Дома

Деревня Благое находилась в ста десяти километрах от города и шестнадцати километров от шоссе. Преодолев асфальтированную половину пути за час с небольшим, Слава ехал еще полчаса по ухабам и рытвинам грунтового, раскисшего после вчерашнего дождя, бездорожья. На подъезде к деревне он увидел школьников. Весело размахивая портфелями, те возвращались из школы домой. У Славы возникла мысль подвезти ребятишек, но поглядев на их, перепачканные глиной, сапоги, он проехал мимо. Свернув в небольшой проулок, где находился его дом, Слава затормозил. Дорогу ему преграждала большая лужа, которая обычно тут и была по весне или осенью. Высыхала лужа только в сухую жаркую погоду. Лужа была знакома с детства и исследована вдоль и поперек. Она никогда не была преградой для велосипеда, помнится, даже доставляло удовольствие – врезаться в нее с разгона. Можно было объехать лужу вокруг целой улицы и заехать в проулок с другой стороны, но тяжелая машина не захотела подниматься в небольшую горку, и на раскисшей глине пошла юзом, скатываясь в кювет. Оставался только один путь – вперед, и Слава надавил педаль газа.

«Лексус» плавно вкатился в мутные воды и уверенно «поплыл», гоня впереди себя небольшую волну. Миновав середину, машина пошла вверх, и Слава облегченно выдохнул. В этот момент он почувствовал толчок, и машина встала, наехав на невидимую преграду. До края лужи оставалось не больше двух метров, но попробовав осторожно «взад-вперед», Слава понял, что сел наверняка и без посторонней помощи ему отсюда не выбраться. Закатав до колен брюки, он снял туфли и, брезгливо морщась, опустил ноги в холодную грязную воду. Выругавшись вполголоса, Слава медленно вышел на край лужи и посмотрел по сторонам. Помощи ждать было неоткуда, разве что попросить у Колышкина лошадь. Мимо гурьбой пробежали ребятишки, поглядывая на машину и ее водителя и задорно посмеиваясь.

– Джип надо было покупать, дядя, – выкрикнул один из них, и ребятня откровенно засмеялась, выдавливая из себя этот смех.

Триумф явно не удался. На пальце, словно издеваясь, поблескивал перстенек, который просто лез в глаза при каждом движении руки. Закурив, Слава побрел босиком к дому. Нужно было надеть сапоги и идти на поклон к Колышкиным.

– Привет, ма, – поздоровался Слава, войдя в избу.

Мать была на кухне, начинавшейся прямо из прихожей за тоненькой, ситцевой занавеской.

– Слава, – удивленно и обрадовано протянула она, выходя из-за занавески. – Приехал. Ой, а чо босиком? Разулся ли чо на улице?

– Да нет, я на машине, мам. Застрял. Ты не знаешь, жива у Колышкиных кобыла?

– Семен-то ведь помер, кобылу продали.

– Как помер?

– Девять дней вчера было. Из бани пришел, сел за стол, стопку самогонки выпил и прямо за столом помер. Хоронить надо, а хоронить не на что, Ленька беспутный, не робит нигде, а старший-то недавно женился, еще говорят, с долгами не рассчитался. Вот и продали лошадь-то.

– А машина на ходу у них?

– И машину продали, похороны-то нынче шибко дорогие.

– Да уж, – разочарованно протянул Слава. – Что ж мне делать?

– А где твоя машина?

– В луже в начале улицы.

– О, господи, – перекрестилась старушка.

– Ма, я жрать хочу, как волк, – вздохнул Слава, проходя за занавеску.

– Дак картошка у меня сварена, с капустой можно сделать, с маслицем, – устремилась она следом за сыном.

Слава наморщился. – У меня продуктов полный багажник, а тут картошка. Давай, куда деваться.

Мать засуетилась, достала на стол чугунок, стоящий на шестке русской печи, стала чистить картошку. Понаблюдав за ней, Слава сел к столу и достал из хлебницы булку серого хлеба. Отрезав от нее горбушку, он посолил хлеб и стал есть.

Мать все делала молча. Она вообще была женщиной немногословной. Лишнего не скажет и не спросит. Славу раздражала ее сдержанность, ему казалось, что эта черта матери от скудности ее ума. Ведь не могла она не заметить цепочку на его шее, перстень, могла, наконец, поинтересоваться – откуда машина. Могла, но сделала вид, что ничего не заметила. Вздохнув, Слава встал и прошел в комнату. Комната в избе была одна, за перегородкой кровать матери, все чисто, прибрано, на диване, на котором он спал, новый плед. Черно-белый «Рекорд» завешан кружевной салфеткой. Вокруг нее Слава заметил тонкий слой пыли, похоже, мать его не включала с тех пор, как он уехал в город.

– Ма, телевизор работает?

– Должен работать, если сам по себе не сломался, – послышалось с кухни.

– А покрывало на диване откуда?

– Катерина привезла.

Катерина была двоюродной сестрой матери и приходилась Славе теткой. Она работала учительницей младших классов в поселке, была подвижной и веселой женщиной. Казалось, малыши ее совсем не раздражали. Слава тоже учился у тети Кати и намеренно шалил больше других, стараясь подчеркнуть их родство, которое спасет его от наказания.

Как давно все это было, словно не с ним, главная разница, которую всем свои нутром ощущал Слава – тогда он был обыкновенный мальчик, а теперь он … Как живут с этим ощущением другие? Их не так уж и мало и как-то живут, даже выставляют напоказ свою сущность. Можно сказать, и в ус не дуют, живут припеваючи. Слава не относился к этой категории, утешение, что они так живут, было слабым. Тем не менее, он не мог не сознаться себе, что ему это стало нравиться не вообще, а конкретно – с Ляхом. Нравилось его ощущение силы, напористость, нравились его деньги, хотя он уже стал понимать, что это небольшие деньги. Лях хоть и был авторитетом, но он не крутился в высоких бандитских кругах, он зарабатывал немного, но был амбициозен и тщеславен. В сочетании с волей, школой психологии, которую он прошел в тюрьме, это позволяло ему держаться на плаву. Но время Ляха и таких, как он, подходило к концу. Нельзя на одном страхе, обещаниях и давлении на психику подчиненных держаться долго. Слава это понимал, и ему было искренне жаль Ляха. Правда, хорошо, что тот об этом не знал, а узнав, просто бы посмеялся. В лучшем случае. Лях был сильным человеком, но с одной маленькой слабостью. Он боялся снова сесть, потому что очень любил свободу, любил власть и тщательно скрывал этот страх даже от самого себя.

К вечеру небо затянуло серыми тучами и пошел дождь. Надо было срочно что-то предпринимать для спасения машины из лужи. Ведь еще несколько сантиметров, и вода польется в салон. Так и не поев, приготовленный матерью, салат Слава нашел в чулане резиновые сапоги и отправился к Колышкиным. Дом Славы был предпоследний в проулке, Колышкины жили сразу за углом на другой улице. В сенях его встретил Леня. Хмуро поздоровался.

– Чо такой? – поинтересовался Слава.

– С похмелья маюсь с утра, – буркнул Ленька.

– А Саня дома?

– Дома, – нехотя пробурчал Ленька. – Закурить дашь?

Слава вытащил пачку Кэмэла, протянул сигарету товарищу.

– Чо такую парашу куришь? – усмехнулся тот. – Покрепче бы чо-то.

Хмыкнув, Слава, прошел в избу.

– О, какие люди и без охраны! – разглядев гостя, воскликнул Санька. – Проходь в комнату, потрясая ему руку, – жестом пригласил Славу Колышкин. – Гляжу, золотишком обзавелся, из Турции золотишко-то?

– Не знаю, – отмахнулся Слава, снимая сапоги и проходя в комнату. – По делу я.

– По делу? – нараспев протянул Санька. – Давно приехал-то?

– Только что, не доехал немного.

– Что такое? Ты садись, давай, в ногах правды нет.

Сам он быстро переместился к столу, на котором лежала тетрадь с писаниной и быстро ее закрыл.

Слава сел напротив.

– В луже застрял, – сообщил он.

– На машине, что ль приехал?

Слава кивнул.

– Это на том краю вашего проулка? – попросил уточнить Санька. – Знатная у вас там лужа, помнишь, как в детстве на плотах по ней катались?

Санька заулыбался. Слава удивленно подумал, что Саньке нет и тридцати, а все лицо изрезано морщинами, вот тебе и чистый деревенский воздух и вода. В это время из другой комнаты вышла молодая женщина в халате с узлом волос на затылке. Она была маленького роста, почти подросток. Халат мешком висел ну худенькой фигурке. Выйдя, женщина улыбнулась, обнажив крупные ровные зубы.

– Вот, знакомься, жена моя – Катерина.

Слава молча кивнул головой, девушку он не знал, и, кажется, даже ни разу не видел в деревне.

– А это сосед наш Славик, – представил Санька жене гостя. – На своей машине в луже застрял.

– Не на своей, работаю просто, – поправил его Слава. Открытый, какой-то чистый взгляд женщины не позволял ему говорить неправду, хотя в любом другом случае Слава бы не растерялся.

– А чо тебя занесло в эту лужу, объехать не мог? – спросил Санька.

– Да я спустился с дороги, обратно уже никак.

– Правильно, глина, что ты хотел. А от нас-то чо ты хочешь? У нас никакого транспорта нету, лошадь и ту продали.

– Не знаю, – честно признался Слава. – Вообще не знаю что делать.

– Трактор надо искать, – хмыкнул Санька. – Только где ты его в пятницу вечером найдешь?

– В том-то и дело.

– Да уж, задачка, – весело воскликнул Санька. – Расскажи нам, как там в городе живется.

– Нормально, – вздохнул Слава.

Хлопнула входная дверь, в избу вошел Ленька. Заглянув в комнату, он стрельнул глазами на брата и вздохнул.

– Не дала? – помотал тот головой.

– Нет. Ты как, не богат? – обратился Ленька к Славе.

– В каком смысле? – не понял гость.

– Червонец мне нужен, башка с утра трещит.

– А чо ты купишь на червонец?

– Бодяги, Лизавета Васильевна в долг не дает больше, сучка. Деньги давай, – передразнил он ее.

– На хрена тебе бодяга, помоги мне машину из лужи вытолкать, нормальной водки возьмем, – быстро сориентировался Слава.

– За водкой в поселок надо ехать, – хмыкнул Ленька.

– Съездим.

– А чо? – почесал Саня затылок. – Нас уже двое, Миханошина позовем, Валера уже дома, наверное.

– Чо, думаешь, приехал уже с работы? – равнодушно спросил Леня.

– Конечно, сегодня же пятница – короткий день.

– Вам бы только напиться, мужчины! – вмешалась в разговор Катерина. – Опять будешь на четвереньках ползать? – с улыбкой посмотрела она на мужа.

Что-то пробурчав, он виновато опустил голову.

– А мы и тебя с собой возьмем, – весело откликнулся Ленька.

– А я так и пошла с вами, – усмехнулась Катя.

– Червонец все-таки дай, а то я не то, что толкать, ходить толком не могу, – вернулся к разговору о деньгах Леня, посмотрев на Славу.

Пачка денег лежала у того в одном кармане, доставать ее всю Славе не хотелось.

– Счас, подожди секунду, в туалет схожу, – быстро поднялся тот.

– В трусы что ли деньги-то засунул? – осклабился тот.

– Но, – кивнул Слава, делая вид, что ему невтерпеж.

В ограде он аккуратно разложил деньги по карманам. Во внутренний левый карман положил две пятитысячные купюры, в правый пачку тысячных. В боковой карман пиджака несколько сотенных бумажек, пятидесятирублевые и червонцы оставил в брюках. Вернувшись, он достал именно их.

Получив долгожданный червонец, Леня ушел.

– Пойду к Миханошиным схожу, – поднялся Санька.

– Я с тобой, – сказал Слава.

Через полчаса после взаимных приветствий и расспросов молодые люди, воодушевленные предстоящей выпивкой, направились к машине. Их было пятеро. Впереди всех вышагивал Ленька, успевший пропустить стаканчик бодяжного спирта и пребывающий в состоянии благодушия.

– Глянь, как в бой рвется, Леня-то наш, – заметил Толик Миханошин. – Спрашивается, много ли мужику надо? Чтобы баба была под боком и холодец в холодильнике. Так, нет? – толкнул он в бок Славу.

– Почему обязательно холодец? – возразил ему Санька. – Друзья у человека должны быть. Они и налить могут и машину из лужи вытолкать.

– Дались вам эти бабы, – повернулся к говорившим Ленька. Он не слышал большую часть разговора и думал о своем.

– У меня вот их было, пальцев не хватит, а сколь денег я на их перевел, уму непостижимо, – махнул он рукой. – А все равно никуда без них.

– Женился бы, – вставил Санька.

– Как ты что ли?

– А что плохого? – удивился брат. – Путается жена, правда, иногда под ногами, тут на день рожденья ходили в поселке, такая там деваха была, – причмокнул он губами. – И не против, гляжу. А тут Катька бдит за мной, потанцевать нормально даже не дала.

– Э-э! – закричал Слава, уже издали заметивший пацанов, крутившихся вокруг лужи и не понимающий, чем они там заняты. Пацаны, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, углядели в машине вражеский корабль, нарушивший их границы, и решили, во что бы то ни стало его потопить. Сначала они использовали песочные «снаряды», но постепенно в ход пошла галька и мелкие булыжники. Бросать прямо по машине пацаны все же не решались, но лужа вокруг машины бурлила от «взрывов». В результате Лексус оказался забрызган грязью по самую крышу.

– Счас мыть заставим, – нарочито грозно прикрикнул на пацанов Санька.

Разбежавшись, пацаны остановились неподалеку и стали наблюдать за предстоящим действом.

Командовать «парадом» вызвался Санька.

– Взяли! Двое по бокам, двое сзади. Слава, стекла опусти.

– Подожди ты, – осадил его брат. – Вишь, не завелся он еще.

Слава включил зажигание раз, другой. Машина фыркала, но заводиться отказывалась. Такого в его практике еще не было.

– Может у тебя вода в цилиндры попала? – предположил Ленька, делая упор в багажник.

– Как она туда попала?

– Выхлопник-то у тебя в воде. Без мотора нам тебя не вытолкать.

– А что, такое может быть? – растерянно пробормотал незадачливый водитель.

– Пробуй еще, – кивнул головой старший брат Леньки.

Слава повернул ключ, фыркнув, Лексус завелся, выбросив из глушителя клубы синего дыма.

– Приготовились, – скомандовал Санька. – Взяли! Раз!

– Рашкомандовался, – прошепелявил, брызнув смешком Валера Висяль. Валера работал водолазом на нефтянском катере, но потеряв в драке передние зубы, вынужден был уйти, как он говорил, в отштавку. Теперь он работал дишпетчером.

– И раз, и два, с раскачки!

Машина двинулась с места, замерла на месте, поднимая из-под колес жижу из глины и, преодолев подводное препятствие, выехала из лужи.

– Наша взяла, – восторжествовал Санька.

– Да уш, – саркастически заметил Валера, – У меня полные шапоги воды и гряжи.

Усевшись на мокрую траву, он разулся, вылил воду из сапог, выжал носки и натянул их обратно.

– Маленькие у тебя больно шапожки-то, – передразнил его Санька.

– Какие есть, – недовольно буркнул Валера.

– Садитесь, мужики, – пригласил всех Слава в машину.

Ленька плюхнулся на переднее сиденье.

– Мощная у тебя тачка, – хмыкнул он.

Мимо своего дома Слава проехал молча. Он заметил, как Ленька усмехнулся, глянув на скособоченный, словно потерявшийся в кустах зелени, домишко и окинул взглядом шикарный, кожаный салон Лексуса. «Возьму и новый дом построю», – зло подумал про себя Слава, – «Вся деревня от зависти лопнет». Выехав на проселочную дорогу, засыпанную щебнем, надавил педаль газа, не обращая внимания на ухабы. Через пятнадцать минут они были в поселковом магазине. Ленька тут же завел разговор с молоденькой продавщицей, намекая на возможность романа. Продавец оказалась девушкой, за словом которой в карман не полезешь. Отпустив покупателям, затребованные пять бутылок водки, она сложила на груди руки и небрежно спросила:

– Еще что-то будете брать, а то я закрываю?

Слава посмотрел на Леньку, которому явно девушка приглянулась, и он не обратил на этот взгляд никакого внимания.

– Так может, с нами поедем, красавица? – несколько грубовато предложил он.

– А мне и дома хорошо, – с вызовом ответила она.

– А все-таки, посидим, расслабимся, мы тебе вина хорошего возьмем? – не сдавался Ленька.

– Если не будете ничего брать, выйдете из магазина, – попросила она.

– Кваску возьми на запивон, – хлопнул Славу по спине Санька.

– И курева, – добавил Ленька. – Красавица, мне пару пачек «Примы».

Продавец вопросительно посмотрела на Славу.

– Еще пару Кэмэла, – кивнул он головой, – И квасу тоже две.

– А закуску? Хлеба хотя бы, – сказал Санька.

– С утра ниче не жрал, возьми еще рыбки солененькой, – добавил Ленька.

– И конфет шоколадных, – сквозь смех произнес Санька.

– Рыбы сколько? – вздохнула девушка.

– Рыбу мы не возьмем, а вот хлеба пару буханок, черную и белую, – сказал Слава. – Закусь у меня в багажнике есть, – добавил он, ни к кому не обращаясь.

– А может, поедешь? – хитро прищурился Ленька.

– Отвали.

– Я бы тебя на коленях подержал.

– Где мне потом юбку отстирывать?

– А зачем тебе юбка? Юбку бы мы сняли.

Девушка поманила Леньку пальцем и что-то шепнула ему на ухо. Тот обиженно поджал губы, подхватил с прилавка четыре бутылки в обе руки и посмотрел на Славу.

– Если деньги есть, возьми еще пару водки, чтобы мне с утреца к Лизавете Васильевне не бегать. Она раньше одиннадцати не встает.

– Как будто у нас на утро когда-то оставалось, – хмыкнул Санька.

Слава заплатил еще за две бутылки водки, и они с покупками вышли из магазина. Валера с Толиком курили около машины.

– Сколь, мне интересно, такая стоит? – похлопал Лексус по крыше Толик.

– Дорого, – усмехнулся Ленька.

– Как вся наша деревня, – добавил Санька.

– Ну, конечно, – недоверчиво протянул Миханошин, поглядев на Славу.

Тот неопределенно пожал плечами. Он и в самом деле не знал стоимость нового Лексуса.

– Я думаю, не меньше миллиона, – сказал Валера.

– Дороже, – ответил Слава. – Наверно тысяч пятьдесят евро.

– Это как доллары? – попросил уточнить Толик.

– Дороже.

– А по мне один хер, – рассмеялся он, – Я ни тех, ни других в руках не держал.

– Поехали, – закрывая багажник с покупками, кивнул приятелям Слава.

– Чо она шепнула-то тебе? – толкнул Санька брата, усаживаясь позади него на заднее сиденье.

Ленька хмыкнул и повертел головой.

– Послала, наверно?

– А ты у нее спроси.

Санька загоготал. – Не все коту масленица.

Домой ехали медленнее, и все равно на ухабах трясло так, что Ленька сокрушительно мотал головой, наконец, не выдержал:

– Тормозни.

– Зачем? – не понял Слава.

– Водку разобьем на этих колдобинах.

– И что? – не понял Слава.

– В руках будем держать, – вышел он из машины.

Слава открыл багажник, Ленька передал бутылки мужикам, уселся довольный, поехали дальше.

– Может, у вас посидим? – спросил Слава, делая поворот в деревню. – У меня мать дома, то да се.

– Поехали к нам, мы люди не гордые, – откликнулся Санька.

Похмелье

Проснулся Слава на своем диване у печки. С удивлением покрутил головой по сторонам и определил, что он дома. Грязное пятно на печке, по которой он любил шлепать ладошкой неизвестно зачем, темнело на своем месте. Дотронувшись до пятна, Слава увидел грязную ладонь в рукаве от пиджака и понял, что он уснул не раздеваясь. События вчерашней попойки громоздились в памяти мутным, плывущим куда-то потоком и тянули его за собой. Подавив рвотный рефлекс, он медленно сел, поглядел на свои перепачканные глиной, неимоверно мятые, льняные брюки и сунул руку в карман пиджака. Денег в боковом кармане не оказалось, как не было их и в правом внутреннем кармане. Похолодев от ужаса, Слава залез в противоположный карман и обнаружил там две пятитысячные купюры. Все равно создалось ощущение, что чего-то не хватает.

«Перстня нет», – стрельнуло в мозгах.

Поднявшись на ноги, Слава пошарил по всем карман, но перстень не нашел. С кухни доносились звуки, говорившие о том, что там мать…

– Ма, я во сколько пришел?

С кухни не раздалось ни звука.

«Обиделась», – глотнул пересохшим горлом Слава. – Ну, извини, ма, я не хотел напиваться. Машину просто из лужи мужики помогли вытолкать, пришлось проставиться, – пробормотал он.

– Не хотел бы дак, не напился, – ответила женщина после небольшой паузы.

«Заговорила», – обрадовался Слава.

Поднявшись, он выглянул в окно. Машины под окнами не было.

– Ма, а ты не знаешь, где машина? – тихо спросил он. – Мне за нее голову оторвут.

– Где пил, там и ищи.

– Точно, – едва слышно согласился с мудростью матери Слава и, пошатываясь, вышел в прихожую.

– Сапоги-то мои где?

– В сенки выставила. Пришел, незнатко ведь весь в грязи. Сколь говорила – разденься, ляг по-человечески, так и во всем бухнулся на диван.

Слава вышел в сени, держась за стенку, надел сапоги, зачерпнул из ведра ледяной воды ковшом, напился и вылил остаток на голову. Встряхнувшись, вышел на улицу и поглядел на небо. Оно было серое и промозглое, дорога была раскисшей, трава блестела от дождя.

– Привет, сосед, – вдруг услышал он хрипловатый Ларискин голос и вздрогнул от неожиданности.

Увидев ее за забором дома напротив, приветственно кивнул головой.

– Чо, грязный такой? – засмеялась женщина.

– А ты откуда здесь взялась? – ухмыльнулся в ответ Слава.

– Выходные у меня, к матери приехала, вчера еще, – ответила женщина. – Приходи седни вечером, я баньку буду топить, отмою тебя, – загадочно улыбнулась она.

– Приглашаешь что ли?

– Приходи, дак узнаешь.

Слава перевел дух.

– Придешь?

Он согласно кивнул головой.

– Тогда до вечера, – улыбнулась Лариска и, резко отпрянув от изгороди, быстро пошла по огороду прочь.

Слава задумчиво поглядел ей вслед. Когда-то он был неравнодушен к этой женщине, но она его к себе не подпускала. Смеялась – мал еще, потом уехала в город, устроилась в шашлычную. Славу потянуло следом, но у Лариски уже завелся в городе хахаль. Опять он оказался не у дел, и вот теперь она зовет его в баню. Сама.

Слава опять вздохнул. Прежней страсти в нем уже не было, одни угольки, и то еле-еле.

Машина стояла, как и предполагал Слава, за углом около дома Колышкиных.

«Слава богу», – мысленно перекрестился он, привычно похлопав себя по карманам в поисках ключей зажигания. Ключей в карманах не было. Подойдя к машине, он подергал ее за ручку двери. Заревела сигнализация. Через какое-то мгновение из дверей выглянул заспанный, взлохмаченный Ленька.

– А-а, – протянул он, – Ключи потерял?

– Где они?

– Дома лежат. Отобрать у тебя пришлось. Заходи.

Они вошли в дом. Сразу послышался шепот из другой комнаты. За занавеской спали Санька с женой.

– Куда ты? Опять пить пошел?

– Не пить, Катюша, воды хочу.

Он вышел в трусах, молча кивнув Славе, прошлепал на кухню.

– Спирт будешь? – поглядел на него Ленька.

– Спирт? – нахмурился Слава. – Мы же водки столько брали.

Ленька хмыкнул. – А кто за спиртом ночью ходил к Лизавете Васильевне?

– Не хватило что ли? – ужаснулся Слава.

– А ты думал, – проходя обратно в комнату, заметил Сашка. Проходя, он остановился и показал бровями брату, чтобы тот налил ему втихаря.

– Саша, ты где опять застрял? – забеспокоилась Катерина.

– Поздороваться с соседом нельзя что ли? – быстро опрокинул тот в рот стопку. Поморщившись, помахал у рта рукой и на цыпочках ушел в комнату.

– Тут он я, – послышался его голос, – Воды просто попил.

– Знаю я твою воду…

– Спирт не полезет, – мотнул Слава головой.

– Другого нету, – сказал Ленька. – Саня, у нас павильон по субботам работает?

– Работает.

– Водки возьми, – пожал плечами Ленька. – Только я тебе точно говорю – разницы никакой. Паленая она здесь. А может хуже еще.

– Тогда наливай, – махнул Слава рукой.

– Мужчины, в избе не курить, – послышался голос Катерины.

– Знаем, – буркнул Ленька.

Слава поднес стопку ко рту. Жидкость была мутновато-коричневого цвета.

– А что это за спирт такой? – полюбопытствовал он, едва сдерживая рвотный рефлекс.

– Сашка с квасом смешал, пьется легко, только башка потом трещит. Ты глотай разом, не держи.

Слава глотнул. Спирт был сладковатый, обжег глотку, прокатился в желудок. Слава сделал второй глоток и поставил стопку на стол. Спирт рвался наружу.

– Огурцом, огурцом закуси, – напутствовал его Ленька.

Слава сунул в рот огурец и разжевал.

– Легче? – участливо спросил Ленька.

Слава удовлетворительно кивнул головой.

– Пошли покурим. Сигареты твои, ключи, зажигалка, права на машину. Вчера все оставил и убежал, обиделся.

– За что? – не понял Слава.

– А хрен тебя знает, городской стал, – раздался из-за перегородки голос Саньки.

– Да нет, за то, что ключи у тебя отобрали, – усмехнувшись, пояснил Ленька.

– Зачем?

Ленька махнул рукой с незажженной сигаретой, приглашая гостя на перекур.

Выйдя из избы, Слава сел на крыльцо. Ноги вдруг ослабели и перестали его слушаться.

– Ты машину все спрятать хотел, – усаживаясь рядом, пояснил Ленька.

– От кого? – не понял Слава.

– От гаишников. Ты что, не помнишь ничего?

– Нет.

– Как кататься ездили, помнишь?

– Тоже нет.

– Как менты нас на шоссе тормознули?

– Не помню.

– Тебе все говорили, не надо на асфальт выезжать. Ты захотел выеб…., какая у тебя машина. Нас и тормознули.

– И что?

– Ты ментам все деньги отдал, чтобы права не забрали.

Слава помолчал. Он и в дурном сне не мог представить, чтобы с ним было, если бы у него забрали права, а машину поставили на платную стоянку. Лях бы тогда спустил с него не только три шкуры. Он бы запер его в этот подвал к студенту и вдобавок пользовался бы им, как бесплатной проституткой.

– А помнишь, что вчера говорил? – усмехнулся Ленька.

– Что?

– Что ты Ляха в задницу долбил.

Внутри у Славы все оборвалось и похолодело.

– Спросить у него, когда приедет? – продолжал усмехаться Ленька. – Скажи лучше, что это он тебя опустил.

Славу бросило в жар. Он в одно мгновение понял, что ему нельзя пить ни под каким соусом.

– Никто никого не опускал, пьяная болтовня, а ты уши развесил, – попытался улыбнуться он, ставшими в один миг, резиновыми губами.

– Ладно, – хлопнул его по плечу Ленька, – Пошли еще по одной. Все равно не слышал никто, Толяна баба домой увела, Валера уже спал.

– Нет, я не буду, – помотал Слава головой.

– Как хочешь, душа мера, – поднялся Ленька со ступенек. Стрельнув окурком на дорогу, он добавил:

– Потом не будет ниче. Смотри.

Слава понимающе кивнул, хотел подняться, но не смог. Ноги не слушались.

– Мне уже ладно, – сказал он.

Ленька ушел в избу. Поймавшись за поручни двумя руками, Слава с трудом поднялся.

«Вот балбес», – сверлило у него в голове. – «Сказать такое про Ляха – верная смерть. Лишь бы Ленька не проболтался. Ленька не скажет» – успокоил он сам себя. – «А вот Сашка может запросто, у того язык, как помело. Интересно, Сашка слышал эту болтовню?»

Слава вздохнул. Теперь ясно стало и другое. У него не осталось больше друзей. В доме Колышкиных ноги его больше не будет. Переступая с трудом и согнувшись, как столетний старик, Слава добрался до машины, кое-как влез на сиденье, завел двигатель и медленно поехал домой. Остановившись на полянке возле покосившегося забора, он сложил руки на руль, опустил голову и глубоко задумался. Это было непривычное для Славы занятие – задумываться так глубоко и проникновенно. Настолько проникновенно, что грань мироощущения стерлась, превратившись в поток чувственных образов, лишенных даже мимолетного постоянства, создающего точку опоры. Этот поток властно поглотил все его существо и понес неведомо куда. Бешеным вихрем следом летели в голове уничижающие мысли. Истерический хохот-вопль рвался наружу, но вместо него покатились слезы.

Слава помотал головой, вылез из машины и направился к калитке.

– Кто это к вам приехал? – остановил его хрипловатый возглас.

Оглянувшись, Слава увидел Ларису. Закутавшись в болоньевую курточку с дымящейся сигаретой, женщина шла к нему через дорогу.

– Где? – удивился Слава и вдруг рассмеялся.

С другой стороны к нему направлялась Лизавета Васильевна. Непонятно чем рассмешил Славу вид этих двух женщин, но хохот вырвался наружу, и Слава, вздрагивая всем телом, заржал, как лошадь, не в силах остановиться.

– Ты чо, ненормальный что ли? – остановилась Лариска.

– Вспомнил просто, вспомнил одно…- переводя дух, пояснил Слава. – К нам никто не приехал, я это, моя машина, в смысле – Ляха, но я на ней приехал, чтобы жениться ему не мешать.

– Кому не мешать? – не поняла женщина, непроизвольно улыбаясь и одновременно хмуря брови.

– Да это я так, о своем, – глубоко вздохнул Слава, посерьезнев.

– Ты перстень свой думаешь выкупать? – настигла его Лизавета Васильевна.

– Перстень? – перевел взгляд на нее Слава. – А сколько я вам должен?

– Шестьдесят.

Слава вспомнил об имеющихся у него деньгах и окончательно пришел в себя.

– С пятихатки будет сдача?

– А помельче-то нету?

– Нету.

– Разменять надо, – сказала Лизавета Васильевна.

– Придумаем что-нибудь. Лариса, у тебя есть шестьдесят рублей? Я разменяю и отдам.

– Не с собой же, – хмыкнула она. – А ты в поселок меня свозишь?

– Свожу, – удовлетворительно кивнул он. – Выноси деньги и поехали.

У него в одно мгновение созрел план действий. Сгонять в поселок за продуктами, потом вымыть машину, выстирать костюм и идти к Лариске в баню.

Баня

Глина – это природный пластилин. Хорошая глина залазит во все щелки, вымывается с десятого раза и блестит на солнце, как золото. Солнце выглянуло после обеда. Все вокруг засверкало, заискрилось радугой осеннего полноцвета. Со славы крупными каплями катился пот, зато выкачивая из пятнадцатиметрового колодца не знамо какое по счету ведро, он и думать забыл о похмелье, и жизнь перестала казаться такой безысходной, как утром. Он даже замурлыкал под нос какую-то песенку, мотив которой прилип к языку. Льняной костюм Слава замочил в тазу, его вызвалась постирать мать, сраженная обилием вкусностей, привезенных Славой из магазина. Он стоял у машины в своей старой рубахе с закатанными до локтей рукавами и одной пуговицей на груди, рваном местами трико, сапогах до колен, и думал о том, что жизнь удалась. Надо только болтать поменьше и не напиваться. Никогда, это он усвоил твердо. Странно, что не просыхающий, по всей видимости, Ленька, рассудка не терял. Профессионал своего рода – отметил для себя Слава.

Вскоре его позвала Лариска.

– В первый жар пойдешь, мужичок? – крикнула она ему из-за забора.

Ее вульгарное обращение «мужичок» кольнуло Славу в самую печенку, но он не показал вида.

– Но, счас я, – крикнул в ответ. Вылил на крышу «Лексуса» последнее ведро воды, закрыл колодец и заглянул в избу.

– Ма, я в баню.

– Чистое возьми, приготовила тебе, – напомнила мать.

Он ожидал увидеть Лариску в предбаннике, но там ее не оказалось.

– Ты здесь? – стукнул он по двери, ведущей в баню.

Никто не ответил, и Слава, удивленно хмыкнув, начал раздеваться. Он не спеша вытащил ноги из сапог, пожалев, что не догадался одеть вместо сапог галоши, стянул трико, расстегнул единственную пуговицу на рубашке. Сунув белье в приготовленный матерью, пакет, заскочил в баню. Его обдало таким жаром, что у Славы перехватило дыхание, и он непроизвольно присел на корточки.

«Постаралась Лариска» – с удовольствием отметил он, выпрямляя ноги.

Так, в полусогнутом состоянии, стараясь не дышать глубоко, набрал в таз кипятка и сунул туда березовый веник. Баня сразу наполнилась лесным ароматом, так любимым Славой с детства. Когда еще был жив отец, они ходили в баню вместе. Всегда в первый жар. Потом отца не стало, баня постепенно сгнила, и Слава распилил ее на дрова. Поставить новую баню оказалось не по зубам, за работу в колхозе платили копейки и то нерегулярно. Соседская баня тоже была не новой, и в холода вряд ли смогла бы удержать такой жар, но по осени держала.

Открыв полукруглую дверку на печи, Слава подставил веник жару, пышущему от раскаленных камней, повертел его, подсушивая, и положил на полок. Взяв ковш, зачерпнул из таза половина зеленоватой воды и, отойдя в сторону, плеснул на камни.

Струя горячего пара выстрелила из печки, хлопнув откинутой, этой струей, дверкой. Слава махнул веником и ощутил легкое жжение пальцев о раскаленный воздух. Но этого ему показалось мало. Набрав еще с полковша, он опять плеснул на камни. Теперь жар жег ногти, каждое движение руки сопровождалось колючим покалыванием. Забравшись на полог, Слава принялся охаживать себя веником. Весь организм благоговейно воспринимал каждый шлепок, березовые листья липли к телу, памятуя о известной поговорке, пот мгновенно высыхал и тут же проступал снова. Напарившись до изнеможения, Слава опрокинул на себя таз с прохладной водой и вывалился в предбанник.

Размеренно и умиротворенно дыша, он сел на лавку, прикрывшись полотенцем. Рука потянулась за сигаретой, но упала на полпути. От груди поднимался парок, разгоряченное тело расслабленно дышало, и простой аромат русской бани проникал в самую душу, наполняя ее блаженством созерцания и отдохновения.

Неожиданно, как ветер в предбанник ворвалась Лариска. Слава не слышал шагов ее ног в мягких домашних тапках и вздрогнул от неожиданности.

– Напарился? – улыбнулась Лариска.

Он согласно кивнул. – Голову осталось помыть.

– Теперь я пойду. Отвернись.

Отворачиваться было некуда, Слава сидел у стены.

– Зачем? – вяло произнес он.

– Затем. Прикройся чем-нибудь.

Женщина расстегнула халат и сразу бросила его в лицо Славе. Прежде, чем она прошмыгнула в баню, он успел заметить, что под халатом у нее голое тело, и усмехнулся. Вскоре из бани послышались характерные звуки. Лариска шлепала себя веником.

– Ты там не уснул? – раздался ее голос.

– Нет.

– Спинку мне попарь.

Опять ухмыльнувшись, Слава медленно убрал полотенце и нырнул в баню. Лариса лежала на животе на пологе. Она подала Славе веник и отвернулась к стене.

– Так тут не жарко, – пожал он плечами. – Может, поддать?

– Ну да не жарко, – возразила она. – Я же не мужик тебе, у меня тельце нежное, мне нормально.

Слава окунул веник в таз, пополоскал его и распахнул дверку печи, чтобы подсушить.

– Чо возишься-то? – поторопила его женщина.

Слава осторожно провел по спине веником. Раз-другой, тихонечко шлепнул, прошелся по ногам.

– Шашлыками угостишь? – шлепнул он женщину по спине.

– Чо, у тебя денег что ли нету?

Слава шлепнул сильнее. Не выдержал, взял ковшик и плеснул на каменку.

– Угощаться-то приятнее.

– У нас хозяин жмот, каких белый свет не видел. Хлеб, говорит, макайте в рассол из-под шашлыков и жарьте.

Слава наносил удары все сильнее и хлеще. Кожа на спине и ногах покраснела.

– Все, все, хватит, – замахала Лариса рукой.

Быстро свесив ноги на лавку, она села на пологе и прикрыла рукой груди.

– Ты голову собирался мыть, вот и мой, – кивнула она на таз.

Слава сделал шаг к женщине и убрал ее руку.

– Чо-то хочешь что ли? – засмеялась она, не особенно противясь желанию Славы.

Не отвечая, он сжал ее груди, провел ладонью по соскам. Женщина шумно вздохнула.

– Двери-то открой, жарища же.

Слава толкнул дверь, стащил женщину с полога, развернул спиной. Раздвинув ягодицы, с силой попытался войти в узкий задний проход. Лариса дернулась, резко выпрямившись, схватила веник и что было силы, хлестнула им по лицу Славы.

– Извращенец хренов! – завопила она. – Не видишь куда свой хрен толкаешь что ли?

– Ладно, ладно, – закрыл лицо руками Слава. – Не рассчитал просто. Давай по нормальному. Она встала снова согнувшись. Он прижался к ее спине, сдавил, влажные, выскальзывающие из ладоней, мокрые от пота, груди, провел по соскам, приласкал женщину между ног и аккуратно вошел. Через минуту все было кончено.

– Кончил что ли уже? – прошептала женщина. – Я бы тоже наверно, но из-за жары не получилось.

Слава угрюмо молчал. Наскоро сполоснув голову, он выскочил из бани и закрыл за собой дверь.

– Приходи ко мне ночевать сегодня, – услышал он срывающийся голос женщины. – У меня бражка есть.

– Не хочу я никакой бражки, – буркнул Слава в полголоса.

Лариса его не расслышала.

– Не поняла.

– Пошла ты, – еще тише добавил он.

Быстро одевшись, вышел из предбанника. На душе было гадко и мерзко. Даже заходящее солнце, брызнувшее в лицо малиновым закатом, уже не радовало. Мир изменился, и кажется, безвозвратно. Уже дома, лежа на диване, он попытался представить вместо Ларисы другую женщину. Юную, привлекательную, аппетитную. Такую как… В памяти неожиданно всплыл образ Нюрки, живущей по соседству со Славой, широкоплечей, мужеподобной девкой с огромной грудью и выпирающим животом. Создатель посмеялся над ней, наградив ее широкими плечами и узкими бедрами, тем не менее, Нюрка никогда не унывала и шагала по жизни прямо, хотя сбоку могло показаться, что эти выпуклости должны ее перевесить. Нюрка ни в чем не знала меры, если ела, то до отвала, если пила, то стаканами, причем с ударением на предпоследнем слоге. Пару лет назад она без памяти влюбилась в Леньку Колышкина, и он лишил ее девственности, заманив к себе в шалаш. После этого Ленька старательно избегал девушки. Поняв, что возлюбленный ее бросил, Нюрка стала искать утешения в выпивке.

Слава помнил, как нелегко было напоить Нюрку до такого состояния, когда ей становилось все равно – сколько рядом парней и что они с ней делают. Странно, но он никогда не слышал, чтобы кто-то смеялся над ней или ее фигурой, как-то ее обозвал ее. Ее имя было в деревне именем собственным в квадрате. Если негде было выпить, парни шли к Нюрке, которая после смерти отца жила одна. Жила с обнаженной душой, с каким-то надрывом. Если выпивки было мало, и Нюрка не вырубалась, она выпроваживала гостей без разговоров. Ее слушались без возражений. Еще, как ни странно, она не любила пьяных. Однажды Слава перепутал свое крыльцо с Нюркиным, будучи в состоянии сильного подпития. Причем среди ночи. Нюрка его хватила по шее так, что он навсегда запомнил дорогу свой домой и уже больше крылечки не путал. Именно ее вдруг захотелось увидеть Славе, посидеть с ней за бутылочкой водки.

Это желание не покинуло его и в воскресенье утром, когда он, лежа на диване, смотрел телевизор. У старого «Рекорда» переключатель каналов располагался на самом телевизоре в виде щелкающей крутилки, а из всех каналов показывали только три. По двум центральным шли мультики, Слава остановил свой выбор на «Культуре», по которому показывали старый, еще советских времен, фильм. Кино ему порядком надоело, но вставать с дивана было лень. После фильма начался концерт Андрея Дементьева. Вечер транслировался в записи. Слава встал, чтобы выключить телевизор, но в комнату из кухни заглянула мать.

– Подожди, – остановила она его, усаживаясь на краешек дивана.

– Будешь смотреть? – удивился Слава.

– Буду.

Слава пожал плечами и ушел в кухню. И хотя он не чувствовал аппетита, решил позавтракать. Дементьев читал стихи. Читал хорошо, с выражением, и стихи были хорошие, Слава жевал и думал о Нюрке. Поймав себя на мысли, что она нравится ему как женщина, он чертыхнулся в душе и чуть не подавился. В телевизоре кто-то запел.

– Ма, кто поет? – для порядка поинтересовался Слава, входя с бутербродом в комнату.

– Леонид Серебрянников, – с гордостью ответила мать. – Постарел, а такой молодой был вроде еще недавно, – с грустью покачала она головой.

Это имя, как и имя поэта Дементьева Славе ни о чем не говорило. Слышал где-то, но не больше. Дожевав бутерброд, он отправился делать кофе. Варить кофе было лень, и он запил бутерброд водой. На сцене выступал другой певец.

– А это кто? – спросил Слава.

– Александр Евдокимов.

– Ты и его знаешь? – еще больше удивился Слава.

– Голос-то по радио знаю, а увидела в первый раз вот.

Слава прислушался. Песня была незнакомой, и певец ее пел с душой. Слава посмотрел на мать, ее лицо посветлело, даже морщины разгладились, на губах играла улыбка. Следующим номером выступала Лариса Долина, певицу он хорошо знал, да и песню тоже. Она пела о лебеде, его погибшей подруге, хранившего ей верность и разбившегося о землю. Кажется, песня так и называлась – «Лебединая верность». Слава подумал, как, в сущности, мало он знает о своей матери. Ему вдруг неизмеримо стало жаль ее. Из-за себя непутевого.

«Ведь, знай, она все, в дом бы не пустила», – подумал он. «Нет, она бы пустила, сделала бы вид, что ничего не случилось, вот отец, тот да», – возразил он самому себе.

– Ма, Нюрка-то как? – вдруг спросил он неожиданно сам для себя.

– На что тебе она?

– Спросил просто.

– Живет, как жила. Здоровается.

– Пойду, прогуляюсь.

В Нюркином огороде копался незнакомый мужик лет пятидесяти. Он выглядел тщедушным, маленький, худой с большим носом и круглыми, навыкате глазами.

– Нюрка дома? – громко спросил Слава в расчете на то, что вдруг копатель еще и глухой.

– Дома, – ответил мужик глухим, точно из-под земли, басом.

– Зайду?

– На что она тебе?

– Не виделись давно, соседи все-таки.

– Шел бы ты, сосед, – буркнул мужик, вонзив в сырую землю лопату. – Приболела она, – громче добавил он.

« Нюрка приболела?» – усмехнулся про себя Слава: «Да быть такого не может».

Развернувшись, чтобы уйти, он вдруг услышал ее голос.

– Славка, ты что ли?

– Я.

Не спеша, она вывалилась из сеней, спустилась с крыльца, подошла к калитке.

– Чо хотел?

– Так, – двинул он плечом. – Думал, посидим, выпьем, угостить хотел.

– Не пьем мы, – отрезала она, сверкнув из-под белесых ресниц ясными голубыми глазами.

– Мы? – удивился Слава.

– Я замуж вышла.

– Когда успела? – не поверил Слава.

– Успела, долго ли умеючи.

– За него? – кивнул Слава на мужика.

– А хоть бы и так, тебе что за дело? – с вызовом ответила Нюрка.

– Старый больно, – ухмыльнулся Слава.

– Сам ты старый, иди отсюда, купи себе бутылку и пей ее дома.

– Ладно, ладно, не кипятись, – сдался Слава. – Я ж по-соседски зашел. Просто.

– Сказали тебе, – пробасил мужик, подходя к калитке прямо по копаному.

Слава махнул рукой и зашагал прочь. В душе закипала невысказанная злость. «Придумал себе эту Нюрку, как идиот», – подумал он. «Корова, обыкновенная толстая корова, а туда же», – мысленно ругнулся он. В том, что неправ, было где-то глубоко, но было. Уж слишком хрупким было Нюркино счастье, вот и защищала она его. Слава это чувствовал где-то там, в самой глубине души понимал и завидовал ей. И не хотел себе в этом признаться, что даже Нюрка в квадрате имеет право, а он нет. Даже она имела право на счастье и жила, отгородившись по-бабьи от посторонних глаз, не желая больше никого пускать в свою душу.

Мать копошилась в кухне, стряпая угощенье из продуктов, купленных сыном. Потрогав, висящий на веревке, костюм, Слава содрал его, едва не оборвав веревку, и сказал, что уезжает.

У матери опустились руки.

– Почто так скоро-то? – спросила она.

– Дела.

– Седни еть воскресенье, – не поверила мать.

– Вдруг завтра опять дождь, не выехать будет, – буркнул Слава.

Паспорт

На обед у Володи был одноразовый пакетик кофе три в одном, который ему принес электрик Леха.

– Может тебе денег дать? – участливо спросил он. – У меня есть немного, мелочь, правда.

– Не надо, – помотал головой Сухих.

– Сколько ты уже не жрешь? – усмехнувшись, поинтересовался Димыч.

Володя пожал плечами. – С выходных.

– Может твой этот вообще не придет, ты так и будешь тут сидеть? Может, его грохнули уже или забухал?

Сухих не ответил. Ему и так было ясно, что если Лях не появится сегодня, он продаст золотой и… Билет без паспорта ему не продадут, придется идти в милицию, что-нибудь придумывать.

– Дверь не закрывайте, – попросил он приятелей, собравшихся уходить.

– Ну, мы вечерком заглянем, – пообещал Леха на выходе.

– На хрен он тебе нужен? – послышался голос Димыча с лестницы. – Он же уже стопроцентный БОМЖ. Ни денег, ни документов.

Они ушли. Володя вскипятил кофе самодельным кипятильником, сделанным из двух бритвенных лезвий, скрепленных нитками. Между лезвиями были вставлены спички. Кипятильник работал исправно, если не считать того, что немного искрил. Но вкус кофе от этого ни капельки не пострадал, и Володя выпил его все до последней капли. Кофе только усилило чувство голода. Его горьковатый привкус нисколько не избавил от ощущения обнесенного налетом рта, как во время болезни. На языке тоже образовался толстый слой белого налета, который Сухих счищал зубами, сплевывая его на пол. Хотя курить не хотелось, он зажег сигарету и после первой затяжки почувствовал головокруженье. После нескольких крепких затяжек голова прошла, но к горлу подкатила тошнота. Аккуратно погасив окурок, Володя сунул его обратно в пачку. Сигарет, оставленных Лехой, было немного, штук восемь и их надо было беречь. Усталость, накопившаяся за эти дни, а Володя потрудился на славу, должна была по идее валить его с ног, но он, как это ни странно, не чувствовал этой усталости. Стоило присесть на минуту, силы восстанавливались с юношеской быстротой. Во всем теле появлялась необыкновенная легкость и сила. Было непонятно – откуда берутся эти силы, если он пятый день почти ничего не ест. Выходит, он их черпает из своего запасливого, можно сказать, хозяйственного организма. Володя почувствовал, как в душе колыхнулось чувство благодарности к своему организму, даже любви и особого расположения. Раньше он его вообще не замечал и не берег, не болит и ладно, а организм, оказывается, непростой. Он умеет не только с умом расходовать энергию по требованию своего хозяина, но и умеет ее запасать и беречь.

Вот интересно, ради себя или своего организма Володя взялся печатать эти марки? Знал ведь, что дело пахнет «керосином», знал и делал, и вот теперь засадил свой организм в подвал и довел его, можно сказать, до крайности. В какую-то секунду Володя почувствовал даже благодарность Ляху, что тот объяснил ему эту нехитрую истину. Свой организм надо беречь, чтобы он служил долго и верно. И не расстраивать его по пустякам. Тренировать можно, даже необходимо. Володя посмотрел на пачку сигарет – этот источник зла, отраву для своего организма и подумал, что обязательно бросит курить. А по утрам он начнет делать зарядку…

– Живой, курилка? – услышал Сухих развеселый голос Ляха, раздавшийся из коридора.

В следующую секунду в подсобке появился он сам, сияя улыбкой, как начищенный пятак. У Ляха было праздничное настроение, которое только усилилось при виде здорового, покрытого рабочей пылью и потом, раба.

– Ну-ка поглядим, что ты там наворотил, – кивнул он головой Сухих, приглашая того следовать за собой.

Они прошли по коридору. Увидев стену, разрушенную на две трети, Лях одобрительно крякнул.

– На обед ты себе заработал. Давай, переодевайся, поедем ко мне, помоешься по-человечески, жена тебя обедом накормит, приведешь себя в порядок. Ты, вообще жрал чего-нибудь?

– Да так, – уклончиво ответил Володя.

– Не жрал наверно, а?

Лях похлопал себя по карманам. – Сигареты в машине забыл. У тебя есть что покурить?

– Там на столе, – кивнул Володя.

– Эти парни, что ли принесли?

– Да.

Лях быстро прошел по коридору обратно в подсобку, взял со стола сигарету, закурил и уселся на лавку.

– Переодевайся, что стоишь? – напомнил он Володе.

Сухих подошел к шкафу, с сомнением поглядел на свои парадные брюки.

– Грязное все, – сказал он.

– Грязное постираешь. Даю тебе сегодня выходной, телевизор сможешь посмотреть, письмо матери написать. Мать-то потеряла тебя, наверно?

– Потеряла.

– У меня товарищ один был, – помолчав, вспомнил Лях. – Мы с ним вместе сидели. Заболел он туберкулезом. Заболел как-то резко, начал чахнуть, чахнуть, короче – доходяга, не жилец на этом свете. Ну и как-то говорит мне, что хочу, мол, на воле помереть. А сидеть ему еще было лет шесть, по-моему. Вот и решил он зону подорвать. Знаешь, что это такое – подорвать зону?

Володя утвердительно кивнул головой.

– А кругом тайга, куда бежать-то? Одному без серьезной подготовки с зоны не вырваться, но он решил – убегу и сбежал. Месяц прошел, второй, про него ни слуху, ни духу. Весна была, в тайге ни грибов, ни ягод, то ли заблудился и помер, может, волки сожрали, никто ничего не знает.

– Не искали его?

– Искали вертухаи, только не нашли. Прошло почти два месяца, объявляется. Сам опять на зону пришел. Кожа, говорили, лохмотьями на нем висела, как мешок, я, когда его увидел, не узнал сразу. Ходячий скелет, обтянутый кожей. Но что самое удивительное – вернулся он здоровым. Жил, говорит, у какого-то ручья, пил только воду. Кору какую-то поначалу глодал. Это полтора с лишним месяца!

– И что с ним стало?

– Срок ему добавили, но отожрался он, поправился, потом освободился и звонил мне как-то. Живой, здоровый.

Володя переоделся. Лях потушил окурок и встал.

– Сюда никто не приходил? – спросил он.

– Димыч с Лехой.

– На хрен мне твой Димыч, – воскликнул Лях, – Я про своих спрашиваю.

– Нет, никто.

– Ладно, пошли к машине. На улице прохладно уже. У тебя куртки нету что ли?

Сухих отрицательно мотнул головой.

– Ладно, в машине не замерзнешь, а потом что-нибудь придумаем.

Володя заметил, что настроение у Ляха меняется мгновенно, стоит перемениться мыслям. Вот и сейчас его покоробило, стоило ему задуматься о делах. Видимо, дела шли не слишком.

Они вышли из подвала, Володя сел на заднее сиденье. Слава даже не обернулся, сделав вид, что не знает этого пассажира. Лях сесть не успел, к машине вдоль дома со всех ног несся мужик с выбившимся из-под куртки и развевающимся на ветру, галстуком.

– Алексей Семенович! Алексей Семенович!

– Опять этот Сан Саныч, – усмехнулся Слава.

– Не Сан Саныч, а Александер. Сан Саныч знаешь кто? Не знаешь, а п……шь, – грубо оборвал его Лях.

– Алексей Семенович, нам работать нечем, – подбежал к машине запыхавшийся мужчина. Он был среднего роста, смуглый, с кучерявыми, черными волосами. Полнеющее лицо покрыто потом. – Мы заказов набрали – во! – чиркнул себя по горлу пальцем Алесандер, – А химии нет, печатать не можем, я вас с утра ищу.

Лях вздохнул.

– Сколько она стоит?

– Комплект тысяч восемь.

– Ладно, будет у тебя химия.

Лях попытался снова сесть в машину.

– Алексей Семенович, нам срочно надо, заказы горят.

– А почему ты раньше не побеспокоился? – вспылил Лях. – Почему перед фактом меня ставишь, все в последнюю минуту?

– Так вы же сами все деньги опять забрали на свадьбу.

– На свадьбу, – недовольно пробурчал Лях. – На дело забрал. Садись в машину.

Александер не заставил себя ждать и, оббежав машину сзади, плюхнулся на сиденье рядом с Сухих. Увидев незнакомого парня, он протянул ему руку. – Шишкин Александр.

– Володя.

Лях сел на сиденье рядом с водителем, откинулся и глубокомысленно посмотрел под козырек ветрового стекла, наблюдая, как поплыли верхушки деревьев навстречу тронувшемуся автомобилю.

– Вообще, с фотосалоном надо что-то решать, – произнес он.

– Что решать? – напрягся Александер.

– Ну, дорого почти шестьсот баксов за квадратный метр.

– Пятьсот тридцать, – поправил его Шишкин.

– Придется перевести фотосалон на окраину или в подвал, – продолжил свою мысль Лях, не обращая внимания на уточнение подчиненного.

– А как же срочные заказы?

– Как? Как. Курьера будешь держать, может и двух. Все равно будет дешевле платить. А в фотосалоне открыть бар и принимать заказы на печать. Да, так и назвать его – фотобар или бар плюс фото, – счастливо засмеялся Лях, удивляясь, как это такая мысль не пришла ему в голову раньше. – Ты химию где берешь? – смягчившись, даже чуть повернув голову к Шишкину, спросил он.

– В Элладе.

– По безналу?

– В основном, но иногда за наличные.

– То есть, они ей в розницу торгуют?

– Ну да, – кивнул Александер.

– А кто там главный?

– Леонид Сергеевич.

– Фамилия как?

– Забыл, как-то на –ий заканчивается.

– Не Леня Козиновский?

– Вроде так, но точно не помню.

– А ты с кем непосредственно работаешь?

– С Людой Райсо.

– Знакомая фамилия. Это не она раньше была секретаршей у Марса случайно? – прищурился Лях. – Беленькая такая, востроносая пигалица. Цепочки любит и украшения особенно из камня. Перстень еще у нее на руке такой, – показал Лях пальцами круглую плямбу размером с куриное яйцо.

– Она кажется.

– Куда ехать-то? – подал голос Слава.

– Улица Белинского, – ответил Александер.

– А где это?

Шишкин объяснил, как проехать на улицу Белинского и тут же начал руководить движением. – Сейчас налево, прямо до светофора… направо, опять прямо и здесь во двор.

Лях молча вышел из машины, Шишкин ринулся за ним, но тот осадил его порыв:

– Жди в машине, надо будет, я позову.

Он ушел в жилой подъезд, правая половина первого этажа дома которого была оштукатурена и зарешечена. Здесь располагался офис фирмы «Эллада», занимавшейся поставкой импортных фототоваров из-за рубежа. Остальная часть четырехэтажного дома оставалась жилой и давно не ремонтировалась. Фасад полинял, местами штукатурка обвалилась целыми пластами. Особенно неприглядно выглядели маленькие балконы, служившие когда-то гордостью и украшением этого фасада.

Володя открыл окно и закурил.

– В машине можно курить только шефу, – небрежно бросил Слава, глянув в зеркало заднего вида.

Сухих не обратил на замечание никакого внимания. Шишкин удивленно посмотрел на Володю, помахал перед носом рукой.

– В самом деле, Владимир, не курите здесь, – попросил он.

Сухих вышел из машины. Минут через пятнадцать из подъезда вышел Лях.

– Так, Александер, иди, забирай химию, вечером привезешь сюда деньги. Заработаешь до вечера?

– У нас все заказы почти проплачены, я же вам вчера отдал…

– Химию, говорю, забери, – стукнул Лях по крыше машины.

– Не поможете мне загрузиться? – выбираясь из машины, обратился Шишкин к Володе.

Тот удовлетворительно кивнул головой.

Загрузив канистры с химикатами в багажник, они сели на свои места.

– Все? – спросил Лях. – На сколько тебе ее хватит?

– Недели на две, не больше.

– И ладно пока, – качнул Лях головой. – Я вот думаю, – после небольшой паузы продолжил он, – А что, если принтер поставить в квартире? Этаж – третий, центр города, как ты считаешь?

– Не знаю, Алексей Семенович, – поджал губы Шишкин. – Не привычно как-то в квартире.

– Что тут непривычного? Всяко лучше, чем в подвале сидеть, а заказы в баре принимать. Даже один курьер справится. Например, раз в час он будет делать одну ходку. Как почтальон, почтальоны же работают, вон какие территории обходят, а тут километра не будет. А, Шишкин?

– В принципе, можно, – согласился тот. – Только некоторые заказчики непосредственно с оператором хотят общаться.

– Ничего, – кивнул Лях головой. – Будут общаться с приемщицей. Девчонки у нас работают толковые, разберутся. Ты понимаешь, дорого в центре города держать такую аренду. Затрат много, а денег нормальных нет. То ремонт их сжирает, летом, вон, без работы два месяца сидели, а отстегивать за аренду надо.

– Приехали, – со вздохом сообщил Слава.

– Ты чего вздыхаешь? – удивился Лях. – Педали что ли устал давить?

Слава посмотрел на шефа выразительным, долгоиграющим взглядом, чем заставил его расхохотаться. Настроение у него явно улучшилось, посмеиваясь, Лях вышел из машины и даже помог Шишкину перетаскать канистры в салон.

– Позвони Сеньке-кривому, скажешь, что от меня, чтобы он принес тебе выручку. Понял? – сказал он на прощание Александеру. – Если к вечеру денег не хватит, чтобы рассчитаться, поедешь утром. Коробку хороших недорогих конфет не забудь купить этой, как ее?

– Райсо.

– Ну, да.

Шишкин выразительно закивал головой, выражая полное понимание всему сказанному.

– Поехали домой, – сел Лях в машину, мельком глянув на Славу с хитринкой во взгляде.

Слава нажал на газ.

Сухих был дома у Ляха впервые. Тот сразу выделил Володе пижаму и показал, как запустить стиральную машину.

– Где эта Люська ходит? – недовольно пробурчал он, заглядывая в кастрюли и сковородки. – Ты же голодный, тут пара биточков осталось с макаронами. Холодное, правда все. Разогрей и пожри пока.

Раздался телефонный звонок, и Лях переместился в прихожую.

– Алло, Люся! Ты не понимаешь что ли? Ты где вообще? Я на обед приехал, а тут еды никакой. Какой обед в три часа? Обыкновенный. Ладно, буду.

Лях положил трубку. – Слава!

– Что Алексей Семенович? – послышалось из комнаты.

– Поехали.

– А этот как же? – кивнул Слава на Сухих, проходя мимо кухни.

– Здесь останется, мы недолго.

Они уехали, закрыв дверь на замок. Разогрев макароны, Володя поставил сковородку на стол и шумно перевел дух. Перед ним была еда. При виде поджаристых биточков и макарон, испускающих душистый парок, даже дрожь пробежала по его спине. Через пару минут сковорода опустела. В животе подозрительно заурчало, захотелось или яблок или винограда. Облизнувшись, Володя проглотил слюну, вздохнул и отправил пустую сковородку в раковину, решив ее отмочить и затем вымыть. Сделав небольшой перекур, (курить по-прежнему не хотелось), отправился бродить по комнатам. В небольшой гостиной стоял телевизор, найдя пульт на диване среди небрежно брошенных вещей Ляха, он его включил и сел на диван. Пощелкав каналами, Сухих не обнаружил ничего интересного и оставил мультфильмы. Залихватский диснеевский громила с тупым, как сковородка, лицом летал по экрану, попадая в глупейшие ситуации. Это должно было веселить ребятню, но уж больно вид этого громилы был ужасен и никак не способствовал веселью. Наскучившись мультиком, Сухих оставил телевизор включенным и вышел из гостиной. В комнате напротив он вдруг увидел, висевшую на гвоздике, куртку. Рукава у нее были отстегнуты, чего он никогда не делал, но куртка была его. Пошарив по комнате, Володя обнаружил под кроватью пакет, в котором оказались его вещи и рукава от куртки. Пристегнув их, он перевесил куртку в прихожую, разобрал вещи, среди которых были две новые рубашки, которые Слава просто не носил, жилет от его костюма, пара пуловеров и один носок. В чемодане было несколько пар носков, трусы, купальные плавки, футболки, джинсовый костюм, кроссовки. Костюм с кроссовками он наблюдал на Славе, который носить ворованное больше не стеснялся, почитая его своей законной добычей. Одна из футболок висела на спинке кровати. Володя хотел ее сунуть в пакет, но передумал.

Поставив пакет под куртку на полочку для обуви, Володя опять отправился в гостиную. Мультик уже кончился, и на экране шли титры какого-то западного фильма. Переключив каналы, Сухих нашел передачу, в которой прогрессивные умы России обсуждали о превратностях жизни и неудачах в экономике. Передача показалась Володе еще скучнее мультиков, и он вообще выключил телевизор и отправился на кухню пить чай. Коробка с чайными пакетиками стояла на столе, а чайник был на плите. В холодильнике нашлось масло и сыр, в хлебнице половина свежего батона. Недолго думая, Володя разрезал батон вдоль и сделал два огромных комбинированных бутерброда. Сыра немного не хватило, зато масло чуть-чуть осталось. С горячим сладким чаем оба бутерброда исчезли в желудке, вызвав непревзойденное ощущение сытости. Сразу потянуло на сон. Убрав за собой на столе, Володя лег на диван в гостиной и мгновенно уснул в тишине под еле слышное урчание стиральной машины.

– Уснул что ли? – услышал Сухих над самым ухом.

Лях стоял посреди комнаты.

Володя открыл глаза и быстро сел на диване, смущенно улыбнувшись.

– Спишь что ли? – усмехнулся Лях. – Ты пожрал?

Сухих удовлетворительно кивнул головой.

– Мне уехать надо, белье твое постиралось, утюг в следующей комнате, доска гладильная, найдешь. Ты здесь ночевать остаешься?

– В подвал пойду. Вот только ключ, как я туда попаду?

– Ключ, что ключ? На улице дождь, а ты в пиджаке. Еще не хватало, чтобы ты простыл. Оставайся до утра, а завтра отвезу тебя на машине.

– Я куртку свою нашел, – поднимаясь с дивана, ответил Володя.

– Нашел? Как нашел?

– Вот она, – прошел Сухих в прихожую, – И вещи кое-какие, – указал он на пакет.

– Что ты гонишь, откуда у меня твоя куртка? – повысил голос Лях.

– Слава у меня чемодан украл на вокзале, когда я приехал из Питера.

– Это водила мой?

– И деньги в подвале, я думаю, тоже он взял.

Спросонок Володя был откровенен, он говорил то, что накопилось в мозгах.

– Слава? – задумчиво произнес Лях. – Ну, одевай, раз нашел, если ничего не путаешь.

– Не путаю, – твердо сказал Володя.

Лях шумно вздохнул. – Ладно, разберемся. Вот тебе сто рублей, купишь жратвы, курева себе. Скоро Люда должна прийти, она тебя откроет. Все, давай. Ах, да, ключ еще тебе.

Сунув руки в карманы в поисках ключа, Лях его там не нашел.

– А кто сегодня подвал открывал?

– Эти, электрики.

Лях кивнул головой и открыл барсетку. – На, – достал он железную пластину с кривыми прорезями на конце. Это был ключ от подвала. – Ну, все?

Володя удовлетворительно кивнул головой.

Быстро повернувшись, он ушел, закрыв дверь на замок.

Сухих зевнул и пошлепал на кухню покурить. За окном сгущались сумерки, что-то похожее было и на душе у Володи. Несмотря на целую сотню в кармане и радушный прием, эта квартира тяготила его. Хотелось побыстрей отсюда вырваться, даже грязный подвал казался местом, для жизни более подходящим. Потушив окурок, он непроизвольно заглянул в холодильник. Ощущение сытости после сна бесследно исчезло, уступив место голоду. В холодильнике оставалось немного сливочного масла, собрав его в ложку, Сухих сунул ее в рот и принялся сосать. Поставил на плиту чайник и выглянул в окно. Крупные капли дождя барабанили по отливу, гулким эхом разлетаясь в пустынной улице. Ветер и дождь. Ветер срывал последнюю листву с деревьев, дождь прибивал ее к земле и асфальту. Ветер швырял капли дождя на оконное стекло, на стены, от козырька крыши стена соседнего девятиэтажного дома потемнела, напиталась влагой до четвертого этажа.

Закипел чайник. Володя заварил чай и с чашкой переместился в гостиную. Присев на диван, включил телевизор. Центральные каналы изливались сериалами мелодрам и боевиков. Сухих выбрал для просмотра «Бандитский Петербург», на экране мелькали знакомые сердцу, места, даже бандиты казались родными и близкими. Мелькнула мысль поискать в пеналах Ляха свой паспорт и бежать отсюда со всех ног. Вряд ли кто-то станет специально его разыскивать, это дело случая, земля-то, как справедливо заметил Лях, круглая. Но встать с дивана и заняться поисками мешала не мысль о бесперспективности идеи, а обыкновенный страх. Страх не только перед силой, превратившей его в раба. Рабство сидело внутри его. Страх вообще. Уголовники и милиция были тождественны в своей возможности насилия над личностью. Сухих был уверен, что при некоторых обстоятельствах эти силы могут объединяться и помогать друг другу. Между ними, как между жерновами, перемалываются в муку обыкновенные судьбы, такие, например, как Сухих. Чтобы не быть затертым этими жерновами, ему ничего не остается, как подчиниться одной из них, хотя такая покорность и попахивает душком трусости. Он не герой, но и трусом себя Володя не считал. Он даже испугаться не успел, да и не думал пугаться, подчинился и все. И дело совсем не в паспорте, просто эта сила, как земное притяженье. Разорвав ее путы, можно и в тюрьме чувствовать себя свободным человеком и на воле оставаться рабом. В России, где балом правят деньги, а не закон, только они дают ощущение свободы. Люди, не имеющие денег, не защищены никак. Степень унижения, давления на них зависит от понятий и нравственных границ давящей силы. Лях жил в системе своих понятий, он и действовал сообразно им, но в отношении разных людей эти понятия тоже были разными. Где-то в подсознании Сухих ощущал некоторую симпатию со стороны Ляха к нему. Но он не обольщался на этот счет, шаг в сторону, и Лях не задумается его наказать. Безжалостно и жестоко.

Володя встал с дивана, подошел к комбинированному шкафу, стоявшему в гостиной. Здесь на двух полках стояли книги. Пробежав глазами по книжным корешкам, Сухих удивился предпочтениям Ляха. На полках стояли классики русской и зарубежной литературы. Этих изданий давно уже не было в книжных лавках и магазинах, такая литература сегодня пользовалась небольшим спросом. Вытащив из ряда серебристо-зеленый том Гоголя, Володя обратил внимание, что книга была неоднократно читаема, но аккуратно. Полистав, он задвинул ее на место и вдруг обратил внимание на тонкую книжечку, лежавшую поверх томов. Этой книжечкой был его паспорт. Володя быстро сунул его во внутренний карман куртки и застегнул на замок. Почувствовал, как кровь ударила в лицо, сопротивляясь земному притяжению, которое он превозмог на долю секунды. В следующую секунду мысли запрыгали в мозгах, образуя хаос. «А вдруг Лях хватится паспорта?» «Убить – не убьет, но хорошего будет мало». «В конце концов, чей это паспорт? Никто не имеет права его отбирать!»

– Да! – сказал Володя вслух. – Никто.

Если унижают женщину, это понятно, в том смысле, что должно ее защищать, но заступаться за мужчину, это, мягко говоря, вызывает снисходительную улыбку. Таков сегодня мир, он и был всегда таким и останется, мужчина должен уметь постоять за себя сам, даже мужчина – раб. Именно таким ощущал себя Сухих, оказавшись в чужом городе наедине со своей воспитанностью. С одной стороны ему это воспитание мешало, вера в человеческую порядочность граничила с обыкновенной трусостью и оправдывала ее. С другой стороны он не был трусом, но не был и воином. Он не умел бороться, пока земное притяжение не тяготило его, все было нормально, как принято выражаться – в рамках приличия, и Володя знал, как поступать в подобных случаях. Но оказавшись за этими рамками, он растерялся. Он ощутил себя мелкой букашкой, которая почему то полагала, что она рождена свободной. Как он заблуждался.

«Положи паспорт на место, ты поступаешь, как вор», – потребовал от Сухих внутренний голос.

«Можно не признаться Ляху, что он взял паспорт и заставить того поволноваться».

Честно сказать, Сухих с трудом представлял себе, как это будет. Не станет Лях волноваться из-за Володиного паспорта, это просто смешно. Он вообще вряд ли о нем вспомнит!

Сухих посмотрел на красную книжечку. – «Вот она – свобода, в его руках, а он не знает, что с ней делать».

Сунув «свободу» во внутренний карман куртки, застегнув карман на замок, завернув куртку так, чтобы карман не был виден, Володя отправился в кухню на перекур.

Потушив сигарету, он вспомнил, что надо просушить и погладить брюки. Разобрав гладильную доску, он включил утюг. Чтобы ткань не заблестела от глажки, нужна была марля. Брюки были влажные после отжима и должны хорошо прогладиться. Вместо марли Сухих решил воспользоваться рубашкой Ляха, которую нашел в корзине для белья. Странно, но влажная ткань через сухую рубашку не желала проглаживаться. Володя залил в утюг воду и нажал кнопку отпаривания. Дело пошло лучше, но брюки, особенно пояс, высушить не удалось. Часы показывали половину девятого, снова захотелось есть. Решив высушить брюки на себе, Сухих переоделся, сложил аккуратно пижаму и пошел курить в кухню.

Люда пришла в девять. Это была невысокая миловидная женщина с ямочками на щеках и копной густых волнистых волос, зафиксированных на затылке широкой заколкой. Она нисколько не удивилась присутствию в квартире незнакомого парня, поздоровалась и взяла сигарету.

– А я вас ждал, – сообщил Володя.

– Меня? – удивилась она.

– Да, у меня ключа не было.

Люда понимающе покачала головой и стала разбирать, принесенный пакет, выкладывая на кухонный стол, продукты.

Сухих поспешно оделся.

– До свидания, – попрощался он.

Женщина молча кивнула головой и закрыла за ним дверь.

Миновав дворы и плохо освещенные маленькие улочки, Сухих вышел к автовокзалу. В ожидании автобусов люди старались укрыться от дождя под навесом автобусной станции. Сухих обогнул автобусные причалы и зашагал мимо навеса. Он почти не замечал дождя. Вид ночного города со спешащими по своим делам, людьми раздавил его. Вот они пытаются укрыться от дождя под своими зонтами, но у них это не получается. В союзниках у дождя ветер, выворачивающий зонты наизнанку, ломающий спицы и крепления. Володя подумал, что этот мир настолько универсален, что, пропади он сейчас пропадом, мир не заметит. Ничего ровным счетом не изменится, потому что до него ровным счетом никому нет дела. Его куртка намокла, и он уже почувствовал, как ледяная влага проникла сквозь ткань пиджака и пробирается к его телу. Но он нарочито шагает медленно, он никуда не торопится, потому что не знает, зачем и куда ему спешить. У него нет дома, нет денег. Стоп, а монета?

Вдруг Сухих увидел девочку лет четырнадцати в летнем платье и туфлях на босу ногу. Поверх платья на ней был одет мужской пиджак, в который она куталась, как в шаль. Володя прошел бы мимо и скорее всего не заметил бы девочку, но она сама к нему обратилась.

– У вас закурить нет? – улыбнулась она посиневшими от холода, губами.

– Есть, – кивнул он. – Не рано тебе курить?

– Я не себе, – опять улыбнулась она, – Матери.

Володя заметил, что девочка красива, и, видимо, зная это, улыбается каждый раз, когда говорит.

Сухих достал пачку и протянул сигарету девочке.

– А можно две?

Володя заглянул в пачку, там оставалось три штуки. Он отдал пачку девочке. – Ты же замерзла и промокла. Домой-то чего не идешь?

– Скоро уже пойду, – согласно кивнула она головой в подтверждении своих слов. – Еще пять штук сигарет надо насобирать.

– Как это? – не понял Володя.

– У меня такой план – двадцать штук за вечер, когда они…- пояснила девочка, недоговорив до конца.

– Пьют? – догадался Володя.

Девочка удовлетворительно кивнула головой.

– Тебя как зовут?

– Оксана.

Володя развернулся, купил в киоске пачку сигарет, вытащил несколько штук и отдал их девочке.

– Спасибо, – улыбнулась она и побежала от автовокзала в темноту дворов. Володя зашагал прямо. Теперь его проблемы показались ему сущими пустяками в сравнении с проблемами Оксаны. Судя по одежде, она растет, как трава на пустыре, и не известно еще, ждет ли ее вообще какой-нибудь ужин. Сухих пожалел, что не догадался купить ей что-нибудь съестное. В его кармане лежала разменянная сотня и золотая монета в подкладке. Наверно, в глазах Оксаны он был бы миллионером. Заскочив по дороге в круглосуточный гастроном, он купил на ужин дешевых сосисок, батон и пакет молока. От сотни остались одни слезы.

«Если Лях завтра не приедет, меняю монету и сматываюсь домой», – твердо решил Сухих, выкладывая на стол купленное богатство. Как он ни старался, сосиски съел сразу и только потом переоделся. Для порядка сходил и поглядел на развороченную стену. Зрелище было унылое. Развесив мокрую одежду в подсобке со всевозможными приспособлениями для просушки, он лег на лавку. В душе шевельнулось что-то теплое и близкое. Такое ощущение, что он был по-прежнему один, но уже как-то не совсем. В конце концов, он может уехать в любой день. Паспорт-то у него теперь есть.

С утра Володя взялся за работу в приподнятом настроении. Тепло, поселившееся в его сердце, наполнило жизнь новым смыслом. Уныния больше не было, а то, что вечером расплывчато пригрезилось ему, обрело конкретные очертания. Одним словом, он решил пригласить Оксану к себе в гости и надеялся, что приедет Лях. От последнего он ждал еду или деньги, на которые он ее купит, чтобы угостить девочку.

Разрушения стены дошли до того критического уровня, когда обломки кирпичной кладки заполнили пространство рядом с ней до уровня разрушений и требовалось расчистить от них свободное место. Вторая половина дня была посвящена перебрасыванию кирпичей в одну большую кучу, которая по местоположению не мешала бы работе.

Лях приехал только под вечер. Он по достоинству оценил усилия Сухих и вообще вел себя необычайно приветливо. Володя даже устыдился того, что утащил втихушку собственный паспорт. Лях привез ему электроплитку на две конфорки. Правда, с одной рабочей. Кастрюлю, сковородку и чайник без крышки.

– Чо тебе все время всухомятку жрать, – заметил он. – Будешь себе варить супы, каши. Жена тут передала, – выставил он на стол красочные коробки с разными кашами быстрого приготовления. – Умеешь готовить-то?

– Ну, – пожал плечами Володя.

– Блок сигарет тебе купил, – продолжил Лях. – Так, твою мать, а ложка у тебя есть?

– Нет.

– Завтра что ли привезти? Ладно, ложку купишь себе. Держи, вот еще тебе сто рублей даю на хлеб. Чаю купи или сто мало?

Володя пожал плечами.

– Ну, вот еще сто, а нет, это пятьсот, где же у меня… Полтинник, вот, есть. Думаю, тебе пока хватит.

У Ляха зазвонил телефон.

– Ты в фотоаппаратах разбираешься? – выслушав голос в трубке, прикрыл он микрофон ладонью.

– Средне, – ответил Володя.

– Жена решила фотоаппарат купить, мои бездельники из фотосалона фотографии печатают, а в фотоаппаратах, – постучал Лях костяшками по столу. – Переодевайся, съездишь с нами, подскажешь. – Алло, – продолжил он в трубку. Все, еду с хорошим специалистом. Да, он тебе подскажет, какой фотоаппарат лучше купить, чтоб и не дорого и качественно.

– Там просто характеристики надо посмотреть и оптику, – сказал Сухих, которому ехать в магазин совсем не хотелось.

– Поедешь, сам и покажешь, если выберешь говно, смотри.

– Я же не фотограф.

Лях круто развернулся от стола, у которого стоял, и с силой пнул Сухих под мягкое место. Тот отлетел к стене.

– Теперь фотограф? Будет надо, ты у меня петухом закукорекаешь! – прищурив глаза, зло проронил Лях. – Одевайся быстро.

Володя поднялся и подошел к шкафу.

– Я в машине, – бросил Лях и вышел.

В лицо Сухих ударила кровь. То, что его пнули, как нашкодившего пса, наводило на размышления. Он снова захотел немедленно уехать. Завтра же. Переодевшись, не спеша вышел на улицу, закрыл подвал и сел в машину. До магазина никто не проронил ни слова.

Фотоаппарат выбирали долго, то не устраивала цена, то модель казалась слишком простой, то неизвестно чьего производства была оптика. В конце концов, Люда выбрала телефон с функцией и фотоаппарата и даже видеокамеры. Стоил этот комбайн довольно дорого, но Люда убедила мужа, что это как раз то, что ей нужно. Обратно в подвал Володя отправился пешком. Хотя было не по пути, он прошел мимо автовокзала. Оксаны там не было. Видимо, она выходила на свой промысел позже или вообще не каждый день. У Володи испортилось настроение и, вернувшись в подвал, он перекусил всухомятку хлебом, который купил по дороге и лег на лавку. Земное притяжение опять надавило на него всей своей силушкой. Выкурив подряд три сигареты, Сухих испытал чувство перенасыщенности и отвращения. Он не мог сказать – к чему конкретно. Отвращение и все. Ко всему и вся. К себе.

Кажется, Сухих задремал и, открыв глаза, не сразу понял, что произошло. Он лежал в полной темноте. Нащупав на столе зажигалку, чиркнул. Маленький огонек осветил комнату настолько, чтобы найти на столе сигареты и выбраться из подвала. Свет отключили во всем доме, гастроном погрузился во мрак, оттуда слышались возбужденные голоса покупателей и продавцов. Для всех это оказалось полной неожиданностью. Захлопнув дверь, Сухих обогнул двор и вышел на проспект. Окна в домах напротив, были освещены, отключение носило локальный характер и затронуло небольшую часть проспекта. Из магазина, посмеиваясь, выходили довольные покупатели. Шутка со светом, похоже, многим понравилась.

Ноги сами привели Сухих на автовокзал. Осенним вечером темнело быстро. Володя сел на холодную скамейку и стал наблюдать за проезжающими автомобилями. Вот поток машин застыл у светофора, позванивая, из-за поворота вырвался трамвай, следом за ним заторопились через дорогу пешеходы. Светофор мигнул светом и, набирая скорость, через перекресток понеслись машины. Непрерывным потоком, одна к одной. Странное чувство охватило Володю, словно он не сторонний наблюдатель, а участник этого движения. И его несет этот поток, только он зажат не машинами, а людьми. Или нет, он был таким участником, когда ехал учиться, поступал, шел на занятия, работал. Теперь его выбило из потока, потому он и заметил его и задумался. Он, в своем подвале теперь наблюдает за всем этим со стороны, как и Оксана. Несмотря на ее юный возраст, она тоже никуда не движется. Сухих покрутил головой по сторонам, желая удостовериться, что ее нет.

Он медленно поднялся, поглядел на часы. Время было непозднее, но уже окончательно стемнело, и Володя решил, что ему на всякий случай нужен карманный фонарик. Такие продаются в каждом киоске в большом ассортименте. Выбрав недорогую модель, он зашагал «домой». В поисках продуктового магазина ему пришлось пройти мимо дома, в котором был расположен гастроном и его подвал. Света там по-прежнему не было. Магазинов на проспекте было не мало, но это были дорогие магазины. В поисках приемлемых цен Володя свернул на ближайшую улицу, смутно припоминая, что где-то здесь был небольшой магазинчик. Тут он увидел ее. Оксана занималась привычным делом – стреляла сигареты у прохожих. У некоторых это вызывало недоумение – куда милиция смотрит, но таких было не много. Другие многозначительно ухмылялись и отрицательно качали головами, большинство протягивали открытые пачки или совали сигарету ей в руку. Володя приостановил свое движение и понаблюдал за девочкой. Она работала профессионально, выискивая в толпе тех прохожих, которые ей не отказывали. Она редко ошибалась. Заметив Володю, Оксана почему то повернулась к нему спиной и зашагала прочь. Он немедленно догнал девочку.

– Привет.

– Здравствуйте, – чуть заметно улыбнулась девочка.

– Возьми, – протянул он ей пачку сигарет.

Оксана быстро взяла сигареты, сунула их в карман и прибавила шагу.

– Спасибо.

– Я поговорить с тобой хотел, – поймал он девочку за рукав.

– Я замерзла, – быстро сказала она, поежившись для убедительности. – Домой хочу.

– А где ты живешь? – не отставал он.

– А вам зачем?

Володя не нашелся что ответить. Действительно, зачем ему знать, где она живет. Он чуть замедлил шаг и остался стоять с открытым ртом посреди улицы. Девочка растворилась в толпе так же быстро, как и появилась.

«Вот идиот», – мысленно обругал себя Сухих. Ясно же, что она подумала, она решила, что он хочет ее обидеть. В ее положении не мудрено думать именно так, возможно, даже был какой-нибудь опыт. Он перешел улицу и поднялся по высокому крыльцу в магазин. Купив продуктов, вышел обратно и с высоты крыльца снова увидел ее. Она стояла с двумя подростками, но не просто мило болтала, как могло показаться со стороны, а пыталась от них вырваться. Один из парней крепко удерживал ее за рукав пиджака, а второй подхватил ее с другой стороны под локоть и пытался утащить девочку в темноту. Она сопротивлялась сосредоточенно и молча. Оставив всякие сомнения, Сухих бросился на помощь. Подростки оказались худыми, неряшливо одетыми пацанами. Завидев летящего на всех парах к ним молодого парня, они тут же оставили Оксану и растворились в темноте.

– Кто это такие? – возбужденно спросил Володя.

– Наши, из двора мальчишки, – ответила Оксана, кутаясь в пиджак.

– Что им от тебя нужно?

– Им на клей пять рублей не хватало, думали, что у меня есть.

Оксана отвечала без всякой злости, чувствовалось, что подобные ситуации ей не в диковинку.

– Ты есть хочешь? – помолчав, спросил Володя.

Оксана стрельнула на него глазами, в одно мгновение оценивая выражение лица Сухих.

– Хочу, – кивнула она, не заметив для себя никакой опасности.

– Пошли на лавочку сядем, у меня тут колбаса, недорогая, правда, но есть можно.

Не оборачиваясь, он пошел в глубину небольшого сквера, где стояли скамейки и сел. Оксана села рядом. Отломив половину батона и кусок круглой, с сардельку толщиной, колбасы, он протянул все это девочке.

– А вы?

– Я потом поем у себя, – улыбнулся он, прикуривая сигарету. – Я бы тебя к себе пригласил, но у нас в подвале сегодня свет отключили.

– А вы в подвале живете? – спросила она, с трудом проглатывая большой кусок еды.

– Да, живу. Здесь неподалеку. Хотел показать тебе, чтобы ты могла иногда приходить.

– Зачем приходить?

– За сигаретами, да и просто, когда бывает плохо.

– А-а, – понимающе протянула она. – У меня каждый день одно и тоже, вы на меня никаких сигарет не напасетесь.

Сухих улыбнулся. Докурив сигарету, он посмотрел на девочку. Оксана, практически расправившаяся с едой, смутилась.

– Ешь, ешь, – подбодрил ее Володя, – Если не наешься, бери в пакете.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Я больше не могу. Итак, наверно, оставила вас без ужина.

Сухих заметил, что девочка мелко дрожит от холода, но не решается уйти.

– Беги домой, – вздохнул он. – Свет появится, покажу тебе свое жилище.

– Хорошо, – согласилась она. – Так я пошла?

– Иди.

Она ушла, на прощание оглянувшись и улыбнувшись ему. Он улыбнулся в ответ, хотя понимал, что в темноте она его улыбки уже не увидит. Задумчиво поглядев девочке вслед, снова достал сигарету и прикурил. В следующее мгновение на голову обрушился удар, сваливший его с лавки. Падая, Володя прикрыл голову руками, удары продолжились. Кто-то невидимый навалился сверху, резко согнув его ногу в колене, с силой прижал ее к спине. Боль даже привела его в чувство, но не давала шевельнуться. Нападавший быстрыми ловкими движениями обшарил его карманы куртки. Звякнул, брошенный на асфальт, ключ от подвала. С него сняли туфли, ногу отпустили, послышались звуки убегающих ног и все стихло. Володя поднялся, потрогал затылок. Волосы пропитались кровью, она потекла на воротник куртки. Скинув куртку с плеч, Володя наклонился вперед, зажав затылок ладонями. Кровь у него сворачивалась быстро, он это знал и надеялся, что кровотечение остановится, иначе он запачкает одежду.

В подвале горел свет. Проснувшись, Сухих сел на лавке и потрогал затылок руками. Волосы запеклись кровью и превратились в шершавые, спутавшиеся космы. Голова, однако, не болела и была ясной. Володя встал, сунул руку в карман брюк, сторублевая купюра была на месте. На столе лежал фонарик, который вчера Володя положил во внутренний карман пиджака. Получалось, что добычей гопников стала мелочь из кармана куртки, его туфли и пакет с продуктами. Он подумал, что скорее всего, на него напали пацаны, которых он отогнал от Оксаны. Дождались, пока он останется один, ударили чем-то тяжелым, хапнули то, что попалось под руку. Поднявшись, он подошел к шкафу и осмотрел куртку. Несколько капель крови все же упали на воротник и засохли на темно-сером материале черными пятнами. Хотелось курить, но сигареты и зажигалку гопники ему не оставили. Порывшись в пепельнице на столе, Володя включил электроплитку, дождался, пока покраснеет спираль, зажег от нее жгут из газеты и прикурил сморщенный окурок. Затянувшись, обжег губы. Сплюнув, лег обратно на лавку, положив голову на бок. Все мысли были обращены к монете. Ехать домой, точнее бежать – единственное, что приходило в голову. И тут же всплыл образ Оксаны, но уже не такой ясный и чистый, каким показался раньше. Володя сел, по спине его волной пробежали мурашки. Он чувствовал, что в его душе происходит что-то важное, в первую очередь для него самого, и он может пожалеть о своем бегстве.

– О-о! – услышал Сухих, вздрогнув от неожиданности.

В дверях стоял Леха электрик. Леха подошел ближе, заглядывая в лицо обитателя трущоб.

– Ты что это? – удивился Володя.

– Ты себя в зеркало видел? – виновато улыбнулся Леха.

– А что? – не понял Сухих, только сейчас сообразив, что его лицо, скорее всего, выпачкано грязью.

– Сходи, глянь, – кивнул Леха.

В душе было небольшое зеркало, и Володя отправился туда. Грязи на лице не было, зато под глазами нарисовались темно-синие, почти фиолетовые круги. Матюкнувшись в полголоса, Володя вышел из душа.

– Лучше не видеть, – вздохнул он. – Леха, у тебя курить есть?

Леха достал сигареты и зажигалку.

– Кто это тебя так?

– За продуктами вечером ходил в соседний магазин, сзади кто-то по голове трахнул. Туфли, сволочи, унесли.

Леха глянул на необутые ноги Сухих и покачал головой.

– А у нас в магазине света всю ночь не было.

– Я в курсе.

– А ну, да, – кивнул головой электрик.

– Ты мне не купишь сигарет и пожрать чего-нибудь? – спросил Володя.

– Так…

– У меня стольник есть. Возьми сигарет пачек пять, батон и колбасы какой-нибудь, чая пачку.

– У тебя плитка появилась, – обратил внимание Леха на верстак. – Откуда?

– Лях привез.

– Слушай, там пельмени растаяли, они конечно слиплись, но жрать можно, – вспомнил Леха. – Их все равно выбрасывать хотят, я лучше их тебе притараню. Воду пока ставь.

Взяв сторублевую купюру, Леха убежал. Вернулся он с большой картонной коробкой в руках. Не увидев воды на плитке, огорчился.

– Ты что, не поверил мне? Смотри, – достал он из коробки целлофановый кулек с мутным месивом, бывшим когда-то пельменями. – Давай воду, счас сварим. Он достал из коробки пять пачек сигарет и отдал их Сухих.

– Это что, на весь стольник? – удивился тот.

– Почему на весь? Вот, – вытащил Леха из кармана пол-литровую бутылку водки. – Под пельмешки-то, а?

– А чай?

– На чай не хватило, но ты не беспокойся, чаем я тебя обеспечу, рассыпной, правда, из разных сортов, но чай высший сорт.

Леха поставил бутылку на стол, сам взял кастрюлю и сбегал за водой. Володя подошел к нему и заглянул в коробку с пельменями. Пакетов было не меньше пятнадцати штук.

– У меня же холодильника нету, – потрогал он пальцем раскисшую кашу из теста.

– Сколько не съешь, выбросишь. Пельмени – сказка, ручной работы, главное, их как-то отделить друг от друга. Ну-ка понюхай, чем пахнут? – сунул он под нос Володе оторванный от массы, кусок.

– По-моему рыбой, – с сомнением произнес Сухих.

– Короче, тут есть с рыбой, грибами и мясом. Все вперемежку. Мясо чем пахнет? – достал он другой кулек, отодвинув кулек с рыбными пельменями в сторону.

– Мясо? Мясом и пахнет, если не протухло.

– Протухнуть за ночь они не успели, – уверенно сказал Леха. – У меня, кстати, сегодня отгул, я же ночь дежурил, думали – свет дадут.

Развязав второй кулек, Леха сунул в него нос.

– Не пойму, давай ты понюхай.

– Тестом пахнет, стряпней, – сказал Володя.

Леха залез в кулек рукой, оторвал кусок, похожий размером на пельмень и попытался вскрыть начинку. Липкое, размякшее тесто потянулось за руками. Обнаружив внутри нечто темное, Леха приблизил это к лампочке.

– По-моему мясо, – покачал он головой.

Володя пожал плечами.

– Не грибы, это точно, – уверенно заключил Леха. – Варим эти?

Сухих не ответил. Леха достал перочинный ножик, разрезал кулек вдоль и принялся разлеплять пельмени на куски, складывая их отдельно на свободной половине.

– Давай, помогай.

Усмехнувшись, Володя отправился мыть руки. По правде сказать, ему не хотелось этих пельменей, не хотелось водку и было жаль денег. Он нашел в шкафу резиновые сапоги, которые ему подарил Лях для работы, обулся и отправился в душ.

Минут через десять вода в кастрюле закипела, и Леха оправил в кипяток первую партию.

– Соль, – вспомнил он и кинулся к шкафу.

О! – раздался через мгновение его восторженный вопль. В руках он держал блок сигарет «Ява». – А ты курево заказываешь.

– Это Лях привез, я забыл совсем, – откликнулся Сухих.

– А вот соли, кажись, нету, хотя была, – нагнулся обратно к шкафу Леха, выискивая ее на полках среди хлама из выключателей, проводов, патронов и прочей электрической дребедени. – Нашел, – торжественно объявил он, тряхнув замусоленным спичечным коробком. – Я же помню, что была соль. Давай ложку.

– Нету.

– Ну, вилку.

– Тоже нету.

– Пальцем что ли мешать? – хмыкнул Леха. – Тарелок ведь тоже нет?

– Нет, – мотнул головой Володя.

– Я сейчас, ты следи пока за пельменями, чтобы не убежали.

Он умчался. Минуты через три прибежал назад, потрясая парой одноразовых тарелок и ложек.

– У Людки в буфете разжился. Еще не хотела давать, – со смехом сообщил он. Помешав ложкой пельмени, обжегся и подул на палец.

– Давай пока по одной, пока не сварились.

– Ты пей, я не хочу.

Леха удивленно посмотрел на Сухих.

– Не хочешь?

– Мне работать надо, да и Лях скоро приедет.

– Ну и что? У тебя травма, тебе сегодня лежать надо. Кстати, ты в больницу обращался? Уколы от столбняка и все такое?

– Нет.

– В-от! – протянул Леха. – Лекарство надо принять. Давай, – плеснул он водку в две кружки.

– А, давай, – махнул рукой Володя.

Выпив, мужчины закурили. Леха, сунув сигарету в рот, принялся вылавливать ложкой пельмени, выглядевшие как рваные куски теста. Выловив, наскоро разорвал остаток килограмма на мелкие части и бросил все это в кастрюлю. Выпили еще по одной. Пельмени, несмотря на свой неказистый вид, оказались вкусными.

– Ну как? – восторженно спросил Леха, кивая на тарелку.

– Нормально, – согласился Володя.

– Наливай тогда, а то остынут.

На лестнице послышались тяжелые шаги с характерным дыханием, которое могло принадлежать только одному человеку. Лях вошел в подвал в крайне раздраженном расположении духа. Как знал.

– Что не работаешь? – бросил он с порога. – Что это у вас тут?

– Сидим, – ответил Леха, обернувшись к вошедшему вполоборота.

– Вижу, что не лежите пока, – повысил Лях голос. – Пьете что ли?

– Травма у человека, – кивнул Леха на Сухих.

– Счас у тебя будет травма, – нахмурился Лях. – Что с тобой случилось? – переключил он свое внимание на Володю.

– За продуктами ходил вечером, сзади дубиной огрели.

– Туфли с него сняли, – добавил Леха.

– Пьяный был?

– Трезвый.

– Почему я живу в этом же городе всю жизнь, хожу по вечерам, и никто меня дубинами по голове не бьет, почему с тобой вечно какие-то проблемы? У тебя же синяки на роже заживать не успевают.

– Не зарекайтесь, – хмыкнул Леха.

– Что ты сказал? – прищурился Лях, хватая парня за плечо.

– Я имею ввиду, что с каждым может случиться, – пояснил Леха, освобождая плечо движением туловища.

– Со мной не может. Может случиться с такими, как вы. Потому что вы лохи, пьете и шарахаетесь где попало. Какого, скажи, черта тебя понесло вчера в этот магазин, когда гастроном у тебя под жопой? – нагнулся Лях к Сухих.

– Гастроном не работал вчера, света не было, – с вызовом бросил Леха.

– Я тебя что ли спрашиваю? – повернулся к нему Лях. – Бери свою бутылку и вали отсюда.

– Это наша бутылка.

– Что значит – наша?

– Мы ее вместе купили.

– Так, – выпрямился Лях. – Я тебе бабки на жратву даю, чтобы ты работал, а не пил тут с кем попало. Да я тебя сгною в этом подвале, – вперил он свой немигающий взгляд в Сухих.

– Что ты даешь-то? – усмехнулся Леха. – Я коробку пельменей человеку принес, вечно сидит без жратвы. Что ты его вообще слушаешь? – вскочил он с табуретки, тыкая пальцем Ляха. – Пошли ты его, да и едь к себе домой.

– Кого ты предлагаешь послать? – побагровел Лях.

– Тебя. Пристал к человеку, как банный лист.

Лях метнул взгляд в сторону, на глаза ему попался короткий брусок, стоящий у стены. Схватив его, он молниеносно опустил его на голову парня. Тот отреагировал на удар с опозданием, пытаясь прикрыться руками, и удар пришелся по теменной части. Острая грань бруска раскроила кожу. Взвыв, Лехя бросился на обидчика и сбил его с ног. Они упали на пол, Лях оказался внизу. С неожиданной прыткостью Леха вскочил на ноги и, зажав рану рукой, кинулся к лестнице. Лях поднялся быстро, бросив взгляд в пустой проем, сжал кулаки и посмотрел на Володю. Растерявшись, тот стоял как вкопанный. Сверкнув глазами, Лях вышел, не говоря ни слова. На верстаке зашипело, и от кастрюли поднялся столб пара. Пельмени, поставленные вариться, убежали на плитку. Володя взял ложку и помешал варево. Рука предательски дрожала. Переведя дух, он выдернул плитку из розетки и, закрыв кастрюлю крышкой, понес ее в душ слить из пельменей воду.

Вернувшись, несколько минут сидел и курил, глядя прямо перед собой. Ясно, что он не способен так спорить с Ляхом, он трусливее, ему не устоять ни перед наглостью, ни перед напористостью этого человека. Он может только убежать от него. Сухих разозлился на себя. Разозлился за слабость, за неприспособленность к жизни, трусость, в конце концов. Пора называть вещи своими именами.

Удар, который нанес Лях по голове электрика, громким щелчком отозвался в мозгах Володи. Такое впечатление, что голова у того треснула. Сухих поднял брусок, валяющийся посреди комнаты, и увидел, что треснул он. По сучку, Лехе просто повезло, что в центре палки оказался такой здоровый сучок. Володя убрал в шкаф остатки недопитой водки, достал рабочую одежду и переоделся. Проходя мимо лестницы, ведущей к выходу, он увидел, что дверь наверху распахнута настежь. Он быстро поднялся, захлопнул дверь на защелку замка и спустился на свое рабочее место, занявшись чисткой кирпичей от раствора. Эта монотонная работа успокаивала. Строители стены экономили цемент, и песочный раствор легко рассыпался от одного-двух ударов молотка.