Задерживается слово в горле; столпотворится пена брызг открывающейся речи – это снизу поднимается она… как согнанные внезапным окриком птицы, ввысь устремляющиеся с шумом и хлопаньем, с хлюпаньем крыльями о камни; степную, жёсткую низкую траву, с промежутками, «одинаковые» травки.
Воплотился замысел – сорвать пыль с печки в старом доме – «два года никто не жил!» Удерживается слово за хвост из перьев; удержится охотниками за птицей смысла. За красные перья Силы, и за синевато-серые смысла. Рука становится сухой и статичной. Птица же – не двигается. Единственный момент!!! И ты при этом чувствуешь её дыхание за эти миги, секундочки остановки.
Скрипы. Ты чувствуешь скрипы.
В «телеге разума».
Звон цепи, лежащей на ней, как змеи – змеи смысла. С частотой позванивания и побрякивания, равной скорости смысла.
Сирена ума, и большой барабан из кожи и звенящей отдельно тарелкой – для выражения чувств и их ритма.
Также, иногда навевается грусть – не скорбь об ушедшем и настоящем, а совсем нет – просто грусть из бусин, розовато-малиновых шариков в предзакатном свете, после дня, перед вечером. Она – активная грусть! Она не даст скучать, она нескучная; совсем как лес – не весёлый внешне всегда, а деловито храбрый! Приходишь ты в лес, а там жизнь самая – самая, всегда. Та самая, о которой и не помнишь даже, один.
Раструбы играют давнишнюю песню о разлуке с лесом, о встрече с полями, со слитками земельного тела – с материей! Там, над ними – пикник: обычно спектры неба собираются и тусуются, хихикая, вниз, с полными пригоршнями речей и дождей и лучей… и всего! Горят!!!

* * *