Света осталась одна в большом доме, который недолюбливала. Но она настраивала себя на оптимистический лад. Днём она поела молочных продуктов, принесённых дачницей, посмотрела телевизор и вечером, как всегда, поднялась в спальню, чтобы почитать свежие газеты и журналы, одолженные ей Еленой Васильевной. Потом подосадовала на то, что Илья вчера сорвал крючок. Спать, закрывшись на крючок, было бы спокойнее. Она спустилась в кухню, проверила все запоры в доме, нашла молоток и кое-как прибила крючок, а потом заперлась и легла. Примерно в двенадцать позвонил на мобильный Илья. Он доложил, что у него всё в порядке, пожелал супруге спокойной ночи, сказал, что приедет, возможно, уже завтра к вечеру, потому, что соскучился. Добавил, что любит её и целует.
Света заснула, как ни странно, очень быстро, но перед самым рассветом её разбудил какой-то звук. Он шёл сверху. «Наверное, это Кузя, – подумала она. – Бедный крыс всё ещё в мансарде. Надо бы взять его оттуда, а то со страху перегрызёт всё в доме».
Света встала, зажгла в спальне ночник, достала из гардероба припрятанную вчера клетку. Прямо в ночной рубашке спустилась вниз, за кусочком колбасы, чтобы приманить Кузю, и поднялась по скрипучей лестнице на третий этаж.
Там было темно. Окна были зашторены. В комнате был полумрак.
– Кузя, Кузя! – как можно нежнее, позвала Света, поставив открытую клетку с кусочком колбасы на середину комнаты. Кузя не появлялся. Вдруг Света почувствовала лёгкое прикосновение к своей спине.
– Кто здесь? – она быстро обернулась и облегчённо вздохнула. У входной двери было приоткрыто окно, и ветер поднял тюлевую занавеску. Она и долетела до Светы. Но, когда занавеска опустилась на место, она увидела, что спиной к окну и лицом к ней стоит женщина. Света не могла в полутьме рассмотреть её лица. Она видела только длинную юбку, платок и большие чёрные глаза. Они так пристально и страшно глядели на Свету, что, казалось, могли прожечь тюль.
– Кто вы? Что вы делаете в нашем доме? – вызывающе спросила Света. – Отвечайте, а тоя мужа позову. В ответ, как ей показалось, послышался серебристый русалочий смех, от которого шли по коже мурашки.
Света лихорадочно пыталась нащупать на стене выключатель. Наконец, он щёлкнул, но свет не зажёгся. Кто-то вывернул лампочку. Света стала отступать к двери, ведущей на улицу. Её сопровождал этот нечеловеческий смех. Женщина не трогалась с места, но Свете казалось, что она нарочно играет с ней. Она заметила, что за поясом у неё нож. Вот сейчас эта сумасшедшая сорвётся с места, догонит Свету одним прыжком и ударит ножом прямо в сердце. Не сводя глаз с незваной гостьи, Света толкнула спиной дверь, которая вела на улицу. На улице было светлее, чем в комнате, но моросил унылый предрассветный дождь. Она нащупала ногой круглую металлическую ступеньку и поставила на неё ногу. Лестница была мокрой. Но кроме, как по ней, выйти из мансарды было нельзя. Противоположный выход был отрезан незваной гостьей. На улице смех не стал глуше, напротив он усилился. Света уже не понимала, откуда он доносится. Сверху, снизу или издалека. Она огляделась, посмотрела вниз. У неё закружилась голова. С детства она боялась высоты. Как могла осторожно, стараясь не смотреть вниз, Света спустила вторую ногу, сумела пройти несколько сантиметров, но голова продолжала кружиться. Как и следовало ожидать, Света поскользнулась, взмахнула руками и упала спиной на землю. Падая, закричала изо всех сил. Затем был удар о землю, и наступила темнота.
Очнулась Света уже в машине скорой помощи, когда ей сделали укол и поднесли к носу пропитанную нашатырём марлю.  Она лежала на носилках. Рядом с ней сидела с одной стороны медсестра, с другой – Елена Васильевна. Дачница прижимала носовой платок к глазам.
– Куда вы меня везёте? – слабым голосом спросила Света.
– В хирургию. У вас кровотечение, – ответила медсестра отрывисто.
– Отвезите меня в Вартанычу. Это мой врач. Слышите? Только к Вартанычу.
– К Вартанычу, это куда?
Света назвала адрес.
– Везти? – обернувшись, спросила врач Елену Васильевну.
– Делайте, как она говорит, – кивнула та.
– Под вашу ответственность, – буркнула врач и велела щофёру ехать по указанному больной адресу.

Илья названивал домой через каждый час. Мобильник, оставленный Свете, молчал. Наконец, Илья начал беспокоиться. Побыстрее закончил дела, и в середине следующего дня полетел в Москву. Он был без машины. Пришлось сначала ехать поездом, а в Москве взять такси.
Прямо у калитки его встретила Елена Васильевна и рассказала о том, что произошло.
– Какого рожна она полезла по чёрной лестнице? – нахмурился Илья, – Что она там забыла?
– Может быть, испугалась чего-то? – предположила не на шутку расстроенная старушка. – Я прибежала сразу, как услышала крик, вызвала скорую.
– Где она сейчас?
– По просьбе Светочки, мы отвезли её в клинику, где она наблюдалась. Врача зовут Владимир Вартанович. – Вот тут у меня всё записано.
Старушка вынула из кармана фартука клочок исписанной бумаги и протянула Илье.
– Не надо, я знаю, где эта клиника. Спасибо за участие. – Илья докурил сигарету, бросил окурок на землю и вошёл в дом. Взял мобильник, лежащий на кухонном столе, бутылку пива из холодильника, затем запер дом, вывел машину из гаража и поехал к Свете.
Доктор ничего утешительного Илье не сказал. Илья с Вартанычем стояли в коридоре у окна и курили. Врач видел, как огорчён Илья. Он совершенно не умел притворяться. Всё, о чём он думал, можно было прочесть на его лице.
– Кто был? Мальчик или девочка? – помолчав, спросил Илья.
– Девочка. Стоит ли об этом сейчас говорить? – доктор сочувственно похлопал Илью по спине. – Очень слабая. Мы делали всё возможное. Но… такие дети не выживают.
Доктор молча покурил, что-то припоминая.
– В моей практике было всего два случая, когда ребёнка удавалось выходить. Вас обнадёживать не стану. Мы уже сделали всё, что могли.
В конце короткого коридора показалась полная пожилая медсестра в белом халате и шапочке. Она подошла к врачу и тихо спросила:
– Аппарат можно отключать?
Илья стоял к ним спиной и курил, глядя в окно. Врача передёрнуло от такой бестактности среднего персонала, он показал медсестре глазами на Илью и с едва заметным раздражением ответил:
– Подождите, Антонина Петровна, отключить всегда успеем.
Толстуха пожала плечами и удалилась.
Илья вздохнул и потушил сигарету о дно металлической коробки из-под леденцов, которая стояла на подоконнике и была приспособлена для пепельницы.
– Ничего, и не такое бывало. Вы со Светой молоды. У вас ещё будут дети. Скажите спасибо, что супруга не пострадала. Все кости целы. Есть только ушибы, но они заживут. Она ударилась головой, ненадолго потеряла сознание, скорее не от ушиба, а от какого-то сильного переживания.  Возможно, она боится высоты. Но сотрясения мозга нет. По-видимому. Она падала поэтапно, цепляясь за ступеньки лестницы. Вообще эти пожарные лестницы очень опасны, особенно в дождь или зимой, когда покрываются сосульками, но Света в порядке. Легко, можно сказать отделалась, – Вартаныч сам понял, что сказал что-то не то. Он говорил, не умолкая, неважно что, потому, что для Ильи страшнее всего было сейчас его молчание. – Нервы только расшатались. Плачет всё время. Можете забирать её домой, хоть сегодня. Только держитесь с ней пободрее. Мы всё-таки с вами мужики. Опора слабого пола.
Илья кивнул и открыл дверь в палату, где лежала Света.
– Илья! – улыбнулась она сквозь слёзы. – Как хорошо, что ты приехал!
Илья присел на край её постели. Света обняла его очень крепко, как дети льнут ко взрослым, когда чего-нибудь боятся.
– Ты возьмёшь меня домой? – спросила она, прижимаясь щекой к его щеке.
– Конечно, – ответил Илья.
– Только сначала прогони ту женщину, – Света заплакала навзрыд, – она была с ножом. Она хотела убить меня!
– Не плачь, Светик, прошу тебя. Я не могу видеть, когда ты плачешь. Я всех прогоню. Я сумею защитить тебя, не волнуйся.
Илья вытер ей лицо вафельным полотенцем, висевшем на спинке кровати. Света вздохнула и успокоилась.
– Я пришлю санитарку. Она поможет тебе одеться, и мы поедем домой, – сказал Илья, погладив Свету по волосам. Я буду ждать тебя в машине. Ладно?
Света кивнула.
Илья вышел, потому что видеть страдания жены, было выше его сил. Он сел в машину, припаркованную прямо у входа в клинику, набрал в грудь воздуха, бессмысленно покрутил ручки радиоприёмника.  По разным каналам передавали новости, звучала музыка, которая сейчас его только раздражала. Он резко выключил приёмник, достал и повертел в руках старенький мобильный телефон. Ударил им о край окна, так, что пластмасса раскололась на куски, потом выбросил за окно, точно угодив в урну у входа. Минут через десять двери открылись. Санитарка вела под руку Свету. Она была в больничной пижаме. Санитарка несла в руках сумку, где были документы и ночная рубашка, в которой Свету привезли. Рубашку выстирали и отгладили. Илья выскочил навстречу, открыл дверцу и посадил жену сам, а санитарке заплатил за услуги.
По дороге Света успокоилась и рассказала Илье подробно и обстоятельно, что случилось прошлой ночью. «Значит, мне не спьяну почудилось,- подумал Илья, – какая-то ненормальная тётка, действительно, заглядывала в окно ванной». Вслух он ничего говорить не стал, чтоб лишний раз не травмировать Свету.
Когда они приехали домой, Илья поднялся на третий этаж, ввернул в светильник лампочку, подошёл к открытому окну, отдёрнул тюль и увидел там куклу. Эта была его же работы деревянная статуя Иисуса Христа, высотой в полтора метра. Она была обёрнута какой-то тряпкой, наподобие юбки. Лицо было ярко размалёвано. Особенно глаза и рот. Глаза были неестественно большие и чёрные, а красный рот был, растянут в зловещей улыбке. На голове у Христа был платок Алисы, закрывавший половину лба и завязанный узлом на спине. К пояснице был привязан большой садовый нож, довольно старый и местами ржавый. Рядом торчала записка, на которой рукой Василия было написано: «Мы тоже умеем шутить!»
– Старый дурак! – сказал Илья вслух. – Хрен собачий!
Неожиданно объявился Кузя. Сначала он осторожно высунул нос из-под шкафа. Затем быстро перебежал комнату и зашёл в клетку, которая стояла на полу. В клетке было пусто. Кусочек колбасы, положенный Светой, Кузя съел ещё вчера. Он нагнулся над чашечкой, чтобы попить воды, и в этот момент Илья быстро захлопнул дверцу клетки. Кузя сначала заметался, но потом, узнав Илью по запаху, успокоился.
– Вот, поймал. – Входя в кухню, Илья поднял на уровень лица клетку с Кузей. – Надо его покормить.
Клетку с Кузей поставили на прежнее место, накормили его котлетами и сыром, а затем клетку накрыли куском тёмной материи, чтобы беглец спокойно выспался, после всех своих перипетий.
В тот же день Илья съездил в хозяйственный магазин и приобрёл там небольшой домашний сейф и английский замок для спальни, который сразу врезал.
– Всё, милая, – он присел на краешек кровати, на которой лежала Света. Она только что проснулась, проспав после приезда целых три часа, и немного посвежела. – Теперь ты можешь быть спокойна. Никто к нам не влезет. Даже, если я буду в отъезде, тебе волноваться не о чем. На окна мы поставим решётки. Знаешь, такие красивые, в средневековом духе. И у нас будет настоящий замок.
Илья поцеловал Свету.
– Сейчас я принесу тебе чаю с лимоном и бутерброды. В последующие дни договорюсь с нашей дачницей. Она будет готовить, пока ты не выздоровеешь. Она сама предлагала. Так что ни о чём не беспокойся. Я принёс тебе журналы и плеер. Пойду, поговорю с Еленой Васильевной.
Перед тем, как идти во флигель, Илья заглянул в мастерскую, всё ли там в порядке. Он прошёлся по её помещению, осмотрел все полки. Все его эскизы и поделки из глины, дерева и слоновой кости были на месте.  «Господи, –  подумал Илья, – не дай свихнуться. А то везде будут мерещиться воры». Перед тем, как погасить свет и уйти, он повернул к себе живописный станок, на котором находилась картина. Просто, чтобы удостовериться, что краска, которую он клал несколько дней назад, подсохла. Он взглянул на полотно. Кресло было пустым. Мадонны «не было дома». Илья усмехнулся. Он уже понял, что кто-то глумится над ним. Но кто? Ведь картину видеть никто не мог. Она валялась в тёмном сыром чулане много лет. Кроме него самого, Светы, старушки дачницы и тупого генерала с биноклем, «гуляющего» иногда на крыше, никто в глаза не видел этого полотна. Тем не менее, сотворить с ним такую шутку мог только человек осведомлённый, прекрасно владеющий кистью и маслом и регулярно посещающий его мастерскую, в его отсутствие. Несмотря на огромное количество запоров и кодовый замок на двери. Илья вынужден был признать, что он ничего не понимает. Он решил рассказать всё Елене Васильевне и расспросить её о соседях поподробнее.
Дачницу Илья, несмотря на поздний час, обнаружил на грядке.
– Вот, борюсь с улитками. Я посадила раннюю капусту. Она едва успела завязаться, а они уже пытаются съесть молодые ростки. Как здоровье супруги? – снимая грязные рукавицы и поправляя выбившуюся из-под платка прядь волос, затараторила дачница.- Представьте, нож-то, про который я вам говорила, будто бы он пропал. Помните? Нашёлся! Сама же его давеча на грядке оставила. Вот, что значит, склероз!
– Елена Васильевна, – мягко остановил её Илья. – Я к вам по делу. Во-первых, не согласились бы вы готовить для нас неделю-две, пока Света не поправится?
– Голубчик мой, Илья Андреевич, даже не сомневайтесь. Кушать будете, как в ресторане. Я ведь, если в охотку, замечательная повариха. И пироги будут и крендельки, и булочки, не говоря об остальном.
– Теперь о том, что случилось. Света упала с лестницы, из-за дурацкой шутки моего приятеля.  Потому, что испугалась куклу, мою скульптуру, наряженную и размалёванную. У нас на третьем этаже было темно. Он нарочно лампочку вывернул. Вот она и приняла муляж за живую женщину. Говорит, что, будто слышала её смех. Почудилось, наверное, со страху.
– Илья Андреевич, миленький, не почудилось. Так и было. Этот смех я слышу вот уже третье лето. Странный такой. И всегда перед самым рассветом. Только идёт он из дома Венички Гиршмана, – дачница, указала на дом с заколоченными окнами, темнеющий вдали за забором. Хозяин за границей. А в доме странные вещи происходят. Огоньки и этот смех. Я вашей супруге уже рассказывала, когда вы только приехали, но она, видно, забыла.
– Почему же вы не пойдёте, не посмотрите, кто там хозяйничает? Может, бомжи или преступники?
– Легко вам говорить, вы такой, Илья Андреевич, крупный, сильный. А я старый человек. Боюсь. Я в милицию заявляла, но они никаких следов пребывания чужих в доме Вени не обнаружили. Подтиробе говорила. Она следит за домом. Говорит, всё на своих местах. Не иначе привидения, – улыбнулась дачница.
– И ещё вопрос. Не сочтите за труд. Опишите мне соседей напротив и справа.
– Что-нибудь случилось? – встревожилась Елена Васильевна.
– Случилось? Пожалуй, – медленно проговорил Илья, закуривая. – Видите ли, у меня похитили картину. Мадонну, вы её видели. Я начал её реставрировать. И вдруг она пропала.
– Господи помилуй! – всполошилась старушка. – Надеюсь, вы на нас с Лидочкой не думаете? А то мы немедленно съедем. Только, поверьте, я в церковь хожу, и такого греха на себя никогда не возьму.
– Нет, конечно. Хотя бы потому, что картину мог украсть только знаток живописи или профессиональный художник.
– Знаток всяких раритетов у нас генерал Шавров. Ходят слухи, – Елена Васильевна понизила голос, – у него под домом бункер, а там богатая коллекция. Он ведь участник войны. Кое-что из Германии привёз. Он большой любитель. Но, чтобы генерал?.. А Попугаевы, тоже такие приличные люди. Они к живописи никакого отношения не имеют. Нет, вру. Вроде бы их дедушка, известный архитектор, баловался. Писал пейзажи. Боюсь соврать, но, кажется, Павел тоже акварельки делает. Правда, скрывает это. Но я однажды застала его за этим занятием. Он смутился. Видимо считает свои работы несовершенными. Но почему вы в милицию не заявите о пропаже картины?
– Это сложный вопрос, – вздохнул Илья.
Илья дал старухе аванс, на покупку продуктов, поблагодарил за сведения и они распрощались до завтра.
Возвращаясь, домой по тёмному саду, Илья подумал, как выглядел бы он, если б пришёл в милицию и рассказал всю правду. О том, что с наступлением темноты, его Мадонна встаёт с кресла и покидает полотно картины. Ещё бы добавил про «эликсир бессмертия» и привидение в доме Гиршмана. Его бы прямо из отделения забрали в психиатричку. И были бы правы.
Вечер был тёплым. Лунный свет заливал сад. Идя по дорожке между яблонями, Илья невольно залюбовался серебристой листвой. Он подумал, что сам не прочь заняться акварелями. Он обожал технику этой лёгкой, прозрачной и почти неуловимой краски.
Вдруг он буквально кожей ощутил чей-то пристальный взгляд. Он направлен был на Илью с левой стороны, из кустов, растущих вдоль забора, разделяющего его сад с участком Гиршмана. Там Илья услышал какой-то шорох. Он повернул голову на звук и увидел, как шевельнулись кусты. По ним словно пробежала волна. Илья сделал шаг влево, вытянул шею и впереди, в направлении противоположном от того, в котором он двигался, увидел какую-то тень. С высоты его роста, ему было видно, что его была невысокая женщина. Голова её была закутана тёмным платком. Согнувшись почти пополам, пригибаясь к земле и прячась за кустами, она пробиралась вдоль забора в сторону его мастерской. Кровь ударила Илье в голову. Он решил, во что бы то ни стало догнать эту тётку. Воровку или сумасшедшую, неважно. Ему важно было узнать, кто это и всыпать ей по первое число. Он почувствовал себя охотником, выследившим зверя. Он старался не шуметь, что при его комплекции было довольно трудно. До «добычи» оставалось метров двадцать.  Она почти была у него в руках. И вдруг Илья споткнулся о какой-то корень и с шумом рухнул на землю. Женщина быстро оглянулась. Однако в темноте он не сумел разглядеть её лица. Когда Илья встал на ноги, она исчезла. На кусте крыжовника висела какая-то тряпка. Илья подошёл, её в руки, и увидел, что это не тряпка, а шёлковая зелёная шаль. Правда, очень старая и изрядно выцветшая. Он повесил её на тот же куст, притаился и подождал, надеясь, что женщина возвратится за своей шалью. Но она не вернулась.
Утром шали на кусте уже не было.
Илья встал довольно рано. Света под воздействием снотворного ещё спала. Заглянул в мастерскую, чтобы убедиться, что подлинника мадонны нет на месте, и решил не откладывать визит к генералу Шаврову. Его он в первую очередь подозревал в организации кражи картины. Всё сходилось, как нельзя лучше. Участник войны. Привёз из Германии кое-что из антиквариата. Начал собирать коллекцию. К восьмидесяти годам, как и водится, впал в маразм, но жажда пополнять коллекцию не пропала. Сам, конечно, украсть мадонну, которую хорошо разглядел в полевой бинокль со своей крыши, он не мог. Значит, попросил племянника или заказал профессиональному вору. Всё дешевле, чем покупать у владельца.
Так размышлял Илья. Но что-то в его раскладе было не так. Ветеран войны. Заслуженный человек. Орденов и медалей, наверное, вагон. Вдовец. Затворник. Здоровье, наверное, никуда. С какой стати он будет заниматься такими неблаговидными делами? Ему о душе думать пора. И всё-таки, он решил поговорить с генералом. Он часто сидит с биноклем на своей крыше. Может быть, что-нибудь видел?
Однако добраться до генерала было не так просто. Илья вышел за ворота. Прошёл метров тридцать вдоль глухого ядовито-зеленого забора, поверх которого была протянута колючая проволока. Остановился перед тяжёлой металлической дверью и нажал кнопку домофона. На том конце послышался какой-то шорох, и спустя минуту, наглый женский голос спросил:
– Что надо?
Видно было, что его обладательница, которой, судя по всему, было в пределах пятидесяти, нисколько не была озабочена тем, чтобы казаться приятной незваному гостю.
– Могу я видеть… – Илья замялся. Он не сразу вспомнил, как зовут генерала, – Степана Гурьевича?
– А кто вы есть? – грубо спросила женщина, своим глуховатым голосом. Отсутствие гибкости в нём, выдавало человека не умственного труда.
– Я ваш сосед. Илья Андреевич Родионов. А вы, как я понимаю, Подтироба, его домработница?
– Вас это не касается, – с той же недоброй интонацией ответили на том конце провода. – Генерал болен. К нему нельзя.
– Но это ему не мешает наблюдать за мной в бинокль. Не далее, как вчера…
– До свидания, – отрезала его собеседница, и домофон отключился.
Илья ещё несколько раз с силой надавил на кнопку, но ему никто не ответил.
– Он выругался всердцах и подумал: «Вот хамское отродье! Дай только до тебя добраться. Я научу тебя вежливости».
Посопев ещё и повозмущавшись в душе. Илья собрался домой. В это время защёлкали замки. Железная дверь открылась и тут же с грохотом закрылась. Из генеральского дома вышла тощая бабёнка в цветастом платье, в бигудях, прикрытых косынкой, домашних тапочках, с ведром и шваброй в руках. У неё были маленькие подозрительные глазки, плотно сжатые тонкие губы и высоко поднятый массивный нос. Но придавал её лицу тупое и надменное выражение. На самом деле она просто вынуждена была носить его так высоко, потому что нос был слишком тяжёл для её лица. Он рос прямо ото лба и был косо срезан на конце, как половина моркови. Ей удивительно подходила её фамилия. «Типичная уборщица», – про себя заметил Илья, увидев ту, с которой он так «приятно» сейчас беседовал. Не обращая никакого внимания на Илью, Подтироба захлопнула металлическую дверь и пошла по улице в сторону, как он догадался, дома Гиршмана.
– Послушайте, уважаемая, как вас там? Любовь Ивановна! – Илья без труда догнал генеральскую домработницу и пошёл рядом. – Почему я не могу увидеть Шаврова? У меня похитили ценную вещь. Картину. Понимаете?
– Ничего у вас не хитили, – не поворачивая к нему головы, отрубила Подтироба.
– Да я вас и не обвиняю. Просто хочу посоветоваться с генералом. Может, он что-нибудь видел, знает?
– Ничего мы не видели и ничего не знаем, – отрубила прислуга, вошла на участок Гиршмана и заперла за собой калитку.
– А пошла ты! – взбешенный Илья плюнул и повернул домой.
Света чувствовала себя наутро значительно лучше. Она даже спустилась к завтраку в кухню. Завтрак приготовила и принесла Елена Васильевна. Она испекла замечательные пирожки с сыром, свежий творог и сварила в печке манную кашу, добавив в неё изюма. Илья сделал кофе. Всё было очень вкусно, но он всё время морщил лоб и гневался в душе, вспоминая Подтиробу.
– На фиг тебе эта картина. Если ты не хочешь на ней заработать, то украли и плевать.
Тем более, неизвестно, кто её нарисовал. То ли этот Эстебан, то ли его бабушка.
– Я чувствую, ты поправляешься, – язвительно обронил Илья, нацепил очки и стал, попивая кофеёк, читать вчерашнюю газету. Газеты они выписали ещё месяц назад, но приносили их с опозданием. Это тоже раздражало Илью.
– Ну, что ты злишься? – Света потрепала его по голове.
– К чему эти нежности? Я – не конь, чтоб меня по холке трепать, – отклонился Илья. Тут же ему стало стыдно. Света была ещё не в форме. Он видел, как огорчил её тон Ильи. Он решил исправить ошибку. Он обнял жену за плечи и поцеловал в щёку.
– Пойми, Светик, тут дело в принципе. Никто не имеет права ночами шастать по нашему участку, залезать в мою мастерскую, брать мои вещи. Неважно, ценная картина или нет. Вокруг неё происходят странные вещи. Ну, украли бы и украли. Но зачем подсовывать копию с пустым креслом? А лицо в окне ванной? Не далее, как вчера ночью, когда ты уже спала, я видел в саду странную тётку в зелёной шали. Она кралась вдоль правого забора. Я пытался догнать её, но не сумел. Она здорово бегает, а я к тому споткнулся и упал. Но, шаль её я видел, как тебя. Она её на кусте крыжовника случайно оставила…
– Надо было взять и отнести в милицию, – сказала Света, с удовольствием опуская в рот ложку вкуснейшей манной каши. – Может быть, по этой шали её бы и вычислили.
– Понимаешь, я сам узнал эту шаль. Она была в точности такой, как на Мадонне. Тонкая, сильно выцветшая от солнца. Даже жирное пятно в правом углу, которое я не успел убрать, и кусок оборванной бахромы. Всё было, как на картине. Значит…
– Значит, это была сама Мадонна? Старушка-дачница перевела рецепт, который был написан на заду картины. Я сходила к Бабе-Яге за травками, сварила какую-то чудо-смесь. Ты пять дней мазал ею картину. После чего, Мадонна ожила, влезла к нам на кухню, выпила наше вино и стащила табак, а потом стала по ночам гулять по нашему саду. Сказка какая-то получается? Для маленьких детишек?
– Сказка, – кивнул Илья, и оба они рассмеялись. – Но не такая она смешная, как кажется на первый взгляд. Я давно вышел из детского возраста и не хочу, чтобы кто-то прикалывался надо мной. Думаю, если я найду картину, то и Мадонну эту доморощенную прищучу. Иди, отдыхай, посуду я вымою сам.
– Спасибо, – Света поцеловала Илью в губы, взяла его газету и пошла в спальню.
Как и обещал, Илья, помыл посуду и, перед тем, как отправиться работать в мастерскую, решил заглянуть в почтовый ящик, прибитый у них на калитке.
В этот момент его внимание отвлёк неприятный лязгающий звук. На противоположной стороне улицы, где, по словам дачницы, жили брат и сестра Попугаевы, открывали дверь гаража. Среднего роста бесцветный человек, лет тридцати шести, одетый в серые брюки и белую сорочку с короткими рукавами, распахнул ворота из-под старых елей, которыми густо была засажена передняя часть участка Попугаевых, выехала чёрная «Победа» образца послевоенных лет. Илья заметил, что, несмотря на возраст, машина, по крайней мере, снаружи, производила прекрасное впечатление. Хозяин дома, а это, конечно, был он, развернул машину, чтобы ехать в сторону города, вышел из неё, прикрыв дверцу, и через пару минут вернулся под руку с женщиной очень странного вида. Утро было жарким, а разгоравшийся день обещал быть просто палящим. За тридцать градусов. Однако полноватая женщина, которая была с ним почти одного роста, одета была во всё чёрное, с головы до пят. На ней была чёрная, хотя и летняя шляпа с почти непроницаемой вуалью, за которой с трудом можно было разглядеть неподвижное лицо. Шея её была укутана газовым чёрным шарфиком. Такого же цвета маркизетовое платье в мелкий цветочек было с длинными рукавами и почти до пят. Кисти рук были в дырчатых перчатках, а на ногах были тёмные капроновые носки и лаковые шлёпанцы. Видно было по всему, что брат и сестра Попугаевы собрались в Москву. Илья кивнул Попугаеву, по-соседски, хоть они ещё и не были знакомы. Но Попугаев сделал вид, что не заметил приветствия. Он явно не стремился к контакту.
Поняв, что Илья слишком долго копошится в почтовом ящике, чтобы исподтишка рассмотреть его сестру, Попугаев заторопился посадить её в машину и напоследок, уже  из окошка машины, бросил взгляд на Илью. Трудно сказать, чего больше было во взгляде его стальных глаз, то ли опаски, то ли неприязни. Павел и Варвара. Она пианистка и композитор, он – виолончелист. Илья вспомнил всё, что рассказывала об их семье Елена Васильевна. Илье они не показались ни милыми, ни любезными. Но дачница характеризовала их, как идеал порядочности. Поэтому Илья решил считать их странными, не более. Он вытащил из почтового ящика свежие газеты, несколько деловых писем на своё имя и записку, нацарапанную второпях на куске клетчатой бумаги из школьной тетради. Записку он прочёл сразу. Она была не длинной. «Если хотите узнать, где ваша картина, приходите в 11 вечера в овраг, в конце улицы. Спуститесь к речке, там есть бревно, и ждите. Приходите один и с деньгами».
Записка показалась Илье очень забавной. Разумеется, она была без подписи. Он даже засмеялся. Однако, поразмыслив, понял, что ничего забавного в ней нет. Наверняка, местное хулиганьё решило разжиться у него деньгами. Свете про записку он решил ничего не говорить, чтобы не волновать её. Отдал ей свежие газеты и журналы и рассказал про Попугаевых, которые показались ему людьми весьма оригинальными. Особенно сестра.
– Не сомневаюсь, что именно она долбит на своём фоно по ночам. Из-за этой гениальной музыкантши, у меня бессонница, – пожаловалась Света.
Работая в мастерской, весь день Илья колебался. С одной стороны, ему не хотелось идти ни в какой овраг и нести на блюдечке, с золотой каёмочкой деньги, заработанные  тяжёлым трудом. И кому? Неизвестно. Возможно каким-нибудь проходимцам, вымогателям. С другой стороны ему хотелось получить хоть какие-нибудь сведения о мадонне и о странной тётке, то и дело возникающей на его участке.
Обед Елена Васильевна приготовила такой же вкусный, как завтрак. Великолепный борщ и жаркое с картошкой на второе. На третье, холодный смородиновый кисель. Илья съел всё, что было в «меню». Света поковыряло жаркое, и выпила холодный кисель. Даже за обедом Илья не мог отвлечься от мыслей о записке. Он не мог дождаться вечера. Ему не терпелось хоть что-нибудь узнать о мадонне.
После работы он даже не стал переодеваться. Только вымыл руки и лицо, пригладил волосы, накинул на плечи свой заветный пиджак, во внутреннем кармане которого лежали триста долларов, так, на всякий случай, и, как был, в «малярных» брюках и рабочей рубашке отправился к месту встречи, указанной в записке.
Не заходя, домой, чтобы избежать лишних расспросов жены, Илья Родионов вышел за калитку и пошёл направо, в самый конец улицы Лескова. Он прошёл мимо длиннющего забора генерала Шаврова, сопровождаемый свирепым лаем собак, коих он насчитал у генерала не менее трёх, дошёл до конца улицы и спустился в овраг, где журчала узенькая речка, один из рукавов Москвы-реки. Там, действительно лежало толстое бревно.
Илья сел на него и стал ждать. Прошло немало времени. Часов и бумажника у Ильи с собой не было. Мобильник он сломал и выбросил сгоряча. Новый, купить не успел.
Как это бывает к ночи, над оврагом повисло белое облако тумана. Громче заквакали лягушки. Илья только сейчас понял, что, прожив половину лета за городом, так толком и не видел окрестностей посёлка. Вокруг не было ни души. Только бледный серп луны и звёзды да стрёкот цикад и лягушачьи переговоры нарушали тишину. Илья стал уже думать, что его обманули, разыграли в очередной раз. И в этот момент он услышал звук приближающегося мотоцикла. Через минуту мотоцикл резко заглох где-то над его головой, на краю оврага. Илья встал, обернулся. В лицо ему брызнул яркий свет фары.
– Назад садитесь, – распорядился юношеский басок. Сидящий за рулём был одет, как настоящий рокер. Каска была низко надвинута на лоб. Лицо мотоциклиста разглядеть было трудно, из-за больших очков.
Илья сел на заднее сиденье, и они понеслись в сторону леса. Остановились минут через десять, в берёзовой роще. Мотоциклист снял очки, каску и протянул Илье руку.
– Роман Шавров, – представился он. – Внук вашего соседа, генерала.
– Илья Андреевич Родионов. – Ответил скульптор, пожимая руку мотоциклисту. На вид ему было около двадцати лет. Парень был не очень высок ростом, худощав, длинноволос и старался басить явно для солидности.
– Поговорим? – предложил Роман, доставая сигареты и протягивая открытую пачку Илье.
– Спасибо, привык к своим, – также доставая пачку и прикуривая от зажигалки-пистолета, ответил Илья. Он заметил, что при виде пистолета, не отличимого в темноте от настоящего, парень вздрогнул.
– Вы ищете картину? – отрывисто покуривая, спросил Роман. – Сто долларов, и я укажу вам место, откуда вы её сможете забрать, хоть сегодня.
– Во-первых, я хотел бы послушать, откуда вам известно, где она находится? Не вы ли, юноша, у меня, её реквизировали?
– Что я вор какой-нибудь? – слегка обиделся Роман. – Нет, просто сегодня утром
Любка втолковывала деду, что вы ищете картину. Он испугался, что к нему придут с обыском. Вы не удивляйтесь. Ему уже за восемьдесят. Он думает, что до сих пор живёт в тридцать седьмом году. Боится, что его арестуют неизвестно за что и потащат на Лубянку. У него чемоданчик с вещами первой необходимости под кроватью всю жизнь стоит. В общем, большой оригинал.
– Вопрос. А как моя картина к нему попала?
– Точно не знаю, но думаю, как всегда. Принёс кто-нибудь, он и купил.
– Подробней расскажи, где она находится и как её взять?
– Очень просто. Дед велел Любке отнести картину в дом Гиршмана. Тот, с заколоченными окнами, наверное, знаете. Она там убирается. Я сам видел, как она надела на картину чехол и отнесла картину в пустой дом. Где уж она её там спрятала – не знаю. Да, найдёте. Дом-то небольшой. На картине женщина, точно?
– Ну, да, – обрадовался Илья.
– Ну, хорошо. А как я туда войду? Ведь дом-то заперт?
– Я знаю, куда она прячет ключ от входной двери. Только сначала деньги.
– Держи, – Илья достал зелёную стодолларовую купюру и протянул парню. Тот с удовлетворением положил её во внутренний карман куртки.
– В общем, войдёте в калитку. Потом обогнёте по дорожке дом справа. Увидите входную дверь, а над ней фонарь. Он давно не горит. Там и патрона нет. Отвернёте стекло и найдёте ключ. В такое время суток Любка туда не ходит. Привидений боится. А вам, я думаю, они не страшны, – усмехнулся Роман и жестом из двух сложенных пальцев, попросил у Ильи сигарету. Тот протянул ему свою пачку. Оба закурили.  Помолчали несколько секунд.
– Слушай, друг, – первым нарушил молчание Илья. – Коль скоро ты тут всё знаешь, не скажешь ли мне, что за странная женщина бродит ночами по моему участку? В длинной юбке, голова закутана шалью? В окно заглядывала, однажды даже влезала. Выпила у нас полбутылки вина и вытряхнула табак из сигарет?
– Скажу. Это Варвара Попугаева, пианистка. У неё крыша не в порядке. Она днём вообще не выходит на улицу. Разве что, Павел возит её к врачу или к родителям, на кладбище. Достаточно один раз её увидеть, чтобы всё понять.
– Да-да, я видел, странная женщина, – задумчиво проговорил Илья.
– Знаете что? – Подумав, предложил внук генерала. – Если дадите ещё двести долларов, я ещё кое-что вам скажу. Я бы бесплатно предупредил вас, вы мне импонируете, как человек, но я прямо сейчас уезжаю в Питер. Мне деньги позарез нужны.
Илья достал из внутреннего кармана пиджака две зелёных бумажки, но держал их в руке, намереваясь сначала выслушать, что скажет ему парень.
– Тут вчера муж Любки объявился. Прямо из зоны. Приходил к ней. На участок она его не пустила. Сама вышла за калитку. Я слышал, как они стояли у забора и по фене разговаривали. Половину не понял. Слышно было хорошо, но слова не все знакомые. В общем, беседовали на тонах. Я раскумекал так, что его интересует коллекция генерала.
– Богатая коллекция? – между прочим, поинтересовался Илья.
– Так, барахло, – махнул рукой Роман, – несколько статуэток, подсвечник, сервиз какой-то. Он этот сервиз из Германии привёз, после войны. Ещё какие-то фитюльки. Но давно всё раздарил и распродал. От его коллекции одни слухи остались, – хохотнул внучок. – Но Коля Синий (это кличка у него такая, потому что он весь в наколках), Любкин муж, не верит. Он на участок сунуться боится. У деда два чёрных ротвейлера и белый бультерьер. Все злые – жуть. В общем, вы это учтите и будьте начеку. Колька к генералу в дом прорваться хочет, но может и к вам залезть. Ладно, мне пора.
– Чего это ты ночью в Питер собрался?
– Надоело с собаками жить, – сплюнул окурок парень.
– В каком смысле?
– В прямом. Я в летней пристройке к кухне живу. За одной стеной кухня, за другой – собаки. Два боксёра и бультерьер. Любка нас одинаково кормит. Миску мне, три миски им.
– Что же, генерал тебя с собой за стол не сажает? – удивился Илья.
– Боится. Я ведь пацифист, в армии не служил и не собираюсь. Он считает меня дезертиром. Боится, что, если у него найдут, то и меня и его расстреляют. Докопался он до  меня. Каждый день спрашивает: «Когда уедешь? Когда уедешь?» А денег не даёт. Считает, что я и так ему за жильё и кормёжку должен. Я же говорю, у него мозги от старости завились. В Питер поеду, у меня там девчонка знакомая. Сейчас лето, спокойно. Призыва пока нет. К завтрашнему обеду доберусь.
– Ладно, парень, не буду тебя учить жить, но я, между прочим, три года на флоте отслужил и не жалею.
Ромка, ничего не ответив, оседлал свой мотоцикл, надел шлем, очки. Кожаные перчатки и кивнул Илье, чтоб располагался на заднем сиденьи.
Через пять минут они долетели до посёлка. Илья слез у своей калитки, дружески хлопнул рокера по спине и на прощанье сказал:
– Счастливо добраться. И спасибо за информацию.
– Вам тоже спасибо. Вы мне очень помогли.