Пограничный переход выглядел мрачно. Именно это слово приходило на ум, не смотря на то, что светило южное солнце, и было очень жарко.
Мрачно и тревожно.
Тревога будила то чувство, от которого трепещут ноздри, вдыхая знакомый воздух свободы. И ещё это похоже на то, что испытываешь раскачиваясь на качелях или взлетая на катамаране проходя гребень большой волны.
Сейчас это чуство провоцировала фигура пограничника в каске и бронежилете, ходившая вдоль полосатого шлагбаума с табличкой – “Пограничный переход закрыт”. В лесопосадках тянувшихся влево и вправо от огромного выполненного в современном пластмассово-стеклянном дизайне здания терминала, где проходили таможенный досмотр и паспортный контроль, довольно частое уханье и характерный булькающий свист стодвадцатимиллиметрового миномёта сливались с переливами танковой кононады.
Мы остановили машину почти уперевшись фарами в железную трубу шлагбаума. Пограничник из под надвинутой на глаза каски тяжело посмотрел в нашу сторну. На солнце было градусов сорок. На осунувшемся, с красными от бессоницы глазами лице пограничника читалось: “Вы знаете столько же, сколько знаю я”.
И мы молча посмотрели на него.
И тут он раздражённо сказал нам, что переход закрыт на неопределённое время. И тогда я хотел объяснить, что на той стороне нам прийдётся столкнуться со смертью, и приехал я для свидания с ней из далека. Но я ничего не сказал ему, потому что, я мог искренне презирать смерть, и даже внушать это презрение другим, но мне то она сейчас не грозила, а этот пограничник сталкивался с ней каждый день.
Любой человек может иной раз без страха встречаться со смертью, но умышленно приближать её к себе и делать это много раз,- это посложнее, это значить заставить смерть работать на себя, делать её своей служанкой.
И когда мы отъехали от пограничного перехода назад к расположенному в паре километрах небольшому городку Н*** , я подумал об этом и ещё о многом другом и умирать у меня не было ни какой охоты.
В Н***, мой спутник “Джокер”, переговорил с несколькими людьми, сделал два телефонны звонка и сказал, что мы должны ехать на автовокзал.
Автовокзал был шумный, людный. Время было около полудня.Солнце светило ярко, по небу плыли белые облака, подгоняемые горячим ветром.Мы сидели в машине поставив её в тенистое место на краю покрытой разбитым асфальтом площади, по-которой туда и сюда сновали люди с баулами,и клечатыми сумками сшитыми из клеёнчатой материи.И сумки были такими большими, что в них можно было возить всё что угодно. “Джокер” болтал и шутил, и мы не чувствовали усталости. И радовались тому, что пока всё идёт не так уж и плохо как могло бы быть.
Я молча слушал, вспоминал Ростов, и поросший деревями левый берег Дона(однажды я бросил в воду пустой спичечный коробок, чтобы убедиться в её текучести), и караваны машин, которые попадались нам по дороге, машины везли пшеницу на элеваторы находящиеся в пригородах Ростова, и огромные поля подсолнухов делающих землю жёлтой до самого горизонта, и лазурное небо над тёплой желтизной этих полей.
К нашему мерседесу подъехала десятка цвета “мокрый асфальт” с украинскими номерами. Машина резко притормозив остановилась в плотную к нам с моей стороны. В салне сидело два человека.
– Вам в Изварино?- деловито спросил сидевший за рулём молодой сухощавый парень.
– Да,- ответил “Джокер”.
– Обоим,- уточнил его сосед.
– Одному,- вступил в разговор я.
– Садитесь в машину,- сказал тот, что был за рулём. – Сумка большая?
Я молча кивнул.
” Сейчас открою багажник”: сказал парень. И они оба вышли из машины.
В джинсах, кроссовках, спортивных майках. На вид им было лет двадцать-двадцатьпять, но я заметил, что у обоих были пистолеты, в пристёгнутых к поясу не больших кожанных кабурах, а в салоне “десятки” на заднем сидении, лежал автомат.
– Прощаться не будем,- сказал “Джокер”. – Береги себя.
И я пересел в машину, не задавая лишних вопросов.
Мы выехали из Н*** на просёлочную грунтовую дорогу. Миновав пшеничное поле дорога превратилась в колею накатанную среди вызженной южным солнцем не высокой травы. Колея шла через не широкую полосу лесопосадок состоящую из клёнов и чахлых акаций. Мы сбросили скорость, и стали пробираться через лесополосу осторожно обезжая частые стволы деревьев. И вдруг я увидел стоящую поперёк дороги покрашенную в цвета военного камуфляжа “Ниву”. Возле “Нивы” дежурили два бойца ополченья одетые в штурмовые горные костюмы, по верх которых были набитые магазинами разгрузочные жилеты. У обоих были АКСы- 7,62 с пистёгнутыми подствольниками. И когда “десятка” подъехала ближе, они улыбнулись и помахали нам руками. И я улыбнулся в ответ.
2
На войне ты должен быть готов в случае необходимости убить человека, и надо хорошо уметь это делать если хочешь сам оставаться в живых.
Наша машина промчалась по центральной улице Изварино. Улица поднималась в гору, и с обеих сторон была обсажена тополями и отцветшими уже вишнями. Мы обогнули стадион с футбольным полем, трава на нём была давно не стрижена и местами выгорела от жары, и выехали на подъездную аллею, не взрачного трёхэтажного здания поселковой адинистрации. В здании распологался штаб Нардного ополчения.
В штабе чувствовалось напряжение и какая-то лихорадочная суета. Пылая стёклами по горячему асфальту подьезжали легковые машины с экзотическими номерными знаками, из машин выходили вооружённые люди, они уверенно заходили в здание штаба мимо сидящего на стуле изнывающего от жары часового, часовой был полный мужчина с бритой головой и рыжими вислыми усами, он сидел на стуле у входа, положив на колени карабин, и они не обращали на него ни какого внимания. В коридорах люди собирались в не большие группы, решали какие-то вопросы, в кабинете “Коса” непрерывно шли совещания, и стоящий на улице памятник Ленина в распахнутом демисезонном пальто и надетой на голву каске,выглядел очень бесшабашно.
“Кос” был командиром Народного ополчения в Изварино. Коротко подстриженный шатен лет тридцатипяти. Маленького роста с огромным пистолетом Стечкина у бедра и долгим испытывающим взглядом больших голубых глаз, на сильно загорелом лице.
Когда я познакомился с ним во вторую чеченскую компанию, он был совсем молодым прапорщиком. Отчаянно смелым. И это была уже не первая его война. Он был смелым и очень везучим. Самым везучим в разведроте. Но во время штурма Терского перевала, он с командиром четвёртого взвода коректировали огонь артиллерии. Чеченцы обнаружили их и накрыли миномётным огнём. Мина восемдесятьдва миллиметра разорвалась прямо в воронке, где они находились. Офицер и сержант связист нёсший стопятдесятдевятую станцию погибли. А “Кос” остался в живых. Его представили к Ордену Мужества, и тогда он написал рапорт с просьбой об увольнении, потому что знал, как бы не везло, нельзя до бесконечности играть со смертью. И теперь он снова вернулся на войну, потому что, ничто остальное его так не радовало. И ему опять везло.Попытка ВСУ отсечь их от российской границы закончилась полным провалом.
Позиции ополченцев были расположенны на господствующих высотах вкруг Изварино, и почти весь личный состав был там. Со стороны дороги уходившей в сторону Луганска и Краснодона иногда слышалось глухое постукивание пулемёта, которое иногда дополнял треск автоматных очередей.
– Как поживаешь? – приветствовал я “Коса”, увидя что он наконец-то остался в кабинете один.
– Заходи! – громко позвал он. Радостно и удивлённо вскинув вверх брови.
– Неожидал, – поинтересовался я
– Присаживайся, – он крепко пожал мне руку.
Я объяснил ему, что меня нужно посадить в машину идущую до Луганска.
– Вот на что нечего расчитывать.
– Почему?
– Из Луганска скверные новости. Город полностью блокирован.
– Покажи на карте, – кивнул я в сторону хорошей приколотой к стене карты, с нанесённой на ней зигзагообразной пунктирной линией, и что-то обозначающими красными флажками.
– Обстановка меняется каждый день.
– Ты предлагаешь мне отбросить не нужный оптимизм?
– Да.
– Считаешь что нельзя проехать?
– Считаю что нельзя.
Он полжил на стол руки. Кисти у него большие. Пальцы подрагивали.
– Мне надо доехать.
– За зданием штаба летняя столовая. Иди пообедай. Зайди через час… Подумаем.
Уходя я вспомнил Шатой, где наша разведрота стояла лагерем в километре от штаба бригады, на двугорбой горе. Склоны её со всех сторон густо заросли кизилом и не высокими ореховыми деревьями, а на вершине был разбит яблоневый сад. Чтобы мы сегодня не решили всё хорошо. Сегодня удачный день, подумал я.
Когда через час я вошёл в кабинет “Коса”, он молча сидел за столом.
– Что-то ты не весёлый, – сказал я.
– В Луганск едет парень, везёт какого-то англичанина, – не обратив внимания на мою реплику сообщил “Кос”. – Они сейчас в беседке там, где паркуются машины. Будь с ними. Сегодня уедешь.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что тыпомогаешь мне оставаться с той счастливой горсткой людей, которые не опоздали на поезд… Слишком мы с тобою везучие.
– В первую чеченскую мы могли выграть… И потом, война научила меня никогда не напоминать о потерях.
– Я сказал “везучие” в другом смысле. Как только мы стали солдатами нам всё вернули, и даже свободу.
– Я это говорю себе каждый раз, когда отправляюсь на войну.
– Тогда извини.
– За что?
– Ты оказываешь мне услугу, а я отвечаю лекцией.
– Не переживай. Просто сегодня я не нуждаюсь в арбитрах.
– Спасибо тебе …”Кос”. До встречи.
– Береги себя, – ответил он.
Выйдя из кабинета, я спустился по широкой лестнице на первый этаж, и вышел из здания.
Подойдя к беседке со всех сторон и до самой крыши увитой разросшимся плющем так, что лучи начинавшего клониться к закату солнца в некоторых местах едва пробивались сквозь него внутрь беседки тонкими струями. И поэтому казалось, что это единственное место, где было не так жарко, как было жарко везде, тем летом. Всамом центре беседки был врытый в землю деревянный стол, на столе лежало оружие, два карабина СКС и автомат Калашникова без магазина, за столом сидели два человека.
– Грэм, – пожимая мне руку белозубо улыбаясь представился англичанин. Голова у него была гладко выбрита, и не смотря на жару он был одет в рубашку с длинным рукавом и синий вельветовый пиджак.
– Кирил – без энтузиазма сказал второй. Он был молод, высокого роста, хорошо сложен, работал в мерии Луганска и как оказалось был добрым малым, всегда хороший друг, всегда готовый оказать кому-то услугу.
– Прорвёмся,- бодро поинтересовался я.
– Если дадут машину, – ответил Кирил.
– Дадут, – успокоил я.
Из штаба вышел “Кос” он подошёл к беседке и попросил, чтобы мы никуда не уходили.
” Сейчас будет машина”, – сухо предупредил он.
Я заговорил о войне, просто чтобы убить время и они поддержали этот разговор.
Машина подъехала прямо к беседке.Это были красные видавшие виды “Жигули” третьей модели. Из “Жигулей” вылез грузный смуглый мужчина лет сорока, в английской камуфлированной летней военной форме, на ногах у него были новые берцы чёрного цвета. Берцы были до блеска начищены сапожным кремом.
– Вы, поедите до Луганска? – спросил мужчина.
– Да, – дружно ответили мы.
– Кто сядет за руль? – у него был сильный кавказкий акцент.
– Ну вообще-то я вожу… , – осторожно начал Кирил.И мы с ним посмотрели друг на друга. – … Но кто отгонит машину обратно?
И тогда он сказал.
“Бросьте где-нибудь”, – и безнадёжно махнул рукой.
Заходящее солнце золотило верхушки тополей. Жара спала. Мы поехали вниз по центральной улице Изварино, улица была очень крута и выходила на шоссе ведущие к Краснодону.
Сейчас Изварино превратился в обычный небольшой шахтёрский посёлок, он стал похож на многие тихие, незаметные городки, живущие своей размеренной жизнью, но я запомнил его таким, каким он был в те дни.
3
Приехав в Краснодон мы взяли номер в гостинице “Турист”. В гостинице было электричество, горячая вода, в вестибюле вооружённая охрана( которой Кирил показал пропуск выданный ему мерией Луганска), и сегодня вечером это самое приятное и комфортабельное место в прифронтовом Краснодоне.
Наш номер был на четвёртом этаже и состоял из двух комнат. Приняв поочереди душ мы быстро съимпровизировали ужин, выставив на стол несколько банок тушёнки и рыбных консервов, которыми нас снабдили в дорогу выполняя распоряжение “Коса”. Хлеб я купил в магазинчике расположенном в полуподвале дома стоящего на тэобразном перекрёстке рядом с гостиницей.
– Гривны, – спросил я, глядя в глаза чернобровой продавщице, поставившей передомной на прилавок хлебную булку.
– Рубли, – блеснув глазами озорно ответила она.
За ужином мы випили немного вина, которое Грэм и Кирил купили в двух этажном супермаркете, потому, что кроме вина и мороженного там больше ничего не было.
Краснодон по вечерам не очень весёлый город. Но в тот вечер в нашем номере на четвёртом этаже гостиницы “Турист” горел свет. И мы долго делились своими впечатлениями, и вино не работало против нас, и англичанин говорил, что он ничего не боится в этой жизни и показывал сделанные им фотографии так, словно это было главное на что стоит смотреть, и я говорил , что самый красивый город это Ростов, и Кирил молча курил и улыбаясь пускал дым кольцами.
В комнату вошло утро. Дверь на лоджию была открыта. Я встал с кровати и аккуратно ставя ноги вышел в неё закрыв за собой. Дул не холодный восточный ветер, и он приносил чуть слышный запах полыни. Далеко за лазоревой дымкой вставало солнце.
Мы выехали из военной комендатуры Краснодона заправив полный бак наших “Жигулей” и толком не узнав ничего о том, сможем ли мы проскочить через линию фронта в Луганск. В месте с нами рискнули поехать несколько бойцов какого-то не известного мне подразделения. У них был новый минивем “Мерседес”, и я запомнил только, что командир был очень молод, широкоплеч, худощав, лицо скуластое, нос с горбинкой и серые глаза.
Шоссе Краснодон – Луганск в районе Новосветловки было перерезано частями министерства обороны Украины, и на первом же блок блокпосту нам сказали, что дальше ехать нельзя, и мы повернули к Донцу, и по просёлочным дорогам решили проехать через Николаевку двигаясь вдоль реки. По дороге попадались хутора и все они были заняты ополченцами.Но в последней деревне, когда до Луганска оставалось уже совсем не много, нам сказали, что не знают кем контролируется Николаевка.
– Вчера село было наше, – обяснил нам отвечающий за оборону этого участка. – Но утром мы отошли. Из-за сильной артподготовки.
– Понятно, – сказал командир ехавших на “Мерседесе” бойцов. Я ничего не сказал, и только молча посмотрел на воронки в грунте дороги ведущей из села, к той деревне. И у меня не было оснований, не доверять ему.
– Отойдём покурим, – толкнул меня плечём Кирил.
– Пойдём, – сказал я.
Мы отошли в сторону и молча закурили не зная, что делать дальше.
– Сколько от этой деревни до Луганска? – спрсил я.
– Пять киллометров, – ответил Кирил.
И тут я увидел, что “Мерседес” развернулся и поехал в сторону Краснодона.
– Смотри, – сказал я.
– Вижу, – ответил Кирил.
Начинало темнеть.
– Педем в Луганск? Или будем возвращаться?
– Поедем, – решительно сказал Кирил.
Пожелав удачи ополченцам Кирил завёл машину и мы стали удаляться от блокпоста над которым, рядом с флагом ЛНР возвышался триножник с артиллерийской бусолью. И англичанин молча улыбался и фотографировал сам себя, высовывая фотокамеру на длинном штативе далеко из салона машины. И я считал, что он мог бы и поменьше демонстрировать её вспышку, так как быстро темнело, и мы благодаря ей были видны издали. Наш “жигулёнок” нёсся по грунтовой дороге вдоль Донца, Кирил выжимал из двигателя всё на что тот был способен. Проезжая мимо взорванного бетонного моста, я увидел на той его части, что была цела и примыкала к противоположному берегу два украинских танка.Один танк тот, что стоял впереди слегка повернул башню в нашу сторону. И я подумал, неужели он выстрелит. И танк выстрелил. И мы не увидели разрыва.Мы только услышали свист от которого вздух рассекло на двое, а потом где-то ухнуло. Где-то в деревне по которой неслись наши “Жигули”, и антенна с прикреплённым к ней маленьким вымпелом Новороссии пригибалась к самой крыше салона.
За деревней дорога была совсем разбита воронками и танковыми траками, но преодолев её мы выскочили на широкое многополосное шоссе в трёх киллометрах от Луганска.
– Всё, – облегчённо выдохнул Кирил. Хотя словно вымершее, пустое шоссе производило жутковатое впечатление. Казалось, что это дорога в Никуда. Подъезжая к блок посту на въезде в город, мы увидели длинную вереницу стоявших легковых автомобилей. Кирил остановил машину и вышел, люди подходили , здоровались, похлопывали его по плечу и спрашивали свободна ли дорога на Краснодон, и как он проехал. И он курил пожимал плечами и отвечал.
“Не знаю”.
Мы въехали в Луганск до наступления темноты. Был тёплый летний вечер. В городе не было света, воды, телефонной связи. Улицы совершенно пусты. В любой момент времени мог начаться штурм.
Переночевав в кабинете начальника технического отодела мэрии. В десять часов утра следующего дня, я постучав открыл дверь на третьем этаже с табличкой “Зам. министра обороны ЛНР Корнет Игорь Алексеевич”.
– Проходите, – услышал я ободряющий баритон.
Игорь Алексеевич сидел за столом и что-то писал.На столе лежала карта и рабочий ежедневник.
Утро было ясное и весёлое, в пробитое осколком мины оконное стекло светило солнце.
– Здравствуйте,- сказал я.
– Присаживайтесь, – и он улыбнулся улыбкой человека, умеющего видеть людей.
Казалось его внимательный взгляд чуть улыбающихся глаз говорил: решай свои проблемы погружаясь в океан свободы, убегай на войны если тебе это нравится, но только не за мой счёт, иначе в конце концов судба может съиграть с тобой злую шутку.
– Сейчас на моей машине тебя отвезут в “Зарю”, – переходя на ты сказал он. – Как настроение?
– Боевое.
– Как тебе город.
– Людей жалко.
– Надо принимать жизнь такой, какой она есть. Не надо пытаться делать её лучше или хуже. Но можно побороться за то, чтобы сделать её справедливие. Лучше и справедливие, не одно и тоже.
– А в чём разница?
– Когда с человеком поступают не справедливо, больно бывает не только ему, но и тому кто эту несправедливость видит. А “лучше”… это уже у каждого по-своему.
И дверь с зади и справа от меня отворилась, и какой-то человек вошёл в кабинет замистителя министра.
… Сергею Ивановичу, – услышал я выходя из кабинета.
Я не написал о том, как плечом к плечу в новых сформированных правительством ЛНР частях люди сражались и отстояли город. Когда на сто четыре киллометра обороны приходилось всего тысяча семьсот ополченцев.Они знали, что им, ни чего не заплатят, и они не всегда бывали сыты. Не написал, о тяжёлых боях на Вергуньке, о штурме аэропорта, о совещании которое шло всю ночь и утро, до тех пор пока штурмовые отряды не окружили аэропорт, об уставшем от бессоной ночи Плотницком, единственном человеке на этом совещаннии одетом в строгий черный костюм и галстук, о танковой атаке карательного батальона “Айдар” пытывшегося вырваться из окружения, и ещё о многом таком,о чём сегодня писать нельзя.
