Читайте в номере журнала «Новая Литература» за январь 2025 г.

Игорь Горев. Басня в прозе (рассказ)

1.

Как-то раз с одним теплоходом случилось форменное безобразие. Он утонул.

Но прежде, вполне традиционно, этому событию предшествовали прочие, мало чем примечательные. Одно из них случилось в порту Б который располагался ровно посередине между начальным пунктом следования и конечным. И назывались эти пункты А и В, что сразу даёт нам понять курс следования, с юга на север.

И порт Б запал всем в память живописнейшей картинкой восхождения по скрипящему трапу респектабельного господина в сопровождении не менее важной мартышки. И парочка эта сразу вызвала много кривотолков: кто же кого, всё-таки, сопровождает?

Господин щеголял во всём белом и в полном согласии с тропической модой. Он имел вид успеха. Выдающийся животик соответствовал выражению физиономии: некоторая смесь чванства и самодовольства. Если не считать некоторой нелепости с губами. На самом деле губы вполне вписывались в портрет гармонической личности. Они выражали и сытость и требовательность, но вот уголки скептически, обижено скептически  гнулись к низу. Просто безобразие какое-то, а так вполне себе достойный портретик.

Но тон всему задавала мартышка. Не она плелась за господином. И не сидела смирненько на плече, как и положено приматам, находящимся на более низкой ступени развития. Она настойчиво и весьма властно тянула господина за поводок и была явно недовольна его нерасторопностью, свойственной избалованным натурам, без меры обременённым всякими жизненными удовольствиями.

Разодето хвостатое создание было в пух и прах. Можно было подумать, что господин путешествует в обществе с каким-нибудь набобом из страны полуденного зноя. Пестрота и шик, таким образом  можно было описать вкратце её наряд. Прибавляя обязательное: шибко богато. Тут вам и парча и шелка, целая россыпь драгоценных камней из ювелирных магазинов Индостана. Неимоверный блеск кастовых украшений самой высокой пробы. Мартышка могла заявить о своей особой статусности звонко и доходчиво. Не будь у неё повсюду досадная шерсть, что-то подсказывает мне, она была бы вся покрыта татуировками. Вот с шерстью ей не повезло.

Мартышка, взойдя первой, отчаянно кривляясь, издала приветственный, надо полагать, визг, обращаясь сразу ко всем и ни к кому особенно. Звучало примерно так:

– Прошу всех расслабиться. Моя особа довольна вашим должным вниманием. И поверьте мне я ещё не раз смогу эпатировать вас своим домогательством на исключительность. Адью.

Осклабилась мартышка самым радушным способом, являя миру великолепный ровный прикус острых резцов, что все сразу подумали о хорошо оплачиваемом стоматологе и прочих звёздных привилегиях.

Публика раздвоилась. Причина в следующем. Эту парочку сопровождала третья особа, не менее важная и более таинственная, вызвавшая множество догадок и слухов, по причине природной немногословности. Так дерево, сколько с ним ни общайся, какими эпитетами его не награждай, хоть обидными, хоть поощрительным, хоть вообще оскорбительными, вроде дубины стоеросовой, оно пялится и молчит, пялится и молчит. Тьфу-ты, деревяшка!

Нет, ну что вы хотите от обыкновенного, но добротно сколоченного ящика, правда, выдающихся размеров. И веса же тоже выдающегося. Ящик был помещён на полубаке и когда он там устанавливался было заметно как напряглись и выгнулись тиковые доски палубы.

Любопытствующие покрутились вокруг. Попробовали заглянуть сквозь щели и разочарованно вздыхая разошлись. Вскоре вообще придав забвению  сей корявый и рационально сколоченный предмет. К тому же внутри никто не скребётся и не вздыхает. Ящик, одним словом, так его и окрестили промежду собой, иногда разжигая слабый интерес догадками. Якобы там  нечто такое, чем люди весьма дорожат и никогда не могут расстаться, даже в далёком путешествии. Пусть это и приносит некоторые издержки и неудобства. Рассказывали как один бомбейский раджа возил за собой слона, может врут, но в каждом слухе всегда имеется доля того, как поступил бы каждый, будь он раджой.

Итак, мы отчалили, под неугомонные повизгивания хвостатого набоба в жилетке из парчи.

Впрочем мартышка была склонна менять наряды куда быстрее, чем её малоподвижный спутник. Ещё не растаяли в традиционном мареве юга последние холмы порта Б, как она скрылась на мгновение в своей каюте первого класса с отдельной палубой и балкончиком над волнами, и явила себя перед изумлённые очи в новом обличье. Такое впечатление, что прежний наряд взяли смешали в миксере, добавили такого цвета и такого, щепоточку этого, заново скрутили золотое плетение и набросали сверху ещё всяких драгоценностей. Тоже разноцветных.

Мало сказать публика смотрела — она пялилась.  И если не рукоплескала, то до поры до времени, находясь под магией волшебного сияния камней. Не мартышка, а прямо-таки клад ходячий. Клад на всякие выходки и ужимки.

Такое впечатление, что если она, хоть на секунду, останется без должного внимания со стороны сторонних наблюдателей, «ахов», «охов» и бурных аплодисментов, то она тут же задохнётся и зачахнет. Мартышка предпринимала столько усилий и предприимчивости, что не рукоплескать ей было невозможно. Где бы она ни появлялась,  тут же, мгновенно, делалась пупом мироздания. Или центром притяжения. Боюсь, что присутствуй тут же Творец того же самого мироздания, то ему была бы уготована роль подтанцовки на втором плане.

Корабль следовал своим курсом только благодаря героическому терпению вахтовых рулевых. Вся остальная праздношатающаяся публика включая и команду, следовали за ней в ожидании  сногсшибательных номеров.

О тут она была искусница. Если не сказать искусительница. То, вопреки здравому рассудку, вскарабкается по поручням на самый верх мачты, презирая опасность сорваться. Это называлось на её языке «хайпануть». Забавный лепет, не правда ли? Где с самым скучающим и независимым видом изымет из кармана банан, съест его и бросит. Непременно, кому-нибудь на голову. Несчастного уймут сами зрители:

– Ну что вы в самом деле. Это же мартышка, понимать надо процесс. И ведь забавно как, а?

Эксцессы повторялись с угрожающий постоянством. Мартышка имела некий задел дикого нахальства, далёкого от всякого понимания цивилизованных отношений воспитанных людей.

Читайте журнал «Новая Литература»

Назревал ненужный на корабле шум недовольных, готовый перейти в бунт. Не прояви в тот же вечер мартышка свой самый настоящий талант. Нет, нет, берите выше — призвание.

Стоило зазвучать из салона ритмичной музыке, как гений злых розыгрышей на всех четырёх конечностях устремилась туда, ухая по пути и расталкивая нерасторопных. Жадные до зрелищ пассажиры потянулись следом, точно стадо баранов за своим пастырем.

И были вознаграждены.

Пока респектабельный господин скучал у барной стойки, смачивая свой скепсис к происходящему чем-то жгучим из хрустального бокала, отчего ещё больше кривился, мартышка крутилась на сцене так, что казалось в ней воплотился дух великого и незабвенного танцора. Она была и во плоти и будто призрак. И плоть эта творила невозможное. Соблюдая ритм и ловко попадая в такт, скручивала тело такими разнообразными способами, что многие задались прямо здесь вопросом:  а она вообще имеет суставы и кости?

Наступил такой момент, когда все, будто заражённые неким вирусом кривлянья, бросились толкаться на танцплощадку, неумело подражая великолепной мартышке. Сия бестия изгалялось всё больше и больше. Так шаманы входят в транс, забывая обо всём вокруг. И, по-моему (я в чём-то был прав несколько принизив роль Творца мироздания в данном случае) хвостатый набоб в танцевальном задоре творил свой собственный мирок, где все отчаянно подпрыгивали, дёргали руками и безрассудно мотали головами.

Одним словом самый настоящий шабаш. Или как умно выразилась сама мартышка:

– Танцевальный батл.

Не знаю что означает это на языке мартышек. Но внешне выглядело как начало всеобщего потопа. Женщинам захотелось оголятся и чего-то ещё. Мужчины все поголовно превратились в обезьян. Стюарды спотыкались, хотя раньше исполняли свой долг безупречно, команда приплясывала и путала команды.

Вскоре весь теплоход заходил ходуном. И хотя причина вскоре выяснилась — за бортом разыгрался шторм. Кто-то, кто ещё сохранял ясность сознания среди всеобщего кавардака, тихо заметил:

– Кажется сам Посейдон не утерпел и пустился в пляс. А когда все только и знают, что пляшут — ожидайте катастрофу.

Я бы этих пророков…

Корабль окончательно отбился от рук и не слушался штурвала. Его несло неизвестно куда, а он словно во хмелю продолжал раскачиваться под ритмы танцевального салона. Пока кто-то не закричал, дико и отчаянно:

– Тонем!!!

И тут началось несусветное бегство и спасение. Когда каждый сам за себя. Кому-то оттоптали руки, кого-то оттеснили к поручням и там окончательно раздавили. Тон всему задавала, естественно, мартышка. Ей хотелось спастись больше всех, как личности уникальной во всех отношениях и одарённой. Этакий Кох-и-нур в короне английской империи. Бесценный генофонд человечества.

Да, да, она так и заявляла всякий раз когда её переставали замечать во всеобщей давке. И этот «уникум человечества» умел и в такой неординарной ситуации красноречиво доказывать какому-нибудь бестолковому наглецу свои особые претензии на спасение своей особы.

Мартышка превратилась в фурию, носилась, прыгая по занавескам и люстрам. Громче всех визжала, вполне допускала возможность кому-нибудь вцепиться в волоса и оттянуть назад. Особенно доставалось от неё обладателям пышных шевелюр. Она начала питать особую страсть к ним. И сколько их там полегло позади неё, образуя скопище в узких проходах, статистика катастроф умалчивает. Пошел в ход и разрекламированный множеством фотовспышек правильный прикус острых резцов. Только прежде он улыбался, теперь всё больше щерился и оставлял глубокие раны на нежной коже «хомо сапиенса».

Паника — следствие любой разумной цивилизации, загнанной в угол тупыми природными стихиями — превратила корабль в один сумасшедший дом, мятущийся по волнам бесцельно и безвольно.

Мартышка, предварительно утопив респектабельного господина вместе с его драгоценным ящиком, когда, о глупец, тот пытался уделить больше внимание не ей — мартышке — а какому-то ящику, окончательно забилась в самый дальний угол и оттуда испуганно пялилась на гибель её мира.

Спасся один машинист, по причине, того, что до конца исполнял свой долг, старясь сохранить должный ход развеселившемуся не в меру кораблю.

Машиниста вынесла на каменистый берег шальная волна, оттащила подальше от расплясавшихся пенных бурь и оставила приходить в себя. Такие испытания — среди умалишённых и буйных — оставляют глубокий след в голове любого нормального трудолюбивого человека.

Когда он очнулся, то первым делом заметил, что не всё так печально, но требуется применить немного усилий. Остатки корабля покачивало недалеко на рифах.

Когда он взобрался на опустевшую палубу, то был опечален. В этом, судя по всему, диком и пустынном мире он остался один одинёшенек. В силу своей профессии он был мало осведомлён о том, что порой одному бывает побывать полезней, чем среди праздной публики, ошалевшей от безмерного употребления зрелищ и вдрызг упивающейся танцами. Причину гибели корабля он списывал на буйство стихии и фатум.

Ведь он никогда, будучи заключённым за железной обшивкой цивилизации, не был знаком ни с повадками обитателей морских глубин, ни, тем более, с их коварными в непостоянстве владыками. Он всегда приписывал им немного разумности, свойственной и ему самому.

Вот почему он был несказанно рад шумному появлению обыкновенной мартышки в каких-то жалких лохмотьях. Та была сама нежность и почитание ближнего своего. Ей-то и невдомёк было, что измотанный испытаниями машинист относится к другой ступени развития. Она веско придерживалась мысли братского сосуществования. И что кто-то предпочитает прямохождение её беготне на четырёх конечностях, она  приписывала недоразвитости и неполноценности.

Вот и теперь, быстро оценив ситуацию, мартышка попыталась заявить свои особые права и ткнув пальцем в сторону берега потребовала:

– Туда хочу! Вези.

Машинист перевёл её визг по-своему. Ну не образованный он языкам и прочим светским штучкам.

– Экая ты шустрая. Понимаю. Но прежде нужно задуматься как там будем жить. Неси на палубу всё необходимое для жизни в диких и трудных условиях. Природа тут с характером, сама видишь, тут не пальмы кокосовые. Тут всё жёстче и честнее, и сразу выясняется, кто есть кто.

Из тарабарщины машиниста утончённая в этикете мартышка поняла только одно: «неси». То есть прежними ограничениями её в правах можно пренебречь. И никто не одёрнет тебя и никто не станет читать нотации о нравственности и морали. Мартышка сразу оживилась чрезвычайно и проявила вдохновенную прыть. Ведь, между нами, она всегда презирала всю эту нравственную тягомотину, а мораль приписывала личностям слабохарактерным. Совесть так и вовсе не понимала. И когда к ней обращались: «Имей же, наконец, совесть, тварь». То сразу начинала в уме перебирать, какого ещё украшения нет в её гардеробе и устремлялась в ближайший бутик за обновкой.

И она потащила.

Пока машинист выискивал поистине нужные для выживания вещи, спички там, соль, нож и ещё кое-что из инструмента, тенты и тёплую одежду, примус и запас керосина. Мартышка наволокла целую гору всевозможных «нужных» припасов. Тут вам одних нарядов было столько, что можно было целый год не повториться ни разу каждый день. Включая, кстати, и обувь. Какие-то мотки блестящей ткани, брошки и бляшки, изысканные сервизы из ресторана, зачем-то весь набор барабанов из танцевального салона, валторну и контрабас. А ещё зеркало во весь рост в изящной рамке. Сверху от души обсыпала всё разноцветными камнями, стеклярусом, обмотала для верности золотыми и серебряными цепями.

Машинист вначале изумлённо обратился к перевоплотившемуся  спутнику по несчастью. К прежней пышности на сей раз прибавились страусовые перья (вожделенная мечта и предмет зависти мартышки, когда она заметила их на местных танцовщицах) и по несколько перстней на каждый палец. Потом он перевёл ещё более изумлённый взгляд на воздвигнутую перед ним очередную пирамиду. Сравнил со своей малоприметной и весьма транспортабельной упаковкой и только прибавил:

– М-да.

Потом, после некоторой паузы, решился обратится к важной хвостатой персоне:

– И ты без этого всего не выживешь? Хорошо, и как ты себе представляешь всё это! – он обвёл руками террикон из шмоток на разбитой палубе, – доставить туда?

Мартышка, отчаянно жестикулируя, сумела доказать «чумазому машинисту» (последнее словосочетание осталось невысказанным, так как до сих пор не выяснено: изворотливость ума — это высшее проявление человека разумного или досталось ему в наследство от вертлявых приматов, а мартышка была приверженка собственного мнения), что он просто обязан проявить высшую гуманность и ради спасения ближнего своего, доставить и мартышку и весь её хлам на берег. Тут она проявила прямо-таки утончённую нежность и талант вызывать жалость к её: «печальному разбитому невзгодами состоянию… Когда я почти на краю гибели… О я несчастная…» Мартышка лезла обниматься и даже в знак особого благоволения стала выискивать живность в  волосах машиниста. Тот смутился:

– Да ладно. Чего уж там. Перевезём, хотя придётся попотеть. Ты вот ещё что, раз уж такая шустрая, подумай чем будем питаться первое время.

И вскоре на палубе появились ящики с ананасами, крабами и икрой. Кроме того, несколько мешков сухарей. По достоинству оценив сухарный запас, машинист почесал затылок и показал на деликатесы:

– Может, как-то без этого…

На что получил отповедь из которой уяснил одно: он, де находится на низшей пищевой ступеньке развития. Мартышке же требуется полноценный рацион высшего сословия, из-за специфики её утончённой психики и прочее и прочее. Всё остальное было высказано на какой-то латинской тарабарщине и англосаксонском наречии.

Вдохновлённый высшими сферами машинист, напрягаясь, перенёс на берег всё. Мартышка помогала, вяло выгребая лапкой самодельный плот.

На берегу был устроен смотр пейзажа. И на свои веские доводы в пользу валежника и прочего строительного материала вокруг, машинист снова был вынужден выслушать некие эстетические измышления. После чего мартышка доказала, что песчаный пляж и живописная сосна на скале вполне соответствуют её утончённым вкусам. Когда же машинист так же проявил зачатки понимания прекрасного и кивнул головой в знак согласия, заранее просчитывая трудности доставки топлива и камней. Мартышка вдруг, измерив его уничижительным взглядом, произнесла речь полную ораторского искусства и доказала, что элитарность — удел избранных, к коим она принадлежит по всем внешним признакам:

– Ты?

Искренне изумился было машинист, наблюдая за нервной игрой хвоста.

– Ты себя-то видел со стороны, – мартышка подвела к зеркалу своего спасителя, – чумаз и жалок. Фи, что за вкус, что за моветон, сплошной ширпотреб.

– Обыкновенная роба.

– Вот именно. Роба и этот белый песок вкупе с серебристой хвоей раскидистых веток сосны. Низшее и высшее.

Долее следовала лекция об утончённых вкусах и художественных натурах.

Из чего машинист понял одно: ему тут — среди элиты — не место. А вот помочь перетащить весь мартышкин скарб сюда он просто обязан, таков его человеческий долг.

Вскоре элитный пляж заблистал и заблагоухал запахами вскрываемых консервов с деликатесами. Там началась вольготная полная удовольствий жизнь под нескончаемые звуки там-тамов, барабанов. Звонкие соло трубы сопровождали неистовые мартышечьи визги, выдаваемые за «новое прочтение певческой музыкальной культуры».

Долго стоял машинист обдумывая: его облапошили или всё-таки он стал свидетелем высочайшего гуманизма. Ведь весь сухарный запас достался ему.

– Помни о нашей справедливости, – и мартышка с  видом небожителя спустившегося специально вершить суд, указала лапкой на мешки с провизией.

Внешне всё так оно и выглядело. Ящики с консервами смотрелись куда скромнее объёмных и лёгких сухарей.

– А вес?

Вконец одураченный машинист попытался показать свою образованность.

– Один философ сказал: верь только глазам своим, прочие чувства обманчивы. И, наконец, не будь таким материалистом. Приобщайся и к духовным ценностям. Вот как я!

Машинист оглядел гордую хвостатую фигуру выгнутую фертом. Этакое мартышечье достоинство. Он попытался повторить, да помешала поясничная боль.

– Теперь уяснил, кто из нас кто? Да и вот, я ещё заберу у вас этот подсвечник.

– Э-э.

Машинист позволил себе украшенную вензелями красивую вещицу из вполне утилитарных целей. Теперь ему вмиг доказали, что обыкновенные булыжники тому куда сподручнее, чем художественное произведение.

Так зажили на одном острове два пляжа.

Элитарно-музыкальный и «мужичий».

Первый озарялся вечерами фейерверками («и когда только умудрилась протащить», пожимал плечами машинист, вот ведь пройдоха), там сооружались шёлковые балдахины, застилались парчовые полы, на которых без устали танцевали и отбивали лапками бесконечные ритмы.

«Мужичий» был тих и трудолюбив. Под тентом был сооружён очаг. Потом воздвиглись прочные каменные стены. В лесу расставлены силки. И прочие приспособления облегчали нелёгкий быт сопровождающий всякого кто пережил кораблекрушение.

Машинист, наблюдая как трудами его преображается жизнь, начал уже снова обретать чувство достоинства, после мартышкиных лекций о высших и низших началах. Как произошло событие заставившее поверить машиниста, что само Провидение благоволит к неким избранникам судьбы. И отмечает их особыми знаками и прочими привилегиями.

Однажды из-за скалы, разделяющей два берега донеслись радостные визги и уханье мартышки. Следом к ним прибавились некие новые пронзительные звуки, прежде неслыханные на острове. Машинист приписал эту музыкально-визгливую увертюру как выражение чувств мартышки по поводу выдувания новых звуков и ритмов из блестящей меди. И каково было его состояние когда из-за той же скалы, тихо урча двигателем, выкатилось розовое чудо.

То был полный триумф мартышки. Обставленный по всем правилам древнего Рима и Голливуда.

Блестящий, сверкающий хромом и полировкой по дикому берегу катил самый настоящий розовый «кадиллак» кабриолет. Внутри кожаного салона за рулём восседала, да-да, именно так — восседала, вальяжно откинувшись на сиденье гордая прегордая мартышка. Над ней топорщился вытянутый в струнку хвост. И весь её вид выражал полное превосходство цивилизации и её представителей перед прочими с «берега диких каменюк и чурбанов». Губы чванливо поджаты, обезьяний подбородок пытался доказать выдающемуся подбородку «хомо сапиенса» некие новые стандарты «расы табулы». Щёки беспрестанно надувались, глаза надменно щурились.

И машинист был вынужден признать за мартышкой  некие особые качества, превращающие её в касту «кадиллаковладельцев». То есть в неприкосновенные  и чрезвычайно благородные. Точно так: во множественном числе к одной единственной на острове мартышке.

И поклонился опешивший машинист.

Не знаю как вы, но поставьте себя на его место.

Помните тот деревянный ящик на палубе корабля? Так вот, респектабельный господин, удовлетворяя свой очередной материальный каприз, прикупил где-то под пальмами этот самый «кадиллак». Розовую мечту. И собирался разгрузить его у себя на родине под завистливые взгляды соплеменников. Прыть мартышки, тяжеловесный бумажник и крах мечты, уплывающей по волнам от него в деревянном ящике погубили его. Он подался страстям спасения имущества когда нужно было спасать жизнь.

Ящик, погуляв по морям, решил выбросится на берег.  И вот ту-то и начинается самое загадочное. То что вдохновляло и вдохновляет не одно поколение ретивых философов, непременно доказывающих избранность одних над другими. Почему ящик с драгоценным грузом решил прибиться именно к элитному пляжу? Но факт остаётся фактом. Его выбросило волнами, ими же разбило и на белом песке осталась гипертрофированная в хроме мечта респектабельного цивилизатора.

Долго мартышка выписывала многозначительные восьмёрки между пляжами, надув губы. Просто так, ни ради чего-то там. Мартышка осуществляла свой выезд под непременные пронзительные звуки клаксона. Каждый раз наряжалась пышнее прежнего, пока однажды не начала задыхаться, когда золотые цепи запутались за подголовник. Пришлось машинисту с корабля в очередной раз спасать незадачливого триумфатора. За что ему выделили одну банку с ананасами в сиропе, обставив действие с непременной шумихой и сэлфи (из лексикона мартышки) по поводу «крайней справедливости» и «особой милости».

Время на диком берегу тоже есть величина дикая. Для него нипочём ни триумфы воли, ни прочие триумфы цивилизаций. Наступила пора холодов.

К тому же на элитном берегу подошёл к концу запас деликатесов. Как-то странно и непривычно для элитного берега, согласитесь.

И однажды в грубо сколоченную дверь робко постучались. На пороге лачужки машиниста стояла озябшая мартышка, кутаясь в шелка и парчу. Не спасало. Она попросила убежища и нашла в нём уют и тепло. Напоследок остервенело пнув блестящую ткань:

– Дрянь, совсем не греет.

Вскоре несчастных подобрало другое судно, проплывающее мимо.

Воспрянувшая было мартышка попыталась и его команду заразить своей танцевальной магией. И делала она это ещё энергичней, по причине холодов. Однако рабочий сухогруз совсем не круизный корабль, и здесь все несут вахту. Происки мартышки остались без какого-либо особого внимания. Жидко похлопали да разошлись кто куда, оставив танцора в недоумении. Один кок высказался однозначно:

– Маленькая, маленькая, а бананы трескает за десятерых. Жадная тварь.

Мораль нынче не  в ходу. Всем подавай ясность и цифирь. Я же позволю себе вольность высказать моралите этой басни. Сколько ни танцуй, и бёдрами ни крути, сколько ни выпендривайся — мартышкой была, мартышкой и останешься.

 

6.11.23 (Сочи)

 

2

В кои это века угораздило взойти на борт теплохода, чьи борта были выкрашены в изумительный белый цвет. Слегка тронутый местами ржой. Но тут я привередничаю.

Путешествие намечалось самое обыкновенное, из точки А в точку В с попутным заходом в порт Б.

Так я не был указан в числе праздных туристов, возвращающихся на родину после южного угара, а числился как бы командировочным, которому подфартило, под конец трудовых будней, окунуться в, скажем так, праздно-шатающиеся настроения,  то и помещён был на третьей палубе, точно под дымящейся трубой. Мол, ему и так сойдёт. Впрочем, я не привередничал и даже, знаете, находил добродушные аспекты в близком и успокаивающем урчании мощного дизеля.

Пусть и так, зато всё остальное — великолепно.

Океана мечтательно безбрежен. Небеса обнадёживающе солнечны. Тучки легки. Косяки рыб тучны. Косяки разнеженных курортам туристов и того тучнее. Кроме того на ужин, каждый вечер на десерт, нате вам пожалуйста, джаз-банд на верхней палубе, разноцветные фонарики и заветный бар под сенью пальмовых листьев.

Публика фланировала, публика продолжала догуливать, публика засиживала барные столики до темна.

Так бы мы и дошли до пункта назначения, не случись  явления в точке Б.

По трапу взошёл живописный весь в белом господин. И он был куда белее крашенных бортов. Он был сиятельно белый, начиная от канотье, затем костюм с отливом, брюки с небрежной примятостью в области колен, и завершали портрет парусиновые штиблеты. Тоже белые.

Однако это сахарно-снежное явление было чуть позже. Прежде было вот что.

Прежде важно вышагивала на всех четырёх конечностях мартышка, разодетая так шикарно, что  сам собой возникал вопрос. Кто кого ведёт? Мартышка вела себя таким образом, что вопрос периодически возникал, то на полубаке, то в зеркальных залах ресторана, то  среди шезлонгов жмущихся к небольшому бассейну. Итак и не был разрешён до конца.

Итак, она прошествовала по ступеням наверх. Вся такая фильдеперсовая и модная, вся такая напыщенно-важная и вместе с тем вертлявая и необычайно шумная. И поводок служил ей для того, чтобы тянуть спесивого господина туда, куда ей заблагорассудится в данный момент. Учитывая её гиперактивность несчастного господина не спасал носовой платок и, видимо, кондиционер в каюте первого класса с собственным балкончиком над прогулочной палубой, он был всегда  на шее и всегда насквозь мокрый.

И вот вам ещё одна подсказка. Господин предпочитал уединение у барной стоечки в кресле, задумчиво покручивая в руках бокал с напитком медового цвета  или шикарно накрытый стол среди ресторанного изобилия. Мартышка была, судя по всему, вегетарианка, если не сказать убеждённым веганом, предпочитая жирным яствам фрукты. И утоляла голод жадно, быстро и небрежно. Хлоп, банан съеден, шкурка на палубе.  Выражая тем, ту глубокую мысль. Что не пищей единой сыт будет человек. Извиняюсь, мартышка.

И в доказательство вертлявое и непоседливое создание приходило прямо-таки в неистовство едва заслышав хоть малейший ритм.

Вот качает корабль волна. И она раскачивается вслед за мачтой, одной лапой ухватившись за леер, другой приветствуя океаническую живность. Днём обед под тихое звучание со сцены квартета, и мартышка тут как тут, с бананом в руке и мерным раскачиванием бёдер туда-сюда. А к вечеру…

К вечеру вакханалия. Ударник магически воздействует на пружинистую природу обезьяны. Разодетая в пух и прах, окутанная цепями и брелочками она отплясывает так, что тиковая палуба, призванная выдерживать девять балов, начинает сотрясаться и выгибаться следом за ней. И в ней столько энергии, что вполне хватило бы её одной дойти до конечного пункта сэкономив топливо в баках теплохода.

Деньки стояли душные. Волны предпочитали полёживать в истоме иногда поблёскивая в безоблачное небо, словно вопрошая, далеко ли там ещё до вечерней прохлады.

Мартышка без конца танцевала и задавала ритм подрёмывавшей публике, требуя развлечения и вызывая всякого на танцевальные поединки. Только не заводитесь вместе с ней. Уверяю — проиграете.

Она танцевала где угодно и когда угодно. Взбиралась высоко на мачту, испытывая эйфорию, начинала там громко ухать, вытягивая свои надутые губы. Ходила по-над пропастью между палубой и морской пучиной, опять же неистов ухая и ударяя себя в грудь. Становилась на голову и кувыркалась до упаду.

Она выкидывала такие коленца всеми конечностями, с такой амплитудой, что вскоре вокруг вспарывающего зелёную воду форштевня стала собираться вся морская братия. Поначалу плескательно-медлительная, она качалась из стороны в сторону предпочитая блюзы всем прочим музыкальным экспромтам. Но чем севернее забирался наш белый теплоход, чем нахмуреннее становились берега, поглядывающие в нашу сторону сквозь густую хвою, тем неусидчивей становилась она. И вот уже форштевень закипел и громко засопел.

Океан, проявив некоторое долготерпение и я бы даже сказал многосмирение, наблюдая за мартышкиными номерами, наконец так разошёлся, пошёл и вприсядку и лихо крутя патлатой головой во все стороны, ухая и шлёпая волну об волну. Разыгрался такой шторм, что сама наша мартышка, в первые мгновения опрометчиво подхватив вызов и тарабаня лапами какой-то замысловатый степ, проявила впервые тревогу, а после  совсем ретировалась спрятавшись в каюте, откуда доносились её душераздирающие визги, признающие победу за соперником.

Но было уже поздно. Морская плясовая с выходом, начиналась плавно. Накатывалась мягко, поднимая корабль на самую кромку пенистого гребня. И вдруг выдала такие водовороты с хороводами, такие акробатические прыжки пенистых брызг, что полетели стёкла в иллюминаторах. Мебель сорвалась со своих мест и носилась по коридорам и залам кадрилью, заодно разбивая зеркала и прочие хрупкие предметы интерьера.

Началась такая свистопляска. Недаром говорят: пляши, пляши, а меру знай. Вздорная и глупая мартышка сама того не желая, невольно, раззадорила разбередила океанскую душу. Ей бы немного созерцательности, да куда уж там: пляши да пляши, крути бёдрами и прочими конечностями, вот и до крутилась.

Короче. Корабль полез по швам. Клёпки по отлетали к чёртовой матери. Мачта в месте с трубой завалились набок, окончательно потеряв точку равновесия.

И начался полный та-ра-ра-рам.

Очнулся я уже на берегу. Среди обломков и камней.  Надо мной склонились елки успокаивающе шепча: всё, всё, дорогой, ты жив и всё уже позади.

Я сел. Картина была катастрофическая. Невдалеке от берега качались останки, грязно-белые, покрытые водорослями. И ни одной живой души, если не считать моей, да и то полуживой, насквозь просолившейся. Возможно сей факт и спас её от окончательной порчи.  И этот же факт доказывал, что хотя и находился среди праздной и изнывающей от неги публики всё-таки был фигурой командировочной, и не вполне разложившейся ничегонеделанием.

Быстро усвоив весь пафос трагедии, приступаю к спасательным мероприятиям полуразложившейся души.

Прежде всего бросаюсь к обломкам прежней разгульной жизни моей. И там среди хаоса и мертвящей тишины встречаю, кого бы вы думали — мартышку.

Она спаслась утопив своего спутника, помните того важного господина в белом.

Во время всеобщей паники тот бросился спасать самое драгоценное, что имел тогда на корабле: огромный ящик поднятый на палубу теплохода вместе с ним. Он как сумасшедший метался между ним — ящиком — и капитаном, требуя немедленных мер.

– Да чёрт с ним с этим вашим бесценным грузом!

Здраво отмахнулся капитан.

– Следуйте в шлюпку, болван!

Болван был неутешителен. Хватался за доски ногтями, пока не был смыт очередной волной. И ещё мог бы спастись, не будь в кармане объёмного портмоне и мартышки на плечах. Последняя так хотела жить, так билась в истерике.Она причитала что-то вроде:

– Я ещё не отплясала своё!

Господин уже шёл ко дну обгоняя якорь, а мартышка,  толкнув того в голову, взобралась на ящик, с него на палубу и забилась в самый глухой угол, дрожа там всем телом.

И она единственная приветствовала меня на искорёженной палубе со всей свойственной ей, оказывается, нежностью. Она обнималась и прижималась. И снова были «обнимулички» и прочие «чмоки-чмоки». И опять. Пока я не указал на плавающие тела вокруг.

– Как тебе такая судьба?

– Бр-р, – дёрнулась всем телом мартышка.

– Тогда за дело. Нужно собрать всё, что поспособствует нашему спасению на этих хмурых и неприветливых берегах. Тут вам не пальмовые рай с халявными кокосами. Уяснила, танцовщица? Тащи всё что найдёшь нужным. За дело, чего замерла!

Мартышка метнулась к люку.

Вскоре на палубе образовалось два неравнозначных вороха вещей. Один, тот, что поскромней, был мой. Другой, объёмный, — мартышки. Мой включал, инструменты, соль, спички, примус, тент и тёплую одежду, кое-что ещё из необходимой мелочи, иголки. Мартышкин ворох походил на найденный клад пирата Моргана. Тут вам и драгоценные отрезы тканей, шелков и парчи (и где она их обнаружила?), и всевозможные бусы, браслеты и браслетики, и куча стекляруса, и часов, канделябров из салона, и две мощные колонки (мартышка проявила свои ностальгические чувства по прошлой жизни). Сама она восседала в позе хана завоевателя на самом верху, явно довольная собой.

– М-да, – почесал я затылок,задрав голову. – ты уверена, что это тебе необходимо для выживания?

Та съехала по шёлку вниз, явно получая от сего процесса удовольствие, ухая и гогоча. Внизу он запросто доказала мне жизненную важность всего, что удалось ей обнаружить в каютах и салонах. Более того, дала мне понять, что для полного «кайфа», она так и заявила, ей не хватает наргиле, «много-много» «кока-колы» и… тут снова последовали пункты с обязательным загибанием пальцев.

Следуя народной мудрости о том, что, спутников в беде не выбирают, я как мог успокоил истеричную мартышку, топающую всеми лапами по деревянному настилу и приступил к сооружению плавсредства из сподручного материала. Вместо плотика мне предстояло соорудить двойника погибшего корабля, чуть уступающего первому в размерах.

Вот где мартышка проявила сноровку и дальновидность, так это в продуктах. На вопрос:

– Что есть-то будем. Места здешние не ахти какие хлебосольные на всякие там тропические изыски.

Спутница заготовила ящиками консервы, предпочитая, опять же, ананасы в сиропе тушёнке и кильке.

– Нам этого от силы хватит на месяц.

– Если нам, то да, – рассудительно почесала макушку мартышка? А мне так надолго.

– Э-э, – попытался возмутиться я и был сражён её невесть откуда проявившемуся гуманизму.

– Не дрейфь, товарищ.

И она вытащила из камбуза объёмный мешок гренок, заготовленных для бульонов и ходового салата «цезарь».

– Мы своих не бросаем в беде.

– Впечатляет.

Оценил я мой будущий греночный рацион и её фруктово-крабово-икорный. Хотя внешне всё выглядело справедливо.

Пока мы гребли на берег и выгружались, мартышка проявляла солидарность в трудах. Я уж подумал, что беда всегда объединяла людей. Но подведя инвентаризацию и учтя каждую бусинку и баночку, моя мартышка заявила:

– И это, по-вашему, достойный пляж. Да, не комильфо. Какие-то валуны и валежник…

– Дрова.

– Деревня.

И она удалилась на поиски «лучшей доли». И вскорости вернулась. Молча упаковала «свои вещи» и удалилась восвояси. К вечеру до меня донеслись дикие ритмы с того конца берега. Ей удалось протащить сквозь весовой контроль на погрузке целый набор барабанов, ксилофонов и бубнов.

Кое-как устроив свой скромный быт, затеплив очаг и проявляя заботу отправляюсь проведать свою соседку.

Да, умеют же люди выбирать пляжи!

Песочек, живописная скала на вершине сосна. Мартышка, вынарядившись наподобие набоба, танцевала до упаду, успевая одной лапой бить в барабан, другой вертеть какие-то затейливые фигуры в воздухе, нижними конечностями отплясывать, ртом жевать. Прочими частями лица корчить рожицы и совершать прочие ужимки.

– Жизнь в кайф!

Позвала она меня присоединиться. На что я резонно заметил о краткости местного лета.

– А чепуха, – имела на всё своё собственное мнение мартышка.

И плясала, и плясала, и плясала. Заедая кривлянье клубникой в сливках и сладкими ананасами.

Однажды, заканчивая сооружать стены вокруг очага, я услышал душераздирающие крики  с «элитного» пляжа. Над которым уже возвышался пёстрый транспарант с надписью «Манки бич». И, между прочим, предупреждалось о частной территории.

Как бы там ни было, подгоняемый совестью, бросаюсь на выручку, несчастной мартышке.

И что я вижу?

Помните огромный ящики, загруженный на борт теплохода совместно с многочисленной ручной поклажей богатого нувориша? Так вот это оказывается было исполнением его долгой и неистребимой мечты: розовый кадиллак кабриолет. Вот как бывает — мечта утопила мечтателя. Ящик побросало по волнам и самым сказочным образом выкинуло прямо на элитный берег мартышки. И как тут не поверить  в фатум? И в утверждение, что подобное тянется к подобному.

Пока я добирался, утопая по щиколотку в песке и гальке, мартышка успела навизжаться, после чего уселась в розовую роскошь обитую кожей. И музыкально нажимая на клаксон выехала мне навстречу.

Да, это был именно, что выезд. С большой буквы. Надо было видеть её физиономию. Выражение великой значимости и торжества. Царственности и превосходства над всякой букашкой на Земле. Розовое явление выкатило прямо на меня и осыпая песком моё обескураженное лицо начало выписывать восьмёрки и прочие фигуры, за неимением большего пространства для выпендрёжа.

Это был мартышкин триумф.

Вскоре начались холода.

К тому же, как ни крути хвостом, консервы тяжелы для переноски и много нам не удалось тогда вынести с камбуза.

Ананасы закончились.

Однажды в дверь моей тёплой лачужки слабо постучались. Постучались как раз в тот момент когда на очаге варился сытный бульон из местной дичи и грибов. На десерт предполагались кедровые орешки и местные ягоды.

Я открыл.

Кутаясь в парчу стояла промёрзшая насквозь мартышка и печально обозревала заснеженные просторы. Когда она узрела очаг, крышу и прочие удобства, то несколько оживилась:

– Пустишь?

Тут же у порога она не без сожаления рассталась с золотым плетением нитей и широким ассортиментом украшений на шее, так как узкая дверь не позволяла роскошествовать и предполагала, всё-таки, сохранение тепла. В сердцах пнула парчу:

– Чёртова бестолковая ткань, совсем не греет.

Когда нас подобрал другой корабль, экипаж не без оживления принял мартышку и та начала завоёвывать авторитет, отплясывая среди рабочих будней. Потом все отмахнулись:

– Такая мелкая, а тащит за десятерых. Так и бананов не напасёшься, и придётся приобретать сейф для сохранения ценного.

Корабль был грузовой и не знаком с распорядком круизных лайнеров. По словам самой мартышки: «Бестолковый корабль, совсем не умеют жить».

Каждая басня несёт в своих недрах моралите. Что же, на здоровье: сколько ни отплясывай, а как была мартышкой, так и останешься.

 

3

Случилось это… а впрочем, всё-таки, случилось.

Пароход попал в большой морской переплёт, балов, думается в девять. Я не моряк и мне трудно судить. Но факт остаётся фактом, судно сильно кренило туда-сюда пока оно не устало бороться с разыгравшейся стихией и дало течь. И как назло ниже ватерлинии.

Очнулся и сразу понял, что спасён самым нечаянным способом. То есть без сознания выброшен на дикий берег,  сплошь засыпанный мелкой галькой и камнями побольше. В сознание приходил постепенно, постепенно отмечая разные настроения. От радости спасения, до огорчения и наконец страха: как дальше жить? Кругом невоспитанная природа, мало склонная к цивилизованному человеку. Скажу больше она — природа эта, суровая — так и норовит испытать тебя на прочность, подкидывая открытия одно горше другого.

Фатум, капризный бог древних римлян, в данном случае вообще выдал номер. Римлянам хотя бы везло в плане климата,  их если и выкидывало то укутанными теплом Средиземноморья. А тут вам широты… впрочем широты сказать точно не могу, только добавлю, когда корабль начало подкидывать на волнах мы кутались вечерами в пледы и уже стали забывать тропические пляжи откуда вышли несколько дней назад.

Вот наша доморощенная удача была куда благосклоннее. Она послала мне благостное виденье, в виде обломков нашего злосчастного корабля. Он застрял на мели. Далее удача полностью явила свое женское обличье, то строя кокетливо глазки и заманивая во всякие авантюры, то хмурясь вдруг, то закатывая истерики. Тоже вдруг.

Скажу сразу из спасённых оказался я один в компании с обезьяной. Оказывается она была в списках пассажиров. Куда подевались остальные остаётся загадкой до сих пор, как и моё случайное спасение.

О мартышке разговор особый, по причине её истеричных взвизгов и постоянной занятостью блохами.

Уяснив первую картину: абсолютную безлюдность я  твёрдо решил действовать во имя спасения последнего представителя человечества.

Вплавь добрался до железных обломков. Взобрался на палубу, где и повстречал блуждающую обезьяну в самом отчаянном расположении духа. Она, выражая свои самые нежные обезьяньи чувства, бросилась ко мне на грудь, долго прижималась и никак не хотела отпускать. Чем тронула меня, особенно когда стала выискивать блох или делиться своими.

– Так, – заявил я самым решительным тоном, отстраняя брата-примата, – мы с вами, так сказать, в плачевном состоянии. Надо сказать, прямо-таки в катастрофическом состоянии. Просто трагедия. И нам надо озаботиться о спасении в первую очередь наших тел, иначе наши души в скорости могут покинуть их.

Мой сотоварищ схватился за голову лапами, замотал ею с таким рвением, что я подумал, было, о попытке суицида таким странным изуверским способом. И стал как мог успокаивать, предсказывая случаи спасения. Взять, хотя бы, хрестоматийный случай описанный Дефо.

Мартышка выслушала, вращая глазами по сторонам, прикидывая, как соотносится сказанное с нашим положением. И когда я дошёл до места, в котором Робинзон стал тащить на берег всё, что могло сгодиться для создания удобного быта, мартышка пришла в неистовство крайней степени.

С визгом и мотая над головой руками она бросилась к люку.

Не успел я решить с чего начать прежде всего, она уже сложила на верхней палубе кучу вещей, обнаруженных ею в пустующих каютах. Чего там только не было. Прежде всего всевозможные бусы, кулоны и прочие ювелирные украшения. Этим вещам она явно отдавала предпочтение, вдохновляясь броскостью и блескучестью. Затем дошло дело на тканей. Тут отдавалось предпочтение люрексам и парче. Товарищ по несчастью обмотался ими с вельможной пышностью. Когда он вынырнул из полумрака на свет, чуть не сбив  меня с ног, я подумал, что обнаружился третий выживший участник кораблекрушения. Меня охватил восторг, выраженный поклонами и прочими знаками внимания. Парчовая фигура гордо понаблюдала с каким пиететом приветствуют её  явление  при солнечном свете, и сделала жест ладонью, ну знаете как поступают в таких случаях представители знатных родов — снисходительно-высокомерно. Я ещё тогда подумал: «Э-э, да ты брат не прост. Ещё придётся тебе прислуживать ради выживания в этих богом забытых местах».

Но тут из под кучи драгоценных отрезов появляется знакомая мордочка и ужимками даёт понять: э-э расслабся, бро.

После долгих трудов у мачты образовались два комплекта для выживания в необжитых местах. Два мировоззрения, две методологии под общим девизом: будем жить!

Мой был весьма скуп, легко переносим и, на взгляд  человека обременённого цивилизационным подходом к вопросу жизни и вообще, мало внушал доверия: да, паря, и с этим ты хочешь долго и комфортно протянуть тут?

Мой комплект включал: соль, спички, нож, теплые  одежды, пледы, верёвки, тент, свечи, примус, керосин к нему и кое что ещё по мелочи. Какие-то инструменты, лопаты и с дюжину книг, обнаруженных в полузатопленной библиотеке.

На фоне горы вещей на которой сверху в ханской позе, уперев ладони в колени восседала мартышка, и всем своим видом давая мне понять с высоты положения, всю мою неприспособленность к жизни, неспособность подумать о ней с точки зрения эпикурейца или на крайний случай сибаритства. Она чуть ли не хваталась за живот, издавая ухающие звуки пренебрежения, потом прикрывала рот пальцами и качала из стороны в сторону большими ушами, мол, этот  типчик там внизу не жилец вовсе. Он вообще не смыслить  ничего в вопросах выживания и полный лох и прочее и прочее в том же духе.

Напоследок с неба в мой затылок прилетела  банановая кожура, тем самым выражая своё высочайшее неудовольствие моей недальновидностью и вообще.

– Ах, так, – вскричал я, грозя тонко повизгивающим небесам кулаком, – попробуйте переправить  всё это, – я попытался охватить руками обширнейший ворох  состоящий из всего того, что могло блестеть и приносить наслаждение, – без моего участия. Ауфидерзейн.

Мартышка в миг слетела с высоты, теряя на ходу  туфли на высоком каблуке, вычищенные до зеркального состояния, в которых она сама себе представлялась куда солиднее, почти что вровень со мной. И уже внизу на  палубе произнесла напыщенную речь, включающую такие слова как, например, чадолюбие и гуманизм. Тронув тем до глубины души.

Пришлось приложить дополнительные усилия, усиливая каркас самодельного плота и расширяя его грузоподъёмные возможности.

Наконец наши вещи были доставлены в сохранности на берег.

Пока плот кочевал между бортом и пляжем, мартышка приутихла и даже помогала вяло грести одной ладонью. Другой крепко удерживала свой объёмистый тюк.

И покуда всё до последней брошки не было выгружено, пересчитано и учтено в хозяйстве,  обезьяна проявляла некоторые зачатки коллективизма и солидарности. Чётко разделяя на «ваше» и «наше». Правда и тут не обошлось без состязательности в цепкости.

Среди моих вещей оказалась одна случайная вещица. Не сказать что стоящая и вместе с тем не лишённая художественности. Речь о подсвечнике. Единственная вещь над которой я долго размышлял: взять не взять. Победила сентиментальность человека с длительной историей домашнего уюта. Победил подсвечник.

Обезьяна, взвесив его в лапах и решив, что этот приз скорее соответствует её чемпионским запросам, оскалилась:

  • Дружище, вам он ни к чему. Предлагаю облегчить ваш груз. Так сказать, исходя из философии выбранных вами вещей для выживания. Судя по всему вы собрались жить просто, без претензий, если не сказать того хуже — бедно. И вот скажите, зачем вам сия вещица к тому же из серебра? Огарок свечи вполне будет смотреться, ну, допустим, на этом камне.

И мартышка не поленилась нагнуться и торжественно вручить мне гладко вылизанный волнами камень.

Так весьма пафосно произошло разделение новой колонии на избранных и прочих. После чего мартышка под дребезжание своей поклажи удалилась на свой элитный пляж. Где начала вольготную полную всяческих утех жизнь.

Один день она устраивала бесконечную примерку. Наряжалась и без конца крутилась у кромки волн, внимательно рассматривая собственное отражение в воде. Второй день… хм, делала то же самое, но в обратной последовательности — раздевалась. Третий день посвящался браслетам, брошкам и цепочкам. Четвёртый — танцам. Причём примеренное в третий позвякивало и побрякивало в такт кривлянью мартышки.

Наблюдая за ней издалека в моменты краткого отдыха, я порой невольно начинал заражаться её неуёмной энергией и природной гибкости, подёргивал бёдрами и крутил шеей. Затем спохватывался и возвращался к делам насущным: добывал огонь, натягивал тент.

Мартышка не унималась и на пятый и на шестой дни. Скажу больше,она будто вошла в транс и некие силы самостоятельно, без участия её воли крутили всеми суставами её тела, если они они у неё вообще существовали.

Кажется на день седьмой (или восьмой?) мартышка упала в изнеможении и несколько дней провела «в неге». Так она заявила, вяло помахав мне лапкой над ворохом из парчи и пуховых облаков.

– Мы — бомонд — порой так устаём от всевозможных увеселений. Вы просто представить себе не можете. Все эти переодевания, фотосессии, танцы до упаду просто лишают нас всех сил. И нам просто необходимо понежиться в ничегонеделании, предаваясь истоме и грёзам среди перин. Вы не подали бы мне чашечку горячего шоколада.

Судя по всем приметам лето подходило к концу. И я задумался, что тента будет мало и надо задуматься о стенах и настоящем очаге. К тому же сноровка и терпение начали снабжать меня, из многочисленных силков, дичью, внеся разнообразие в каждодневное меню, состоящее из морепродуктов выброшенных волнами.

После нескольких дней тишины и чавканья раздававшееся со стороны элитного пляжа, там всё началось с начала. То есть через несколько дней должны опять были состояться танцевальные вечеринки, под шум прибоя и шипение пены.

Кстати о чавканье. Мартышка проявила здравый смысл, когда устроила на останках кораблекрушения настоящий скандал, с применением устрашающих оскалов и весьма болезненных щипков. Причиной всему послужил запас консервов. Я тогда хотел поделить поровну. И уже приступил раскладывать банки налево и направо. Мартышка обвинив меня в цинизме и не благородстве нравов, сгребла все банки в одну кучу и заявила:

– Вы не способны мыслить широко. Скажите к чему вам, например, ананасы в сиропе?

Пока я пытался найти доводы присутствию ананасов в моём рационе, мартышка отставила банку и обвинительно ткнула длинным пальцем в мою сторону, обращаясь при этом к несуществующей публике, на вроде Цицерона обращающегося к сенату, закидывая отрез парчи себе на плечо:

– Уважаемые! Вы только гляньте на это создание и ответьте мне, сможет ли оно вообще оценить по достоинству вкус деликатеса? Оно, – пренебрежительный жест в мою сторону, – ест чтобы насытиться и утолить голод. О времена о нравы!

Далее кажется следовала какая-то учёность на латыни. И вывод:

– Только мы, избранные, способны на высокие вкусы. А посему ради высших интересов и справедливой справедливости поступим следующим образом.

При этих словах мартышка решительно и щедро обсыпала меня сухарями, сардонически повизгивая. А все консервы, включая крабовое мясо и чёрную икру, присвоила себе.

– Так тому и быть! И кто теперь обвинит меня в антигуманности и невнимательности к нуждам ближнего?

Она развела руки в стороны. Одной указывая на меня с ног до головы покрытый сухарной пылью. Другой на упаковки законсервированных продуктов. Внешне всё выглядело вполне в духе справедливости и равенства.

Вот этими банками и питалась мартышка в перерывах между танцевальными «батлами» (даю без перевода, так как не до понял значение этого западного слова) и дикими прыжками с обязательным выгибанием поясницы и фигурами спутанных рук.

Пока я сооружал стены и месил глину для очага, произошло событие из ряда вон выходящее для наших необжитых мест. Событие доказывающее, со слов мартышки, некий «перст провидения» указующий, в который уже раз, на принадлежность таких как она «к сливкам общества». Дескать, выбросило-то не на мой захудалый каменистый пляж, а на её «золотые пески» с живописной сосной на одинокой скале.

Событие и впрямь из ряда вон выходящее. Эпохальное можно сказать событие. После чего начинаешь смотреть на вещи совсем иначе.

На нашем корабле, какой-то набоб вёз домой прикупленный по случаю розовый кадилак кабриолет. Во время крушения сей набоб так увлёкся спасением своего эксклюзивного приобретения, что начисто позабыло о собственном. И утонул самым обыкновенным способом — кошелёк набитый банкнотами и кредитками утянул его на дно, даже побыстрее якоря.

Кадилак тщательно упакованный в добротно сколоченный ящик, в таком виде покачался по волнам и  выбросился аккурат на тот самый «золотой пляж». Представьте себе религиозный пыл мартышки когда, однажды очнувшись после танцулек, она, уплетая розовое крабовое мясо, заметила в стороне розовый же кабриолет, к тому же завёрнутый в розовый бант. Чем вам не подарок небес?

Она — мартышка — так и воскликнула: «Аллилуя!» И со всех ног бросилась к дару.

Раскатывать особо было негде, разве что, выписывая восьмёрки по жёлтому песку, тем не менее, сколько гонору в позе за рулём, сколько высокомерия перед склонёнными ёлками. Сколько выпендрёжа, когда, решив обратить на себя моё внимания, мартышка выкатила из-за скалы в «сторону трущоб плебса», и начала давить на клаксон что есть сил и чем-то даже музыкально. Думается, ангелы спускались в розовом свете рассветных облаков не столь одиозно, и пять же с целью помощи нуждающимся. И хотя цель мартышки была куда приземлённей, обставлено было поистине с небесным размахом.

Она не хлопнула дверью — она хлопнула крылом.  Она не проковыляла на четвереньках — она прошествовала вокруг машины, гордо задрав приплюснутую носопырку. Глаза её сверкали торжеством момента, тело облачёно соответственно: парча и злато высшей пробы.

– Ну?

Немногословно, как и подобает, на её взгляд, небесным сановникам, обратилась она ко мне как будто во множественном лице. То есть обращаясь мимо меня куда-то в даль. Выше головы. Подавшись её чувствам, невольно оборачиваюсь и смотрю на притихшую толпу жалких северных ёлок и подобострастно изогнутые спины стланика.

– Теперь-то ты уверовал в теорию евгенизма. Червь дрожащий.

Прокрутив в голове все знакомые мне «измы» я неопределённо мотнул головой. Мол, многое нами испытано и всякий раз «измы» эти оказываются похожими на клопов: им тепло и сытно, тебе же одни неудобства и почесуха страшная. К тому же голова кружится из-за недостачи крови в организме.

Мартышка поняла по-своему моё кивание головой:

– То-то же! Отныне знай нашу породу. И почитай!

Добавила она, поучительно выставив перед собой длиннющий указательный перст.

Танцы и употребление деликатесов в непотребном количестве продолжилось до осени. Потом неожиданно, как и случается в здешних широтах, наступили холода. И вот однажды ко мне робко постучались. Робко не оттого что были так воспитаны, скорее от обессиливания и обморожения.

Открываю. Ба-а! На пороге мартышка с просьбой допустить до очага. По причине узости дверного проёма (ради сохранения тепла) пришлось ей разоблачаться, зябко выкарабкиваясь из дорогих нарядов и мстительно пиная их на прощание лапкой:

– Совсем не греют эти золотые нити.

Когда мимо проплывающий корабль подобрал нас с острова, никто из команды и не подумал воздать должный почёт гонористой мартышке, только посмеялись над неуёмным и вороватым нравом примата.

– Ишь ты, мелкая такая а тащит за десятерых.

У каждой басни имеется моралите. Что ж, пожалуйста: сколько ни танцуй, а мартышкой так и останешься. Чему свидетель ржавый остов розового кабриолета прямо посреди суровой северной природы.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.