ВЕСНА
Пьеса
Действующие лица:
Михаил Сотников
Василий Иванович Тихомиров
фельдшер 1
фельдшер 2
Акт 1. Действие 1. Явление 1.
В беспамятстве полупотеренного с годами сознания его взгляд все так же пронзительно смотрел, как бы сквозь тебя, но при этом, успев изучить досконально самые потаенные уголки твоей души. Нет, меня он не пугал, скорее я не знал как правильно отреагировать, когда этот молчаливый человек поймет, что кроется там, глубоко, во тьме. И каждый раз не найдя ответ на единственный вопрос, я спасался в тени трех тополей, которые так удачно проросли дружным строем по пути к моему подъезду, пряча от этих зорких глаз мою беспомощность. В любое время года, в ненастную погоду, в часы сна, я по прежнему ощущал его взгляд. Что не отпускало меня? Мудрость, старость, болезнь, что? Понять я не мог, точнее не хотел, ведь так нелепо кому-нибудь рассказать, что прячусь от старика из дома напротив, тем более, тот просто сидит у окна.
(В вечер пятницы, 13 февраля, я был пойман с поличным). Возвращаясь с работы я по привычке прижался к стене дома, надеясь остаться незамеченным хотя бы на этот раз, как пугливый дворовый кот, я вглядывался в мелькающие образы немногочисленных прохожих, желая улучить момент и прошмыгнуть к себе. За спиной кто-то у кого-то спросил время, а потом попросил помощи, однако я был так погружен в свою некую миссию, что попросту не стал утруждать себя в легком повороте головы назад. После минуты молчания, я подумал, что собеседники разошлись, предоставив меня самому себе, и вот я снова могу приступить к схватке в скорости с ветром и тенью, а самое главное с этими беспощадными глазами. Встав в позицию поудобнее, я уже было оттолкнулся ногой в сторону открытой двери подъезда, но тут что-то мне помешало.
– Как не вовремя… Шиповник… Красота, красотой, но сколько зелени не сажай, а город чище не станет..
– Довольно спорное утверждение, молодой человек, – спокойным, равномерным голосом произнес невидимый собеседник.
Вздрогнул от неожиданности, оглядевшись и не увидя никого по близости, я с облегчением для себя решил, что эхом донесло обрывок чей-то беседы, тем более, что в лабиринте советских пятиэтажек такое случается, со мной до этого никогда, а вот соседские пенсионерки нередко делились подобными историями.
– Все ли в порядке? Вы чем-то обеспокоены?
– Нет, нет, закрой глаза, дыши глубже, это ветер, лишь ветер, – повторял вслух я.
Нелепо, пытаясь глубоко и часто дышать, я поперхнулся, открыл глаза только когда кто-то настойчиво, несколько раз подряд постучал мне по спине. Спасение. Ветер все так же перебегал от стенки к стенке, а тишина покоилась в фонарном свете… В матовом и тусклом пятне, производимым электричеством, я наконец разглядел своего героя – старик, на инвалидном кресле, легко одет – не по погоде, пакет из ближайшего продуктового магазина на коленях, одной варежки нет, лицо всё в морщинах, старик, как старик, еще раз взглянув, я узнал глаза, ведь их забыть нельзя.
– Простите, не услышал, – промямлил неуверенно
– Вы хорошо себя чувствуете? Может позвать кого-нибудь?
Этот старик, замерший, такой жалкий на первый взгляд, делал жалким меня на фоне своей уверенности и какой-то неведомой силы. Не мог смотреть ему в лицо, отвернулся, сказал Спасибо, не волнуйтесь и обмяк. Я проиграл, даже не посмотрев ни разу в эти проницательные глаза.
– Раз так, то замечательно, но почему вы кажетесь подавленным? Я чем-нибудь могу помочь?
И вот опять, это переживание за других, когда сам дрожишь, и руки дрожат, и холод почти уже одолел, о чем ты думаешь, старик? Мысли разрывали мою голову, когда он по прежнему улыбался, не обращая внимания на погоду.
– Вам же холодно. Так почему стоите здесь и говорите со мной? Отправляйтесь домой, в тепло.
– Тепло – вещь относительная, а точнее состояние души. Почему я здесь? Стариковские причуды, не более. Захотелось тушёнки, вспомнилось что-то, вот и поехал, не думая. А зима уже во всю разыгралась, да…
Я продолжал глупо пялиться на этого странного человека, ну не мог понять я его “стариковских причуд”. Эта немощь делала меня слабым… Таким быть – не привык.. Я злился на него, на себя, на мороз, на обстоятельства, что свели нас под этим одиноким фонарем во всем дворе.
– Если хотели тушёнки, могли бы попросить родственников. Они у Вас есть?
– Увы, все они умерли, а те, кто остался, слишком далеко, чтобы купить старику обычную консервную банку.
– Раз она обычная, почему же Вы пошли за ней? Простите, поехали? Как правильно сказать.. Нет.. Секунду.. Пошли? Поехали? Как же?….
Лицо мое необычным образом покраснело, и я ощутил ранее неведомое мне чувство: одно, потом другое, они сменялись быстро. Я растерялся.
– Не переживайте так, я привык. Поехал – формально, пошел – по-обычному. Говорите, как Вам удобнее, я не обижусь.
– Обидитесь? Вам что-то могло показаться обидным? Я жутко нервничал, что могу неправильно сформулировать свою мысль, но то, что Вы неверно ее можете истолковать, я даже не предполагал…
На этот раз я посмотрел на него, теперь он смотрел на меня с лицом проигравшего. Не знаю в чем я одержал победу, но победа важнее всего. Снег ослеплял, мешая насладиться триумфом, словно сама природа встала на сторону этого старика. И вдруг, внезапно, из моего рта вырвалось нечто похожее на Вам помочь подняться к себе?
Ужас меня охватил. Да что со мной! Никто меня раньше не беспокоил больше, чем я сам, как теперь объяснить ему, что я случайно. Как снова стать прежним?
– Не хочу Вас утруждать, благодарю, – развернув коляску голыми руками (в такой-то холод), он медленно покатил ее по дорожке.
Словно прочитал мои мысли. Он пугает. Его глаза пугают. И он другой.
Я смотрел ему вслед и каждый раз, когда он застревал в снеге, мое тело делало непроизвольное движение в его сторону. Он заставляет бояться – пара фраз, и мне уже неподвластен я сам. Дождавшись, когда он заедет в подъезд, я с облегчением смог оторвать свои ноги с того места под фонарем.
Действие 2. Явление 2
Комната. Закутавшись в одеяло, я вступил в схватку с неумолимой духотой, чуть-чуть высунув ногу на волю, благосклонно позволил ей насладиться кислородом. Будучи приверженцем минимализма, интерьер комнаты соответствующий: черно-белые тона, большая кровать-диван по середине комнаты, под ней черный шелковый ковер, справа от кровати маленькая ночная тумбочка, немного правее большое окно, в которое постоянно умудрялся заглянуть ненавистный мне месяц, напротив кровати – плазма (исключительно для вида, если кто зайдет в гости), слева от кровати стоит письменный стол, стул. На столе ноутбук, наверное, самая большая ценность после натюрморта “Нарцисс”. Хотя, есть еще одна важная вещь, но значимость ее я все еще не понял…Обещал понять, но пока не смог..
Лампочка одиноко поскрипывала над потолком, соседи сверху что-то отмечали, веселье было в самом разгаре. Стало слишком жарко, пришлось приоткрыть форточку.. Подойдя к окну, я краем глаза посмотрел на соседний дом и удивился: Как много огней… Сколько я еще так стоял – не знаю, но они напомнили мне цветы из детства. Деревня, суета, дети, мелькали улыбки и цветы, стога сена и цветы, родник и цветы.. Васильки, повсюду вы; тянулись к солнцу, теперь к луне. Вам нужен свет…
Заставив себя очнуться от омута прошлого, я мимоходом обратил внимание на окно старика: свет зажжен, 3 часа ночи – что-то неладное.. И снова я поймал себя на странных мыслях. Улицу пронзил протяжный вой сирен, забегали по стенам наших домов яркие огни, и вот через пару секунд машина скорой помощи была уже у подъезда старика. Я видел, как зашли двое санитаров, время шло, а выходить из подъезда напротив никто не собирался. Тут на память пришла коляска, как он ее перемещал еле-еле по снегу, и вот я уже одет и выбегаю из квартиры. Завтра обращусь к невропатологу и разберусь с причинами своего импульсивного поведения, а сейчас ноги несли меня к двери нового знакомого.
Действие 2. Явление 3.
Стоя уже на пороге чужого жилища, я замедлился всего на мгновение, но дверь открылась тотчас и прямо на меня вышел один из мед-работников. Тучен, усат, глазки маленькие, похож на жука, захотелось произнести “Жжжжж”, но меня опередили. В ту самую секунду когда я решал, какое выражение лица следует изобразить, зазвонил телефон у напарника усатого великана, и вибровызов точно воспроизвел мои мысли вслух. Я рассмеялся где-то глубоко в душе.
– Простите, Вы родственник Василия Ивановича? – поинтересовался жукообразный из тех двоих.
– Нет. Мы даже не соседи.
– Тогда Вам делать здесь нечего, – пробасил все тот же.
– Может Вы знакомы с родственниками жильца? Сейчас их присутствие необходимо, – менее угрожающе, скорее даже печальным тоном спросил у меня второй, с телефоном.
– Мы разговаривали лишь раз. У него нет родных. А те, что есть не могут купить ему даже тушенку.
Молчание затянулось. Оба фельдшера переглянулись, зашипела рация:
– Срочный вызов! Бригада 240 отправляйтесь на Семеновскую, вы закончили? Ответьте! Бригада 240.. (звук был ужасный и неразборчивый)
– Да оставь ты его, подъедем завтра в обед – глядишь уже помрет! Некогда с ними нянчиться, шевелись, у нас другой вызов, – исторгнул из своего сального рта Жучина.
Мне стало тошно и захотелось его за усы так! Раскрутить и пустить по ветру, но вниз, туда, где ему самое место!
– Я соврал, мы дальние родственники, не хотел оформлять все бумажки. Старик останется на мне. Идите и больше не приезжайте. Вы хуже любого насекомого.
“Навозник” насупился, недовольно стал перебирать своими крошечными ручками, как лапками, подкатить бы шарик д*рьма и в путь дорогу! Второй работник скорой помощи схватил своего товарища за плечо, направил в сторону лестницы со словами:
– Да пойдем уж! Видишь человек хороший, он приглядит за стариком.
– Жилец квартиры № 76 уже нежилец, так что советую не мутить с документами на квартиру! – чванно заявил первый.
Сфоткал меня на свой дорогущий телефон, ослепив вспышкой, жестом мол, я слежу за тобой, дал понять, что на собственность старика уже есть кому посягнуть, вальяжно скатился с лестничного пролета и зажужжал к скорой.
Мне было сложно понять почему я отреагировал именно таким образом, но что знаю точно – жуков теперь я ненавижу.
Действие 3. Явление 4
Набравшись смелости, я зашел в квартиру к новоиспеченному дедушке. Все было иначе: много фотографий, люди на них улыбались; много книг, на них ни следа пыли; старенький радиоприемник играл тихо-тихо; газеты в прихожей, сложенны в стопку; щебетанье какой-то домашней птички, до коридора долетает аромат выпечки с кухни. Всё говорило о том, что жизнь – здесь.
– Здравствуйте, Вы меня, наверное, не помните… Меня зовут Михаил Сотников, мы сегодня вечером познакомились, там, у фонаря, помните?
– Я стар, но не глуп, молодой человек, добрый вечер. Теперь я знаю Ваше имя, очень приятно. Мое имя Вам, вероятно, сообщили, но повторюсь, – Василий Иванович Тихомиров. Проходите.
Комната, в которую я вошел, была слабо освещена, крошечная кроватка стояла у дальней стены, окон, как показалось, не было, царил полумрак. Рядом с постелью больного стоял табурет, на нем – жестяная кружка.
– Присаживайтесь, не стесняйтесь. Вот только сначала возьмите в любой другой комнате стул и возвращайтесь. Здесь у меня лишь кресло-каталка да табурет.
Вернулся я быстро, в руках находился антикварный стул. Во мне он вызвал доверие, так что сесть на него я не побоялся.
– Довольно неожиданно Вас встретить здесь, у меня, при таких обстоятельствах. Но знаете, я чувствовал, что тогда была не последняя наша встреча. Так Вы уже решили, что хотите спросить у меня?
– Что значит Вы чувствовали? Мы не были до этого знакомы, Вы меня совсем не знаете, чтобы что-то чувствовать… И… Почему Вы так уверены, что я пришел с вопросами? Может быть наоборот у меня есть ответы?
– Миша, позволите ли Вы старому человеку так обращаться к Вам?
(Кивок головы в знак согласия)
– Старость не столько забирает у человека по мере становления, но и одаривает его новыми навыками взамен утраченных. Один из таких ценных подарков – мудрость. Вы вероятно заметили – я инвалид? Судьба лишила меня ног, но природа после одарила меня наблюдательностью, терпением и выдержкой. Вот почему я знал всё это время, что Вы прячетесь от меня, боитесь своих вопросов, боитесь ответов на них, – боитесь жизни, дорогой мой.
– Мне нечего бояться, я просто не хотел сталкиваться с Вашим взглядом.
– Именно, мой взгляд – это отражение 93-ёх лет со всеми его радостями и невзгодами… Ваш страх понятен, будущее всех нас беспокоит, а Вас еще и Ваше прошлое. Для меня же в мои годы есть настоящее, прошлое, но никак не будущее. Я научился жить одним днем и не заглядывать вперед, потому что, если не переживу сегодняшний день, то завтрашний для меня не наступит никогда.
– Вы упомянули о моем прошлом…Как…Нет, не так. Помогите мне вспомнить. Есть что-то очень важное, правда, но я не помню… Это гложет меня изо дня в день, каждый сон о моем детстве, но лишь обрывками. Проснувшись, я все забываю.
– Почему Вы так стремитесь это вспомнить? Есть веская причина, мальчик мой?
– Давно, очень давно я дал слово, слово мужчины, что когда-нибудь я пойму значение одного предмета, что вложила мне в руку сестра перед смертью, но пока я так и не сдержал свое обещание.
– Что же она дала тебе? Постой, я угадаю, но прежде расскажи немного о себе.
Сердце билось, как сумасшедшее, я начал быстро ходить из стороны в сторону, теребя на себе шапку. Спустя несколько секунд я сорвал ее с себя, задержал в поднятой руке и…как бы завис… Немного успокоившись, снова сел. Я больше не задавал вопросы, а просто постепенно рассказывал о себе.
– Я родился и прожил всю жизнь в городе, однако до 10 лет, я проводил каждое лето в деревне у бабушки. У меня была обычная семья: мама, папа, бабушка, дедушка, старшая сестра. Весь июль мы с сестрой и местными ребятишками купались, бегали, играли, смеялись, много смеялись. Я помню луг, мы бежим, смеемся, а вокруг много цветов. Солнце слишком яркое – оно слепит, но коже так приятно; колосья бьют по лицу, а я все бегу, я устал, но бегу. Все быстрые, а я слабый, мне страшно, не хочу потеряться, но я продолжаю молча пытаться догнать ребят, а расстояние лишь увеличивается между нами. Тогда я остановился, лег и протянул руку к небу. В тот момент я мечтал о крыльях, ведь без них я уже не догоню остальных, дорога домой утеряна. Я лежал, пахло рожью, скошенной травой, порхали бабочки, но руку я так и не убрал от неба.
Голова начала сильно болеть, виски пульсировали, но я продолжил свой рассказ.
– Сколько я пролежал, не знаю. Но когда я хотел уже было заплакать, меня кто-то схватил за руку. Оказалось, сестра все это время искала меня. Она пробежала вдоль заводи 5 раз, и несколько раз обыскала поле, прежде, чем нашла меня.
Боль не утихала, а лишь возрастала, подходила тошнота. Пришлось добежать до кухни за стаканом воды и вернуться. На кухни я разглядел маленьких канареек в клетке. Они напомнили мне цветы. Но какие именно???…
– Вы знаете, Ваши канарейки, они вернули мне часть моих воспоминаний. Глядя на них, я помню образ цветов, но не вижу четкой картинки…
– Продолжайте постепенно, не торопитесь. Я уже начинаю догадываться, Вы обязательно вспомните, а если нет, я расскажу Вам о цветах, что не дают Вам покоя. Ведь, кажется, ответ у нас на ладони.
– Сестра взяла меня за руку, долго плакала, ругала, потом снова плакала. Обняла и поцеловала, потом присела рядом. Она сорвала какой-то цветок и поднесла его к солнцу, сказав, что я также тянулся к жизни, как он к свету. Только благодаря этому она нашла меня. Мы сплели венок, и сестра одела его, ей очень шел он, к ее голубым глазам. Благодаря венку они казались еще более нежными и яркими. Во время сбора цветов по пути домой сестра рассказала мне историю про один цветок, затем совсем другую историю про второй. Она сказала, что они оба прекрасны, да вот только души людей, что стали этими цветками совсем разные.
– Скажи, Миша, а сейчас у тебя есть любимый цветок?
– У меня есть картина, я ее люблю, на ней желтый цветок, очень красивый, значит у меня есть любимый цветок.
– А что еще изображено на картине?
– Цветок и его отражение в воде. Всё.
– Ты так и не вспомнил имена двух цветков из легенд?
– Нет, Вы знаете? Скажите, пожалуйста!…Я помню лишь блики солнца и цветы, море цветов…
– Цветок, что сравнила тогда с тобой твоя сестра – это Василёк. По легенде древнеримская Богиня Церера превратила погибшего юношу по имени Василёк в цветок, в память о его любви к ней, к цветам и небу. Поместила его среди хлебных полей, чтобы он мог быть служителем небес на твердыни земной, проповедовал людям веру, а богам — верность. Василькам свойственно терпение. Они небесно-синего цвета. Про второй цветок, что она рассказала, и тебе так сильно его напомнили мои канарейки – это нарцисс. Именно он изображен у тебя на картине, я уверен… Нарцисс изначально был человеком, которого в наказание разгневанные боги превратили в цветок. Грех его был в гордыни и самовлюбленности. Умер он, полюбив свое собственное отражение. На месте его гибели вырос желтый цветок, который получил название “Нарцисс”. Когда вы плели венки, скорее всего использовали колосья с полей, именно колос тогда дала тебе сестра, я где-то ошибся?
– Всё встаёт на свои места, но как Вы догадались, я столько лет безрезультатно пытался вспомнить…Но было тщетно… Колос, как Вы поняли?
– Вряд ли цветы столько времени просуществовали бы, даже в засушенном виде. Тем более, что Вы сами говорили, что эту вещь храните со дня смерти сестры. Она точно хотела Вам напомнить ценность жизни. Даря колос, она просила Вас не становиться целым миром только для самого себя. Да и что, как не колос, могло напомнить рассказанные ею истории сразу о двух цветках, не обо дном!
Боль утихала, в душе что-то расцвело, наверное, мои васильки. Мне захотелось помочь старику, ведь он помог мне. Не важно каким слабым я кажусь себе, вам, ему, – в душе я силен, порывы ее теперь не стихнут очень долго.
– Спасибо, Василий Иванович, старик. Я назову тебя дедом, даже, если ты будешь ворчать, а теперь пора вставать.
Я обнаружил скрытые шторы в этой сумрачной “пещере” и распахнул их резким движением, солнечные лучи ликующе ворвались в комнату, я открыл форточку, и запахло свежестью!
– Вставай, старик! Весна!
Канарейки заголосили свою песню, в этот же день я принес пионы, они цвели и благоухали. Мы испекли блины, теперь нас было двое. Жизнь возобновилась с новой силой. У каждого из нас теперь было не только настоящее с прошлым, но и будущее.
Фонарь стоял там же.
P.S. Мне не хватает твоих воспоминаний, твоя я.
