Владимир Тетенькин. Юбилей (скетч)

(классический СТЭМ)

Сестрам Машковым к 50-летию

 

Больничная палата на 4 койки. У окна – Дед и кровать Юноши. Ближе к двери – Федя, за ширмой – Интеллигент.

Занавес пошел

(Из-за ширмы после характерного звука выходит дежурная медсестра, гневно оглядывает палату и уходит, по-видимому, навсегда).

Федя: Эта уж если всадит… Всадница! И ноги как у кавалериста. Эй, как ты там?

Инт.: Да неплохо… Курить только тянет…

Юн. (врывается в палату): Мужики, слышали там шум внизу? Машин понаехало… Только что узнал – у сестер Машковых 100-летний юбилей празднуют. Дак может, это, сгоняем типа пожрем туда?

Федя: В какой палате? Что-то не припоминаю…

Дед (просыпаясь, сипло): Чего орете, ядренать!

Федя: Извини, дед, тут, кажись, дело наклевывается. У каких-то сестер 100-летний юбилей празднуют. Думаем, сходить, покушаем, а то и нальют чего-нибудь.

Дед: Это навряд ли. 100 лет! Они уж не пьют давно, да, поди, и не ядят ни хрена.

Инт.: Они-то нет, а гости? Медики спирту наверняка развели!

Дед: Так тебе што – спирту мало?

Федя: Вон в углу канистра целая – наливай да пей.

Инт.: Ах, Федя, Федя… в компании, с тостом – это совсем другое, это – действо, можно сказать – таинство. С закусочкой! У них, может быть, грибочки там и огурчики на столе! Или икорка, бешбармак какой-нибудь…

Дед: Как фамилии-то?

Федя: Мешковы…

Юн. (поправляет): Машковы!

Читайте журнал «Новая Литература»

Дед: Родственницы, што ли?

Юн.: Да ты, дед, типа, глухой что ли? Сестры они, сказали же тебе!

Федя: Ну и что, что сестры? Вон стерва, уколы которая ставит, тоже сестра! Однако не родственница, во всяком случае, пока (стучит 3 раза по столу).

Дед: Машковы? Что-то не слыхал о таких. Наверно, эти тоже из медперсонала.

Инт.: Да что Вы, сестрами-то милосердия они поди-ка в первую мировую служили!

Дед: Э, не скажи… Бабы живучие. Вон у нас во дворе компания доминошная, так ровесники-то все уже на том свете, самый старший доминошник на 14 лет меня моложе, полковник в отставке. А у полковника еще и бабка жива! Да… а бабы-то ровесницы – все до единой живы. Все-е! Одна вон кажный год на курорт в этот, как его? В Египет ездит! После друга-то моего уже двух мужиков схоронила.

Юн.: Да ну?

Дед: Што ну! Ей на вид лет 40, больше и не дашь. А генеральша бывшая дворником у нас работает, по тыще с подъезда, пьет дак только коньяк. По три поллитры за день! Ядреная баба, как увижу ее – страшно становится.

Инт.: Почему страшно? Хорошо, что хоть бабы у нас здоровые! Здоровых детей народят.

Федя: Эти-то ведьмы народят… Ну ладно, парни, подарок надо сообразить!

Юн.: Женщины … это … розы типа любят! Я щас во двор слазию и роз там нарежу, вот и подарок!

Дед: Ну, и как ты их дарить-то понесешь, две-то? Подумают, помер кто!

Юн.: Почему две?

Дед: А сколько? Три, что ли? (Хихикает) И кому же из них ты две будешь дарить?

Инт.: Да нет тут никакой проблемы – просто цветов надо много, чтобы не считались они, вот и все. А я сейчас попробую оду сочинить, гекзаметром. Или октавами…

Федя: Точно, напиши! Цветы да стихи – что еще женщинам надо!

Инт. (нараспев): Если сестра молодая в задницу шприц засандалит

Федя: Про задницу не стоит, обидятся еще.

Инт.: Да я, дьявол, в течение часа после укола кроме задницы ни о чем думать не могу.

Федя: А ты спирту глотни, полегчает!

Инт.: Это верно, и для вдохновения тоже хорошо. Юноша, будьте столь любезны, плесните мне грамм 50 зелья в стаканчик!

Дед (в раздумье): Глупости это вы придумали, точно. Какие стихи? Им, небось, слуховой аппарат надо. Или судно…

Юн.: Слышь, дед, у моего знакомого типа из соседней палаты как раз новый аппарат есть – японский! Он все равно не пользуется, одно ухо у него нормальное, а другое – как бы совсем не слышит. Пойду, попрошу, а че, в натуре! (Уходит)

Дед: Правильно, и у меня подарок есть – вот, костыли! Совсем новые, намедни старуха притащила. Костыли-то сестрам наверняка пригодятся – не сейчас, так потом, не им, так другим!

Инт.: А я все-таки сочиню что-нибудь. Со слуховым аппаратом нормально получится. В конце концов, это не важно – главное, это очень гламурно – стихи в альбом. Любопытно, есть у них альбом, а? Там, наверное, сам Александр Блок мог бы автограф оставить, или Гумилев. Как бы лицом в грязь не ударить. Так, все, тихо! Я работаю…

Федя (в полголоса): Дед, а Дед! А чья это коляска в конце коридора?

Дед: Не знаю, ни разу не видал, чтобы кто ездил на ней. А што?

Федя: Дак новая она, не использованная еще, и на батарейках! Голландская, что ли. Мы ее временно приватизируем и подарим этим сестрам! А назад пойдем – на место ее поставим.

Юн. (вбегает радостный): Во! Слуховой аппарат! И еще – две вставные челюсти, и эта, как ее… Забыл. Электрическая, зужжит, чтобы жопа не болела! И еще педикюрь!

Инт.: Ридикюль… Нет, эта штуковина называется “Лорнет”. Замечательная вещь! Где это Вы раздобыли такую редкость?

Юн. (смущаясь): Да в кабинетете у доктора, это, типа позаимствовал…

Инт.: Хм… В советское время сказали бы – скомуниздил. Вы вот что, юноша, Вы лучше сходите-ка все-таки за розами, так, на всякий случай.

Юн.: Ладно, щас (вылезает в окно).

Федя: Дед, ты это, кнопку вызова нажми – сестра сюда побежит, а я в это время инвалидную тачку привезу!

Дед (ворчит): Как же, побежит эта ведьма…

(Жмет кнопку, слышен зуммер, тишина. Вдали слышатся шаги).

Федя (встает у двери): Идет, кажись! Ну, дед, давай коси! Симулируй, то есть!

Инт. (распевно): Много воды утекло… Трудновато идет, особенно со вставными зубами. Кошмар. Эх, если бы они молодые были – в момент бы сочинил! Много воды утекло…

(Шаги постепенно приближаются, в течение приблизительно пяти минут, затем дверь распахивается).

Медсестра (грозно оглядывая палату): А где этот пидор? (Показывает на пустую койку юноши)

Инт. (почти шепотом):

Пока Вы, сестричка, сюда не спеша кандыбали,

Наш старец почтенный скончался в мученьях телесных!

Медсестра (подходит к Деду, зевая): Ну и слава Богу! Отмаялся, грешный, царство ему небесное…

Дед (резко): Ты што каркаешь тут, ведьма, типун тебе на язык! Я еще и тебя переживу!

(Медсестра валится на пол).

Федя: Великолепно, дед! Ну, вы тут собирайтесь помаленьку, а я на дело…

Инт. (выглядывая): Понимаю, что нехорошо, а все равно радостно на душе от созерцания этого бесформенного тела, распростертого на грязном полу! Ей-богу, плюнул бы на этот белоснежный халат, прости Господи. Я, дед, однажды в столовой работал, ага. И в кладовке там жило невообразимое количество крыс. Даже по залу по столам бегали. Все подряд жрали, в том числе и друг друга. Очень мерзкие твари, и такие же белые были и жирные, как эта наша падшая гостья…

(В окне появляется Юноша с охапкой свежих цветов).

Юн.: Мужики! Я все узнал. Они близнецы, старшая здесь сестрой милосердия, а вторая типа в гости зашла. И молодые они, как бы не старше… (входит Федя) вот Феди!

Федя: Коляску привез! Оч-чень неслабая тележка! И абсолютно бесшумная!

Дед: Это хорошо, что бесшумная. Вон у полковника-то доминошного коляска с бензиновым мотором, дак, если баба евойная начнет его домой звать или кого другого, – он раз мотор-то, как заведет – ой, тут хоть святых выноси. Ничего не слыхать окромя мотора. Даже стука доминошного! Правда, когда дворничиха заматерится, так все равно слышно.

Юн.: Клево! Только ты, Федя, зря это притаранил, они, это, молодые еще. И красивые, мне кого-то из них в окно как бы показали.

Федя: В каком смысле – кого-то?

Юн.: Двойняшки они, усек?

Федя: А… Вот, значит, как, понял. Здорово же мы лоханулись бы со вставными челюстями! А почему 100 лет? Прикол, что ли?

Инт.: Может быть, и нет, Федя. Вот Вам сколько лет?

Федя: Ну… скоро 36 будет, а что?

Инт.: 36 – это, Федя, в шестеричной системе то же, что 100 в нашей десятичной. Записывается так же – единица и два нуля.

Федя: А-а, вон что! Ну и ладно, везу тогда каталку на место.

Дед: Погодь, Федя, давайте, грузите-ка эту тюлениху и отвезите на пост, пусть там дрыхнет. А то очухается здесь одна-то – мало ли што.

Федя: Это ж надо – сколько сала пропадает! О-хо-хо… (выносят тело)

Дед: Как вывалите ее, тащите телегу обратно сюда. Эй, Интеллигент, помочь тебе? Или сам встать сможешь?

Инт.: Постараюсь ради святого дела… Вот, послушайте:

(Занавес пошел)

 

 

«Ода Свободе и Любви»

(Свобода и Любовь здесь – состояния души).

 

В заброшенном саду

прохлада и покой,

И воздух серебрист,

луна сияет ярко,

Угадывается

пространство за рекой

И Млечного Пути

полуночная арка,

И в сполохах зарниц

мерцает старый сад,

Далекий дым костра

и облако седое,

В ольшанике густом

кряхтенье козодоя

Сливается с чудесным

пением цикад.

Внезапно – тишина.

Лишь комары-звонцы

Тревожат немоту

открытого простора,

И восстают из рун

владычицы престола –

Свобода и Любовь, –

созвездья-близнецы.

Ход времени уже

значенья не имеет,

И воздух, напоенный

ароматом роз,

Застигнутый врасплох,

от влаги онемеет,

Рассыплется в траве

дождем жемчужных рос.

Хрустальный небосвод,

как шапка-невидимка,

Укроет звезд шатёр

завесой синевы,

И обветшалый мир

утонет в сизой дымке

Из шороха ветвей

и шелеста листвы.

— ª — § — ¨ — © —

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.