Татьяна Воропай. «Патриот» А. Рубанова и тема войны в современной русской литературе (критическая заметка)

О гибридной войне сегодня говорят много, тем более что чистейший ее образец находится у всех перед глазами. Определение гибридной войны, если отбросить детали, довольно просто. Это война, которая включает как сугубо военные действия, так и действия информационные, пропагандистские, медийные. И если первые вам опишет любой добросовестный историк (кто, против кого, какие потери понесены, какие цели достигнуты и т.д.), то для перипетий и хитросплетений информационно-пропагандистского шлейфа необходим уже философ, привыкший разбираться с материями, ускользающими от здравого смысла. Политика изучает общество,  обязанности и права социального субъекта. Философия — это анализ, препарирование обычных, естественных вещей. Она заставляет нас взглянуть на повседневность отстраненным взглядом и таким образом открыть ее новые, порой весьма неожиданные стороны. Писатель, по своему предназначению, и политик и философ, повествуя нам о человеке и мире, он, по Канту, пробуждает нас от догматического сна.  Но всегда ли?

Первые сомнения зародились после прочтения романа Андрея Рубанова «Патриот». Ни в коей мере не пытаюсь написать рецензию, тем более что одна уже написана  – яркая, хлесткая и остроумная.[1] Крепкий прозаик Рубанов хорошо известен читателю и не обойден наградами. Войдя в шорт-лист «Ясной Поляны» в номинации «Современная русская проза», куда кроме него входило еще пять авторов, Рубанов победил. Очевидно, помимо художественных достоинств, жюри приняло во внимание  некую «идеологическую правильность» номинируемого произведения. Но тут-то и запятая, как говорил классик. Читателю, то есть в данном случае автору этих строк,  патриотическая составляющая романа показалась не просто слабой, а какой-то карикатурной что ли.

Судите сами. Герой романа Сергей Знаев – мужчина сорока восьми лет, без признаков живота и лысины, наполовину рыжий, наполовину седой, тёртый, жилистый, расчётливый, азартный, безошибочный – да вдруг сотворивший все ошибки разом.  Не удержусь от пространной цитаты, лучше Кузьменкова не скажешь. «В «Патриоте» изрядно потрепанный Знаев пожинает плоды титанически-стоических трудов. Банк лопнул, долгов — полсотни лямов зеленью, место жительства – кухонный диванчик в квартире у подружки, воспаление лицевого нерва, нейролептики горстями и водка стаканами по штуке рублей каждый – dolce vita не забыта, музыка Брылина, слова Лары д’Элиа. На плаву экс-банкира кое-как держат две навязчивые ультрапатриотические идеи. Первая – составить конкуренцию прилепинскому бренду «Захар и Егор», нарядив соотечественников в телаги: «Телогрейка — одежда для радикалов. Для молодых и сильных. В телогрейках будут ходить люди сурового нового мира, который однажды придет на смену прогнившему и продажному международному капитализму». Вторая тоже навеяна Прилепиным — геройски положить живот в Донбассе: «Мне не нравится, когда в мой народ стреляют».

 

Такой  вот патриотизм. Лаконичный. Лапидарно-мужественный.  Телогрейка как бренд и Донбасс как маркер. И какой же народ это должен проглотить?  Но  слово – не воробей. Донбасс так Донбасс. Попробуем разобраться. Но сначала надо добавить несколько важных характеристик гибридной войны как таковой. Гибридная война нацелена на разрушение сознания и слом идентичности. Она долгое время может быть латентной, она гибка и непредсказуема в выборе средств. Она не гнушается никакими методами искажения информационного и коммуникативного пространств, но главное  – она стирает базовые разграничения, делающие человека человеком: друг – враг, добро – зло, правда – ложь. Границы между ними становятся условными, и роль медиа в этом процессе являются решающей.

Это не значит, что война изменила функции медиа, которые как бы в одночасье стали «затачиваться на войну». Процесс вызревал исподволь, не зря же герой Рубанова назвал свой  национальный антикризисный гипермаркет «Готовься к войне», где кроме уже упомянутых пресловутых телогреек, отшитых в Китае, намеревался торговать кирзовыми сапогами, лопатами, канистрами. Естественно, тоже китайскими. Так сказать, товары для бедных в форс-мажорных ситуациях. Бирки, предусмотрительно срезанные директором магазина Знаеым, тоже жест патриотизма: «Но бирки должны быть! «Сделано в России». В крайнем случае, «в Беларуси». И не просто бирки, а крупные лейблы со звездой и на видном месте.

Виртуализация и массовизация современной культуры привели к тому, что воображаемое получает все большую власть над реальным, непосредственно влияяет на человека и его идентичность. За пределами политизированной реальности вокруг нас давно существует автономное медиаполе. Современная молодежь не выбирает, украинскую или русскую музыку слушать, европейские или украинские романы читать. Молодежь, да и не только она, выбирает свободный виртуальный мир, в котором действуют свои правила и законы. Молодежь, которая выросла в период войны, не хочет разбираться в том, кто прав, а кто виноват. Ее позиция – тотальное отрицание. За окнами – война, Томос и пропаганда. А в наушниках – музыка, свободная от политики и денег. Война, политика, пропаганда, призывы активистов висят в воздухе на улицах городов “с обеих сторон”, но большой вопрос, способны ли они повлиять на гражданскую позицию.

 

Сегодня культуру создает не элита, не нравственные авторитеты, как это было в позапрошлом веке, а политтехнологи, журналисты, телевизионщики. Медиа, по сути, начинают подменять собой ту реальность, по отношению к которой и имело смысл различение реального и виртуального. Можно предположить, что медиа и втягивают реальность в себя, и конституируют ее одновременно. В известном смысле масс-медиа сегодня тотальны и самодостаточны. По сути, они уже давно не «медиа», не пассивные трансляторы информации (созданной кем-то где-то в другом месте) по вертикали (масса и власть) или по горизонтали (социальная коммуникация). Они – креаторы реальности, и чем они «креативнее», тем более непредсказуемы эффекты деятельности медийной сферы.[2]

Для того чтобы гибридная война начала оказывать влияние, надо чтобы само сознание стало гибридным и свободным от нравственных смыслов. Роль медиа в этом процессе трудно переоценить. С. Медведев в статье «Русский ресентимент» констатирует, что на почве российской телевизионной пропаганды развился массовый психоз и впору говорить о «мании Украины». «Украина превратилась в ментальный полигон постсоветского сознания, на котором отрабатываются речь вражды (hate speech), приемы конструирования Другого, методы массовой мобилизации населения». [3] Без мощного пропагандистского прессинга такая цель достигнута быть не может. Скоро этот процесс стал взаимным. Но хрен редьки не слаще. Русофобская риторика оказалась ничуть не приятнее чуткому уху и здравому рассудку, чем украинофобская. И кто, как не писатель должен ей противостоять? С какой бы стороны баррикад он ни оказался волею судьбы.

Ан нет. Герой Рубанова не столько рвется на войну, смысл которой для него темен и неясен, сколько многажды проговаривает такую возможность, ибо  в Москве у него одни долги, иллюзии и фобии, проблемы и комплексы. И комплекс нарцисса, и комплекс неудачника, и комплекс второй половины жизни. И его милитаристские потуги не более чем поза, стилистический прием. И это тем более страшно, что реальная война  действительно идет, идет уже пять лет, и за эти пять лет «груз 200» и «груз 300» регулярно и бесперебойно доставляется по назначению.  Сыновьям нашего героя это не грозит. Вот, к примеру, прямая речь матери его старшего внебрачного сына, не желающей отдавать любимого отпрыска безжалостному молоху войны:  «Кому? – ядовито спросила она. – Военному комиссару? Не надо, Сергей. Я знаю, ты – за Родину. Красные звёзды, штаны с начёсом, магазин «Готовься к войне». Но меня это всё не волнует. Я своего сына этой вот Родине – не отдам. Сын – это всё, что у меня есть. Это – моё».

Такие патриоты у Рубанова и такой патриотизм. С одной стороны, «мне не нравится, когда в мой народ стреляют», а, с другой, герой вместо Донбасса, едет заниматься серфингом в теплом морьке. Процитируем еще раз отменно точного Кузьменкова: «поперся мужик вместо ДНР в Калифорнию и утоп, катаясь на доске. Вроде бы бесславно, ан нет — в единоборстве с океаном. Экзистенциальная, куды не на фиг, драма. Ананке, стихия и прочий трагический оптимизм. Кто бы сомневался». И на фоне этой калифорнийской оптимистической трагедии все аллюзии писателя о войне с ее реальными, а не вымышленными трагедиями и абсурдом, ужасом и комизмом, грязью и кровью, тоже  начинают казаться бутафорскими.

Патриот сегодня не может быть апологетом войны. Если он, конечно, понимает, что такое война. Даже гибридная, даже поюзанная циничными медийщиками, даже проституированная социальными заказами в угоду диванным патриотам.  Нам говорят, убивать – это нормально, «работает снайпер», и какие тут могут быть сантименты? Тот же Захар Прилепин, который «Захар и Егор», с гордостью говорит, что участвовал в трех войнах, надо полагать, первые две  – афганская и чеченская, и значит, убивал, убивал, убивал. И в его устах это звучит гордо.

Те, кто пытался честно документировать факты гибели россиян на Донбассе, как например, Елена Васильева,[4] называет цифру  около 50 тысяч человек. Точной цифры не знает никто.  Реальные потери засекречены, с родителей берется подписка о неразглашении.  Те же, кому посчастливилось вернуться живым, вернулись с покалеченной душой. Тех, кого война не убила, она превратила в абсолютно других людей.  Чуждых и войне и миру. Афганский синдром forever.

Бедный Знаев на войне не был. Он так ничего и не предпринял,  только пытался. Вот диалог, к примеру: «Ты говорил, у тебя есть друзья. Набирают людей для активного отдыха на территории другого государства./Жаров  (собеседник – Т.В.) смотрит с изумлением./– Что? – спрашивает он. – Куда?/– Ты знаешь, куда. Ты говорил, у тебя одноклассник этим занимается…/– И не один, – говорит Жаров. – А зачем тебе это, Серёжа? Ты с дуба рухнул? Психотропы в голову ударили?/– Конечно, ударили. И насчёт дуба тоже… Дай мне телефон этого одноклассника».

Но по большому счету Донбасс интересует нашего автора по касательной, в связи с конъюнктурной. И это ничего, что счет  погибших только с одной стороны идет на тысячи и десятки тысяч.  То же – с другой стороны, около 35 тысяч. [5] Как для мирного времени, многовато будет. Не лепится как-то, не совпадает, не склеивается правда жизни и патриотический дискурс литературы.  Литературы, которая, по выражению П.Казановы, есть «всемирная республика литературы»,  этнические коннотации для которой вторичны. Кто как не писатель, который совесть нации и все такое, должен бить в набат в условиях социального хаоса и безумия? Да и без набата, просто сесть и добросовестно проанализировать сложившуюся ситуацию.

Не будем несправедливы. Среди российских ученых есть немало профессионалов, глубоко изучающих эту непростую тему. Подробный исторический анализ «Донбасского разлома» предложен российским историком Д. Лабаури.[6]  По мнению автора, «следует признать, что на уровне отношений Донбасса и остальной Украины конфликт носит одновременно черты и межэтнического противостояния, и гражданского конфликта. Гражданского, поскольку столкнулись две диаметрально противоположные концепции внутри- и внешнеполитического развития Украинского государства, оказавшегося в очередной раз перед выбором между восточным соседом и Европейским союзом. Межэтнического, поскольку налицо противостояние между двумя отдельными идентичностями».  А идентичность – это именно то, что всегда было золотой жилой художественной литературы.

Прежние формальные признаки идентичности (язык, национальность, религия), которые можно найти в любом учебнике, «явно не выдержали испытания войной и уступили место другому, более значимому, кровавому плебисциту», где многим заново пришлось мучительно решать для себя вопрос «кто я?» и «с кем я?». При этом выбор стороны в данном гражданском конфликте, как правило, означал и выбор национальной идентичности (часто не связанной с этническим происхождением). Сегодня мы видим, что гражданское, политическое доминирует над культурным, этническим. И Донбассом эта асимметрия не исчерпывается. Человек идентифицирует себя по отношению к выбираемому будущему в большей степени, чем по отношению к наличному прошлому – истории, языку, территории, религии, общим мифам и пр. Подтверждения этой модели мы видим и в войне на Донбассе. Россия воюет за свою прошлую идентичность (имперское величие), Донбасс – за настоящую (пусть все остается, как было), Украина – за будущую («вы – огромные, мы – великие»). И национальная идентичность в этих условиях не предопределена, она свободно избирается.

«Начавшись как гражданский, конфликт постепенно трансформировался в межнациональный – в конфликт двух народов, первую современную русско-украинскую войну». [7] Но Лабаури, как и другие российские историки, предпочитает видеть в этой войне  не русско-украинский конфликт интересов, а зону влияния США par exellence. Но это отдельная тема, которой мы здесь касаться не будем.

В качестве промежуточного итога имеем следующее: Россия, а вернее сторонники «русского мира» получили жалкий огрызок двух областей, покалеченных войной и превращенных в руины, а Украина, пребывавшая до этого в аморфном состоянии, окончательно сложилась и консолидировалась как двуязычная политическая нация. В результате войны Украина получила устойчивое представление о своем главном враге, что во все времена было важно для кодификации национального самосознания.

Читайте журнал «Новая Литература»

Если дополнить настоящее эссе ретроспективным обзором, то следовало бы назвать ряд работ, порознь хорошо известных. Эти «десять главных книг, которые объясняют Донбасс», перечислены «Реальной газетой»: от «Молоха» А.Куприна и «Подземного царства» И.Вересаева, от мемуарной книги поэта В.Сосюры «Третья рота» до «Молодой гвардии» А.Фадеева, гвоздя программы школьного патриотического воспитания в советское время. Далее не столь известные «Рассказы о жизни» К.Ворошилова с характерным подзаголовком  «История Луганского трикстера, ставшего одним из лидеров Советской империи» и книга В.Титова «Всем смертям назло». В этом же ряду стоит роман харьковского фантаста А.Валентинова «Капитан Филибер» (действие одной из линий романа происходит, на Донбассе 1918 года), «Эпоха мертворожденных» Г. Боброва и «Маркшейдер» Д.Савочкина. И, наконец, С. Жадан с собственной версией донбасского характера в романе «Ворошиловград».  Нельзя не упомянуть и  поэтический вклад Жадана в разработку  темы Донбасса:

— Звідки ти, чорна валко, пташина зграє?

— Ми, капелане, мешканці міста, якого немає.

Прийшли сюди, принесли покору і втому.

Передай своїм, що стріляти більше немає по кому.

 

+ + +

Розкажи нам, навіщо спалили наше місто.

Скажи хоча б, що зробили це не навмисно.

Скажи принаймні, що буде покарано винних.

Скажи взагалі бодай щось, чого не скажуть в новинах.

 

Данный список, конечно, не полон, но и его хватило бы в качестве базового не только для романа, но и для добротной диссертации. Но, как известно, «чукча не читатель, чукча – писатель»… Появились даже  мастера юмористического жанра, пишущие о войне, такие как Сергей Сергеевич «Сайгон», такой себе обобщенный аватар Леся Подеревянского и рядового солдата Швейка, лексика, как правило, нецензурная, но о-о-чень смешно.

Современная украинская литература тоже только начинает осмысливать уроки истории, которая делается на глазах. Среди новинок: роман Б.Жолдака «Укры» и В.Шкляра «Черное солнце»; иногда вместо фамилии автора на обложке стоят военные позывные: Позывной «Вирий» «Ожидание фронта»,  Позывной «Воланд» «Вальгала-экспресс» (издана двумя языками – русским и украинским) и др.

Но возвратимся к нашему патриоту, который сотни страниц кряду собирается на войну, а умирает вместо окопа на комфортном калифорнийском курорте. Не по Сеньке шапка оказалась, и  объяснять тут особо нечего. Роман читается легко, ибо война в нем гуттаперчевая, ненастоящая, глянцевая. А зачем тогда все? В мире, который замер в ожидании настоящей большой войны.

Войны XXI века уже не будут калькой прежних, известных нам войн. Влиятельный американский геополитик Дж.Фридман в одной из своих последних книг пишет: «Индустриальная революция вместе с научно-техническими достижениями коренным образом изменила войну во всех аспектах, на порядки увеличив возможное число жертв любых боевых действий». Принципиально иными стали моральные взаимоотношения  между человеком, его смертью и государством.  «Смерть во многом и на многих уровнях перестала восприниматься как трагедия. Когда за день погибают десятки тысяч, убийство становится чем-то обыденным, даже банальным. Когда это происходит день за днем, смерть перестает шокировать души, быть табу, превращается в рутину».[8]  Но одно дело рутина для военного генерала, хотя и не факт, что он спит спокойно, другое дело – смерть в изображении писателя или его героя, претендующего на звание патриота. Реалии таковы, что, скорее всего, дискурс войны в литературе будет расширяться. Не в нашей власти его остановить, но мы должны пытаться не дать превратиться ему в рутину.

 

 

[1] Кузьменков Ал. Фукс / Урал,  2017, №12.

[2] Зиновьев А. Глобальное сверхобщество и Россия. – Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000.  С.55-56.

[3] Медведев С. Русский ресентимент// Отечественные записки. – 2014. – № 6(63). – [Электронный ресурс] / Сергей Медведев. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/oz/2014/6/3m-pr.html.

[4]Бывший  активист Всероссийского Гражданского конгресса,  находящаяся сейчас в одном из инфильтрационных лагерей Финляндии.

[5] Google не даст соврать:  «С 14 апреля 2014 года до 15 августа 2017 года Управление Верховного комиссара ООН по правам человека зафиксировало 34 766 жертв, связанных с конфликтом, среди гражданского населения, украинских военных и членов вооруженных групп. Это количество включает 10 225 погибших и 24 541 раненых», — сказано в документе.

[6] Лабаури Д. Донбасский разлом: причины, суть и итоги конфликта на Юго-Востоке Украины/ Урал. – 2015. – №1. – [Электронный ресурс] / Дмитрий Лабаури. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ural/2015/1/12lala.html

[7] Там же.

[8] Фридман Д.  «Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира. – М.: Питер, 2016. – С.44.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.