Перед тем как заснуть, она всегда зависала на мгновение в пространстве, лишенном смыслов и реальности. Бессмысленными уже слухом и осязанием специально удерживаясь в теле. Ноги протянуты на поверхности, кожа почти сливается с простыней на своих границах. Руки упираются локтями и основанием ладони, остальное в воздухе. Пальцы замерли в хватательном движении. Она ощущает такую телесность, такое свое наличие, что хоть это ощущение и мимолетно, оно как никакое другое в жизни демонстрирует ее затухающему уму целиком все, в один момент. Она чувствует себя как щекотку присутствия в некоем объеме. Кажется, она совсем не двигается, но вскоре становится ясно, что голова медленно съезжает вбок. Потом все быстрее – нет, это не кажется – голова падает до предела. Глазные яблоки под веками медленно начинают шевелиться, а рот слегка приоткрывается. Заснула.
… пробраться на концерт вдесятером, один с проходит через пост, а потом открывает форточку в туалете и остальные передают ему десяток гитар. Спрятав их в зале, достать в момент исполнения условленной песни, и тогда наконец можно будет приколоть парней. Хоть один концерт в их жизни будет зачем помнить, с энергетической точки зрения. Да, хотела бы я спеть то же самое что и он, глядя ему в лицо. Тут стало стыдно, и она проснулась окончательно.
Пришла на кухню чтобы почистить зубы. Она не отдает себе отчета в том, что в собственной квартире ищет параллельные тропы. Ее радует делать вещи не там, где нужно. Вроде как не знает, как у них тут все. Застряла у зеркала. Выдавливая все, даже незаметные окружающим, прыщи ты делаешь себя чище, одновременно реализуя ненависть к себе.
Жизнь с кем-то напоминает греблю на плоту. Бывает, только один гребет, чтобы вовсе не решать вопрос со слаженностью. Но тогда он должен быть сильным. А бывает – тот, кто гребет, делает это всегда одинаково. Тогда плот закручивается на месте и никуда не плывет. Представили? А теперь представьте, что те, кто на плоту – голые. Как они смотрят друг на друга! Сразу видно, это семья.
Они спорят о том, кто лучше знает свойства вещества. Вспоминали физику по какой-то оказии. Он слушает, закатив глаза, и начинает отвечать, когда еще ей пару слов остается. Он уже готов, сразу ясно что, дело тут не в физике. Почему-то она никогда не пыталась вспомнить, с чего началась ненависть, вычислить подноготные и первопричины. В споре связанных людей не имеет значения, кто прав. Выигрывает тот, кто умеет передавать свою позицию – пусть даже самую нелепую – наиболее эффективно. Оппонент в итоге замолкает. В этот момент он окончательно проиграл. Но это не сладкая победа, ибо хочется-то достичь истины в споре. Или хотя бы понимания. А выходит, просто кричал в пустоту. В то, что ты сам хочешь, оказывается, сделать пустотой, заставляя это замолчать.
Когда они ссорятся, она сидит пораженная ядом ссоры. Не может ничего делать. Все кажется сделанным на виду у него. Ей вообще проблематично начать делать то, что нравится. Прячет свои стихи и стыдится прикоснуться к гитаре. Ей кажется, что она слишком любит эти вещи, и поэтому ничего не получится. Получиться может только случайно. Даже если сама заметила – тут же перестает получаться.
Когда удается выбраться из дома, она идет сначала в оцепенении, прижав локти к бокам. Ждет, когда отпустит чувство растянутой связи с невидимым объектом. На смену ему приходит упадок сил, провал уверенности в себе. А потом она резко начинает рефлексировать, оголтело представлять себе, ее взгляд становится мечтательным. Вспомнила, как в последний раз он начинал. А точнее, как она ждала, что он начнет приставать, и он начал. Отвратительное, как внутренняя тюрьма, как колодка на шее – специальность. И вдруг – да и вообще мне страшно трахаться с тем, с кем живу. Потому что отношения часто становятся оправданием возможности разглядывать человека с близкого расстояния. Сидели в кафе с его другом. Друг приопустил ее, когда она высказала уверенность по какому-то вопросу из их беседы. И тот, кто спал с ней сегодня так глубоко, еле заметно усмехнулся глядя в стол. Ее прожгло обидой и он тут же быстро поднял глаза с заговорщическим видом: дескать, потерпи. Почувствовала себя почти замужем. А тем же вечером обратное – он смотрел исподтишка, как она готовит. Проявить участие в кулинарном дискурсе было бы настолько недопустимо – он же мачо мэн – что ему приходилось подглядывать, и она от этого выходила чем-то вроде строгой мамочки. Так подглядывал. Мороз между лопатками. Часом раньше она орала на всю квартиру от удовольствия. Он двигается немного сутулясь, скрывает ширину плеч. А руки постоянно полны напряжения, энергии, какого-то дела. Руки в движении и скованные плечи, тонкие кости и светлые волосы, и мачо мэн. Никогда не думай о том, о чем сейчас – смотрит ли он на тебя так же внимательно, и, если да, то какая ты получаешься. И сама зря ты уставилась. … потому что трахаться это объединять разные сущности, объединять себя и неведомое. Ты ищешь единство вообще, хочешь видеть это снова. С самого начала выцепляешь того, от кого слышно гулкое эхо, от кого ты почуял возможность. Возможность выхода за свои пределы. А когда секс закончен, то внутри себя всегда продолжаешь, просто не можешь взять и остановиться. Но теперь остался только ты сам. На пропасть – на уже нереализуемые отличия другого, – стараешься и не смотреть. Это был бы слишком очевидный крах. Все что у тебя осталось – ты сам. И оказывается, ты теперь немного больше чем раньше любишь себя, немного больше относишься к себе с нежностью. А это так глупо, и порождает конфликты. Надо бы дать прошлому умереть, прожить с открытыми глазами. Каждый раз? Но ты не можешь… Вот что заставляет быть жестокой в такие моменты. Мне так хотелось понять, в чем же я виновата, когда мне снова жаль, что я ненавижу его.
Хорошо бы всегда был кто-то третий. Не подглядывать, а просто. Тот, кто свидетельствует – это все еще я, та же самая, что и с раздвинутыми ногами, ничего не изменилось и, стало быть, я остаюсь при своем, а вовсе не осколком, не остатком чего-то, чего больше нет.. этот третий – тот, кто утешает и успокаивает, и любит меня после, мой близнец, воображаемый друг, теплое присутствие в моей комнате, когда я вышла. Часто думаю об этом, иногда мне страшно оставаться дома одной. Если накануне я особенно громко просила в голове – «пожалуйста, кто-нибудь, возьмите меня целиком».
Сейчас день и она едет в трамвае. Она любит случайности, и поэтому любит трамваи и метро. Когда случайно взглянув на человека сделаешь срез его полупрофиля со спины. Недавно подстриженный затылок, лет двадцать, клетчатая рубашка, и не надеется преодолеть свою стеснительность, часть щеки и ухо, такие правильные линии, наверное, мягкая кожа. Как она потом застывает, чтобы не оглянуться еще раз и не посмотреть в лицо. Или еще – так быстро проехать мимо человека на улице, что он попадет только в пару моих кадров, и это всегда идеальные кадры, всегда. Это так радует, что напоминает смысл жизни, смысл жить эти мгновения, она забывает обо всем. Но нет ничего хуже оказаться вне собственного тела, находясь в общественном месте, и вскоре для каждого малейшего движения рукой, для видимого дыхания, для всего вообще становится нужно сознательное и веское оправдание. Не выдержишь и пары минут, лишь бы остановка недалеко.
О сильных девушках и слабых парнях, полных ненависти. История его жизни, символичная, как современная гомофобия. Мать очень любила его, а отец старался привить правильные ценности. Но от того, что ценности и любовь поступали из столь противопоставленных источников, как это часто бывает, он теперь не хочет иметь ничего общего с любовью. Он теперь знать не хочет, каково его место в отношении женщин. Видимо, мама любила его сильнее, чем папа воспитывал. Так или иначе, постоянное проявление власти, в замкнутых условиях, при отсутствии альтернативы. Детство. Обычно нужно просто вычислить, какими словами выражалась мать чтобы понять, чего делать не следует, чтобы не столкнуться с его кармой. Но – почему бы тебе просто не любить его таким, какой он есть? Почему бы тебе, сучка, не снизойти и просто не сделать это? Я не смогу любить его. Я всегда была пассивной, настолько пассивной, что само просветление представляется мне чем-то вроде того, что меня разъебали в пыль, словно пустую чашку, брошенную с десятого этажа. А пока чашка еще нужна, никто не станет швырять ее с балкона.
…-да чего ты боишься?!
-чего хочу – того и боюсь.
Он смеется. Да, смешно получилось. А ты-то сам как делаешь? Я случайно сказала, а ты-то сам понимаешь природу своих желаний? Очнись, дурочка, для некоторых людей такие вопросы попросту не существуют.
Однажды, пару лет назад она отдыхала в случайной компании. Ее одноклассник пригласил своих разношерстных товарищей на дачу. Дом был действительно дачный, почти картонный, пустой изнутри. Всю мебель пришлось перетаскивать из соседнего дощатого сарая. Большинство предметов было покрыто пылью и какой-то копотью, жирным слоем прошедшего года. Состряпав быт, стали бухать. Потом пошли купаться и первым в воду прыгнул один парень. Она едва знала его, общались пару раз в присутствии третьих лиц, более близких. Он ничем по жизни не занимался, то есть совсем ничем, предпочитая есть у родителей и спать у друзей. При этом постоянно анализировал отношение окружающих к нему. Делил на своих и чужих, находил врагов. Врагом было стать просто для парня и непросто для девушки. Он был очень ранимый, по всей видимости. В одну из двух прежних встреч он вышел из себя почти до крика, и все оттого, что кто-то намекнул на его несамостоятельность. Он был как натянутая струна, но вписывался со своим пафосом во все дела компании. Вот такой парень. Он и прыгнул первым в незнакомую воду потому, что не хотел, чтобы кто-то наблюдал, как он будет заходить. Она пожалела, что ей не удалось прыгнуть первой. Потом в воде она сразу осознала, как вода напряжена. Между нами нечто более плотное, чем воздух. Это прикасается одним своим краем ко мне, а другим к нему. Она находилась в то время на пике свое криминальной деятельности. Прибыли так возросли, такова была инерция и такова ее личная ответственность, что она почти не понимала, что вообще человек может сделать сам по себе в этой ситуации. Сопротивлялась изнутри, но и почти сдалась, почти слилась мысленно с движением маховика. Жесткой предопределенности. Наши жизни так напрягали нас в воде, что я чувствовала из всех присутствующих только его. Остальные даже пугали, неожиданно выныривая поблизости. Но зато в отношении него я могла точно сказать, где он находится и что именно делает, хотя всегда между нами было порядочное расстояние. И ни разу не ошиблась. Я старалась не думать, отслеживает ли он меня, заметил ли, что я отслеживаю его, я была как высококлассный робот, когда вышла из воды и никак не показала ничего, но он очевидно отвел глаза когда вылез, последним. А дальше оба вдруг расслабились. Вода дает право не отвечать. Почва не присутствует под ногами. Так однажды у меня появилось нечто общее с незнакомцем. И все благодаря плаванию.
Метафора плавания. Плавать – это как жить. Главное – продолжать дышать, и тогда окружающая среда поддержит тебя и даже подтолкнет в некоем направлении. Но если ты хочешь собственно Плыть, то тебе нужно непрерывно двигаться, потому что если ты будешь останавливаться, то в моменты остановок станешь тонуть гораздо больше, чем если бы вообще не трогался с места. И еще, если двигаешься, у тебя должны быть – надо придумать! – четкие цели и ориентиры. И еще неплохо бы в своих телодвижения совпадать с волной. А если не хочешь двигаться, то тогда остаешься просто висеть, пока тебя не вытащат или пока не надоест. И то, как глубоко ты погружаешься, когда висишь так, зависит от объема твоих легких. И от того, сможешь ли ты не воткнуть, забыв, что вообще-то находишься в воде. Она засмеялась и нырнула, проплыв, как всегда, ровно столько, чтобы испугаться, что воздуха не хватит на подъем.
Холод и механизмы того вечера, когда никто из них так и не подошел друг к другу. Хотя оба знали – ночь пришла, ничего не поделаешь, и надо решать, вместе мы или подтверждаем, что нет. Вечером он зашел в комнату, где она сидела. Явно хотел что-то сказать, и чем дольше молчал, тем яснее, что речь должна пойти о сексе и он ждет, что она сама заговорит об этом, первой. Она убежала на балкон курить, стояла там дольше, чем положено, слушая спиной, как его намерение изводится ожиданием, как он передумывает. Когда она возвращается, его уже нет в комнате. Она сразу начинает свои дела. Всегда есть что-нибудь на такой случай. От их взаимоотталкивания воздух разряжается, пространство за спиной – там, где его нет, потому что я отвернулась – приобретает другое значение. Там он, а здесь – моя сторона. Она более моя, чем раньше, ведь я ее охраняю. Когда закончила дела и прошла мимо его комнаты, он как раз начинал смотреть кино. Открывала свою дверь и мечтала его вообще не увидеть, а у его двери мечтала, что он выйдет навстречу. Но он только начал смотреть…она даже гадает – как раньше – каких процессов ей хватило бы ровно до конца фильма, чтобы случайно дождаться. Читать, например. Но на третьей странице она проваливается в презрение к себе. Ей, понятное дело, уже ничего не надо. Старается заснуть, но не может специально. Ей так нужна любовь. Она заплачет, если попытается думать это искренне.
Ночь. Он давно спит, она успела побыть одна. Вытягивается на простыне и закрывает глаза. Наконец-то. День окончен. Я никогда не смогу полюбить так, как раньше. Наверное, потому что нюхнула бесконечности. Чем больше ее запомнишь, тем меньше требуешь всякого от своих близких. И они перестают быть твоей судьбой, как ты раньше всегда думал. А больше-то, в сущности, и не чему быть судьбой. Теперь можно любить только за что-то конкретно.
© Copyright: Итэм Ноуно, 2011
Свидетельство о публикации №211092800149
