В детстве я часто влюблялся, но эта любовь была довольно странной. Мне казалось, что я умею любить глазами, потому что для этой любви мне достаточно было видеть ту девочку, которая пробудила во мне мужчину. Я мог не подходить к ней, мог ничего ей не говорить, но я должен был её видеть, знать, что она находится где-то рядом. Эта девочка могла даже не догадываться, что нравится мне. Она могла не обращать на меня никакого внимания. Это ничего не меняло.

В первый раз это случилось в детском саду, потом повторилось в школе. Причем эта школьная любовь была уже не такой безобидной, как раньше. Она порой приносила мне реальные страдания. Мучила, раздражала.

Всё началось после того дня, когда к нам в класс пришла новая девочка. Все сразу обратили на неё внимание, стали замечать, как она говорит, как ходит, во что одевается. Какую делает прическу. Нельзя сказать, что она бала очень красива, но в ней было что-то особенное, что-то необычное. У неё были густые русые волосы, милое пухленькое лицо, большие глаза. Но самое главное для меня было не это. Самым главным было то, что в свои тринадцать лет она обладала хорошей фигурой. Она обладала фигурой зрелой женщины. У неё были высокие груди, тонкая талия, полные бедра. Этого нельзя было не заметить.

Когда я на неё смотрел, меня охватывало томительное чувство обреченности. Я понимал, что она никогда не будет моей. Я худой, высокий, нескладный. Нас даже представить рядом невозможно.

Эту девочку звали Евгенией. Больше ни у кого в нашей школе не было такого необычного имени. Евгения. Женя. Жена.

На уроках биологии я её рисовал. Рисовал так, как видел – в профиль. Сначала на обычном тетрадном листе я одной линией намечал её гладкий, чуть выпуклый лоб, потом тонкий нос с едва заметной горбинкой, потом – большие соблазнительные губы. Потом – маленький правильный подбородок, тонкую длинную шею, крупные завитки русых волос. Завершался рисунок прорисовкой глаз всегда очень больших и выпуклых, с густыми темными ресницами. Когда мои художественные потуги были слишком длительными, Женя это замечала и пару раз быстро поглядывала на меня, как бы говоря: «Когда же ты от меня отстанешь?  Надоел со своими рисунками».

На уроках физкультуры, когда Женя была в одном темном трико, я снова не мог оторвать от неё глаз. Её стройное маленькое тело сводило меня с ума. Я смотрел, как она кувыркается на кожаном мате, как делает несложные упражнения на брусьях и все её движения казались мне изящными. Всё в ней меня восхищало. Потому что так может выполнять гимнастические кульбиты только она. Она сильная и стройная, у неё веселые глаза, красивые руки и гибкая спина…

А на уроках математики я на Женю не смотрел. Я ничего не понимал в математике и поэтому сидел потупясь, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание.  Но это отсутствие внимания с моей стороны она тоже почему-то замечала и порой вопросительно посматривала на меня, как бы говоря: «Что это с тобой сегодня случилось? Ты совершенно не смотришь в мою сторону».

 

На одном из школьных вечеров я, молча, пригласил её на танец. Просто подошел и протянул ей свою тонкую неуверенную руку… Знала бы она, чего мне это стоило. Мне почему-то казалось, что она маня не отвергнет. Может быть, застесняется, удивится, но встанет и пойдет вместе со мной в центр зала.

Но она не встала и не пошла. Она даже ничего не ответила. Просто хмыкнула что-то презрительное себе под нос и отвернулась, как будто мое приглашение могло её унизить.

После этого несколько дней я не смотрел в её сторону. Но потребность видеть Евгению была сильнее обиды.

Проходило какое-то время, и я снова начинал посматривать на неё своими обиженными и одновременно обожающими глазами. Замечал, когда она улыбается, когда много говорит и весело хохочет, слегка закидывая голову назад. Когда она в новом платье или кофточке, с новой заколкой в волосах, с новым бантом. И снова всё в ней казалось мне совершенным. Даже изгиб руки, когда она в задумчивости подпирает кулачком свой тонкий подбородок.

Так могло продолжаться день или два, потом неделю, потом месяц, потом год. Я смотрел, пленялся её юной красотой и ничего ей не говорил. Для меня видеть её было уже достаточно.

Женя была из хорошей семьи. Её отец руководил ликероводочным заводом, мать преподавала в местном медицинском техникуме. А мои родители ничем из общей массы не выделялись. Отец всю жизнь проработал ветеринаром на местном рынке и для чего-то держал при доме огромную немецкую овчарку, которой сам порой побивался. Мать работала счетоводом на нефтебазе. Её основным орудием производства была железная счетная машинка под названием «Феликс». Когда мама крутила ручку счетной машинки – она щелкала и пела как настоящая шарманка.

 

 

И вот прошло двадцать лет. Двадцать лет ожиданий лучшей жизни. Двадцать лет непрерывных надежд на светлое будущее, в котором будет своя квартира, машина, жена.

Мы снова встретились в какой-то шумной веселой компании. Я случайно оказался рядом с Евгенией. Мы обо всем поговорили и при этом я вопреки моим ожиданиям ничего не испытал. Вернее испытал нечто похожее на разочарование. Она всё ещё была не замужем, я тоже был не женат. Но мы были уже другими. А может мне так только казалось.

Сейчас Евгения была маленькой полноватой женщиной с крашеными волосами. От её былой стройности не осталось и следа. После танца она устало сидела на стуле возле окна и первое время говорила захлебываясь, как будто ей не хватало воздуха. И это в тридцать пять лет, когда другие женщины только-только начинают пленять мужчин каким-то особым откровенно сексуальным шармом.

После очередного танца я направился в другой конец зала, где встретил своих школьных товарищей и радостно с ними заговорил. Среди них был Коля Мамонт, бывший рэкетир, который только что вышел из тюрьмы, и Вася Быков – профессор пединститута. Оба непривычно громко говорили, к месту отпускали матюги, смеялись.

Потом дружной компанией мы вышли на улицу покурить. Через какое-то время друзья пригласили меня в дорогую иномарку выпить по рюмочке коньяку. Эта машина блестела темным лаком возле куста жасмина. Скорее всего, она должна была стать наглядным олицетворением успешности одного из моих школьных друзей. Его гордостью. Воплощением мечты.

Каково же было мое удивление, когда владельцем машины оказался Коля Мамонт.

Потом мы снова курили, стоя на просторном крыльце и рассказывая друг другу неприличные анекдоты. Во время разговора я случайно повернул голову направо и увидел рядом с собой Евгению. Она подошла ко мне, взяла за локоть и проговорила:

– Я надеюсь, ты не оставишь мен… одну.

– Не оставлю, – по инерции согласился я, хотя не был до конца уверен, что исполню это обещание. Всё, что я сейчас делал, получалось у меня легко и просто. Видимо выпитый коньяк сделал свое дело.

– Я хочу танцевать, – после некоторой паузы нарочито капризным голосом проговорила Евгения.

– Сейчас потанцуем, – ответил я.

– Я тебя жду. Мне…

– Да, да.

Мы направились в танцевальный зал. Там гремела незнакомая музыка. Басы этой музыки я ощущал затылком. Кажется, во время  танца Евгения  мне что-то говорила. Я слушал, но ничего не понимал. Потом в её глазах появились слезы. Я наклонился к ней, чтобы узнать, в чем дело.

– Я такая несчастная, такая невезучая, – проговорила она, звучно всхлипывая.

– Почему? – тихо спросил я, тайно надеясь, что она не поймет мой вопрос.

– Мне так не везет в любви… Так не везет!

– В каком это смысле? – удивился я.

– Мужчины обходят меня стороной. Я никому не нравлюсь.

– Ты не нравишься?

– Да.

– Я не верю.

– Это правда. Это…

И в это время музыка закончилась. Она взяла меня за руку и повела к пустующему дивану возле запасного выхода. Я сел на диван, она тяжело опустилась рядом. Отдышалась. Моя рука была в её руке. Это неожиданное пленение через какое-то время стало меня раздражать. Когда я поднялся, чтобы выти покурить, она слегка придержала мою ладонь:

– Ты куда?

– На улицу. Здесь душновато.

– Возвращайся поскорее.

– Ладно…

Это её «возвращайся поскорее» прозвучало уже не как просьба, а как некое побуждение к действию. Как будто она уже имеет тайную власть надо мной. Как будто нас уже что-то связывает, объединяет.

Скорее всего, кто-то из моих друзей успел проговориться, что я не женат, и она решила действовать. Но я всегда помнил, что в школе она не обращала на меня никакого внимания. Она стала дружить с мальчиком, который был старше меня всего на один год. Она унизила меня. Кажется, его звали Михаилом. Одно время мне очень хотелось набить ему морду.

Откровенно говоря, я больше не хотел возвращаться к Евгении. У меня не было желания ворошить прошлое. По темным улицам я собирался уйти домой. Но почему-то меня стал беспокоить один вопрос. Знала ли она о моей детской влюбленности? А если знала, что она при этом чувствовала?

Эти вопросы вернули меня обратно. Евгения очень обрадовалась, увидев меня.

– Наконец ты вернулся. А я уже не надеялась увидеть тебя.

– Почему?

– Сама не знаю. Может быть, в твоей душе всё ещё живет обида?

– На что? На кого? – удивился я.

– За ту твою… детскую любовь, которую я не оценила.

– Значит, ты это чувствовала? Ты знала?

– Конечно, чувствовала, – буднично ответила она. – Как это можно не почувствовать, когда ты смотрел на меня такими глазами.

– Но я тебе ничего не сказал. Я даже не подошел… Не приблизился…

– И не надо было говорить. Глаза всё сказали… А на уроках физкультуры я вообще сгорала со стыда.

– Почему?

– Ты смотрел на меня с вожделением.

– С вожделение? – переспросил я.

– Да. Так смотрят мужчины на обнаженное женское тело. Ты именно так на меня смотрел. Потом я это поняла.

На протяжении всего вечера после этого странного разговора Евгения буквально преследовала меня. Она даже выходила на улицу, когда я слишком долго задерживался на крыльце. Приближалась, брала за локоть и прижималась к моему плечу щекой. У меня было ощущение, что она для себя уже всё решила…

 

И в это время произошло нечто совершенно неожиданное.

В какой-то момент, когда Евгении не было рядом, меня пригласила на танец незнакомая юная особа. Я, конечно, мог ей отказать, но женщина была такой неотразимой, так великолепно сложена, что я, не раздумывая, поднялся ей навстречу. В голове у меня в это время вертелась только одна фраза: «Я никому ничего не должен. Я никому ничего не обещал».

Танцевала эта женщина прекрасно и смотрела на меня как-то очень загадочно. В середине танца она приблизила свое лицо к моим темным локонам и взволнованным голосом проговорила:

– Я Марина Угловская… Вы не помните меня?

– Нет, – озадаченно ответил я.

Почему-то музыка в этот раз не мешала мне слышать каждую её фразу.

– Вы учились в десятом, а я в восьмом.

– И что? – снова переспросил я.

– Я всегда завидовала вам.

– Почему? – удивленно отозвался я.

– Вы казались мне таким недоступным. Таким… Я тайно наблюдала за вами… У вас были темные кудри, тонкое лицо и большие очень выразительные глаза. Я не могла решиться подойти к вам, чтобы заговорить. Чтобы…

– А сейчас? – спросил я. – Что изменилось сейчас?

– Сейчас вы другой.

– Хуже? – для чего-то спросил я.

– Лучше, – искренне ответила она, не поднимая глаз.

Я удивленно и растерянно посмотрел на неё. Что это – лукавство или простое желание сказать комплимент? Я никогда не получал таких комплиментов от красивых женщин.

– Почему вы мне всё это говорите? – хрипловатым от волнения голосом переспросил я.

– Потому что сейчас уже можно… Я замужем, вы женаты. Сейчас всё это в прошлом.

– Но я не женат.

– Тогда…, кто эта женщина рядом с вами, которая не отпускает вас ни на шаг?

– Это моя школьная любовь. Мы не виделись двадцать лет.

– И она…

– Не жена. Нет и, скорее всего, вряд ли ей станет.

– Странно, – после некоторой паузы проговорила юная красавица. – Мне всегда казалось, что таких мужчин как вы женщины в покое не оставят…

– Почему?

– Потому что я… всегда знала, что вам не пара. Что вам нравятся другие… Что…

– Мне нравятся такие как вы, – искренне проговорил я.

– Я до семнадцати лет была очень худой и высокой, – продолжила она, как будто не расслышала моих слов. – В школе все называли меня долгой лыжей. Мне казалось, что я самая гадкая и самая некрасивая девочка на свете.

– Это неправда. Вы неотразимы.

– Не говорите так. Это лишнее.

– Это правда.

– Все равно не говорите.

И в это время музыка закончилась. Я проводил Марину к её дивану и возвратился к Евгении. По её лицу было видно, как ей не терпится узнать о долговязой красотке, с которой я только что танцевал. Но она какое-то время сдерживала себя. Она делала вид, что ничего не заметила, ни на что не обратила внимания. Наконец она не выдержала и спросила:

– Кто она?

– Та женщина, с которой я танцевал? – уточнил я.

– Да. Кто она?

– Моя школьная любовь, – солгал я.

– Ещё одна? – удивилась Евгения.

– Представь себе.

По её лицу пробежала мрачная тень. Она отвернулась от меня, гордо приподняла тонкий подбородок и с несвойственной ей задумчивостью стала смотреть на танцующие пары, на всполохи света, на всё это движущаяся веселье. Между тем её ревность воодушевила меня. Мне было приятно узнать, что она ревнует. Она уже боится меня потерять,  хотя между нами нет ничего…

В тот вечер, продвигаясь по темным улицам Красновятска к дому Евгении мы много говорили. Вспоминали прожитую жизнь, учебу, работу, проблемы с приобретением жилья. И в какой-то момент я удивился, как её жизнь похожа на мою. До этого мне представлялось, что у таких женщин как Евгения жизнь складывается как-то по-особенному – более легко и логично. Что такие люди как она легче решают свои проблемы, быстрее преодолевают трудности, проще находят семейное счастье. А тут вдруг оказалось, что это вовсе не так.  То есть ко всем нынешним недостаткам Евгении прибавилась ещё её жизненная неустроенность, груз её разочарований.

Я поймал себя на мысли, что мы очень много говорим о грустном и часто вздыхаем. Возле подъезда её дома она с энтузиазмом заговорила о будущей встрече. Ей эта встреча казалась сейчас очень важной, необходимой. Она считала, что пришла пора исправить ошибки и сделать выводы, потому что время не ждет.

В ответ я неловко и неумело промолчал… Она сразу всё поняла. Не поднимая глаз, попрощалась и быстро пошла к железной двери, втянув логову в плечи. Маленькая, полная, обиженная – моя первая школьная любовь, мое первое  взрослое разочарование.