Мышкин сидел на заднем сидении и старался производить как можно меньше телодвижений. Потому что его старшие товарищи были явно не в духе и если привлечь их внимание, то можно нарваться на грубость.
Зотов и Прохоров стояли возле служебного автомобиля и молча разглядывали пробитое левое переднее колесо. Повреждение было более чем реальное – покрышка почти развалилась на пополам. На камеру вообще смотреть без слёз было нельзя. То, что раньше называлось колесом, сейчас больше походило на свернувшуюся мохнатую гусеницу из-за десятков кусков резины, торчащих в разные стороны.
– Ну? – спросил Зотов, глядя полными грусти глазами на водителя.
– Ну-у-у… – протянул Прохоров, и на этом диалог закончился. Парни закурили по сигарете, уже третьей с момента катастрофы. Саня в четвёртый раз прошёл вокруг покосившегося на бок «УАЗ»ика, попинывая оставшиеся в живых колёса и зачем-то заглянул под днище машины.
Вернувшись, встал рядом с командиром, выкинул щелчком сигарету и выдал, как пишут в протоколах, «грубой нецензурной бранью», всё, что он думает об отечественных дорогах, о материально-техническом обеспечении милиции и о системе МВД в целом.
Виталя посмотрел по сторонам. Гражданских рядом не было. Никто из чужих специфического мнения сержанта милиции не слышал. Зотов с облегчением выдохнул и с вопросом посмотрел на водителя, не решаясь взорвать нагнетённую обстановку звуком своего голоса.
– Запаска у меня есть – уже спокойно сказал Прохоров.
Спокойный тон товарища понравился Зотову и он уверенно начал:
– Сейчас поставим домкрат, приподнимем машину, поставим запаску и …
Тут Виталя осёкся, так как понял, что сержант смотрит на него как-то странно, с идиотской ухмылкой.
– Ну, огорчи меня ещё чем-нибудь. Чего ты ощерился?
– Запаска-то у меня есть, а вот с домкратом проблемы … небольшие.
– Та-а-ак. Огорчай, огорчай дальше, не стесняйся. Что за … небольшие проблемы?
– Домкрата у меня нет – очень скромно сказал Прохоров, сделав вид, что внимательно рассматривает свои ботинки, тщательно начищенные перед несостоявшейся встречей с Кристиной.
– А где же находится наш служебный домкрат, который по инструкции должен постоянно находиться в автомобиле? – выделив слово «служебный», вкрадчиво спросил Зотов, отчеканивая каждое слово.
По выражению лица было видно, что прапорщик уже готов «грубой нецензурной бранью» обласкать не какие-то отстранённые явления типа дорог и обеспечения, а конкретного индивидуума.
Индивидуум пытался выкрутиться:
– Понимаешь, я его … это … ну, это … как тебе сказать … э-э-э … отдал как бы, н-ну … в аренду …, понимаешь? Так сказать, в аренду … дал. Уффф – выдохнул почему-то вспотевший Прохоров.
И заискивающе посмотрел на командира.
– Кому ты там дал? Даёт, знаешь, кто? – суровым, как у прокурора, голосом проскрежетал Зотов, решив нецензурные эпитеты оставить на потом.
– Ну, у меня как бы попросили, и я как бы … дал. Я имею в виду, домкрат дал.
– Что имею, то и введу – не в тему пробормотал Виталий и стальным голосом обвинителя гневно провозгласил:
– Ты его продал!
Прохоров поник, угрюмо разглядывая первый раз начищенные до зеркального блеска ботинки. Затем развёл руки в стороны и виновато взглянул на друга:
– Зотыч, гадом буду, с зарплаты куплю новый. Самый лучший! Виталя, ну деньги, как вода, внезапно и скоропостижно закончились. А тут знакомый мобилу предложил. Слайдер. Ты знаешь, я мечтал о таком. Ну, это такая «раскладушка», только крышка не распахивается, а вверх поднимается. В магазинах их мало, и цены запредельные. А тут по дешёвке, почти даром. Ну, я и… Вот.
– Так он же «палёный»!
– Кто? – искренне удивился Саня.
– Конь в дюралевом пальто! Да сотик твой!
– Нормальный у меня мобильник – насупившись, пробормотал Прохоров: – я его по базе розыска проверял.
– Значит, терпила ещё не заявил. По базе ро-озыска он проверял. Ты бы лучше по базе какого-нибудь розыска нашёл бы нам сейчас домкрат … арендатор хренов.
– Попрошу без грязных оскорблений. – осмелел сержант, видя, что командир сменил гнев на милость. – Сейчас тормознём кого-нибудь и временно конфискуем домкрат. В связи с крайней необходимостью – неуверенно добавил Прохоров, не зная, правильно ли он сформулировал предложение. Так как ни уголовный, ни уголовно-процессуальный кодекс ни разу в жизни не открывал и не представлял, что такое крайняя необходимость и что при ней можно конфисковывать.
– Тридцать первый, ответь Городу! – проскрежетал в динамике голос дежурного.
– Нас, нас вызывают! – напоминая о себе, фальцетом завопил из машины Мышкин.
– О-отставить вопли! – рявкнул Зотов. – Не глухой, слышу.
Прапорщик, тоскливо вздохнув, взобрался на место водителя и ответил по рации: – Внимательно!
– Когда будешь в Зареченском? Соседи звонят, телефон обрывают!
– А мы уже почти … на месте.
– Отработаешь адрес – доложишь.
– Явольт, герр майор! – голосом оберштурмбанфюрера СС отчеканил Зотов.
Дежурный не счёл нужным как-то отреагировать на провокацию патрульного, справедливо ожидая впоследствии шквал импортных высказываний от дежуривших нарядов, только и ждущих повода, чтобы поупражняться в красноречии в радиоэфире.
Виталя изучающим взглядом осмотрел, откровенно говоря, худосочного и мелкого Мышкина. Затем ещё раз вздохнул и сказал:
– Ну что, кадет, пошли пешком, тут недалеко.
Прохоров в это время сделал вид, что не слышал ни слов дежурного, ни слов вздыхающего Зотова. Его взор был устремлён за горизонт, выискивая жертву с домкратом.
Посёлок Зареченский состоял из деревянных двухэтажных восьмиквартирных домов. Такие дома есть в каждом российском городе и представляют собой ужас жилого фонда. Горноуральск не был исключением. Дома строились в тридцатые годы, с тех пор какого-либо ремонта в них не проводилось. Почерневшие стены, дырявые крыши, редкие застеклённые окна (в основном, затянутые полиэтиленом или прикрытые кусками фанеры), печное отопление, зияющие темнотой и пропахшие зловониями проёмы подъездов без входных дверей, невероятное скопление разномастных сараев, у каждого дома горы свалок с помоями, разноцветными рвотными массами, какими-то кровавыми тряпками, использованными шприцами, копошащимися бездомными собаками и кошками, отсутствие освещения – мрачное место, являющее собой идеальные декорации для голливудского ужастика.
Заокеанские гетто с их «генералами песчаных карьеров» просто отдыхают в сравнении с российскими «Зареченками».
В посёлке почти не осталось добропорядочных и законопослушных граждан. Из них остались считанные единицы – те, кто из-за нищеты не смог съехать отсюда. Теперь здесь жили, а вернее, существовали, люди, представляющие дно общества. Отверженные, опустившиеся, никому ненужные граждане когда-то великой державы. Кто-то из них сам пожелал такой участи, кого-то довела жизнь – развал страны, бестолковые реформы, чиновничий беспредел, безразличие сытых властей и общества, отсутствие элементарной поддержки оступившимся.
Население посёлка составляли беженцы – русские по национальности, но никому ненужные на своей исторической родине, мигранты-нелегалы, судимые, наркоманы, хронические алкоголики, безработные, инвалиды, старики, выгнанные «благодарными» детьми из своих квартир, совершеннолетние детдомовцы, получившие от государства «почти что благоустроенное» жильё, многодетные неблагополучные семьи и просто крайне нищие, выкинутые за борт корабля под названием «Жизнь».
Этот контингент составлял благодатную почву для расцвета преступности, в том числе, бытовой. Побои, поножовщина, изнасилования, убийства – всё это являлось визитной карточкой Зареченского. Жители города без крайне особой нужды старались не посещать посёлок. Находиться здесь чужим даже днём было опасно – обязательно нарвёшься на пьяную агрессивную кодлу. Если не изобьют до полусмерти, то разденут обязательно.
Посёлок, в принципе, был небольшим, и ставить сюда целый патрульный наряд было бы слишком шикарным. Наиболее добросовестные патрули изредка заезжали в Зареченский, собирали бесчувственных лежачих алкоголиков и отгружали их в вытрезвитель. Время от времени приезжали опера, проводили облавы по «хазам», бывало, кого-то и задерживали, но на криминогенную обстановку в посёлке это никак не влияло. Единственный, кого можно было назвать пешим патрулём, являлся местный участковый с всегда заряженным пистолетом, день и ночь бороздящий не просыхающую грязь не асфальтированных улиц Зареченска с таким же вооружённым помощником.
Было на удивление тихо и спокойно. Патрульные без происшествий дошли до улицы Зелёной. Не успев войти во дворы, увидели, как в проёме между стодвадцатым и стодвадцатьвторым домами молча пронеслась какая-то тётка неопределённого возраста, в старом, сильно поношенном халате и шлёпках.
В нависшей тишине шлёпки быстро-быстро издавали такой звук – чипок-чипок-чипок-чипок. Не успели милиционеры сделать и двух шагов, как «чипоканье» затихло вдали. Скорость у бегуньи была явно спринтерская, что-то или кто-то очень серьёзно напугал её.
И тут из двора раздался истеричный вопль:
– Тварина! Скотина! Убью! Убью всех! Сгиньте, сгиньте … упыри … изыди … крест животворящий… Все в ад … бесы!
Мышкин первый ворвался во двор и резко притормозил. Посреди двора в гордом одиночестве, широко расставив ноги, стоял мужик лет сорока. С голым торсом, в грязных, мятых брюках и босиком. В одной руке мужик держал топор, в другой – заточенный деревянный кол. Всклокоченные, грязные волосы стояли дыбом, глаза сверкали, из раскрытого рта текла слюна, лицо перекошено злобной гримасой.
Но больше всего привлекали внимание две глубокие кровоточащие перекрещивающиеся на груди ссадины, которые, по всей видимости, этот импозантный джентльмен вырезал себе сам – для отпугивания нечисти. «Крест животворящий».
Виталя в полсекунды понял, что произошло. Он мигом огляделся, поднял с земли валяющийся обломок доски и спокойно пошёл навстречу мужику.
– Здорово, брателло! – открыто улыбаясь, дружелюбно сказал Зотов. – Подкрепление вызывал?
– Ты … кто? – опешил мужик, до этого видевший только спины убегающих от него соседей-упырей.
– Как кто? Серёга я, дружбан твой закадычный. Помочь тебе иду.
– Серёга? – неуверенно пробормотал мужик, но руки с топором и колом опустил.
Полдела было сделано, бдительность он уже потерял. Осталось качественно обезоружить его. Продолжая подходить, прапорщик, не переставая, говорил:
– Ну да, Серёга. Ты что ж, земеля, в одну харю пьёшь! А как же я? А Санёк, а Вован, а остальная братва? Мы бы вместе-то быстрее этих упырей замочили. А я тебе и досочку осиновую несу. У тебя колышек-то берёзовый … – Зотов почти вплотную подошёл к «объекту» – Выбрось его, он проклятый! – резко сказал Виталя, мысленно сгруппировавшись для активных действий.
Мужик, как ужаленный, отбросил в сторону кол и протянул освободившуюся руку за «осиновой» доской.
В это время Виталя разжал кулак, доска выскользнула на землю. Обоими руками схватил мужика за запястье протянутой руки, одновременно с этим резко ударил ногой по бицепсу другой руки, отчего мужик непроизвольно выронил топор. Затем Зотов резко вывернул вниз и наружу захваченное запястье. Мужик с воем рухнул на правый бок. Остальное было делом техники.
Виталя положил полуобнажённого товарища на землю лицом вниз, сел ему на спину, обе руки задержанного завёл назад, локти прижал коленями, кисти в районе шеи зафиксировал наручниками.
Мужик обречённо молчал. Наверно, мысленно уже был в аду, куда его утащит бес в личине «Серёги».
Виталя поднял его с земли, вернул руки в нормальное состояние и по киношному произнёс:
– Вы имеете право на адвоката. Вы имеете право на один бесплатный звонок … другу. Вы имеете право не свидетельствовать против себя и своих близких родственников…
Мышкин, раскрыв рот, с восхищением смотрел на командира:
– Ну ты прям как Стивен Сигал! А как ты его заговорил… я уж подумал, что вы с ним на самом деле друзья-истребители вампиров!
– Психология, брат, психология. Я бы даже сказал, практическая психология. Послужишь с моё – не такие фокусы будешь показывать! Опыт, брат – великая вещь. Опыт не пропьёшь. Держись меня, будешь ве-еликим спецом. Виталя пожил, Виталя знает.
Всё это Зотов говорил, пока осматривал карманы задержанного.
В это время двор ожил. Со всех сторон к ним потянулись люди – из подъездов, из-за домов и сараев. Все враз начали говорить, гул голосов нарастал:
– Уберите этого дебила подальше и надолго…
– Сколько можно терпеть эти безобразия…
– Куда власть смотрит…
– Только о себе думают…
– Милицию не дозовёшься…
– Сидят в своей ментовке, водяру хлещут…
– Бюрократы…
– Взяточники…
Мышкин заметил, что у Витали на щеках под кожей заходили желваки.
– Отпустить тебя, что ли? – в никуда спросил Зотов, посмотрев на неудавшегося истребителя вампиров.
Толпа враз смолкла. Затем уже послышались разумные голоса.
– Он у нас всю мебель покрушил – пожаловалась пожилая женщина – совсем недавно купили, в кредит. Не расплатились ещё…
– А у меня телевизор разбил – всхлипывала другая – демонов в нём увидал.
– Ка-амандир, я в на-атуре, заяву буду писать. Этот поц у ме-еня всю дверь та-апором покоцал – приблатнённо растягивал слова какой-то плюгавый мужичок с татуировками на пальцах, расталкивая беспомощных женщин. Невооружённым взглядом было видно, что это элементарный «баклан», отсидевший пару лет за хулиганство и явно пытающийся заработать себе авторитет байками о том, как держал всю зону, как распределял общак и как «мусора» его гнули да не согнули. В Зареченском, в основном, такие и жили. Уважающие себя воры находились или в более элитных районах города или «у хозяина», но только не в этом гадюшнике.
Виталя ткнул пальцем в сторону приблатнённого:
– Что ты там собрался писать? Это ж не понятиям, а, бродяга? Ты же тут, наверно, сам себя смотрящим назначил, а? Что ж по своим понятиям сам его не опустил, баклан? – уже почти орал Зотов, наступая на него.
Блатной, что-то бурча под нос, предпочёл ретироваться, помня сцену задержания соседа.
Соседи продолжали жаловаться на погромы, но уже без напора. Подошла женщина, не так давно «чипокающая» шлёпками. Вид у неё был крайне измученный.
– Это мой муж – усталым, равнодушным голосом прошелестела она – заберите его. Он опять сорвался. Год назад мы его закодировали. Месяц назад он развязал, запил по страшному. Доктор говорил ему, что это очень опасно, что с психикой проблемы будут. А Пашка, ну, муж мой, месяц назад ходил на кладбище, могилку матери поправить. Так вернулся дурной какой-то, с бутылкой. Залпом её выпил, всё про чертей да бесов стал говорить, пьяный-то. Чего уж он там увидал – не знаю. Но месяц беспробудно пьёт – женщина заплакала – Все сбережения пропил, обменяться хотели, уехать отсюда, от его друзей-собутыльников. Всё пропил… Как деньги закончились, враз завязал, два дня назад. В монастырь, говорит, пойду. Совсем от пьянки одурел. А раз резко пить бросил, то его «белая горячка» и стукнула по пустой башке. Сегодня с утра кол заточил, мне хотел в грудь вбить, какой-то Инессой меня обозвал, ладно, успела к соседям убежать… так он им такое устроил.
– Скажите ваши данные – достал блокнот Зотов.
– Семёновы мы. Я – Галина Алексеевна, муж – Павел Иванович.
В это время послышался усиленный громкоговорителем голос:
– Внымание! Работает СОБР! Всэм аставатса на сваих мэстах!
Во двор вкатил бело-синий автомобиль с надписью «ДПС». Из машины вышел, нет, выскочил худощавый смуглый паренёк в форме гаишника. Малик Геворкян по прозвищу «Ара», на которое он нисколечко не обижался. На пассажирском сидении остался его напарник – Ваня Глотов, который, как обычно, что-то меланхолично жевал, никогда никуда не торопился и вообще, похоже, собирался погрузиться в глубокий сон. Полная противоположность Малику, который своей неистощимой энергией напоминал постоянно действующий вулкан.
Это прибыл экипаж ГИБДД, который был направлен дежурным на помощь Зотову ещё час назад.
– Не прошло и года! – съехидничал Виталя.
– Слушай, дарагой, тарапылса, как мог. Стрелой лэтэл, мамой клянусь! Калесо пракалоли, вах! Пока дамкрат нашли, пока паменяли. Вах!
Зотов подозрительно посмотрел на отчаянно жестикулирующего коллегу. «Колесо, домкрат…». Где-то сегодня это уже было. – Так, таварищи, успакойтесь, не нада крычать, махать руками и галавами. Мылиция ва всём разберётса, все расходимся. Так, ты иды дамой, ты иды дамой, ты тоже иды дамой, ты тоже можешь идти дамой … ты в магазин иды … давайте-давайте, все идём … не мешаем работать спэциалистам.
Люди начали разбредаться, трудно было устоять перед напором такого «спэциалиста».
– Так, я вижу, одного ты уже взял – на чистейшем русском Малик обратился к Зотову. Свой ужасный акцент он использовал как психологический приём, чтобы разрядить напряжение в толпе. – Насколько я знаю, прапорщик Зотов не запрашивает помощь, когда нужно обезвредить одного-единственного гангстера. Где остальная банда, которую мы сейчас блестяще ликвидируем?
– А я и не запрашивал никакую помощь. Я вообще предлагал отправить доблестных сотрудников племени ГАЙ, в твоём лице, конечно. Но молниеносная ГИБДД, как всегда, опоздала. Гангстер был один, и я его взял … сам.
– Вах! Ай-яй-яй! – сокрушался горячий южный парень – Опять я пропустил всё самое интересное. Жизнь проходит мимо простого армянского сотрудника российской ГАИ! Ты, наверно, сегодня опять был в ударе? Ты опять показал что-то своё коронное? Признавайся, похититель чужой славы! Это был прыжок-вертушка с одновременными ударами обоими локтями? Или бросок через себя с выдиранием копчика? Или …
– Всё было проще – перебил жизнерадостного гаишника Зотов – это был психологический поединок, молчаливая дуэль, так сказать, в которой побеждает самый умный и мудрый. Ты бы проиграл.
– Хм – хмыкнул Малик и пошёл в сторону машины.
– Отставить … покидать поле боя – окликнул его Виталя – покарауль пока гангстера, а я с дежурным свяжусь.
Он прошёл к машине и сел на сидение водителя. Сидящий рядом Ваня Глотов, не открывая глаз, сквозь сон спросил:
– Куда едем, парень с Арарата?
– Полковник Зотов, отдел собственной безопасности, встать, скотина, когда старшие рядом! – заорал Виталя в лицо вечно спящему Глотову.
Ваня вскочил, как ошпаренный, но распрямиться по стойке «смирно» ему не позволила крыша салона, в которую он смачно врезался головой. При этом неестественно громко клацкнули зубы. Отпружинив от крыши салона, Ваня благополучно приземлился обратно и вжался в дверь, безумными от ужаса глазами пытаясь сфокусироваться на «полковнике отдела собственной безопасности». Нет ничего страшнее для милиционера, чем быть застигнутым врасплох милиционером, охотящимся за милиционером. Так считал Ваня, поэтому, вращая вылезшими из орбит глазами, пытался выдавить из себя хоть что-то членораздельное:
– В-виноват … и-исправлюсь … это не я … это он …
Наконец он разглядел совсем маленькие, не полковничьи, звёздочки на погонах, знакомое лицо:
– Э-э-э …
– Я тебе дам э-э-э! – пытаясь придать голосу строгость, рокотал Зотов – Твоего напарника захватили в заложники террористы и подвергают сейчас жестоким средневековым пыткам. А ты спишь! Ты предал напарника! Ты предал друга! Ты приговариваешься к высшей мере наказания …ты дашь мне сигарету.
– Какие террористы, какие пытки – глупо улыбаясь, достал сигарету трясущимися руками Глотов. Он был счастлив, что это была шутка, а не всерьёз. Что перед ним сидит прапорщик из родного отдела, а не оэсбешник, надевающий на него наручники. Потому что был за Ваней сегодня уже грех, можно сказать, грешок. Взял он сегодня небольшую сумму – всего-то сто российских рублей, копейки какие-то, а не сумма. Но взял. Да водила сам ему их всучил, чуть ли не силком в руку затолкал! А рука сама, непроизвольно – хотите верьте, хотите – нет, – эту бумажку дешёвенькую быстренько в карман и засунула. Водила-то совсем молодой был, и водительское-то наверно ещё не получил. Взял, наверно, у папы «Москвич», покататься, перед друзьями похвастаться. Дело молодое – Ваня сам в десять лет уже на «Запорожце» по своей деревне гонял. Ничего страшного! Пусть пацан друганов покатает. Вон они, в машине, похоже, сидят. Ну и не стал Ваня в салон заглядывать. Отпустил паренька на «Москвиче» с миром. А деньги в карман убрал.
Малик этого не видел, он как раз пробитое колесо менял. Малик «это дело» о-очень не одобрял, не брал никогда и презирал берущих.
– Зотыч, ты чё? Водяру палёную вчера пил, что-ли, башню срывает? – продолжал Глотов, окончательно успокоившись.
– Напарника надо прикрывать, а не дрыхнуть на работе! – прикуривая, ответил Виталя. Затем взял рацию:
– Город, ответь тридцать первому!
– На связи Город.
– Нахожусь на Зелёной, сто двадцать два. Конфликт урегулирован. К товарищу по фамилии Семёнов прискакала «белка». Вызывай скорую – наркологов и обычную. Он тут сам себя немножко порезал …
– Понял тебя, звоню ноль три. Жди.
– Петрович … – неуверенно продолжил прапорщик – тут этот буйный многим соседям имущество повредил. Есть потерпевшие … в материальном плане. Имеют желание писать заявления.
– Зотов, у нас тут завал. Всех направляй к их участковому на ближайший вторник на приём граждан, в опорный пункт. Как понял?
– Всё понял. Выполняю! – по рации ответил Виталий, отключился и вслух, с сочувствием, произнёс:
– Вот попал участковый. Бедняга …
То есть местный участковый и не предполагал, какой ему ещё предстоит пережить «чёрный» вторник. Это значит, что весь сто двадцать второй дом во вторник завалит к нему на приём граждан и участковый до позднего вечера будет принимать заявления, объяснения, описывать повреждённое имущество. По каждому заявлению нужно будет собрать кучу свидетельских показаний. Всё это останется у участкового, так как прокурор не даст согласия на возбуждение уголовного дела – по российскому законодательству нужен громадный ущерб, чтобы наступила уголовная ответственность. Тогда участковый составит административные протоколы о повреждении имущества и направит их в суд. Судья с чистой совестью «пульнёт» протоколы обратно на доработку с указанием оценить причинённый ущерб документально, а не со слов потерпевших. А какая организация возьмётся оценить порушенный довоенный шифоньер и разбитый чайный сервиз, купленный двадцать лет назад? Кто для простых граждан будет высчитывать степень износа, амортизации? Никто! Всё это зависнет мёртвым грузом.
А ведь ещё законодатели, избранные народом, по части разрешения заявлений загнали милицию в жёсткие временные рамки. Народные избранники почему-то решили, что для народа важна быстрота и оперативность в решении их проблем. В связи с чем сильно страдало качество. Народ был недоволен, когда его проблемы решались не полностью, зато в установленный законом срок. Надзирающие органы и начальство были недовольны, когда милиционеры, пытаясь качественно исполнить свои обязанности и помочь людям, нарушали сроки. Простые милиционеры-исполнители находились, по сути, между молотом и наковальней. С одной стороны напирал народ – подавай качество, с другой стороны давило начальство – даёшь количество!
Участковый уполномоченный, находясь к народу ближе всех, основной удар принимал на себя.
Его будет теребить начальство, будут надоедать заявители, а он будет бегать по инстанциям со своими запросами об оценке, пытаясь уложиться в предусмотренный законом срок.
А ещё участковый должен заниматься другими текущими делами. Ведь он должен всем. Кроме своих тысячи и одной обязанностей, он должен работать по профилю других служб. С операми уголовки ездит на обыски и задержания, разыскивает преступников и пропавших без вести. По линии ОБЭП информирует предпринимателей, других юридических лиц о выбросе на денежный рынок фальшивок. Выполняет многочисленные поручения следователей и дознавателей. По линии ГИБДД ищет похищенный транспорт. Доставляет в суд граждан, игнорирующих вызовы по повесткам. Для военкомата отлавливает призывников. По линии ФСБ занимается антитеррористической деятельностью – проверяет чердаки, подвалы, заброшенные строения, подозрительный транспорт и неблагонадёжных лиц.
Также участковые стабильно стоят в оцеплении на всех массовых мероприятиях в праздничные дни, которых в России несметное множество. Во всех рейдах и облавах присутствие участковых обязательно – опять же, в качестве оцепления.
Всё это идёт в довесок к основным обязанностям участковых, которых, уж поверьте, будет побольше, чем у всех других милицейских служб, вместе взятых.
Учитывая вышесказанное, Виталий мог только посочувствовать местному участковому, которому подвалило такое «счастье». Да вздохнуть с облегчением, вспоминая, как в своё время не поддался на уговоры начальника участковой службы, предлагавшего поменять погоны прапорщика на офицерские.
Зотов посмотрел вглубь двора. Малик что-то жизнерадостно рассказывал взятому в плен Семёнову. Всё ещё возбуждённый Мышкин рыскал по близлежащим дворам в поисках затаившихся врагов с целью также применить свои знания боевых приёмов борьбы при задержании. Только что подъехавший Прохоров курил возле машины, с опаской поглядывая на измазанного грязью и кровью полуголого «истребителя вампиров». Глотов рядом всхрапывал, опять погружаясь в свой вечный летаргический сон.
Каждый занят своим делом. Осталось дождаться медиков. После чего всё-таки попытаться прорваться к своему гаражу, пока дежурный не загонял их по окраинам до полного обсыхания бензобака.
Виталя вытащил из кармана спящего гаишника ещё сигарету и со смаком закурил. У Глотова всегда были хорошие, дорогие сигареты и прапорщик не упускал случая стрельнуть у него сигаретку-другую. Откуда у Ваньки берутся деньги на дорогие вещи – Зотов точно не знал, но догадывался. Дорога кормит сотрудника дорожно-патрульной службы. Не каждого, конечно. Только отдельных представителей, тех, у которых к рукам всё липнет, независимо, в милиции они работают или в гражданской структуре. В основной же массе ребята из ГИБДД работают за совесть, за зарплату, и совершенно справедливо обижаются на анекдоты про взяточников с жезлом. Эти анекдоты сочиняют те, кто на самом деле пытался всучить инспектору денежный «откат», а получил квитанцию об оплате штрафа.
Под мерное ванькино посапывание у Зотова веки стали наливаться тяжестью. Вот бы всю смену так спокойно посидеть, покуривая хорошие сигареты и подрёмывая. И видеть сон, как садишься за руль отличной немецкой машины под названием «Мерседес», включаешь автомобильную аудиосистему производства, допустим, «Пионер», опускаешь руку на обнажённую коленку сидящей рядом и улыбающейся тебе соседке Наташке, работающей фотомоделью. Наташка, в ответ, обнимает рукой тебя за шею, прижимается всем телом, своими сводящими с ума пухлыми губками проводит по твоей щеке, находит твои губы. Ты сливаешься с ней в страстном поцелуе, её гибкий, жаждущий язычок порхает у тебя во рту. Тебе безумно сладко и почему-то горько … А из импортных динамиков звучит знакомая песня: «Тридцать первый, тридцать первый, городу ответь, городу ответь, городу ответь …»
– Тридцать первый, ответь городу! – уже орал из динамика рации дежурный. – Заснул, что ли?
– На связи я, на связи – проснувшись, закричал Зотов. Сообразив, что отвечает в пустоту, лихорадочно начал шарить вокруг руками, спросонья забыв, что он в чужой машине.
– На связи тридцать первый – уже из УАЗа ответил довольный Мышкин, первый добежавший до рации. И продублировал, как положено по инструкции: – Тридцать первый на связи! Как слышишь меня, Город? Приём. Приём. Как слышишь?
– Да нормально я тебя слышу! – удивлённо ответил дежурный. – Вы там пьёте, что ли, Зотов?
– Ми там курым. Папыросы кончылыс, сабираем канапля и курым. Пит на работэ нэлза – вклинился в радиообмен вездесущий Геворкян, со словами «Молод ишшо» отобравший рацию у Мышкина .
-Отставить, Геворкян! – рявкнул Петрович. – Зотов, выезжайте на новый адрес. Улица Заозёрная, дом десять. Позвонили соседи, в дом кто-то залез. Хозяев в городе нет. Проверьте.
– Мы медиков ждём – пытался сопротивляться Виталя.
– Медиков подождут Геворкян с Глотовым.
– Так может, Геворкян поедет на Заозёрную? Он малость не успел на шоу с буйным, очень расстроился, находится в депрессии, энергию не выплеснул, боюсь, взорвётся …
– У нас две аварии на выезде из города. – перебил прапорщика дежурный. – Вот там и выплеснет свою энергию, когда будет тормозной путь рулеткой мерять да схему составлять.
– О Боги! Какая схема! Какой тормозной путь! – картинно заламывая руки, запричитал Малик. – Тут сам тормозным станешь с этой вечной писаниной! Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого драндулета!
Отчаяние парня было искренним. Его душа рвалась в бой, на встречу опасности, а ему приходилось заполнять протоколы и выписывать штрафные квитанции за превышение скорости и отсутствии аптечки. Какой позор! Хорошо хоть родственники из далёкой горной деревушки не видят, чем занимается молодой орёл из доблестной семьи Геворкянов!
– Лучше бы я в своё время пошёл работать в … -Малик задумался.
– … в участковые. Там бы ты точно не соскучился. – съехидничал Зотов, садясь в свою машину.
– Близко не подъезжай, тормозни дома за три – предупредил Зотов, когда они заехали на Заозёрную улицу.
Прохоров остановился тихо, аккуратно, чтобы не взвизгнули тормоза. Из дома, возле которого они остановились, выбежала энергичная старушка. Прижимая палец к губам, крадучись, как вражеский лазутчик, пробралась через наставленные кругом поленницы дров к вышедшим из машины милиционерам. Обращаясь к Зотову, шёпотом начала доклад:
– Там они, воры. В десятом доме. Двое их. Сначала с улицы возле дома тёрлись, потом оба через забор перемахнули, черти окаянные. Сначала в кустах малины посидели, потом к дому с заднего ходу. А я же всё вижу из окна-то. Потом заскрипели чем-то, видно, дверь сковырнули. И всё – не видно их. Всё в доме сидят, басурманы.
– Мать, а как это ты всё видела и слышала, тут метров сто будет, а у тебя всё-таки возраст … – засомневался в подлинности информации Виталя. Бабке было явно за восемьдесят. Сидит, поди, одна дома целыми днями, что-то увидит, что-то услышит, потом сама домыслит – и вот, коварный замысел басурманов на лицо.
– Сыно-ок! – в тон ему протянула всевидящая старушка. – Я на войне в разведке была. И на снайпера училась, только не пригодилось, взяли к тому времени Берлин. Да у меня глаз алмаз. Да и не отсюда я смотрела. Я как увидала, что эти через забор шныряют, то выдвинулась к объекту. Тайно, осторожно, всё вдоль заборчика да через кусточки. Глянула, что эти тати вытворяют – и вам, соколики звонить побежала. А эти не выходили, там сидят, черти.
– Супер! – выразил восхищение бабкиному дозору Прохоров.
Бабка, не обращая на него внимания, продолжала, обращаясь к более представительному и колоритному Зотову, сразу распознав в нём старшего:
– Хозяева дома, Кирчановы, уехали третьего дня на дачу, в Кордон, это дачный посёлок, вёрст сто от нас будет. Приедут только послезавтра. Вот меня и попросили покараулить. Они недавно, как построились, не успели ещё под вашу охрану встать …
– Под какую такую нашу охрану? На сигнализацию, что-ли, не поставили – не понял Виталя.
– Да-да, сынок, под неё, родную, под сиг … синг … сингализацию. – так и не выговорила малознакомое слово старушка.
– Ладно, мать … Объявляю благодарность за бдительность! – торжественным тоном произнёс Зотов и обернулся к коллегам – По ходу, подмогу надо вызывать. Тут частный сектор, кругом огороды, кусты … Уйдут, гады. Не перекрыть нам втроём все пути отхода …
– Да не уйдут они никуда, Виталя! – перебил его Прохоров. Молодая, горячая кровь бурлила в нём, натренированное тело рвалось в бой. – Мы сами их возьмём … ну, Зотыч, ну давай, решай! Ты-то сегодня уже встряхнулся, когда дурика брал, а я скисну скоро от бездействия. Ну?
Прохоров умоляюще смотрел на командира. Конечно, силами одного экипажа, с ходу, без подготовки взять на месте воровскую группу прямо на месте совершаемого тяжкого преступления – а кража группой лиц с проникновением в жилище являлась таковым – это тянуло на солидную премию. Что однозначно не помешало бы милиционерам с их нищенскими зарплатами. Тем более Прохору, который совершенно не умел экономить, деньги, практически, тратил в день зарплаты и на следующий день уже опять занимал «до получки» у многочисленных знакомых, которые, в свою очередь, зная об этом, старались в этот день на глаза сержанту не попадаться. Или продавал что-нибудь из не совсем принадлежащего ему имущества. Как сегодняшний домкрат, например.
И уж тем более лишняя денежная премия совсем не помешала бы самому Зотову. Любимая «ласточка» с возрастом требовала всё больших денежных вложений. Да и заначка в потайном кармане ему не помешала бы. Потому что дома у Зотова был, как выразился один сатирик, «естественный отбор». То есть в день зарплаты дражайшая супруга естественными образом отбирала у него зарплату – на многочисленные нужды многочисленной семьи.
– Лады. – мысленно ложа предполагаемую премию в карман, согласился Виталя. – Будем брать сами. Я с Прохором через огород с внутренней стороны. Ты, Лёха, как услышишь шум, вставай с улицы перед окнами, чтоб они, если что, выскочили прямо на тебя. Тут ты их и возьмёшь … тёпленькими.
Мышкин просиял. Он был уверен, что преступники однозначно попытаются уйти от открытого боя с подготовленными, вооружёнными милиционерами. Поэтому они выскочат на улицу и здесь-то уж он покажет, что из себя представляет младший сержант-мотострелок в запасе. Он покажет мастер-класс задержания организованной преступной группы матёрых рецидивистов! И тогда уж все поймут, что зря считали его молодым неопытным сосунком, представляющим, скорее, балласт, чем помощь. И может быть даже предложат – страшно подумать! – место в РУОП – региональном управлении по борьбе с организованной преступностью. О чём ещё может мечтать молодой, энергичный, очень способный сотрудник, прошедший всю свою ещё зелёную жизнь с мечтой о работе в милиции и решивший положить её – свою жизнь – на алтарь борьбы с преступностью и беззаконием?
Потому-то Лёха и сиял, как новенький пятак, мысленно получая орден из рук начальника управления …, да что там, из рук самого министра внутренних дел.
У Витали же мысли были кардинально противоположные. Он рассчитывал взять воров прямо в доме, быстро и бесшумно. А Мышкин пусть пока постоит на улице и не мешается под ногами профессионалов.
– Проводим разведку и в бой. – с этими словами Зотов осторожно начал пробираться через кусты. Парни гуськом двинулись за ним.
Дом номер десять по Заозёрной улице представлял собой шедевр современной архитектуры. Громадный, трёхэтажный особняк вызывающе возвышался над окружающими его халупами простых российских граждан. Стены из красного кирпича, витые рамы пластиковых заморских окон, крыша из черепицы ярко синего цвета, по углам узкие длинные башенки. Крыша дома плавно переходит в крышу встроенного гаража вместимостью машины на три. С другой стороны к дому примыкают ещё как минимум три строения, точно определить сложно, так как всё это на первый взгляд хаотично нагромождено. Там, видимо, находятся оранжерея, сауна, спортзал, возможно, бильярдный зал. Ещё где-то должны быть газовая котельная, собственная энергоподстанция, другие необходимые подсобные помещения. Всё это представляло целый жилой комплекс с лабиринтом ходов, проходов и проходиков, с множеством комнат, стен и углов. Идеальное место для держания обороны. А вот для нападения не очень.
С улицы вход осуществлялся через пристроенное крыльцо. Плотно закрытые металлические двери, покрашенные под дуб. На окнах крыльца и всего первого этажа ажурные решётки. Территория возле дома выложена плиткой. От улицы особняк огорожен высокой металлической решётчатой оградой, на которой через каждый метр расположены миниатюрные декоративные светильники.
Было странно, что дом построен в этом не совсем благополучном районе. Такие особняки местные олигархи и «слуги народа» в лице муниципальных чиновников строили компактно, в экологически чистых районах, на окраинах, подальше от нищих пролетариев и крестьян, от их вполне справедливого гнева. Самое большое скопление таких дворцов наблюдалось на восточной границе города, между Слободским и Восточным микрорайонами. На этом месте раньше был лесопарковый массив, где летом горожане играли в футбол, волейбол, гуляли, устраивали пикники, а зимой школьники на уроках физкультуры катались на лыжах. Сейчас же здесь жили высшие должностные лица из городской администрации, руководители банков, директора заводов, крупные предприниматели и другие уважаемые в этом обществе люди. Все народные избранники, то бишь депутаты городской Думы, также имели недвижимость в этом районе. В народе это звёздное место называлось «Нью Санта-Барбара».
Приставка «Нью» образовалась из-за того, что просто «Санта-Барбарой» назывался квартал Слободского посёлка, расположенный невдалеке от элитного городка, через небольшой лесок. Это был один единый притон. Четырёхквартирные одноэтажные дома жильём вообще можно было назвать с большой натяжкой. Они были ещё древнее, чем зареченские бараки. Строения находились в плачевном состоянии. Городские службы не могли разобраться, на чьём балансе состоят эти дома. Естественно, никто из здравомыслящих руководителей не желал признавать эти руины своими и проводить здесь какой-либо ремонт. В следствие чего дома неумолимо разрушались, чему, кстати, способствовали сами жильцы. Так как, пытаясь наскрести на опохмелку, местные аборигены сдавали из домов всё, что можно было продать. Оконные стёкла, обналичка, рубероид и шифер с крыш, кирпич, доски, электропроводку, электророзетки, даже металлические дверные ручки – всё, что можно было обменять на вожделенные сто граммов самогона – всё безжалостно выдиралось и выламывалось.
Другим способом добывания хлеба насущного для местных являлся, как в том анекдоте, «поиск ещё не потерянного чужого имущества». Выражаясь просто, они занимались кражами и разбоем. Так как девяносто процентов были судимыми, причём, неоднократно, и жили по принципу «украл, выпил, в тюрьму». По другому жить они просто не умели. Да и не хотели.
Вообще, назвать жизнью существование жителей «Санта-Барбары» было бы неправильным. Это были люди без прошлого и будущего, прозябающие в насквозь продуваемых халупах, спящие на полу на рваных матрасах, кишащих клопами и вшами, питающиеся отбросами, дышащие зловониями из никогда не чищеных сортиров, харкающие туберкулёзной кровью, рожающие недоношенных детей с врождённым сифилисом и СПИДом, умирающие от некачественной «наркоты» или захлебнувшись рвотой от дешёвого суррогатного пойла. И никакого просвета в конце туннеля. Ни-ка-ко-го!
А рядом, всего-то в пятистах метрах, была совершенно другая, запредельная жизнь. Там, за высокими узорчатыми заборами, за видеокамерами наблюдения и свирепыми кавказскими овчарками, была жизнь, до краёв наполненная сытостью, теплом и благополучием. Там ели вкусную пищу и пили изысканное вино. Спали на дорогих итальянских кроватях. Единственную свою нужду справляли на элитной сантехнике. Одевались в одежды от самых модных кутюрье. За вечерним аперитивом, в неспешной беседе, решались судьбы заводов, шахт, приисков. А не дай Бог кому просто чихнуть – так закупались самые дорогие лекарства да вызывались самые известные медицинские профессора. Там был почти что Олимп, утопающий в нектаре. Там были Дамы и Господа. И им плевать было с самой высокой колокольни на какое-то быдло из соседнего посёлка, где дети умирали от обычной простуды, а взрослые сами себе вскрывали вены от безысходности.
Вот такие вот реалии современной демократической державы, правового, социального государства, с лозунгом «Долой бедность, даёшь равноправие!» вступавшего в двадцать первый век.
Так вот, дом Кирчановых явно принадлежал к когорте особняков так называемых «новых русских». Близлежащие дома скромно вжались в землю, пристыженные прямо-таки царским великолепием своего соседа. Возможно, Кирчанов был посредственностью среди своих «новорусских» товарищей, чем-то выделиться или удивить не мог. Или не умел. Вот и решил самоутвердиться, выстроив дворец посреди убогого района. Что ему явно удалось.
Особняк был выстроен совсем недавно, возможно, ещё не обжит. О чём свидетельствовало наличие в округе различного строительного хлама. Кучами лежал песок, остатки цемента, осколки кирпичей и черепицы, обрывки рубероида и целлофана. На стёклах окон засохшие брызги краски.
Возможно, ещё и вещи-то не завезли. Что же так привлекло воришек?
– Пошли – коротко бросил Виталя, подтянулся на руках и перемахнул через забор. Тут же рядом с ним приземлился Прохоров. Оба присели. Огляделись. Участок, в принципе, был заброшен. Такая же свалка различного мусора. Правда, кусты малины были. Как раз от них натоптанная тропинка вела к дому и упиралась в настежь раскрытую дверь. На внутренней стороне двери сиротливо висел запор на выкорчеванных шурупах. Дверь на самом деле выдрали, подтверждалось бабкино донесение.
Милиционеры бесшумно прошли к двери. Оба достали пистолеты, зарядили, поставили на предохранитель. Виталя заглянул в дверной проём. Та-ак, примерно метров пять прямо по коридору, затем лестница вверх. Перед ней дверь направо, плотно закрытая. Где-то вверху послышался шум, как будто кто-то что-то распыляет из аэрозольного баллончика. Пш-ш-ш. Пш-ш-ш. Что они, одеколоном там обливаются, что-ли? Наверно, шелупонь какая-нибудь, малолетки или наркоманы обдолбанные. Знал Зотов таких, больше навредят, чем украдут. Набрызгаются всей парфюмерией, сожрут всё сладкое и вкусное, выпьют всё спиртное. И украдут-то какую-нибудь дешёвку. Которая хорошо блестит, а ценности не представляет. Но при этом натопчут, разобьют весь хрусталь, порвут подушки, вытряхнут землю из цветочных горшков да ещё нагадят посреди гостиной. Никакой опасности не представляют, при виде милиционера с пистолетом обычно падают в обморок.
Не скрываясь, Виталя затопал вверх по лестнице. Чем совершил ошибку, ужасную по своим последствиям.
Только Виталя набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы гаркнуть страшным голосом: «Все на пол хлебалом вниз, а не то всех замочу на хрен!», как получил чем-то тяжёлым по голове и отшатнулся в сторону, к стене. Тут же сверху на них полетела здоровенная металлическая бочка. Даже пустая она весила прилично и при встрече с милиционерами победу всё же одержала она, так как ребята от удара этого монстра кубарем скатились по лестнице прямо в коридор. Бочка благополучно прокатилась по ним и уткнулась в угол у выхода, дружелюбно поглядывая на лежащих парней единственным глазом-отверстием.
Наверху послышался звон разбитого стекла. Первым вскочил Прохоров и громко выражаясь непечатными словами понёсся вверх по лестнице, бесцеремонно пробежав при этом по командиру, всё ещё лежащему на полу. Виталя, с удивлением обнаружив, что он здоров и у него ничего не болит, поднялся, опять быстро проверил целостность своего организма и с мыслью: «А ведь мог сейчас спокойно токарем на заводе работать …» также ломанулся наверх.
Прохоров в это время пытался пролезть в разбитое окно, ведущее, по закону подлости, не на улицу, где ждал Мышкин, а в огород. Саня орал матом, так как ботинком зацепился в проёме между подоконником и рамой. Пытаясь освободиться, Прохоров судорожно дёргался, чем ещё больше усугублял своё плачевное состояние. Зотов подбежал к пленённому товарищу, не церемонясь, оттолкнул его в сторону и выглянул в окно. И ничего полезного там не увидел. Никто никуда не убегал, запутывая следы и отстреливаясь. Движения никакого не наблюдалось. Где воры, разбившие это окно и выпрыгнувшие из него?
– Где они? – обернулся Виталя к напарнику.
– Да там они. – обречённо простонал сержант и, чудом вывернувшись, с грохотом упал на пол. – Где ж ещё им быть!
Прапорщик, остерегаясь осколков разбитого стекла, попытался пролезть на улицу. Но это было сделать не возможно, так как стекло разбилось причудливым образом, осколки торчали со всех сторон и пролезть в окно, не задев их острых концов, не получалось. Да тут бы и кошка не пролезла!
Зотов недоумённо обернулся к Прохорову. И увидел проём в полу возле противоположной стены. Саня, проследив за взглядом командира, метнулся туда. Виталя за ним. Секунду милиционеры созерцали ещё одну лестницу, ведущую вниз, затем оба рванули по ней на первый этаж. По полу, измазанному извёсткой, отчётливо виднелись следы обуви. Следы вели к приоткрытой двери. Парни побежали туда, Прохоров пинком раскрыл настежь дверь и прижался спиной к дверному косяку, пропуская вперёд несущегося сзади напарника. Виталя, не притормаживая, вылетел в дверной проём и с ходу прижался правым плечом в расположенную перед ним стену, выставив вперёд пистолет в протянутых руках. Через долю секунды рядом с ним уже стоял Прохоров, направив пистолет в противоположную сторону.
Парни находились в том самом коридоре, через который зашли в дом. Прохоров нацелился на лестницу, ведущую на второй этаж, а Зотов – на бочку, сиротливо приткнувшуюся в углу.
– На улицу! – крикнул прапорщик и милиционеры побежали к выходу. Белые следы вели через огород к внутреннему забору. Парни, оглядываясь по сторонам, быстро пошли вдоль следов. Дошли до забора. За ним был овраг с протекающим по нему ручьём. Склоны оврага были заросшими густым кустарником и завалены различным хламом, сваливаемым сюда десятилетиями жильцами близлежащих кварталов. От оврага расходилось несколько улиц, утопающих в цветущей весенней зелени. Подозреваемых, конечно, и след простыл.
– Чёрт! – чертыхнулся Прохоров и опять нецензурно выругался.
– Сами возьмём, сами возьмём! – проворчал Зотов и направился к дому.
– Да ты же сам вверх по лестнице ломанулся, спугнул их! – защищался Прохоров, на всякий случай идя на безопасном расстоянии от облажавшегося, и от того злого командира.
Зотов сам понимал, что совершил недопустимую оплошность. Такое прощается стажёру, но никак не профессионалу с пятнадцатилетним опытом. Успокаивало то, что проваленная операция прошла без потерь среди личного состава. А ведь могли бы ведь сверху и из «волыны» шмальнуть! Но ограничились пустой бочкой. А была бы она полной – впечатало бы их в лестницу, отскребали бы потом со ступенек зотовский экипаж по фрагментам. Жуть! Виталю аж передёрнуло от этих домыслов.
– Срисовали они нас, скорее всего. Как только мы подъехали. – успокаивал вслух сам себя Зотов. – Машину, видать, увидели. Не надо было так близко подъезжать …
– Я … э … так … – не находя слов, пытался защититься Прохоров, предполагая, что сейчас виноватым во всех грехах сделают его. – Ты же … это … ну!
– Да ладно, Прохор, не бзди! Если придётся отписываться, то пишем всё так, как и было. Я тут за главнокомандующего, мне и ответ держать. Мышкин! – подойдя к уличному забору, крикнул прапорщик.
Лёха стоял посреди улицы, напротив дома. Вид имел ужасно воинственный. Боевая стойка, побелевшие костяшки на сжатых кулаках, застывшее лицо, горящие глаза – один только вид должен был парализовать волю преступников к сопротивлению.
Услышав в доме грохот чего-то катящегося, мат, звон разбитого стекла, снова мат, Мышкин понял, что захват начался и в два прыжка оказался напротив дома. Приняв боевую стойку – ноги на ширине плеч, левая чуть впереди, вес тела распределён равномерно на обе ноги, мышцы пресса напряжены, руки согнуты в локтях, так, что локти прикрывают почки и печень, кулаки, сжатые до предела, защищают голову, нижняя челюсть выдвинута вперёд (исключительно для устрашения), голова чуть наклонена вниз, горящий изподлобья взгляд – , Лёха приготовился «принимать» бандитов, которые неминуемо должны были отступить перед лихой атакой идущей на штурм группы задержания. Мышкин не допускал и тени сомнения в том, что преступникам каким-то образом удастся обмануть его товарищей и уйти от ответственности.
Поэтому он ждал. Ждал выпрыгивающих из окна и сдающихся ему в плен правонарушителей. Но вместо этого услышал знакомый голос командира:
– Мышкин! Лёха, иди сюда!
Лёха с трудом вернул свой до нельзя напряжённый организм в обычное состояние и, мысленно успокаивая сердце, получившее громадную дозу адреналина, подошёл к забору.
– Они ушли! – не вдаваясь в подробности, коротко бросил Зотов. – Перелазь сюда.
После перенесённого напряжённого ожидания Мышкина начало колотить крупной дрожью. Он попытался перемахнуть через забор одним махом, но плохо слушающиеся руки предательски дрогнули и парень повис на решётчатой изгороди на двухметровой высоте. Зацепившись пряжкой портупеи, Мышкин представлял собой нелепое зрелище. Ноги висели со стороны улицы, а все остальные части тела свисали с внутренней стороны забора. Пару секунд Лёха висел неподвижно, мысленно анализируя собственное состояние и наливаясь краской от стыда, понимая, что выглядит он сейчас ну уж совсем непрезентабельно.
Затем он начал лихорадочно елозить по изгороди руками и ногами, сопя и пыхтя от напряжения. Из карманов на землю посыпались различные, необходимые в быту карманные вещи – пачка презервативов, чупа-чупс, календарик с изображением «Фабрики звёзд номер… дцать», разноцветные авторучки, фигурки динозавров из шоколадных яиц «Киндер-сюрприз», снова пачка презервативов, патрон калибра 5,45 (из армии привёз, на память), пуговицы, скрепки, шурупы, ого – пилка для ногтей!, опять презервативы …
Со стороны огорода раздавались ухающие, утробные звуки. Это Прохоров, присев на корточки, зажав руками живот и опустив голову, беззвучно хохотал. От смеха слёзы у него по лицу текли рекой. Как только Саня поднимал голову и смотрел на барахтающегося Мышкина, его начинал душить очередной приступ хохота. Остановиться самостоятельно Прохоров уже не мог. Поэтому нужно было ликвидировать причину его веселья.
Виталя, с трудом пытаясь сохранить серьёзное выражение лица, подошёл к забору, приподнял сопротивляющегося Мышкина и резко дёрнул в сторону. Пряжка портупеи расстегнулась, от рывка лёхины ноги вздёрнулись вверх и он мешком рухнул на землю, перекувыркнулся через себя и резко встал. Отчего расстёгнутые штаны соскользнули до колен.
Видевший всё это Прохоров уже лежал на спине и хохотал уже открыто, от души, всхлипывая и ойкая.
Лёха, весь пунцовый от стыда, быстро натянул брюки, застегнул портупею и принялся собирать выпавшие из карманов вещи.
– Зачем тебе … ой … столько … ха-ха-ха. – гоготал Прохоров, когда Лёха начал собирать презервативы – С Первого мая остались, с демонстрации … ха-ха-ха … не успел все надуть?
Мышкин молча сопел, раскладывая яркие упаковки по карманам.
Прохоров, наконец, встал и, всё ещё вздрагивая от приступов смеха, начал отряхиваться.
– Так, Прохор. Иди в машину, по рации доложи дежурному о … ситуации. – скомандовал Зотов. – Мы с Лёхой в дом. Осмотримся там. Да, и бабку эту найди, пусть опишет приметы этих … козлов.
Прохоров с не сходящей с лица улыбкой перелез через забор на улицу. Уже оттуда позвал Мышкина:
– ЧП, а слабо ещё раз такое шоу сбацать, а? Ха-ха-ха!
И пошёл, похохатывая, к машине.
Лёха с немым вопросом посмотрел на командира.
– Пошли … супермен. – добродушно пробасил тот и они двинулись к открытым дверям.
– На следы, вон, эти, белые, не наступай. – предупредил Зотов. – Они хорошо отпечатались, потом криминалист сфотографирует.
Они осторожно прошли по коридору и поднялись по лестнице.
– А что тут было то? Что за … – прервался на полуслове Мышкин, поднявшись по ступенькам на второй этаж. Прервался, потому что увиденное поразило его до глубины души.
Зотов тоже остолбенело стоял, разглядывая комнату. В пылу погони он не обращал внимания на окружающие декорации. Не до этого было. Зато сейчас осматривал место происшествия цепким, опытным взглядом, отмечая все подробности.
Мебели в комнате не было. Так и оказалось, дом ещё не обжит. Четыре окна, упакованные в стеклопакеты. Одно окно, естественно, разбито. Два входа снизу, по которым милиционеры вбегали и выбегали из комнаты. Слева в стене дверь, прикрыта. Справа, возле стены, две большие металлические бочки, до боли в костях знакомые Зотову. На них он посмотрел с ненавистью.
Стены комнаты оклеены дорогими однотонными обоями «под покраску», с выпуклым абстрактным рисунком. Примечательно было то , что эти обои кто-то уже пытался раскрасить. Причём красил совсем недавно, минут двадцать назад. Потому что краска ещё не высохла, а местами даже стекала по обоям тоненькими струйками. Красили, да не до красили.
Потому что «маляров» спугнули. Зотов с Прохоровым. А они, убегая, чуть не прибили милиционеров этой мерзопакостной бочкой. И ушли то «маляры» как технично! Таких спецов обвели вокруг пальца, как слепых котят. Вот ведь какие ушлые «маляры»!
Похоже, они почти доделали свою работу, когда их спугнули милиционеры. Пустые аэрозольные баллончики из-под краски в беспорядке валялись на полу, непредусмотрительно брошенные в спешке. Пол возле стен заляпан стекающей краской.
Художества были выполнены, в основном, в красно-чёрных тонах. Внимание привлекала нарисованная человеческая фигура, прибитая гвоздями к кресту. Только всё это было нарисовано наоборот, головой вниз. Перевёрнутый крест был как бы вкопан в холм, состоящий из человеческих черепов. Распятый человек был разрисован кровоточащими ранами, местами с его тела свисали вырванные куски кожи и мяса, из этих ран торчали кости и выползали отвратительные черви. Вместо глаз у человека зияли пустые глазницы, лицо исказила гримаса боли и ужаса. Вместо паха была нарисована огромная дыра с рваными краями, откуда выглядывала свинячья морда с кривыми рогами.
Рядом было изображено что-то типа кладбища с разрытыми могилами, откуда вылезали истлевшие, безобразные мертвецы с горящими глазами и раскрытыми голодными глотками.
На других стенах были нарисованы различные потусторонние монстры, ползущие и летящие со всех сторон к распятому бедолаге.
Всё не закрашенное пространство было испещрено свастикой, кривыми крестами, звёздами, кабаллическими знаками, иероглифами.
Под фигурой человека была надпись красной краской: « Этот уже попал к нам. Остальных ждём …».
Было понятно, что это не простые хулиганы постарались. Тут работал профессионал. И не за пять минут он это всё изобразил. Да так классно изобразил, что нарисованное казалось реальностью. Казалось, что сейчас вся эта нечисть бросится на тебя, подомнёт, оглушит зловонным дыханием, разорвёт на части и утащит твои бренные останки прямо в преисподнюю.
У Витали от навеянных картиной мыслей мороз пробежал по коже.
– Вот и покрасили обои … на халяву. – поёжившись, произнёс Виталя и обернулся к Лёхе:
– Эй, воробей! Очнись!
Зотов потряс за плечо оцепеневшего Мышкина.
– Младший сержант Мышкин, охраняйте место происшествия. – прикрикнул прапорщик, тормоша Лёху. – И ничего не трогать! Ясно?
– Так точно, товарищ прапорщик! – сиплым голосом по инерции ответил Мышкин, вытаращенными глазами рассматривая адскую картину.
