользовался особым почётом и уважением в коллективе.
И вот однажды наш отряд решил сделать подарок любимцу публики, посетив «Магазин товаров по сниженным ценам». В нём приобрели для него огромные калоши 46-го размера за смешную цену – 10 копеек. Завернув в бумагу и перевязав подарок белой ленточкой, которую мы с девчатами раскрасили красными горохами, сделали надпись: «Хорошему танцору всегда сапоги жмут», а в каждой калоше – «Береги ноги» и «Носи на здоровье». И всё это хранили в строгой тайне до позднего вечера.
На вечернем костре был устроен торжественный ужин по случаю чествования любимца публики Юрия Королёва. Вручили ему «сюрприз фирмы». Он прошёлся вокруг костра в калошах, которые ему, конечно, очень «жали» ноги (чуть не спадывали при ходьбе). И отвесил классический поклон, как настоящий артист балета.
А утром нас вновь качало по дорогам родной области: кто спал, кто играл в карты, а кто и просто смеялся над шутками Юры и его помощницы по юмору Жени.
На пляже Юра организовал съёмки «хипповских пирамид», а потом «похороны», играя в них главную роль покойника. Тут ему уже все советовали податься в кино: такой артист зря пропадает! А однажды нас, несколько человек, засосало по колено у берега, откуда мы еле выбрались, все, перемазавшись грязью. Иногда случались и жертвенные дни, когда некоторым членам студотряда очень не везло. Однажды утром, когда мы пошли с девчонками умываться к ручью, я провалилась в яму с валежником, побывав «на том свете», когда мы переходили этот ручей. Девчонки испугались: внезапно потеряли меня. А я лежу внизу, между веток, смотрю вверх на небо, а там – ветки, ветки, ветки… Так испугалась! Потом, молча, начала выкарабкиваться оттуда, и давай смеяться! Они услышали и вытащили меня на «белый свет». Слава Богу, отделалась двумя синяками.
На реке Шишь была следующая жертва: чуть не ушла ко дну наша «секретарша» – ведущая концерта. Тут уж мы все не на шутку испугались! А Татьяна, бедненькая, ещё долго не могла отойти от этого приключения.
Начались необычайные случаи и на концертах. То кто-нибудь споткнётся перед выходом на сцену и отползает на карачках назад. То начинаем все шишки набивать на лбу о низкие косяки дверей, выходя на сцену. А то, вдруг, не те фонограммы начинают звучать во время танцев или вообще свет отключат, и мы в темноте продолжаем свой «радиоконцерт».
Однажды Юра с двумя девчонками замер в позе к танцу «Погремушки» (они «оживали» под музыку), и вдруг заиграла музыка «Барыни». Так и пришлось стоять в позе «замри!», пока музыку нужную не нашли на магнитной ленте. А конферансье в это время, чтобы занять публику, читал своё длинное произведение. А каково было артистам при всех изображать «памятник» в это время! За кулисами Юра говорит ему:
– Ты хоть бы сказал что-нибудь зрителям, извинился за техническую накладку, да нас за кулисы отпустил! А то стоит – читает своё, а я стою, как пенёк стоеросовый, на одной ноге, как цапля, и улыбаюсь во весь рот!
В Усть-Шишевское, посёлок лесовиков, нас переплавляли через реку на катере. В клубе был ремонт, и нам пришлось расчищать сцену и расставлять сиденья в зрительном зале. Смеялись: «С корабля – на бал!» Король и здесь не растерялся, стал вскоре «распорядителем бала», исполнив с шефом танго, мазурку и танец маленьких лебедей. После чего они ещё с Сержем устроили для нас «театр мод», демонстрируя новые халаты девчонок, купленные в местном магазине.
За неделю до окончания гастролей наши билеты, которые были выданы обкомом комсомола, стали кончаться. А это был знак: скоро поедем домой. И это всё потому, что мы давали по два концерта в день вместо одного. А уезжать так не хотелось! Тем более, что маршрут ещё прошли не полный. Юра внёс предложение: сохранять проданные билеты. Он самолично встал на контроле и ловким движением рук (по фильму «Бриллиантовая рука») бросал целые билеты в урну. Мы с девчонками организовали «цех» по выглаживанию этих использованных билетов или «левую фабрику», как мы шутили. Король следил за нашими действиями и комментировал их, давал советы, одним словом – передавал опыт.
В последние дни все артисты-путешественники несколько обленились. Стали спать до отвала – часов до одиннадцати. Правда, и ложились под утро: всё никак не могли наговориться у костра. А, проснувшись, парни дружно делали массовый заплыв, потом всем отрядом завтракали и – по коням!
По ночам начались нашествия дьявола – лёгкое сумасшествие. Ведь работали без выходных. Особенно трудно приходилось нашему конферансье, которому нужно было помнить много текста и следить за ходом концерта, чтобы все успели вовремя выйти на свой номер. Как-то я спала в автобусе. Вдруг ночью слышу крик: «Держите их! Уже одни головы остались!» Я спросонья ничего не пойму, спрашиваю: «Кто тонет?» Все соскочили, кто был в автобусе, и давай нашего Толяна, ведущего концерта, держать. А он руками размахивает, вырывается… Вот до чего концерты-то довели!
Днём, отдыхая в лесу, собирали дикую смородину, малину, клубнику на десерт и ели у костра вкусный-вкусный походный борщ нашей Антошки – «шеф-повара» (таким прозвищем мы наградили нашу певунью).
Король продолжал быть главным героем наших фото и киносъёмок. Когда мы из леса уезжали на автобусе, он бежал за ним с огромным чемоданом, падал, кусал локти и грыз землю, изображая опоздавшего артиста. А мы, схватившись за животы, до слёз над ним хохотали! Чуть позже, ожидая на крыльце открытия клуба в новом селе, Юра уже изображал фоторепортёра иностранной прессы, фиксируя привал артистов у клубного порога. При этом он надел чёрные очки, навешал на грудь два фотоаппарата, экспонометр и изъяснялся на малопонятном нам языке. Щёлкал ВАПа (так мы звали шефа-балетмейстера) и стоя, и сидя, и лёжа. У всех аж животы от смеха разболелись!
После концерта, когда ночевали в клубе, ставили на сцене длинный-длинный стол (от президиума собраний) и устраивали за ним ужин, приговаривая слова из конферанса: «Лаконично, как у Мейерхольда: один стол во всю сцену…» Потом раскладывали матрацы на сцене, и укладывались на ночлег. Король однажды перед сном в одних плавках, с гуцульской папахой на голове начал «молиться на сон грядущий», изображая, в шутку, мусульманина. А утром, когда проснулся, сел на сцене и говорит:
– Лаконично, как у Мейерхольда: шесть матов во всю сцену, и я – на шубе…
Днём мы с ним узрели в поле «космический корабль» – огромную цистерну, лежащую на боку с большим отверстием вверху в виде люка. К нему была подставлена железная лесенка. Юра взобрался на этот «корабль» изнутри, высунувшись из этого отверстия в цистерне, изображая космонавта, а мы с Маенковой Татьяной (ведущей концерта) дарили ему веник («цветы») и «брали интервью для прессы». Спустившись из «космоса» на землю, вся наша компания, к которой примкнуло ещё несколько человек, водрузилась на комбайн, изображая счастливых советских земледельцев – Героев Труда.
В Евгащино нас привезли в захудалый клубишко, похожий на сарай. Но директор клуба, желая скрасить наше пребывание в нём, привёз из своего огорода вкусной малины. Потом нас, как на убой, откормили в местной столовой, что мы смеялись – не войдём в автобус. Сцена в этом клубишке была маленькая и открытая сбоку, на танцах старались двигаться осторожно: боялись с неё упасть. В каких только условиях не приходилось нам выступать! И везде – с юмором, никогда не было нытья среди артистов. Мы видели, что люди везде тянутся к искусству, встречают нас от души, и мы от всего сердца отдавали им свои таланты.
А вечером вновь раскинули свой палаточный лагерь на берегу Иртыша. Место было чудное! Развели костёр, устроили вкуснющий ужин и танцы под баян и транзистор.
Утро нового дня началось, как обычно: дежурство, утренний «марафет» (умывание и причёски), массовый заплыв, завтрак. И – вперёд! И с песней!
К тому же, она у нас теперь была: мы с Юрой сочинили гимн нашего студотряда. Он нашёл где-то в песеннике песню Левашова и дал мне задание:
– Танечка, поручаю тебе сочинить стихи к этой музыке!
– Есть! – шутя, сказала я, и взялась за перо.
Мы – народ душой горячий,
Повстречались в КПУ.
С комсомольскою заботой
Культуру мы несём селу!», – начинался гимн.
Тогда такой лозунг был в газетах: «Культуре села – комсомольскую заботу!» ВАП, прочитав, сказал:
– Слишком идейно – не пойдёт!
– Нормально всё, – сказал Юра, «утвердив» текст песни. И с этого дня наш гимн стал любимой песней отряда, которую мы готовы были горланить хоть двадцать раз подряд, с задором напевая:
Ждёт родное общежитье наше,
Где КэПэУния живёт,
А даль-дорога, даль-дорога
Культпросветчика зовёт…
А наши баянисты Серж и Виктор с чувством заключали гимн своими торжественными аккордами:
Там, та-та-та,
Там, та-та-та
Там-та-та-та-та…
Каждый новый день приносил новые события, новые приключения. Полным ходом шли съёмки кино наших концертных номеров – в цвете, и нашей отрядной жизни – в чёрно-белом изображении. И здесь наш Король был главным режиссёром, а Серж – главным оператором фильмов.
В нашей походной жизни мы совсем «одичали». Лишь попадая в райцентры, мылись в бане, делали маникюр и от души наедались мороженого, чувствуя себя слегка цивилизованными людьми. Так было и в Большеречье. Здесь Юра приобрёл где-то девятнадцатого члена нашего бродяжнического общества – пса Самура, который оказался впоследствии собакой Найдой. Оказывается, у Юрия были и кинологические способности. Собака очень быстро к нам привыкла, особенно к своему новому хозяину, который до безумия любил животных.
К обеду приехали в Артын. Столовая была закрыта. И мы прямо за клубом развели костёр и сварили обед. Место здесь было чудное: смешанный лес. Берёзы и сосны создавали контраст друг другу своими светло и тёмно-зелёными оттенками цвета, тем самым, ещё ярче подчёркивая красоту каждого дерева. Снова наелись ароматной земляники вволю: невозможно было оторваться.
После вкусного обеда у костра, мы с Татьяной уселись писать дневники. И тут грянула гроза! Да не простая, а с градом – величиной с конфетный горошек. Мне такого крупного града ещё видеть не приходилось. Все – бегом в автобус! Когда гроза слегка притихла, ушла дальше, сразу же заработали наши фоторепортёры, фотографируя «сенсацию». Хорошо покушав и поработав, Король уснул в автобусе с фотоаппаратом на груди. А Серж снял этот сюжет на киноплёнку: отдых фоторепортёра.
В дорожной качке любимица отряда – собака Найда, не выдержав испытаний, заболела. Юра всю дорогу возился с ней, проявляя свои ветеринарные способности. Но всё-таки её пришлось оставить в каком-то селе, так как автобусную тряску собачка совсем не выносила. Жалко было. Но, что поделаешь? Даже животные не могли вынести нашей кочевой жизни. На это способны были только мы, артисты: ничего, привыкли. Так мы потеряли одного члена нашего общества бродяг – «бременских музыкантов». Мы и песню иногда пели:
Ничего на свете лучше нету,
Чем бродить друзьям по белу свету…
Наш ковёр – цветочная поляна,
Наши стены – сосны-великаны…
Ну, точно, всё про нас в ней пелось!
С каждым днём мы всё более чувствовали приближение последнего дня гастролей. Как же мы не хотели его! Мы ведь так привыкли все друг к другу. Стали одной семьёй. Нас сблизил кочевой быт, палатки, костёр, романтика… И уже никто из нас не мог представить себе жизни вне этого дружного коллектива.
Мы с Юрой украдкой поглядывали друг на друга и думали: «Вот так и расстанемся, ничего не сказав друг другу». Юра уже скучал по семье. Иногда мы подолгу сидели с ним у костра, и он рассказывал о сыне, иногда – о жене, когда кто-нибудь спрашивал о ней. И кто-то из парней задал вопрос:
– Вы хорошо, наверное, с женой живёте? У тебя такой характер весёлый!
– Ну, если бы плохо жили, то уже бы разошлись, наверное, – сказал он. И спросил у меня: – Правда, Тань?
Я молча пожала плечами. А он как-то внимательно посмотрел на меня, вздохнул и отвернулся. А потом добавил:
– А вообще-то жизнь – странная штука. Можно ругаться и скучать друг по другу, не увидевшись один день, а можно и не ругаться, но и не скучать, расставшись…
Впереди у нас оставалось уже два дня! И сердце моё начинало ныть от предстоящей разлуки. В нём появилась необъяснимая тоска и печаль.
– Танечка, почему ты такая грустная стала? Я тебя не узнаю, – говорил мне Юра. – А ну-ка, улыбнись!
И я улыбалась сквозь слёзы, которые были в душе. Юра тоже стал в последние дни не таким весёлым, как был прежде. Часто о чём-то думал. Вот и в этот день он сидел у костра, а мы с Васьком о чём-то мирно беседовали: мы с ним часто делились своими душевными тайнами, показывали друг другу свои стихи. И нас, в шутку, звали в концертной бригаде «влюблёнными». Юра как-то печально посмотрел на нас и пошёл спать в палатку. Пришли к костру девчонки-танцоры. Мы стали с ними петь песни, сочинять частушки к прощальному ужину. Уже под утро разошлись по палаткам.
Я зашла в нашу палатку. Юра спал. Вдруг зашевелился во сне, повторяя: «Танечка, Танечка…» У меня радостно забилось сердце: «Наверное, я ему во сне приснилась». Я сидела и смотрела на него, улыбалась от счастья. Любовалась и не могла наглядеться на милое, сладко спящее лицо и губы, шептавшие нежно моё имя…
Утром Юра и Васёк дежурили, а меня не разбудили – пожалели, хоть мы по плану должны были дежурить втроём. Днём купались в реке, загорали, играли в волейбол. Потом наша троица стала готовить обед. У нас в тот день получилась «двойная уха»: ведро перевернулось в костёр. Шеф-повар Антошка пришла на подмогу: мы стали с ней собирать из золы почти сваренную картошку, так как у нас в это время был «продовольственный кризис». Пошли мы с Юрой мыть её в речку. Полил сильный дождь. Юра, Васёк и я мужественно доварили уху до конца. Правда, я первая убежала греться в палатку. Последним с поля боя ушёл Король.
Обедали в нашей палатке. После обеда многие завалились спать. Девчонки-танцоры смотрели фотки, которые мы печатали в походных условиях. Вокалистка Ирина сушила носки у костра. А я сидела и писала письма.
В десять часов вечера был последний концерт в Бергамаке. Ехали по размытой, жидкой дороге, автобус скользил, и мы чуть не заехали в кювет. Все были по уши в грязи, когда подъехали к Дому культуры, вполне приличному для села. Он нам всем понравился: новый, современный ДК. Там мы умылись и приготовились к концерту.
И вот начался наш тридцать пятый (в этой поездке), «юбилейно»-прощальный концерт. Всё так знакомо, уже выучено нами наизусть. На сцену выходит наш ведущий:
– Здравствуйте, дорогие товарищи! В моём лице вас приветствуют артисты концертной бригады Омского культурно- просветительного училища. Я – конфе… Нет. Я – не конферансье. Поднимайте выше! Я – заведующий отделом конферанса. Да-с! По нашему штатному расписанию мне даже секретаршу положено иметь.
И вот из зала выходит «секретарша», а в этот раз даже не одна, но остаётся работать на этой должности Татьяна Маенкова. Она объявляет первый номер программы:
– Ну, как будто бы вы не знаете, что идёт первым номером программы! Ну, конечно же – песня. Итак, вас приветствует лауреат телевизионного конкурса «Молодые голоса-74» – вокальный ансамбль «Радость»! «Песня – это главное, друзья!»
На сцену выходят пять симпатичных девушек в голубых брючных костюмах с милыми улыбками на лице и начинают петь приятными голосами:
Каждый вечер зажигаются огни,
Каждый вечер к нам приходит песня…
Песни сменяют задорные танцы, стихи, рассказы… В последний раз я исполняю сольный украинский танец девушки, ожидающей на свидание любимого. И Юра, как всегда, ловит меня на лету за кулисами, обнимает, прижимая к себе и, шутя, говорит:
– Да вот он же я! Беги быстрей ко мне!
Но мы почему-то не смеёмся с ним, как прежде, а, молча, опускаем глаза и расходимся переодеваться на следующий номер. А наш парный номер, как всегда, принимают на «бис». Но мы опять не улыбаемся друг другу за кулисами, а отводим глаза в сторону. Юра, почему-то волнуясь, сразу же после танца скидывает, второпях, жилетку и шапку, но зрители не отпускают нас, и он, на ходу, одевается снова. Вот исполняется наша последняя «бисовка». У меня сжимается сердце: ВСЁ! Больше мы с ним никогда не встанем в пару и не станцуем, как раньше…
Идёт кульминация нашего концерта – частушки «Радости»:
Дело к вечеру,
А солнышко сияет горячо.
Посидим мы на крылечке,
Потолкуем, кто про чо…
Как всегда, долго слышатся бурные аплодисменты. А конферансье продолжает концерт: «Как вы думаете, кто самые живучие существа на свете? Нет, не догадаетесь, я сам скажу: сплетницы!» И мы с девчонками танцуем «кумушек».
Вот уже ведущий концерта объявляет «Русскую пляску», и Юра, весь отдаваясь танцу, «метелит» хлопушки, делает присядки. Бисовка, бисовка, и он падает почти без чувств на стену за кулисами, пытаясь отдышаться после быстрого темпа исполнения движений.
Закончилась и наша девичья «Русская проходка» под баян, все артисты выходят на сцену, прощальные куплеты, дроби, хлопушки. Дружно звучит последний куплет:
А ещё мы пожелаем
Много счастья вам во всём.
Нашей встрече – очень рады,
Вам – спасибо за приём!
Машем зрителям «до свидания!». Концерт окончен. Но у нас впереди ещё один, последний день отдыха и прощальный ужин у костра.
У автобуса, недалеко от костра, стоит наша афиша: «Сегодня эстрадный концерт». Да, мы действительно решили сделать концерт. Только зрителями будут сами артисты. Роли мы тоже поменяли, все будут выступать в других жанрах. Наш хореографический ансамбль «Вихрь» организовал вокальный – «Горесть». Юру мы тоже взяли к себе и назвали его Зиной. Своё выступление наш «прославленный» коллектив начал песней:
Каждый вечер загораются костры,
Каждый вечер ждёт нас вкусный ужин…
Затем прозвучали знаменитые частушки:
Дело к ночи, а костёрчик-то
Сияет горячо.
Посидим мы на дровишках,
Потолкуем кто про чо.
Мы, конечно же, пели о жизни в нашем отряде! «Секретарша» проинформировала зрителей: «Вас только что приветствовали артисты вокального ансамбля «Горесть», лауреаты лесного конкурса «Прорезающиеся голоса. Лето-74».
Ваську в этот день исполнилось восемнадцать лет. Его от души поздравили, подарили торт и посвятили песню «Рябинушка» в исполнении «Радости». А потом с шумом и стрельбой открыли бутылки шампанского, поставили на стол козла, которого в нелёгкой охоте добыл Серж. И начался наш последний шикарный ужин. Мы с девчонками дорвались до бесплатного: так наелись шоколадных конфет, что смотреть на них потом не могли! (Мужчины не только себе «горючего» припасли, но и о нас позаботились, как подобает рыцарям).
До ночи сидели у костра: пели, что-то рассказывали. Было очень здорово! Ночь. Звёзды. Костёр. И приятная музыка по транзистору. Мы лежим все у костра на стройотрядовских куртках и слушаем её, разглядывая свет далёких звёзд. И у всех в душе праздничное тёплое романтическое настроение, дружеское единение наших душ. Так хорошо! И не хочется думать, что завтра всё будет не так, мы разъедемся по домам и никогда уже не соберёмся все вместе…
Серж делает последние исторические кадры в ночи, устанавливая штатив. Юра подходит ко мне:
– Танечка, давай с тобой запечатлимся на память. У меня ещё никогда не было такого хорошего друга, как ты.
И мы с ним встаём у костра. Он обнимает меня в непринуждённой позе за плечи и смотрит на меня весёлыми глазами.
Недалеко от костра стоит замолчавший одинокий баян. И на ум приходят строчки из старого маминого альбома пятидесятых:
Душа замирает, баян умолкает,
Когда расстаются друзья…
Вот и всё! Закончилась наша дружба, наши тёплые душевные отношения. Забудем ли мы их? Или будем помнить всю свою жизнь?
Но ещё был впереди кочевой день поездки в автобусе. Юра сидел рядом, обняв меня и, как всегда, улыбался. И говорил:
– Танечка, радость моя, неужели я теперь не смогу видеть тебя каждый день? Как мне скучно будет теперь жить без тебя!
Почти всю дорогу пели в автобусе наш гимн, повторяя его несчётное количество раз. Смеялись, шутили, а, подъезжая к Омску, все дружно закричали: «Ура-А-А!!!»
В родное здание училища входили, обнявшись, с гимном. Сразу же налетели на почту у вахты, продолжая петь. Потом снова обнялись все за плечи и допели гимн до конца.
Перенесли все вещи из автобуса в фойе. И устроили танцы в калошах, подаренных Королю.
В общежитии нам выделили крыло (секцию) на пятом этаже. Сходили с девчонками в баню и сделали маникюр. Стали более или менее похожи «на людей». Вечером снова собрались всей «семьёй» в одной комнате.
Странно, но Король что-то не спешил домой. Видно было, что ему было жаль расставаться с нами. Ведь он прекрасно понимал, что время отмеряет всем нам последние мгновения быть рядом… Но вечером он всё же засобирался. И в этот момент мы с ним особенно сильно ощутили свою привязанность друг к другу. Юра стоял, улыбался и смотрел мне в глаза. А у меня в душе всё замирало только от одной мысли, что теперь мы уже никогда не будем рядом. Расстаёмся навсегда…
Потом он вздохнул, с досадой посмотрел на меня и сказал:
– Ну, вот и закончилась наша цыганская жизнь. Сейчас отмоюсь в бане. Приду домой сегодня, в чистую постель, к жене. Даже не верится!
Я стояла, опустив глаза. Потом посмотрела на него с улыбкой, чтобы он ни о чём не догадался, а сама думала: «Ну, вот и, слава Богу, что у нас с тобой ничего не было. А то бы я сейчас умерла от горя». А в душе почему-то стало слёзно-слёзно, как будто я теряла самое ценное и дорогое для меня. И в то же время мне было почему-то приятно, что он остался верным жене: ведь мог же после моего отказа перекинуться на другую девчонку, а он этого не сделал. И постоянно подчёркивал свою теплоту отношения ко мне, своё уважение и восхищение.
Мы разъехались по домам. Дома я не находила себе места, всем сердцем рвалась в училище, невыносимо скучала по своим друзьям-агитотрядовцам. И больше всего, конечно, по Юре. А потом мы с ним очень радостно встречались: летели друг другу навстречу, обнимались, и он кружил меня вокруг себя!
1990г.
