Горы! Горы и снег. Звёзды-иглы. Небо.

И сумасшедшая скачка много дней. И стычки, и мелкие бои, забирающие у него воинов, которые нужны ему так в главной битве. Горун пронизывал миры, в серебристых языках пламени появляясь то там, то здесь, носился по равнинам и холмам. Он пролетал и над долиной флеев, и над городом гномов, и следом, рядом, впереди него двигались сотни его разведчиков. И уже по выбранной наилучшей дороге шло великое его воинство, сметая мелкие преграды и обходя крупные заслоны света.

Горун вдруг подумал, что действует безрассудно и глупо: он не должен как военачальник так далеко отрываться от своей армии, в составе передовых отрядов, простым воином, постоянно рискуя быть убитым, он не должен разведывать дорогу, он много чего не должен делать. Но он хотел исключить малейшие ошибки, он хотел просчитать, проследить всё сам, вплоть до выполнения мельчайших своих приказов, сам! Ибо рядом с ним не было уже командиров, на которых он мог бы положиться как в былые годы: кто погиб, кто покинул Землю, кто сгинул неизвестно где… Остались дураки, остались трусы, остались те, кто готов предать его в любой момент…

Недавно один тысячник, старый воин, они вместе ещё пришли на Землю, пустил слух, что он, Горун, специально ищет смерти, потому что не верит в успех похода. Он повесил тысячника и его ближайших слушателей.

Как же вышло? Почему получилось так, что в решающий час он остался один? Почему?

Горы! Горы и снег. Звёзды-иглы. Звёзды? Но их же нет, нет их на этом голубом небе! Но почему же он всё равно чувствует на себе их жгучие золотые лучи? Почему небо так приблизилось к земле в последнее время? Верит ли он действительно в успех похода, не ищет ли он и вправду смерти, повседневно безрассудно рискуя свой жизнью?

Прочь! Прочь!

Горун стряхивал с себя одолевающие его тревожные тягостные мысли и вновь кружился над ледяной вершиной с причудливым фиолетовым гребешком, над озером снега, заполнившего пропасть и похоронившим в ней всё войско гниммов. Он кружил над окрестностями, над лесом, пристально вглядываясь вниз, – так кружит орёл, отыскивая добычу, но не живую добычу – мёртвую. Стервятник. Орёл-падальщик.

«Падальщик!» – с бешенством подумал Горун, и увидел, наконец, что искал, и бросил коня вниз.

В лесу, под плотным навесом сосновых ветвей, на разостланном чёрном плаще лежал Санаил. Горун соскочил с коня. Пятеро гниммов упали перед ним на колени. Санаил лежал лицом к небу. Шитый золотом камзол был разорван, грудь и плечо перевязаны грязными тряпками с проступившими пятнами крови. Кровь была и на шее, и на щеке. Сам же незадачливый полководец был смертельно бледен, капельки пота усыпали лоб и виски. Хрипло, тяжело дыша, он некоторое время смотрел на война тьмы, затем опустил веки и отвернулся.

Бешенство клокотало в Горуне.

– Я приказал не выпускать гномов из долины, – тихо, ровно сказал он. Но воины подле Санаила съёжились от его голоса. Раненый на миг взглянул на Горуна и опять отвернулся.

– Теперь гномы в полном составе будут сражаться против меня на Диком поле. А гниммов больше нет.

Понимающе:

– Ты решил помериться силами с одним из лучших воинов света. Ты возомнил себя великим полководцем. Ты решил посрамить Горуна.

Глаза его полыхнули.

– Раб.

Санаил дёрнулся, попытался встать, попытался ударить Горуна ногой; с безумной злобой, с присвистом, задыхаясь:

– Это ты раб, ты – ничтожество… Ты – ничего… Ты – ничего не представляешь без своих мертвецов… Я убью тебя, ты будешь ползать у меня в ногах, как ты ползаешь перед Богом тьмы…       Горун поставил сапог ему на грудь.

– Ты мразь, – Санаил хрипел, – ты сам ничтожество, ты слаб, ты не мог убить Угля, ты сам проиграешь, все списали тебя…                Горун надавил.

– Ты – ничто, и Отшельник не поможет, я следил за ним, он… он… Я… не даст тебе, не даст… Я… флея… я…

На глазах Санаила выступила розовая пена. Глаза полезли из орбит.

Под сапогом Горуна захрустело. Кровь с клёкотом выплеснулась изо рта Санаила, он выгнулся и затих.

Горун соступил с него.

– Раб.

Повернулся, сел на коня, взвился в небо. Гниммы, ни живые ни мёртвые от страха, начали подниматься с колен. Один, суровый рыжебородый крепыш с перебитым носом, в помятом железном панцире, весь в синяках и ссадинах, приблизился к неподвижному телу Санаила. Склонился над ним. И неслышно заплакал.

 

А Горун летел, летел! Горы, долины, моря; серебряное пламя вьётся вкруг копыт его скакуна! Он спешил к Отшельнику. Сомнения, давно мучавшие его, ещё больше усилились после бреда, пусть – бреда, теперь уже его мёртвого горе-союзника, товарища лукавого, всегда готового нанести ему удар в спину. В конце-концов даже неплохо, что всё так получилось… Жаль гниммов – всё же какие-никакие, а войны, – могли бы пригодиться на Диком поле…

Вот и они – ржавые выкрошенные древним огнём горы, старая морщинистая кожа Земли, покров над таинственной Шамбалой. Вот она – красно-коричневая гора, которая может меняться на глазах, которая всё время выглядит по разному…

– Отшельник!

Гора, обычно всегда раскрывавшая перед ним одну из своих дверей, безмолвствовала. Горун закружился вокруг неё.

– Отшельник! Через день мои войны будут на Диком поле. Где отряды твои?!

Но гора продолжала молчать. Бешенство опять охватило Горуна.

– Ты смеёшься надо мной? Вы смеётесь надо мной, владыки Шамбалы?!

Горун выхватил меч.

– Вы – предали меня! Вы – все предали меня! Вы – предатели, вы трусы, вы – рабы!

Меч высекал искры из камня.

– И Санаил, и ты, Отшельник, и Харон, и все!

Он развернул коня и помчался прочь. И гора засмеялась ему вслед.

«Харон, Харон, Харон!» – заметалось горячечно в голове Горуна и он направил летучего жеребца к Дикому полю. И вновь миры замелькали внизу, вновь завилось, заиграло вокруг него серебряное пламя. Конь натужено дышал, и Горун понял: ещё немного – и он загонит его, ибо и у этого неутомимого бегуна, умеющего преодолевать барьеры между пространствами, есть предел, когда кончаются силы. Откуда-то издалека донёсся глухой гул, это его грозное воинство движется к Дикому полю. Несколько дней назад они были уже рядом с ним, но невиданной силы дождь превратил ущелье, по которому они шли, в бурную реку. И теперь он вынужден был двинуть армию в обход, и потерял время, и теперь он не успеет прийти на Дикое поле первым и уничтожить рать света по частям. Ярость с прежней силой вспыхнула в Горуне, и он резанул коня шпорами, и ещё быстрее они помчались над горами, – кто выживет в этой безумной скачке! И они достигли Дикого поля, и пронеслись чёрной молнией над первыми отрядами света, уже вступавшими в долину… Вот и храм, где дремлет Харон, хитроумный сторож времени, тоже обманувший его…

Конь пыхал, бока ходуном, опалённая грива дымилась, осыпалась пеплом.

– Харон!

Уже догадываясь обо всём, Горун, обнажив меч, вошёл в церковь. Пусто. Строгие лики на фресках сурово смотрят на него… Впрочем, почему сурово? Они тоже смеются над ним. Разве были они здесь раньше? Их не было, не было здесь! И он ударил по росписи на стене мечом, искры, камешки, пыль, он ударил ещё и ещё, и выбежал из храма, и ударил по валуну, на котором сидел обычно Харон с такой силой, что расколол его надвое, и рубанул по внешней арке у входа, и припал лбом к поющему камню.  «Он ушёл, Харон. Кто будет следующим хранителем?»

И вдруг – чёрный провал возник перед ним.

Горун отшатнулся от стены.

– Нет!

Надвинулся – и непроницаемая темнота закрыла всё вокруг. Горун страшно повёл головой:

«Я не проиграл ещё»…

Неимоверные вибрации нарастали в его теле. Боль была везде, она усиливалась с каждой секундой, она прошила каждую частичку, каждую клеточку его тела…

«Пощади, пощади»…

«Долина спящих», – шепнула бездна.

Горун очнулся. Он лежал ничком у входа в полуразрушенный храм. Рядом валялся меч. Слабость в теле была такой, что он еле мог пошевелиться. Он вдруг вспомнил последние слова Санаила: «Ты слаб»… Затем – как Болгер не отвела перед ним взгляд и не запросила пощады, и как он не убил Угля, и снова не убил, когда тот предал его, встретив женщину на Земле… Он послал стрелков – они только ранили светлого витязя, он почти был уверен, что они его не убьют. Что-то странное творилось внутри Горуна… Как сказал ему Салон в последнюю их встречу, товарищ его умер под пытками Вэрда, когда он, Горун, выкрал из тюрьмы Угля и не вернулся в войско. Как сказал Салон: «В тебе, во мне, в Вэрде заложен изъян… В самом Боге тьмы заложен изъян… Мы все погибнем. Перестанем существовать. Превратимся в ничто»…

И вдруг Горун услышал какой-то странный плеск рядом. И вновь… Он поднял голову – две стрелы лежали в густой пыли на дороге, совсем чуть-чуть не долетев до него.

Сила и воля сразу вернулись к повелителю Мёртвого воинства. Он встал и увидел вдалеке несколько светлых фигур, бегущих к церкви. Очевидно, это были разведчики передовых отрядов света.

Горун поднял меч, вложил в ножны, отряхнулся и твёрдым быстрым шагом направился к продышавшемуся скакуну.

«Завтра битва. Завтра решится всё».

Вскочил в седло. Третья стрела упала у самых копыт коня. Четвёртую, на излёте, тёмный воин ловко поймал и переломил в руке. В небо!…

Да, на поле с гор спускаются всё новые и новые отряды света.

Зависнув в воздухе, Горун смотрел на них неподвижно, словно что-то вспоминал, думал о чём-то своём…

– Брат, брат…