– Крысятник, – с восхищением изрек Евгений Барышников, глядя через прозрачную стену офиса на город, раскинувшийся внизу. – Как же я обожаю этот крысятник.

Алексей Кондратьев встрепенулся от этой реплики своего начальника, который позволял ему рассматривать себя скорее, как партнера, несмотря на то, что юридически в бизнес-структуре  строящейся ими империи лидером и единоличным владельцем всех активов был сам Барышников. Кондратьев привык пропускать мимо ушей остроумные высказывания Барышникова, многие из которых, повторяясь, быстро набивали оскомину, но эта фраза почему-то остро ударила в его сознание и возбудила нешуточный интерес. Возможно, потому, что в ней читался намек на какую-либо закулисную деятельность Кондратьева, а он сам к ней склонен не был, и любое обвинение могло быть разве что грязной инсинуацией.

– Ты о чем? – нарочито вяло, как бы без особого интереса спросил он все также любующегося видом Москвы с высоты двадцать второго этажа Барышникова.

– Ты знаешь, как ведут себя декоративные крысы? – продолжил, словно бы не заметив вопроса Кондратьева. – Это крысы, которые отлично знают хозяина и боятся его. И они живут душа в душу в своей клетке, не отходя от нее далеко, даже если ее открыть, потому что знают, что там – кормушка. Они греются друг об друга, обнимаются и вычесывают друг друга, но, как только одному из них хозяин даст что-нибудь вкусненькое, а остальных обделит, или просто не успеет дать остальным, на несчастного реципиента набросится сначала один душевный товарищ, потом на того набросится другой, и начнется жестокая драка за кусочек печенья. И в ходе этой драки крысы могут нанести друг другу огромные глубокие раны, кровоточащие или просто зияющие из-под шерсти. А хозяин будет просто ржать и любоваться этим зрелищем, а потом рассадит их, как положено, покормит, и они снова со временем станут лучшими друзьями. До следующей подачки.

Кондратьев хотел было зевнуть от столь далекой от него лекции на тему живой природы, но решил дослушать Барышникова, зная, что тот редко бросает слова на ветер, и смысл должен проявиться дальше.

– Я обожаю этот крысятник, где хозяин – главный вор, а эти идиоты готовы удавить друг друга из-за малейших подачек, лишь бы получить место под солнцем. Они не могут привыкнуть к тому, что времена былого «блата» прошли, и эра сменилась. Они пожимают друг другу руки, а свободными руками теребят в кармане нож и ждут, ждут своего счастливого часа, пока не понимают, что жрать становится нечего, и тогда они принимают за хозяина меня, а первый, кто получает от меня подкормку, оказывается затоптан товарищами. И работы все меньше и меньше.

– Хм, – Кондратьев, дослушав презрительную тираду шефа, окончательно понял, что речь не о нем и снова успокоился. – Рекомендовал бы тебе не забывать о том, что у них разные кормушки. Кто-то молится на главного вора, а кого-то крышуют интересные личности.

– Чушь собачья, – Барышников махнул рукой и отошел от окна. – С этими личностями я еще разберусь. Но они меня беспокоят гораздо меньше, чем Клювин или Маскевич, ей-богу.

– А в чем дело? Он, вроде, никак на тебя не лаял в последнее время.

– То-то и оно. Он явно что-то затевает. Или кого-то покрывает. Не знаю, но создается ощущение, что он хочет наступить мне на хвост в районе Северо-Западного региона. А это будет больно, Леша, очень больно. Нам это не нужно.

– Придется с ним говорить, – утвердительно кивнул Кондратьев. – Только тебе лично – мне кажется, тут без вариантов. Ты, кстати, решил вопрос с Игнашевичем?

– Ха! – Барышников рухнул в белое кожаное кресло, в котором автоматически активировалась массажная программа. – Как я буду о нем говорить с Главным, если мне не решить с ним свои вопросы? Через сколько там, говоришь, у нас гостья?

Кондратьев посмотрел на большие проекционные часы справа на стене шикарного, оформленного в строгом современном стиле кабинета.

– Порядка десяти минут. Ты действительно готов решать с ней серьезные вопросы?

– Разумеется, – широко улыбнулся Барышников, давая понять, что намерен действовать ровно наоборот. – В связи с этим предлагаю тебе, – он нажал на маленькую, едва заметную панель в широком подлокотнике, и она открылась, предоставив доступ к ровному ряду коричневых сигарет в индивидуальных ячейках, – раскурить добротной растительности перед беседой.

– И не вентилировать кабинет для этой дамочки, – потянувшись за сигаретой, добавил Кондратьев, и они дружно рассмеялись.

 

Он снова уперся в дверь. Ударил ногой раз, второй…

Не помогло.

У него было мало времени – если оно вообще было, – чтобы исправить то, что вот-вот может разрушить всю его жизнь. Он не мог сказать, откуда знает это, но он был уверен, что все может вот-вот решиться.

Несколько ударов из последних сил подействовали-таки на дверь, и она рухнула. Теперь перед ним нарисовался длинный коридор внутрь здания, а в конце коридора горел свет.

Комната!

Он побежал внутрь и уже спустя десяток метров услышал, как за спиной что-то прогрохотало. Мельком обернувшись, он увидел, что дверь снова захлопнулась, но это было неважно. Он добежал, наконец, до источника света и завернул налево, в комнату. То, что он увидел, ужаснуло его.

Все те же три трупа, и человек, на руках которого были ясно видны кровавые потеки. Человек развернулся, услышав его шаги и стал доставать из-за пояса окровавленный нож. Нож был чертовски знаком Семену – он его точно где-то видел, и блеск той части металла, на которой не было крови, очаровал его, но тут он осознал, что сам безоружен, и выход только один – бежать, ибо намерения у человека с ножом явно не пацифистские.

Он резко развернулся и выбежал в коридор – раз ничего нельзя было изменить, нужно было хотя бы спастись. Коридор стал светлее – словно бы загорелись ранее погасшие лампочки, хотя их и не было видно. Сзади приближался маньяк с ножом. Семен пробежал около пяти метров и споткнулся обо что-то. Посмотрев вниз, он  с ужасом увидел…

Свой труп!

Услышав поступь сзади, он резко развернулся и увидел лицо человека с ножом…

Это был он сам!

Нож мелькнул перед его лицом, но он увернулся и побежал прочь от своего близнеца, с трудом понимая, что делать с закрытой снова дверью в конце коридора. Он бежал, что есть сил, а дверь все отдалялась, тогда как шаги сзади были все ближе. Он ощутил резкую боль в спине…

Нож!

…и проснулся. Боль в спине не исчезла, но она была не следствием ранения – у Семена Баркова были довольно серьезные проблемы с позвоночником – в свое время запущенный сколиоз оказался злокачественным и привел к остеохондрозу, а лечением заниматься Семен не планировал. Обезболивающее, всегда легко доступное в любой аптеке, здорово справлялось с приступами боли, а в остальном он чувствовал себя вполне адекватно возрасту. По крайней мере, по нынешним стандартам долголетия. Отпраздновав пятьдесят восьмой День рождения, Семен внезапно для себя обнаружил, что к нему пришла старость – внезапно потому лишь, что в те годы, когда он остался без жены и ребенка и учился жить по-новому, он не надеялся дожить до таких лет и планировал умереть молодым. Не вышло. И теперь безалаберное отношение к здоровью и обширный стресс, а также все ухудшающаяся городская экология привели к тому, что в свои пятьдесят восемь он ощущал себя на все семьдесят. А регулярные ночные кошмары уже перестали его пугать – страхи, порождавшие их, сидели только где-то глубоко в подсознании, и по пробуждении они получали добротного пинка от охладевшего к окружающему миру сознания.

Он выпил из графина, стоявшего рядом, на тумбочке, около полулитра воды и, вытянув из пачки непомерно дорогую сигарету «кента», неторопливо закурил. Он вообще отвык торопиться за последние годы – работа на кого-то давно стала для него прошлым, небольшой бизнес, который он вел с относительным усердием, давал ему, опять-таки, относительную прибыль, но отсутствие запредельных денег помогало не получать запредельных рисков в общении с конкурентами. Обстановка на внутреннем рынке накалялась с каждым днем – правительство уже не успевало справляться с теми взаимоотношениями, которые возникли в бизнес-сфере за последние пару десятков лет, и конкурентная борьба стала выходить на новый, хотя и здорово напоминающий уже некогда испробованный уровень – борьбу на смерть. И если в рамках малого и среднего бизнеса множественные «индивидуальные предприниматели» и «общества с ограниченной ответственностью», выраставшие за эти годы с улучшением делового климата, как грибы после дождя, договаривались о разделе рынка достаточно быстро – большого желания получать проблемы из-за оборотов в пределах сотен тысяч ни у кого не было, – то в среде предприятий с миллионными оборотами раздел рынка шел денно и нощно, и острые зубы помогали там гораздо лучше, чем подкованные юристы.

Семен встал, посмотрел на себя, полностью обнаженного, в зеркало и горестно хмыкнул – он не мог определиться – то ли одарить себя комплиментом за то, что еще может ходить выпрямив спину, то ли обматерить за то, какой развалюхой он выглядел. Докурив, он решил остановиться посредине – на безразличии к себе и всей своей жизни – это здорово помогало ему последние лет тридцать не склониться к суициду.

 

Евгений Барышников мог внушать уважение партнерам и конкурентам, в первую очередь, тем объемом работы, который провернул за эти годы и своей результативностью, однако первым что заставляло прислушиваться к его словам, наверное, была его солидная внешность. Высокий, темноволосый, с остро отточенными чертами лица и чрезвычайно едкой на этом фоне улыбкой, он добавлял ко всем достоинствам внешности потрясающую уверенность в себе и долю здорового хамства и получал на выходе оружие массового поражения для переговоров.

Однако на собеседницу, которую он и Кондратьев дождались-таки, с опозданием в несколько минут, мужская внешность влияния практически не оказывала. Не то, чтобы это было прямым результатом ее нестандартных сексуальных наклонностей, а именно – лесбийства – скорее – сознательной установкой на безразличие к противоположному полу, своего рода вызов, который она знаменем несла примерно с шестнадцати лет. Выходило неплохо, по крайней мере, заметно. И начиналась всякая ее атака на презренный мужской пол прямо с внешнего вида.

Барышников раньше видел эту волевую бизнесменшу современного, обновленного парой последних десятилетий стиля исключительно при переговорах он-лайн, через «скайп» или выделенную видеолинию. И сейчас он сдержанно ухмыльнулся, как только три секунды, необходимые ему для оценки внешнего вида собеседника и определения серьезности полученной информации, истекли. Если смотреть на Луизу Воронину снизу вверх, первое впечатление могло быть будоражащим низменные инстинкты – несдержанный каблук, черные чулки в сеточку, обтягивающая юбка изрядно выше колена, грудь приличных габаритов, откровенно наблюдающая большей частью своего естества за миром снаружи. Но сексуальность разрушалась примерно на уровне шеи – жесткая, готическая татуировка-ошейник отделяла излишне откровенный стиль одежды от лица с широкими скулами и откровенно мужеподобными чертами, с маской презрения. Короткая прическа была окрашена, как минимум, в три пестрых оттенка, что также вызывало недоумение, особенно – с учетом модных нынче тенденций в стиле «нейчерал». Весь вид Ворониной был одним сплошным вызовом нравственности, пристойности и сексуальности одновременно, надо сказать, что такой облик она принимала все из тех же, сексистских побуждений.

Барышников, однако, был достаточно крепок морально, чтобы после того разврата, которому он придавался по выходным с группами крайне доброкачественных проституток и просто «отдыхающих» девочек, смущаться перед модернистической бизнес-акулой. Тем не менее, он был в курсе того, какую стратегию избрала на своем сегменте рынка эта женщина, и расслабляться в беседе с ней также было бы неразумно – он ощущал себя достаточно окрепшим, чтобы плевать в лицо тем, кто наверняка зависел от него, но недостаточно, чтобы задираться перед достойным хищником, которого только предстояло одолеть.

Они крайне небрежно для деловых людей поприветствовали друг друга и начали беседу. Самым приятным сюрпризом в ходе этой частной беседы двух моральных оппонентов для Барышникова оказалось то, что Воронина уже на старте была чем-то взвинчена – очевидно, личные мотивации были недостаточно доброкачественно вычищены из ее сознания перед приездом, и теперь некоторые ее вопросы, изначально содержавшие долю агрессии, раскрывали эту составляющую раньше и острее, чем стоил бы, а Барышников аккуратно пользовался каждым таким просчетом, чтобы, отвечая симметрично по настрою, наносить свои удары. Около получаса Воронина задавала общие вопросы по отношению Барышникова и его помощников к конкретным ситуациям на рынке – она наивно полагала, что мнение ассистентов вроде Кондратьева сравнимо с мнением участников совета директоров в традиционной бизнес-структуре крупных масштабов, тогда как в действительности любые противоречия между Барышниковым и ассистентами априори решалось в сторону первого – ассистенты могли только помочь уточнениями в реализации конкретных программ, исходя из своих опыта и полномочий. В этом плане Кондратьев, безусловно, имел наибольший вес, поскольку с ним Барышников, по крайней мере, советовался по общим управленческим вопросам, тогда как локальные ассистенты только получали указания к действию – именно поэтому первый ассистент и присутствовал при этой беседе, даже молчаливым наблюдением смущая пришедшую в одиночестве Воронину. Ближе ко второй половине беседы разговор окончательно перешел в область сугубо деловых и полных взаимного уважения и понимания переговоров двух состоятельных серьезных бизнесменов.

– Хорошо, это уже на важно, но скажите мне вот что – вы так и намерены гнуть свою линию, ломая принципы свободного рынка в своих интересах? Вы заигрались с политикой, вам так не кажется? – вконец возмущенно и уже изрядно приподнятым тоном вопросила Воронина.

– Ну, что я намерен, а что нет – дело, позвольте, не Ваше, ибо я, заметьте, не интересуюсь вопросами Вашего бизнес-планирования, да и считаю такой подход в принципе возмутительным, – Барышников хотел было заменить «интересуюсь» на «сую нос», но предпочел оставить формулировку в покое и просто проигнорировал второй, излишне эмоциональный вопрос, предполагая, что Воронина его еще может поднять дальше, и тогда он намекнет ей на реальную сложность ее будущего положения.

– Ну, хорошо, вижу, вы начинаете давить на хамство, но это бессмысленно, так мы ничего не добьемся, – Воронина неторопливо и не спрашивая разрешения, достала из крохотной сумочки, лежащей на столике рядом с гостевым креслом, обычную, табачную сигарету и закурила. – Поймите следующее – я прилетела сюда из Екатеринбурга не для того, чтобы письками меряться – силами природы, тут я априори в проигрыше, – она высокопарно вскинула голову и затянулась, прервавшись на пару секунд. – Я хочу выработать совместную стратегию хотя бы по нашим общим линиям игры. Вы хотите ресурсную базу – я хочу ресурсную базу, вы хотите потребительский сегмент – и мне есть, что сказать. И так далее – мы не продавцы хлеба, мы управленцы, и мы не должны воевать за место, где поставить ларек с пивом.

Ироническая манера Ворониной импонировала Барышникову, и он про себя отдал должное ее чувству юмора, но по существу, ее нравоучительная манера его раздражала, и теперь он скопил достаточно негатива из ее заявлений, чтобы равномерно залить ее пыл ушатом ледяной воды.

– Я все это прекрасно понимаю. Я не понимаю только одного, – он демонстративно приподнялся в кресле и тут же уселся обратно, вроде как удобнее устроившись. – Я рано начал разрабатывать бизнес-стратегию, я взял на себя риск скупить активы тех, кто готов был повеситься, находясь на грани банкротства, я влез в кредиты и нашел способы заставить работать ту базу, которую приобрел, несмотря на то, что все мои друзья крутили пальцем у виска и предлагали заранее приобрести место на кладбище. Я выстроил работу там, где другие сложили лапки кверху, и я нашел правильный подход к рынку – все это самолично или с помощью моих друзей по авторитарии, – он показал на Кондратьева, то лишь вскинул брови и снова обратил взор на терпеливо выслушивающую его шефа и курящую едкую табачную сигарету Воронину.

Термин «авторитария», который пока начал применять только Барышников, резал ее слух, да и не ее одной – этот хлыщ бросил вызов всем устоям бизнеса – всем – от среднего класса предпринимателей до олигархов, которые держали власть в своих угодьях страны не один десяток лет, и любой специфический термин, который он самодовольно применял в отношении своей деловой структуры – «авторитария», «ассистент», «консумационноес оглашение» и так далее – вызывал жуткое раздражение и без того беспокойных бизнесменов страны.

– И теперь Вы считаете допустимым, – продолжил после небольшой паузы Барышников, – приходить сюда и учить меня, как мне осуществлять распределение ресурсов, с кем заключать или не заключать соглашения и где делиться или не делиться территориями влияния на рынок с Вами и другими дельцами. Вам не кажется это странным?

– Хо, – Воронина быстро пустила колечко дыма и продолжила. – Вы бесподобный артист. Но, даже если оставить в покое фразу Станиславского, вы должны понимать, что действительно беспокоит меня и почему я здесь. Все это мишура, разумеется, и я лично – не стану говорить еще за кого-то – обеспокоена вашим продвижением закона об оперативной передаче через оформление по ИИК. Вы же прекрасно понимаете, что Процедура-44 привнесет в рынок еще большие хаос и сумятицу, нежели есть сейчас, вернет нас в лихие времена, превратит рынок в помойку. А ведь тем, кто будет его принимать, категорически плевать на последствия – им лишь бы знать, чей интерес лоббировать, и я прекрасно вижу, как Вы хотите мне намекнуть на то, что Вас поддерживают там. Мне это не важно, заметьте – мне важно, чтобы Вы подумали, не станете ли вы сами жертвой грядущих беспорядков и не утащите ли нас – тех, кто вынужден иметь с Вами дело – на дно вместе со своей «авторитарией».

– Что ж, – Барышников изобразил спокойствие и рассудительность, хотя ему сейчас хотелось станцевать на столе, – со многим, сказанным Вами, я согласен, но только не с тем, что Процедура привнесет хаос. Вы сами можете видеть ежедневно – рынок перегружен, перегружен топами неудачников, лет пятнадцать назад сорвавшихся с цепи после подъема свободной рыночной сферы, и сейчас многие из тех, кто еще вчера ощущал себя на коне, понимают, что скоро их семьям грозит голод. А я, если хотите, своего рода врач для этого рынка – я не боюсь критических ситуаций…

– Потому что ваш секрет спрятан где-то между задницей и яйцами Маскевича? – грубо оборвала его Воронина.

– …потому что я разработал такой комплексный подход к восстановлению, до которого никто еще не додумался – своего рода «ноу-хау». Вот и все. Не следует злорадствовать – многие мне благодарны за выкуп и живут теперь спокойной жизнью. Кое-кто работает под моим началом, кстати. А времени на переоформление бизнеса иной раз может и не хватить и поэтому Индивидуальный Идентификационный Код поможет сделать процесс спасения бизнес-структур высокотехнологичным и безболезненным. Все так, как и написано в первом прошении, если Вы его еще помните. У Вас еще есть вопросы?

Воронина хмыкнула, отрицательно покачала головой и встала, крепко держа между пальцами догорающую сигарету.

– Надеюсь, у Вас хватит ума не атаковать меня, Женечка. Есть вещи, о которых вы тоже не знаете – мои своего рода «ноу-хау»… – она подошла к столу Барышникова, чем заставила вздрогнуть Кондратьева и затушила сигарету об красную полупрозрачную панель посредине стола и нагло выдохнула последнюю поглощенную порцию дыма прямо в лицо Евгения, после чего манерно развернулась и ушла, стараясь как можно меньше крутить объемисто вырисовывающимися из-под юбки ягодицами.

– Какая мерзость, – покачал головой Кондратьев, когда дверь автоматически закрылась за ее спиной.

– Не говори, – улыбнулся Барышников. – С тех пор, как лет восемьдесят назад у женщин изо рта достали член и положили в него сигарету, все испортилось. Но знаешь, в чем-то она права, и кое-что она понимает верно.

– Ну, это-то и есть одна из причин, по которым ты ее не укусишь в ближайшее время. Даже если попытаешься, я выломаю тебе клыки, – улыбнулся Кондратьев и заказал на маленьком экране электронного секретаря, стоящего на стойке рядом с его креслом, стакан виски с содовой.

– Спасибо, это я учту. Но она неприкасаема, конечно, не по этому. Да, она права в главном – времена наступают крайне любопытные, Леша – мы собираем лучшее от девяностых годов того века и двадцатых этого и строим будущее, где власть воли будет выше власти закона – это дорогого стоит. Человеческая жизнь все дешевле и практически обнулится по стоимости через год-другой, а потому дешевле и продуктивнее будет убрать того, о ком никто и не вспомнит, чем «заморачиваться» с лоббированием интересов и подкупами.

– Если куплены будут все, коррупция исчезнет, – Кондратьеву так понравилась эта мысль, что он от души расхохотался.

– Ага. Но работы еще не меряно. Но, по крайней мере, мы не сидим сложа руки, – уже закурив, Барышников откинулся в кресле и мечтательно разглядывал потолок кабинета.

– Когда процесс очистки от недоброжелателей будет запущен? – с некоторым опасением в голосе спросил Кондратьев.

– Сегодня, Леша, – Барышников посмотрел прямо в лицо ассистенту. – Прямо сегодня все начнется.

 

Депутат Государственной думы от Либеральной Народной Демократической партии Сергей Лукьянов отдыхал от тяжких забот рабочего дня. Он уже выпил около литра водки с апельсиновым и вишневым соками, и теперь высматривал среди девушек соответствующей наружности, повсеместно бродящих по освещенному только лучами лазеров и редкими маленькими светодиодными лампами ночному клубу, подходящую кандидатуру для, как он это любил называть в кругу самых близких и простых по духу друзей, «слива спермы в молодое мясо».

Лукьянов устал от длительного заседания, на котором, помимо всего прочего, пришлось снова запускать в массы провокационные аргументы против принятия этого нашумевшего законопроекта о введении ускоренного порядка передачи прав на деловую собственность, поскольку приводить банальные доводы из области здравого смысла уже не помогало. Лукьянов знал, за чьи интересы борется – эти люди помогали ему во многом, подняли его в свое время из застенок и здорово помогли – протоптали дорожку во власть. Теперь же, интересы их дочерних компаний могли пострадать от атак Барышникова, и все это прекрасно понимали, лишь только определенная часть – почти половина Думы – пока не хотела признавать в принятии такого закона окончательной капитуляции демократического свободного рынка, подобие которого власти все же удалось построить за последние двадцать лет, пережив солидный подъем организованной преступности и расстрел мирных митингов. Теперь все это стало историей, но Лукьянов прекрасно помнил, как еще подростком смотрел на ужасающие кадры с Манежной площади, вновь и вновь пересматривал записи на видеохостинге, пытаясь найти своего знакомого – Степу Головина, которого просто затоптали до полусмерти его же соратники – оппозиционеры, доблестно выведенные на митинг в поддержку кого-то или, наоборот, против чего-то. Лукьянов точно не помнил, с чем именно был связан тот поразительных масштабов народный сход, но помнил, что отец говорил об этом.

Дегенераты, шли бы работать, а не ругали власть – не было бы времени на «манежке» дрочить, и денег бы всем хватало.

Лукьянов отлично запомнил эти слова, и принял их за истину в последней инстанции. Да и митинг-то оказался последним в своем роде – после него отчаяться на очередную демонстративную акцию могли себе позволить немногие, да и движение так называемой народной оппозиции уже на тот момент пару лет, как угасало. Лукьянов повзрослел, попал в серьезную переделку, но выбрался с помощью хороших, хоть и жестоких, как он считал, людей, а теперь на интересы его спасителей хотел посягнуть какой-то хлыщ-неофит, задумавший в одну физиономию перевернуть весь рынок к чертовой матери.

Лукьянов отхлебнул еще из стакана с «отверткой» и довольно грубо, перекрикивая ломаный ритм музыкального фона, льющегося из мощных динамиков клуба, подозвал к себе уже давно исподволь строившую ему глазки девушку – лет двадцати, стройную, с легко видимой сквозь прозрачную кофточку явно силиконовой грудью четвертого размера, люминесцентным макияжем и юбкой, больше походившей на пояс. Идеальная кандидатура в недорогие, но достаточно доброкачественные для одного раза проститутки.

После десяти минут разговора ни о чем Лукьянов договорился с Анжелой – так представилась ему проститутка – о цене и отчалили в интимное место для быстрого и функционального «свидания».

Женский туалет клуба подразумевал раковины и унитазы в каждой отдельной кабинке, и Лукьянов затрепетал от самого факта, что он – публичный уважаемый человек и представитель власти – сейчас здесь, в этой омерзительной и одновременно чарующей обстановке, полной простоты и разврата, а не в окультуренном клубе для избранных где-нибудь в центре, где предпочитали по-тихому и без последствий изменять женам прочие мелкие политики, бизнесмены, бандиты. Он каждый раз ходил именно в такие заведения с целью усилить выброс адреналина и тестостерона экстремальными условиями времяпрепровождения и секса.

Лукьянов жестко прижал проститутку к стойке раковины, и она уперлась руками в мраморную панель рядом с раковиной. Недолго потершись сзади о тело молодой партнерши и помассировав вспотевшими руками ее грудь, он резко задрал ей юбку и обнаружил под ней полное отсутствие нижнего белья, после чего быстро расстегнул ширинку и без особых прелюдий вставил набухший член наощупь в тело проститутки. Она театрально затрепетала и начала шептать.

– Ты такой сильный…- она облизнула губы, зная, что в зеркале он увидит ее отражение, и это возбудит его еще сильнее. – Моя киска смазана кое-чем, что заставит тебя ощущать как в попке, чувствуешь?

– Есть такое, – Лукьянов про себя послал подальше проститутку с ее речами и продолжал грубо таранить ее сзади, все крепче прижимая к раковине.

Он совершенно расслабился, если не брать в расчет животное сексуальное желание, которое, как показывал опыт, уже спустя, максимум, минуту должно было иссякнуть вместе со спермой, влитой в тело проститутки. И в этом состоянии отвлеченности от прагматических моментов он совершенно забыл о своем социальном положении, потому что знал, что клуб принадлежит его хорошему знакомому, и здесь он, по сути, инкогнито. Но это и было его ошибкой, ведь он понятия не имел, что несколько дней назад клуб перешел под управление одной маленькой фирмы, взявшей на себя долги того приятеля Лукьянова, который всегда покрывал его и вывозил домой на одной из своих корпоративных машин. И теперь здесь, в этом клубе, совершенно спокойно обитали люди, которые следили, и внимательно следили за Лукьяновым до подходящего момента.

Дверь в кабинку, которая, как казалось Лукьянову, была закрыта плотно и на две защелки, распахнулась. Но он был настолько увлечен приближением желанной эякуляции, что не заметил этого, и только когда два ствола бесшумных и снабженных компенсаторами отдачи новомодных пистолетов уставились на него, как два удивленных крысиных глаза, он в ужасе посмотрел прямо в них.

Его член выскользнул из проститутки, по инерции эякулировав прямо на своего обладателя.

– Долговато, ребята, он меня уже затрахал, – ухмыльнулась поправляющая юбку и умывающая холодной водой руки Анжела.

– Расслабься, – один из убийц швырнул на стойку раковины маленький полиэтиленовый пакетик с аккуратно запечатанными в нем тремя сотнями долларов. – И так дорого берешь.

– Я дорого даю, красавчик, – презрительно бросила Анжела, но парни уже развернулись и ушли, не слушая ее бесполезных острот.

 

Барышников улыбнулся так широко, словно получил пост президента США, не выходя при этом из офиса. Эстетичных, естественных цветов трехмерное изображение с микрокамеры, встроенной в лацкан пиджака одного из исполнителей убийства, удовлетворило бизнесмена ровно настолько, насколько планировалось.

– Красиво. Вот почему обществу нужны проститутки, – подняв указательный палец в нравоучительном тоне сообщил он также наблюдавшему за экзекуцией Кондратьеву.

– Странно, но ты их используешь не только по этому назначению, – ухмыльнулся Кондратьев и встал с уже надоевшего ему кресла.

– Я многих пользую… простите, использую не так, как бы им хотелось, – парировал Барышников и выключил трансляцию с микрокамеры. – Дело за малым. Не забудь набрать меня, когда будешь в Питере и разберешься, что к чему.

– Постараюсь, – буркнул Кондратьев и направился к выходу.

– Постарайся уж, а то знаю я твоих прошмандовок с «колесами» на Исаковской площади.

– Исаакиевской, – с укором в голосе и не оборачиваясь, бросил Кондратьев, и дверь за ним захлопнулась.

 

Денис Лихачев ощутил резь в глазах и снял очки, после чего, наконец, оторвался от бумаг и монитора и медленно, основательно потянулся. Данные, которые он сверял, устраивали его почти полностью, темпы производства росли примерно по две десятых процента за последние три месяца, а при существующей в отрасли конъюнктуре это было более, чем похвально. Кто-то, возможно, мог вывести уровень производства текстильного и хозяйственного сегментов небольшой компании Лихачева и на более высокий уровень, но усилия ему пришлось бы приложить, как минимум, нечеловеческие. Денис отдавался работе по полной, но только строго до семи вечера – дальше шла семья, приоритет которой всегда был безусловным.

Лихачев понимал, что рынок сейчас слишком нестабилен, и вкладывать постоянно в развитие чревато тем, что в один прекрасный день придется задержать зарплату, и с производства повалит народ, за ним пойдут «продажники», которым будет нечего продавать крупным клиентам, логисты, которым нечего будет перевозить и, собственно, работники магазинов, которые, опять-таки, будут сидеть с пустеющими, но лишенными на пополнение полками. Сам риск ведения частных торговых точек в эпоху повсеместного засилья торговых сетей уже казался неоправданным, ведь ресурсы дорожали, поток потребителей при этом, как полагается в этой стране, рос, и потребность в товаре не снижалась, несмотря на туманное состояние рынка – все это давало в сумме вероятность неоправданных расходов на производство при  отсутствии возможности повышения цен – розничные сети все равно просили бы за аналогичный товар меньше, и рыночная конъюнктура, и так смещенная в их сторону, окончательно сломала бы дело таких деятелей, как Лихачев и его верный партнер Артем Савельев.

Тем не менее, дело  твердо стояло на ногах – расчеты Лихачева практически никогда не давали ошибок, а разумный подход к корректировке планов под новые обстоятельства и жесткие требования к персоналу вкупе с разумными программами материальной мотивации  Савельева делал свое дело. Пару раз Лихачев давал интервью корреспондентам крупных газет, отвечая на вопросы типа: «Как Вам удается поддерживать бизнес в таких условиях рынка?» или «Кому платить откаты, чтобы везло также, как Вам?»

Лихачев знал, ради чего работал в повышенных темпах и с редкими полноценными выходными – ради чего объезжал подразделения, встречался с партнерами, согласовывал договорные отношения в утомительных интернет-конференциях. Подрастающий сын и довольная жизнью жена были для него достаточной мотивацией.

Савельевым, скорее, был движим самолюбием. Он часто менял девушек и не задумывался о серьезных отношениях, но столь же легкомысленного отношения к работе от него ждать не приходилось. Он с самых азов строил бизнес вместе с «товарищем Деном», как он давно называл Лихачева за его приверженность в школьные годы идеям рационального коммунизма, впрочем, отвалившуюся напрочь в зрелом возрасте.

Фактически, Лихачев мог доверить Савельеву все – ключи от квартиры, пароли от всех корпоративных счетов, личную информацию – и это долгие годы было взаимным.

– Слышал, эта обезьяна опять настаивала на встрече, – перебирая длинными и немного более кривыми, чем следовало бы, пальцами правой руки электронное перо, начал Савельев, войдя в кабинет, где Лихачев уже собирался оставить бумаги и файлы, прогресс по ручной обработке которых практически достиг ста процентов, и направиться домой.

– Московская-то? – Лихачев перестал собирать разрозненные листки в стопку и откинулся в черном кожаном кресле. – и что предлагал?

– Не поверишь – передачу с правом процента от прибыли. Мол, «мы видим ваши совместные усилия, но все это обречено на провал, и вы не выдержите натиска», – цитируя Барышникова, Савельев скривился так, что заставил партнера невольно рассмеяться.

– Ладно, хоть сам звонит, а не шестерок подсылает. И что ты ему сказал?

– Как обычно… – отмахнулся Савельев.

– Что-то вроде «нам очень интересно, предлагаем Вам в подарок к покупке фирмы тур в вашу собственную задницу»?

– Примерно так. Сказал, подумаем, он явно остался недоволен. Надо что-то решать. Кстати, на тему Москвы – звонили из «Текс Лайн», спрашивали, когда будут отгрузки, мол, у них накладные стынут. Людочка едва отбилась от них обещаниями, что им перезвонят завтра, – Савельев вытащил сигарету из скромной пачки «далласа» и закурил, предварительно нажав на подлокотнике кресла на кнопку активации локального вентилирования со стороны потолка.

– Ну, с ними беда, они  многовато хотят, – покачал головой Лихачев. –  Впрочем, без их выплат мы вступим в дерьмо и начнем в нем тонуть, это мне тоже понятно, – он поторопился сказать это, как бы предваряя дальнейшие комментарии Савельева. – Завтра поговорю с ними, в принципе, процесс не так уж и затягивается, судя по отчетам. А решать с Барышниковым – считаю, себе дороже.

– Ну, все равно придется, в итоге, либо плюнуть в рожу, либо подставить смазанное, простите, очко, – Савельев немного нервно помахал сигаретой.

– Считаешь, просто кормить завтраками не получится?

Савельев отрицательно промычал и продолжил, выпустив мгновенно унесшееся вверх облако дыма.

– Он хищник, саблезубый свинорыл так сказать. Он жрет регионы на завтрак, а обедает метрополиями, так что ты зря в свое время не обращал на него внимание – он хочет выстроить империю на костях старой структуры, – Савельев снова небрежно затянулся. – Старая система прогнила насквозь – сменились лица, сменились приемщики откатов, сменились руководители отраслей – все поменялось за последний десять лет, старя школа ссыт в штаны при одном упоминании таких, как Барышников, но при упоминании его – в особенности. Он доводит до нужной точки всех – в каждой отрасли, в каждом сраном городишке, не говоря уж о Москве и области, в которые он впился, как вампир в молоденькую сучку.

Лихачев задумался и некоторое время после этой тирады партнера молчал.

– Значит, надо организовать средства защиты.

– Ага, приколист, – Савельев добил сигарету длинной затяжкой и скормил окурок встроенной в подлокотник автоматической пепельнице. – Ты хоть знаешь, в каких масштабах работает его служба безопасности? Это рекетиры, сброд, ублюдки из бывших спецов, которых даже из ФСБ выкинули. Таких марзей еще поискать надо. С ним нельзя доводить до силового конфликта – в этом ошибка многих, кого он сломал. Люди бояться за себя, за семью и так далее – и когда он тонко намекает на возможные неприятные последствия неуступчивости, жаловаться в полицию или ООН – один хрен смысла нет, и даже рейдерский захват остается нереализованным.

– Откуда он такой вообще взялся? – задумчиво протянул Лихачев.

– Не знаю, не интересовался. Но откуда он пришел, туда он точно не вернется, – элегантно развел руками Савельев. – Так что подумай, че будем делать на досуге. А пока – давай по домам, мне одна малолетняя шлюшка уже готовит жаркое со свининой и добротный миньет, так что я тороплюсь.

Лихачев снисходительно ухмыльнулся и встал из-за стола, оставив бумаги так и не собранными в аккуратные привычные стопки. Как бы он ни хотел это скрыть, он нервничал.

 

Семен скуривал не больше половины пачки легких сигарет в день, но и это для его измученного организма было излишком. И сейчас, в процессе видеоразговора с Алексеем Минько, он снова закурил, когда беседа начала сворачиваться в область прощания.

Алексей узнал об Организации от матери – Татьяны Гулан, Минько – двоюродной сестры Павла Минаева, и с тех пор проявлял к ней интерес, казавшийся уже нездоровым даже самой Татьяне, долгие годы старавшейся по возможности поддерживать Организацию материально. Успешный брак с турком по фамилии Гулан и жизнь в Дрездене позволяли ей не добровольной основе тратить определенные средства на благо Организации, но она серьезно беспокоилась о возможности вливания в нее собственного сына – риск, которому он подвергал себя, регулярно контактируя с Семеном и изредка приезжая в Петербург, уже беспокоил Татьяну, а новость, которую она получила буквально на днях, здорово потрепала ее нервы, и она не могла определиться – благословить сына на подвиги или принять все меры к тому, чтобы он вообще никогда не выехал из Германии, да даже за пределы Дрездена. Алексей Минько, получивший русскую фамилию благодаря уступчивости турка Гулана, теперь готовился к переезду в Россию с целью работы по полученной в Германии специальности и заодно – участия в руководстве Организацией.

Сам Семен успокоил ставшую к старости только более беспокойной Татьяну, в истерике позвонившую ему буквально через минуту после разговора с сыном – так называемый переход в руководство Организации подразумевал лишь участие в организационных мероприятиях по регулировке коммуникаций и – в перспективе лишь – получение наследства в виде поста Семена, который ощущал, что жизни его осталось гораздо меньше на этом свете, нежели делу Организации. Собственно, перспектива такого перехода полномочий и обеспокоила Татьяну в наибольшей степени, но Семен относился к этому крайне философски – к тому времени, как появится необходимость сменить его как старшего администратора и лидера Организации, Алексей мог просто перегореть этой идеей и отказаться от столь хлопотного дела, тем более, что у него самого на родине были и работа, и свое жилье, и перспективы дальнейшего успеха, хотя и не было семейного счастья – брак с одной немкой распался пару лет назад, не принес детей и ощущения удовлетворенности и оставил сына Татьяны Минько знатным женихом без желания снова жениться. Когда Семен говорил с Татьяной, он поймал себя на мысли, что родители действительно принимают своих отпрысков за маленьких беззащитных детей вплоть до их старости, если присутствуют при таковой. Про возраст тридцати трех лет и говорить было нечего. Однако сам Алексей внушал доверие не только Семену, но и некоторым другим активистам, связь между которыми с годами стала более явной. Семен перестал слишком активно укрывать свою деятельность, хотя и оберегал определенные моменты конспирации уже чисто машинально. Он не ощущал, что нему лично есть что терять в этой жизни, в особенности – потому что не мог на себе ощутить этого восприятия своего ребенка как малолетнего и требующего постоянной опеки, ведь его дочь, как и жена, была изнасилована и убита тридцать лет назад, и раны, оставшиеся после этого, не заживали, а только гноились, и это не позволяло начать все сначала – каждый новый чистый лист автоматически пачкался гноем этих ран, и до переустройства жизни так и не дошло.

– Я приеду на днях, точно пока не знаю, есть нюансы с работой – я ж не хочу остаться с голой задницей по возвращению после первого захода, – слегка улыбаясь, рассказывал Алексей. Темная кожа, короткая стрижка черных волос и округлое лицо выдавали его происхождение махом, но его русский был великолепен, хотя на немецком и турецком он изъяснялся не хуже, пусть и без особого удовольствия – для него это были функциональные машинные языки. – Ну, на дорогу через «ТрансЕвроСтрим» мне понадобится около десяти часов, так что будет время подготовиться к встрече.

– Ты там не гони на своем «мерине», – ухмыльнулся Семен. – Я нынче расположен к встречам, но с живыми, а не с кусками мяса из комка железа.

– Да ладно, я выше двухсотпятидесяти вообще не езжу, – Алексей широко улыбнулся, но тут же заметил, что шутка не прошла.

– Хорошо, передавай привет мамане, и звони, как только будешь готов. Есть определенная информация, которую мне надо будет тебе сообщить при встрече, так что звони перед выездом, устрою тебе… кхм… аудиенцию.

– Благодарствую, – театрально поклонился Алексей. – Все тогда, до связи.

– Ага, – Семен небрежно хлопнул пальцем по изображению красной телефонной трубке на дисплее, и разговор прекратился.

Он прекрасно понимал, что на случай провала с переводом дела в руки Алексея понадобится козырь в рукаве, и таким козырем был Сергей Челишев – человек, не один год служившим кем-то вроде адъютанта Семена и заслуживший уважение и доверие при разработке довольно сложных, с учетом повышения общих рисков, операций. И события, происходившие в стране и, в частности, в двух столицах, обязывали со всей серьезностью отнестись к разработке еще одной хитроумной операции, и обсудить этот и многие другие вопросы Семен собирался в самое ближайшее время. Поэтому он набрал номер Челишева и, дожидаясь ответа, закурил снова, не дав легким прийти в себя после только что выкуренной в бешеном темпе сигареты.

 

Премьер-министр Аркадий Клювин, высокий и чрезвычайно худой лысеющий мужчина смотрелся рядом с подтянутым молодым Барышниковым весьма неважно. Однако власть, сосредоточенная в руках этого невзрачного, казалось бы, человека средних лет, заставляла многих его уважать. Внешне выражал это своеобразное почтение и Барышников, хотя внутренне он воспринимал Клювина разве что как ферзя на своем поле – на короля он не тянул, а польза от специфической и не афишируемой в широких кругах дружбы была значительна, поэтому назвать его пешкой или даже ладьей было нельзя. Как человека он Клювина, конечно, презирал – но таким было его отношение к абсолютному большинству людей в мире, и на деле это практически никак не отражалось.

– Ну что ж, – Клювин довольно ухмыльнулся, – могу сказать, что все выглядит довольно качественно, и по результатам неплохо. Отличный бизнес-план, молодой человек, далеко пойдете.

Барышников изобразил дружескую улыбку, но покровительственный тон Клювина его здорово задел.

– Спасибо. Следующий срок будете брать или Маскевич обойдется без кресла? – резко перевел тему Барышников – предшествовавшая этому получасовая беседа на тему общего положения дел изрядно утомила его.

Маскевич – бывший губернатор Екатеринбурга – впервые занимал президентский пост в логической паре с заправлявшим министерствами Клювиным, и, если верить классическому принципу, он должен был сменить его на этом посту в следующие демократические выборы.

– Ай-яй-яй, Евгений, какие нескромные вопросы, – оскал придал лицу Клювина несколько зловещий вид. – Ну, Вам это позволительно. Да, осуществим традийионную рокировку, надеюсь, к сорок седьмому году Вы нам поможете с реализацией этих планов? Посильно, разумеется.

– Приложу все усилия, – Барышников быстро развел руками и тут же снова сложил их на животе, все также полусидя полулежа в кресле. – Но для этого нам нужно поддерживать стратегию, сами понимаете, время неспокойное…

– А кто его делает неспокойным? – перебил его Клювин. – Давайте начистоту, все люди взрослые – Маскевич – сильный игрок, поэтому мы с ним и сформировали довольно крепкий тандем. Когда он сядет в это кресло – и в то, которое во главе стола тоже – необходимо иметь плотную почву под ногами, и Вы за это будете ответственны, Женечка. Я искренне надеюсь, что темпы Вашего развития опередят эти планы.

– Не без божьей помощи, – едко ухмыльнулся Барышников.

– Аллаха, Жень, аллаха помощи, не забывай, – снова неприятно оскалился Клювин. – Ну, хорошо, просто я только во время таких наших обсуждений начинаю понимать конъюнктуру достаточно полноценно, Вы играете по-крупному и запутываете даже своих, не говоря уж о чужих. Мне это нравится.

– Стараюсь. Все на благо экономики страны, – серьезно изрек Барышников.

– Безусловно, – в саркастическом тоне ответил Клювин и размашисто поджал губы. – Что ж, работайте. Но вот что я скажу – насчет последнего момента по Северо-Западному региону – Вы не того хотите отработать, эти ребята интересны определенным значимым людям, и я не рекомендую их трогать в ближайшие год-два.

– Вот оно что, – Барышников только теперь понял, к чему затеял весь этот разговор премьер-министр, и это понимание породило в нем нешуточную злобу. – И кто эти люди? И почему они еще ничего не предприняли, тогда как я стучусь в эти двери уже месяц?

– И не надо стучаться. Можно перегнуть палку, и тогда…

– Позвольте, – Барышников резко поднял руку, словно бы приказав Клювину заткнуться, и это огорошило министра. – Я понимаю, что Ваши интересы приоритетны, но это меня не устроит. Я уже сказал, что есть единая стратегия, способная закрепить за мной ультимативные силы, действующие и в Ваших интересах, и для ее реализации мне необходимы определенные стратегические захваты, – он сделал секундную паузку. – Или приобретения – как хотите.

– Ко мне появятся вопросы… – едва не заикаясь начал объясняться Клювин – удар Барышникова пришелся в больное место, и теперь надо было только продолжать давление на место удара.

– Я отвечу на них, не переживайте. Лучше вспомните, кто держит за яйца весь Центральный бизнес-регион и пока только половину Северо-Западного. Я не афиширую многих нюансов, но каждая такая мелочь стоит миллионов, и поэтому я фигурирую в обзорах на наиболее успешных бизнесменов не как олигарх-ворюга родом из лихих девяностых, а как развивающий поле деятельности крупный предприниматель. И я не собираюсь сворачивать со своей стратегии, чего бы мне это ни стоило.

– Хм, – Клювин внимательно посмотрел в беспристрастное, холодное лицо Барышникова. – Этого разговора не было, хорошо? Я готов выдать карт-бланш, но имейте в виду – каждый Ваш косяк будет иголкой в мой зад, насколько мне это нужно, полагаю, объяснять не следует.

Барышников довольно ухмыльнулся.

– Все на благо страны и представителей власти. Я ведь истинный патриот, в отличие от тех, кто тупо гребет себе в карман и не хочет расставаться с копеечным бизнесом во благо общего дела.

 

«Крупный бизнесмен Евгений Барышников сегодня посетил с деловым визитом премьер-министра Алексея Клювина, часть беседы прошла под прицелами наших камер. Часть – за закрытыми дверями…

– Евгений, прокомментируйте ваше отношение к нашумевшему законопроекту о принятии ускоренного порядка перевода дел…

– Вы знаете, здесь все просто, и я не представляю, как может быть негативным отношение любого здравомыслящего человека к этому закону… это реальное средство поддержки тех предпринимателей, которые попали в самую гущу кризиса, оказавшись межу молотом и наковальней, и не имеют возможности тянуть с переоформлением дел. Чаще всего мы сегодня сталкиваемся именно с невозможностью уйти с делового поля с высоко поднятой головой – долговые ямы, деловые обязательства – все это делает невозможным такой уход, и закон об оперативной передаче дел, в котором есть еще огромное количество уточняющих нюансов, которые, конечно, не особо афишируют его противники, поможет таким бизнесменам…»

Семен несколько раздраженно прервал напыщенную речь Барышникова прикосновением к кнопке «мьют» на сенсорном пульте управления бытовыми приборами и мультимедиа.

– Занятный парень, правда? – обратился он к Челишеву, попивавшему свежевыжатый яблочный сок в кресле слева.

– Деловито смотрится. Вызывает доверие. Я бы сам поверил в это дерьмо, – Челишев медленно кивнул и отхлебнул еще сока.

– Вот это и есть. На сегодняшний день, самая злободневная проблема.

– Слушай, я не уловил, а откуда он вообще такой вылез – года  три назад про него и слышно не было, не?  – с некоторым смущением спросил Челишев.

– А ты, по ходу, и не читал материалы, которые я отправлял, – покачал головой Семен и тут же махнул рукой, оборвав собиравшийся разразиться поток оправданий со стороны Сергея. – Ладно, все, что удалось о нем узнать, было скомпилировано в досье, доберешься – почитаешь. В целом же – он совершал какие-то фантастические сделки и получал фантастические результаты, на чем, как считается, и поднялся. Скупал упавшие лицом в коровью лепешку и изрядно сроднившиеся с ней конторы за некие отступные, поднимал на ноги, запускал какие-то сложные схемы с акциями, начал внедрять свои тенденции на бирже – не без помощи каких-то там хороших друзей, но самое главное – не без помощи властной верхушки.

– Звучит для наших дней довольно ровно, – хмыкнул Челишев.

– Чертовски. Все, вроде как, от его работы в шоколаде, но, как говорилось в старом анекдоте, есть нюанс – во-первых, суперметодика подъема усохшей организации, которой он хвастается и которую держит в строгом секрете, по слухам из определенных кругов, сводится лишь к манипуляциям с зарплатой и откатной политикой. Понимая, что уровень общего благосостояния необходимо поддерживать каждому строевому барану, он брал наименее защищенных сотрудников приобретенной конторы и ставил на строгую сделку вместо окладов и прочей лабуды – причем тех, кто с легкостью перешел бы еще куда-нибудь и мог дать просраться всей конторе, не трогал, ставил перед безысходностью только определенный контингент, а с повышением числа приобретенных или частично приобретенных фирм стал тонко намекать, что даже резво уволившемуся специалисту будет ой как трудно найти работу в одной из таких фирм. Как результат – люди стали больше работать, но получать меньше или столько же, ну, ты понял, – Семен сделал паузу, чтобы закурить, пододвинул поближе на столике между креслами стеклянную пепельницу и продолжил. – Пункт второй – деньги на первые перекупы он взял далеко не в кредит в банке, все покупалось за наличный и безналичный расчет, ибо доходы позволяли – в студенческие годы Женя Барышников основательно торговал синтетикой, травой, левым алкоголем и держал пару борделей, а параллельно, а то и прямо по ходу пьесы с синтетикой, налаживал связи с сильными мира сего – бандит бандита видит издалека. собственно. Закупался он, по определенным сведениям, у хороших знакомых его дядьки, который сам в это дело не полез, а спокойно занимался своим небольшим бизнесом, как следствие – цены закупки были бросовыми, а гешефт делался на розничных.

– То есть, он приобрел связи еще когда барыжил дерьмецом, а когда стал миллионером, решил размахнуться по полной… – вставил Челишев.

– А успешный барыга, по-твоему, не может сам по себе быть миллионером и уважаемым человеком? – улыбнулся Семен. – Просто он сжег мосты, ушел из темы – и как раз вовремя, кстати, потому что насолил кое-кому, сам того не зная, и имел большие риски быть вскрытым подчистую. Но какое-то предчувствие помогло ему провести конверсию дела вовремя, хотя, конечно, расчет у него тоже был неплох. Копни немного глубже уровня глянцевых обложек и новостных сайтов – и наткнешься на определенную информацию о нем, это элементарно, но, поскольку чеков покупателям своих товаров и получателям услуг  он не выдавал, спецопераций на его век не пришлось, поскольку менты «крышевали», да и на память с клиентами и перевозчиками он не фотографировался, никаких фактических улик на его счет нет, а потому он всегда может любой компромат такого рода выставить пустой болтовней, – Семен замолчал и глубоко затянулся.

– Сообразительный дядька. И охрану дела организовывать умеет. Но почему его нельзя элементарно подловить, как многих за эти годы? Зачем все усложнять? – Челишев поставил стакан на стол и уставился в молчащий, но показывающий стереоизображения телевизор.

– А ты попробуй пробить хоть одну брешь в его защите, – серьезно изрек Семен. – Я изучил максимум информации, я запустил одного парня по, казалось бы, железобетонному варианту. Я проклял тот день, когда это сделал. И теперь я не вижу выхода, кроме предварительной подготовки как самоцели на ближайшее время.

– Ну, если я верно понял твое сообщение, его нужно будет убрать его же методами, – Челишев задумался. – Что, кстати, насчет методов, я не вчитывался.

– Ты вообще, по ходу, читать не умеешь, – рассмеялся Семен. – Меня – да и не меня одного – смущают подарки от почти разоренных деятелей Барышникову. Его методы – из тех лет, когда я был еще ребенком, но они более отточены, он где-то на тонкой линии между криминальным авторитетом и невинным обывателем, и открыто перекинуть его на первую сторону практически невозможно.

– Продукт эволюции системы начала этого века, – пожал плечами Челишев.

– Наверное. В общем, я скину тебе план по отработке Судакова, посмотри свежим глазом, может, найдешь какие-либо нюансы, которые я мог упустить – старость – не радость, – Семен затушил сигарету и аккуратно выпрямил спину, ощутив при этом острую боль между лопатками, но не подав виду.

– А тебе не кажется это прикрытием – самообманом, что ли, – небрежно покрутил ладонью в воздухе Челишев.

– А что – мудило, из-за которого снесли детский дом, в результате чего пятеро больных детей погибли при переезде, у нас нынче не вписывается в формат дела только из-за попытки сделать вроде как благое дело, проголосовав против «Процедуры-44»? – парировал Семен. – Если ты так считаешь, то мне плевать – он будет отработан хоть мной лично, и неважно, что еще это принесет. Я бы назвал это счастливым совпадением.

– Хорошо. Я посмотрю. Извини за лирику, что-то навеяло, – поднял руки ладонями вперед в знак отступления Челишев.

– Бывает, – внимательно посмотрел на помощника Семен. – Главное не доведи эту лирику до дела. Иначе и последний шанс что-то исправить окажется упущен.

 

Лихачев и Савельев, вопреки обычаю, сидели в офисе до девяти вечера. Последний разговор на тему одного неприятного звонка от партнеров из Москвы затянулся, и только когда он закончился на нескольких жизнеутверждающих, но не несущих никакой смысловой нагрузки фразах, двое бизнесменов заметили, что уже поздно, и пора по домам.

– Знаешь, это все хрень собачья, – грубо добавил Савельев, накидывая поверх черного с аккуратными белыми полосками делового костюма, приправленного модными нынче кедами, легкий черный плащ, также модный в этом сезоне. – Если они хотят, пусть откалываются и ищут другого поставщика.

– А если это не блеф. И они его действительно нашли? – Лихачев выглядел утомленным, внутренне же он ощущал острое моральное истощение от навалившихся неприятностей.

– Ну, тогда нам пиздец, – нервно выругался Савельев, выходя из кабинета. – Будем собирать мелочь в метро. Все, хватит, завтра порешаем.

Они расстались на парковке, сев по своим машинам – Савельев в ярко-синюю спортивную «тойоту», Лихачев – в черный элегантный внедорожник «бмв».

Лихачев был в ужасном настроении, и в наибольшей степени концентрация негатива пришлась на звонок от Барышникова, который снова настаивал на приобретении его и Савельева фирмы за отступные, ссылаясь на грядущий неблагоприятный исход их отношений с ключевым партнером из Москвы. Лихачев сорвался и открыто нагрубил Барышникову, порекомендовав ему засунуть свое предложение куда-нибудь поудобнее, ну и еще сделать пару довольно неприятный вещей с собой и своими предложениями. Самым мерзким во всем этом было то, что Барышников был нарочито спокоен, и темпераментная речь выдала слабость Лихачева. Тем не менее, сомнений в своей правоте он не видел – он не горел желанием гадать, какие отступные может вручить ему Барышников, поскольку понимал, что они будут, в лучшем случае, скромными. И с этими грошами в зубах ему придется искать новую работу, оставляя до первой зарплаты непогашенные платежи за роскошную квартиру, а также регулярно обдумывая, как удачнее продать машину и обеспечить жену и ребенка. А дело, пусть даже в упадочном состоянии, приносило прибыль и сулило перспективы, с учетом уже занятой за прошедшие годы ячейки рынка – поэтому унывать и бросаться в крайности Лихачев не планировал. Но настроение это не улучшало.

Он пожалел о том, что в городе запрещено пользоваться автопилотом, даже на Кольцевой, и он был вынужден думать о дороге, хотя в голову постоянно лезли различные варианты выхода из сложившейся ситуации. В один прекрасный момент, немного не доехав до скоростной дороги, не заметив, как двойная сплошная плавно перешла из левого края обзора в правый, он едва не столкнулся на встречной с легким отечественным автомобилем. Только сжав волю в кулак, он смог не сорваться вправо и в занос, а плавно, на грани фола, вывести машину обратно в полосу, на задев встречную машину. Выехав на Кольцевую, он включил круиз-контроль и пообещал себе больше не мечтать за рулем – ему просто необходимо было сегодня увидеть жену и ребенка, иначе нервный срыв был обеспечен.

Он был немногословен, придя домой, и запоздалый ужин прошел почти в тишине, за исключением нескольких общих  бесцветных фраз. Уже в постели Алена – жена Лихачева – осторожно обняла его, прижавшись к сгорбленной, выражающей глубокую усталость спине мужа.

– Совсем все плохо, а?

– Да не то, чтобы, – хмыкнул Лихачев. – Просто слишком много вводных, с которыми непонятно, что делать.

– По-моему, ты просто устал. Тебе нужно отвлечься от дел, например, передать пока все на совесть твоего партнера и на пару недель уехать в теплые края. С нами, конечно, раз уж я не работаю, а у Сашки каникулы на носу.

Лихачев тяжело вздохнул – ему и самому казалась интересной мысль уехать в своего рода отпуск, тем более, что доверить дела Савельеву на время его отсутствия было для него легко и не вызывало сомнений в результативности. Тем не менее, ситуация вокруг дела, московского партнера, Барышникова и прочих краеугольных камней своих отдельных миров, между которыми было крайней трудно лавировать, не давала шанса расслабиться – необходимо было принимать решения, и чем быстрее – тем лучше.

– Наверное, устал. Но я не могу сейчас все бросить. Все слишком сложно, слишком запутано.

– Если все плохо в плане бизнеса, я слышала, что есть человек, который специализируется на помощи «уставшим» фирмам, – как бы невзначай начала Алена.

– Хм, – Лихачев нервно улыбнулся. – И кто такой?

– Ну, показывали тут на днях по телевизору – один парень скупает безнадежные конторы, давно и успешно, быть может, ты сможешь с ним договориться насчет какой-нибудь взаимовыгодной поддержки…

– Аленушка, – Лихачев повернулся и посмотрел в красивое, обрамленное кудрявыми светлыми волосами лицо жены, – мой тебе совет, меньше смотри «зомбоящик». Это худшее изобретение, доставшееся нам от предков. «Погугли» лучше просто по имени «Евгений Барышников», обрати внимание на сайты типа «компромат-нет» и тому подобные – там пишут немало липы, но кое-что действительно соответствует. И в данном случае, соответствий действительности будет больше, чем клеветы.

– То есть, человек, которому пожимают руку президент, премьер и зарубежные партнеры – просто мошенник? – разочарованно протянула Алена.

– Более того, – усмехнулся Лихачев и крепко обнял жену. – У нас в стране всегда правили мошенники и идиоты, но от таких, как этот, в особенности нужно держаться подальше.

 

Барышников внимательно слушал подробный отчет сидящего в номере отеля в северной столице Кондратьева и периодически задавал короткие, но важные, на его взгляд, уточняющие вопросы. Огромный экран, в который превращалась неприметная, на первый взгляд, часть стены кабинета, качественные динамики вкупе с идеальной шумоизоляцией кабинета и сверхчувствительные микрофоны на обоих концах позволяли вести беседу, приносившую ощущение взаимного присутствия.

Кондратьев обстоятельно и неторопливо рассказал обо всем, что лично узгнал по обстановке в Северной столице. Это касалось дел крупных бизнесменов, отношения к ситуации с растущей империей Барышникова местных чиновников, потенциала для расширения по направлениям, которые заранее обозначил сам Барышников.

– Любопытно, – задумчиво глядя на блестящую поверхность стола и приложив палец к губам, изрек Барышников. – Знаешь, я тут звонил опять этому пареньку, Лихачеву.

– И как успехи? – с сарказмом в голосе поинтересовался Кондратьев.

– Хм, да никак, он изображает из себя скалу, хотя изнутри все в трещинах. Упирается, как горный козел, а мне просто необходим его сектор, он многое решит в своем роде.

– Хе, – Кондратьев покачал головой и быстро отпил вино из стоявшего рядом бокала. – А ты рассчитывал, что он набросится на это предложение, как смертник на последний шанс потрахаться? Парень хочет вернуться на уровень, а не остаться с голой жопой, и это неудивительно.

– А мне-то что?  Даже готов предложить ему неплохие условия…

– Да знают все твои условия. И знают все, кому надо, какие условия ты создаешь тем, кто не готов их принять. Здесь, кстати, в Питере ходит немало слухов насчет этого – надо бы почистить интернет и прочее, – заметил Кондратьев.

– Печально. Что ж, поставлю задачу Васе, пусть побеседует с «компроматчиками», их, конечно, никто не слушает, как мне казалось, но страховка не помешает. Вообще, информация в наше время решает все, но массовая информация решает только за политиков и продавцов, остальное – бесполезный мусор и не влияет на людей, которые оберегают себя от злых языков.

 

Герман Судаков был убит лишь час тому назад, но слухи о повышении шансов в принятии соответствующего закона – закона о легализации «Процедуры-44» – уже  расползлись по всей информационной структуре страны – интернету – в первую очередь. Уже днем, после утреннего убийства, на заседании Думы судьба закона была решена – сменившие убитых депутатов пешки выполнили свою задачу ни лучше, ни хуже – ровно так, как следовало бы, ибо в их руках были только две кнопки – «за» и «против». Ошибиться было невозможно.

Журналисты ворвались своими запросами и приглашениями в рабочий график Барышникова даже быстрее, чем он предполагал, и он решил пока ограничиться парой интервью, в которых было необходимо дать понимание того, что он искренне соболезнует потере семьи господина Судакова, однако дела на этом не останавливаются, страна должна продолжать экономическую жизнь, и принятие закона о передаче дел по Идентификационному Коду – это своего рода адреналин, который поможет кровяному давлению организма экономики подняться до разумно высокого уровня и обеспечить прибылями все отрасли деятельности под руководством лучших из лучших предпринимателей страны. Красиво, эпично и стройно – высказываться иначе Барышников считал ниже своей планки, несмотря на то, что ему даже говорить необходимости не было – инициатива была в его руках с момента попадания в Судакова пули его сотрудников – по крайней мере, он предпочитал быть уверенным, что это были именно его люди, хотя определенные сведениями говорили несколько о другом.

 

Семен рухнул в кресло и перечитал заголовок статьи в интернет-газете, развернутой на огромном экране подключенного к компьютеру через беспроводное соединение телевизора. Затем он закурил и снова перечитал и содержимое статьи, понажимал на маленький экран планшета, таким образом перелистав все приложенные к статье фотографии. Это была наиболее полная статья из всех на сегодня, касавшихся принятия закона о «Процедуре-44», и именно она первой попалась на глаза Семену, весь день решавшему проблемы с ждавшими свой заказ слишком долго партнерами по бизнесу.

В некоторой степени он чувствовал себя ошарашенным – так вела себя та его часть, которая была конспиративной личиной, предназначенной для несведущих в части дел Организации и начала с годами жить отдельной жизнью от истинного «я» Семена Баркова. С другой стороны, он был практически уверен, что не найдется ни единой юридической проволочки, которая могла бы предотвратить принятие этого закона и всей сопровождающей документации к нему – все шло проторенным путем, и это даже могло радовать, ведь если бы нашлись люди, которые ухитрились совместить между собой вроде бы случайные пропажи и убийства нужных депутатов, лоббирование интересов и принятие закона, а также – что самое главное – нашли бы юридический аспект, способный хотя бы приостановить эту завоевательную машину Барышникова, это могло означать, что политика беспредела, царившая уже долгие годы, надтреснута, а это не играло на руку ни стороне Барышникова, ни Организации. Ведь прикрывать дела Организации тоже было возможно только в насквозь коррумпированной системе правления, в случае добросовестного подхода, ее хребет сломали бы еще лет десять назад, если не раньше.

Семен оставил в пепельнице недокуренную сигарету у пошел принять душ. День выдался чрезвычайно беспокойным и начался при этом в пять утра, а потому этот вечер Семен хотел провести в покое и уединении.

Горячий душ почти помог ему расслабиться, но уже выходя из кабинки и вытираясь, Семен получил жесткий и бескомпромиссный удар боли между лопатками, едва не сваливший его на пол. Отшвырнув полотенце в сторону, он, шатаясь, добрался до небольшой аптечки на столе и быстро закинул в рот три капсулы сильного обезболивающего, бесстрашно запив его первым, что попалось под руку – мартини из полупустой бутылки на столе.

Спустя несколько минут лежания на полураскрытом кресле, Семен ощутил, что боль отступила и осторожно встал, в сонливом стремлении подобрать полотенце и положить его как-нибудь поприличнее, как вдруг раздался звонок на мобильник, и мысль о полотенце показалась не самой удачной. Семен развернулся, нажал на сенсоре на изображенную кнопку приема, перенаправил вызов на внутриквартирный коммутатор и уселся в кресло, ожидая появления собеседника на экране телевизора.

Голос появился, но изображения не было – голосовая связь все еще была в моде, по инерции времен.

– Добрый вечер, Семен, это Дима, – голос был немного напуганным, молодцеватым и здорово знакомым Семену.

– Узнаю. Почему без отзыва?

– Извините, я думал…

– Расслабься, рассказывай, – махнул рукой Семен, запоздало вспомнив, что его не видно – камера не включалась, если не было изображения со стороны звонящего.

– Я насчет этого дела по Барышникову. Мне попали материалы, и я… – парень замялся.

Семен прикрыл глаза руками в жесте стыда и сожаления – он передал электронные копии материалов на Барышникова Сергею Минько, Челишеву и еще одному надежному парню, и теперь выяснилось, что кто-то из них все-таки слил информацию тем активистам, которых это не касалось, а этого Семен хотел избежать всеми силами – можно было ожидать чего удобно от опьяневших от ощущения причастности к карательной политике новичков Организации, да и среди жертв Барышникова могли оказаться родственники, знакомые активистов, о которых в этом ключе они и не подозревали.

– Был сильно удивлен?

– Да нет, я просто не знал, что все настолько хреново, что мы не можем наказать такую мразь, а я пришел сюда, к Вам, именно за этим, и я не понимаю, почему мы ждем и чего и ждем…

– Расслабься, сынок, – протянул Семен, облизнув пересохшие от приема обезболивающего губы. – Я указал единственно верную стратегию, и больше никаких действий по этому повода пока предпринимать не нужно. Я скажу, когда наступит пора что-то предпринимать, но пока мы не лезем в осиное гнездо – и не потому, что мы трусы, а потому, что мы не герои, мы должны быть умнее и тех, и других.

– Я все это знаю, мне рассказал Ваш помощник, – Дима кашлянул и набрал воздуха.- Понимаете, я очень Вас уважаю, я считаю вас одним из самых достойных и храбрых людей в мире, но мне кажется, что сейчас мы совершаем стратегическую ошибку, мы упускаем время, и мы не можем знать, как дорого и кому еще придется за это заплатить. Поэтому я беру на себя ответственность самолично разработать план уничтожения этого зверя…

– Блядь, сынок, ты совсем тупой?! – вышел из себя Семен, резко вскочив и снова упав в кресло. – Я сказал – не шевелиться в этом направлении, туда нельзя лезть, там сейчас нечего делать!

– Я буду крайне осторожен, – старался держаться достойно, хотя и обомлел от вопля Семена парень. – Я гарантирую, что Организация не пострадает от моих действий, клянусь – я уже многое обдумал. Спасибо, что выслушали меня, я отчитаюсь по факту…

– Не надо ни о чем отчитываться! – устало, но все еще приподнятым голосом прервал его Семен. – Просто уймись, иди поимей девочку, своди ее в кино, покатайся на аэрокаре, блядь, не знаю, делай что угодно, только не лезь в это дерьмо, парень – если это не под силу мне, это не под силу и тебе.

– Я услышал вас. Спасибо, – Дима положил трубку, оставив Семена в непонимании результата разговора.

– Чудило! – выругался напоследок Семен и снова принялся за сигареты.

Когда-то, в самом начале работы с Организацией, он серьезно опасался излишнего фанатизма и следующих из него ошибок активистов. Но именно тогда успех работы Организации оказался максимальным – или почти максимальным, за вычетом смерти жены и ребенка самого Семена – именно за счет сдержанности, грамотной координации действий и неожиданного профессионализма всех тех, кто составлял первое колено активистов. С тех пор поменялось многое – в политической обстановке, в законах писаных и негласных, в менталитете людей вокруг, и приходилось менять отношение к координированию работы Организации, а это, в свою очередь, рано или поздно ставило под удар те или иные операции – с учетом внезапно изменяющихся обстоятельств зачастую их приходилось сворачивать, а молодежь, не выпустившая пар на невыполненной операции, уставшая от беспредела чиновников, бизнесменов приезжих и местных криминальных авторитетов, копила в себе злобу и ненависть к системе в целом и ее отдельным представителям в частности. Семен видел перспективу этой ненависти – гибель активистов, их помощников, друзей – это приносило дикую боль, еще сильнее боли, которая разрывала его позвоночник пополам, а то и на три части, боль от осознания перехода своих ошибок другим в девственном, первозданном виде.

Семен ощутил, как вязкая, болезненная сонливость, порожденная повышенной дозой обезболивающего вкупе с алкоголем, накрыла его, и решил, что будет готов разбираться с любыми проблемами только завтра.

 

– Да, малявочка, я заеду за тобой часов в семь, подойдет?

Барышников ни с кем не говорил так мило и ненавязчиво, как с Алиной – девушкой, с которой он встречался официально вот уже пару месяцев, и на которую имел определенные планы – в отличие от тех проституток и любительниц «покататься», с которыми проводил время в выходные, когда Алина была занята своими работой или увлечениями.

– Ну, я могу немножко задержаться, максимум, на десять минут, подождешь?

– Буду штрафовать – по поцелую за каждую минуту сверх нормы…

Алина звонко рассмеялась, и это было бальзамом на душу Барышникова.

– Хорошо, но я буду засекать, а то зацелуешь меня до смерти.

– Ладно, я могу получать и в рассрочку.

Глупый и кажущийся детским диалог по видеолинии прервал ворвавшийся в деврь кабинета и, несмотря на развернутое в стене изображение Алины, как ни в чем не бывало усевшийся в свое кресло Кондратьев. В любого другого за такую наглость Барышников кинул бы первым попавшимся под руку.

– Прости, малявка, у меня тут срочный разговор, я еще перезвоню, оки?

– Хорошо, пока.

Барышников торопливо прервал связь и гневно уставился на Кондратьева.

– Ты не мог бы как-нибудь стучаться, или лучше не входить, когда я на приват-линии?

– Ты не мог бы закрывать двери, если тебе это нужно? – безразлично парировал Кондратьев, и спор был счерпан.

– Ну что, мы победили, а, Леха? – закинув ладони за голову и откинувшись в кресле, мечтательно вопросил Барышников.

– Ага. И все бабы наши, – кисло улыбнулся Кондратьев. – Если опустить все торжественное это дерьмо – а я рекомендую это сделать – пора решать что-то с этими двумя пареньками из Питера. Есть план?

– А ты прямо сразу хочешь конкретику? – оскалился Барышников. – Ладно, не нервничай. У тебя есть дела и поважнее, например – прикрывать меня на время отъезда в Питер, на три дня, в гости к потенциальному партнеру по металлургии, мысль понял?

Кондратьев молча покачал головой.

– Я решу все сам – если человек не хочет ломаться сам, сломают его, – поучительно произнес Барышников. – Ты ведь у нас официальный представитель, а я уже получил одобрение по неофициальному, по второй половине дела Лихачева.

– Хе, – презрительно усмехнулся Кондратьев и перефразировал древнее словосочетание. – «И он, Брут»

– А как же. Жить все хотят, и кушать добротно, и кататься на суперкарах хотя бы на выходных. А мы хотим перспектив для родной страны, поэтому мы будем героями априори. Ребята из тамошнего филиала службы безопасности все подготовили, но я приеду сам, буду разруливать, дабы никто не накосячил – всякое бывает.

– Ну, мысль, че, – просторечно констатировал Кондратьев. – Твоя служба безопасности давно уже должна называться «службой опасности».

– Да ладно, – гоготнул Барышников. – Служба безопасности должна обеспечивать благоприятный климат бизнес-структуры, оберегать от того, что для него опасно. Если она справляется – значит, это служба безопасности.

 

На следующий день Семен действительно был ошарашен очередной новостью, стоявшей глубоко в списках приоритетных, но игравшую для него лично значительную роль. Он проверил через Коммутатор Организации и выяснил таким образом подробности и информационного Координатора, который почему-то запоздал с передачей информации об эксцессе Семену.

Дмитрий Безпалов разбился в дорожно-транспортном происшествии на Кольцевой Автодороге, ранним утром этого дня. Его маленький отечественный автомобиль был заботливо превращен в груду железа танкоподобным грузовиком «вольво», совершавшим рейс в глубинку и просто проезжавшим город транзитом. Семен прикинул на чашах моральных весов, что больше устраивает его самого – официальная версия с выездом Безпалова на встречную полосу из-за утомленности или версия с подставой и, склонившись в пользу второго, собрался и поехал на место происшествия, заодно связавшись с активистами, имевшими связи в следственных органах. Необходимо было быстро и незаметно для большинства заинтересованных лиц провести небольшое расследование этого случая – риск случайного стечения обстоятельств также был, поэтому рвать на себе рубашку в истерике Семен был не готов.

По дороге к месту происшествия он ощущал, как самые худшие предположения понемногу овладевают рассудком и старательно отмахивался от них. Ощущение провала, потери контроля над ситуацией подпитывала боль в спине, на этот раз со стороны поясницы, и он периодически ерзал в сиденье своего древнего, но все также любимого им «бмв», уже который десяток лет исправно служившего ему личным, родным автомобилем.

Когда спустя десять минут после выезда из гаража телефон разразился громкой истеричной мелодией «Линкин Парк», Семен вздрогнул, ощутив, как горячая струя ударила в поясницу и распространила свое тепло по спине. Он закинул удочки в нескольких направлениях, и теперь двое его активистов поочередно доложили ему обо всем, что выяснили. Данные были довольно скудными, но к определенным выводам приводили. ДТП оформили прямо на месте, водитель грузовика «вольво», конечно, не пострадал, более того – его машина оказалась способна ехать дальше, и он был отпущен, так как формальное, в пределах кабинета дознавателя рассмотрение дела по административному правонарушению было отложено, согласно общей очереди, на неопределенный срок, а «волка ноги кормят». Образец поразительного понимания сотрудниками следственных органов забот простого обывателя. Виновным уже фактически признали выехавшего ни с того, ни с сего на встречную полосу Безпалова, записи видеорегистратора с его стороны обнаружено не было, по словам оформлявших аварию, регистратор был сломан вместе с картой памяти. Это вызывало, по меньшей мере, сомнения – все современные сертифицированные регистраторы делались таким образом, чтобы при ударе, разрушающем устройство, металлическая гильза, в которой находилась миниатюрная, восемь на три миллиметра карта стандарта «эм-ю», осталась цела – редко когда сила удара, обращенная на автомобиль, могла разрушить столь маленькую и прочную деталь – ей элементарно негде было треснуть, а флеш-память не подвержена внутренним повреждениям от сотрясений. Наиболее вероятным было то, что карту либо нашли и уничтожили, либо просто решили не искать среди обломков машины Безпалова – экспертизу вряд ли кто-то будет проводить, кроме, разве что, родственников, да и тем смысла в этом немного – она могла показать только вину того или иного участника ДТП, но не помогла бы воскресить Диму.

Видеозапись на грузовике отсутствовала – сломался регистратор, причем на въезде в город – за это водителю «вольво» был автоматически выписан штраф, и только. Семен попросил уточнить информацию по водителю и скинуть ему на телефон, чтобы он мог просмотреть данные на мониторе своего «бмв», заботливо встроенном вместе с прочей современной электроникой в пику древности модели машины.

Точные координаты места происшествия он уже получил, и, судя по «джи-пи-эс»-навигатору, уже подъезжал к точке столкновения. Более точные координаты точек на экране демонстрировали предполагаемые траектории движения до и после столкновения – эту картину лично обрисовал один из информаторов Семена, Владимир – данные обязательных на каждом рабочем или личном автомобиле «глонасс»-маячков пока не были внесены в список доказательств, и мыли о том, почему допускалось такое нарушение протокола, впервые были в голос озвучены в телефонном разговоре информатором Семена – Геннадием.

– Дело-то паленое, судя по всему.

Семен молча кивнул и осмотрелся.

– Как скоро получишь данные на водителя?

– Буквально пару минут, тут какой-то кипеж, все как с цепи сорвались, день горячий, – оправдывался Геннадий. – Как считаешь, порыть официально в этом направлении?

– Не стоит, – покачал головой Семен и выключил зажигание, включив тут же аварийную сигнализацию – он остановился за полосой разметки в правой части дороги и присмотрелся к дорожному покрытию, на котором явно прослеживались следы экстренного торможения – и они здорово расходились с примерными показаниями спутника на экране. – Не суйся в это, слишком велик риск.

– Есть данные, скидываю. Конец связи, – Геннадий завершил разговор и начал передачу данных.

Семен листнул телефонную книжку, высветившуюся на экране – мобильник передал свои функции внутренней системе «бмв» – и снова набрал Владимира.

– Дай мне фото траекторий шин с места ДТП, без этого дело не подшили бы, я знаю.

– Без проблем. Но через минуту, – грубый голос Владимира прервался, и Семен вышел из машины, предварительно щелкнув замком капота.

Он открыл капот и сделал вид, что изучает его содержимое в поисках неполадок – скоростные патрули не любили водителей, паркующихся на Кольцевой без особого повода и нещадно штрафовали за это – согласно поставленным «сверху» задачам по демонстрации общественности принимаемых мер по профилактике аварийноопасных ситуаций на скоростной трассе.

Следы торможения, еще не затертые массивным потоком машин, шли ровно по левой полосе – это, в принципе, мог быть кто угодно, но количество стертой резины и резкий, уходящий вправо обрыв траектории колес намекал на попытку водителя просто остановиться, когда на него налетел кто-то с открытой на этом участке из-за ремонтных работ встречной полосы. Само такое столкновение на кольцевой было бы невозможным в другом месте и в другое время – разрыв в пятьдесят метров был временно необходим из-за нарушений в структуре заграждения, и уже этим вечером его должны были прикрыть новым бетонным блоком – это Семен узнал у первого информатора. Кто-то знал, что Безпалов поедет именно по этой части Кольцевой, кто-то оплатил услуги грузовика и просчитал все аккуратно, кто-то знал, что хиленький, лишенный строгих ребер жесткости автомобиль Безпалова не выдержит удара, не отскочит в сторону, а будет превращен в бесформенное нечто из металла, пластика и человеческих останков. А случайности, на которую ссылались правоохранители – очевидный результат направления «правильного» наряда на оформление этой аварии. Грубо, но эффективно.

Писк из салона заставил Семена вернуться – он в любом случае больше не мог здесь ничего увидеть – все осколки разметало, либо они были увезены эвакуатором, повреждения ограждения справа говорили только о месте, куда грузовик впрессовал машину Безпалова, протащив ее поперек всех полос движения.

Фотография тормозного следа была подписана как сделанная на встречной полосе, в комментариях было указано, что автомобиль Безпалова пытался затормозить уже после переезда через разрыв в ограничителе, и после удара его вынесло через разрыв вместе с «вольво», резко сменившим траекторию из-за столкновения. Видимо никто из прикрепивших к делу эти материалы не узрел в этом ни шутки, ни обмана, и теперь все стало очевидно.

Семен закрыл дверь и поднял нервным нажатием кнопки боковое стекло. Он нашел номер Коммутатора и, подождав несколько секунд, словно доказывая самому себе правильность своих действий, набрал его.

– Первый, это Коммутатор, прием, – отозвался Коммутатор, идентифицировавший Семена, как своего шефа.

– Команда «Тишина» на неделю ровно, далее – по указаниям обратной связи. Отбой.

 

Человек в черном явился на встречу с Лысым здоровяком, опоздав на две минуты. Он не был ничем занят до этого, просто это было в его эксцентричной манере самовыражения, как и грубая манера езды на спортивной машине.

Человек в черном кивнул Лысому здоровяку, будучи несколько ошарашенным шириной плеч и ростом собеседника, и принял из его рук небольшой, в сантиметр толщиной конверт.

– Люблю чистый «нал», – ухмыльнулся Человек в черном. – Когда, говоришь, чистая «электронка»?

– Непосредственно перед исполнением, – невозмутимо ответил Лысый здоровяк. – Все, согласно оговоренной суммы продажи, плюс десять процентов комиссионных.

– Ха, – Человек в черном засунул конверт во внутренний карман и достал из другого кармана другой конверт, побольше. – Обожаю работать с людьми, которые уважают партнеров. Вот бумажная часть, все по новому стандарту.

Лысый здоровяк бесцеремонно и методично вскрыл конверт и проверил содержимое визуально, затем достал терявшийся в его руке плоский смартфон, включил красную лампу сканера в головной части устройства и поочередно направил на изображения трехмерного штрих-кода на листах добротной бумаги из конверта. Удовлетворившись полученным буквенно-цифровым кодам, он положил конверт в сумку, висевшю у него через плечо.

– Все, до исполнения.

Человек в черном поднял было руку, чтобы пожать руку лысого здоровяка, но тот просто отвернулся и пошагал прочь. Его ждала еще одна встреча.

 

Лысый здоровяк усмехнулся иронии этого вечера – вторая встреча у него стала встречей с Человеком в белом – белый костюм смотрелся на нем столь же элегантно, сколь и нелепо с учетом обстоятельств. Но Человек в белом был более сдержан и строг в манерах – он без лишней болтовни передал лысому здоровяку маленький конвертик с информацией, которую не следовало, на его взгляд, переправлять даже через защищенный канал интернет-связи, и получил взамен конверт, подобный тому, который лысый здоровяк передал Человеку в черном. Только этот конверт был несколько толще – сумма была на порядок больше.

– Надеюсь, пересчитывать не нужно? – промолвил Человек в белом.

– Как угодно. Мое руководство не шутит со своими партнерами, – безукоризненно серьезно ответил Лысый здоровяк.

– Допустим, – хмуро добавил Человек в белом и развернулся.

На сегодня встреч больше не было. И Лысый здоровяк поехал домой, к красавице-жене и верной собаке-овчарке.

 

Беседу Семена с Алексеем Минько прервал совершенно неожиданный звонок от Дениса Лихачева. Семен по привычке включил режим голосовой связи, хотя и не имел оснований скрывать эту информацию от Алексея, и начал разговор.

– Здорово.

– Здорово, коль не шутишь, – наигранная улыбка Лихачева, казалось была готова просочиться сквозь примитивный голосовой канал связи.

– Как жизнь, как семья?

– Да, в семье все, в целом, неплохо, надеюсь, хуже не станет. А по жизни есть одна проблемка, собственно, по поводу нее и звоню, можешь говорить?

– Разумеется. Иначе сказал бы, что тебя не знаю, – ухмыльнулся Семен.

– В общем, наваливается на меня один товарищ, имя которого у всех на слуху.

– Эта обезьяна московская, которая весь рынок хочет сожрать?

– Как угадал? С ним уже есть проблемы?

– Как сказать, – Семен прижал трубку плечом и начал закуривать. – Более чем.

– Ясно. Ну, знаешь, я давно стараюсь помогать теме, и все стеснялся звонить…

– Прекрати тужиться, как роженица, – оборвал его Семен – он прекрасно знал, что даже в кризисные времена Лихачев посильно поддерживал Организацию, а каждое, пусть копеечное вложение являлось основанием для уважения с её стороны. – Говори, чем помочь.

– В общем, хотелось бы, чтобы твои ребята немного присмотрели за этим направлением – за выпадами со стороны Барышникова. Боюсь, он примется за рейдерство, а у меня служба безопасности далеко не в лучшем виде, а подставлять ему задницу я уже официально отказался.

– Правильно сделал, – Семен кивнул и затянулся. – В общем, я поставлю задачу – внеплановую, эксклюзив, так сказать, паре моих ребят – они присмотрят за твоим офисом и домом, ты все там же?

– Да, все на тех же местах. Спасибо. Они выйдут со мной на связь?

– Как только проверят чистоту территории – я тут был вынужден дать сигнал лечь на дно, поэтому они будут к тебе не бежать, а красться, но к завтрашнему дню точно будут на страже. Accepted?

– Surely, my friend. Как сам-то?

– Загибаюсь помаленьку, – Семен кашлянул и снова вдохнул ядовитый дым тяжелых сигарет. – Давай, много болтать вредно в наше время.

– Давай, – согласился Лихачев и повесил трубку.

Семен задумчиво отложил телефон в сторону и молча продолжал курить, не обращая внимания на вопросительный взгляд Минько.

– Наш клиент? – не выдержав, спросил Алексей.

– Есть такое. Давний знакомый, поддержал дело в тяжелое время, когда нам чуть не вырубили Коммутатор из-за общих финансовых трудностей, когда пришлось положить на дно добрых три четверти Организации.

– Так с чем связана «Тишина» сейчас? – решился после длительных сомнений спросить Алексей.

– Барышников убрал одного из наших, – с видимым безразличием ответил Семен. – Разумеется, никаких прямых доказательств, но все и так ясно. Парень хотел копнуть поглубже и, видимо, докопался, несмотря на мои указания. С одной стороны, сам дурак, с другой – жалко, молодой еще, чтобы умирать.

– А можно быть достаточно немолодым, чтобы умереть? – с иронией спросил Алексей.

– Можно. Хотя и кажется, что мог бы жить вечно, когда-то можешь прийти к мысли, что жизнь уже осточертела – только это не то же, что бывает у молодых дегенератов, которые режут вены из-за несчастной любви или участия в какой-нибудь ссаной группе оборванцев типа «эмо», – Семен оставил окурок догорать в пепельнице и, превозмогая боль в спине, потянулся за бутылкой коньяка, чтобы налить немного в стакан, в котором еще оставалось немного мартини. – Если ты не пережил разочарование в том, ради чего жил несколько десятков лет, ты не имеешь права хотеть умереть. А если серьезно хочешь – значит, ты просто тупое больное животное, которое действительно лучше усыпить, чтобы оно случайно не унесло еще чьи-нибудь жизни.

– Так в чем разница – хотеть смерти в старости и хотеть смерти в молодости? Неужели в прожитых годах? – всплеснул руками Алексей.

– Разница в наличии качественного осознания бесполезности жизни – это когда ты делаешь много всего, стараешься не падать на дно, а внутри все также пусто и пыльно, и не хватает только паука, чтобы покрыть все паутиной, – с болезненным смешком продекларировал Семен, запив высказывание половиной стакана коньяка и даже не поморщившись, что вызвало выражение неподдельного ужаса на лице Алексея. – А когда ты ни хера не делаешь и при это утверждаешь, что смысла в жизни нет, ты просто мудак, и жизни до тебя не добраться, чтобы как следует взгреть и заставить себя полюбить. Но, к счастью, до многих она добирается.

Несколько минут после этих слов они сидели в тишине. Семен просто дописал коньяк, теперь уже смакуя глотки, а Алексей переваривал услышанное, проникаясь все большим пониманием к тому, из-за чего Семен, по сегодняшним меркам, выглядел разбитым стариком и регулярно пил.

– Ладно, давай дальше, – словно выбросив чертика из коробочки, внезапно бодрым голосом выдал Семен. – Говоришь, помимо регулирования работы Организации, тебе интересны практические операции. Значит, тебе понадобится соответствующий инструмент.

– Обижаете, Семен, – театрально покачал головой Алексей и встал, чтобы достать кое-что из своей дорожной сумки.

Достал он черный чехол, после открытия одной из застежек-молний на котором сразу стало ясно, что внутри.

– Новенькая вещица, бесшумная, безоткатная, с электронной системой расчета наведения, производство «Кольт», – Алексей с гордостью продемонстрировал другие части чехла, в которых аккуратно лежали элементы конструкции сборной автоматической винтовки.

– Неслабо. А как ты ее через границу провез? – без шуток удивился Семен.

– Так я же по скоростной линии ехал, в точке старта проплатил, в точке финиша уже не проверили, – широко улыбнулся Алексей.

– Засранец, – констатировал Семен и проглотил остатки коньяка. – Ладно, теперь обсудим порядок доступа к Коммутатору.

– Я получаю его сегодня? – убрав подальше винтовку, с волнением спросил Алексей.

– Да, но есть ряд нюансов. Готов выслушать очередную лекцию? – приподнял брови Семен.

– Всегда готов.

 

Лихачев лежал уже полчаса после отличного секса с женой, и только он начал засыпать, как в его спокойные планы вторгся настойчивый телефонный звонок.

– Мать твою, ночь на дворе, ты свихнулся? – вместо «алло» недовольно пробурчал в трубку Лихачев.

– Короче, срочная планерка, Дэн, надо побазарить, – без обиняков начал Савельев. – Завтра прямо с утра приезжает директор «Интра-Текс», его надо перехватить всеми правдами и неправдами – надо разработать подход.

– А может, часов до шести утра это подождет? – еще более раздраженно, уже прочистив горло, изрек Лихачев. – Я не в духе немного…

– А самое интересно, – невозмутимо продолжал Савельев, – это то, что мимо наших носов завтра же сюда приезжает московская крыса, и явно не с визитом доброй воли, сечешь?

– Мать твою, – Лихачев вскочил с постели и оказался нагишом, но это его нисколько не смутило – вызов был исключительно голосовым, а стесняться жены было бы попросту аморально. – Скоро будешь в офисе?

– Двадцать минут, не больше, встретимся на паркинге.

– Добро, – ответил Лихачев и, поспешно завершив вызов, начал искать, во что одеться.

– Ты точно спятил, Денис, – хмуро заявила Алена. – Плюнь ты на это дело, ты скоро надорвешься, и кто будет тебя выхаживать?

– Ты, – с улыбкой заявил Лихачев. – Ладно, ладно, – он подошел к жене, накрытой только по пояс одеялом, и поцеловал ее. – Это ненадолго, – спустя несколько секунд оторвавшись от ее губ, добавил он. – Посовещаемся немного, и все.

– А почему не по интернету? – не унималась Алена.

– Потому что в наше время даже защищенный канал связи может оказаться ни черта не защищенным. Мы рабы нашей же техники, – глубокомысленно заявил Лихачев и, застегнув светло-синюю рубашку навыпуск, вышел из комнаты.

Дурные предчувствия, несмотря на кажущийся вполне вменяемым тон Савельева, позволили Лихачеву сделать небольшой, в километр, круг и захватить по дороге одного из своих специалистов по безопасности – верзилу Мишу Мамонтова – так, на всякий случай, дабы прикрывать ему и его партнеру спину. Лихачев предположил, что, раз уж Савельев что-то разведал в части планов Барышникова, то был риск и обратной связи. А парни из Организации обещали прибыть на небольшую дружескую беседу завтра поутру, и теперь планы необходимо было откорректировать. Все эти практические, очевидные мысли роились в сознании Лихачева столь путано, что он сам не заметил, как добрался до наземной парковки, от которой до двадцатиэтажного здания бизнес-центра, в котором он уже не первый год снимал офис, было около ста метров.

Миша Мамонтов вышел одновременно с шефом и быстро огляделся. Интуитивно положил руку на пистолет, вложенный в кобуру на поясе, но пока визуально не вступил в контакт ни с кем, кто был бы достоин получить горячий смертоносный укол маленького, но мощного образца современного оружия. Лихачев заметил спортивный автомобиль Савельев, но его самого рядом не было. Он списал это на свое небольшое опоздание, и решил поспешить к массивной стеклянной автоматической двери в здание бизнес-центра. Миша Мамонтов оценивал обстановку вокруг, чаще всего поглядывая назад. Он увидел маленький, тусклый блик справа, за живой изгородью, украшавшей территорию бизнес-центра, но не придал ему значения, однако уже спустя долю секунда приглушенный свист выстрела промчался от этого блика к голове Миши, и виски здоровяка оказались украшены кровавыми пятнами от сквозного ранения.

Миша рухнул. Лихачев на секунду оглянулся, понял, что помочь ему ничем не сможет, и в панике, пригнувшись, бросился бежать, в надежде одолеть последние двадцать метров до входа раньше, чем следующая пуля снайпера настигнет его.

Справа, в бетонный квадрат мостовой ударил огненный плевок, но он не мог достигнуть Лихачева – выстрел не предназначался ему, разве что если бы стрелок страдал болезнью Паркинсона, что было опровергнуто аккуратным убийством Мамонтова.

Эта мысль была последней, которая промелькнула в голове у Лихачева перед тем, как он, в панике прижив карту общего доступа к магнитному сканеру, ворвался в едва открывшиеся двери бизнес-центра.

Охраны не было – доступ был возможен только по полноценным картам общего доступа, которые были только у наиболее благонадежных арендаторов бизнес-центра, и ночью за помещениями следил только удаленный диспетчер на видеоканале. Лихачев отошел подальше от двери и присел на корточки, пытаясь отдышаться  и понять, что к чему. Он пришел к мысли, что Савельева тоже могли убить, но, с другой стороны, в него самого ведь снайпер не попал – очевидно, это было сознательным решением, и выстрел в бетонную плиту был совершен скорее для психологического давления. Тем не менее, могли оставить только одного его. Но для чего?

– Мать твою. Где ты был? И почему ты такой замудоханый? – Савельев выскочил из маленького коридора рядом с обширным фойе бизнес-центра.

– Мишу грохнули. И меня тоже могли. И тебя, наверное, – отрывисто высказался Лихачев, встав на болевшие не столько от нагрузки, сколько от нервного напряжения ноги.

– Ни хрена себе, – ошарашено произнес Савельев и пригладил волосы на голове слегка задрожавшей рукой. – Пошли наверх, там эти суки нас не достанут.

Лихачев молча кивнул, и они направились в лифт. Ряд, офисов, рядом с которыми стояла табличка с названием компании Лихачева и Савельева, находился на десятом этаже, и лифт доставил двоих партнеров туда за несколько секунд. Вплоть до момента, когда за ними закрылась дверь кабинета Лихачева, царила напряженная тишина. Как только щелкнул замок, Лихачев снова обрел дар речи.

– Есть мысль – вызвать ментов. Пусть припугнут их…

– Ты считаешь, у них не куплены менты? – усмехнулся Савельев и уселся на край стола.

– Не знаю. Но здесь же не горный, мать его, аул, чтобы творить беспредел на людях, там труп лежит, рядом с бизнес-центром, посреди города…

– С  этим надо что-то делать, – задумчиво произнес Савельев, глядя в сторону. – Иначе нам не сдобровать.

– Хер им, а не эффективные меры воздействия. Пусть поднимутся сюда и попробуют поговорить с нами, – грубо парировал расплывчатое предложение партнера Лихачев и подошел вплотную к окну. – эта тварь должна получить свое. А я хочу спокойно работать. Пока это животное на свободе, никому не будет покоя. Он должен сесть, так или иначе.

– Считаешь? – хмыкнул Савельев. – Ну, я хочу сказать – считаешь, это возможно?

– Почему бы нет, он не пуп земли, – презрительно ответил Лихачев, все высматривая через окно что-то внизу, на территории бизнес-центра, какое-то движение. – Надо вызывать охрану. И пусть берут его молодчиков. Что там с «Интра-Текс»?

С этим вопросом Лихачев медленно развернулся и остолбенел, увидев в руках партнера направленную на него бесшумную модификацию «беретты».

– С ними все в порядке. Они пошлют такого поставщика, как мы с тобой, в задницу, и это уже ясно. Но это все чушь. А главное – пора принимать решение, и ты склоняешься не в ту сторону, – поучительным тоном изрек Савельев.

Лихачев хотел было произнести что-то громкое, грубое, удивленное, но осознание происходящего, картина перед глазами и черный провал дула «береты» сломали всю его речевую конструкцию и заставили тихо прошептать.

– Как так? За что?

– Я устал от этого дерьма, Денисыч, устал, – покачал головой Савельев. – Я понимаю, почему Барышников при таком огромном объеме ввел принципы авторитарии – ему не нужно совещаться с партнером-шизиком, чтобы что-то кардинально изменить в существующем курсе дел, а я без твоего ведома не могу и бумажки подписать.

– Я доверял тебе все, сука ты такая, – уже окрепшим голосом и сделав неуверенный шаг вперед, произнес Лихачев.

– А толку-то? – возмущенно дернул пистолетом Савельев. – Дело давно шло ко дну, но ты всегда был уверен в том, что все образуется, а мне с пустым карманом уходить тоже не хотелось. Я продал свою долю сегодня. В ускоренном режиме, и ты тоже продашь, я тебя уверяю.

– А отсосать вы все – ты, Барышников, его «шестерки» – не хотите у меня? – несмотря на поднятое немного выше в намеке на решительные действия дуло «беретты», Лихачев сделал еще один шаг вперед. – Я не хотел залезать под каток…

– …и он на тебя сам наехал – очнись, партнер, мать твою – да все уже летит к чертям, мне это не интересно, и я за это получил свою долю – выбор за тобой – продать дело или…

– Или что? – изобразил нервный оскал Лихачев. – Грохнут меня? А как с мертвого снять ИИК? Если независимая экспертиза скажет, что шифр снят с трупа, контора уйдет государству, и все на этом.

– Может быть, – пожал плечами Савельев. – В любом случае, ты меня задолбал, я говорю об этом прямо – я свои бабки уже получил, и даже если я грохну тебя, и все пойдет прахом, я буду морально удовлетворен. Тем не менее, рекомендую спуститься вниз и побеседовать с товарищами – авось, договоритесь.

– Мразь, – протянул Лихачев и начал, вроде как из-за слабости в ногах, опускаться на корточки.

Савельев потерял терпение и сделал длинный шаг в его сторону с целью поднять бывшего друга и партнера и вывести наружу, но Лихачев неожиданно для противника обрел уверенность в движениях и со всего маху ударил его ногой по руке, небрежно державшей «берету». Пистолет выскочил из руки, Савельев взвыл от боли – удар удачно пришелся прямо по локтевому нерву. Лихачев решил не терять ни секунды и бросился за пистолетом, поднял его и отбежал в сторону, не позволив подскочившему Савельеву оттолкнуть себя.

Савельев рухнул на ковер, покрывавший пол кабинета и, поднявшись, понял, что рокировка прошла успешно – теперь Лихачев целился в него, и. судя по лицу, намерения он имел вполне серьезные.

– К черному выходу. Быстро, – без долгих рассуждений приказал Лихачев и, подойдя ближе, жестом указал на дверь.

– Ладно-ладно, – покивал Савельев. – Вот только это тебе ни хрена не даст, там вооруженные бандиты, а не…

– Пасть захлопни! Шевелись, – оборвал его на полуслове Лихачев и вытолкнул прочь из кабинета, больно надавив дулом пистолета в шею.

Он лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситуации – очевидным был тот факт, что здание окружено – даже рваное оцепление против одного человека было эффективным. Он мог пытаться удержаться в здании – но доступ внутрь у этих людей наверняка был, ведь организовал их приход сюда его бывший партнер, теперь следовавший в двух шагах впереди него под прицелом «беретты». И оставалось только одно – попытать счастья с перебежкой в сторону машины, под прикрытием Савельева – живого или мертвого – это было уже неважно, после такого фокуса Лихачев мог поклясться, что без жалости прострелили бы этому человеку ноги и руки, хотя еще вчера мог доверить ему даже собственное жилье. Перемена отношения поразила его самого – удар этой подлости оказался настолько силен, что смел все то, что было построено годами – впервые в жизни Лихачев ощутил столь сильное и столь болезненное разочарование, и в ситуации, когда все могли решить секунды и случайности, нельзя было дать этому чувству ослабить его дух. Он отложил духовные терзания на потом и вошел в дополнительный лифт, имевший отдельное питание и дублировавший черную лестницу здания. Сейчас он проклял себя за то, что оставил дома маленькую кнопку с «джи-пи-эс»-маячком, которую ему когда-то вручил Семен из Организации – сейчас она могла бы исправить всю ситуацию.

– Ты не понимаешь, что творишь – это того не стоит, – сокрушался Савельев, на что получил несильный удар по голове рукояткой «беретты».

– Это ты ни хера не понимаешь. Ты так много сломал, а ведь ты знал, что у меня семья, и я держусь за дело не из-за понтов, а из-за них – тех, кто мне дорог. Ты, сука, никогда этого не понимал.

– Ага, – потирая ушибленную голову, нахально усмехнулся Савельев. – Только потому, что ни одна из шалав, которых я трахал, не успела залететь.

– Будь ты проклят, – закончил этот  разговор Лихачев, и лифт открылся.

Дверь черного хода из здания отдавала чем-то зловещим – Лихачев замер на пару секунд, прежде чем продолжить движение к ней, но затем понял, что отступать некуда – через сквозное обзорное окно он видел, как в здание через главный вход вошли трое массивных парней с автоматами. Савельев неожиданно для себя вздохнул, затем открыл с помощью карты дверь и, предварительно ударив сзади по колену Савельева, прижал его к себе, а ствол «береты» к его голове и в такой конфигурации вышел вместе со стонущим от боли бывшим партнером во двор бизнес-центра,

И там его вновь ждало разочарование.

Двое парней в черной униформе встретили его и Савельева активацией лазерных прицелов – красные пятна замелькали на черном, несколько вычурном костюме Савельева.

– Неужто он вам не нужен? Я разнесу его чертову башку, мыль понятна?! – попытался сыграть на эмоциях Лихачев, немного подозревая, что эти парни вообще не склонны к использованию эмоций.

– Зачем так грубо? – слева послышался знакомый голос, и в зону видимости вошел Евгений Барышников в сопровождении еще одного автоматчика. – Это же не наш метод, а?

– Какими судьбами? – все еще крепко удерживая Савельева, с хрипотой в голосе поинтересовался Лихачев.

– Да вот так – я же не кабинетный начальник, я с народом, с теми, кто рискует ради меня, – патетично высказался Барышников. – так что, решим наши вопросы по-хорошему, мой друг?

– Он не хочет, мать его, не хочет, – выкрикнул Савельев, и тут же его голос утонул в стоне, порожденном болью от нового удара пистолетом в голову.

– Давай просто разойдемся по-хорошему, чтобы не шуметь, – все также хриплым голосом предложил Лихачев. – Я уеду, а ты заберешь себе то, что продал этот чмошник, и все.

– Чета с два, – уже серьезно, встав напротив Лихачева, отчеканил Барышников. – Ты слишком долго играл у меня на нервах. И выбора я тебе не даю. Точнее – пока что даю, но ты все упираешься в сторону наихудшего решения.

Лихачев ощутил, как накатывает головокружение – мысли о бизнесе, о проклятой дружбе с Савельевым, о жене и ребенке, о возможности убежать, об истеричном желании, чтобы хоть кто-нибудь помог ему сейчас – метались по его голове, как взбесившееся стадо диких жеребцов, и грохот их копыт понемногу застилал его слух.

– Я убью его, и себя заодно, и хер ты получишь в принципе, – заявил он, глядя прямо в выразительные карие глаза Барышникова.

– Да сделайте с ним что-нибудь… – простонал Савельев.

– Что ж, тебе не следует так напрягаться, – проигнорировав стон, ответил Барышников Лихачеву и сделал мимолетную отмашку в сторону.

Два аккуратных выстрела ударили в грудь и голову Савельева, и Лихачев ощутил, как его тело обмякло у него в руках.

– Дурачок серьезно считал, что он при деньгах и лишен проблем, а мы ведь просто перехватили его банковский канал, подменили номер и выдали липовое сообщение о транзакции. Забавно, да? – криво усмехнулся Барышников, выжидающе глядя на Лихачева.

Ошарашенный бизнесмен выпустил тело бывшего партнера, и оно с глухим звуком упало на асфальт.

– А еще забавнее будет то, как ты сдохнешь, – Лихачев быстро поднял пистолет и направил прямо в лицо стоявшему на убойном расстоянии Барышникову.

Тонкий, на грани восприятия слухом звук выпуска стрелы пронзил воздух, и Лихачев ощутил укол в шею. Он уже был готов выстрелить, и был уверен, что даже если снайпер поразит его, он успеет унести с собой главного врага, однако теперь палец застрял на курке и упрямо не хотел двигаться – как и все его тело. Он застыл в том положении, в которое вошел, чтобы застрелить Барышникова, и. как ни хотелось ему этого, не мог даже пошевелить пальцем.

– Видишь. Как все просто, – Барышников подошел прямо к выставленной вперед «беретте» и аккуратно вытащил ее из руки Лихачева. – У этого отличного вещества, которое мне привезли мои друзья из лабораторий за Уралом, есть какое-то красивое научное название, но я его не знаю, ибо я гуманитарий. Сейчас мы кое-куда съездим, и ты нам кое в чем поможешь.

 

Семен договорился о встрече с Сергеем Челишевым рядом с Коммутатором – по словам Сергея, у него на руках была определенная информация, касающаяся подходов к парочке потенциальных целей, в том числе к Барышникову, а также ориентир на утечку данных, который требовалось отработать, и сомнений в необходимости именно личной встречи, а не передаче данных через интернет, у Семена не было. Уже через пятнадцать минут он должен был встретиться с Челишевым, и во всем происходящем не было ничего необычного и выходящего за рамки, поэтому он спокойно курил и, краем ухом слушая какую-то песенку «Гражданской Обороны», вел свою машину к месту назначения.

Ах да, это же легендарное…

«Все идет по плану…»

 

Лихачев не смог б сказать, сколько времени прошло с момента, как он по простому устному приказанию Барышникова сел в черный неприметный внедорожник, и до момента, когда машина остановилась в неизвестной ему местности, и его попросили выйти. Время стало для него бесконечностью и нулем одновременно, он не ощущал себя в своем теле.

Он не понимал себя, поскольку глубоко, за семью печатями сознания, он рвал и метал, пытаясь придумать решение, способное спасти его, но все его сознание, управлявшее его поступками, было подчинено воле тех, кто ему приказывал.

Его привели в какой-то контейнер, достаточно ярко освещенный, и свет больно ударил в глаза – восприятие всего вокруг стало более резким, цвета, запахи, звуки – все стало более насыщенным, но это напряжение восприятия было направлено только на наиболее эффективное понимание и исполнение получаемых приказов.

Напротив старого, местами разорванного кресла, в которое его посадили, поставили небольшую камеру, которая, по меркам времени, с такими размерами должна была записывать видео предельно высокого качества.

– Ты должен сообщить на камеру, что ты передаешь все предпринимательские активы твоей организации, господину Барышникову исключительно по доброй воле, ты оформляешь акт передачи активов согласно «Процедуры-44». Ты понял?

Бестелесный голос закончил свою речь, и Лихачев безвольно кивнул в ответ. Он сделал все, что от него требовалось. И уже спустя несколько минут, его часть бизнеса перешла, согласно нового закона, в руки Барышникова – без каких-либо нотариальных заверений и сложных актов приема-передачи дел и имущества.

Еще спустя минуту его нажал бить жар. Затем, так же внезапно, появился озноб, его начало трясти, словно в лихорадке, желудок начал требовать слова, и Лихачев, ощутив потрясающе мощный позыв рвоты, пулей выскочил из кресла, но не смог удержать равновесие и рухнул, одновременно дав волю тошноте – его вырвало прямо на пол гаража, и в течении ближайшей минуты он полностью очистил желудок, и дальнейшие рвотные позывы только заставляли его болезненно сокращаться практически впустую, лишь выводя наружу желудочный сок, который капал с губ обессилевшего и стоящего на четвереньках Лихачева  в лужу рвоты рядом с ним.

– Мерзко, но эффективно, – ухмыльнулся стоявший рядом Барышников и сложил руки на груди. – Не переживай, это побочный эффект, «отходняк» своего рода. Но ты уже сделал свое дело, ты молодец…

– Стой, – наконец уняв порывы рвоты и стараясь не обращать внимания на омерзительный запах своего же дыхания, произнес Лихачев.

Он явно почти вернулся в нормальное состояние сознания – теперь он сам мог контролировать свои действия, но он отчетливо помнил все, что сотворил только что, когда его волей управляли – с точки зрения самосознания, он не мог точно сказать, делал это сам, или по чьей-то указке, но это было неважно, поскольку он прекрасно понимал последствия содеянного. И он понимал, что на записи все это выглядело вполне правдоподобно.

– Тихо-тихо, успокойся – уже через пару часов в твоем организме не заметят и следа этого вещества, так что все, что ты сделал – было сделано в рамках свободной воли и здравого ума. Если это тебя, конечно, беспокоит, – цинично изрек Барышников, не без удовольствия смотревший на попытку Лихачева развернуться к нему лицом и встать.

– Ничего не надо. Я все уже понял, – Лихачев буквально извлекал из себя каждое слово, и это давалось ему с трудом. – Сделай только одно – помоги семье. Дай им возможность жить нормально – тебе от этого хуже не будет. Умоляю тебя…

Барышников сжал зубы, хотел было выругаться, но, пару секунд поразмыслив, передумал.

– Хорошо, давай, напишем, какие материальные активы ты передаешь в случае смерти семье. Датируем вчерашним числом. Согласен – они не виноваты в том, что ты такой тупой козел, и что ты не смог решить это иначе.

Некоторое время ушло на написание короткого завещания и заверение его с помощью все того же, обозначенного татуировкой на руке Лихачева Индивидуального Идентификационного Кода – специальный прибор делал из шифровки этого оттиск на бумажном документе, и такой документ не требовал других заверений.

После того, как этот этап был завершен, из гаража вышли все, кроме обмякшего в кресле Лихачева, тупо уставившегося в стену, и самого Барышникова, вертевшего в осмотрительно защищенной тонкой перчаткой руке пистолет, полученный от одного из помощников.

– Видишь, как дерьмово все сложилось – а ведь я искренне хотел как лучше. Просто вы все не понимаете цену делу, которое может создать райские условия для качественных людей, а может просто служить на потребу свиньям.

– Надеюсь, в аду ты не сможешь договориться… – пробормотал Лихачев.

– Надеюсь, в ад я не попаду, – хохотнул Барышников и наставил пистолет на голову Лихачеву. – Прости, пора прощаться.

Плевок выстрела принес тишину и погасил огонь еще одной жизни.

 

Семен неторопливо припарковался и вышел. Свежий ночной воздух контрастировал с атмосферой сигаретного удушья, которую он создал в салоне машины, и Семен глубоко, с наслаждением вдохнул. Звезды едва пробивались своим светом сквозь пелену туч, зависших над городом словно в ожидании момента, когда можно будет, наконец, разразиться дождем – словно в ожидании своего шанса на самореализацию, шанса, который многие ждут годами, и многие так и не дожидаются никогда. Семен не понимал, пришел ли он к этой самореализации – он видел во всем, что он делал, во всем, в чем, казалось, достиг едва ли не совершенства, ущербность и гибельность – это зависло в нем еще с того дня, когда он приехал домой и оказался встреченным не только женой и дочкой, а еще и коррумпированными служителями закона и головорезами в придачу. Он не получал удовлетворения от того, что делал, но и не хотел останавливаться – он предпочитал катиться в гору, нежели прыгать с обрыва, несмотря на то, что в этом случае боль была куда как более продолжительной.

Боль преследовала его – несмотря на три таблетки обезболивающего, два эпицентра боли в позвоночнике напоминали о себе безостановочно, и Семен ждал только момента, когда, наконец, можно будет снова залить все ощущения алкоголем в смеси с обезболивающими таблетками, и уснуть тяжелым, мрачным сном. Но сейчас ему предстоял длительный деловой разговор.

Челишев подъехал на полминуты позже, и он был несколько напряжен – по крайней мере, насколько его знал Семен, в моменты полной уверенности в себе Сергей держался гораздо увереннее.

– Здорово, – Челишев протянул Семену холодную руку, и тот уважительно пожал ее.

– Все при тебе, ниче не потерял? – с легкой улыбкой уточнил Семен.

– Разумеется. Все серьезнее, чем мы думали. Я уверен, что утечка с севера города, – немного ускорив темп, начал объяснять Челишев. – Как я и говорил, на Коммутаторе должны быть все данные по поводу звонков этого товарища. Там и разберемся.

Они оба направлялись в сторону двери в здание, где сидел дежурный по Коммутатору – паренек, отслеживавший с главного планшетного компьютера все входящие-исходящие сигналы. Помимо этой точки, существовали еще две, одна поблизости, другая – в области, и все они были взаимозаменяемы. О двух других точках знали только сам Семен и те двое, кто их контролировал.

– Впрочем, ну ее, эту игру, – резко остановился Челишев и, развернувшись, продемонстрировал Семену пистолет в своей руке.

– Ну как так? – ухмыльнулся Семен и осторожно надавил себе на бедро – ровно на точку, куда была вмонтирована кнопка личного маячка, подающего сигнал на Коммутатор.

– А, расслабься, – махнул рукой с пистолетом Челишев. – паренек с Коммутатора превратился в груду мяса и лежит, отдыхает с двумя маслинами в голове. Он слишком сильно доверял.

– Я, видимо, тоже? Кто ж тебя купил? – невозмутимо продолжал Семен.

– Кое-кто, кому ты здорово насолил. Да и я тоже, но я оказался слишком ценным кадром, и мне пришлось заплатить. Ты же сам когда-то сказал, что в Организации не получится нажить богатства и славы – так вот, без славы я обойдусь, а вот от деньжат отказаться не в силах. Мне больше не интересна эта контора, Семен.

– Ну, отлично. Перекурить-то дашь перед смертью?

– Ха, – Челишев так и излучал самодовольство. – А не хочешь отвернуться?

– Не-а, – покачал головой Семен. – Тебе придется стрелять мне в лицо, ублюдок – после всех этих лет.

– Кхм, ну, я это как-нибудь переживу. Из большого уважения к тебе и твоему фанатизму, я даю тебе минуту, но не надейся, что кто-то поможет, или у меня дрогнет рука – я гарантирую, что ты обречен.

Семену показалось, что он испытывает «дежа вю» – слишком схожая ситуация, слишком примитивный подход. Внешне он мог выглядеть абсолютно безразлично, но изнутри инстинкт самосохранения все еще отказывался сдавать позиции, и он с надеждой ждал помощи. А пока время шло, решил действительно выкурить еще одну тяжелую сигарету.

– Сорок секунд, – напомнил ему Челишев, нервно сжимавший рукоятку пистолета.

– Слышь, ты, засранец, – Семен выдохнул дым вверх и затянулся снова. – Ты мне не указывай, сколько мне курить – как брошу «бычок», так и грохнешь меня, а ты ведь знаешь, что терять мне нечего, и я не буду торопиться.

– Испытываешь мое великодушие, о великий вождь безумных идиотов, бросающихся на амбразуру ради сомнительных ценностей.

Семен промолчал на это. Он ждал.

 

Алексей Минько словно ждал этого сигнала – странное, витавшее в воздухе предчувствие подсказало ему не ехать сегодня никуда развлекаться, а посидеть в гостинице и просто отдохнуть в тишине и покое с одной из любимых электронных книг. Но он не ожидал того, что это сигнал придет от самого Баркова. Схватив «инструмент» и рывком захлопнув за собой дверь, он пулей вскочил в лифт, также быстро прибежал к уже подготовленной дистанционным управлением к поездке машине и, сев внутрь, утопил педаль акселератора. Игнорируя все мыслимые запреты, он мчался к месту подачи сигнала, обдумывая тот момент, что сигнал шел практически от главного поста Коммутатора, но с места никто не реагировал, и это порождало не самые лучшие предчувствия.

Он сориентировался относительно места подачи сигнала и выскочил из машины, даже не дав ей окончательно остановиться. Винтовку он на всякий случай собрал прямо по дороге, едва не врезавшись благодаря этому в грузовик, и теперь, судя по показаниям на экране его наладонника, между ним и источником сигнала оставалась лишь толстая каменная стена – декоративный элемент, непонятно для чего поставленный на этом месте несколько лет тому назад – вроде как в честь какой-то там победы.

Он бесшумно взобрался на стену и на долю секунды впал в ступор от увиденного – Челишев держал пистолет прямо напротив груди Семена, а Семен, докурив сигарету, небрежно швырнул окурок в сторону.

Челишев немного приподнял оружие, явно изготовившись выстрелить, и выбора уже не было. Алексей быстро активировал прицел и пустил короткую очередь прямо в грудь Челишева.

Тот издал короткий, вялый крик, и в момент, когда кровавое пятно распласталось на его груди, Семен попытался отскочить в сторону, несмотря на сковавшую спину и ноги боль, однако рефлексы у Челишева оказались довольно живучими – выстрел прозвучал глухо и печально, и Семен упал на асфальт почти одновременно со своим убийцей.

Бросив заведенную машину и отшвырнув в сторону винтовку, Алексей подбежал к лежавшему на боку Семену, лишь попутно оглянувшись на валявшегося навзничь Челишева. Семен уже был без сознания – болевой шок не дал ему ощутить даже последние секунды жизни, и его пульс остановился уже когда Алексей попытался приподнять его, чтобы унести в машину.

Помимо двоих трупов снаружи здания, где размещался Коммутатор, Алексей обнаружил и тело ответственного за пост, что дало ему объяснение этому возмутительному бездействию.

Ночь была в самом разгаре, и до утра нужно было убрать все следы этой разборки.

 

«Итак, напомним, вчера тела Артема Савельева и Дениса Лихачева – руководителей крупной петербургской промышленной фирмы – обнаружили на окраине города. Как сообщило следствие, в результате оперативных мероприятий было выяснено, что партнеры по бизнесу имели контакт с преступной группировкой, пытавшей вынудить их передать дела в руки «воров в законе» наших дней…

Заведено уголовное дело…

Двое бизнесменов, по данным следствия, пытались этими переговорами поставить точку во взаимоотношениях с преступными группировками, сообщив их представителям о передаче дел в руки крупного магната – Евгения Барышникова. Однако прнступники сочли оскорбительным такой подход и убили бизнесменов, неосмотрительно приехавших на переговоры только с одним представителем службы безопасности. Который также погиб…

Евгений Барышников выражает соболезнования семьям погибших и обязуется проявить всяческое участие в их дальнейшей судьбе…»

 

Барышников вышел из машины, получив сигнал от охранников, что все «чисто». Он был на чужой территории и несколько опасался возможных инсинуаций. Но визит вежливости такого плана был в данной ситуации просто необходим – он не мог позволить желтой, и тем более – серьезной прессе заявить, что крупный бизнесмен, присвоивший себе очередную фирму, прячет голову в песок и не выполняет обещаний. Тем более. Что у него было, что сказать семье трагически погибшего.

Алена Лихачева была шокирована появлением на мониторе внешней системы наблюдения лица Барышникова, но не стала ничего говорить, а просто открыла дверь. Она понимала, что сейчас. В сложившейся ситуации, он не посмеет ничего сделать ей или ребенку – как, впрочем, и она не сможет отомстить ему за причиненную бездонную боль.

– Простите, что в такой час, быть может, Вам неудобно… – поздоровавшись, начал объясняться Барышников.

– Что Вам еще нужно? – скрестив руки на груди, спросила Алена.

Ее лицо было покрыто отпечатками пережитой за эти двое суток боли – следами долгого плача и страданий.

– Ваш муж давно вел со мной переговоры, знаете, мы ведь оба понимали, что все это может плохо кончиться…

– Прекратите мне вливать в уши это дерьмо, – решила не испытывать свое терпение и сразу пошла в лоб Алена. – Я знаю, кто его убил. Вот только не понимаю – неужто нельзя было все сделать иначе? Пусть даже забрать эти несчастные деньги, но оставить его нам? Почему? Почему все нужно было делать так?

Барышников немного замялся – он не ожидал такого подвоха – сейчас стало очевидно. Что жена Лихачева кое-что смыслила в делах мужа, хотя по официальной информации она была далека от бизнеса как такового. С другой стороны, она была бессильна что-либо изменить, она не заявляла о проведении расследования, не строила из себя мстительницу – она больше беспокоилась о судьбе ребенка, который мог пострадать в результате долгих разбирательств с теми, кто оценивает человеческую жизнь в рублях и копейках. Барышников, с одной стороны, видел в этом презираемую им тупую натуру мамаши-домохозяйки, с другой – понимал, что и ему самому будет проще с молчаливым свидетелем.

– Я не хотел бы говорить о чем-то, что не подтверждено следствием. Ваш муж оставил Вам вот это, – он протянул Алене две банковские карты, и она взяла их, обратив внимание, что на каждой из них уже выгравировано ее имя. – На одной стабильный ресурс в рублях, долларах и евро. На другой – процент от оборота фирмы Вашего мужа, который будет начисляться ежемесячно. Я не палач и не фашист, каким Вы меня представляете. Я искренне соболезную, и могу сказать точно – если бы я мог ему помочь, я бы помог.

Алена рассеянно держала в руке карты, но смотрела прямо на Барышникова и качала головой из стороны в сторону.

– Уйдите, – прошептала она. – Это я оставлю, потому что мне нужно поднимать ребенка. А теперь уйдите. Прочь.

– Как пожелаете. Я всегда к вашим услугам, и это не просто слова, – на этой ноте Барышников ретировался и покинул квартиру Алены.

Как только дверь захлопнулась, вдова Дениса Лихачева сползла по стенке, села на пол и горько заплакала от ощущения бессилия и презрения к самой себе.

– Ну, что рассказал?  – осведомился Кондратьев, когда Барышников вернулся на свое место в салоне «майбаха».

– Как обычно – «она утонула», – широко улыбнулся Барышников и жестом приказал водителю трогаться.

Кондратьев хмыкнул и посмотрел в окно. Эта цитата для Барышникова была, пожалуй, любимой из цитат политиков века – по крайней мере, наполнившие ее, согласно исторического контекста, презрение к людям и цинизм, в тоне Барышникова прослеживались всегда.

– И скоро мы планируем все это окупить? – словно бы вникуда задал вопрос Кондратьев.

– Контора Лихачева позволит нам откусить от сектора массового потребления сладкий-пресладкий кусок, и уже через месяц Клювин сам попросит меня о расширении сферы влияния во избежание эксцессов. Но таким животным, как эта Алена или ее покойный муж, просто не понять сложности взаимосвязей в нашем деле. Они считают, что есть просто прибыль, и чем ее больше, тем лучше идет дело. Они не думают о завтрашнем дне и о мнении тех, кто завтра может предложить плечо. А может подставить подножку.

– Надеюсь, мы опираемся на твердое плечо. – ухмыльнулся Кондратьев.

– Крепче не бывает, – ответил Барышников, достал из подлокотника травяную сигарету и закурил.

 

Андрей Королев ждал этой встречи рано утром в безлюдном кафе довольно долго. Только предполагал, что собеседник будет несколько иным, хотя теперь, судя по обстоятельствам, статусы того человека, с которым он договаривался о встрече и того, который сидел напротив, были равнозначны.

Королев поначалу ощущал себя немного неуютно, ощущая стойкий диссонанс между своим доброжелательным и открытым настроем и хмурым, суровым выражением темного лица Алексея Митько, однако в ходе беседы, в которую вошли множество разных тем, неуверенность испарилась, и диалог стал прозрачным и комфортным для обеих собеседников.

– Что ж, теперь мы, по крайней мере, знаем, с какой стороны может бить Барышников – раньше мы действовали вслепую, а противостоять такой твари без опорной информации – это как ходить по канату без опыта и страховки.

– И, увы, все приходит ценой жертв, – печально покивал Королев.

– Да, но именно сейчас мы приблизились к тому, что можно назвать осознанным сопротивлением, – Алексей отпил еще немного крепкого кофе из большой чашки. – В любом случае, дело за тобой – присоединяться или плюнуть на это.

– Да нет, я уже определился. Я вижу, что у вас есть понимание процесса – да и у Семена было.

– Но его кинул тот, кому он здорово доверял. В сущности, мы получили два предательства одной ночью.

– То есть? – не понял Королев.

– Есть информация о том, что перекуп доли партнера нашего убитого друга произошел раньше, чем передача основной доли. Но это уже не важно, – махнул рукой Алексей. –  Важно то, что нам теперь легче оберегать то, что для нас наиболее ценно. Как у тебя-то дела личные?

– Да, вот женился не так давно, но жена уже призывает подумать над продолжением рода, – улыбнулся Королев.

– О, как, – хохотнул Алексей. – Серьезно давит?

– Да нет, скорее фантазирует – уже даже имена придумала – мол, если родится мальчик, то будет Ильей, а если девочка – то Мариной.

– А если сразу оптом?

Они рассмеялись, и негласно определили, что беседа понемногу подходит к концу.

– А что касается Барышникова, – задумчиво произнес Алексей. – Мне кажется, что даже если мы его не достанем, жизнь сама его накажет.

– Ну, верить в чудеса смысла мало, – пожал плечами Королев.

– Наверное. Но я говорю не столько о чуде, сколько о самом понятии справедливости. Если она есть хоть в каком-то абстрактном виде, все встанет на свои места.

– Что ж, – улыбнулся Королев. – Будем в это верить.

 

25.04.2013