Весь городок  медленно впадал в спячку. Сентябрьский ветер заставлял людей прятаться по домам, запирать двери и высовываться только в случае крайней необходимости. Но даже тогда он напоминал о себе громким воем за окном. Ведьмин дом, стоявший в самом конце улицы, был, как будто, вместилищем этого ветра: он постоянно выплёвывал из себя потоки холодного воздуха, которые заполняли собой все ближайшие улицы.  На протяжении уже многих лет люди говорили о том, что дом оживает осенью и засыпает весной. Многие знали, почему это происходит, и никогда не подходили к нему ближе, чем на сотню метров. И так было до этого дня, когда напротив дома остановился Эдвин Смит.  Он брёл по родной улице, глотая капсулы болеутоляющего, как конфеты. Сидеть дома было невыносимо: от книг и телевизора голова болела ещё сильнее. Кроме того, полиция наверняка уже его ищет, так что Эдвин решил немного усложнить им задачу и пройтись.

Может, я сдохну по дороге от этих таблеток? Тогда у шерифа точно будут проблемы на весь оставшийся вечер.

От таких мыслей он даже усмехнулся. Но от боли усмешка вышла больше похожей на гримасу. Легкая парка и джинсы с рваными кроссовками не спасали от холодного ветра, поэтому Эдвин шёл, согнувшись в три погибели, пытаясь спрятать худое лицо в недрах капюшона. Мимо него сплошной чередой тянулись серые неприветливые дома, с задернутыми шторами, но Эдвин не замечал их: он старался не смотреть по сторонам и прямо, это вызывало боль. Спустя некоторое время дома начали редеть. Их становилось всё меньше и вскоре они совсем исчезли.  Вот так, глядя себе под ноги Эдвин пересёк негласную границу улицы и подошёл к Ведьминому дому. В ту секунду, когда он поравнялся с парадной дверью, что-то заставило его остановиться. Эдвин поднял голову. Он никогда так близко не подходил к этому ветхому строению, но зато теперь можно было отлично разглядеть каждую трещину в стене, каждую дыру в крыше и окна, в которых…   

О, Боже.

Грязная занавеска, в окне второго этажа, раскрылась. Там стоял его отец. Эдвин понимал, что это невозможно, ведь старик умер ещё пять лет назад от рака. Отец постоянно дымил, как фабричная труба, пил дешевый виски и смотрел по телевизору всякие идиотские передачи типа «Колеса фортуны», но при этом всегда оставался отличным отцом. Даже в бреду, кашляя кусками легких на больничной койке , в последний день жизни, он жестом попросил сына наклониться поближе и прохрипел свою любимую поговорку: «Возьми монету, сынок. Возьми монету и позвони всем своим друзьям». Эдвин плакал и шептал в ответ, что любит его.

Голова  раскалывалась. Ноябрьский ветер запускал руки сквозь череп и сдавливал мозг ледяными пальцами. Эдвин дрожал от страха и холода, тело не слушалось. Весь мир как будто сжался до размеров старого дома и куска улицы напротив.  И в центре этого мира было окно, за которым, как ни в чем не бывало, стоял его отец и радостно махал рукой.  Эдвин хотел развернуться и бежать, но ноги словно вросли в асфальт.

Возьми монетку, сынок.

Огромным усилием Эдвин опустил руку в карман. Несмотря на ледяной ветер, по лицу струился пот. На секунду ему показалось, что телом теперь управлял кто-то другой. Правая нога сделала небольшой шажок в сторону дома.

Позвони всем своим друзьям.

От напряжения на шее проступили жилы, зубы были так сильно сжаты, что, казалось, вот-вот треснут. Рука вытянула в окоченевших пальцах последнюю капсулу «новрила». Эдвин перевел взгляд от окна на болеутоляющее.

Нихера у меня нет друзей, пап. Это моя последняя монетка, а у меня нет друзей, и никогда не было.

Он рывком отправил капсулу в рот. Дрожь сразу стала успокаиваться. В голове прояснилось и даже боль, как будто, утихла. Левая нога резко шагнула вперед. Дом был как огромный магнит, он неудержимо тянул Эдвина внутрь. Сопротивляться этой силе не то что не было сил, Эдвину даже не хотелось сопротивляться . А отец улыбался и ободряюще кивал головой .

Это все гребаные таблетки

Сначала с усилием, потом все легче и увереннее, Эдвин Смит зашагал к старому дому.

 

«Ведьмин дом», как его называли в округе, был построен почти век назад и за время своего существования сменил немало хозяев. Старые стены повидали и впитали в себя слишком много. Они впитывали до тех пор, пока не стали разбухать и гнить, пока не стала проваливаться крыша и пока не лопнули оконные стекла. Теперь вместо того добротного, полного жизни дома на улицу мрачно взирал трухлявый череп с пустыми глазницами. Свое прозвище он получил после событий  двадцать третьего декабря шестьдесят четвертого года, когда Джессика Куинн, последний обитатель этого дома, взяла топорик для разделки мяса, спустилась с крыльца прямо в банном халате и направилась в сторону чернокожего почтальона Мистера Андерсена, который как раз в это время проезжал мимо на своем велосипеде. Джессика рубила его лицо до тех пор, пока оно не стало похоже на лист бумаги, прошедший через шредер. Затем, вытерев лицо рукавом халата, она спокойно пошла к дому номер шестнадцать, где жила жена мистера Андерсена вместе с двумя детьми… Как выяснили следователи уже после, судя по следам борьбы, миссис Андерсон защищала своих детей до последнего. Однако все куски тел удалось собрать лишь к вечеру. После резни Джессика вернулась к себе домой, поднялась на второй этаж и перерезала себе горло тем же самым топориком для мяса. Говорили, что она слетела с катушек после смерти мужа, единственного близкого человека. Мистер Куинн всегда хвастался своим недописанным романом, который он якобы скоро закончит, и они с женой заживут на широкую ногу. Джессика верила в его ложь так же быстро, как он выпивал свой стакан виски. Однако на четвертом году брака к мистеру Куинну, видимо, все чаще стали приходить мысли о собственной бесполезности, он запил, начал замыкаться в себе и в конечном итоге покончил с собой, наглотавшись снотворного. Джессика нашла мужа рано утром в той самой комнате на втором этаже, где потом перерезала себе горло. Он как будто задремал, уткнувшись лицом в стол. Рядом с головой стояла печатная машинка, из которой торчал лист с седьмой главой так и не законченного романа.  Это произошло за два месяца до жестокого убийства семьи Андерсенов.

Внутри ничего не осталось. Эдвин уже бывал в похожих домах, но там всегда что-нибудь было.

Шприцы. Использованные презервативы .Лужи блевотины.

А здесь не было абсолютно ничего. Как будто кто-то до сих пор держал порядок в этом мертвом доме.  А ещё  было тепло. Очень тепло, несмотря на то, что стены разваливались на куски от сырости. Входная дверь с грохотом закрылась  за спиной у Эдвина. Он тут же развернулся, чтобы бежать, но со второго этажа раздался голос:

– Сынок!

На день рождения отец подарил ему набор солдатиков. В комплект входили танк, вертолет и даже подводная лодка.

Что-то неумолимо поворачивало его назад, к лестнице. Перил не было, многие ступеньки провалились. Она была похожа на беззубый рот. Эдвин напряг все мышцы, сопротивляясь притяжению. Глаза вылезли из орбит, голова трещала от усилия. Тем не менее, ноги упрямо вели его вперед.

 В субботу они пошли с родителями в парк, ели сэндвичи и пили колу .Нет.  Отец, кажется, пил пиво. Эдвин бросал фрисби своему псу Бутчу. Что стало с собакой потом? Кажется…

Нет, в доме не было тепло. В доме было жарко, чертовски жарко. Все тело болело, несмотря на недавно принятый «новрил».  Справа была кухня, слева гостиная.  Эдвин чувствовал, что нужно идти наверх, что сворачивать нельзя, иначе можно заблудиться и остаться здесь.

Навсегда

Он осторожно ступил на первую ступеньку.

Кажется, его сбила машина. Точно. Бутч выбежал на дорогу, и его сбила машина. Эдвин целый день плакал, а родители успокаивали его. Что тогда сказал отец?

Вторая ступенька тихо затрещала.

Что все собаки попадают в рай.

Третьей и четвертой ступеньки не было. Эдвин осторожно перекинул ногу на пятую.

 Он ворует у отца сигарету и курит на заднем дворе.

Шестая ступенька. Жара как в аду.

Отец объясняет, что кода мужчине нравится женщина, то он вставляет свой пенис ей во влагалище и через девять месяцев у них появляется ребенок.

Седьмая ступенька. Восьмая сломана.

Его избили старшеклассники. Мать в ярости собирается звонить в полицию. Отец спокойно говорит, что Эдвина будут постоянно шпынять, если он не сможет дать сдачи.

Девятая ступенька сломалась, как только он ступил на неё.

Они с отцом на рыбалке на озере Мичиган.

Правая нога провалилась по колено. Эдвин схватился за столбик, оставшийся от перил, и рванулся вперед.  От резкого движения голова взорвалась болью. Послышался треск, но столбик всё-таки выдержал. Нога была свободна.

Он и Энни Галлахер занимаются сексом в его комнате. На следующий день отец говорит ему, чтоб в следующий раз они были потише, потому что из-за скрипа кровати нихрена не было слышно «Колесо фортуны».

Казалось, что голова сейчас треснет. Из носа хлестала кровь. Перед ним был длинный коридор. Все двери были закрыты кроме одной, в самом конце. Из нее лился теплый оранжевый свет, как будто кто-то зажег там ночник.  В доме вдруг стало темно, его заполонил густой черный туман. Он заполз во все углы и щели и вытеснил все,  даже дьявольскую жару. Остался только оранжевый свет, но до него теперь было, как будто, сто километров, не меньше.  Эдвина неудержимо тянуло в эту комнату, где, казалось всё должно решиться. Он чувствовал, что движется прямо навстречу к чему-то ужасному, может, даже хуже, чем смерть.  Страх с каждой секундой всё сильнее сдавливал горло. Эдвин рухнул на пол и пополз.

Он устраивается фельдшером в местную больницу. Отец смеется и говорит, что у них дома теперь есть свой личный врач.

Из темноты справа вынырнул человек в форме почтальона. Его лицо свисало лоскутами, можно было разглядеть только правый глаз, налитый кровью. Он весело сообщил: «Сегодня для вас никакой почты, мистер Смит!». Эдвин взвыл.

У отца нашли рак. Мать плачет на кухне. Отец успокаивает её и обещает, что они со всем справятся.

Слева раздался детский смех, который медленно перерос в плач, а затем снова в смех. Потом смех и плач зазвучали одновременно, превращаясь в какую-то адскую какофонию.

Возьми монетку и позвони всем своим друзьям, сынок.

Эдвин полз по трупам. Их убили и разрубили на куски. Вся его одежда была в крови. Руки скользили по полу. Он рыдал и пробирался дальше. Дверь была уже совсем близко.

Через два года после смерти отца он ехал в больницу ночью. Водитель пикапа, ехавшего по встречке, заснул за рулем и вильнул влево. Эдвину переломало почти все кости .Пробило легкие.  Череп треснул. Он восстанавливался два года и начал принимать «новрил».

Закрыв глаза, Эдвин полз наощупь. Каждое движение становилось резче предыдущего. Ему хотелось быстрее покончить со всем этим, даже если в конце ждет смерть. Раздался глухой удар. Эдвин почувствовал тупую боль в плече. Кажется,  врезался в дверной косяк. Дрожащей рукой он толкнул дверь и провалился в объятие комнаты. Внезапно какофония стихла и… Больше ничего. Тишина. Сквозь закрытые веки Эдвин чувствовал теплый свет. Он медленно открыл глаза. Это была его комната. Отец сидел за столом у лампы и улыбался.

 

До смерти мужа Джессика могла позволить себе некоторые  замечания в адрес Андерсенов, когда они встречались где-нибудь в магазине. Она была уверенна, что именно из-за черных страна в таком дерьме, именно из-за черномазых ублюдков  у них нет денег на ремонт дома, и именно гребаные ниггеры виноваты в том, что она работает официанткой в придорожном кафе и получает жалкие гроши. Но, конечно же, за спиной у чернокожих соседей  Джессика расходилась на полную катушку и, не стесняясь, посвящала соседей в свои мысли при каждом удобном случае. Вскоре о ней быстро разнеслась слава «той самой расистки из двенадцатого дома». После самоубийства мистера Куинна крепкая и громогласная Джессика как будто уменьшилась в размерах и стала говорить почти шепотом. Она каждый день прикладывалась к стакану и впоследствии очень быстро потеряла работу. Её часто видели сидящей у окна на втором этаже с незаконченной рукописью мужа в одной руке и бутылкой виски в другой. Джессика дочитывала седьмую главу романа и начинала все сначала. От нее стало постоянно разить перегаром и мочой. День тянулся за днем и за два месяца её угольно-черные волосы стали совершенно белыми. Даже во время редких вылазок в магазин она не снимала с себя банный халат и так и шла в нем через всю улицу, шепча себе что-то под нос и бросая гневные взгляды на всех прохожих. Жуткий вид и постоянные бормотания сделали её похожей на ведьму. Вскоре соседи дали ей негласное прозвище Ведьма Джесс. А дом соответственно стал «ведьминым».  За эти два месяца после смерти мужа её ненависть к чернокожим достигла своего пика и стала выплескиваться через край, заполняя старые комнаты дома. Ведьма Джесс была как действующий вулкан, готовый взорваться в любую секунду. И этот взрыв произошел.

 

Шериф Хэммон как раз заканчивал разговор по рации, когда к его машине подскочила миссис Холл, самая древняя жительница этой улицы .

– Холодный денек, шериф!

Шериф кивнул в ответ:

– Пошевеливайтесь, парни, я не собираюсь ждать вас до утра!   – Он перевел свой вечно нахмуренный взгляд на старушку  – Так точно, мэм. Пробирает до костей.

Шериф спокойно достал сигарету и закурил, искоса посматривая на дом.

– Страшная рухлядь. Всегда боялся её в детстве.

Он замолчал, как будто вспоминая что-то. Потом, опомнившись, добавил:

–  Вы сказали по телефону, что парень стоит у дома.

Миссис Холл участливо покивала головой:

– Так точно, сэр. Стоял тут, как вкопанный. Я позвонила вам, и  через минуту он зашел внутрь. Мальчик, кажется, ограбил аптеку?

-Да, мэм. Это произошло пару часов назад. Самое интересное, что он унес только две банки болеутоляющего. Вот идиот. Миссис Холл, а можно вопрос?

– Конечно, сэр.

– Вы позвонили мне и сообщили, что нашли парня. Но вот какое дело. Как вы вообще узнали, что он что-то совершил?

Старушка кокетливо хихикнула:

– Нууу, сэр! В нашем городке новости разносятся очень быстро…

Шериф хрипло рассмеялся, но сразу закашлялся. Две пачки «мальборо» в день давали о себе знать.

– Я вас понял. Спасибо за содействие, мэм.

Хэммон тяжело затопал ко входной двери, тряся пивным животом.

– Шериф!

– Да мэм?

– Будьте осторожны, в этом доме жила женщина, которая очень не любила черных парней. Говорили, что она ведьма.

Он весело козырнул ей шляпой, обнажая лысоватую голову.

– Я знаю, мэм, но, держу пари, эта стерва никогда не встречалась с негром, у которого был с собой револьвер.

Миссис Холл осталась стоять на улице, даже когда он зашёл внутрь. Её внимание привлекло окно на втором этаже.

 

 

Взрыв произошёл ровно за два дня до резни. Говорить, что в этом виноват сын почтальона, юный Джефри Андерсон, бессмысленно, ведь струна в голове Ведьмы Джесс уже давно была на пределе и, так или иначе, она все равно бы лопнула. Джефри обожал играть в футбол, и в тот день игра приняла серьёзный оборот: команда «Дикие быки» в составе двух одноклассников Джефри, вышла вперед со счётом 8:2. Сам же Андерсон был единственным игроком «Южных волков» и старался изо всех сил. Футболисты так распалились, что, мало-помалу, игра вышла за пределы установленной родителями территории. Дети, сами не замечая этого, вплотную приблизились к Ведьминому дому. Во время очередного нападения противников, Джефри попытался отобрать мяч и отличным ударом отправил его прямо во двор Ведьмы Джесс. Мяч отколол кусок черепицы и благополучно вернулся назад. Тут парню следовало бы бежать, как и поступили его приятели, но его внимание привлекло движение на втором этаже. Оттуда из окна на него смотрел кто-то очень знакомый, кажется… Это был мистер Куинн. Джефри отчетливо помнил, как катафалк с телом мёртвого писателя проехал по их улице. Мистера Куинна отвезли на кладбище и похоронили, но он, вопреки всему этому, весело махал своему юному соседу рукой из-за занавески. В его движениях было что-то кукольное, ненастоящее. Мистер Куинн как будто застыл во времени: его натянутая улыбка и рука, раскачивающаяся, словно маятник, вызывали ужас. Джефри медленно пошёл к дому. Все нервные окончания кричали о том, что отсюда нужно бежать, но он не мог остановится.  Дом превратился в один большой магнит, а Джефри стал всего лишь маленькой песчинкой. Он не остановился даже тогда, когда из парадной двери, раскачиваясь, вышла Джессика. Её потрескавшиеся губы растянулись в ухмылке.

– Иди сюда, черножопый… – зашептала она. – Иди сюда, ниггер.

У Джефри текли слёзы по лицу, и, несмотря на все усилия, он не мог сказать ни слова. Его телом теперь управлял кто-то другой. Джессика зашаркала ему навстречу.

– Ты сломал мой дом, сукин сын. И за это я тебя убью. Мы с моим мужем убьём тебя вместе.

Она приблизилась к нему вплотную. В книгах, которые любил читать парень, часто писали что-то вроде «Стэн почувствовал запах смерти» или «Аманда ощутила, что в этой долине пахнет смертью», и Джефри всегда думал, что это всего лишь слова. До этого дня. От Джессики воняло. Но этот смрад перекрывал все остальные запахи: мочи, пота, перегара и ещё чёрт знает чего. От неё пахло гнилой плотью. Она как будто уже умерла. Джфери открыл рот в немом крике.

– ОТОЙДИ ОТ НЕГО, СУКА!

Андерсон старший схватил её за волосы и швырнул об землю.  Он был вне себя.

– НЕ СМЕЙ ДАЖЕ ТРОГАТЬ МОЕГО СЫНА, СУМАСШЕДШАЯ ТВАРЬ!

Он ударил Джессику ногой в нос. Затем по животу. Потом наступил на её голову и вдавил лицо в грязную землю. Андерсон тяжело дышал, его трясло. Джефри никогда не видел отца в таком состоянии.

– Папа…

Андерсон, опомнившись, вздрогнул и посмотрел на сына. В его глазах читалось удивление, словно он сам не ожидал, что способен на такое.  Джессика приподняла окровавленное лицо и тихонько захихикала, повторяя:

– Ведьма. Ведьма. Ведьма. – Её визгливые смешки становились все громче и громче, пока не переросли в хриплый хохот.

Она села на колени и стала плавно раскачиваться из стороны в сторону.

– Ведьма. Ведь-ма! ВЕДЬ-МА!

Джессика кричала. Её глаза налились кровью.  Крик  поднимался до визга, а потом опускался до утробного клокотания. Из её горла словно разговаривал сам дьявол.

– Пошли. – тихо сказал мистер Андерсон и, взяв своего сына за руку, пошёл  прочь. Джессика провожала их воплями до самого дома.

 

 

Это действительно была его комната. Всё было как  раньше: узкая кровать у окна, по стенам постеры фильмов ужасов, бейсбольная перчатка на книжном шкафу, море глупых детективов на полке и… отец. Живой отец.

Папа.

Он сидел на стуле и улыбался. В своей старой клетчатой рубашке и серых штанах.

Всё как тогда.

Отец откинулся на спинку стула и хмыкнул:

– Ты так  и будешь лежать, сынок?

И тут Эдвина прорвало. Он заплакал. Зарыдал. Закричал. Как будто ему не двадцать семь, а пять лет. И он провинился. И рядом

Папочка

Эдвин рывком прижался к его коленям:

– ПАПАПРОСТИМЕНЯЯНЕЗНАЮЧТОМНЕДЕЛАТЬ!

Отец поглаживал его по голове и тихонько шептал:

– Я знаю сынок. Я знаю. Все хорошо.

– МАМАУМЕРЛАЯБОЛЬШЕНИКОМУНЕНУЖЕН!

– Мне нужен, сынок.

– НОТЫ…

Эдвин резко оттолкнулся и упал на спину:

– Но ты ведь тоже умер, папа.

Отец расхохотался и провёл ладонью по лысой голове :

– Нееет. Я здесь. И ты здесь. Мы рядом, сын.

– Мне было так плохо, пап… Так больно… После аварии. Я начал принимать таблетки, но было очень больно, папочка…

– Я знаю, дружок. Я могу помочь тебе…

– Нет!

Эдвин вскочил, утирая слёзы.

– Это всё таблетки! Ты не существуешь! Ничего этого нет. Не мучай меня, папа.

Он развернулся и шагнул к двери, но какая-то сила вновь остановила его. Эдвин не мог пошевелить ни одной частью тела. Из-за спины донёсся низкий клокочущий голос:

– Я не могу разрешить тебе уйти, сынок. Но я могу сделать так, чтобы мы были вместе. Мы будем жить в этом доме. Тут ещё много жильцов. И мама тоже тут. Я могу избавить тебя от боли. Но сначала ты должен мне кое в чём помочь.

Эдвин чувствовал себя марионеткой.  Его ноги начали медленно разворачиваться.

– Ты поможешь мне, сын?

Невидимые пальцы обхватили губы, язык и челюсть Эдвина. Он выговорил:

– Конечно, папа.

Отец  встал. Теперь он был одет в дырявый банный халат, и от него воняло гнилью. Остекленевшие глаза смотрели куда-то в пространство.  Он выдвинул ящик стола и достал оттуда топорик для разделки мяса.

– Сейчас сюда придёт один человек. Этот долбанный черномазый шериф. Избавься от него, сынок. Избавься, и мы будем вместе.

Рука Эдвина потянулась к рукоядке.

 

 

 

– Твою мать! – выругался Хэммон, когда подошёл к лестнице. Он уже успел осмотреть все комнаты на первом этаже, и из всех сил надеялся, что ему не придется подниматься наверх. Лестница была явно не для его комплекции, кроме того, не хватало нескольких ступенек. Как только он осторожно ступил на первую ступеньку, сверху послышался грохот, как будто упало что-то тяжелое.

– Эдвин Смит? Ты арестован, спускайся! Не заставляй старого шерифа подниматься за твоей задницей, приятель!

Грохот прекратился. Наступила гробовая тишина. По круглому лицу Хэммона градом тек пот.  Он не был трусом, но этот  дом действительно выглядел жутко изнутри.

– Ведьмин дом, твою мать… – тихо прошептал шериф и ступил на вторую ступеньку. Он затрещала, но выдержала.

– Давай, детка…- он перекинул ногу на пятую ступеньку.  К этому времени вся спина уже взмокла. Хэммон посмотрел под ноги. Падать было бы не очень больно, но если эта грёбаная лестница обвалится, то у него просто не будет пути наверх, придётся дожидаться помощника шерифа, чтобы лазить по этой развалюхе.

– Эдвин Смит! Последнее предупреждение!

Эдвин с громким воплем бросился на него с самого верха. В его руке был топорик для мяса.

– Какого хрена…

Хэммон успел достать револьвер, когда Эдвин обрушился на него всем весом. Они рухнули на первые ступеньки, те сразу разлетелись в щепки. В спину шерифа воткнулось что-то острое, он закричал. Эдвин попытался замахнуться ножом, но Хэммон резким движением перехватил его руку.

– Сдавайся… сукин… ты… сын… – прохрипел он, наводя револьвер Эдвину прямо в лоб.

– МЫ С ОТЦОМ ОСТАНЕМСЯ ЗДЕСЬ, ГРЕБАНЫЙ НИГГЕР.

Пол под ними обрушился, засасывая обоих в бездонную тьму подвала. Шериф успел выстрелить на лету. Пламя осветило помещение всего на долю секунды, но Хэммон всё же успел увидеть огромную надпись на одной из стен.

 

Я ОСТАНУСЬ ЗДЕСЬ НАВСЕГДА

 

 

 

Шериф рухнул на холодный сырой пол вместе с лавиной гнилых досок. В подвале было темно и только дыра в потолке была небольшим источником света. Хэммон закашлялся и отряхнул грудь от щепок.  Нужно было найти револьвер. Он приподнялся, но тут же взвыл от боли в ноге. Вряд ли перелом, но она дьявольски болела.  Кроме того, что-то острое до сих пор торчало у него из спины. Вошло, видимо, неглубоко, но приятного всё равно было мало. Шериф начал шарить вокруг себя в поисках оружия, когда из темноты донесся насмешливый голос:

– Понравилось, ниггер?

Это был не Эдвин Смит. Хэммон готов был поспорить, что не он:

– Кто здесь?

Кто-то захихикал, и  в эту секунду до него дошло. Это был женский голос!  Хихиканье мгновенно переросло в истерический хохот, сквозь который можно было разобрать только одно слово:

– Ведь-ма! Ведь-ма! Ведь-МА!

Шерифа будто ошпарили кипятком. Он мгновенно вспомнил все жуткие истории об этом доме и о ведьме Джесс.  Нужно было валить отсюда немедленно. Со Смитом пускай разбирается подкрепление. Смех становился всё громче и громче. Хэммон начал в панике оглядываться по сторонам, надеясь разглядеть лестницу из подвала. Он уже собирался рвануть наугад  к одной из стен, как рука нащупала что-то холодное. Металл. Но это был не револьвер.

– ОТДАЙТЕ  МОЙ НОЖ, ШЕРИФ!

Из темноты появилось окровавленное лицо Эдвина. Он был в ярости.

– МОЙНОЖШЕРИФМОЙНОЖШЕРИФОТДАЙТЕМНЕМОЙ…

Эдвин мертвой хваткой вцепился  Хэммону в горло и повалил его на пол. В глазах у Шерифа запрыгали разноцветные круги, легкие горели. Помимо всего прочего, он продолжал слышать этот ужасный смех… Шериф резко ударил топориком вслепую и почувствовал, как попал во что-то мягкое. Эдвин закричал и разжал руки. Хэммон  размахнулся сильнее и ударил ещё раз. На лицо брызнула кровь. Он сделал глубокий вдох и с силой толкнул Эдвина здоровой ногой в грудь, тот отлетел прямо в свет под дырой в потолке. В его глазах читался ужас, а из раны на шее пульсирующими толчками вырывалась кровь. Он попытался что-то сказать, но вместо слов из горла вырвалось бульканье. Шериф, тяжело дыша, приподнялся.

– Черт возьми, парень. Видит Бог, я этого не хотел. Не хотел.

Эдвин упал на колени и упёрся руками в пол. Он всё ещё пытался выдавить из себя какое-то слово. Внезапно он умолк и прислушался.  Затем его губы расплылись в злобной ухмылке. Шериф остолбенел.  Он видел, что за спиной Эдвина кто-то стоят. Сгорбленная фигура с длинными седыми волосами. Мешковатый дырявый халат. Хэммон услышал свой голос, будто из далека:

– Этого не может быть. Ты умерла.

Ведьма Джесс усмехнулась и покачала головой. Затем достала из недр своего халата револьвер шерифа и протянула Эдвину. Хэммона била дрожь, он широко раскрыл рот, не в силах сказать ни одного слова.

Эдвин, улыбаясь, поднял пистолет. Первая пуля попала ему в грудь и опрокинула  на пол. Он попытался приподнять голову, но грохнул второй выстрел. Хэммон больше не шевелился.  Эдвин выронил пистолет. В глазах темнело, но зато голова больше не беспокоила. Он поднял глаза наверх и снова увидел отца. Тот снова был в своей обычной одежде и улыбался, одобрительно кивая головой:

– Теперь мы останемся, сынок. Останемся здесь навсегда.

Так будет лучше, пап.

Эдвин Смит упал лицом в грязный пол и больше не вставал.

 

 

Миссис Холл  стояла перед домом, вглядываясь в него, когда услышала выстрелы. Она вздрогнула и попятилась назад. Наверное, стоило дождаться помощника шерифа, а то вдруг с Хэммоном что-то случилось. Миссис Холл посильнее затянула халат и собиралась вернуться домой, когда в окне второго этажа распахнулись шторы, и она увидела шерифа, обеспокоенно махавшего рукой. Она указала на дом и, сдвинув брови, проговорила вслух:

– Мне зайти в дом?

Хэммон нетерпеливо кивнул головой, но потом улыбнулся, давая понять, что всё в порядке. Миссис Холл улыбнулась ему в ответ и засеменила к парадной двери.