Музыкальная пауза – таково современное значение изысканного прежде слова и досуга. Как и прочее, современное музицирование утратило прежний лоск под предлогом положиться на профессионалов (в обиходе: хрен знает на кого). Звуки варгана в моём извлечении на меня навевали ассоциации с путешествием в пещере Горного Короля, и я его не дёргал за язычок.

Последний день недели догорал.

Шум в голове на музыку сменился. Шопена, Бетховен увольнял, занимая место, того «Ночные снайперы», их Пелагея, её – казачий хор, хор – Альбинони… Они чередовались и лились нотами в Нирвану…

Я бухал, следя за этим. Я был сосудом, запиравшим водкой джина. Но я доливал её в медицинских дозах… – почти по капле в час. Печатал осторожно.

«Пятница в Раше оседлым дуракам последний день недели. Они её ждут, считая будни по часам, выжидают, когда наступит пятничное вечернее время и начнётся их время жизни наконец-то. Рабочие дни – не их. Это время их утюжит, насилует, влечёт по жерновам… Выходные – вот законное их время. Легко живётся нищим дуракам: у них две трети жизни – жизни нет. Чтобы там Росстат не трезвонил, публикуя свои опросы.

Что это вообще за зверь такой – Росстат? Он ампутирован, как и его отчёты? Бился? Воевал? Откуда в его поименовании откусанные корни? Да и есть ли там они? Уж если «Рос» и «стат» брать за смысловые нечто… то как ни верти, а трудно из них что-то извлекать. Отдельно выглядит не лучше, чем вместе. Тут и за Маяковским не ходи. А если всё же «Росс», как указание на Россию, тогда что такое «тат»? Некий «тать», которому уже и нечего терять? Это получается ну полная… Кому же это доверили всё про нас считать, и как они считают, когда себя не могут просчитать, отрекомендовать без книжного лукавства? Нет, либералам нельзя позволять названия учреждениям давать, оторваны они от народного контроля.»

Такой писаниной я развлекал своего маляра. И он со мной бухал, ему некуда было деваться. Клиент наш, раньше нас набухавшись, очередной раз в больнице загорал, под капельницей обновляя кровь. Маляр с сыном, отпущенные до денежных вливаний себе работы посторонние искать, не очень-то пока преуспевали. Сыну уже успели задолжать с некой зазывавшей его фирмы. Маляр замучился приглашения такие убирать в своей почте, а на телефонные звонки реагировал предложением прислать ему контракт на «мыло». После такого ответа работодатель пропадал.

И мы безответственно «давали слабину».

Благо под рукой был Ванька. Было с кем быль растолковать. Сейчас, пока я пассивно музицировал ото всех отдельно, я и ВД умудрился ему с сестрой на профилактику отдать. Чтобы ничто  меня не доставало. Рекомендую, кстати: в похмелье его лучше выгонять подальше. Окажете себе огромную услугу.

Вон он на кухне родственничкам копоти давал.

– И что, вы им даже не подпортили статистику? – Алёнкин голосок. Не получив от нас с Богатырём приглашения на разборки с агентом ЦРУ Джоном Смитом, она нашла с кем за «разбором полётов» поскучать.

– Это задача для его бизнеса и отчётности, их аналитиков и экспертов. Мы с Иваном просто его напоили, вывели в расход в каноне нынешних локальных вялотекущих партизанских войн.

– Ну, ты то, вижу, не очень пострадал за Родину.

– Мадам, сарказм не принимаю. Я что, мало за неё печени уже потратил? – Голос ВД, подорванный отсутствием моего живота, так и фальшивил, музыке мешал.

– Ой, да я это сгоряча, бабская сварливость, не изживу никак, или в роль вхожу шибко. Ты молодец, пусть Ванька отдувается, он богатырь, ты будь реалистом. Так мы с ними может и попротивоборничаем, ещё бы твой курить бросил.

– А ты в комбинацию нарядишься? – пустозвон, меня сменив, пластинку не менял.

– Сексуальное домогательство к невинным персонажам. Были бы мы в Штатах, я создала бы судебный прецедент.

– А ты, роза моя, не забыла, что под твои скандальные доходы мне пришлось бы бросить своего принципала? Вся ваша миссия тогда псу под хвост.

– Ах, не шантажируйте, я скажу брату.

– Дура, могла бы что-нибудь и показать. Когда вот так без соглядатаев встретиться придётся? Мой не ровен час и в выходной, случись заманчивый звонок, куда сорвётся. Он уже почти не пьёт, ждёт дня рождения, да и вообще… А ты – юристы…

– И-и-йех! – расправил плечи спящий сидя Богатырь. – Чтоб нам так никогда не жить! Выпьем! – раздался звон посуды. – Споём?- последовало конструктивное предложение.

– Всё, вечерняя спевка и на сегодня отбой. Это есть наш последний и решительный бой – оптимистично завёл я со своего ложа.

– Да, это наш Армагеддон, – врубился в тему Иван.

– И-и-и – с новым интернационалом мы не уйдём в запой… – красиво продолжил он, подхватив.

– Отбой! – резюмировала Алёнка.

– Нет, рыба моя.

– А что такое?

– Тоска, красавица, и застолье. А не исполнишь ли ты, бэби легкокрылая, нам капельку, плачущего о прошлой жизни и любви, джаза? Не шансон-вагон в сиреневом тумане скрещивающийся лбами с бандой бардов, а хрусталь при свечах и блики по картинам и тяжёлым портьерам. Ты же можешь… – заластился «чурбан».

– Вау, монстр, как вы разэстетствовались! Уж не под ностальгию ли по комбинациям?  И как мне вам это оформить в режиме ремонтно – криминального балагана? – закривлялся отвергнутый ВД, стараясь хоть как-то производить на Алёну впечатления.

– Сделай сказку, тебя же не человек просит, – солидаризовался со своим грубым эпитетом Богатырь. (Вот так в создаваемом поневоле мире могут формы слов образам руки пожимать!)

Я выключил плеер. Что это они там без меня?

– Эй, – позвал я, – Все давай сюда! Тушу свет, разворачивайте сцену. Я закрыл глаза и  ощутил себя плечом к плечу с богатырским чудом. Потом плечо отодвинулось и началось…

ЗАНАВЕС ПЕРЕД ДЖАЗОМ

По занавесу слайды: Мы, жена и я, лежим на даче под аэрографическим изображением свечи, бокала и красной грозди смородины на чёрном-чёрном фоне. Трещит печь, роняя отблески по ветхому бедному дачному интерьеру, по лаковым обечайкам гитары на шкафу…

Всё это было, когда был я не пилигрим в родной стране со знакомой консьержкой на атасе, такой же пилигримкой в поисках средств к существованию, боящейся ментов, жильцов и нанимателей от ТСЖ. И был я молод и любим, и крепок, и хорош в своих тщеславных (поверьте – это больше, чем в завоевательских) делах, строил дом и берёг детей с женой. Не ведал срани финансовых поруганий и бюджетно-государственных понуканий, глобализма-кретинизма и разрухи устоев.

…Это был Джаз! «Джаз-это когда хорошему человеку плохо», – сказал музыкант. И когда человек вспоминает ощущение себя человеком, добавить бы не мешает.

– Да, это Джаз, – вымолвил Богатырь, когда видения пропали и с занавеса исчезли слайды.

Не видно Алёнки-феи. Чудесница, как красиво она исполнила мою печаль! Бывает же такое!

– Вова, не прекращай истомы. Дай своему Богатырю «нежащую слабость», я в вашем времени о ней лишь по интернету и читал.

Прекраснодушию своему я не стал искать какой-то меры и богатырскому томлению внял. Только пел я молча, с клавишам и монитором нетбука слова, забытые там же, в дачном домике, вспоминал.

Слова вспомнившейся песни (Подтягивать за гласными и подвывать рекомендуется.)

День сменила ночь, только ты не ушла.

В комнате темно, плещет пламя камина…

Ты спросила: – Что, разве это игра?

Оживила всё, что когда-то хранил я.

Зеркалом зажгу у камина свечу,

Освещу лица огрубевшую маску…

Слышу звук того, что она берегла,

Словно сквозь стекло возвращаются краски.

Я ловлю во тьме угасающих лет,

отзвук твоих слов, что ты вдруг уронила,

ты спросила: – Что, разве это игра? –

оживила боль, что одна жизнь дарила.

Ангел легкокрылый унылого сна:

золото волос, зелень глаз в недосказках…

От меня загадкой уйдёшь, как пришла,

но дороже с ней стала мне твоя ласка.

 

– Да ты – менестрель, брат. Это – что было у тебя в голове – твоё? А где рифма? Но цепляет! А! Я догадался – это из прошлого!

– Да, Ванёк, такая песня. В то время я сочинял подобные песни, точнее ритмизованные тексты. Я и не думал о рифме, медитативные формы…

У меня на поэзию не хватает академических часов. Поэзия неуловима, слышал я, и жадным ловцом следовал за своей алчностью ловца строк и слов: по интуитивному наитию, в согласии с собственным восприятием… ну, ты понял…

ВД: – Остаётся подвести итог, что ты мало изменился. Не буду критиковать твоё восприятие поэзии и сочинительство, а вот насчёт джаза ты загнул, там было не про джаз, а про блюз.

– Это важно? Алёнка-то меня поняла. И ты.

– Да это потому что…

– Я понимаю, – оборвал я его, как и Ванька прежде – грубо. Не  любили на сегодня мы его.

– Жалуешься опять, что я тебя – съел. Но ведь главное, что все всё понимают.

Иван – ВД: Понятно? На сегодня всё? Вопросов больше нет. – ВД спрятался от представленного ему киношного бандита.

– Пожалуй, – булькнул где-то в селезёнке. Научился искать укрытия у йога-нидры!

– Эх, не так я прожил жизнь. Это она прожила меня, – пожаловался я в миноре.

– А-ля-ля-ля-ля-ля, а я сошёл с ума, какая засада. Вот по жизни для ума-то беда – не было подспорья образования… – саркастический Иван.

Жалоба: объективно, с её точки зрения, но не известно жалуясь кому: – Увы, ума ставить такую цель не хватило.

Иван, отстаивая меня за меня: – И образовываться было не с руки, всё в схватке и кочевье. Был бы ментом, добился бы, чтоб отправили на юриста, брал бы за «крышу» и платил за знания, за них так или иначе пришлось бы платить… Но, увы, и тут прокол.

Пока я допечатал два абзаца, Иван ушёл. И мне бай-бай пора. Утром субботы могли и позвонить, не зря опять я резюме освежил между жалобами «Конспекта».

Утро вечера мудрёней.