Юрий Прозоров. Оттепели русских зим (художественно-публицистическое произведение в монологах, диалогах, рассказах, стихах, афоризмах, эссе). 20–е годы: лёгкий ветерок свободы

Для боязни было много оснований. В комнате четвертой полосы

на стене висел большой лист бумаги, куда наклеивались всячес-

кие газетные ляпсусы: бездарные   заголовки, малограмотные

фразы, неудачные фотографии и рисунки. Этот страшный лист

назывался так: «Сопли и вопли».

Евгений Петров «Из воспоминаний об Ильфе»

 

Порой оттепели в России кажутся целыми эпохами. Скорее так и было на этот раз.

Вторая длительная и яркая оттепель русской истории случилась после новой на этот раз редкостно кровавой зимы гражданской войны и террора. Она была на-верное более чем вынужденной. После таких ужасов, когда погибла где – то деся-тая часть населения, а миллионы бежали из страны, голод и болезни просто косили города и сёла, ослабление тисков было неизбежно. Иначе народ не вы-держал бы. Власть не продержалась бы долго. Ленин и его окружение понимали это.

Так наступили двадцатые годы – время НЭПа и какой – то затихшей комму-нистической идеи, выдохшегося красного террора, время слабого словно сонного оживления свободы, время Зощенко и Булгакова, Ильфа и Петрова и Маяков-ского, Кустодиева и Вахтангова, Мейерхольда и Протазанова, время Эйзен-штейна и Дзиги Вертова. Время наверное по – своему великое, оставшееся в на-шей памяти и прекрасными книгами и трактиром на Пятницкой и летающей над Москвой нечистью и Остапом Бендером с Паниковским и уморительными чуда-ками из Зощенко и очаровательными немыми фильмами и забавными песенками беспризорников, что помнят до сих пор.

 

* * *

 

Та оттепель была будто подпольной.

Но её дух как флёр прекрасных фей:

Ильф и Петров, Олеша, Маяковский,

Булгаков, Мейерхольд и Эйзенштейн.

 

* * *

 

Читайте журнал «Новая Литература»

– Парадокс, что в общественной жизни оттепели в общем как бы и не было: одна партия, её пусть смягченная диктатура, тюрьмы и лагеря, авторитарные порядки, тайная полиция и доносы, травля и высылка неугодных, цензура и прочая обыч-ная именно «зимняя» мерзость. Оттепели как бы и не было.

– Скорее да. Так ли уж это важно – чёткое историческое признание. Историки в России пока – первые в рядах консерваторов и лизоблюдов власти. Но партия по-ка не лезла везде и всюду, диктатура после гражданской войны тоже заметно ос-лабла, можно было даже чуть покритиковать власти, например, в фельетонах и стихах, притихли репрессии, оживились торговля и ремесленники, появились ка-баре и джаз, всё в общем почти вернулось ко временам до 1917 года.

– Авторитарный режим, но не «зима».

– Скорее да. Фокус в том, что оттепель скорее всего – не характеристика поли-тического режима, а именно состояние, то есть нечто, что по сравнению с пре-дыдущим а чаще и последующим временем лучше, свободнее. И в 20 – х это было особенно заметно в культуре. «Серебряный век», что осветил русскую поэзию – и вряд ли миновал прозу – формально закончился, на деле его авторы – Маяков-ский, Есенин, Пастернак, Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Волошин, Грин и другие – писали примерно то же, что и раньше. К ним добавились революционно – чистые Багрицкий, Безыменский и Светлов, Асеев и Луговской, сатирики Зо-щенко с Ильфом и Петровым, талантливые больше детские авторы Маршак, Чуковский, Хармс, Кассиль, новые романтики Каверин и Катаев, Олеша, ге-ниальный реалист – полумистик Булгаков, «советский барин» Алексей Толстой, фантаст Беляев. В архитектуре и искусстве, включая кино и театр, тоже были свои чистые гении, которые навсегда остались в памяти не только нашей страны, но и всего мира: Мельников, Веснины, Филонов, Дейнека, Малевич, Шагал, Эйзен-штейн, Протазанов, Мейерхольд, Вахтангов, Завадский, Шостакович, Дунаевский и многие другие. Всё это в сущности родила именно оттепель, хотя вряд ли без неё ничего не было бы, тем не менее.

– Кстати, что это оттепель – и сейчас считается крайне спорным. Спорить у нас любят и умеют.

– Всё так. Пусть лучше спорят, чем лизоблюдствуют. Но в общем оттепель явно была и в литературе и искусстве и в культуре и отчасти в политике и социальной жизни и в целом заняла не только 20 – е годы, но как – то не очень заметно прод-лилась в следующее десятилетие, завершившись может быть даже где – то в конце тридцатых. То, что Ахматова, Пастернак, Маршак и Чуковский, многие талант-ливые режиссеры и артисты, художники, архитекторы и композиторы – особенно Шостакович и Прокофьев – как авторы пережили весь сталинский период – знак того, что оттепель пусть где – то чуть тлея, оставалась оттепелью и позднее видимо даже вплоть до второй половины 50 – х. Кстати, то же было и в 70 – х годах да в общем сохранилось и до нашего времени.

– То есть для оттепельных авторов это довольно обычно. Если не убьют и не посадят, не вышлют, на затравят до никуда, что в истории России никогда не бы-ло редкостью.

 

* * *

 

Ехали в трамвае Ильф и Петров.

А в такси – Маяковский.

А на извозчике Олеша.

А на подножке Асеев.

А пешочком (тогда) Михалков.

А на четвереньках из пивной – Светлов.

А в “воронке” – Мандельштам.

А Булгаков смотрел на всех из своего окна. И написал “Мастера и Маргариту.”

– Боже ! Ведь это было !

 

* * *

 

– Это было в чём – то великое время ?

– Само собой. Оттепель позволила на время печатать книги многих авторов, сни-мать довольно смелые фильмы и простые люди тоже радовались этому, всё вмес-те составило тот новый оттепельный взлет сознания, когда прекрасные книги, фильмы и песни, спектакли и картины, скульптуры и новые шедевры архитектуры в общем как говорится полились рекой.

– Многие хорошо смотрятся и теперь.

– А как же ! Это шедевры на все времена. «Гренада», «Броненосец Потемкин», сонеты в переводе Маршака или Шуховская вышка – пардон за пафос – бес-смертны. А вот стихотворение и вовсе малоизвестное, написанное в 1940 про 1919 год. Но это же дух 20 – х годов, их романтика, их ослепительное оттепельное великолепие. Это Владимир Луговской.

 

Сегодня не будет поверки,

Горнист не играет поход.

Курсанты танцуют венгерку,-

Идет девятнадцатый год.

 

В большом беломраморном зале

Коптилки на сцене горят,

Валторны о дальнем привале,

О первой любви говорят.

 

На хорах просторно и пусто,

Лишь тени качают крылом,

Столетние царские люстры

Холодным звенят хрусталем.

 

Комроты спускается сверху,

Белесые гладит виски,

Гремит курсовая венгерка,

Роскошно стучат каблуки.

 

Летают и кружатся пары –

Ребята в скрипучих ремнях

И девушки в кофточках старых,

В чиненых тупых башмаках.

 

Оркестр духовой раздувает

Огромные медные рты.

Полгода не ходят трамваи,

На улице склад темноты.

 

И холодно в зале суровом,

И над бы танец менять,

Большим перемолвиться словом,

Покрепче подругу обнять.

 

Ты что впереди увидала?

Заснеженный черный перрон,

Тревожные своды вокзала,

Курсантский ночной эшелон?

 

Заветная ляжет дорога

На юг и на север – вперед.

Тревога, тревога, тревога!

Россия курсантов зовет!

 

Навек улыбаются губы

Навстречу любви и зиме,

Поют беспечальные трубы,

Литавры гудят в полутьме.

 

На хорах – декабрьское небо,

Портретный и рамочный хлам;

Четверку колючего хлеба

Поделим с тобой пополам.

 

И шелест потертого банта

Навеки уносится прочь.

Курсанты, курсанты, курсанты,

Встречайте прощальную ночь!

 

Пока не качнулась манерка,

Пока не сыграли поход,

Гремит курсовая венгерка…

Идет девятнадцатый год.

 

* * *

 

Это было время великого театра и первого прекрасного кино. Вахтангов, Ме-йерхольд, Станиславский и Завадский, Эйзенштейн и Протазанов, Дзига Вертов и братья Васильевы, десятки актеров, некоторые из которых – например Раневская или Лемешев – во всём мире признаны гениальными, они сделали это время со-вершенно особым.

 

Сцена расстрела на Потемкинской лестнице – вовсе не повторение реальных событий именно здесь и в такой форме. Эйзенштейн сам признавал, что взял са-мые разные эпизоды из событий 1905 года и в том числе собственные впечат-ления от наблюдений за разгоном рижской демонстрации. Так же и накрытие матросов перед расстрелом брезентом было чистой выдумкой – этого никогда не делали.

Но эффект был достигнут потрясающий. Именно эти сцены и особенно рас-стрел на Потемкинской лестнице больше всего волновали зрителей во всем мире.

Мало кто знает, что в фашистской школе кино в Риме студентов во времена Муссолини учили по сценам из «Броненосца…».

Даже относительная свобода творчества тогда позволяла создавать шедевры на все времена. В этом тоже сила оттепелей.

 

* * *

 

– Почему оттепель случилось именно в это время ? Ведь советская власть давила и душила всё. Это был явно авторитарный режим.

– Вряд ли это было абсолютным. Потом даже при Сталине умудрялись печа-таться действительно талантливые и как говорится «прогрессивные» авторы. Только это было небезопасно.

– Их травили и сажали.

– Да. А в 20 – х годах этого ещё не было ну или почти не было. Новая власть как обычно пыталась показать, что она лучше прежней – за свободу и в общем за де-мократию, что разрешена свобода мнений, может не всех, но разрешается кри-тиковать. Кроме того после гражданской войны иного варианта просто не было. Людям нужна была хоть какая – то свобода.

– А потом всегда идёт закручивание гаек причём чаще кровавое.

– То есть в России да и почти везде в духовно отсталых странах это – закон. Пе-риод свободы, когда дают подышать, меняется периодом несвободы, когда ды-шать приходится или в противогазе или в камере. В это время при поддержке большей части народа властвуют авторитаристы и часто просто диктаторы вроде Сталина, в прошлом затаившиеся и мастерски упражнявшиеся в лицемерии.

– Люди недалекие и властные, злые и жестокие.

– Да, хотя они любят называть себя демократами и порой даже борцами за сво-боду.

– Все они лицемеры и демагоги. Но новая оттепель всё равно прорывается.

– Как в 20 – х годах. И так всегда.

 

* * *

 

По тихой пыльной улочке южного города шел Катаев с братом Евгением.

А на соседней улочке сидел на лавочке и ел жареные каштаны Олеша.

А по бульвару у моря гулял Багрицкий.

А на трамвае ехал на вокзал Паустовский.

Пока они не встретились.

А небо над городом было удивительно голубым и нет еще ни союза писателей, ни сталинской цензуры, ни ежовского, ни бериевского НКВД, а Михалков ещё просто Михалков. Они только поедут в Москву.

Серебряный век… !

 

По проспекту Володарского (Литейный) шел в Лениздат Маршак, а по прос-пекту 25 – го Октября (Невский) ехал на трамвае Зощенко, а по Надеждинской (позднее Маяковского) шли очень молодые Хармс и Введенский, а навстречу им – Борис Житков, а в Куоккале ловил рыбу Чуковский.

А небо над Ленинградом (Петроград) было удивительно ясным и еще молчали сталинская цензура и НКВД… и никто не знал, что с ними будет.

Серебряный век…!

 

* * *

 

Сатира 20 – х всё же всегда была под знаменем Михаила Зощенко. Его забавные рассказы об убогих советских людях, туповатых чиновниках и грубых милици-онерах тогда знали абсолютно все.

Не секрет, что послевоенная травля Зощенко скорее всего была местью со-ветской номенклатуры за то, что писатель в оттепельное время решился изобра-зить их и им подобных в таком неприглядном виде. Лишь новая послесталинская оттепель позволила писателю хоть на короткий срок перед смертью сказать нес-колько слов открыто. За что кстати он тоже поплатился пусть лишь морально. Его пинали и перед самой смертью.

 

* * *

 

Взрыв нового был и у художников. Реалисты – Кустодиев и Маковский – ри-совали и новое и в старой манере. Лучшие романтики – Дейнека и Петров – Вод-кин – создавали «новое советское искусство» – в общем ценящееся и сейчас. Авангардисты Шагал и Малевич, Филонов так дорого продаются на «Сотби» и других аукционах.

И это было искусство на все времена, великое именно оттепельное искусство.

 

* * *

 

Уже лишь люди старшего поколения помнят частично озвученный фильм Якова Протазанова «Праздник Святого Йоргена», снятый в 1930 году по сценарию Ильфа и Петрова, переработавшим роман датского писателя Баргстеда. Скорее всего это была лучшая немая комедия в СССР. Сюжет фильма несложен и пересказывать его нет необходимости. Но это именно свободная оттепельная ко-медия, в переносном смысле наверно даже насмешка над советской бюрократией – матерью новой зимы.

Вспомним лишь фразы из фильма.

 

– Совершите еще одно чудо. Вознеситель на небо.

– А подъемные ?

 

Брось костыли и ходи !

 

Моя бедная мама уронила меня с третьего этажа… (потом по мере спаивания) с пятого… с четырнадцатого.

 

Важны не перчатки. Важен священный принцип собственности.

 

* * *

 

Кино, которое в это время отмечено авангардом и шедеврами во многих стра-нах, и в СССР было на стадии расцвета. Да, оно было немым, советская цензура не давала делать подлинно правдивые фильмы, но это было настоящее кино. Видимо, уже тогда это было великое кино, второй высочайшей стадии развития это кино достигло в 60 – х в новую знаменитую оттепель. Даже для советской власти были сняты действительно великие картины – это признано во всём мире – «Броненосец Потемкин», «Радуга», «Чапаев». Были сняты отличные комедии: «Закройщик из Торжка» и «Процесс о трёх миллионах». Работали авангардисты кино, самым видным стал Дзига Вертов.

Снятый в 1929 году фильм Вертова «Человек с киноаппаратом» часто называют лучшим фильмом мировой документалистики.

Фильм составлен из коротких документальных фрагментов – зачастую всего несколько кадров – изображающих хаотичную жизнь современного города: тран-спорт, работа, учреждения культуры, поликлинники. Но это была и энциклопедия кинотехник: совмещение двух и более изображений на одном кадре и так далее. На протяжении долгого времени Вертов и Кауфман с разнообразных ракурсов снимали на улицах Одессы, Киева и Москвы всё, что представлялось им инте-ресным.

Вертов отказался от титров и открыл способ передачи смысла через сложней-шие приёмы визуального сопоставления и ассоциативного монтажа.

 

* * *

 

Булгакову так надоело быть критикуемым во всех газетах, что он решил напи-сать советский роман.

О том, как писатели мило беседуют у пруда, на них нападают хулиганы, а ми-лиция защищает. Со всем этим связан Карл Маркс, а сам Булгаков – настоящий советский писатель, он находит красивую добрую партийную женщину, что очень любит его, ну а НКВД в этом романе лучше всех. И назвал “Писатель и ком-мунизм”.

Но сходил на заседание союза писателей, послушал, что про него говорил Ма-яковский и стал писать совсем другое.

Как писатели мило беседуют, а к ним подходит нечистая сила, хорошая жен-щина становится ведьмой и со всем этим связан Иисус Христос, сам Булгаков пишет о нём роман и улетает с ведьмой, нечистая издевается над советской вла-стью, а НКВД остается с носом. И назвал “Мастер и …”

 

* * *

 

Особо в культуре того времени выделялись в общем вряд ли великие с точки зрения теории и истории литературы авторы Илья Ильф и Евгений Петров – Фай-нзильбер и Катаев.

Их книги не признаны мировой классикой как гениальные, хотя и не прошли незаметными, они как – то немного странно стоят на обочине знаменитых книг в ряду безусловно талантливой юмористической литературы. Но для СССР это бы-ли уникальные книги. В общем две. Роман о мошеннике «Двенадцать стульев» и заметно более высокий роман о комбинаторе «Золотой теленок».

Кто – то может и не согласится, но в СССР это были главные культовые ро-маны. Именно их в первую очередь нельзя было ни купить ни взять в библиотеке. Как раз эти романы цитировали чаще всего – не с трибун конечно. Именно они составляли основу советских и российских сатиры и юмора. В общем они ос-тались этой основой и сейчас.

Романы просоветские, такими были их авторы по крайней мере они вынуждены были ими быть – иначе не напечатали бы. Кстати, может и не так: считают, что эти люди верили в советскую систему. А есть и иная точка зрения. Но в общем это – типичные творения оттепели. Из советского там только – сатирическое вы-смеивание отживающего и финалы. А так – безусловно нечто иное. То есть ро-маны жили сами по себе, воспитывали помимо школы и делали сознание со-ветских людей чуть свободнее, слегка чище, и с ними весь 20 век как – то потеп-лел воспоминаниями о вольнице 20 – х годов.

 

*

 

В четвертом часу затравленная Антилопа остановилась над обрывом. Внизу на тарелочке лежал незнакомый город. Он бы нарезан аккуратно как торт. Раз-ноцветные утренние пары носились над ним. Еле уловимы треск и легкое пос-вистывание почудилось спешившимся антилоповцам. Очевидно, это храпели граждане. Зубчатый лес подходил к городу. Дорога падала с обрыва.

– Райская долина. – сказал Остап. – Такие города приятно грабить утром, когда еще не печет солнце. Меньше устаёшь.

 

*

 

– Поезжайте в Киев! — сказал он неожиданно. — И тогда вы поймете, что я прав. Обязательно поезжайте в Киев.

– Какой там Киев? — пробормотал Шура. — Почему?

– Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Спросите.

– Что вы пристаете? — хмуро спросил Балаганов.

– Нет, вы спросите! — требовал Паниковский. — Поезжайте и спросите.И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым. Если бы не революция, разве я пошел бы в дети лейтенанта Шмидта, как вы думаете? Ведь я был богатый человек. У меня была семья и на столе никелированный самовар. А что меня кормило? Синие очки и палочка.

– Вот этими очками, — сказал он со вздохом, — я кормился много лет. Я выходил в очках и с палочкой на Крещатик и просил какого – нибудь господина почище помочь бедному слепому перейти улицу. Господин брал меня под руку и вёл. На другом тротуаре у него уже не хватало часов, если у него были часы, или бумажника.

– Почему же вы бросили это дело? — спросил Балаганов,оживившись.

– Революция! — ответил бывший слепой. — Раньше я платил городовому на уг-лу Крещатика и Прорезной пять рублей в месяц, и меня никто не трогал. Городовой следил даже, чтоб меня не обижали. Хороший был человек. Фамилия ему была Небаба, Семён Васильевич. Я его недавно встретил. Он теперь музы-кальный критик.

 

* * *

 

Оттепель была очень относительной. В общем как всегда. Оппозиционные ли-деры и мыслители – Троцкий, Спиридонова, Бердяев, Лосский, Флоренский, Ли-хачёв и другие – были высланы или сидели, десятки тысяч священников и быв-ших дворян и кулаков убили или уморили в тюрьмах и лагерях, Булгаков и другие лучшие авторы вынуждены были писать произведения о «великом» Сталине и лидерах советской власти. Не было ни полной политической свободы, ни свободы творчества. Маяковский сумел стать видным автором скорее потому, что Ленину понравилось его стихотворение «Прозаседавшиеся» и с тех пор он неофициально считался советским поэтом номер один. Кстати, сам Маяковский прекрасно ис-пользовал это например для поездок за границу и покупок для Лили Брик ав-томобиля и других очень редких тогда для СССР вещей. Тайная полиция под разными названиями – ВЧК или ГПУ при НКВД – реально контролировала почти всё в стране.

 

* * *

 

Постепенно оттепель закончилась. В конце 20 – х стали зажимать предпри-нимателей. В 30 – х это перешло в их аресты и расстрелы. После 1934 года стали бороться едва ли не со всеми, кто был не совсем таким как хотелось властям, партии, да и любым, имеющим хотя бы ничтожную власть.

В 1937 году грянул пик репрессий. Да, и в это время внешне всё было едва ли не прекрасно: проходили выборы, снимались фильмы, писатели писали книги, люди жили пусть бедно, но формально свободно, выходили газеты и журналы, работало радио, но всё это уже незаметно стало иным. Свобода исчезла, демократия была лишь на словах, пресса и радио стали прислугой власти, писатели и художники, режиссеры и артисты превратились в обслугу для Сталина и его бюрократии. Миллионы инакомыслящих попали в лагеря и были убиты. Хотя резкого перехода от оттепели к зиме будто бы не было, более того, этот переход поначалу мало кто заметил.

 

* * *

 

Зимы русские часто ужасны.

Но одна всё ж страшнее всего:

даже снег стал из белого красным.

Только бы не забыть ничего.

 

* * *

 

Кстати, годы зимней реакции всегда рождают произведения, которые потом на-зывают ужасными, монструозными, отвратными и так далее.

Вот к примеру стихи Сергея Михалкова конечно 1937 года издания о Сталине. Кстати, «хвалы» об отце народов вынуждены были писать и Ахматова и Пас-тернак. Но тут явно осознанное типичное для Михалкова рабское «не вы-нужденное» лизоблюдство. Условно это литературное подношение иногда назы-вают «Сталин думает о нас».

 

Спит Москва. В ночной столице

В этот поздний звездный час.

Только Сталину не спится –

Сталин думает о нас.

 

Много верных и отважных

Храбрецов стоит в строю –

Сталин думает о каждом,

Кто хранит страну свою.

 

Тот – плывет на ледоколе,

Этот – пробует летать,

Тот – еще в начальной школе

Книжки учится читать.

 

За горами, за долами,

В кишлаке своем родном,

Мальчик смотрит за стадами –

Сталин знает и о нем.

 

Даже песню Сталин слышит,

Что в степи пастух поет.

Мальчик Сталину напишет –

Из Кремля ответ придет.

 

За Уралом, на Байкале,

Ты больной лежишь в избе,

Ты не бойся – знает Сталин,

Помнит Сталин о тебе.

 

Он пошлет людей надежных,

Чтоб тебя в тайге найти,

Отыскать в глуши таежной

И от гибели спасти.

 

Сталин знает неизвестных

Дочерей и сыновей,

Всех людей прямых и честных,

Верных Родине своей.

 

* * *

 

– Почему оттепель 20 – х закончилась ? Из – за ухудшения международной об-становки ?

– Нет. Система управления вернулась к своей норме – держиморды и быдло. Новое начальство как обычно испугалось свободы, грозившей его положению, миллионы выходцев из деревни в бедной стране записались в начальники, НКВДешники и военных, а лучшим вариантом поживиться стало просто от-править соседа из большей по размеру комнаты в Магадан или Караганду, тогда и комната и вещи с высокой долей вероятности переходили к ним.

– Всё так просто ?

– Нет, дело не только в этом. Конечно, всё это было под вывеской по сути без-жалостной и античеловечной советской идеологии, которая прикривала авто-ритаризм и преступления, хамство начальства и его холуёв – всё столь обычное для России. Играла роль и милитаризация в ожидании войны.

– И она случилась.

– Да, но не это было главным. В общем конец оттепели был закономерен для того времени и той стадии развития России. Иначе вряд ли могло получиться. В той или иной форме – может и не диктатуры, но чего – то подобного – оттепель за-крылась бы.

– Точнее в России так бывает всегда.

– Это так, хотя никакого рока над страной не висит, просто есть некие законо-мерности, которые чаще работают. И тогда над оттепелью вновь поднялась рос-сийская зима. Но оттепель 20 – х по – своему была великолепной, хотя она не смогла сильно изменить Россию. И в 20 веке она скорее породила другую ве-ликую оттепель, хотя дело наверно в том, что мы просто сейчас очень чувствуем её влияние. И это прекрасное, возможно даже самое лучшее чувство, которое всегда хоть немного должно быть в душе.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.