Людмила Толич. Психотроника любви (роман, глава 3, Бросок в никуда)

В самый час пик по галерее московского метрополитена, соединявшей кольцевую и радиусную линии, несся плотный молодой человек в велюровой шляпе с большими полями, внушительного роста и комплекции. Он довольно невежливо расталкивал пассажиров, не делая исключения для особ нежного пола. Наконец, на рысях спустившись с последних ступеней, господин в шляпе внедрился в гущу напиравшей встречной толпы и каким-то чудом влез в переполненный вагон. Ворочаясь всем своим грузным телом в оливковом плаще с желтыми металлическими пуговицами, он протиснулся к скамье и вскоре занял освободившееся место, пристроив на коленях нелепых размеров старомодный портфель.

Поезд мчался по нескончаемым подземным туннелям, на каждой станции освобождаясь от живого груза и втягивая в свое распаренное нутро новые порции. Монотонно звучал голос диспетчера, щелкали пневматические створки дверей и гудели стальные рельсы. Все было как обычно, и мало кто задерживал взгляд на странного вида ручной клади тучного человека в светлой шляпе с полями, надвинутой на глаза. Между тем, мужчина, видимо, задремал. Поэтому, когда диспетчер сообщил, что поезд следует только до станции «Киевская» и попросил всех освободить вагоны, странный пассажир никак не отреагировал и, более того, остался дремать на скамье в дальнем углу, почему-то не освещенном как следует.

 

Но по крайней мере один человек безошибочно выделил этого пассажира из общей, снующей по подземным галереям, толпы. Это был Андрей Михайлович Масалитинов, не обремененный лаврами свободный московский писатель. Когда он заметил своего недавнего гостя, то машинально развернулся и пошел по противоположной стороне длинного перехода, пытаясь не выпустить из вида мелькающую над толпой шляпу. Писатель мгновенно узнал обладателя головного убора по неординарной комплекции. Сейф с удивительной легкостью преодолевал все препятствия и заторы, стремясь на платформу кольцевой станции метро.

 

Не отдавая отчета в своих действиях, Масалитинов зачем-то последовал за ним, при этом продвигаясь во встречном потоке людей и рискуя быть если не сброшенным со ступеней, то, во всяком случае, безнадежно прижатым к одной из широких мраморных колонн. Впрочем, Бог миловал; он в конце концов слился с толпой и был вынесен на платформу в тот самый момент, когда Сейф в шляпе втискивался в переполненный вагон. Энергичным броском преодолев трехметровое расстояние, Масалитинов успел сделать то же самое, проскочив в соседние смыкающиеся двери. Он видел, как Сейф пристроился на крайней скамье и затих, прижимая к груди портфель из крокодильей кожи.

 

Миновав несколько станций, состав вдруг погрузился в темноту и едва дотянул до платформы, диспетчер объявил о технических неполадках и предложил пассажирам освободить вагоны. Первым естественным намерением Андрея было повиноваться, но почему-то он этого не сделал и, более того, присел на корточки, не выпуская из вида темный силуэт вчерашнего гостя и рискуя при этом быть замеченным дежурной по станции и выдворенным наружу. Однако обычного обязательного обхода вагонов почему-то не последовало. Как только опустевший состав тронулся с места и очутился в туннеле, все вокруг погрузилось в кромешную темень.

 

– Эй, вы! – закричал Масалитинов. – Проснитесь же, наконец. Какого черта вы остались в вагоне?

 

Человек в шляпе безмолвствовал. «Уж не случилось ли с ним чего?» – укорил себя Андрей. Он уже раскаивался за глупую свою фантазию, так далеко заведшую его. Как объяснить, зачем он спрятался в вагоне и преследовал этого человека? Пробираясь на ощупь среди пустых скамеек к месту, где уснул его странный заказчик, он с ужасом представил, что если, не приведи Господь, с ним случилось что-нибудь серьезное, вроде обморока или чего похуже, то последствия легкомысленного поступка могут оказаться далеко не шуточными. Обливаясь холодным потом, он представил, как его арестовывают за разбойное нападение или даже убийство…

 

– Чего вы орете, как ненормальный? – раздался над ухом Масалитинова оперный баритон. – Влезли зачем-то в мой вагон, следили за мной, будто я – английский шпион, а вы – из службы безопасности.

– Нет, нет, я, извините, как бы это выразить… – мямлил доморощенный детектив, становясь жертвой собственной фантазии.

 

– Да успокойтесь, вам не под силу снискать для меня даже ничтожно-малые проблемы, а неприятности и подавно. Сами себя, знаете ли, обставили, батенька.

– Никого я не обставлял, и не называйте меня «батенька», я вам не духовное лицо.

 

Читайте журнал «Новая Литература»

– Пфе, – фыркнул Сейф, – а еще литератор. Вас же не батюшкой назвали. Ладно, не стоит сердиться из-за мелочи, –

примирительно закончил баритон.

 

Тем временем глаза писателя постепенно привыкли к мраку. В красноватом каком-то свете явно проступал массивный силуэт прямоугольного человека в шляпе с высокой тульей и широкими полями, отбрасывающими густую тень на крупное лицо, обозначенное темным пятном над рядами блестящих пуговиц. Масалитинов никак не мог вспомнить черты этого скрытого в темноте лица, отчего невероятно раздражался, нимало не представляя, что именно следует сделать.

 

– А сейчас вам следует подойти ко мне поближе и присесть на скамью, – словно читая его мысли, прогудел Свириденко, – в ногах, знаете ли, правды нет, ха-ха-ха! Да и спешить, вроде бы, некуда.

 

Только теперь Масалитинов заметил, что вагон стоит в тупике и почти механически исполнил совет попутчика. Между тем, красноватый свет становился как бы прозрачнее, линзы окон розовели, на стенах туннеля проступали неясные тени. Присев напротив, Андрей уже без труда различал колкий взгляд маленьких глазок и тонкую полоску диктаторских усиков. Но самым странным по-прежнему оставался портфель, вздрагивающий и подпрыгивающий на коленях доктора. В нем как бы присутствовала своя внутренняя жизнь, к которой обладатель кожаного хранилища внимательно прислушивался, барабаня по хромированным замкам изящными пальцами маленьких рук.

 

– Вы что же, кошку с собой возите? – совершенно серьезно поинтересовался писатель.

– Погоди малость, скоро узнаешь, – фамильярно подмигнул Свириденко, переходя на «ты», – да не бойся, что это ты дерганый какой-то? То гнался за мной, а теперь вот ерзаешь, как девка на стерне.

 

Вдруг железное туловище вагона вздрогнуло и заскрежетало всеми створками. Масалитинов мог бы поклясться, что какая-то неведомая сила сдавливает и корежит его снаружи. Это походило на что угодно: землетрясение, взрывную волну большой силы… На минуту он выпустил из вида доктора с его таинственной кладью, а опомнившись, едва ли вовсе не потерял рассудок.

Среди скрежета и хруста буквально на глазах разваливающегося вагона, на середине широкого прохода, сбросив плащ, стоял доктор в обтягивающем его могучий торс черном трико или, скорее, в водолазном костюме с плотно облегающим голову капюшоном.

 

Железной рукой он схватил писателя за шею и толкнул в пролом. Теряя равновесие, Масалитинов попытался освободиться от унизительного захвата, но сделать этого ему не удалось. Мучительное головокружение стерло очертания предметов, и затем все физические ощущения пропали…

 

Страх, впрочем, вскоре покинул его. «Вот так сон!» – явилась первая четкая мысль, прорезавшаяся в мозгу как-то безболезненно и даже радостно. В некоторой степени было приятно и то, что этот комедиант в черном комбинезоне больше не в силах причинить ему вреда.

 

«Куда это я свалился?» – искренне удивился он, обнаружив, что стоит на четвереньках посреди лугового покоса на берегу озера, судя по очертанию дальних берегов, со странным графитным блеском воды. Слегка привядшая трава источала бодрящий свежий аромат. В дальних кустах истомно стонал ветер. Луна висела на обычном месте, и блеклые звезды, рассыпанные до горизонта, тускло мерцали в вышине необъятного неба. Все было абсолютно узнаваемым и, вместе с тем, невыразимо чарующим.

 

Вдруг у самого берега отчетливо вырисовался силуэт человека, появившегося так неожиданно, что Масалитинов, распрямив затекшую спину, подался всем корпусом назад и едва не оступился о кочку.

 

Он протер глаза, не доверяясь тому, что видел. Перед ним стоял раненый мужчина в окровавленном офицерском френче старого, какого-то допотопного покроя. Его красивое мужественное лицо озаряла глубокая скорбь, изливавшаяся из огромных светлых глаз, широко раскрытых. Так широко, что они казались слепыми. Ветер шевелил спутанные, давно не стриженные густые волосы, и лунный свет осыпал их холодными искрами. Его руки… сильные руки с тугими буграми мышц и напряженными жилами были туго связаны веревкой в запястьях.

Масалитинов бросился вперед в надежде освободить Пленника и почти коснулся его пальцев, судорожно сведенных…

 

Гибкая тень метнулась меж ними. Перед беззащитной своей жертвой теперь стоял киллер в черном трико, в упор целясь Андрею в лицо вороненым зрачком пистолета. Очень худой и высокого роста, он явно смахивал на кого-то. Но на кого? «Ах, да!» – почти вскрикнул Масалитинов, его разгоряченная память цепко ухватилась за диктаторские усики Свириденко. Тот же глумливый излом и та же жестокость в расплывчатых, как бы размытых чертах лица… Далекий гром или жуткий смех доносился отовсюду. Мелкий гнус роем закружился вокруг головы Андрея. Яркая вспышка озарила мозг, и сознание угасло…

 

Острый запах нашатырного спирта заставил Масалитинова приоткрыть слипшиеся веки, и затем он чуть не ослеп от невыносимой яркости круглой неоновой лампы, оказавшейся прямо перед глазами.

 

– Ну, наконец-то, – облегченно вздохнул пожилой мужчина с отечным лицом хронического алкоголика,

в белой шапочке и в халате с завязками на затылке, как у санитаров из психушки, –

а мы уж собирались вас… того… госпитализировать.

 

Масалитинов приподнялся и сел на широком топчане, не узнавая ни места, в котором находился,

ни людей его окружавших.

 

–          Имя-то свое, имя назвать можете? – допытывался молоденький лейтенантик в милицейской фуражке.

–          А где Свириденко? – вместо ответа спросил Андрей.

–          Какой Свириденко? – бдительно прищурился лейтенантик.

–          Ну, такой… – он обрисовал в воздухе прямоугольник, – в шляпе с полями.

У него еще был крокодиловый портфель…

 

; Чей портфель? – удивился милиционер. – Никакого портфеля у вас, гражданин, не было. Вот и понятые здесь, опись составлена, все по закону, – категоричным тоном заявил лейтенант, призывая в свидетели двух толстух в оранжевых жилетах.

 

– Да не у меня, у Свириденко портфель был.

– Вы что же, в сговоре состояли с этим Свириденко? Может быть, диверсию готовили и в вагоне специально заночевали? А что в портфельчике? Взрывчатка?

 

– Да вы что? – возмутился Масалитинов. – Как вы посмели? Я писатель с московской пропиской!

– Пропиской еще займемся, а пока пишите-ка объяснительную. Тем более, что писатель, естественно, – милиционер закашлялся, – все, знаете ли, так ясненько изложите. С чего это вас угораздило в метро ночевать да еще в вагоне… А у нас, между прочим, в туннелях крысы, – он развел руки на полметра, – вот такие здоровенные. При таком, знаете ли, богатырском сне могли и отгрызть чего-нибудь от вашей личности.

 

Пока блюститель порядка перечислял нарушителю безрадостные перспективы возможных последствий встречи с грызунами-мутантами, тот окинул беглым взглядом помещение, вероятнее всего, диспетчерской или патрульной дежурки.

 

Со слов свидетелей получалось, что в половине пятого утра уборщики технической смены обнаружили его на скамье одного из вагонов без признаков жизни. На крик женщин сбежалась вся дежурная команда, включая электриков и милиционеров. Между тем, никаких следов насилия на «трупе», то есть на человеке, лежащем навзничь, не было, а на алкоголика или наркомана, судя по внешнему виду и состоянию одежды, он никак не походил.

 

Странная его бесчувственная поза скорее напоминала беспробудный летаргический сон. Кто-то даже предположил, что такой сон мог его свалить прямо во время поездки, а равнодушная ко всему на свете, кроме террористических актов и сводок погоды, толпа пассажиров промчалась мимо. Вовсе обескуражил присутствующих начальник смены. Он нагнулся, расстегнул рубашку, приложил ухо к твердой груди оцепеневшего мужчины, коротко заявил: «живой», – и ритмичными взмахами левой руки продемонстрировал всем частоту ударов его сердца.

 

Летаргетика, как спящую красавицу, перенесли в оперпункт, туда же прибыла скорая. На счастье, приехал врач-невропатолог, который с выводами не спешил и был, очевидно, прав. Слегка отшлепав по щекам пациента, он растер ему уши, пощупал пульсацию сонной артерии и, бормоча под нос непонятное: «Квази кататония, так-так-так, полная каталепсия», – потребовал у фельдшерицы нашатырь.

 

Через несколько минут, довольный собой и результатами врачевания, эскулап настоятельно порекомендовал очнувшемуся больному обследоваться у специалистов, не оставлять без внимания тревожный сигнал и с этим откланялся.

 

Молоденький лейтенант, смущенный латинскими терминами, поспешил закруглиться с объяснительной, удовлетворившись заверением нарушителя в полном отсутствии злонамеренных помыслов, возвратил ему изъятые личные вещи, в том числе бумажник с весьма приличной суммой денег и железнодорожным билетом в курортный город братского государства. Затем писателя выставили за двери и проводили к выходу.

 

Совершенно обалдевший от безупречной честности и доброжелательности незнакомых людей, испытывая легкие угрызения совести за невольную канитель и внимание к своей персоне, Масалитинов живенько распрощался и вынырнул из душных подземных лабиринтов в прохладное майское утро.

 

Ночное происшествие теперь казалось болезненным бредом. Он и в самом деле дал себе слово показаться врачу, опасаясь за состояние психики, к тому же ему действительно ровным счетом ничего не удавалось толком припомнить! Разумеется, он не забыл, как вычислил в толпе Свириденко и мчался за ним по бесконечным переходам, как вскочил в вагон…

 

Но что было потом? С чего сделался с ним такой длительный обморок? Каким образом он остался незамеченным в пустом вагоне, один, на целую ночь? Содрогнувшись, впечатлительный писатель представил, что мог очнуться в полной темноте и… умереть. Вот так, внезапно.

 

«Memento mori», – он с досады плюнул на тротуар и нервно закурил. Между тем, эту классическую рекомендацию только полный идиот мог отвергнуть категорически.

 

Но, даже культивируя известный постулат в Великий пост, или по такому вот, как сейчас, случаю, он все одно вряд ли сумел бы вырваться из омута неопределенности и бесцельности многих своих поступков, безалаберной и пустой траты драгоценного времени. При том, словно в издевку, он просто изнемогал от личной безграничной свободы, истинной свободы, какую и вообразить-то было немыслимо еще совсем недавно, почти вчера…

 

Вдруг Масалитинов поймал себя на слове «был». «Был свободен!» – хмыкнул он, припомнив навязанный аванс и распотрошенную рукопись. Однако свободный труд уж слишком грубо ассоциировался с пустым желудком, протертыми носками и поношенной обувью. Поэтому часть такого труда даже следовало продать! Этот оправдательный вердикт отчасти удовлетворил ретивого сочинителя, и он, несколько успокоившись, отправился готовиться к отъезду. Времени оставалось не так уж много.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.