– Скажи мне, кто поверит во все, что я говорил, если узнают что это не слова Избранного, а слова обычного сына плотника?! Сколько будут помнить все наши выдумки и постановочные чудеса, если ты это не сделаешь? Какой смысл будет во всем, проделанном нами, если люди увидят как я состарюсь, обзаведусь семьей, буду довольствоваться тем же, что и все остальные?! – слова из его рта вылетали резко, говорил он так же убедительно, как толкал на площадях свои речи.
– Но я не могу… Подумай что потом будет со мной… – слова маленькому, щуплому человечку давались с трудом, к горлу уже подступала тошнота. В маленькой душной комнатушке горела лишь одна свеча, и от ее горения воздух становился еще более спертым. Отвечавшего мучила жажда, горло буквально горело. «Не удивительно, что все ему верят», – пронеслось в голове у тщедушного мужчины, буквально раздавленного убедительностью своего собеседника.
– И об этом я тоже подумал. Нас ждет с тобой долгая слава. Нас будут помнить десятки… если повезет – сотни лет! – говоривший с каждым словом буквально напирал на собеседника, и уже прижав его к стенке, находясь губами у самого его уха он добавил: – Каждый раз, вспоминая мое имя, кого второго будут вспоминать они?!
– Ннне… не зна-аю… – прижатому к стенке только и оставалось трепетать перед говорившим.
– Твое! Твое имя они вспомнят вторым! Ни Петра, ни Матфея, ни Марка – ни кого-то другого из них, – говоривший указал рукой куда-то в сторону. – Твое, понимаешь, ТВОЕ имя всегда будет рядом с моим!
– Но я не могу… Это же… предательство… Я не смогу…
– Да пойми же ты! Сами мы уготовили себе эту петлю: своими словами, своими делами мы заставили людей поверить в чудо. И никто из нас тогда не задумывался о последствиях. Вот ты думал о том, что будет дальше, когда мы принимали дары от благодарных людей? Когда мы пили их вино, когда наслаждались их дочерьми? Когда купались в славе, которую они нам подарили?
– Нн..нет… – в комнате стало совсем невыносимо, но приходилось терпеть, ибо не оттолкнуть от себя такую глыбу, прижатому к стене.
– Вот! Мы получали все это и совсем не думали о том, что будет дальше! Никто из нас вовремя не подумал, что так не может продолжаться вечно. Мы не сможем каждый раз убеждать их в том, что все наши слова есть истина. Когда-нибудь что-нибудь обязательно пойдет не так. И вот тогда-то мы познаем весь их гнев, всю их ненависть, и тогда уже не уцелеть будет ни одному из нас! Они будут ненавидеть нас больше чем любого из грабителей и убийц, ведь мы подарили им надежду на чудо, и если ты сейчас не согласишься исполнить свою роль, то мы отберем у них это чудо. Никогда, запомни, никогда человек не простит тебе, если ты отберешь у него надежду! – на последних словах громогласный оратор буквально встряхнул тщедушного человечка, припертого к стенке, да так, что, казалось, тот вот-вот испустит дух.
– Я…я понял. Думаю я… смогу. Я сделаю все как ты просишь, – каждое слово дается так трудно, словно он не говорит, а кует из них меч, которым должен будет убить.
– Вот и славно, – мужчина отпустил собеседника и даже отступил от него на шаг.
– Только… ты предупреди всех остальных…
– Нет, пойми: никто ничего не должен знать, – обрезал Он последнюю спасительную нить своим ответом.
– Но они же убьют меня…
– Так же как и меня, – улыбнулся он. – Пойми: такова цена. Все должно быть именно так. Я должен стать жертвой, ты – убийцей. Не обретем мы славу с тобой, копаясь до старости лет на винограднике. Если не окажусь я на кресте, то закидают нас камнями, как обманщиков, так и добьют. Или же сыграет против меня все, сказанное мной, и посчитают меня городским сумасшедшим, так и буду я слоняться униженный и всеми забытый. Спасет нас с тобой только смерть. Смерть за правое дело.
– Я понял тебя. Все так и сделаем, – и решение ему в этот раз уже далось легко как никогда.
Они подошли к невысокому домику, в котором и договаривались встретиться с остальными. Перед самым входом Он остановил своего подельника, и, развернув к себе лицом, прошептал:
– Запомни: Гефсиманский сад.
– Да, помню, – ответил тщедушный, и добавил со вздохом, – Да не минует меня чаша сия…
Все уже были на месте, все с радостью встретили вновь прибывших. Усадили Его на центральное место. Комната в домике была очень мала для тринадцати мужчин. Было очень душно, на лицах многих уже проступал пот. Все были веселы, разливали по чашам вино, накладывали в тарелки пищу. И каждого что-то очень сильно гложило, но никто за весь вечер так и не подал виду. Было сказано много слов, но о том, о чем все действительно хотели говорить, никто не осмелился сказать. И вот в разгаре застолья Он вдруг поднялся, осмотрел всех своих учеников, и, подняв свое вино, провозгласил:
– Да не минует меня чаша сия!
– Да не минует…! – повторил каждый из присутствовавших. И каждый хотел подтвердить: «Да не минует тебя чаша сия», но никто так и не осмелился, остановившись на половине фразы.
Двое опоздавших не знали о чем шла речь здесь до их прихода. И поэтому не могли они понять, почему в воздухе царит всеобщая договоренность о безмолвии. Не замечали они, почему все веселятся, а в глазах их чернеет безысходность.
– Матфей, скажи им, – промолвил Петр одному из одиннадцати присутствовавших.
– Братья, мы долго это вынашивали, – поднялся он со стула, возвысившись над остальными, – и на днях поняли: пора. Вы видите, с каждым днем Ему становится все труднее убеждать людей в своей правоте. Не потому что они Ему не верят – потому что сам себе Он не верит, ибо знает в чем обман. Еще недолго и Он оступится, упадет. И тогда закидают камнями Его и проклянут как обманщика. И нас вместе с Ним…
И каждый понимал, что так и будет. И каждый вспомнил, что уже думал об этом.
– Мы должны сделать это, – продолжил Петр мысль Матфея. – Ради Его или ради себя, пусть каждый сам это решит. Но должны. Много камней уже нами разбросано, и вот пришло время собрать их, и построить из них огромный храм веры, куда потекут люди рекой. А иначе, зачем мы все это начали? Из-за вина ли? Из-за любви девиц? Скажи, Иоанн, только ли из-за выпивки и славы помогал ты Ему заставить людей верить в сказку?
– Нет! – без раздумий ответил Иоанн.
– Может быть ты, Симон?
– Нет! – так же выпалил Симон.
– Кто-нибудь делал это только из-за славы, вина и женщин? – в который раз вопросил Петр.
– Нет! – воскликнули все присутствующие.
– Вот поэтому и должны мы довести начатое до конца. Не дать Ему состариться, не дать сделаться в глазах других сумасшедшим. Годы мы жили за Его спиной, наслаждались последствиями Его деяний, и теперь должны мы Ему помочь. Пришло наше время.
Никто не осмелился что-то сказать. Все понимали правоту слов Матфея и Петра. Матфей продолжил:
– Один из нас должен… предать его. Ради блага нас всех. Он станет Мессией, все наши мифы обретут плоть, мы оживим наше учение Его кровью. А тот, кто предаст, всегда будет рядом с Ним. И всегда когда будут говорить о Нем, в мыслях будут подразумевать и предателя, а когда будут говорить о предателе, всегда будут помнить о Нем. Осталось только решить, кто готов пожертвовать свою жизнь…
Он не успел договорить – все услышали скрип двери, и уверенные шаги, разбавленные чьими-то поспешно семенящими. В комнату вошел Он и Иуда…
Иуда долго шел по дороге, кошель с монетами отягощал его ходьбу. И его душу. По пути он не выдержал и упал на колени. Сзади раздались шаги. Обернувшись, Иуда увидел Петра и Матфея. «Вот и пришел мой черед» – промелькнула мысль в голове у Иуды.
– Как ты додумался до этого? – спросил предателя Матфей.
Чуть помолчав, Иуда ответил, глядя на меч, висевший на поясе у Петра, и ожидая, когда же он его вынет из ножен:
– Он… сам… попросил.
– Он сам тебя попросил предать Его?!! – воскликнул Петр.
– Я знал, что вы не поверите.
– Нет, мы верим тебе, – отозвался Матфей. – Просто удивительно, что Он сам пошел на это…
Иуда недоуменно смотрел то на Петра, то на Матфея.
– Да Иуда, – правильно поняв его вопросительный взгляд, ответил Петр. – Мы все хотели сделать то, что сделал ты. Рано или поздно кто-нибудь из нас сорвался бы и сдал… Его. Перед тем как вы с Ним пришли в тот вечер, мы как раз обсуждали это.
– Спасибо тебе, ты сделал то, что хотел каждый из нас… и как оказалось, Он сам хотел того же. Ты выполнил свой долг. Теперь мы выполним свой, и сделаем все, чтобы его не забыли как можно дольше, – глядя в глаза Иуде, проговорил Матфей.
Петр с Матфеем хлопнули Иуду по плечу, и, развернувшись, пошли в противоположную сторону. Все это время стоявший на коленях Иуда соскочил и закричал им вслед:
– Неужели вы меня не убьете?!
Петр обернулся, безмолвно взглянул на предателя и зашагал дальше, догоняя Матфея.
Все случилось не совсем как Он обещал. Иуду должны были убить как предателя, но его оставили жить. И что теперь? Он же говорил, что после их деяний не выход ковыряться до старости на винограднике, а что же вышло на деле? Вот Иуда стоит на только что купленном виноградном участке, рядом с покосившемся хлевом. Он совершил свой подвиг и остался никому не нужен. На него даже не обрушился гнев и ненависть остальных Его учеников.
Иуда обошел свой виноградник, и зашел в хлев. Он явно требовал ремонта, но полученных денег хватило бы не только на восстановление запущенного участка, но и на долгую безбедную жизнь. Посреди хлева свисала веревка, привязанная к верхней балке под крышей. Это была его петля.
