1 Петруша

 

― Сын! Посмотри на меня, сыночек, ― отец с агрессивного отклика перешел к ласковым уговорам. От всех этих слов шел отвратительный аромат уже отработанного организмом алкоголя, придававший мерзости в голос.

Петрушенька сидел на полу и катал железный танчик, единственную свою игрушку в этой маленькой комнате семейного общежития. Еще была запылившаяся копилка в виде свинюшки. Но ее мальчик никогда не трогал, порой только рассматривал, задрав голову. Поблекшерозовая, с голубыми глазами, с которых в некоторых местах отколупалась краска. Грустная.

Отец, как и обычно после тяжелой смены явился домой уже подвыпившим. И пока мама возилась в небольшом подобии кухни с ужином, он традиционно закатывал свою речь, стоило Петруше только посмотреть на него.

― Завод, сын, запомни, завод ― это зло. Нет там жизни. Да, мы советские люди, мы должны работать, мы привыкли работать, ради твоего будущего! Не дай тебе судьба оказаться там. Это смерть. Эти пары, жара, из-за всего этого сердцу моему через десять лет наступит каюк. Я уверен. Просто как часы. Стоп. Встанет, и не будет у тебя папки, не будет. Не будет, сынок! Ты понимаешь? Да брось ты свой танк, иди к папке!

И если все это начиналось всегда как предостережение, то вторая часть так же неизменно оборачивалась проклятием.

― А город у нас… пять штук этих массовых убийц стоит! Геноцид! Дышим всем этим, даже ты, пяти лет отроду, уже дышишь этой гадостью! Уже сейчас не сбежать от них. И что дальше? Если в Свердловск не уедешь учиться, то ждет тебя наш техникум. А после, куда? Не пристроиться никак. Может хотя конечно на бухгалтера пойдешь, хоть бы пошел, все же подальше от этого всего. Да там бабы одни, куда там попасть. Останется один вариант.Точнее пять, хе-хе.

Петруша, конечно не задумывался над этим всем, тогда для него это было просто каким-то очередным горестным событием, что отец рассказывает ему что-то, больно сжимая в своих объятиях и дыша перегаром в лицо. Порой мальчик не выдерживал и начинал тихо плакать. Мама, заметив это, забирала его у отца.

― Вот, понял он, что никуда не дется, что все мы умрем или в цеху или от экологии нашей. Сын, не плачь, будь мужиком! ― воскликал отец вдогонку.

На кухне мама приговаривала: “Ну что ты, испугался. Достал он тебя своей работой, ты не бойся, не умрешь ты не умрешь. Ну куда я без тебя? Никак тебе нельзя умирать, и вообще, не думай даже об этом, ты еще маленький.”

И Петруша получил запрет умирать. И послушался, ведь он был послушный мальчик. А думать о смерти ему и не хотелось. Не слышал он ее в рассказах отца, не понимал.

 

2 Петя

 

В школе такие сцены случались гораздо реже. Да и выделили их семье двукомнатную квартиру: он всегда мог скрыться от отца в своем уголке с оправданием, что должен делать уроки. Отец часто сетовал, что вот жена у знакомого гениколога на наблюдении была, надо было договориться с ним, чтобы написал, что двойня будет. Трешку бы дали. А сколько должно и сколько родилось ― дело-то разное, главное в очередь успели бы встать.

Чем старше Петя становился, тем позднее мог придти домой. Не каждый день, но волшебные даты, вроде выдачи получки и зарплаты он знал. И в эти дни при желании мог избежать встречи с отцом. А еще позже и отец подзавязал с этим делом, пошла у него мания с друзьями играть в футбол. Тут и Петя был не прочь провести время с ним, да и радовало услышать после красивого гола или обводки.

― Вот Петя, Молодец! уже лучше батьки играет.

И забылись проклятия и запреты. Нравилось Пете жить. Был он активным и общительным. Собирался в комсомольцы. Копилку старую начал использовать. Не зная, на что копит, он иногда откладывал в нее разными путями полученные небольшие, но собственные деньги. Петю забавляла эта мысль, что эта копилка старше его самого, наверное лет на десять. Было в этом что-то необычное.

 

После восьмого он не задумываясь, как и всего его товарищи пошел в техникум на металлурга.

Металлург. Самая востребованная профессия в городе. На всех предприятиях они нужны. Какие-никакие, а перспективы в жизни были, во всяком случае, не хуже, чем у всех.

На первом курсе, в перерыве между парами, они с одногруппниками , как и обычно стояли в подобии круга в коридоре. Внезапно в него ворвался Санька из параллельной группы металлургов, наверное самый заметный и пронырливый парень на курсе, который был всегда в курсе событий первее всех.

― Парни! Парни! Владьку из механиков видали?

― Какого? Их там двое же.

― Алехина. У него же беда случилась!

― Что за беда? ― круг встрепенулся, голос у Санька был очень встревоженный.

― Брательник его старший, в литейном цехе работал. В ковш заливочный с металлом упал!

Новость об этом обсуждалась еще долгое время. Влад сам в техникуме не был еще три дня. А событие сотрясло весь город ― в первый раз такое произошло. И дело было со слов каких-то людей загадочным, и будто такое страшное самоубийство совершил погибший парень, или даже кто-то специально толкнул. На парах им каждый раз напоминали о важности техники безопасности, даже на математике. Позже выяснилось, что если бы цех проектировали верно, то не должно было такого случится ― не должна была обзорная площадка находится чуть ли не над самими ковшами. И теперь полетели головы всех, кто должен был этого не допустить.

А потом жизнь пошла дальше. Владька стал снова улыбаться, а на него перестали падать сочувствующие взгляды. Теперь все было как и должно ― самой близкой трагедией была война, которую студенты не застали, но о которой вспоминали несколько раз в год. Петя произошедшее выкинул из головы так же быстро, как и остальные.

Вот, и окончание учебы. Петя на лето пристроился грузчиком к матери на на склад, а осенью с чистой совестью отправился армию. Он хоть и опасался ее, но в душе была какая-то уверенность, что после начнется новая взрослая жизнь, еще лучше.

Копилка была к его уходу полностью забита, новые монеты не влезали.

― Ну разобьешь, когда вернешься, поди пригодятся деньги, ― посоветовала мама.

 

3 Петр

 

Вернулся. Встречали все родственники и успевшие также придти из армии друзья. Устроили пир во дворе. Отец налил первую стопку сыну.

― Ну все, Петр, сын. Теперь ты взрослый. Жаль, что не избежать тебе моей участи, пойдем завтра договариваться, чтобы устроили тебя. Хотелось бы цех получше. Но ты парень крепкий, эх! Как возмужал! Ну и плавилку выдержишь, а там давай, долго в работягах не сиди, ты же комсомолец, что-нибудь и сделаешь.

Да и мама как-то не удержалась, воскликнула: “Какой же ты взрослый стал! Как вырос!”

Ночью тяжело было уснуть. Конечно возвращение, радостное возбуждение, планы на дальнейшую жизнь, которые не утихомирил хмель в голове.

“Вот она – взрослость. Устроюсь на завод. Начну вкалывать. Пару лет в простых рабочих похожу. А там в мастера. Надо в институт на вечернее или как-нибудь. В ИТР попасть. Каждый день работать. Проявлю себя. В армии проявил же, стал мужчиной. И сейчас дальше, никаких уже ребячеств. Главное в ванну с раскаленным не попасть. Да и вообще, откуда она в плавильном цехе будет. Не литейка же. Вот общежитие дадут. Отдельно жить буду. И чего я о гибели задумался. Два года в армии не думал, а тут надо же. И именно в металле утонуть, глупости, нереально это. Жену надо, детей. В очередь на квартиру потом встать, только бы не сглупить как родители. И в правду, можно побольше места отхватить, главное договориться. А договариваться вроде у меня выходит неплохо. Как там Владька, кстати. Наверное, уже вернулся. Должен был раньше, навестить его”.

Так он вспомнил и про брата Владьки. Как тот поднимается на площадку. Смотри вниз. В лицо, которое Петр не знает, которое становится его собственным лицом, отдает жар. Руки в рукавицах опираются на железные ограждения. Одним усилием он перескакивает их и падает с трех метров в раскаленную жижу. Глухой удар. Металл слегка прогибается под телом и начинает его засасывать с небольшой скоростью. Заливается в рот, в глазницы. Но производство не останавливается: ковш начинает наклонятся, расплавленный алюминий с останками Петра выливается в форму. Затем предстала отвратительная картина, какой-то непонятной детали на которой были заметны части его тела. Парня передернуло, и он попытался отвлечься.

На самом деле, и Петр это знал, попадая в эту все еще достаточно плотную жидкость тебе пристоит не утонуть а сгореть заживо, сплавиться. Пока тело получает смертельные ожоги, загорится одежда. И все это уже не успеешь почувствовать. Как бы страшно не выглядело ― почти мгновенная смерть. Смерть. Теперь можно думать о смерти.

И пошли годы в плавильном цехе. После первого мысли о достижение более, чем последнего разряда отпали. Их заменили маячащие где-то там в далеке тринадцать лет горячего стажа. Вот так ― отмучаешься и ранняя пенсия. Живи не хочу. Но порой, и в правду не хотелось. Добивал тупой график по четыре дня с утра, в вечер, в ночь и три выходных. Все на это жаловались, и все работали, даже те, кто вытерпел заветные тринадцать лет.

По-тихоньку Петр и женился, но детишек заводить пока не собирались, ютились, как когда-то родители, в общаге. Хотя вдвоем молодым было вполне просторно, и жаловаться не приходилось. Вот только ночам пару раз в год приходил кошмар, как Петра утягивает на дно жидкий горячий металл.

В одну бесонную ночь его охватили мысли о невозможности побега от своей работы, всего своего будущего. Все его будущее казалось расписано заранее, вышито где-то на полотне жизни. Каждый вдох предсказан стежком нити судьбы, каждое жизненное решение складывает узор. И где-то звенят стальные ножницы последней из мойр. Щелк! И останется от него только причудливый рисунок пересекащийся с рисунками других на этом гигантском полотне.

В голове всплыл образ старой копилки, что так и стояла у родителей в комнате. И подумал о том, что привычка копить у него с детства осталась, небольшой, но капитал собирается. Снова нависли мысли о смерти. И все это перемешалось. Представилась ему гигантская копилка в виде свиньи, розовая, потускневшая. С большими голубыми глазами, на которых кое-где отпала краска. И кидал он в нее не монеты советские рублевые, а копейки и рубли усталости, страха, безвыходности. Так же была и особая мелочовка, которую закидывал даже не он, а сама окружающая его жизнь ― вечный жар в цехе, воздух в городе, от которого иногда снег был розовым, алкоголь, который небольшим ручьем влился в жизнь. И как только соберет он полную копилку ― сможет разбить и купить себе подарок ― освобождение.

 

На заработок жаловаться не приходилось. Потом Санек предложил пойти учиться ― открывали филиал областного политехнического института, и можно было отучится на вечерке. Пойти дальше. И это был шанс, скинуть со своих плеч, если не завод, то хотя бы эту работу. Получить перспективу. Долго Петр думал над этим, но в итоге отказался ― кинул монету в копилку. Пять лет быть, то на работе, то на учебе, невыносима эта мысль. Придя со смены, хотелось под душ, на кухня, а потом в кровать к слегка пополневшей, но такой уютной жене-бухгалтеру.

Казалось бы из ниоткуда наступили девяностые. Предприятия в городе начали стоять непрочно, быстро прогнивая изнутри. Куски заводов раздирались на отдельные предприятия, меняли владельцев или даже проставивали будучи ничьми. И деятельный Санек предложил слегка подразворовывать не понятно чье имущество. А что такого? Скоро все само рухнет. В итоге, они стали чуть ли не машинами вывозить все что могли достать. С охранной Петр сумел договориться, точнее откупиться от них. А некогда гигант тяжелой промышленности пал: массовое сокращение, полный переход к частным лицам, закрытие цехов, почти полная остановка деятельности.

Петр принял наступившее время с воодушевлением ― не все так в судьбе предопределенно, как оказалось. Есть надежда стать кем-то. Кем-то другим, у кого все будет интересней и лучше.

Ко времени закрытия завода, Петр успел стать обладателем собственного жигуленка, да еще и родителям помог купить такой же. Даже вышло как подарок.

Так радостно было на душе, что вот отцу, своему старику смог такую значительную вещь подарить, что ни собственное сокращение, ни закрытие прямо сказать воровства не испортило эту радость.

В какой-то мере радовались и родители. Что жизнь теперь его не заполнена отравляющими парами, а время новое, хоть и нестабильное, но и простору для деятельности больше. Но забеременела жена, и пришлось хвататься за первый же вариант для работы. И тут друг детства подсобил ― предложил пойти к нему в еще целое и довольно стабильное предприятие, благодаря тому, что получало и государственные заказы не только от государства, но и уже от заграничных организаций. А там перспектива была: “Хоть ты и без образования, Петруха, но там у нас схвачено, не даром отец в управлении сидит, ты только полгодика в простых рабочих посиди, освойся”. Так, Петр попал в литейный цех, тот самый в котором погиб брат Влада.

Там же он заметил, что та самая площадка через ограду которой упал Владькин брат, все так же находится сверху ковшей с металлом. В копилке звякнуло.

 

 

Работа пошла. Сын родился. Квартиры еще раздавали, и надежда получить свое жилье не пропала. Вроде все было неплохо, но вот очередная увесистая монета грохотом отозвалась в желудке гигантской свиньи ― отец разбился на машине. Ужасные дни наступили в душе Петра. Наученный сдерживать слезы, он увеличивал размер монеты, винящий себя, в своем подарке, обрекшем на смерть отца, он давал ей больше весу. Не мог он отделаться от этой мысли: это произошло из-за него, отца нет из-за него, он убил отца, так отплатил за свое счастливое детство.

Разные мысли гложили его. Отчаянно хотелось напиваться каждый день, но он держался. Лишь иногда собирались с друзьями на кухне. В одной из посиделок он не сдержался.

― Как бы мне хотелось плюнуть на все! Плюнуть! Но у меня есть обязанности: жена, сын. Надо на завод топать, деньги зарабатывать. А знаете, как хочется уйти, как это делается, в запой? Вот как в кино показывают, или в книгах там. Берет вот такой несчастный. Да! Я несчастный! Берет и начинает пить, пытается усыпить боль. Пьет, днями, неделями. И все к нему, знаете, относятся-то нормально, не как к маргиналу какому-то, отребью. И в конце ― все хорошо, все у этого человека появляется. Проходит боль. А то, что на семью плюют, да всем плевать! Да вы вспомните, как бы к такому отнеслись у нас лет двадцать назад?! Да отрабатывал бы за тунеядство! Ну признаю, были у нас алкаши, но быть похожими на них никогда не хотелось. А сейчас хочется из-за всего. Всего этого. Хотя может двадцать лет назад ничего им и не было. Вон в пример инфантила этого каждый новый год показывают уже сколько лет.

Петр резко смолк. “Каждый новый год” отзывалось в его голове. Потом осталось лишь “каждый год”. И снова пришло осознание, что он все еще ходит по предсказуемой дороге без каких-либо значимых своротков . У него впереди один только шанс ― пробиться в начальники. А дальше что? Ну хоть жить лучше, чем сейчас, взрастить сына, дать ему опору. Чтобы делал он то, что ему и вправду нравилось. А что хотел делать сам Петр будучи еще Петрухой? Да ничего. У него было расписанное будущее и необходимость сделать выбор скорее напугала бы.

Неожиданно один из слушавших Петра, выпучив глаза, с ужасом на лице пытался сделать вдох, но воздух застрял где-то наполовину, руки его задергались в разнобой, пытаясь схватить то стол, то рядом сидящих. Началась суматоха, но все равно оперативно вызвали врачей. Успели. Вот первый инфаркт среди ровесников. Казалось бы еще так рано, и сорока нет. А затем и сорок наступило.

 

4 Петр Александрович.

 

Как бы тяжело не было на душе, Петр Александрович стал диспетчером цеха за довольно быстрый срок. Ответственности прибавилось, но больше занимался отчетностью. Хотел сперва решить вопрос с площадкой в литейном, но потом как-то передумал. Поломки и происшествия были не часты, но из-за них дергали из дома. Дали двухкомнатную. Забыл он своем желании схитрить со всеми этими переменами, но медлить не стали ― приватизировали квартиру, да и маме это насоветовали поскорее сделать.

У той же с выходом на пенсию осталась одна забава нянчится с внуком, но и это надо было делить с родителями жены сына. Так и волокита с бумажками разнообразила ей жизнь.

А тем временем, у страны был президент уже второй срок, обесценился рубль, появился второй президент. И все это пережили довольно-таки сносно. На работе при помощи друга и Санька опять организовались некрупные схемы воровства. Ко второму сроку второго президент, Петр Александрович уже был известен по всему предприятию, как главный диспетчер. Ходил больше в костюме. Ездил уже не на жигуленке. И все так же ненавидел все это. Даже больше, чем обычно. Появился страх, что поймают их за растратой и воровством, и это добавляло немного мелочи.

В семье все было более-менее, жена конечно не худела, любовь прошла, но отношения были и в правду хорошие. Тут повезло. Второго ребенка хотели, но побоялись заводить со всей этой не стабильностью. Помнящий пьяные разговоры отца, Петр Александрович старался не приносить много новостей с работы, не хотел наложить родительского проклятья на сына.

Только мама заперлась дома, сама никуда дальше магазина не выходила ― тяжко ей было. Зато сын к бабушке привязался. И ее не стало. Роднейшего человека, которого Петр Александрович знал всю сознательную жизнь, не стало. Человека, который запретил ему умирать, не стало. Кажется свинюшка уже невмещала в себя новых денег, но Петр Александрович боролся с желание ее разбить и утромбовывал мелочь как мог.

 

Квартиру переписали на сына, а пока решили сдавать. Перед этим убирались, нашли старую копилку.

― Давай разобьем, сколько ты там скопил хоть, интересно, ― предложила жена.

― Давай, только боюсь на нынешний курс это ровно ноль, зря копил. Сгорело все в миг уж давно. Куда потом эту девать?

― Да пусть будут, вон, свинюшка какая старая, отмучается хоть, вон посмотри глаза какие уставшие.

― Ну да, старше меня ведь.

Так и разбили.

Жизнь продолжалась, беднее не становились.

 

Целый день мучила непонятная боль в левом плече и левой части шеи. Отмучившись на смене и вернувшись домой, Петр Александрович услышал звонок в телефон. Это был старший мастер литейки. Куча мата в трубку, у них были панибратские отношения, из которой было понятно, что с заградой на смотровой над ковшами в литейке что-то не так, техника безопасности нарушается, ремонтная бригада говорит, что они заваривать не пойдут по какой-то причине, надо ехать, разбираться лично. И не успев даже разуться, поприветствовать домашних и пожаловаться на боль, Петр Александрович поехал.

В пути его настигло старое видение, которое уже не так часто накатывало на него и появлялось во снах. Работа в литейном неожиданно дала иммунитет к этому, как постоянные прививки в школе. Много раз он стоял предположительно на том самом месте откуда упал брат Влада. Расспрашивал и старожилов цеха об этом происшествии, но нашлись лишь те, кто не работали непосредственно в тот день.

Перед входом в цех он предподчел полностью одеть робу. Технику безопасности сейчас по глупости редко соблюдали, и в цехах со станками рабочие регулярно лишались конечностей и гибли. И ему пришлось на это насмотреться. Приказывать, чтобы сами рабочие чистили станки как могли, чтобы по скорее запустить их в производство приходилось. Из-за этого приходило отвращение к себе, звенящее медяками. Благодарить рабочих премией за это не спасало и не избавляло от мерзости на душе. Да и порой при происшествия, всю смену наоборот могли лишить премии, как за не соблюдение техники безопасности

.

Он поднялся на проблемный участок. Как же было жарко. Да еще и боль кажется опустилась в руку. Железное заграждение из прутьев было переломлено в месте спайки. Непонятно как так вышло конечно. Какой же вес надо, чтобы сломать ее. И бригаду с баллоном для сварки сюда нельзя. Надо думать. Понятно почему ремонтники отказываются. Ну это их обязанность что-то сделать. Кто ж сломал-то это. “А все же давно надо было решить вопрос с этим, ― чертыхнулся про себя. ― Какого сюда вообще лезть”.

Осторожно Петр Александрович наклонил за ограду, пыхнуло жаром. Внизу пару работяг, заняты своими делами, а в голове понеслось: “Если облокотиться, заграда не выдержит и прогнется. Все будет мгновенно. Жена с сыном не пропадут, накопления есть, квартиры есть. Еще и с завода подкинут денег. А я буду свободен. Может был бы чуть умнее, талантливей, сообразительней, смелее все было бы не так, были же времена, когда можно было из грязи в князи. Но уже не будет. И так сдохну из-за этого всего”.

Голова закружилась. Металл заворожил его. Он снова представил себя истлевающего, тонувшего в нем. Его даже передернуло, как бывало часто в такие моменты. Только сейчас это передергивание не отпустило его, сжало, не давало вздохнуть, сковало сердце. И Петр Александрович осознал, что пришло время разбить копилку. Но именно теперь он отказывался от подарка. Наверное впервые после того, как пришел из армии ему действительно захотелось жить. Видеть сына, позволять себе питаться в кафе, командовать на работе. Вести может быть не лучшее, но существование.

В конвульсиях он повалился на обжигающий железный пол. Мысли бились и разбивались в голове не в силах сформировать в одну четкую и ясную. Лишь инстинктивное ослепительное желание жить. Железный гулкий стук в ушах предзнаменовал чьи-то шаги, и возможно спасение. Вызов врачей. Инфаркт. Но после первого инфаркта живут, еще и как. Да у половины мужчин его возраста в городе он был. Главное оклематься, прийти в себя, и все будет хорошо. Жена, Сын. У сына будет семья, они с женой увидят внуков. И все они будут жить в хорошем месте, работать не физически ― головой. У них будет действительно светлое будущее, ведь Петр Александрович поможет, у него есть знакомые, он умеет договариваться.

Щелк!