Вечно свежие мысли есть, но только в холодильнике разочарований.

Скульптор, не обрабатывающий камень, сам становится камнем.

 

Пушкин – это собирательный образ всех марсианских поэтов, фантазия которых залетела на планету Земля с целью спасти ее, но земляне не хотят спасаться, они только назвали Пушкина гениальным и дальше дело не сдвинулось.

 

Марсиане тоже хотят «спать и хныкать и пальцем в небо тыкать», но неба у них нет, поэтому они тычут пальцем в наше небо, но т. к. земное небо от Марса очень далеко, они не такие пессимисты, как земляне.

 

Только вернувшись в состояние обезьяны человек может стать счастливым, но обезьяны не хотят обратно принимать в свои ряды людей.

 

Куда бы ни ползла улитка — она ползет на Фудзияму, ибо у всех улиток и Фудзиямы один эгрегор.

 

Безформенное не оформить, адепты искусства — исключение.

 

До слонов доростают те мыши, которые стремятся постичь сущность абсолютного нуля.

 

Каждая умность немного глупа, каждая глупость немного заумна, их сводит вместе и взаимоанулирует само это «немного», так что ни глупости нет, ни умности нет, а есть лишь «немного», «немного», «немного», очень много «немного».

 

Российский бизнес очень плоский, ибо плоскую землю, на которой он процветает, держат три кита: облом, динамо и кидалово.

 

 

 

Каждый камень мечтает стать планетой, не понимая, что поле для великой деятельности есть только пока он мал.

 

Оберни камень чеком на миллиард и он станет дороже алмаза.

 

Две первых актрисы никогда не превратятся в одну суперзвезду и обрекают свою труппу быть всегда третьесортной.

 

Если бы камень выбирал себе место, он отказался бы даже от самой возможности выбирать его и предпочел бы быть планетой, но ему не дано выбирать, поэтому существуют и камни и планеты.

 

Камень, вставший на путь страданий – превращается в слезу, а потом — в бриллиант.

 

 

У  Дарвина был хвост, и свои идеи он вынашивал в хвосте, но когда они осуществились, хвост у него отсох и отвалился и поэтому теперь так и не понятно, откуда ж они взялись.

 

Страшны нам грабли только в дирижабле.

 

У постриженного ежика возникает мышиный инстинкт к сыру.

 

Настоящая боль – это когда никто никому не делает больно, – вдруг осенило добропорядочного гражданина и он понял, что он родился мазохистом.

 

Надутый шарик думает совсем не так, как не надутый, ибо «бытие определяет сознание».

 

Есть история, а под ней её свалка, в которой крот роет незаметно, так что когда всё обрушится, будет повод подумать, что же это всё было — история или свалка.

 

Страсть к перемене мест даже улитку заводит в компьютерный квест.

Жизнь – это вечно повторяющийся фальстарт. До вожделенного старта не доживает никто.

 

В начале было четвертьслова, потом – полслова, а потом – облом, потому что обезьяна спрятала нематериализовавшуюся часть слова между мазолистых ягодиц Дарвину.

 

Любую цепь можно разорвать, кроме цепи непредсказуемых случайностей.

 

Рыбы никогда не дают обет молчания — чтобы не лишиться веры, что когда-нибудь заговорят и тогда глухие рыбаки может быть поймут, что рыбы тоже хотят жить.

 

А всевышний-то создал ни персон, а персонажей, вот нам и приходится не жить, а играть в жизнь. Но играя, мы настоящую жизнь не затираем, она затирает нас.

(с) Юрий Тубольцев