Любаша учится на втором курсе университета. На факультете иностранных языков. Сокращенно – иняз. Любе недавно исполнилось девятнадцать лет. Возраст не то, чтобы солидный, но уже явно вышедший из недорослевского. Девятнадцать лет – это уже пора начала серьезного становления в жизни. Некоторые из ее подружек-ровесниц уже успели повыскакивать замуж, а одна даже развестись. Нет, Люба не торопилась замуж, успеется, но ее искренне огорчало, что до сих пор у нее не было ни одного серьезного увлечения. Пора бы уже. Ведь так можно и всю жизнь прождать, а годы идут. Не то, чтобы на нее совсем уж никто не обращал внимания. Обращали, ведь Люба не дурнушка, а очень милая, симпатичная, приятная девушка. И личиком вышла, и фигуркой, и умом бог не обидел – не даром учится на бюджетном отделении и все два года получает повышенную стипендию. Но те, которые обращали внимания, не нравились Любе, а которые нравились – почему-то не обращали на нее абсолютно никакого внимания. Если говорить конкретно, то за ней пытался увиваться Лешка Еропкин с их курса, с параллельной группы. И совершенно не обращал внимания ее одногруппник, староста их группы Мишка Тимофеев по кличке «Тимоха». Тимоха был типичным ботаником, полностью увлеченным учебным процессом и тем, как лучше организовать жизнь и учебу их группы, быть старшим в которой поручили ему. А группа была почти сплошь девичьей: кроме Тимохи был только еще один парень – Вовка Павлов, паренек, приехавший поступать учиться в университет из дальней глухой деревушки и выбравший такой вот неожиданный факультет. Девчонки иногда посмеивались над ним в том смысле, что ему надо было поступить лучше в сельхоз академию на ветеринара или механизатора или, на худой конец, на стройфак, чтобы потом строить в своем колхозе свинарники и фермы. Вовка молча психовал, играл желваками и старался не реагировать на глупые речи глупых девчонок. Не объяснять же им, в самом деле, что он всю свою пока еще совсем короткую жизнь отчаянно мечтал выбраться из своей забытой богом дыры и уехать путешествовать по миру. А какое может быть полноценное путешествие без знания иностранных языков? Вот Вовка и пыхтел ночи напролет над английскими предлогами и глаголами. Учеба давалась ему с трудом, но усердия, трудолюбия и напористости ему было не занимать. Преподаватели его уважали за эти редкие в нынешней молодежи качества и иной раз натягивали оценки, чтобы парень мог получать стипендию, так как поддержки из деревни ему не было никакой и чтобы обеспечить себя ему приходилось подрабатывать по вечерам и воскресеньям грузчиком.

Любе учеба давалась легко, у нее были природные способности к языкам. Надо отдать должное и родителям, которые не жалели денег на разных репетиторов, электронных переводчиков, на компьютер с Интернетом, где Люба могла общаться на английском и французском с заочными знакомыми из-за границы, шлифуя и практикуя свои знания языков. Еще Люба изредка посещала фитнес-зал и один раз в две недели ходила в бассейн. Иногда с подружками она ходила в ночные клубы, в бары. Но ей мало нравилась публика в этих заведениях – девчонки из кожи вон лезут, чтобы обратили на них внимания представители сильного пола, а так называемые представители сильного пола – обкуренные качки, у которых кулаки в объеме больше головы и с которыми и поговорить не о чем. В общем, Любе нравился только Тимоха. И чем дальше, тем больше. Нравилась его серьезность, нравилась та ответственность, с которой он подходил ко всем делам, нравилась его целеустремленность. Но больше всего нравились его глаза – зеленые с коричневыми крапинками. Когда Люба впервые заглянула в его глаза, то просто поразилась этим коричневым крапинкам на зеленом фоне. Никогда и ни у кого она больше не встречала таких глаз. Жалко только, что за своими крапинками он совсем не замечает ее, Любу. У Любы уже вошло в привычку перед сном думать о Тимохе, представлять разные жизненные ситуации, в которых были два непременных действующих лица – она и Тимоха. То она представляла себе, как они вдвоем гуляют в лесу, тишину которого разбавляют только шелест листвы и пение птиц, Тимоха осторожно срывает ландыши, складывает их в небольшой букетик и преподносит ей, с нежностью глядя в ее лицо сверху вниз. То в ее мечтах они плавали в зеленых, как Тимохины глаза, водах океана. Он много раз спасал ее от толпы разбушевавшихся хулиганов, раскидав их в два счета, и унося на руках спасенную, нежно прижимая к своей мужественной груди. Мечты эти были прекрасны, но Любе хотелось, чтобы хоть немного, хоть чуть-чуть они воплотились в жизнь. Но пока с этим были явные проблемы. Если Тимоха и подходил к ней, то только затем, чтобы напомнить, что в субботу зачет по латыни, а у нее еще не сдан реферат, либо с просьбой дать отксерокопировать последнюю лекцию по практическому курсу перевода, которую он пропустил по болезни. Но Люба была не из тех девушек, которые опускают руки перед проблемой. Наоборот, она вся сосредоточивалась на проблеме и искала способ для преодоления оной. Как правило, способ находился, надо только хорошенько все продумать. Вот Люба и думала. Тонкость была в том, что она не могла первой проявить инициативу, что-что, а гордость у нее была, и она ни в коем случае не хотела уподобляться тем девушкам, которые первыми виснут на шее парня. Надо было сделать так, чтобы Тимоха сам сделал шаг навстречу. А раз он не спешил его делать, надо было ему помочь, подтолкнуть его к этому. Но как? Это был вопрос вопросов. Люба засыпала и просыпалась с этим нерешенным вопросом. Она чувствовала, что решение, простое как все гениальное, где-то совсем рядом, но пока не находила его. Ничего, вода камень точит. Если долго биться над решением проблемы, то оно непременно найдется. Увидел ведь Менделеев свою периодическую таблицу во сне. Вот и Люба найдет. Найдет, воскликнет радостно «эврика!», поразится легкости и простоте ответа на свой вопрос. А потом начнет его реализовывать. И пойдут они, в конце концов, с Тимохой крепко взявшись за руки в даль светлую. Так и будет! Непременно! Осталось только додуматься да этой простой и гениальной мысли.

Любаша видимо не зря вспомнила Менделеева. Выход из ситуации ей приснился во сне. Даже во сне она обрадовалась и подумала: «Какой удачный сон! Просто вещий! Только бы не забыть его». Едва проснувшись, она тщательно запомнила его. А то эти сны имеют странную обыкновенность мгновенно улетучиваться из головы. Теперь сон был в подробностях зафиксирован в ее памяти. По пути в университет, стоя в привычной давке утреннего троллейбуса, она еще раз его проанализировала и еще раз удивилась гениальной простоте подсказанного плана. Если верить разным экстрасенсам, то наши сны – это реальные прогулки нашего сознания по параллельным мирам, которых в действительности существует великое множество. И путешествуя по этим самым параллельным мирам, мы встречаем своих двойников, тройников и так далее, которые иногда устроились лучше в своем мире, иногда хуже и порой могут подсказать нам наилучший выход из создавшейся ситуации. Прошлой ночью Любаше повезло – она встретила умную и удачливую копию себя,  которая дала ей верный и оригинальный совет, как наконец обратить сиятельное внимание Тимохи на свою скромную персону. Да, по всем признакам, этот способ должен наверняка сработать. В худшем случае просто ничего не получится, и все останется как было. Что ж, будем тогда искать другой способ. Только и всего.

Выскочив из битком набитого троллейбуса на нужной остановке в несколько помятом виде, Любаша бодро зашагала к новенькому корпусу иняза. Настроение было приподнятое. Ей даже захотелось поскакать вприпрыжку. Остановила мысль, что вдруг ее легкомысленное поведение будет замечено кем-нибудь из сокурсников и станет в дальнейшем причиной шуточек и приколов.

Первой парой была латынь. Латынь Люба терпеть не могла. Вот скажите, зачем нужно ломать голову над так называемыми мертвыми языками? Кому это надо? Мертвый язык, он и есть мертвый. Она была абсолютно уверена, что никогда в жизни эта самая латынь ей не понадобится. Разве что разбирать нацарапанные врачом рецепты. Только, во-первых, болеть Любаша не собирается, а во-вторых, принимать то, что выписывают врачи, она не собирается тем более. Доверия к нынешним врачам у нее не было абсолютно. С тех самых пор как залечили до инвалидности ее любимую тетушку.

Любаша добросовестно записывала все, что диктовал старенький профессор Петр Варламович, а сама изредка незаметно косила голубым глазом на сидевшего наискосок от нее Тимоху. Тот сосредоточенно конспектировал все сказанное профессором в толстенную коричневую тетрадь. Рука его так и летала. Брови сурово сжаты, вся его поза выражала внимание и страстное желание одолеть эту самую латынь.  Любаша незаметно для себя залюбовалась мужественным профилем Тимохи. Из задумчивости ее вывело деликатное покашливание Петра Варламовича, адресованное явно ей. Она встрепенулась, виновато глянула на профессора и опять уткнулась в свою тетрадь.

Случай начать задуманное представился неожиданно быстро. Причем, помог ей сам Тимоха. На большой перемене между второй и третьей парами, когда основная часть студентов рысью понеслась в столовую или буфет, Люба решила не мчаться заполнять свой желудок кашей на воде или пережаренными пирожками подозрительного вида, а ограничиться просто пакетиком чипсов, который был заблаговременно куплен ею накануне и лежал в пакете с тетрадками. Она хрумкала картофельные ломтики со вкусом бекона, поглядывая за окно на распускающиеся деревья, когда к ней неожиданно подошел Тимоха.

– Послушай, Васильева, – уселся он рядом на стул, – должен напомнить тебе, что у тебя осталась задолженность по физкультуре еще с прошлой сессии. Физкультура, конечно, не главный предмет для будущего полиглота, но без этого зачета тебя могут не допустить к следующей сессии. Надо срочно ликвидировать этот пробел.

– Надо, – легко согласилась Любаша, – с замиранием сердца глядя в Тимохины коричневые крапинки, – только проблема в том, что я не уложилась на целых десять секунд в норматив по кроссу на лыжах на три километра. А где сейчас взять снег, чтобы я смогла пересдать этот самый кросс?

–   А о чем же ты думала раньше? – сурово спросил ее Тимоха.

–   О тебе, – чуть не сорвалась у нее с языка. – Понимаешь, Миша, я хотела сразу же пересдать эти чертовы лыжи вместе с другой группой, но, если ты помнишь, я тогда заболела гриппом на две недели, а потом надо было срочно подтянуть КРО и французский. А потом… Потом я просто забыла об этом.

–   Как можно забыть о несданном зачете?! – поразился Тимоха ее легкомыслию. Он задумался на несколько секунд, – Ладно, я попробую переговорить с физруком. Может он согласится принять у тебя какой-нибудь другой зачет вместо лыж. Кстати, а почему у тебя хромала культура речевого общения и французский? Раньше ты таких прорех не допускала.

–   Понимаешь, Миш, у меня большие проблемы, – доверительно сказала Любаша понизив голос и опустив глаза.

–   А что такое?

–   Это проблемы личного плана. Но тебе, как старосте, я скажу. Дело в том, что в последнее время мне совершенно не дает проходу Еропкин Леша из параллельной группы. То есть, можно сказать, просто преследует меня. Нет, он пока держится в рамках приличия, руки не распускает и грязных предложений не делает. Но как я могу сосредоточиться полностью на учебе, если он с утра до ночи ходит за мной буквально по пятам, часами стоит в моем подъезде, завалил меня своими письмами и записочками. Я уже не говорю о телефонных звонках. Видишь, даже мобильный все время отключен. А городской отключить не могу, мне в любое время могут позвонить родители. Посоветуй, что мне делать? Не в милицию же идти с заявлением. Там только посмеются и скажут: «А что собственно мы можем предъявить вашему кавалеру? Вот когда он вас изнасилует или причинит какое другое членовредительство, вот тогда и милости просим.» Ведь так?

Тимоха глубоко задумался. Между его густыми бровями вразлет залегла глубокая морщинка. Любаша сжала пальцы правой руки в кулак, сдерживая себя, так ей вдруг захотелось погладить эту морщинку.

–   Хорошо. Я подумаю, чем можно тебе помочь. Я непременно что-нибудь придумаю. А ты пока налегай на учебу. Не расслабляйся. Ясно?

–   Ясно.

С тем и разошлись.

Прошло еще два дня. Наступила суббота.

На третьей паре в большой аудитории сошлись на лекцию по философии все три группы иняза. Аудитория была огромной, высокими ступеньками ряды парт вздымались чуть ли не в поднебесье. По обеим сторонам аудитории огромные окна, так что она вся насквозь пронизана ярким весенним солнцем, в свете которого кружатся в танце пылинки. Любаша села повыше, на десятом ряду, с краю. К ней тут же вплотную подсел Еропкин. Развязно развалился. На лице нагловатая усмешка.

–   Привет, Любаха.

–   Привет, Леша.

–   Как дела?

Любаша пожала плечом. Дела как дела. Ничего особенного. Неожиданно рядом нарисовался Тимоха. Он без церемоний отодвинул от Любаши Еропкина и уселся между ними.

–   Ты чего? – удивился Еропкин.

–   Ничего, – невозмутимо ответил Тимоха. – А ты чего?

–   И я ничего.

–   Вот и лады, – Тимоха достал из дипломата тетрадь по философии размером с амбарную книгу и шариковую ручку, приготовился конспектировать.

Еропкин удивленно хмыкнул. В аудиторию вошла преподаватель по философии. Началась лекция.

После лекции Тимоха притормозил Любашу, укладывавшую в пакет тетрадь с ручкой: разговор есть. Разговор, так разговор. С Тимохой она готова разговаривать в любое время суток и на любые темы.

– В общем, так. Я тут на досуге поразмышлял над твоими проблемами. С физруком я договорился, он согласен заменить сдачу зачета по лыжам на зачет по подъему по канату. Что касается проблемы с Еропкиным, то тут мы поступим просто. Он перестанет к тебе липнуть, если узнает, что у тебя появился парень.

–   Но у меня нет парня, – Любаша подняла на Тимоху удивленные глаза.

–   Что ж, – вздохнул он, – тогда придется мне временно побыть твоим парнем. Если ты не возражаешь, конечно.

–   Нет! Я не возражаю! – быстро проговорила она, ликуя в душе, что ее план сработал так чисто и так моментально.

«С утра я рад. Чего-то жду. Ура! Ура! Я в цирк иду!» – напевала она возвращаясь с учебы домой. Правда, собиралась идти она не в цирк, а в кино. С Тимохой! Это была его идея: надо чтобы их чаще видели вдвоем окружающие. Тем более, что на вечерний сеанс в соседний кинотеатр, что располагался как раз между студенческими общежитиями, почти всегда ходил кто-нибудь из однокурсников. Слухи о романах в их среде распространялись с быстротой молнии, чем паче, что, как уже было сказано, на инязе были почти одни девчонки, которые, как всемирно известно, являются лучшими проводниками сплетен. «Несколько раз надо появится вместе в разных общественных местах. Как-то, кинотеатр, студенческая столовая, кафе, дискотека и на прочих студенческих мероприятиях. Слухи о том, что мы встречаемся, очень скоро дойдут до Еропкина, и он от тебя отстанет. Вот увидишь, со мной он связываться не захочет. Так что, придется немного потерпеть мое общество». Любаша готова была терпеть это самое общество вечно. Сегодня премьерой их совместного появления на людях Тимоха выбрал кинотеатр.

Дома Любаша перетасовала весь свой богатый гардероб. Проблем что одеть у нее не было: не даром родители почти всю ее сознательную жизнь мотаются по заграницам. Ее папа по профессии дипломат, мама – жена дипломата. Когда Любаша была маленькой, они и ее брали с собой. Когда она подросла, то, учась в пятом классе, вдруг категорически отказалась уехать в очередную годичную поездку с родителями в Швецию. «Я не хочу расставаться со своими друзьями и одноклассниками! – категорично заявила она опешившим родителям, – Мне не нравится мотаться туда-сюда как ванька-встанька. Оставьте мне немного денег, запас продуктов и езжайте без меня!». И уговоры и угрозы родителей не возымели своего действия, и они отступили, оставив ее на попечение маминой сестры тети Гали. Тети Галины дети уже выросли к тому времени, разъехались, и она с удовольствием перешла временно жить в квартиру младшей сестры к любимой племяшке. Тетка и племянница прекрасно ладили друг с другом, находя по всем вопросам полное взаимопонимание. Тетя Галя не донимала племянницу нравоучениями и наставлениями, а Любаша платила за это любимой тетушке тем, что отлично училась и не давала никаких поводов для беспокойства по поводу своего поведения.

Любаша остановилась пока на двух вариантах – замшевый костюм тройка оливкового цвета или фирменные джинсы с укороченной кожаной курточкой. А пока отправилась в ванную. Времени, чтобы навести полный марафет, осталось совсем немного.

Она явилась на свидание минута в минуту. Прийти раньше назначенного она посчитала неразумным. Прийти позже – неэтичным. Все-таки, у них скорее не романтическое, а деловое свидание. Во всяком случае, так пока считает Тимоха. Что ж, пусть считает. И оглянуться не успеет и не заметит, как эти свидания станут настоящими. Тимоха уже стоял на своем месте, терпеливо ожидая «свою» девушку. В руках он держал чахлый букетик хризантем. «Привет. Молодец, что без опозданий. Терпеть не могу, когда опаздывают. И давай улыбайся мне, а то за нами уже наблюдают». Действительно, Любаша заметила краем глаза двух девчонок из группы Еропкина, заинтересованно поглядывающих на них. Она широко и светло улыбнулась Тимохе, решительно взяла его под руку, и они направились к кинотеатру. Ее кавалер заблаговременно приобрел билеты на вскоре начинающийся сеанс, они прошли в здание и уселись за столиком в кафетерии. Пили молочный коктейль, мило беседовали. Посмотреть со стороны – ни дать, ни взять, невеста с женихом. В действительности Тимоха объяснял Любаше разницу между глаголами Perfect Progressive Present  и Perfect Progressive Past и даже нарисовал ей на салфетке как образовываются эти глаголы. Любаша кивала ему головой и мило улыбалась, так как в противоположном углу кафетерия расположились все те же девчонки, шушукаясь и кидая на них любопытные взгляды. Потом смотрели американский боевик. Время от времени незаметно для Тимохи Любаша скашивала глаза и смотрела на чуть светящийся в свете экрана профиль своего соседа. Сердце ее радостно билось. То, что еще вчера казалось совершенно несбыточным, начинало приобретать осязаемые черты реальности.

 

Они возвращались из кино уже почти в полночь. Фильм оказался длинным, двухсерийным. Шли по тихой пустынной улице, молчали. Навстречу им прошла влюбленная парочка – он нежно обнял ее за плечи, она так и прильнула к нему, склонив голову на плечо. Любаша представила на ее месте себя, на его – Тимоху. Как знать, быть может, пройдет совсем немного времени, и они тоже будут так бродить в обнимку теплыми лунными ночами?

–   О чем думаешь? – прервал ее размышления Тимоха.

–   О зачете по физкультуре. Понимаешь, Миш, я не умею лазить по канатам. Совершенно. Наверное, мои предки произошли все-таки не от обезьян. Может, от зайцев или собак, но точно не от обезьян. Так может быть, как ты думаешь?

–   Ерунда. Я научу тебя лазить по канату. Завтра же пойдем в спортзал. Между тренировками баскетболистов и волейболистов с 14 до 15 есть часовое окно. Вот в это время я тебя и натренирую. Договорились?

– Ага, – обрадовалась Любаша.

Войдя в темный подъезд, где жила Люба, они поднялись пешком до нужного этажа. Тимоха оказался галантным кавалером, он считал обязанным себя проводить свою подопечную до самой двери. Его старания оказались не напрасными. На лестничном пролете между седьмым этажом, где жила Любаша, и шестым на подоконнике сидел Еропкин.

–   Какие люди и без охраны! – радостно было завопил он, увидел Любашу, первой идущей по лестнице. Тут же следом показалась и охрана. Вид у Еропкина стал такой, словно он случайно проглотил дождевого червя.

–   Привет, шеф, – без энтузиазма поприветствовал он Тимоху.

–   Привет, коль не шутишь. Чего делаешь здесь?

–   А я это… случайно… Шел мимо…

–   Вот и иди. Мимо, – Тимоха проводил своим суровым взглядом поникшую Лешкину фигуру, исчезнувшую в дверях закрывшегося лифта. Он довел Любу до самой двери, пожелал ей спокойной ночи и еще раз напомнил, чтобы она немедленно звонила ему в любое время дня и ночи на его сотовый, если на ее горизонте опять возникнет этот наглый Еропкин.

Люба зашла в квартиру, включила свет в зале, а сама побежала на кухню, где в темноте долго смотрела вслед Тимохе, даже когда его одинокая высокая фигура уже скрылась за углом соседнего дома. Лежа в постели она устремила распахнутые глаза в потолок, по которому изредка пробегали светлые прямоугольники отсвета фар проезжающих внизу машин. Какое все-таки удивительное имя – Михаил. Миша. От этого имени веяло теплым, большим и надежным. В нем чувствовалась сила и мягкость одновременно. Миша. Мишенька. Алексей – тоже хорошее имя. Лешка Еропкин парень, в принципе, неплохой, у него легкий характер. Он веселый. Но что делать, если ее сердце принадлежит на всю оставшуюся жизнь только Мише Тимофееву. Тимохе.

На следующий день ровно в 15-00 Любаша в спортивной форме скромно сидела на скамеечке в спортзале. Баскетболисты как раз закончили свою тренировку и усталые побрели в мужскую раздевалку. Остался только один из них. Это был Тимоха. Тяжело дыша он подошел к скамейке, на которой сидела Любаша, опустился рядом. Вся его ярко-красная футболка с белым номером «22» была мокрой от пота. «Устал?» – пожалела его Люба. «Нормально, – отмахнулся он, – Сейчас пару минут передохну и буду приучать тебя к канату». Он расслабленно откинулся на шведскую стенку, что шла позади скамеек, прикрыл свои крапинки длинными девчоночьими ресницами. Пользуясь тем, что он ничего не видит, Любаша просто пожирала его глазами. Какой он все-таки красивый! И светло-русые густые волосы, и почти сросшиеся на переносице размашистые темные брови, и четко-очерченные губы. А какие у него сильные руки! Бугры мышц так и выпирают под рукавами футболки. Если ко всему этому добавить еще и то, что он очень умный и целеустремленный, то получается портрет какого-то нереального супергероя.

– Миш, а у тебя есть какие-нибудь недостатки? – неожиданно для себя спросила Любаша.

Тимоха оторвался от стенки, устремил на нее свои коричневые крапинки на зеленом.

– Есть! – твердо сказал он, – Я не всегда могу справиться со своими эмоциями. И иногда позволяю лени брать над собой вверх. У Заболоцкого есть стихотворение: «Не позволяй душе лениться! Что б воду в ступе не толочь, душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь!». А я порой позволяю себе расслабиться.

– Но это невозможно – трудиться и день и ночь! Должен ведь человек когда-то и отдыхать. Это неправильное стихотворение, хоть и Заболоцкого! – с жаром возразила ему Любаша, – Народная мудрость что гласить? Она гласит: делу – время, потехе – час.

– Вот именно: делу – время. Хватит болтать, пошли к канату!

Люба подошла к канату, потрогала его закручивающееся по спирали, толстое, шерстяное тело. Глянула вверх. Канат змеей струился далеко вверх, заканчиваясь где-то нереально высоко. Из задумчивости ее вывел голос Тимохи:

– Хватайся за канат обеими руками, подтянись. Помогай себе ногами. …Да не так же. Отойти. Смотри, – он мягко отстранил ее, крепко обхватил ладонями канал, – Взялась руками, потом подтянулась. Видишь? Потом зафиксировала свое положение ногами и перехватываешь канат руками повыше. Опять подтянулась, зафиксировалась и так далее.

Тимоха лез и лез по канату. Все выше и выше. Вот он долез до самого верха, коснулся ладонью потолка, демонстрируя Любаше финиш, и в одно мгновение съехал вниз на руках.

– Теперь ты.

Любаша опять взялась за канат, обхватила его пальцами, как учил Тимоха. Попыталась зафиксировать свое положение ногами. Ноги скользили, фиксация никак не получалась. Помог Тимоха, подставив свои руки под ее ноги. «Поехали!» – скомандовал он. Ехать получалось с большим трудом и только потому, что он ей помогал, подтягиваясь снизу за ней и подставляя свои руки под ее ноги. «Давай, давай! Не останавливайся! – ободрял ее Тимоха, – Молодец! Уже получается! Еще немного! Еще чуть-чуть! Только вниз не смотри!». Тут же после этих слов она посмотрела вниз. Посмотрела и ахнула. Подстеленный под канатом мат показался ей размером с носовой платок. Внизу все с высоты, на которой она замерла, показалось нереально маленьким, просто игрушечным. И скамеечки, и брусья в углу, и козел у стены. Любаша мертвой хваткой прилипла к канату. Теперь никакая сила в мире не смогла бы сдвинуть ее с мертвой точки. «Миша, – тихо и спокойно сказала она, – ты иди домой. Я здесь останусь. Я теперь не смогу слезть отсюда никогда. Не обращай на меня внимания. Оставь меня здесь». «Ты чего это придумала, Васильева? Не валяй дурака. Под нами не больше пяти метров. Ползи за мной. Начинаем спуск». Тимоха начал спускаться. Любаша осталась на том же месте. Каким-то волшебным образом у нее вдруг получилась идеальная фиксация. Она смотрела сверху вниз на русую макушку Тимохи. Вот он спустился, спрыгнул, стоит внизу, смотрит на нее, машет ей. «Эй, Васильева, давай сюда!». Любаша мотает отрицательно головой. Она останется здесь навсегда. «Бросай меня, Миша. Иди домой». Он еще пару минут уговаривает ее, наконец, опять хватается за канат и в два рывка оказывается под ней. Подтягивается еще повыше. И вот уже они вдвоем в обнимку висят на канате. «Люба, – шепчет он ей, – ты не бойся. Закрой глаза. Вот так. И слушайся только меня. Отпусти правую ладонь и перехвати ее пониже. Не бойся упасть, ведь я тебя держу». Любаша послушно закрывает глаза, голова ее плывет, но это не от страха высоты. Она чувствует сильные руки Тимохи, которые обхватили ее, чувствует его дыхание. Потихоньку, очень медленно они начинают спуск. Любаша готова так спускаться целую вечность, но неожиданно быстро Тимоха отпускает ее. «Прыгай!» – кричит он. Любаша открывает глаза,  видит  на уровне своих ног протянутые к ней руки Тимохи. «Уже спустились,» – огорчается она и отпускает канат. Тимоха поймал ее, отвел к скамейке.

– Ну, ты, Васильева, даешь. Альпиниста из тебя не получиться.

– Не получится, – соглашается Любаша.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно! В смысле, что теперь все нормально. А сначала я испугалась до жути. Даже в животе все похолодело. Наверное, я боюсь высоты.

– Да какая там высота. Метров пять, от силы шесть. Разве это высота? Я однажды с парашютом из самолета прыгал. Вот там была высота. Ладно, придется попросить физрука заменить зачет по канату на что-нибудь другое. Пойдем, провожу тебя до дома. А то ты чего-то бледная. Да и Еропкин опять может появиться.

Тимоха как в воду глядел. Еропкин сидел в Любином дворе на скамеечке под детским грибком. Разгадывал кроссворд. Они одновременно все трое увидели друг друга. В первое мгновение по глазам Еропкина было видно, что он хотел сделать вид, что случайно здесь сидит. Потом решительно встал и направился к ним.

– Спросить хочу, – без обиняков и реверансов начал он, – чего это в последнее время я вас вижу все время вместе? Вы что, типа пара теперь?

– Типа да, – удовлетворил его любопытство Тимоха.

– А я типа третий лишний, – догадался Еропкин.

– Типа так. Так что ты, Леха, типа шагай отсюда. И если я еще раз типа встречу типа тебя типа около Любы, то я типа за себя не ручаюсь. Ты понял?

– Типа того, – проворчал Еропкин, – но мы еще посмотрим, типа на чьей улице будет праздник. Цыплят типа по осени считают. Мы еще встретимся на узкой дорожке, Любочка, – и он медленно пошел прочь, засунув руки в карман и напевая подражая Демису Руссосу: «Прощай, любовь моя, проща-ай».

– Вот собака, – сказал ему вслед Тимоха, – но ты, Васильева, не бойся. Я тебя в обиду не дам.

Он провожает ее до подъезда и отказавшись от предложенного Любой чая, быстро уходит. У него еще куча дел – надо посидеть в читальном зале, подготовиться к докладу, навестить приболевшего родственника, подготовиться к зачету и набросать план общественной работы группы на следующий месяц.

Дома Любаша долго ходит из угла в угол. Она все вспоминает в подробностях свою прошедшую тренировку. Ей кажется, что ее плечи еще помнят тепло рук Тимохи.

А в понедельник случилось ЧП. Прямо с лекции по философии скорая увезла в больницу Вовку Павлова с острым приступом аппендицита. Оказывается, живот у парня болел уже сутки, но он мужественно терпел и даже пошел на занятия, превозмогая боль. Бледного, в полубессознательном состоянии его унесли на носилках двое санитаров. Сразу после занятий Тимоха решил отправиться в больницу. Любаша пристроилась к нему.

В больнице им сказали, что Вовку уже прооперировали и его даже можно навестить. В белых халатах они вошли в палату. Вовка лежал на кровати у окна, весь осунувшийся, но глаза его улыбались. «Нормально все. Пару недель поваляюсь и опять как огурчик буду. Небольшой передых мне только на пользу пойдет». Немного посидели рядом с ним, пообещали вскоре навестить. Поговорили с врачом. Тот подтвердил, что все нормально, но если бы еще немного, то все могло быть куда хуже.

Возвращаясь из больницы, решили пройтись немного пешком, благо погода стояла чудная.

– Ты глянь, Васильева, оказывается уже цветы расцвели, – сделал открытие Тимоха, увидев в руках у рыхлой тетки букеты первоцветов, которые она продавала по двадцать рублей за пучок. Купил Любе фиолетовый букетик, – Чудные какие-то цветы, даже не знаю, как называются.

– Сон-трава, – подсказала Любаша.

– Действительно? Странное название. Как будто из сказки какой.

Люба шла, нюхала цветы, от которых шел едва уловимый аромат, улыбалась. Над головой пели птицы, в душе звучала музыка, рядом шел Тимоха. Что еще надо для счастья? Больше ничего. Это и есть само счастье.

…В почтовом ящике лежало письмо и открытка. Письмо было от родителей. Яркая глянцевая открытка – от двоюродного брата Сергея с приглашением на свадьбу. До Любаши доходили слухи о бурном романе ее братца с некой Настей. И вот дождались: «Приглашаем тебя на торжество, посвященное нашему бракосочетанию, которое состоится 5 мая в 18 часов по адресу …». Любаша вздохнула. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся… Когда и у нее будет, как у людей? Дома долго разглядывала себя в большое зеркало в прихожей. Все при ней: симпатичное личико, глаза очень даже ничего, носик несколько курнос, но зато какие волосы – густые, блестящие, вьющиеся от природы. Ноги тоже не подкачали – длинные и красивые. Талия на месте, грудь – второй номер, ни грамма лишнего веса. И чего еще надо этому Тимохе? Может, у него уже есть девушка и зря Любаша его терроризирует. Вот ужас будет, если это так. Любаша горько вздохнула. Вспомнила про письмо, что лежало в сумке. Балда, совсем забыла. В письме, написанном мамой, было все то же: как дела с учебой, вовремя ли питаешься, как здоровье и прочая чушь. Ах, мама, мама… Любаша отложила письмо на подоконник, будет время, напишет ответ. А лучше позвонит им сегодня вечером. И что это родителей на письма потянуло? Заностальгировали там видно совсем, в своей Дании.

Вечером позвонила родителям. Слышимость была идеальной, как будто в соседнюю квартиру звонила.

– Мамуля, как вы там?.. Да, конечно, соскучилась. Письмо от вас сегодня получила. Как папино здоровье? Спина больше не болит?.. Нет, у меня все хорошо. И с учебой тоже хорошо. Хвостов нет, прогулов тоже… Нет, не болею. И питаюсь вовремя… Нет, не в сухомятку. Через день варю себе суп… На улице уже почти лето. Все начинает расти и цвести. Сегодня даже первые цветы мне подарили… Кто подарил?.. Парень один… Да нет, мам, успокойся, никаких романов у меня нет. Это Тимоха подарил, староста наш. Он всем девчонкам дарит, которые хорошо учатся. Так сказать, поощряет материально таким образом… Тетя Галя уехала отдыхать в санаторий в Подмосковье. Звонила недавно. Чувствует себя нормально. Да, слушай новость – Сергей Максимов женится! 5 мая свадьба. Сегодня приглашение получила… На некоей Насте. Сама ее не видела, но говорят очень красивая и умная девушка, работает бухгалтером в солидной фирме… Да, из приличной семьи… Пойду обязательно, какая свадьба может быть без моего присутствия… Когда в отпуск приедете?.. Уже через месяц?.. Здорово! Ладно, привет Копенгагену. Пока. До скорого.

…На улице уже ночь. Любаша сидит в темноте перед раскрытым окном, положила голову на подоконник, вдыхает свежий ночной воздух, прислушивается к тишине. Перед ней в стакане стоит букетик сон-травы. Сон-трава. Действительно, название из сказки. Понюхала царевна сон-траву и заснула надолго крепким сном. Пока не прискакал к ней Иван-царевич и не разбудил спящую красавицу своим горячим поцелуем… Любаша нюхает едва различимый тонкий запах цветов. Спать совсем не хочется. Где же ее царевич? Она приподнимается, вглядывается вниз, в кусты, что растут под окнами внизу. Нет, никого не видно. Слышны только истошные вопли одержимого страстью кота. Тоже Иван-царевич для какой-нибудь Мурки. Любаша смотрит на Луну, на мерцающие точки звезд. А вдруг Тимоха сейчас тоже не спит, смотрит, как и она, на Луну и на звезды и тоже думает о ней. Любаша берет в руки трубку радиотелефона, набирает домашний номер Тимохи. У него нет определителя, так что ее легкомысленный поступок останется в тайне.

– Алло, – сразу отзывается Тимоха, – я вас слушаю.

– Нет, это я тебя слушаю, – с нежностью думает Люба.

– Алло. Вас не слышно, – предупреждает Тимоха, – перезвоните.

Любаша отключает телефон и кладет трубку опять на подоконник. На глаза наворачиваются беспричинные слезы, и она плачет, уронив голову на руки. Неожиданно тишину разрывает резкий телефонный звонок.

– Да, – отзывается Люба.

– Привет. Это я. Ты мне не звонила сейчас? Был звонок, но тишина в трубке. Я и подумал, может ты?

– Нет, это была не я, – врет Любаша и чувствует, как у нее начинают гореть уши.

– А ты чего там, ревешь что ли? Голос у тебя дрожит. Еропкин опять донимает?

– Нет. Это не Еропкин. Просто грустно чего-то. Родителей вспомнила. И вообще…

– Что вообще?

– Все у меня не так. Все не по-людски. Даже по канату лазать не научилась, – начинает жаловаться Любаша на свою неудачливую жизнь, под конец срываясь на рев во весь голос.

Тимоха молчит, наконец, произносит:

– Васильева, отставить слезы. Нашла о чем горевать. Дался тебе этот канат. Я же обещал, что договорюсь с физруком на другой зачет, например, по отжатию. Ты отжиматься умеешь?

– Не знаю, не пробовала.

– Вот иди и попробуй. Прямо сейчас. Чем зря мокроту разводить, лучше делом займись. Поотжимайся или лекции по теоретической фонетике проштудируй. Поняла?

– Поняла. Я поотжимаюсь, – пообещала Любаша.

– А вообще в это время все нормальные люди уже спят.

– Ладно. Я тоже пойду. Спокойной ночи, Миша.

– Спокойной ночи, Васильева.

Люба еще послушала некоторое время в трубке короткие гудки, отключила телефон и опять положила голову на подоконник, прислушиваясь к тишине, время от времени прерываемой воплем влюбленного кота.

 

В последнюю субботу апреля был объявлен субботник по очистке территории. Стояли на улице, ждали Тимоху и Еропкина, которые должны были принести ведра и метелки с граблями. Чтобы не терять времени зря, девчонки подставили щедрому солнцу свои лица, обнаженные руки и оголенные животы, загорали. Первым явился Ерохин, волоча целую кучу грабель.

– Ах, вы мои раскрасавицы! – радостно завопил он, бросая грабли и кидаясь к девчонкам, – Эх, красота то какая вокруг! И зря пропадает! – кидался он то к одной, то к другой, пытаясь обнять с визгом разбегающихся девчонок.

– А ты моя самая разлюбимая, Любушка моя, – обхватил он Любашу. Люба отбивалась от него как могла, но Еропкин вцепился в нее как рыба-прилипала к панцырю черепахи – не отодрать. В это время появился Тимоха. Представшая картина ему явно не понравилась. Он сбросил охапку метелок, быстро подошел сзади к Еропкину и резким движением поднял его за шкирку. Люба буквально выпала из крепких ерохинских объятий.

– Я вижу тебе некуда девать силу молодецкую? – сквозь зубы процедил Тимоха, глядя на Леху со злым прищуром, – Сейчас мы найдем ей достойное применение. А ну, быстро грабли в руки взял!

Отшвыренный Тимохой Ерохин моментально вскочил, отряхнулся и как ни в чем ни бывало насвистывая пошел за граблями. Девчонки, с интересом наблюдавшие эту сцену, тоже стали разбирать грабли и метелки. Тимоха все время работал рядом с Любой, так что Ерохин больше не смел и близко появится.

После субботника, сдав рабочий инвентарь и умывшись, все отправились по домам. Тимоха, как уже было заведено в последнее время, опять пошел провожать Любу до дома.

– Мороженное хочешь? – спросил он ее, когда они проходили мимо кафе-мороженного.

– Хочу! – обрадовалась Люба.

Ели мороженное – Тимоха взял себе клубничное с сиропом, Любе, по ее заказу, с шоколадной крошкой и орехами. Пили фанту. Беседовали. Люба рассказывала о своих родителях, об учебе в школе. Тимоха больше слушал, чем рассказывал. «А давай Вовку Павлова навестим? Мы ведь обещали ему, а сами больше и не пришли,» – вдруг предложила Люба. Ей хотелось как можно больше не расставаться с Тимохой. «А его уже три дня как выписали, – усмехнулся Тимоха, – я его навещал каждый день, пока он там был. А как выписали, на такси отвез в общежитие. На днях он уже начнет ходить на занятия». Люба молча доедала мороженное и думала о том, какой Тимоха все-таки внимательный к людям. И дело не только в том, что он староста группы. Просто он не равнодушен к людям и их проблемам. Значит, он добрый и хороший человек. Только не очень наблюдательный. Любой другой на его месте давно бы уже понял, что Люба влюблена в него по уши. А Тимоха не видит ничего. Люба тяжело вздохнула.

На свадьбу она одела ярко-красное шелковое облегающее платье с искоркой, предварительно сделала в парикмахерской высокую прическу, навела тщательный макияж. Купила розы невесте, подарок решила не покупать, дать конверт с деньгами. Свадьба праздновалась в кафе. Народу было много – около двести человек в общей сложности. Перед кафе вся стоянка была забита машинами, вход в кафе и зал украшены шарами, плакатами и лентами. В ожидании молодых гости частью толпились в фойе, частью прогуливались на улице перед входом. К Любаше подскочила высокая расфуфыренная девица в узком длинном до пят платье с разрезом до бедра.

– Любка, привет! Сколько лет, сколько зим! – заверещала она противным пронзительным голосом. Любаша не без напряга распознала в ней свою троюродную сестрицу Алину. Они обнялись, осторожно, чтобы не смазать губную помаду, расцеловались.

– Шикарно выглядишь! – сделала комплимент Алина, ревниво обегая взглядом Любу, – С кем пришла?

– Одна. Родители опять в отъезде, тетя Галя в санатории.

– Я с бойфрендом, – похвалилась Алина, кивая головой на долговязого длинноволосого парня, задумчиво курившего в сторонке, – А у тебя как с личной жизнью? Есть парень?

– Все нормально, – поспешила успокоить ее Любаша, – Парень есть. Просто я посчитала, что свадьба – это дело семейное и нет смысла приглашать на нее незнакомых остальным людей.

– А я своего Гошу везде с собой вожу. Мы с ним никогда не расстаемся. Он классный парень. К тому же у него шикарная тачка. Папочка его расстарался для сынули. Вот видит, ярко красная феррари? Это его. Получается, что и моя тоже. И квартира у него своя отдельная есть. А этим летом мы с ним собираемся поехать в круиз по Средиземному морю. А вот это колечко он мне подарил. Настоящий бриллиант, между прочим. Так что, трепещи и завидуй, какого кадра я себе отхватила! – хвастливо закончила она, – Ладно, пока, пойду к Гошеньке, а то он заскучал. – И Алина упорхнула в Гоше торопливым, насколько позволяло узкое платье, шагом.

Любаша растерянно вертела в руках букет роз, поглядывая по сторонам. Она совсем мало кого узнавала. Подходили все новые гости. Радостные возгласы узнавших друг друга раздавались то справа, то слева. Молодые задерживались. Время от времени из кафе выбегали то родители жениха, то родители невесты, кивали гостям, вглядывались вдаль, пытаясь усмотреть в потоке снующих машин свадебный кортеж, и опять озабоченные убегали. К Любаше подошел высокий парень в светлом костюме.

– Я вижу, вы тоже мало с кем знакомы, – заговорил он, приветливо улыбаясь ей.

– Есть знакомые лица, просто не хочу навязывать людям свое общество, – улыбнулась ему Люба, – А вы гость со стороны жениха или со стороны невесты?

Оказалось, что парень – дальний родственник невесты, приехавший из другого города. «Михаил», – представился он. Сердце Любино дрогнуло. «Очень приятно. Люба.»

В это время на горизонте появилась, наконец, свадебная процессия, возглавляемая гордо едущим впереди разукрашенным белым лимузином. На приветственный шум гостей и рев клаксонов из кафе вывалилась толпа остальных гостей. Родители новобрачных еле пропихнулись через нее, чтобы поприветствовать своих сочетавшихся законным браком отпрысков.

Из остановившегося лимузина вышел молодой муж, открыл дверь с другой стороны, вынес на руках невесту, которая утонула в облаке белых кружев. Вокруг свистели, хлопали в ладоши, приветствовали молодых поздравительными криками. Порядок моментально навел невесть откуда вынырнувший тамада. Он моментально выстроил гостей невесты с левой стороны, гостей жениха с правой. По его команде под музыку молодые замаршировали к своим взволнованным родителям, что с хлебом-солью и слезами на глазах ожидали их на крыльце кафе. Пока молодые шли, их осыпали лепестками роз, монетами и рисовой крупой. Любаша поразилась светлому счастливому лицу Сергея и ослепительной юности его молоденькой жены.

За свадебным столом рядом с Любой неожиданно оказался Михаил. Это соседство ее обрадовало. Потихоньку вечер начал входить в свое русло. Тамада оказался опытным и ушлым, мигом взял бразды правления в свои руки и уверенно повел торжество. Гости ели, пили, танцевали, охотно и активно принимали участие в многочисленных конкурсах. В середине разошедшегося вечера тамада напомнил, что пора дарить подарки. Подарили четыре телевизора, несколько сервизов, неимоверное количество конвертов, которые свидетель жениха собирал в большущую коробку. Было наговорено столько пожелания счастья и добра, что даже малой части хватило бы молодым на всю оставшуюся жизнь. Михаил весь вечер танцевал только с Любой. Но при этом не казался назойливым.

Пришло время невесте кидать букет. Тамада всех незамужних представительниц женского пола поставил сзади невесты. Вышла даже овдовевшая лет тридцать назад баба Рая. Невеста размахнулась и кинула свой букет через правое плечо. Все девчонки и незамужние дамы подпрыгнули, стараясь его ухватить. Но букет неожиданно приземлился прямо в руки Любаше. Она даже вздрогнула, когда он шмякнулся в ее ладони. Вокруг захлопали и засвистели. «Поздравляю!» – шепнул ей на ухо подскочивший Михаил и весело подмигнул.

Со свадьбы они возвращались вдвоем. Михаил вызвался ее проводить. Любаша шла и думала о том, что это становится хорошей традицией, что в последнее время ее провожают исключительно Михаилы. Правда, она бы предпочла, чтобы на месте сегодняшнего ее провожатого был бы Тимоха. Перед ее подъездом они расстались. Любаша записала номера домашнего и сотового в записную книжку Михаила, попрощалась с ним и вошла в свой подъезд.

Она медленно поднималась пешком по лестнице, потихоньку отходя от прошедшего вечера. На третьем этаже, заглянув вверх в просвет между лестничными пролетами, увидела лохматую голову Еропкина, который свесившись весело смотрел на нее. Она кивнула ему, достала из сумочки свой сотовый. Неторопливо набрала номер Тимохи.

– Привет, Миш. Это я, Люба Васильева. Понимаешь, возвращаюсь я сейчас со свадьбы. Мой двоюродный брат сегодня женился. Поднимаюсь по лестнице и вдруг вижу, что на моем этаже меня Еропкин поджидает. Голову свою свесил и смотрит на меня сверху вниз. Я, конечно, его не боюсь. Но, на всякий случай, не мог ли бы ты…

Тимоха не дал ей договорить.

– Я буду сейчас. Моментально. Держись, Васильева, – и отключился.

Любаша вздохнула, положила телефон в сумочку. Медленно пошла дальше. А Еропкин все смотрел на нее сверху вниз, все улыбался. Наконец, Люба поднялась на свой этаж. Устало села на подоконник рядом с Еропкиным.

– Как дела, Леш?

– Как сажа бела. Ты где шатаешься весь вечер? Я уже заждался.

– На свадьбе была.

– Иди ты, – удивился Еропкин, – То-то ты сегодня такая красивая. Надеюсь, не на своей.

– Правильно надеешься. Пока не на своей. Но букет невестин, между прочим, у меня. Вот он.

– Поймала?

– Ага.

– Значит, скоро замуж выйдешь. Я так понимаю, что не за меня?

– Правильно понимаешь.

– А где твой верный рыцарь Айвенго? Что-то я его не наблюдаю рядом с тобой. Даже странно как-то.

– Он сейчас приедет. Он уже в пути.

– Успела таки позвонить.

– А то. Успела.

Они молча сидели рядышком. В это время дверь подъезда с шумом распахнулась. Кто-то вбежал в него и помчался по ступенькам, грохоча ботинками.

– Тимоха торопится, – догадался Ерохин. Когда ботинки гремели уже совсем  рядом, Еропкин встал и отчетливо сказал Любаше:

– Твое счастье, Васильева, что твой защитник бежит. А то бы ты от меня сейчас не отделалась. Нравишься ты мне, Любочка. Давай поцелуемся?

В это время добежал Тимоха. Тяжело дыша он встал перед Ерохиным.

– Боюсь, что тебе, Леха, придется целоваться с моим кулаком, – грозно сказал он.

– Мальчики! Не надо! – встряла между ними Любаша, – Иди, Еропкин! Иди бога ради от греха подальше!

Еропкин усмехнулся, передернул плечом и пошел вразвалку вниз, изобразив на ходу Любаше воздушный поцелуй.

– И если я еще раз увижу тебя рядом с Васильевой, то так легко ты от меня не отделаешься! – гремел вслед ему Тимоха, – Ты все понял?!

– Понял, шеф, – гулко отозвался Ерохин снизу и выскочил из подъезда.

– Испугалась? – повернулся Тимоха к Любаше, встревожено заглядывая ей в лицо своими коричневыми крапинками, – Он ничего тебе не сделал?

Любаша грустно покачала головой. Тимоха взял  букет, что валялся на подоконнике. Повертел в руке.

– Это что, Еропкин тебе подарил?

– Нет. Это невестин букет. Невеста на свадьбе кинула, а я поймала. Значит, скоро замуж выйду. Примета такая.

Тимоха все вертел в руке букет, внимательно рассматривал.

– И за кого ты собралась замуж? – спросил тихо.

Люба покачала головой.

– Не знаю, Миша. Кто мне не нравится, тот липнет. Кто очень нравится, не обращает на меня никакого внимания.

– …А кто тебе нравиться? – тихо спросил ее Тимоха и не дождавшись ответа сказал Любе, смотрящей себе под ноги:

– Васильева… Люба… Любаша… Ты мне нравишься… Очень… Не выходи ни за кого замуж, пожалуйста… Очень прошу тебя… Разве что …за меня…

 

…Уже было совсем поздно, когда она набрала сотовый номер Еропкина.

–   Привет, Леш. Не спишь еще?.. А мне Тимоха сегодня в любви признался. Честное слово! Спасибо тебе, Лешенька, что согласился мне подыграть. Я тебе очень-очень благодарна.

–   Да чего там! – вздохнули на другом конце, – Раз ты не меня выбрала, а его, что ж мне оставалось делать. Хоть так услужить тебе. Я рад за вас обоих. Будьте счастливы, дети мои!