т автора

Книга представляет собой вполне связный текст  – вопреки тому, что состоит  из отдельных реплик, микроскопических стихотворений  –  из отдельных произведений,  каждое из которых «вполне законченный фрагмент».

Несмотря на некоторую схожесть, это не продолжение опубликованной ранее (издательство «Неформат»)  книги «Божественная энциклопедия». Хотя, и там, и там речь идет о технологии просветления, о действительной  духовности, об ее кровавом поте, о страшной и простой дороге «к последней истине»

ВЛАДИМИР Ф. ЗОЛИН

 

МИСТИЧЕСКАЯ  ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

АНОНС

 

Коротко о бесконечности.  Вечности, бессмертии и боге.

Жгучее.

Крупинка и щепоть.

Что нового у нас по этой части. «Касательно небытия».

Какой еще у этой темы возможен поворот и изворот.

Кто не боится подобраться ближе.

Вот к этому.

Кто не боится набраться духу и открыть глаза

 

МАТЕРИАЛЫ
К ПРЕДИСЛОВИЮ

Все говорения на эту тему, они чудовищны. Прикосновенья вот к этому.

И вид креста. Что неотложного. Какая срочность. Какие там  еще у нас дела.

Неясности какие и вопросы. Вопрос один, единственный и вечный.  И надо ближе, ближе подходить. И заносить над плащаницей руку

—

Как выглядит обуглившийся край.  Которое вот с этим в нас граничит

—

Что видно с той черты и высоты.  Которое мы называем богом

—

Какое качество, какая мера.  Какое вещество, какой предмет. Что вообще имеется

в виду. Когда мы это слово произносим. И почему об этом говорим.  И почему других нам не хватает вещей и слов. Сюжетов и ответов

—

Как научиться обращаться с этим. С предметами такой величины. Как сделать это хотя бы отдаленно  обозримым. Вообразимым и соразмеримым.

—

Что получается у нас в итоге. Когда об этом говорить берешься. Помимо немоты и замиранья. «Мельканья света и обрывков фраз»

—

И нужно ли оно, вот это, нам. Все эти ужасы. Вот этот бог. Вот этот океан для этой лодки

—

Понятно же, что ничего мы там не высмотрим. На острие и грани. Но мы глядим.  Глядим, не в силах  перевести куда-то взор. Глядим, чем дальше, тем острее, тем неотвратимей, цепче и страшнее

ОНО

 

—

Мы ищем в слепоте хотя бы точку, с чего хотя бы можно было что-то отсчитывать начать и исчислять, безумное кромешное вот это начать хотя бы с краю разбирать

—

«Оно не может быть в таких масштабах». Не может соответствовать пределам разумным и значенью слова «быть».  Бог, бесконечность. Всё оно настолько несоразмерно и несообразно, что очевиден совершенно факт их полного отсутствия в природе «в привычном смысле, роде и ряду»

—

Нам нечем продолжить это слово, нечем заполнить эту бесконечность. Заполнить древесиною  костер.

—

Вопрос, как таковой, останется. Поскольку  – что, собственно, ответ, как таковое. Как таковая пригоршнь и глоток. Пред бесконечностью, как таковою

—

Поэтому и нет ответов. Что никаких вопросов нет. «Средь этой видимости  всей, сплошной безоблачности сей»

—

Очень уж зрачок огромен. Очень уж вопрос безумен. Очень уж кричащий этот неподвижный рот бездонен

—

Может, кто-нибудь и сможет крикнуть звонче и страшнее. И подробней и точнее  отразить и изложить. До печенок самых черных это дело обнажить

—

Он строго в точности передает, немой, вот это. До невыносимой он видит это глубины, слепой. Где ничего нельзя уже увидеть. Где невозможно ничего сказать

—

Да ты уже изобразил во всей красе и с полнотою невозможной весь бесконечный ужас этот вечный. Чего ты всё хлопочешь и бормочешь. Чего еще поверх добавить хочешь

—

Может, там, за слепотою, все же есть такое что-то. Этих вечных стен помимо и поодаль и по-над

—

Что разглядывать вот эти груды, гряды и ряды. Одинаковые эти неподвижные страницы. И нулей вот этих вечных бесконечных вереницы. Эти божии напрасные ужасные труды

—

Мы как-то это дело называем. И полагаем в качестве предмета. И тень считаем продолженьем тела. И крест считаем частью составной

—

Примеривать вот к этому себя. Примеривать стекло к пустым глазницам

—

Что в эту вглядываться пустоту. Углы, слои и складки плащаницы. Ведь видно же, что нет там ничего. А всё глядим. Глядим во все зеницы

—

Ты всё уже перемолол глазами в той точке, всё проел и перерыл. И все-таки ты взора не отводишь. На что-нибудь еще не переводишь

—

Нет, пожалуй, смысла взоры за пределы устремлять. Одного она повсюду рода, ряда и уклада. Одного, по сути дела, вида, свойства и устройства та дырища или эта, та и эта пустота

—

Располагаем жизнью, говоришь. Дырой вот этой, теменью и бездной. Горой располагаем бесполезных безумных в уши воющих вещей

—

И разница, ты говоришь, большая меж той дырой и этою дырищей. Меж тьмою этою и тою тьмищей. Меж слепотой и тою слепотищей

—

Ну, посмотрел, ну, приоткрыл глаза. Теперь, как их закрыть, не понимаю

—

Как бы голову мне исхитриться суметь повернуть. Чтоб она без конца в эту вечную суть не глядела

—

Ты что же, думаешь, что есть пробелы в сплошном вот этом, есть разрывы в нем, есть перерывы в этом неотрывном, есть время отвернуться, сторона, длина  в тебе и глубина такая

—

Конечно же, мы будем делать вид, что нет его, вот этого аспекта. Нет этого деления шкалы. Нет этой области и стороны. Нет острия и этой сердцевины. Нет никакой под днищем глубины

—

Зачем же  разгребать и ворошить его, вот это, в поисках чего-то. Мы так замять старались это дело. Зарыть и заровнять и затереть. Мы так унять старались это зренье. И руки обломать и вырвать слух. Сверлящий смысл и неумолчный дух

—

Конечно, всё мы видим. И до печенок знаем. И всё же поднимаем глаза и вопрошаем. Чего оно такое, вот это, и откуда.  И это и вон энто. И что за штука бог

—

Нет уж, лучше мы не будем в эту сторону глядеть. Вдруг, действительно, увидим, что и правда бога нет. Самому, выходит, надо подступать и приступать. Разбираться с этой бездной, эту вечность разгребать

—

Мы не хотим  вот с этим разбираться. Мы так и будем жить всё время с нею,

бездонной черной ямой в голове

—

Мы понимаем, ничего там нет. Он видит, нет там тигра никакого, поднявшийся над

норкою грызун. Но он глядит и взора не отводит. Поскольку там, которое оно. Что не переставая жжет и йодит. За тонкой мирозданья пеленой

—

Не интересен он слепому, свет. А может, он, слепой, не слеп. Он, может, открывать глаза не хочет. Не хочет этой лишней маяты. И остроты. И ясности ужасной.  И высоты напрасной и прекрасной

—

Сюда, на это именно смотри. Здесь и должно оно нарисоваться. Меж этого всего. Поверх и сквозь. Из этого всего образоваться

—

Всё вглядываешься в пустую полость. Вот этот лист. Всё ждешь, когда же. Спрашиваешь, где. Раз вот он если ты, то где он, бог. Где смысл и продолженье. Что это за рассказ из пары фраз. Что за число один вот этот раз. Что за строенье из одной песчинки.

—

Но как же нам не вглядываться в этот обрывок и единственное слово. Нет ничего кругом нигде  другого. Не длится ничего и не таится. А только вечный длится этот сон

—

Ну, значит, вглубь оно идет куда-то. Вот это всё. Скатавшееся в точку. Раз нет тут ни длины, ни ширины. А только краешек и этот кончик

—

Глубины этой бездны  –  длина витков по кругу. Оно, конечно, вечность. Конечно, бесконечность. Но всё оно вот в этом комочке и клубке

—

Ничего не видно. Значит, всё как надо. Никаких огрехов, никаких прорех

—

Но пепел все-таки, но пыль и прах, оно исконнее, оно первее. Она обыкновенна, пустота.

И слепота. Исходней и начальней. А прочее надсад и выгибанье. Надрыв и выверт, вывих и извив

—

Пускай она теснится, пустота. Накатывается и обступает.  Такие, значит, стало быть, они,

условия предложенной задачи. Такое положение вещей. Такая обстановка на границе.

Такие компоненты, так сказать. Материал такой и инструменты

—

Нет даже вечности. Придумали же слово. Чтоб молча не стоять. Чтоб что-нибудь мычать

—

Ни вечности, ни бездны никакой. «И иже бога». Всё гораздо хуже.  Гораздо гаже, туже, ближе, уже. Поскольку вот. Поелику уже

—

Вот это страшно.  Что помимо нас,  мгновения вот этого помимо нет ничего. Нет вечности. Нет точки самой той. Того, куда устремлено все это

—

Есть каждый раз ступенька и уступ. Есть каждый раз лишь пара метров бездны

—

Есть мир и мы, есть миг и бесконечность. Не будем это брать сопоставлять. Противопоставлять и расставлять. Оставим по отдельности стоять. Не будем обращать всё это в кашу. Малашу эту нашу и парашу

—

Должны же и еще тут быть ступени. Поскольку ни к чему по существу не привела дорога. Поскольку ни на чем оборвалась. Поскольку всё вот это ничего фактически собой не представляет. И ничего ни с чем не составляет. Поскольку это просто голый ноль. Бездонным сколь ни будь он и ужасным

—

Нет, шажочками вот это вряд ли мы преодолеем. Тут логической цепочкой делу вряд ли пособишь. Тут другое что-то надо отыскать в себе такое. Что безумней этой бездны. Что бездонней слепоты

—

Ну, скажешь правду. Ну, к примеру, ложь. О хаосе. Безумии и бездне

—

На что тебе всё время вот эту бездну мерить. На то она и бездна, что можно только верить

—

Не охватить, как говорится, взором. Поэтому и говорим, что нет. Оно огромно чересчур  – чем мы становимся по завершеньи, по иссякании и истеченьи

—

Хоть речь и о немыслимом, ты все же чего-то там такое помечай. Какие-то моменты отмечай. Обозначай и различай оттенки

—

Как-то все-таки ты с этим ужасом сообразуйся. Как-то все-таки учитывай наличие его.

По-особенному как-нибудь немей и замирай. Каменей и стекляней. Цепеней и леденей

—

Все же что-то надо делать. Как-то надо разбираться. Раз огромное такое прямо около стоит.  Даже если никакое и пустое и немое и как будто даже нет его на ощупь и на вид

—

Ну, откинешь полог, ну, напустишь холод, ну, вглядишься в темень,  темя поскребешь

—

Не на эти вот предметы, на другое, на другое что-то взор переводи. Пусть и нет его, другого, ты не в эту, ты не в эту,  в какую-то другую все же сторону гляди

—

Не хотим мы дело с суммой этой целою иметь. С этой дурою безумной. Верхотурою заумной

—

До чего же, удивляешься, погана и безумна эта каждая частица и отдельная деталь.

И глазами ищешь бога, ищешь здание и сумму, поднимаешь плащаницу и ощупываешь даль

—

Мы потому и спим, и зарываемся во всё вот это. Что бодрствование еще безумней. Еще безумней здание и сумма. Чем эти крики, взятые поврозь

—

Мы практически, что надо, всё уже нарисовали. И чего еще, не знаем, нужно дальше рисовать. И о чем еще кричать. Чем еще пустое это бесконечное занять

—

Только вот куда, проблема, положить мазок вот этот. Эту ноту и звено. Что тут, собственно, продолжить. Где он, план и общий абрис, где подобие какой-нибудь хотя бы череды. Где  куда-нибудь хотя бы уводящие следы.

—

И на одном листочке и клочочке. Изобразить такую бездну можно. Такую пустоту запечатлеть

—

Ты все разглядываешь голый холст. Его состав, структуру и фактуру. И вечности безумную текстуру

—

Вон же он, Ван Гог рисует бесконечно что-нибудь. Не доходит до итога. Не охватывает бога. Не захватывает жуть. Не выхватывает суть

—

Оно уже давно обведено. Очерчено во всех изгибах строго

—

Он понимал, наверное, Ван Гог. Что даже можно и не прикасаться. И ничего не делать вообще. А просто прямо так стоять напротив. И всё равно всё произведено,  отражено и изображено с невероятной точностью  ужасной вот это будет самое оно

—

Вы все-таки имеете в виду незрячего Ван Гога. И просите его изобразить как  можно ярче, красочней, подробней безумие свое и слепоту

—

Вот ежели закрыть ладонью часть сюжета, так сказать, и панорамы. Которое вон там  по центру прямо. То можно даже, в общем-то, смотреть. По крайней мере, около стоять. И изучать особенности рамы

—

Понятно, в общем, с этой лодкой. Но есть же ведь и остальное. Есть в принципе и океан. Такая есть деталь картины. Помимо той отдельной щепки. Отдельно взятого тебя

—

Остров мироздания в океане есть

—

Есть только это место. Есть только это время. Есть только это, чем оно ни будь

—

Мир маска, под которой нет лица

—

Он может, остров, и огромным быть. Но мы-то знаем, знаем, чего там дальше, если не кружить. А прямо к краю вектор устремить. А прямо взять и к сути путь направить. И голову поднять себя заставить

—

А  песчинка всё чего-то ищет около себя. Ищет, ищет продолжение. А находит только край. Ищет, ищет приложение, окружение, ограждение, ищет место нахождения, а кругом одна дыра, лишь одна воображения безумная игра

—

Еще чего-то будет, говоришь. Еще должно чего-то появиться. За немотою тою, за чертой. Не только эта тут одна страница. Вот эта брошенная плащаница. Не только голый этот cвист и вой

—

Но всё, что прилегает, так сказать, изучим пристально и досконально. Вот эту раму, например. Обложку, крышку, плащаницу. И внутреннюю век поверхность. И чашку с внешней стороны

—

Ты вот это вот  –  вот это всё, как следует, исследуй. И еще, еще, еще раз всё его пересмотри. Всё, что прямо примыкает, прилегает, облегает, раз уж духа не хватает поглядеть, чего внутри

—

Не все же произведены расчеты. Не все же перевернуты предметы. Не все же пересчитаны углы. Просматривается не вся же вечность. Прошкурена не вся же бесконечность. Не до конца же перегнулся ты. И выгнулся. И в выхрипе не всё же ты выказал до тла и немоты

—

Расширить, так сказать, обзор и ракурс. Включить в состав вот этого и смерть. И Господа и вечность в эту смету. И оглядеть всё это целиком. Вот этот абрис общий и рисунок. Как говорится, в комплексе и сумме. В один скатать, как говорится, ком. Клубок один, бездонный и безумный

—

Вот это. Пустота и немота. Вот это целое. И без изъяна. Без изворачиванья, без обмана. А то, что говорим и городим. Руины те, которые творим. Обрывки те, которыми сорим

—

И много ли смогли успеть узнать. О пустоте. О свойствах и устройстве. О веществе, составе и частях. Различных сторонах и областях. Чего-нибудь касательно хотя бы. Поскольку явствует и предстоит. Имеет место, так сказать. Являет, как таковой, как говорится, факт. Собой, как говорится, представляет. И целое с тобою составляет

—

Ну, приложишь ты линейку к невозможности и тайне. К этому с ума сведенью. К этому ума сметанью

—

Ты временем вот это называешь. Ты это дело нарекаешь миром. И богом и собою именуешь.  Так и слепой, наверное, дает названия и нумерует отрезки эти, стороны и грани и степени и виды слепоты

—

Что вечностью и бездной называешь, всё это ты. Всё это прямо вот. Поскольку ничего нигде помимо. Поскольку прочее непостижимо. Нет никакого кроме где-то там. А только вот и тут. А только сам. Никто же в море тонущих не топит. Не тянет силой в Иерусалим

 

КРИЧАНИЕ  ЯГНЯТ

 

—

Там снаружи только вечность. Пустота и бесконечность. Ты в себе ищи причину. Суть и путь и глубину. Говорит с собою точка. Говорит с собою блик. Говорит себе  пылинка. Успевает крикнуть миг

—

Но нет же ничего и никого в моей природе, думает песчинка. Снаружи все устройства и дела. Снаружи тюкают, снаружи режут. Снаружи этот мрак и прочий скрежет

—

Он, конечно, понимает, блик, что он всего лишь миг. Но ведь это же не значит, что не надо разбираться. С мирозданием и богом и собой, как таковым. Что оставить без ответа можно страшные вопросы. Относительно хотя бы смысла общего вещей. Относительно конструкции безумной и ужасной, где тебя на свет выносят, чтобы сразу же убить

—

Это маленькое дабы не кончалось никогда бы. Не нужны нам океаны, нам бы каплю подлинней

—

Вот эта, скажем, вещь – небытие. Вот эта, скажем  – бог. А нам-то как же. А нам-то, маленьким, оно на что. Нельзя ли нам без ужасов вот этих. Чего-то нет ли где-то в стороне. Примерно соразмерного со мной. По истеченьи вечности и бога

—

Эти ужасы и страсти. Эти пропасти и пасти. В этом крошечном нарошечном игрушечном тебе

—

Конечно, бога больше. И пропасти и пасти. Но оное не значит, что прочее гумно

—

Но каждая песчинка это край. Предел и смысл и шаг последний самый. Вся без изъятья высь и глубина. И богу строго в точности равна

—

Чего через меня все время что-то, труба, наверно, думает, несется, уходит в неизвестность  бесконечно, как будто я тут даже не причем

—

Так из чего же это состоит. Дыра и свищ. Не только же из бога. Должно же что-то где-то быть немного еще помимо этого во мне

—

Какова она, моя природа все-таки, раздумывает узел. Что во мне в отличие такого. Кроме, так сказать, и в дополненье. Так сказать, отдельно и поверх

—

Вода в стакане том. Она отдельна? Боится умереть? Боится выплеснуться и разлиться. И больше никогда не повториться

—

Но почему же я тогда не море. Когда мы с ним почти одно и то же. И почему я именно она. Волна вот эта именно и только. Отдельная страница и длина

—

Хотела бы, конечно, избежать, как говорится, общего удела волна, швыряемая о гранит. Не хочется стоять в строю ужасном. Пристегнутой к логической цепочке. Вот этой вытекающею строчкой из предыдущего повествованья

—

Ты сообщаешься вот с этой бездной. Ты напрямую на нее выходишь. Себе, должно быть, говорит волна. Вот ужас-то. Ты всем ветрам открыта. И с головой уже почти зарыта. Сама нема как вечность и черна

—

Что есть такое все-таки в волне. За вычетом воды, как говорится. Особо и помимо и поверх

—

Ведь вот же я, она твердит. Но где мое, оно, вот это. А ей, волне, в ответ, и капле. Ты океан от плоти плоть. Ты жуть вот эта суть по сути. Что толку, что не в той посуде. Что не цистерна, а стакан

—

Это как, допустим, капля бы расталкивала воду, и хотела бы получше себе место отыскать, оградить и запереться, и без стука не впускать

—

Стояла бы она себе, волна, отдельная от океана, не дергали ее бы без конца, не волокли куда-то, не толкали и не месили в этой жуткой яме, не били бы о камни головой, или мазок какой-нибудь, допустим, стоял один бы посреди холста, ни с кем не знаясь и нигде не значась и отвечая только за себя и лишь к себе приковывая взоры

—

Долго думает волна простоять на высоте. На виду и на лету. На свету и на черте

—

Он думает, что он еще чего-то. Вот этот болт. Оглядывает даль. Повертывается туда, сюда. Куда-то взоры к небесам возводит

—

И песчинка всё обводит взором внутренним себя. Всё никак понять не может, как она прикреплена. Их чего она исходит и куда устремлена. Или просто так нас прямо убивают ни за что

—

Они сообразуются друг с другом, песчинки те. Стараются разумно построиться во

что-нибудь, вокруг чего-то как-то там расположиться. Образовать такое что-нибудь. Разумную явить в итоге суть

—

Не просто так разбросаны мазки? Куски и щебень этот. От чего-то оторваны обрывки и клочки? Такое что-то есть, выходит, где-то? Иль и содеял их такими бог. И лучше просто выдумать не мог

—

Они нанизаны на что-то? Они пронизаны, объяты, освещены, соринки эти, приобщены, сообщены, иль просто молча где попало лежат отдельно и темно, и бог не смотрит им в окно

—

Песчинки так во что-то и не могут осмысленное строгое сложиться. Так и лежат бесформенною грудой. Так и не могут ни к чему прийти. Найти его в себе, разумный повод для бытия и для небытия

—

Должна же быть связующая нить, ты говоришь. И строгая картина. И строй неукоснительный и смысл. И для порывов ветра, и для тех мгновенно рассыпающихся бликов. Для этих нас. Порядок и учет. Соразмеренье и соотнесенье. Охват и знаменатель и устой. Какой-то должен все-таки такой, ты полагаешь, бог стоять за этим. И придавать значение ему, толпой дурной встающему бурьяну

—

Все еще с единственной возишься песчинкой. Не подозревая о наличии песка

—

Если есть она, эта песчинка, значит, есть для нее и ложбинка, значит, здесь образуется дырка, если это оттуда изъять. Значит, есть номерок или бирка. Значит, значится,  числится, значит. Значит, так, и никак не иначе, и должно это всё протекать

—

Есть и другая, вероятно, ямка. Себе, наверно, говорит песчинка. Где, может быть, не так мертво и стыло. Не так постыдно, подло и черно

—

Ты, все-таки, есть выемка, считаешь, в воде строжайшая для капли каждой. И разлинована неукоснимо незыблемо незримо пустота

—

Они пугающим каким-то образом, вот эти пешки, на доске расставлены. Ужасные какие-то творятся с песчинками в песочнице дела

—

Огромная, ты полагаешь, искра для этого понадобится стога. Огромная нужна для бога буква. Огромная игла для пузыря

—

Ну, разрежут эту точку. Ну, посмотрят, что внутри. Ничего там не увидят, кроме сделанной дыры

—

Каждая в огне отдельно пропадает хворостина. По особому кричит. По особому молчит. И не смешиваясь пепел остывающий лежит

—

Какое надо место хворостине занять в ужасной этой мертвой груде. Какое положение принять. Они безумны, эти хлопотанья. Но кто бы убедил ее в обратном. Нет у нее одних  вот этих  кроме подробностей безумных ничего. Вот этих кроме нескольких огромных мгновений и ненужных шевелений

—

Этим щепкам, эти чуркам и обрывкам и кожуркам надо очень быстро с этим разбираться успевать,

с этой вечностью и богом и стремительным итогом соразмериться, прикинуть и суметь уразуметь

—-

Всё никак, как надо, чурки не устроятся в печурке. В ряд осмысленный и строгий не построятся никак

—

Какой-нибудь ошметок в этой яме, он правильное место занимает? Иль все-таки другой какой-то должен он круг и путь себе определить

—

И каждая, наверно, ерунда, огузок каждый этот и огарок, к какой-то кучке все-таки хотят прибиться, привалиться, прилепиться, и что-то все-таки образовать, в какой-то все же ряд разумный влиться, и будто бы не так оно темно, бездомно, голо, страшно и грешно

—

Как же ты нули вот эти расположишь и расставишь. Чтобы все-таки в итоге получилось что-нибудь

—

Может статься, это в сумме что-нибудь и образует. Только очень уж безумен он, отдельно взятый миг. Этот клок и этот ниоткуда вырвавшийся крик

—

С деталями-то мы разобрались. С мазками по отдельности. Проблема куда их класть и складывать во что. Проблема с целым, как обычно, с богом

—

Это всё детали для какой-то штуки. Только этой дрюки, жаль, в природе нет

—

Части есть. Частей до чёрта. Суммы что-то не видать

—

Он, может, часть скрижалей, этот слог, божественного знания и зданья, но сам-то знает он, что пуст и плоск, бесплотен, одинок и беспричинен

—

Мгновение бессмысленно. Но если безумного вот этого побольше. Побольше их, шагов, кругов вот этих. Мотков, мазков, осколков и слогов

—

Но если отсветы и эти тени, их воедино ежели собрать. И организовать, образовать такое что-то там. Из этих нас. Вот этих нас, отдельных и ммнутных. Нас, исчезающих при приближеньи. При первом же к себе прикосновеньи

—

Нас расставляют. Мы стоим. Потом обратно убирают. Потом обратно расставляют. Как кирпичи перебирают. Хоть и не строят ничего

—

Всё тасуешь эти пятна, эти блики и штрихи. Всё меняешь их местами. Так, пожалуй, никогда и  не узнаешь, что же всё же он в виду имел, Ван Гог

—

Вовсе никакой он не обрывок. Ежели не доходить до края. Ежели кружить посередине. Или просто взять и так стоять

—

Чего нам эти уймищи и тьмищи и прорвищи. Мы в этой точке разве заняться чем-то, что ли, не найдем

—

Что туда глядеть все время. И на кочке много дел. И на кончике вот этом. Посреди вот этой точки. На клочочке и в комочке. В этом сжатом кулачочке

—

Ты уместить и бога на этом постараешься клочке? Подобие какое-то итога? В пределах мига этого и слога?

—

И чего на этом кончике мгновенном и клочочке он пытался написать. Что суметь сказать такое. И на что успел плечом и головою указать

—

Где еще чего ты хочешь изощриться написать. Никакого промежутка между этими мазками. Ни просвета, ни просчета, ни хотя бы передышки, ни отдушины, ни щели, говорит себе слепой

—

Как будто в мире что-то есть. Что не пылинка, не соринка. В Ван Гоге что-то есть помимо отдельных пятен и мазков

—

Написано на нем, что он не хрен какой? Что он мазок Ван Гога. На ноте той, что это Людвиг Ван. Указано, куда она, дорога? На миге и на шаге и на слоге. По направленью к Свану или  богу. От вас идет вот это, или к вам

—

Почему я с чем-то должен непременно сочетаться, образовывать чего-то, говорит себе мазок. Я вполне самостоятельно стою себе и значу и своей дорогой к цели строгой поступью иду

—

Он отдельною картиной хочет быть, мазок вот этот. Пусть бессмысленной и дикой. Но собой, собой, собой

—

Один висеть хотел бы он, мазок. И все пространство занимать собою. И чтоб не иссякал людской поток. И жадною глядели все толпою

—

Еще, конечно, может быть, чего и не хватает, говорил мазок. Но это, в общем-то, уже детали. Ведь вот он я. И это означает, есть от чего плясать, вокруг чего, сообразуясь, строить и тесниться

—

Осыпавшегося мазка лишившаяся фреска, она же тоже ведь уже не та. Уже она осколок и обрывок. Уже безумье и неполнота

—

Составить представленье о картине. По этому мазку. По этому куску и волоску. Единственному этому разку

—

Может быть, песок вот этот, он собой такое что-то представляет и являет, может быть, число вот это роль какую-то играет, ну, а мне-то что, крупица говорит и единица, в этой темени безлюдной посреди себя самой

—

Какие-то, всё думается, есть глубины в единице. Страницы, тайны, стороны, пружины. Какие-то изгибы, завихренья. Поползновения и ухищренья

—

Ты стараешься чего-нибудь извлечь из единицы. Приложить ее к чему-то, переделать изнутри. Привести ее к чему-то, возвести ее во что-то. Применить ее на что-то. На сегменты разобрать

—

Нет вереницы, нет и единицы

—

Единице тоже хочется границы передвинуть. Увеличиться в размерах и умножиться в числе

—

Ты хотел бы, чтобы точка эта стала шире мира. Чтобы эта в бесконечность единица уходила

—

Что с песчинкою не так. Почему чего-то точке этой хочется большого. И мгновение огромным  стать хотело бы на миг

—

Ты, предположим, выдерешь песчинку. Ну и чего. Песок за ней потянется? Он, как лежал, так и лежать останется. Не шевельнется даже, не оглянется

—

Ты не песок, песчинке говорят. И не какая-то, допустим, кучка.  Ты непонятная такая штучка. Какая-то, не знаю, закорючка

—

Чего одна я вечность тут лежу. С собою говорит она, песчинка. Давно уж надо было бы, наверно, чего-то все же делать начинать

—

Нет, она в песке не хочет без конца лежать, песчинка. И в одну и ту же точку вечность целую глядеть. Но куда ни повернется, всё везде одно и то же. Даже если и привстанет и глазами поведет

—

Еще чего-то, говорите, есть. Поверить в это трудно, на песчинки одни вот эти глядя без конца, и ничего нигде не видя кроме

—

Наверно, что-то там такое есть. Есть где-то что-нибудь снаружи все же, пылинка скажет. Потому что здесь нет ничего практически по сути. Какая-то мотня и чепуха. Безумие какое-то, труха. Какие-то обрывки и урывки. Какая-то бурда и требуха

—

Ступенька каждая считает себя отдельною и целой. Зачем ей это остальное.  Зачем волне он, океан

—

А в принципе, могу ли я отдельно, какой-нибудь себе обрывок молвит, наличествовать, так сказать, являть собою факт и акт существованья, осуществлять собою, представлять, знаменовать и продолжать собою как таковое это мировое, нести и в полной мере означать, на равных  разделять и отвечать

—

Какие тут дела у горсти праха. И почему пылинки эти вместе должны держаться. Собственно, чего вокруг, чего во имя для и ради. И собственно, при этом ничего не образуя и не представляя. И только ужас вечности являя

—

Не только эти мертвые песчинки. Должно же что-то быть во мне такое. Песок, наверно, думает. Особый еще такой какой-то компонент. Венчающий строенье элемент

—

Но никакого нету тут песка. Песчинка только эта тут и эта. Считаете, она лишь часть сюжета? Она лишь часть, считаете, ответа? И что-то все-таки еще такое он наносил на этот холст, Ван Гог, мазка того и этого помимо

—

Как ни вытягивайся точка. Ни тужься как, ни привставай. Окрестность как ни озирай. На бога как ни уповай

—

Хочешь все-таки пристроить что-то к этому отрезку, хочешь все-таки кусочек тот пошире раскатать. Может, все-таки предстанет не таким уж он безумным, перестанет извиваться, выгибаться и кричать

—

Длиной с пылинку. В бога вышиной

—

Точка, главная на круге. В сите главная дыра

—

Не хочешь быть маленькой точкой. Ты хочешь быть точкой побольше. Побольше, уж если кусочком. Чтоб было чего пожевать

—

А листок, он всё топорщится. Всё в себе нам  где-то хочется высь увидеть необъятную. Глубину невероятную

—

По ней же ведь не скажешь точно, точке. Чего она там. Скорчилась и сжалась. Приподнялась и выпрямилась страшно. Жива, мертва, кричит или молчит

—

Из точки в точку. Полагаешь, помимо точки что-то есть

—

Но точка та уходит в глубину. Вот этот я и ты. Уходит в вечность. Являя,  собственно, собою край. Вершину, так сказать, и оконечность

—

Тут тебе, сказали, место, в этой точке и резьбе, тут ты можешь, сколько хочешь, бога Господа искать, что захочешь, можешь делать из вот этого куска, из вот этого мазка, из вот этого разка

—

Есть еще такое что-то, говорите, в этой точке. Есть еще в комочке этом дух  и высь

и свет и бог. С ним не всё еще, что надо, до конца произвели. Не до капли додавили,

не до стенки довели

—

Ты маленькая точка. Вселенная  – большая. Огромный миг ужасный. Слепящий страшный  блик

—

Она, вот эта искра, пока летит куда-то, себя познать стремится, до корки перерыть. Найти свои границы в системе мирозданья. И что-нибудь такое собою озарить

—

Да не будет он, Творитель, с искрой каждой разбираться. Пронеслась она, и нету.

А чего там с ней и как. И чему она молилась. Материлась и божилась. Всё сгорело вместе с нею. Всё развеялось в веках

—

Не вот этою же кучей, по отдельности, наверно, представать пред богом будет этот каждый экскремент,  компонент, ингредиент

—

Быть может, не такое уж гумно оно, раз боги все-таки сюда приходят. Хотя, быть может, именно гумно. Поскольку тут же сразу и уходят

—

И если будет праведной она, вот эта капля, если извернется в себе каким-то образом и к свету

и к истине и к богу повернется, и совершит чего-то над собой, усилие ужасное приложит, то может быть, отдельно ото всех проснется, устремится, озарится, и вознесется, и преобразится

—

Считается, что можно нагрешить. Вот в этой клеточке. Делов наделать. Вот в этой точке, в этом уголочке. Вот в этом насмерть съеженном комочке

—

Ошметки эти непременно всё лучше делаться обязаны, всё чище, строже  и осмысленней и правильней должны лежать

—

Ну, и чего он ей, вот этот бог. Пылинке сей. При свете и без света она пылинка, только и всего. И с ним она фуфло и без него

—

Что же, если он обрывок, непременно надо брать его прикладывать к чему-то и куда-то прибивать. Будто прямо невозможно как вопросу без ответа без сюжета без билета просто взять и так стоять

—

Никаких она не хочет отношений, эта складка, с мешковиною какой-то непонятною иметь. Потому она, наверно, напрягается все время, и вытягивает шею, и пытается привстать

—

Чего нам бог и всякое такое. Ты с этой крупинкой разбирайся. Зачем тебе и где оно, другое. Ты это вот пустое, никакое разглядывай и применять старайся, ты с этой вот соринкой  объясняйся, соразмеряйся и соотносись

—

Не хотим сливаться с богом в непонятное сплошное. Пусть лежит она отдельно, эта щепка, от огня

—

Так пламя выявляет конструкцию полена. И место и значение. И факт как таковой. А то лежал бы вечно. И думал бесконечно. Чего же я такое. Откуда и зачем

—

Пусть сгорю я с потрохами, говорит с собою щепка, но зато я отдвину и рассею эту тьму, но зато виднее станет и понятней, что к чему

—

Что делает не так она, как надо. Вот эта щепка. Что такого ей придумать надо было постараться. Какие надо было бы развить черты необычайные и свойства. Возможности какие и устройства, умения и знанья обрести. И научиться все-таки вести себя, как говорится, сообразно. А не лежать как мусор безобразно

—

Не дергаются камни. Не крутят головой. Дошли уже, наверно. До самого того

—

Ты что же думаешь, допустим, камень. Он, скажем, что, неправильный какой. Он делать бы другое должен что-то. Не в этом направлении лежать

—

Валун, он даже и не знает. Он там, где надо, или где. Не знает, спит он, или жив. Стоит он  или же лежит

—

Вот камень знает, что его не слышат. И потому молчит как неживой

—

Он тоже, может, не смыкает глаз, в бескрайней темени лежащий камень. Но кто его в безмолвии увидит. Приидет кто сюда к нему и внидет

—

И камень так же в точности, быть может, высчитывает, сколько же осталось ему еще лежать и каменеть

—

И дальше камень бы хотел лежать. Во прах не хочет он преобращаться. Главнейшее как будто бы свое какое-то чего-то не доделал

—

Она, вот эта штука, лежит в какой-то куче, никто о ней не знает, чего она и как. Лежит себе особо, отдельная от бога. И как любая штука боится умереть

—

Хотела бы, наверно, она освободиться. Середка от баранки и дырка от кольца

—

Чего-то, думаешь, произойдет какое-то такое с этой точкой. Вот с этой вечностью. Вот с этим богом. Вот с этим всем. С каким-нибудь тобой

—

Ты полагаешь, в этой точке есть какое-то еще местечко где-то. Еще куда-то есть продолжить путь. И голову куда-то повернуть

—

Имеет ли, по существу, значенье расположенье точки, так сказать. Координаты и соотнесенья. И прочие, касающиеся тебя обозначенья и определенья

—

Успеет блик вот этот такому же другому такое что-то крикнуть, глазами показать, успеет ли услышать кого-то кто-то, вникнуть, окликнуть по фамилии, принять и передать

—

Бумажку чтобы эту вот в клозете использовали много-много раз. Отряхивали чтобы и сушили. И аккуратно вешали на гвоздь

—

Пускай оно мгновенье. Но тоже хочет жить. И тужиться и длиться. И падая кружить

—

Хочешь долго, долго, долго, долго каплю эту пить. Долго, долго, долго, долго эту точку рисовать

—

Каждой щепке хочется в печурке что-нибудь особенное делать. Потому что, если как обычно, то оно и будет, как всегда

—

Мы каждый раз какое-то мгновенье. В нас просто не поместится другое. Да и его, другого, никакого нигде, как выясняется, и нет

—

Но эта бесконечность из таких безумных малостей, и эта вечность, из глупостей таких и чепухи ужасной громоздится и лепится все время без конца и тает и куда не знает длиться

—

Пусть будет даже много их, мгновений. Ничем оно не станет тем не менее. Мгновение,

которого в течение ты хрен чего успеешь, так сказать

—

Да кто же знает, чем вот это было, мгновенное. На что нам это знанье. И вообще, на что они, вот эти подергивания и привставанья

—

Какое целое у этих бликов. У брызг, штрихов и искр какая сумма. Какой итог у этого безумья. У хаоса вершина и предел

—

Что в целом, собственно, произвелось. С течением и, так сказать, по ходу. Как всё вот это, собственно, сказалось на сумме и итоге, так сказать. На вечности, и так сказать, на боге

—

В нас что-то есть помимо вещества? Не камень же, действительно, Венера. И не картон, действительно, Ван Гог. Не пепел же заговоривший, Гоголь

—

Нет уж, ты давай две-три вот эти штуки двигай и переставляй. Нечего глядеть за край куда-то. Ты вот с этим делом разбирайся. С этою задачей управляйся. Направленье взгляда не меняй

—

Ты в этой исхитрился точке, ты тут сумел успеть и смог всё до краев зарисовать, разлиновать, проштамповать, дойти до грани и итога и подойти к пределам бога

—

Он больше дорисовываться им, художником, вот этот штрих не будет? И делать больше ничего не надо ему, штриху? Не двигаясь лежать? До самого ужасного предела, до Господа он прямо доведен? И голый вечный смысл со всех сторон?

—

Куда ее, дорогу, устремлять. Размазывать ее, вот эту каплю. Куда еще тянуть ее, резину.

Туда сюда гонять ее, дрезину

—

Пепел тоже, вероятно, думает, чего же дальше. Надо как-нибудь, наверно, подниматься из руин

—

Шестеренка всё высовывается из механизма. Всё в пазу никак, как надо, не устроится зубец

—

Чего ей не хватает, шестеренке, колесику, ступеньке и звену. Чего оно кругом руками водит, куда-то взоры жадные возводит. Чего ей надо, собственно, песчинке. Соринке той недодано чего

—

Она лежит, и больше ничего. Но тоже ведь, наверное, песчинка, она рисует что-нибудь в уме. Воображает, как она и дальше вот так же будет где-нибудь лежать. Судьбу вершить и цель в уме  держать. И это вечно будет продолжаться

—

Ну, заберется та песчинка на самый, может, верх бархана. Она в другом каком-то месте окажется и измереньи? В ином каком-то положеньи по отношению к богам

—

Чего, казалось бы, и для чего о вечности задумываться им, вот этим брызгам, искоркам  и бликам. А ведь задумываются, дрожат, трепещут, рыскают и ввысь стремятся

—

Но и дырке, но и этому кусочку пустоты тоже хочется, наверно, быть и быть и быть и быть, и стоять, стоять, стоять и зиять, зиять, зиять

—

И звенят от напряженья. Все предметы и песчинки. И с горящими глазами. И чего-то жадно ждут

—

Потому мы эти крохи  без конца перебираем. Потому что ничего у нас в наличии помимо. Этих вот помимо богом установленных границ. Этих вот безумных непонятных нескольких страниц

 

БЕГ  В  МЕШКЕ

 

—

Жизнь это страх единственно и только. Ты это страх и только и всего

—

Эта дырка лишь снаружи незаметная такая. Ты снаружи только муха. А внутри ты прямо бог

—

Нет бесконечности. Есть беготня. Шныряние и зырканье без счету. В самом себе возня и толкотня. За неимением еще чего-то

—

Куда захочешь, можно бежать в мешке вот этом. Хоть в этот угол клетки, хоть в этот устремись. Хоть к этой, скажем,  стенке, хоть к этой прислонись

—

Ты всегда в толпе. В толпе себя

—

По сути ты усилие и есть. Ты распрямись, и разогнется узел. Развеется и растворится горб. Который ты собою называешь

—

Когда тобою шевелят, когда берут и поднимают, конечно же, ты важный и большой. И полон смысла и всего такого. Когда же разойдутся кто куда. И сам тогда не очень понимаешь. Чего оно и где такое ты. Чего собой такое называешь

—

Очень много, полагаешь, ты чего в себе содержишь. Поместить, пожалуй, в сито можно целый океан

—

Тебе еще и то. Ты с этим-то управься. Хотя бы эту точку, хотя бы эту дырку заполнить постарайся. Вот этого себя

—

Как ты столько в точке этой исхитрился понастроить, понарыть, понакроить. Сколько слов нагромоздить. В это ока мановенье сколько ужасов увидеть ослепительных успел. Убежать куда сумел

—

Но на этой клетке ровным счетом ничего ведь не произойдет. И никто тебя тут не найдет.

Ни во что никто тут не играет

—

Никто тебя тут с полки не снимает, и не использует, и вообще в какой-либо связи не применяет, на место с места не переставляет

—

Ты одноразовая, так сказать, салфетка, что ли, и посуда как бы

—

Ты так и не придумал, чего же ты такое. Ты берег или море. Вода или стакан

—

Сколько тебя, столько и бездны. Столько и вечности, столько и бога. Сколько стакана, столько воды

—

Тут места только-то для одного. Для одного тебя или для бога

—

Ты всё пытаешься познать себя. Всё пустоту стараешься исчислить

—

Ты говоришь, что ты еще в какой-то связи, что ты еще в каком-то смысле, что числишься еще в ряду каком-то, в аду еще каком-то и бреду

—

Как можно быть довольным жизнью. Собой. Соринкой и обрывком. Вот этой гранью и волной. Вот этой бога стороной

—

Ты хоть какая-то вот в этом твердь. Какой-то все-таки вот в этом свет. Какое-то хотя бы шевеленье. Приподниманье и поползновенье

—

Какую часть вот этого всего, безумия вот этого и смерти, зияния и вечной немоты ты называешь богом и собою. Пятно какое главным на холсте. И край какой вот этой плащаницы

—

Нет никого и ничего, ты говоришь, вокруг? Как будто ты, как говорится, что-то

—

Ты очень этот рот разверзнул. Ты очень руки размахнул. И потому ее так много вот этой стало пустоты. И этой вечности и бога. И потому его так мало. Того, чего такое ты

—

Потому тебе и пусто. Очень ты уж много места для себя определил. Очень ты с большою плошкой к этой крошке поспешил. Очень уж большую яму сотворил и отворил

—

Без меня  – тут ничего бы не стояло, чернело, выло и зевало, как эта яма от креста, дыра вот эта от Христа

—

Ты прямо думаешь, что ты отдельная такая штука. Особая волна, что в бездне не до дна  растворена. И строгая огромная наука. И из особого гумна. Особая к тебе статья и мера должна, считаешь, быть применена

—

Прямо ты себя какой-то видишь строгой анфиладой. И мощеною дорогой, освещенной от  и до.

Где понятно всё, как будто, где, чего, зачем и сколько. И откуда это дело и куда оно идет

—

Ты уж как-то будь поменьше. Ты не так уж страшно будь. Ты не так уж будь кромешно. Прямо смерть и просто жуть

—

Это лишь в тебе широты и высоты и длинноты, а снаружи нет по сути ни шиша, ни кумыша

—

То не бездна и не вечность и не бог такой огромный. Это я такой недолгий.

Мимолетный,  невесомый

—

Ты в маленькое это заройся с головой. Ведь все равно же нету тут большого ничего

—

Боишься быть зиянием, боишься быть сиянием, боишься быть просвечивающим, дырявым и сквозным.  Как можно хочешь больше сюда набилось чтобы, нагромоздилось ветра и света и воды

—

Не хотится в прах ложиться. Пылью наземь оседать. А не надо громоздиться. А не надо привставать

—

Пологим стань, расправься, разойдись. Чтоб непонятно было, где вот это, а где уже, как говорится, то

—

Ты плохо нарисован, если виден. Ты плохо растворен и перемешан. Засыпан впопыхах и плохо вбит

—

Ты не хочешь, значит, чтобы до конца дорисовали. Так бы штукой непонятной без конца бы и стоять

—

Не хочу я вырисовываться, прорисовываться, обрисовываться. Не хочу куда-то из себя вот этого высовываться

—

Ты хочешь выделиться из раствора. Из хора общего и из узора. Уйти от этого в тебя в упор нацеленного прямо разговора

—

Ты эту дверь своим ключом пытаешься открыть. Ты в этой небыти свой путь хотел бы проложить

—

Нет никакого дерева во мне, сказала ветка. Тут только я.  А кто я и откуда, и для чего, и по какой причине, нет ясности во мне. Нет в глубине ответа. На этой мира стороне. По всей его длине

—

Сама, она считает, ветка, себя на свет произвела, себе начало положила, себя до нынешних размеров трудом упорным развила, и в воздухе сама собою стоит поодаль от ствола

—

Не хочешь пребывать вот в этом вечном. Из Господа не хочешь состоять. А именно и только из себя. Из скорлупы, обертки и обложки

—

Не хочу я исходить из бога. Из чего-нибудь хочу другого. Не хочу быть вырезанным строго из вот этого, чего, не видно, непонятно из чего, и жутко в малой даже степени представить

—

Думаешь, не в боге. Не в цепочке строгой. В уголке убогом. Вдалеке и сбоку

—

Кому же хочется стоять в одной логической цепочке вот с этой пропастью и пастью и быть вот  этого устройства ужасной частью составной

—

Ты не хочешь в этой веренице блеять и мычать. Ты молчать отдельно хочешь. На странице этой, что почти заполнена уже, ты собой не хочешь что-то там такое продолжать и за что-то непонятное чужое отвечать

—

Мы что-то разное кричим? Мы что-то разное  влачим,  мы нить особую сучим?

—

Ты ищешь все-таки свое. Особенное положенье. Во пропасти и на кресте. Особенное продолженье на краешке и на черте

—

Почему вот это пятнышко, невидимое это, ты собою называешь, укрываешь, бережешь, хоть и сам не знаешь твердо, где, чего оно такое в этой каше и бурде, в этой жуткой череде

—

Вот эту горсть песка ты назовешь собой. И будешь в ней искать особенное что-то. И не найдешь, конечно, ничего. Но и обратно вытряхнуть ужасно

—

В тебе еще, считаешь, что-то есть. Дыры кромешной вечной этой кроме. Разверзнуть ежели ее огромней. Ее бездонней ежели разгресть.

—

Принадлежит ли дырка решету.  Ты смерти. Смерть тебе. Песок песчинке

—

Полагаешь, ты единственная дырка в решете

—

Считается, что если ты стакан, какая-то такая штука если, ты что-то там обязан содержать. Нести в себе чего-то бесконечно. Не можешь просто взять и так стоять. Как будто бог бессмысленно и вечно

—

А без русла и посуды я, выходит, не вода. Неизвестно, что такое. Прямо ужас  и бурда

—

Всё недоумеваем, почему  никак ни в чем нигде не отразимся. Всё недоумевает пустота

—

Человек труба от граммофона. Боковина бога. Половинка ножниц. Комбинация из единицы

—

Чего тут моего. Раздумывает дырка. А ведь должно же быть. Поскольку вот же я

—

Но что-то все  же я собой объемлю, кольцо себе, наверно, говорит, такое что-то заключаю все же, чего-то там такое содержу

—

Что же я такое все же, чешет голову дыра. Из какого я такого, непонятно, вещества

—

Я снаружи умираю только, говорит пузырь, а внутри, наверно, вечно пусто, тихо и светло

—

Ты всё раздумываешь, как ее расположить, единственную пешку

—

Куда ни ставь ее, одну вот эту пешку. Как там ее ты не располагай. Какие комбинации, какие пертурбации, какие мастурбации с собой ни затевай

—

Полагаешь, очень строго  быть уложено должно бы это самое твое. Как в поленнице поленья. У старьевщика тряпье

—

Ты точно встал на место, а все еще охота чего-то предъявлять, являть собою что-то, и локоть выставлять

—

Продолжить? Что? Чего такое есть в тебе, чтобы его продолжить. Зачем его растягивать, вот это. Зачем расти в размерах единице, стоящей строго в глубине числа

—

Ну, и какая же она большая, вселенная, с чего ты это взял. С себя, наверное. Вот этот ты. Ты утл и бегл, и пуст и суше пуха. Ужасной крохе кажется краюха

—

Как ужасна бездна мира относительно тебя.  Как чудовищно бежанье относительно лежанья

—

«Сосуд ли ты, в котором пустота». Иль пустота, которая в сосуде

—

Полагаешь, ты, конечно, появился по причине. В результате и в связи. Ты рукою можешь звенья предыдущие потрогать и какое-то чего-то там по ходу впереди. И вот этот край, который не кончается ничем, эта линия обрыва, несомненно, место стыка. И конечно, можно, можно твердь какую-то нашарить, применяя метод тыка, извивания и крика

—

Ты не вполне, пожалуй, понимаешь, как говорится, ужас положенья. Ты никакая, собственно, не грань чего-то там, не часть, не продолженье. Ты лишь вот это, собственно. А что вот это по себе, как таковое. Откуда, собственно. Зачем. Вопрос, не требующий, в принципе, ответа

—

Очень одиноко краешку и грани. Капле в океане, нити в полотне

—

Собери себя, вот эту кашу, и ее во что-нибудь сложи. Чтобы, как безумная природа, не лежала, не пугала взор

—

Ты не один. Тебя нисколько

—

Ну, и куда ты побежишь. Ну, и к чему ты прибежишь. От уголочка к уголочку. По строчке этой и клочочку. От края этого к тому. Из точки в точку, от себя же к себе  же снова самому

—

Ты хочешь все-таки объять. Ты хочешь все-таки поднять. Оставить так стоять не хочешь. Собой его разбавить хочешь

—

В руце, ты говоришь. Ты на себя-то глянь. Чего ему вот это в руки брать. И целую стоять с тобою вечность

—

Нет, не хочет просыпаться что-то там во мне такое. Может, пусто там, как в яме, где оставили Христа

—

Не будь. Не смей себя будить

—

Всё уже закончено с тобою. Так что можно больше не стараться. Ты уже закрашен и подсох.. Ты уже на самом этом месте. И в таком уже, как надо, виде. И в таком уже, как надо, смысле. До последних краешков и крох

—

Любое обнаружение себя «чревато Господом». Чревато смертью. Все дороги дороги в ад.

—

Страшно,  что уже ты мертв. Что уже ты неподвижен. Пуст как брошенный комод. И как вечность непостижен

—

Ты и есть это место. Ты и есть это время. Ты и есть этот бог. Потому ничего и не видно снаружи, что и нет никакого внутри

—

Нет никакого где-то там тебя. Ты лишь в себе.  Хоронят нерожденных

—

Мы мертвы, именно думая о себе как о живых.  Как о чем-то. Пытаясь выскочить из механизма. Хорошо плавает только вода

—

Покуда ты  –  и есть оно, вот это. Поскольку ты  –  оно оно и есть

—

Отвернуться бы куда-нибудь от этого всего. Третью сторону какую-то найти у этой ленты. И не знать, чего такое это самое твое. Бытие, небытие. Или что-нибудь вон энто

—

Мы  именно «то самое» и есть.  Мы старше, собственно, себя самих,  как мрамор старше изваяний

—

Не ищи среди овец. Среди блеяний и мыка. Среди отсветов и бликов. Есть же сеятель и жнец. Не твое оно, начало. Не твое оно, кончало. Ты не сам себе венец. Не в твоей руце резец

 

НАЩУПЫВАЯ КРАЙ

 

—

Но и голые глазницы будут шириться при виде. Но и выдранное сердце будет в ужасе бежать

—

Я глаза закрою туго. И как будто я слепой. И как будто я не вижу, что такое там стоит

—

Слепой, он, полагаешь, не хотел бы. Того же. Чтобы чем-нибудь прикрыть в себе глядящее вот это вечно. Сквозь руки судорожные и веки

—

Не думают о смерти, говоришь. В упор глядеть на солнце не желают. Напильником в глазу не ковыряют

—

Оно на то нам, зрение, дано. Чтоб застило. Чтоб уводило. По сторонам и поверху кружило

—

Считаешь, есть куда-то отвернуться? Куда-то не глядеть? Чего-то там не знать? Есть сторона такая? Такая вот часть света? Такая часть тебя?

—

Все заняты одним ужасным делом. Глядят в одни ужасные глаза. И невозможно никого на миг единственный остановить хотя бы

—

Так куда же взор направить. Чтобы лучше разглядеть. Где петля сильнее давит.

Да ети ее везде

—

Ты веки все-таки мертвее стисни. Как будто нет вот этого в тебе. Которое не отрываясь знает. И видит всё в подробностях тончайших

—

Можно, можно, ты считаешь, как-то так суметь улечься. Повернуться, изогнуться. Головою дотянуться. Тут всего-то и дороги только чуточка одна. Глубина-то вся, быть может, век закрытых толщина

—

Для чего нам их показывать, все вот эти штуки грозные ужасные на вид. Как-то бережнее надо

с нашим братом обращаться. Будто вроде бы не это, а осмысленное что-то и приемлемое в целом надлежит и предстоит

—

Есть еще куда лежать. Есть еще куда дрожать. И ужаснее ужаться. И страшнее и безумней  где-то там в себе куда-то нескончаемо бежать

—

Куда бы ты еще хотел проснуться. Еще себя ужасней ущипнуть

—

Ничего ты не успеешь, не сумеешь и не сможешь. Так уж лучше, где положено, не двигаясь, лежи. До возможности последней, сколько следует, дрожи

—

Страх, вот, действительно, где ни границ, ни края, ни меры, ни конца ему, ни дна. Вот бездна, истинно, вот, несомненно, бог. А прочее фитюльки и козюльки

—

Страх это свет, направленный в глаза. Который ничего не освещает. За неимением, как говорится, предмета в принципе по существу

—

Страх, разумеется, недоброта. Неряшливость, безрукость и безрылость. Не то, чтобы безбожье и бескрылость, но просто прямо гнусь и срамота

—

Ну, скажут зайцу, есть такое  – тигр. Не только, скажем, этот волк поганый. И станет он еще страшней бежать. Еще ужасней жаться и дрожать

—

Заяц жаден беспредельно.  Зайцу надо много места. Много ног и много зренья.  Много тигра за спиной

—

Такой огромный заяц. Такой козявка тигр

—

Договориться, говорите, с тигром. Но он по-заячьи не понимает

—

Ты что-нибудь еще умеешь, может. Не только выгибаться и неметь. Не только леденеть и каменеть. И вечно так лежать, куда положат

—

Может, камни тоже выгнулись и в ужасе застыли, только рты у них зашиты, потому и не кричат

—

Зачеркивается быстрее, чем успевает написаться. Чем успеваем достучаться. Доизвиваться, докричаться

—

Ты хочешь все же что-то там сказать. Ты хочешь описать ее подробно и ярко, слепоту и пустоту. И немоту, что говорить мешает

—

Может, надо просто долго непрерывно выть начать. Чтобы как-то соответствовать. Чтобы как-то отвечать. Обозначить отношенье. Отразить и рассказать. Раскачать вот эту тишь. Эту гладь перекричать

—

Не надо долго очень уж кричать. Твое понятно, в общем, отношенье. Ты делай что-нибудь еще другое. Какое-то не очень уж такое

—

Все-таки за что-то можно, можно, можно зацепиться. Где-то там остановиться в этой вечности и боге. В этой воющей трубе. В этом воющем себе

—

Хватаемся за воду. Хватаемся за воздух. За капли и пылинки. За бога и себя

—

Держись, держись за это. Пустое, никакое. Поскольку дальше, может, не будет и его

—

Думаешь, что если в воздухе не будешь семенить ногами, то ужасное, наверно, что-нибудь   произойдет

—

Не хочет испаряться одна вот эта капля. Она сцепила зубы и волю собрала

—

Потверже стала шея? Помужественней страх?

—

Ты, может, думаешь,   что если осмысленнее будешь как-то и содержательнее жить, зарежут, может быть, не сразу, или не так уж очень больно,  или не так уж до конца

—

Как чего-то там такое  ты в себе ни закаляй. Перед мигом этим самым. Как ни упражняй здоровье. Как себя ни изощряй

—

Разузнать бы поточней. Может, надо что-то делать. А не просто так лежать. Ждать, покуда там чего-то. Может быть, тогда иначе как-то всё произойдет. Не вот это раз и вот. А еще такое что-то

—

Нет, нельзя ни в коем случае просто так висеть бессмысленно. Не перебирать ногами. Не елозить головою. Потому что и в безумии есть какие-то кондиции. Есть границы и традиции, и разделы и градации

—

Хочешь, значит, жить, подольше. Сделать точку подлинней

—

Ты долго что-то точку эту ставишь. Всего-то тут делов, как говорится. Ты выбираешь долго это место. Хотя и вечность тут уже стоишь

—

Еще какую-то ты ищешь точку. Другую ищешь кочку или строчку. Найдешь и станешь снова взором шарить. Поскольку круг и вправду бесконечен

—

Пеплом, стало быть, и пылью посыпать себя не хочешь. Хочешь что-нибудь в пустыне кроме праха отыскать

—

Всё думаешь, еще приснится что-то. Еще чего-то нам не рассказали. Чего-то нам еще не показали. Еще чего-то нам не доказали

—

Не хочу глядеть я вечно в эту сторону, наверно, говорит себе все время в глубине своей слепой. Надо все-таки куда-то постараться повернуться. Что же я одно вот это пью без просыха взапой

—

Ты не хочешь эту сторону вопроса изучать. Этот вот аспект и ракурс брать не хочешь в рассмотренье. Ты ее отодвигаешь, эту вечность, бесконечность. Говоришь, и поважнее есть предметы и дела

—

«Такое слово бог». Такое слово жизнь. Такое слово ты. Такое слово вечность

—

Не бог оно  –  не смерть. Всё это ты. А нет тебя, нет, значит, и дилеммы

—

Нет, весь я не умру. Дотла не догорю. Останется нетленный уголечек. Какой-то потаенный уголочек

—

Один меня кусочек пускай не доедают. Пускай лежит он просто. Пускай себе живет

—

Пусть капелька останется. Пускай ни рук, ни ног. И ничего такого. Лишь это вот одно.   Но не пустое место. Пускай безо всего. А только есть и только. И больше ничего

—

Есть, думаешь, в глубинах сердцевина. Она, считаешь, не из древесины. Она с тобою вместе не горит. А сверху молча издали глядит

—

И чурки чтобы эти живые оставались. И было бы при этом тепло бы и светло

—

Просто к этому спиною надо встать и так стоять. Ведь не бросится же пропасть на тебя из-за угла

—

Может быть, не весь я здесь. В перекрестии прицела Может быть, во мне еще такое что-то где-то есть.

—

Не хотелось бы в пучине исчезать бесследно речке. Ей хотелось бы, конечно, бесконечно течь и течь. По колечку вечно бечь

—

Только бы отрезок этот не кончался. Вечно бы разбитый иссякал кувшин

—

Не хотело бы кончаться содержимое стакана. Бесконечно бы хотело выливаться из него. Ниоткуда вечно браться и при этом не деваться. Бесконечно продолжаться неизвестно для чего

—

Вода, ты полагаешь, и лохань какое-то единство образуют. И прямо будто сердце выдирают, когда ее из таза выливают

—

Переполнится, быть может, бездна вечная когда-то. И никто не будет больше в ней бесследно исчезать

—

Ты чего же, значит. Снова собираешься кричать. Ты же всё уже как будто, что положено и можно, прокричал до самой точки. Изложил и рассказал. До поджилок и кишочек обнажил и показал.

—

Зачем бессчетно длить одно и то же. Зачем он столько делает, косой, однообразных без конца движений. Зачем одно и то же говорят ведомые на бойню беспрерывно. И почему так неподвижно всех без исключенья выраженье лиц, вот этих одинаковых глазниц, в единственном глядящих направлении

—

Приготовлен и подогнан. Приурочен, приторочен. Хоть и никакого бога, строго в очередь встаем

—

Не просто же положат и лежи. Должно быть, шея говорит с собою. Чего-то делать надо, может быть, при этом. Взор куда-то устремить. Подвигаться хотя бы осторожно. Покуда роют что-то и стреножат

—

Топор ужасная для шеи новость. Пусть даже ежели всю жизнь она глядела на него, не отрываясь

—

Ты хочешь что-нибудь еще придумать касательно петли и топора. Высокое и светлое, большое и необыкновенное такое

—

Как нам этими двумя фигурами играть все время. Что такое с ними можно вообще  произвести. Где ни ставь их, как ни двигай, все равно неинтересно. Этот лом и это темя. Этот бог и этот ты

—

Кто лучше кувыркается. Кто дальше пролетит. В воде какая выбоина дольше простоит

—

Как-то надо научиться «в ходе мчания и свиста» управлять полетом все же, как-то чем-нибудь махать

—

Что не так с тобою занесенный делает топор? Он, считаешь, как-то может быть использован иначе?

—

Там, может, что-то делают еще –  на том помосте. В недрах мясорубки. Еще такое что-нибудь Господь предоставляет и в виду имеет? Еще такое что-нибудь умеет. Еще такое кроме что-то деет

—

Нет, должно быть что-то между. Между этих двух сторон. Шеей меж и топором. В этом целом и кромешном душном страшном и сплошном

—

Конечно же, такое есть на плахе особенное место, то, куда топор не достает при всем желании. Умении при всем, при всем старании

—

Опасность кроется какая-то, считает шея, в топоре. Угроза где-то там таится. Еще неясная пока. Еще пока издалека. Но лучше все-таки вот это держать в уме, иметь в виду. Оглядываться на ходу. И ходу прибавлять на случай

—

Совсем не надо бога. Совсем не надо строго. Веревку эту туго. И к горлу с топором

—

Не дергайся. Ну, чем, скажи, помочь творителю ты можешь. Он все проделает, резец. Как глина там ни извивайся

—

Привыкли шеи к топорам. Какой же заяц не любит быстрой ходьбы

—

Как, собственно, относится топор, как таковой, как к таковому шеи вот этой веществу и существу. Никак по существу. А вот поди ж ты. А вот, как говорится, погляди

—

Никакой тут дополнительно не нужен инструмент. Никакой ингредиент. Элемент и компонент. Тут в наличии имеющегося вполне хватает. Третья ножниц половинка и в цикуте цианид. И не нужно этот ножик бесконечно удлинять. Эту щепку  керосином бесконечно поливать

—

Каких ты ждешь вестей и перемен. Из этой области. По этой части. Со стороны, допустим, топора. И прочей этой пропасти и пасти

—

Нам нужно всё узнать про этот чик. Весь разглядеть его до основанья. Весь изучить состав и очертанья. Всё перебрать, чего такое в нем. Всё это учреждение и зданье

—

Ты хочешь знать, чего вот это в целом. Не только то, что шею обвило. А вся махина. Вся вот эта дура. Вся процедура и архитектура

—

Чего ей, шее, разбираться подробно в тонкостях процесса. В основах, принципе работы. В деталях этих и узлах. Чего тебе впиваться в это. Безумное. Как бог и вечность. Уж лучше взять и отвернуться. И вбок куда-нибудь глядеть

—

Но и тень и прах и эхо так же в точности и даже, может, жутче и лютее будут рваться, выдираться, всею бездной вот этой беспрерывно и беззвучно про одно и то же вечно нескончаемо кричать

—

Почему нельзя бессмысленно хрипеть или мычать. В соответствии с каким-то обязательно порядком надо звуки издавать, отбиваться и кататься, в мертвый узел завиваться

—

Душа чего. Она с тобою тоже. Кричит и выгибается при виде. Иль безучастна как введенный нож

—

Христос, он что, в какое-то свое, особое ушел куда-то,  Да в ту же дырку, сир и одинок. Куда и все, туда же вместе с нами. Все в ту же темень, камень и песок

—

Вон Иисус, он уж точно знал, которое,  и видел, понимал до самой выси и до самого того.

Но ведь тоже изнеможел, и шептал такое что-то, и в уме такое было, что придут освободят

—

А после что. Вставать из-за стола. Топтаться и оглядываться вечно. И думать, а чего бы нам еще не посидеть. А вдруг еще чего-то поставят и обратно позовут

—

Ты даже, что же, дергаться не станешь? Поверишь на слово, что есть он, бог. Что приподымешься и отряхнешься. И дальше даже, может, быть, пойдешь

—

Хоть и камень  – понимает. Что не очень-то и вечен. И вот этому лежанью тоже есть предел и счет. Понимает, и поэтому глядит, глядит на бога. И твердит, еще, еще бы, хоть немного бы еще

—

И за что тебе хвататься и за что тебе держаться. Ты и так прибит, как надо, и утоптан хорошо

—

В тебе слишком много вот этого.  Слишком много жизни. Слишком много смерти

—

Остановите бога. И зрение и время. Хотим  жевать лишь этот единственный кусок

—

Слепому тоже страшно. Что даже и вот это когда-нибудь отымут. И хрен чего дадут

—

Боишься, сито прохудилось. Дыру боишься  в решете проткнуть

—

Ну, не может щепка встать к огню другою стороной. Ничего другого нету. Ни деталей, ни этапов. Хоть до самой селезенки всю ее расковыряй

—

Ты ходи, ходи по кругу. Из того вот в этот угол. Будто так и не дошел. Будто так и не нашел

—

Боишься сбиться с пути, переворачиваясь с боку на бок. Боишься улететь, переступая с ноги на ногу. Боишься промахнуться, сверзаясь в никуда

—

Боишься, что глубже утонешь. Чем кто-нибудь, скажем, еще. Бездоннее и безотчетней. Бессмысленней, бесповоротней

КОНТЕКСТ  НЕБЫТИЯ

 

—

Смерть страшна как часть картины. Как развитие сюжета. Вытекающий итог

—

С чего это взялось, что жизнь идет и тянется, втекает, тикает и вытекает, что жизнь процесс, что жизнь сказуемое. Это не может длиться. Капля не может литься. Небытие и бытие. Одна кровоточащая система. Один состав у бога и тебя

—

Жизнь выворот  и выдиранье жил.  «Длить это всё»  –  как бегать на локтях. Держать в охапке свет и пить из сита

—

«Если есть она в принципе, смерть», значит, не было, нет, не могло ни в малейшей степени, ни в малейшем смысле быть никакой жизни. Никакого вот этого нашего есть, если есть где-нибудь хоть какое-то нет. «Хоть какой-то когда-нибудь бог».

—

Понятно, почему вот это «нет». Откуда и чего оно такое. Нет никаких у нас вопросов к богу. Вот это только. Это наше есть. Вот истинно, как говорится, казус. Вот, так сказать, действительно, вопрос

—

Во всеоружии к Господу думал прийти.  Фиг те. Дурак дураком и подонок подонком

—

Любая мысль о себе мысль о смерти

—

О смерти размышлять. Искать деленья вне линейки

—

Где в первом самом акте героев убивают. И зритель смотрит вечно на выключенный свет

—

Очень бурно персонажи выясняют отношенья. В этой пьесе и другой. За минуту до того, как станут пылью и золой

—

Нет сюжета, нет и Гамлета. Нет вопросов к пустоте. Что глядеть на нас, лежащих просто так и вдоль стоящих

—

А ты бы голову-то не тянул. Ты не высовывался бы из точки. Не раскарячивал бы локоточки. За бруствер бы не устремлял глазочки

—

Не хочешь эту яму покидать. Другая неизвестно, что такое

—

Мы  мусор вот из этого бачка.  Чудовищно  проснуться в новой урне

—

Ты думаешь, мы в разных ямах. На разных реях и крестах. На разных, думаешь, местах.

На тех же, тех же. Тех же самых. На самых тех. На самых самых

—

Как же, спрашиваешь, в этой можно точке поместиться, как оно, многоугольное,  игольную вот эту щель сумеет миновать. Ты и близкого, выходит, представленья не имеешь о действительных масштабах предстоящего тебе

—

Дошел до края точки, осколочка, клочочка, безумной этой строчки, и в ужасе стоишь

—

Пылинку эту, полагаешь, ждет конец ужасный,  ужас бесконечный. Иль это не пылинка  –

мы с тобой. Иль будет там такое же, как это. Такая же немногость и убогость. Безбогость

и такая же пологость

—

Ты думаешь, что на твоем пути, ужасном и мгновенном, что-то может откуда-то возникнуть и предстать и вторгнуться, оспорить эту гладь, механику безумную природы, ужасные законы вещества, и вечные замедлить жернова, и покрова пошевелить пустые

—

Что в капле, собственно, такого, что в море не было растворено. Чего такого во Христе осталось, что было бы нельзя захоронить

—

Не вода же раскололась, а посуда. Жег бумагу  – Гоголь после говорил

—

Теряет воду решето? Оно полно воды когда-то было?

—

Всего-то вынут только из-под воды стакан. Из капли океан. Из истины обман

—

Для чего ты, полагаешь, в это самое налит. Чтобы просто так в руках его держали, это дело. И крутили и гадали, как же дальше с этим быть. И боялись даже каплю ненароком уронить

—

Ну, вылили и ладно. Не надо только это вытряхивать до капли. Тереть или скоблить. А вдруг чего такое останется в осадке. В каком-нибудь остатке. И  дальше хочет жить

—

После этого, как  выльют, разбивают эти чашки, или все-таки используют впоследствии еще

—

И не надо эту снова кровь заталкивать обратно. И куда-нибудь рассыпавшийся пепел уминать. И лепить опять из этого миры и времена

—

Вон ведь волны  –  добегают.  Ну, и где они потом

—

Не так уж много жизнь и прибавляет.  Волна не умножает океан

—

Откуда он, ты спрашиваешь, свет. Оттуда он, где корчатся в огне обугленные части древесины

—

Как я именно не буду. Вот что требуется знать. В чем оно, вот это дело все же будет состоять. Как оно вершиться будет и в дальнейшем протекать

—

Ты всё уже касательно узнал? Секиры относительно и бога. Тогда чего. Наверное, давай. Или еще спросить о чем-то хочешь

—

Не только да и нет. Топор и шея. Не только этот бог и эти мы. Еще, еще, еще должно быть что-то. Еще один какой-то компонент. Как минимум, еще один момент.  Какое-то еще такое третье. Мы говорим. Хотя и знаем, знаем. Что нет его. И даже нет второго. Как, в общем, в принципе, и одного

—

Ты много себя наготовил. Ты шею большую наел

—

И все-таки она, наверно, шея, пытается вести переговоры, и противостоять, и варианты какие-то еще перебирает, и не смотреть пытается на бога, пускай уже он даже занесен

—

Ну, с этим, в общем, ясно, топору сказала шея. С этой стороной. А как с другой. По части позитива. По линии, допустим, конструктива

—

С топорилом всё понятно. Но должно же где-то в боге непонятное чего-то быть какое-то еще

—

Топор простая штука. Как, в общем-то, и шея. Такие вот ети их нехитрые дела

—

Чего я без тебя – топор  –  он скажет шее. Предмет безумный, пламя без свечи

—

Простой берем какой-нибудь предмет. Топор, допустим, ножичек поганый. Но для какой-то шеи, например. Или какого-то, быть может, бока. То это прямо что-то вроде бога. И прямо можно взять и онеметь

—

Всё каким, не знаю, боком эту шею положить. Что-то все-таки придумать. Что-то там найти такое. Что-то там такое сделать. Что-то все-таки увидеть где-то там в конце себя

—

Есть короче, полагаешь, и длиннее есть мгновенья. Кто-то меньше, полагаешь, кто-то дольше пролетит

—

Чтобы все-таки побольше было этого тебя. Чтобы все-таки вот это вот подольше бы горело. Чтобы дольше бы висело, воздух пальцами скребя. А чего еще придумать относительно себя.

—

Но как же не учитывать контекст. Как таковой. Наличие и фактор. Поскольку ведь влияет он, огонь. Воздействует на состоянье щепки

—

Какое отношение огонь и что-нибудь такое в этом роде и вообще безумие природы имеет к Гоголю или  Ван Гогу. А вот поди. Займется, обоймет. И где оно, которое,  вот это. Сюжеты эти наши, силуэты. И эти наши все давно уже готовые практически ответы

—

Но зачем же вырывать страницы. И соскабливать с холстов Ван Гога. И в безумный ком вот эту глину вечно без конца преобращать

—

Дыра  – должна она по контуру остаться и по форме, по месту, так сказать, и по идее, и вечно, так сказать, напоминать, обозначать и что-то в этом роде собою, так сказать, знаменовать

—

Чтоб дыра вот эта правильной была бы все же формы, и какой-то вид имела бы разумный по  краям, чтобы строгая граница это дело окружало, и огонь не так бы жадно безобразно щепки жрал

—

Ты надеешься, останется, по крайней мере, дырка. Не надейся, не останется и дырки от тебя

—

Ты не завидуй. Ничего такого там не остается тебе вослед. Такой же бред. Бардак и мрак и винегрет

—

Я, щепоть вот эта скажет, по себе сама такая. И лежу себе отдельно в стороне ото всего. И хочу, чтоб это вечно бесконечно продолжалось независимо от мира и еще там от чего

—

Ты хочешь, чтобы не снимали с доски фигуры никакие. Стояли бы они рядами и не ходили никуда

—

Нам хочется бессмертия. Краюху покрупней

—

Как же ты сумеешь этот, скажем,  гумуса кусочек по бессмертию размазать и по Господу всему

—

Просто мы становится мгновеньем. Тем же самым, собственно, в котором вечно и стоим,

по существу

—

Чтобы этот вечно длился миг паденья. Дольше мира чтобы длился этот вопль

—

Он что же, бог. Перебирает мертвых. И пристально глядит на неподвижных.

И взором вечным пустоту сверлит

—

Будет он на это место, что когда-то было нами, без конца глядеть и думать, что же делать надо с ним

—

Ты думаешь, оно огромным будет. Вот это самое. Что сразу вслед. И вечность целая и бесконечность сойдутся, чтобы противостоять соринке легкой и гумна кусочку. Огромную поставить чтобы точку. Бездонный невообразимый ять

БЕС  НЕБЕС

 

—

Выходит, сыт и хорошо укрыт. Раз истину и бога в дополненье потребовал. Подушку и понюшку. И кружку и какую-то игрушку

—

Как это дело в нас образовалось. Нигде же нет вот этого кругом. В бесшумном и бесшовном механизме. Не крутит головою мертвый болт. Не тянется куда-то шестеренка. Минуты лишней нет у шатуна задуматься и приостановиться. Куда-то в глубину свою вглядеться. Решение какое-то принять. По части бытия как такового. Имеющихся в перечне вещей. Как такового смысла вообще

—

Какой-то смысл вот в этом круженьи бесконечном, он должен быть, конечно, валы и шестеренки друг другу говорят. Узнать бы поточнее. Пройти по всей машине. По всей махине этой. По Господу всему

—

Он всё постиг уже, шуруп и гвоздь. Касательно вот этой древесины. Он всю изгрыз ее, вот эту кость. Ему иные грезятся вершины. Он дальше хочет путь продолжить свой. Иной еще открыть какой-то слой. Иные дали, выси и глубины

—

Вон маятник, он твердо знает. Чего, куда, зачем и как. И ни минуты не теряет. И глазом где-то не шныряет

—

Разнообразия? Чтоб как-то разнообразнее зияла пустота? И интересней маятник качался?

—

И чего мы лишь по этому канату только ходим. Будто мало в этом мире направлений и дорог

—

Мечта о чем-то твердом в этой жиже. О чем-то мягоньком во тверди сей

—

Конечно,  эта клетка больше той. Возвышеннее, шире и светлее

—

Развернуться негде, говоришь. Ну, допустим, есть, где развернуться. Развернулся ты, ну и чего. Ну, пошире будет, скажем, клетка. Ну, побольше будет, скажем, света. Ну, повыше будет потолок. Подлинней цепочка и шесток

—

Нет тут мира никакого. Ни глубин, ни глыбин этих. Только вьющиеся руки. Только

выпученный рот

—

Не нравится вся эта мелькотня и мелкотня? Так то же бог. Живьем и по-простому. Огромное придумано умом. Рот, он и должен быть длинней краюхи

—

Непременно надо отнести всё к какому-то количеству и качеству. Непременно надобна рамка и клетка. Для  мира, Господа, для  бездны и себя. Пусть будет тигр  –  но только ростом с муху

—

Идея целого. Дыханье бога. Испепеляющая нас мечта. Вот это не стихающее зренье. Нас убивающее представленье. Нас изнуряющая высота

—

Бес, бес небес, он поселяет бога в немыслимых местах. И посылает нас в ужасную дорогу

—

Бог хорошая такая штука. Так мы это дело понимаем. Потому и лица поднимаем. И куда-то руки воздымаем

—

Какие с богом, к дьяволу, проблемы. Проблемы у меня. У этих нас. Всё норовящих тему поменять. Всё поворот придать ей норовящих

—

И как-то с пустотою разбираться. И с Господом. И все-таки его, безумие, в разумные пределы какие-то, наверное, вводить. И в хаосе какой-то наводить порядок все-таки.

Чего-то постараться такое делать все-таки начать

—

«Ужасная гордыня этот бог». Гордыня  – «утверждать наличие». Выпрастывать и ставить в стороне. Искать слова, указывать глазами. Очерчивать его, определять. Соотноситься и соразмеряться. И самому быть знаком и судом, мерилом и сосудом содержащим

—

Дорога к храму? Есть такая. Дорога есть. Желанье есть. Жевалка есть. Хлебалка есть. Что, разумеется, не значит еще, что есть, чего поесть

—

Она, конечно, бесконечна, дорога к богу. Бесконечно жужженье это и круженье. Вокруг зужения и жженья.

—

Ну, хорошо. Дошел ты. И чего. Куда девать его теперь, вот это. Ревущее пылающее зренье. Сверлящее гудящее хотенье

—

Но всё же ведь приблизимся к чему-то. Пусть даже не дойдем ни до чего. Мы сократим, умерим  расстоянье ужасное, зиянье, окаянье, дыру вот эту, свист и вечный вой

—

Не хочешь Господа зиять оставить. Чего-то всё на это место ставишь. Какие-то работы производишь. Чего-то там заводишь и возводишь

—

То есть, бог, вы говорите, возникает в результате соответствующих действий и усилий и шагов. Потому что если ничего совсем, действительно, не делать, просто так стоять и взоры никуда не направлять, ничего такого не произойдет, как такового, так и будут эти камни будто мертвые лежать

—

Мы говорим, конечно, о сластях. Не о страстях. Другими были бы совсем, наверно, слова и интонации, когда бы ужасное в виду имелось что-то

—

Ты ждешь чего-то все-таки. Глядишь туда куда-то. Не на то, которое перед глазами прямо.

Ты  хочешь изменения застать. Ты новостей каких-то ждешь от бога. От пустоты,

от немоты небес. Считая их подобием завес

—

Сквозь потолок разглядываем небо. Незатруднительно и безопасно

—

И что такое, скажем, потолок. В отличие от, предположим, пола.

—

Такой же сон. Но на другом боку

—

Перевернись с того ребра на это. Их много, снов и слов. Полно делов в носу

—

Глубоко уже зарылись мы в подушку и тарелку. Далеко уже продвинулись, почесывая нос

—

Ужасные и темные глубины вот этих наших складочек, щепоток, наперстков этих, блюдец и носов

—

Ты осмотрись, как следует, вокруг. Все правильно уложено в наперстке? Расставлено разумно по местам? Не станем рыскать в случае чего, хвататься, шевыркаться и метаться

—

Наперстком хочешь, значит, перемерить вот это самое. Соотнести. Изобразить в таком соразмереньи. В таком соотношении понять

—

У нас еще вопросы какие-то остались. Еще мы плащаницу не перерыли всю. Перед собою что-то мы держим на весу. Какая-то осталась невидимая малость. Еще осталось что-то в наперстке и в носу

—

Мы задаем вопросы. Но не хотим ответов. Побольше просим света. Но не хотим глядеть

—

Тьма это выключенный свет. Бес перечеркнутый Господь. Да отодвинутое нет.  Вопрос отринутый ответ

—

Страх  –  ложь  и  хитрость.  Страх непрямота.  Боимся не за то,  что мы такое  –   за то,  что возымели  –  поимели  вдовес к себе, украдкой от небес

—

Настроение  –  всегда плохо. Хорошего не бывает. Хорошего страха. Хорошего тигра. Хорошего беса.

—

Смерть плохое настроение. Ты плохое настроение. Мир плохое настроение. Бог плохое настроение

—

Но кто сказал, что жизнь такая и такая. Сравнительно с какой. С какой  такой. И эта вечность. Кто ее там видел. Кто мерил что-то там. Каким таким собой

—

Жизнь бессмысленна.  Хочешь осмыслить бессмыслицу?

—

Чего его итожить. Одно оно и то же. Чего тут ставить точку. Где ничего и нет. И как слепой, допустим, он смежить сможет очи. Зачем, допустим, зренье. Где некуда глядеть

 

 

 

—

Не то, что мните вы, безумье. Не бог, не вечный мрак и гладь. Безумен выставленный локоть. Выкатывающийся глаз

—

Ты хочешь с чем-то целое составить. Огонь и щепка, шея с топором. В бархане больше смысла, чем в песчинке. В ушате по сравнению с ковшом

—

Жизнь каждый раз песчинка. Пылинка и соринка. Ты все их хочешь в кучу, вот эти дыры, сместь. Нули вот эти сгресть

—

Ты всю ее,  вот эту жизнь, сгреби. Ты воду эту всю и этот воздух в охапку собери и с нею стой. И капли даже не роняй одной

—

Много ты уже чего-то там обрел по ходу жизни. Много набралось уже воды, наверно, в решете

—

Качество жизни. Качество сна

—

Говоря же о жизни,  говорим об одежде,  аксессуарах, размерах, цене,  почти брезгливо

и вполне отчужденно представляя себе наготу  «собственно тела»

—

Агрессия любое слово. Движенье, шаг. Как таковое, мир. Как таковое, зренье. Как таковое, дленье. Как таковая, жизнь. Как таковые, мы

—

Что разум значит ищущий. Наука. Пылающий и устремленный дух. Что, как не сузившиеся зеницы. Не жадность и  не судорожный страх. Неверие, оскал, непримиримость. Неутолимость и недоброта

—

Нет скуки, есть жадность. Жадному не скучно, жадному жадно

—

Молящий  алчен.  Агрессивен стремящийся. Имеющ отдающий

—

Усилие, конечно, искажает. Конечно, бередит, конечно, застит. Любая  мысль. Конечно же, разруха. Любые мы. Любое да и нет.

—

Хотим, чтобы было бы что-то в итоге. С течением времени,  в ходе усилий. И волны рядами  стоять оставались. И  души разумно вокруг громоздились

—

Воля страх и есть. Страх и есть гордыня

—

Вели уму заткнуться. Зеркалам вели, чтоб ничего не отражали

—

Сказать волне, разгладься, и ветру, успокойся, и пламени, остынь

—

Пыль хотела бы помыться. Помолчать хотел бы крик

—

Длительность  искусственна. Насильственна. Так упираются ведомые на бойню. Так вырывается из рук ребенок. И зиждятся миры и времена

—

Хотя и знаем, знаем. Чего ни возвели бы мы из этого, чего ни изваяли, оно такой же морок, ад и мрак. И та же бездна и безумье то же. В пределах ясных строгого числа

—

Ответственность, серьезность, как и всё того же ряда и того же вида, всё это страх, и избеганье встать, стоять светло и настежь и огромно. Вот это «тихое приподыманье», примеривание из-под угла, желанье тайным медленным манером чуть-чуть хотя бы шансы уравнять. Умедлить и умерить  –  умягчить молниеносность истины и бога

—

Есть, значит, полагаешь, времена. Пространства, прочие дела и штуки. Горящий взор, протянутые руки. Обратная у точки сторона

—

Ты здесь вот бога именно планируешь найти. Среди песчинок этих, пылинок и соринок. Вот в этом направлении идти. Об этих именно вещах трещать, вещать и верещать. Вот это место именно одно и только освещать

—

Почему какое-то должно быть место обязательно, и время, и какой-то непременно бог.

Можно и без этого спокойно, не хватаясь ни за что руками,  тут стоять, никто же не мешает, сколько пожелаешь без конца

—

Любое «есть», любая мысль об этом уже, конечно, акция, конечно, агрессия, бесчинство и нахрап. Конечно же, поступок, выступ, заступ. Вторжение, сминание, сметанье. Конечно, убиенье, надруганье.  И облик искажающая рябь

—

Не пеньте пития. Не пейте пену. Вот этот блеф. Вот эти горы снов. Сдувай его, пока не обнажится. Не важно, что. Пустое дно хотя бы. Хотя бы даже самое оно

—

Не хочешь в бесконечность уходить. В конечном вечно оставаться хочешь. Но только чтобы длилось бесконечно, конечно же, конечное вот это

—

Нет уж, ты давай из этой слепотищи, пустотищи, хренотищи выбирай. И не жди, что

там за краем есть какой-то прямо рай

—

Слишком долго выбираешь. Где его, пузырь, проткнуть

—

Полагаешь, гвоздь в ботинке даст малейшую возможность нам хотя бы на минуту посмотреть куда-то в высь, или вольным умозреньем  в даль куда-то унестись

—

Вершит он, заяц, что-то на бегу. Творит, выдумывает, строит? Иль только бесконечность эту роет. Которая ему навстречу воет

—

И на кончике на самом, и на грани, на краю всё кроим еще чего-то и историю творим

—

Всё расчертить и пронумеровать. Вот разум, собственно. Как таковое знанье. Цивилизация. Как таковая жизнь. Как таковые мы. Безумное зиянье по краю в точности обрисовать

—

Или к точке не стремятся строчки строгой чередой. Дикой гикают ордой. Или камни Нотр Дама к небу стройными рядами не идут и не ведут. Мертвой грудою безумной просто так чернеют тут

—

Неровно отроги нагромождены. Нестройно построены рощи

—

Бессвязные, вы говорите, крики. Их надо, полагаете, связать. В последовательности строгой расставить их и рассортировать

—

Ты полагаешь все-таки, что тут какая-то присутствует система. И в случае, как говорится, с богом. Какое-то тут устроенье есть. Разумно как-то хаос расположен. И бездна на какие-то куски умопостижные поделена. И как-то с чем-то соотнесена. И можно разобраться осторожно

—

Но на этом вот обрывочке, отрезочке, клочочке всё разумно и логично, до конца объяснено, и расписано, и строго до бессмысленного края прямо вплоть доведено

—

Не должно же и не может быть какого-то такого череды вот этой строгой и разумной посреди.  А ведь вот оно, поди же. А ведь вот оно, гляди

—

Если правильно и строго всё поделим на абзацы. То уже и не такая вроде будто пустота. Не такая уж наотмашь настежь насмерть прямота. Острота и быстрота. Нагота и срамота

—

Понимать оно и значит рвать, курочить и увечить, распинать и разымать, внутренности изымать

—

Ты хочешь высоты и смыслоты. Ты хочешь щей погуще. Огромного размера поллитровку.

Длины невероятной сторублевку. Стакан невероятной полноты.

—

Глубина проникновенья. Пальца в небеса

—

Надо, надо углубляться. Проникать и досягать. Говорит летящий в пропасть и впивающийся нож

—

Наука, логика, мораль от жадности и страха. Всё усмотреть и всё иметь в виду

—

Что логика. Конечно, страх. И это зрение, и знанье. Всего и вся перед собой держанье

и не отпусканье

—

Знание убежище. Плот длиною в бесконечность

—

Поразмышлять об этом? И не думай. Снесет башку

—

Как бы это прикоснуться. Не прикладывая рук. Не испытывая мук. И при этом не проснуться. И суметь не полоснуться

—

Мир, ежели вот это растянуть, и так держать, конечно, он огромен. Покуда сил хватает так стоять. Ума покуда отпустить не хватит

—

Мир значит ровно столько же, сколько и ты. То есть, нисколько. Такой же в точности длины и долготы. То есть, никакой

—

Будь ты длиною в километр  –  так гостю говорил  Прокруст

—

Единственное понятное и твердое в любом Ван Гоге, несомненно, рама

—

Ну, вот опять, он говорил, Ван Гог. Ведь только что закрашивал вот это. Ведь только что вот это осветил. Ведь только что вот с этой пустотою вопросы все как будто бы решил. А холст опять стоит себе, как будто сюда я даже и не приходил

—

Пусть будет всё в одном и том же виде. В одном и том же месте. В одном и том же смысле. В одном и том же сне

—

Искать снаружи. Лепить деревья из опилок

—

Познать себя? Познать мазок? Вот эту горсть. Вот этот клок. Вот эту сторону вопроса. Отдельно взятую за бок

—

Понять, оно и значит вот этот вой унять. С плеча вот эту гору, выпрастываясь, снять

—

Познавши тень, познаешь и предмет? Ты думаешь, познав расположенье частей и меж собой  соотношенья вещей, и воедино их сведя, и в этом направлении идя, дойдешь, ты полагаешь, до чего-то? До полного расклада и расчета

—

Все наши иски, изыски и взыски в основе донельзя просты. Нам отвратительна мысль о том, что мы такое есть. Мы прекрасно знаем, что мы такое есть. Нам мало того, что мы такое есть. До тошноты и ломоты височной,  до судороги боимся себя,  какие мы есть. Мы для себя чудовищно опасны. Бежим не к богу.  От себя бежим.  От солнца блик,  волна от океана

—

Материя, ты полагаешь, бога, такого же порядка и природы, что и, допустим, вещество воды. Ты говоришь, что на одной линейке вот эти все градации и грани. Ты говоришь, а смотришь не сюды. Туды куда-то смотришь, замирая. Стараясь отодвинуться от края

—

Считается, что то, которое подносим, прикладываем к пустоте и к ужасу, оно логичнее, понятней, яснее, тверже, строже и прямей. Разумнее, как рама, необъятней, чем яма, заключившая Христа

—

Вещество  –  недостаток.  Осязательность, зрительность мира  –  это поиск и  неполнота.

«Полнота»  –  абсолют  –  для ума и для глаза и слуха совершенно «бесшовны,

бесшумны»  –  просты и пусты

—

Цитируем немого. Линуем слепоту

—

Думаешь, сюжет какой-то в этом. Это можно, думаешь, подробно, поэтапно и поочередно строго по деталям разбирать. Вообще, воображаешь, можно взор туда куда-то устремлять. Пламя раздвигать и расправлять

—

Нам просто до отчаянья он нужен  –  сюжет. Хотя б какой-то паритет. Соотношение,  соразмеренье. С тобою, Господи. С зияньем смерти. С безумьем истины и ужасом себя

—

Конечно, можно вычерпать и море стаканом, если очень постараться. Но это будет каждый раз стакан. А вовсе никакой не океан

—

Увидевши слона  – она уже не мошка? Она уже не моська? Она уже сильна? Она уже не крошка и доверху полна?

—

Чего ты роешься в уме. В суме пустой и в мертвой сумме. В себе, как будто бы твое оно, вот это.

В вечной тьме. Уразуметь пытаясь что-то в безумьи Господа суметь

—

Ходишь в этой темнотище, слепотище, немотище, ходишь, и куда линейку всё не знаешь приложить

—

Никак конец у круга не найдешь. Найди сначала, где ему начало

—

Полагаешь, если эту часть безумия и бездны обособишь и очертишь и собою назовешь, то она уже не ужас, не дыра, где свищет богом, подходи и прямо трогай, прямо делай все, что хошь

—

На граны раскрошить и миллиграммы. Вполне безвредные для организма. Вот этот ужас, хаос этот, теос. Смертельный ток, дрожащий на конце

—

Мы думаем, что есть еще начинка. Такая серединка и глубинка. Другая половинка, боковинка. Особая тропинка и крупинка

—

Ты хочешь истину и бога одной какой-то виде мысли, одной какой-то виде штуки,  сложить как ножик перочинный, и в задний положить карман

—

По кругу, но вперед, вперед, вперед. Но в этот туже, туже, туже угол

—

Воображаем, будто бы глядим. Такое что-то видим впереди. Слепой себя воображает зрячим

—

Усовершенствовать колун. Разнообразить нуль

—

«Что»  –  уже  конструкция. Любое «есть» –  нудящий бес едящий и зудящий

—

Исчезает часть  –  исчезает целое.  «Ничто есть,  пока есть  что-то»

—

Часть ищет часть. Часть не может искать целое. Не может искать собственную смерть

—

Треугольник не считается  ущербнее квадрата. И пылинка, в общем  в целом  вся на нет завершена

—

Ничего же с ней, веревкой, так и не произошло. Хоть ее в безумный узел превратили и ужасный. В ней по-прежему всё тихо и разумно и светло

—

Внутри единицы пусто и мертво. Жизнь именно соитие и только. Вещь для  себя  –

в себе – фантазии рассудка.  Возьми разъяй себя.  Разрозни бога

—

Двойка «уже нечестно», уже  абстракция.  Конструкция,  помогающая  совершать экспансию,  закреплять расширяемое пространство.  Любой абстракт, вербал, ментал, инсайд и орган, вынутый на свет,  уже предмет, объект и артефакт.  Насилие в особо грубой форме

—

У тебя под это дело есть посуда и емло? Есть такая понималка? И гляделка и хваталка?

—

Ну, в этот воду мы нальем кумган. С ней что-то там такое происходит? Она меняет форму, склад и суть? Ну, будет и такой пускай сосуд. Ну, будет бог. Еще чего-то будет. Есть разная, Горацио, посуда

—

Что в этих построеньях и томах. Раз лестница не достигает неба. Чего прыжки вот эти изучать. Попискиванья и поползновенья. И прочие мазки и дерзновенья

—

Умы, тома и этих истин тьмы. Вот эти ниоткуда ни на чем заканчивающиеся ступени. Когда хотя бы краем что-нибудь мелькнуло тенью где-то в отдаленьи, о нем давно бы знали все и вся, и бросив все дела, стояли возле

—

Не свел свой труд к единому абзацу Иммануил, допустим, Кант. Выходит, не доделал, не дожал. Зачем, выходит, дело начинал

—

Вот эти думатели, прозорливцы, вот эти устроители, они всё окончательно установили, до точки выявили все аспекты касательно вот этого отрезка, до самого дошли конца и края и по всему периметру прошли

—

На вот этом вот кусочке бесконечной мешанины мы устроились разумно, встали твердою ногой. Мы вот эту часть полета и аспект вот этот бога разберем на части строго и возьмемся за другой

—

На какой же это точке шара мы остановились. На каком глотке цикуты. Это точно надо знать. На какой полета фазе. На каком витке по кругу. На каком порыве ветра мы закончили считать

—

Почитать обложку хочешь. Облизать снаружи чашку. «Где цикута налита»

—

В смерти  «ничего особенного». Особенное всё в уме. Потому что ум и есть протяженье. Душа и тело черточки на грифе. Нас душит не пенька, а лишний вес

—

Потому всё время рыщем, напрягаем ум и зренье. Потому что вот линейка и деления на ней. Значит, есть оно, такое. То, куда ее приставить. Если рот природой даден, должен быть и огород

—

Но почему мы исчислять должны свое вот это вечностью и богом. Руками мирозданье измерять. Размер огня длиною хворостины

—

Изучение природы. Измельчение породы. Гору срыть, добраться дабы до вершины, наконец

—

Ты начинай с вершины прямо самой. Зачем нам эта прорва и гора

—

«Дальнейшее», небытие и бог, логически, считаешь, вытекают из этого. Как пепел из огня.

Огонь из хвороста и кровь из раны

—

Мы перекладываем так, и так, вот это непонятное, песчинку, вот это наше знание, вот это единственное, что у нас в руках

—

Что ты всё его строгаешь, этот мрамор, этот мир. Так, глядишь, и дострогаешь. До конца доковыряешь

—

Вот этот бог, вот этот мир. Всё это страх и суеченье. Ногою в воздухе сученье

—

Мир в точности размером с лежанье и бежанье, «и что еще мы можем, умеем и должны». Зачем тебе длиннее, чем сами мы, штаны. Такой вот ширины. Такой вот вышины

—

Конечно, бесконечно мирозданье. Конечно, бесконечное число по этому единственному кругу начерчено, нарезано, наверчено, намотано мотков, бинтов и слов, слоев, витков и прочих завитков

—

А ты думал, что дорога прямо в точечку упрется и к разумному итогу в результате подведет. А не просто оборвется. На пригорке палестинском. У заброшенных овинов.

У разрушенных ворот.

—

Жизнь незаконное предпринимательство. Жизнь нарушение законодательства. Предательство и вымогательство. Вмешательство и вообще касательство

—

Говорить о времени, о жизни, будто есть такие где-то штуки, говорить о том, что будто где-то есть длина, отдельная от жерди, есть отдельная от камня тяжесть, хворост есть отдельно от огня

—

Мы мерим временем «совсем другое».  Мы мерим только собственное зренье.  Свой ад

и жадность. Боль и пустоту

—

Образующееся в нас  время, конечно, зло, растерянность и боль, недоуменье, бегство.

Конечно, суета, конечно, жадность, неправедность, несправедливость, страх, безбожие, отчаянье, безумье

—

Само слово,  понятие жизнь,  сам ее умственный феномен   таит в себе  страшную угрозу.  Всё,  очерчиваемое этим словом,  по сути никогда не существовало, и никаким образом  не могло никогда начаться. Обнаруживается,  что мы  так  и не смогли,  «за имением худшего»,  создать никакого понятия, адекватного  тому,  что реально происходит,  и относительно чего ум пребывает  в  беспросветной коме

—

Все слова лживы:  они рождены как ложь,  как сужение и уплощение,  агрессия,  ломание границ.  Все слова бьют по лицу,  все гримасничают, извиваются, вопят, воняют. Что мы из этого ни возведем, что ни налепим, все это смрад и смерть,  содом и срам. Что мы увидим, как осядет пыль,  вернется зрение, развеются дела и расточатся мнози

—

Увидел истину?  Нашарил пальцем небо?

—

Помойтесь, ребята.  Истина  – хорошая грязь, ложь плохая

—

Нельзя не лгать. Поскольку правды нет. Нет истины. И только остается перебирать вот эти горы лжи. И выбирать похожее на правду.

—

От правды можно отвернуться. И увернуться от ножа. И расстояние какое-то, быть может, пробежать

—

Никому не интересна правда. Потому что всем она известна

—

Мы ищем истину. Такое что-то. На что нам эта правда. Это пламя и соль голыма.

Эта прямота и срамота. Торчащее вот это из-под грима

—

Какую истину. Не всё еще до потрохов освещено, считаешь

—

Изынем истину? Как селезень и печень? Пускай оно работает внутри. Сдалась она нам, эта хирургия

—

Ты хочешь что. Навеки так застыть. Поскольку истина. Поскольку больше тут делать нечего и говорить. Конечно же, нам хочется другого. Поближе подобраться. Обойти. По-своему, по-свойски разобраться. И до чего-то там еще добраться. Еще куда-то проточить пути

—

Ты стоишь перед небом. Ты что же. Есть, считаешь, места и повыше. И предметы важней и  нужнее. Есть хитрее, мудрее ответы. И ужасней, чем эти, сюжеты

—

Надо все-таки писать быстрее. Торопил себя, наверно, Гоголь. Чтобы написать успеть хотя бы что-нибудь, пока оно горит

—

Зачем же надо было испещрять ее чернилами, бумагу эту. Пред тем, как ею печку разжигать. Она и так сгорела бы прекрасно. Без этих всех корпений и трудов. Без этих прилагаемых усилий. Телодвижений и ненужных слов

—

И все-таки их нужно обстрогать. Вот эти щепки. Отполировать. Всё довести до совершенства строго. Наверно, приговаривает Гоголь

—

Сейчас мы и узнаем, говорил. К камину направляясь. Поглядим, чего у нас такое получилось. И стоило ли, в принципе, трудов. Развеется, как те куски обоев, во прах и пепел. Или все же есть  какое-то такое в этом мире. Такое что-то все -таки в тебе

—

Было там что-то написано или же нет. Много тебе он об этом поведает, пепел. Гоголь на это едва ли, наверно, ответит. Видимо, было не так уж и важно оно

—

И все же нужно, несмотря, стараться. И по-особенному складывать слова. Такого вот

чего-то добиваться. Что по-другому тлеет и горит. Не так безумно и необратимо. Чего-то там такого убежит, он говорил себе ночами, Гоголь. Вполне же может статься ведь, что если особую придать творенью форму, произвести в себе такое что-то, мгновенно это самое мое нетленным станет и неопалимым, и не растает в небе вместе с дымом

—

Вот ежели, сказал бы он, сгорит до дна оно, до зги, вот это дело. Нет ежели в нем ничего другого. Не то я ладил, значит, и лудил. Чего-то недожал, не додавил. Юлил, выходит, жульничал и жилил.  Не всё до капли выдавил и вылил

—

А как еще узнать наверняка, что есть такое что-то. Под этим всем. Чего тут шелуха. И где оно, которое вот это. Поскольку высота, она останется.  Пусть даже если гора под нею рухнет как труха. Вот эта пыль и праха вороха

—

Но если есть, он говорил, огонь. Как таковое, есть оно, вот это. Но если можно это всё стереть. И зачеркнуть ненужное. Другое, выходит, значит, что-то надлежит. Не так, выходит, всё обыкновенно. Иное надо что-то прилагать и напрягать. Не бренное вот это. Не тленное вот это сопрягать. Не пустоту спрягать и упрягать

—

Ведь если можно, нам он скажет, бес, ты делай это, ты туда иди, раз есть оно, раз вот оно, пространство. Ты до какой-то тверди доходи. До ясности конечной и упора. До точки крайней самой разговора. До невозможной самой крутизны

МЕТАНЬЕ СПЯЩИХ

 

—

Понемногу, но куда-то все же надо продвигаться. Хоть и бездна, но не значит просто взять и так висеть

—

Даже лежа можно все же пододвинуться немного. Может, это вот и есть оставшаяся часть пути

—

Что-то мало я сегодня по своей каморке бегал. Так, глядишь, ни до чего и никогда не добегу

—

Наши бездны, наши боги. Наши ужасы и сны. Все стоянья и бежанья одинаковой длины

—

Так и живешь, не прерывая сна. И с вытаращенными спишь глазами

—

Ты не проснулся. Ты перевернулся. В себя еще мертвее завернулся

—

Дорога экспансия. Зрение, знание. Вздымание духа. И мысли полет. Всё это в различных модификациях  скребущие руки и рыщущий рот

—

Путь  –  исторженье. Отверженье. Путь разрушенье. Продиранье скрозь. Раздвижение и отодвиженье. Сдирание покровов и корост

—

Любая мечта,  любой проект, обращенность к чему-то, к свету, истине  всегда, конечно, бегство, несмиренье, война с реальностью, с безмолвием небес

—

Ты все же свет повыше поднимай. Ты напружинивай пустой рукав. Произвести пытайся все же звуки. Ты все-таки глазницы напрягай. Ты мертвое буди его, вот это. Ты так его зиять не оставляй

—

Ты всё же хочешь веки приоткрыть. Ты хочешь дырочку в борту проделать

—

Ну, приблизился ты к пониманью. Ну, плечом пошевелит безрукий. Ближе к свету подойдет слепой.

—

Он может весь проделать путь, слепой. Вплотную подойти и так стоять. И так стоять оставшуюся вечность

—

Считаешь, что не должен он стоять, слепой, махнув рукой, как говорится. Он должен,

и не взирая,  вопреки и дальше, тем не менее, стремиться, как говорится, все же несмотря

—

Ты ищешь Господа, как ищут выход. Раздвинуть покрова и эту клеть. Слепой глаза открыть пошире хочет. Как следует глазницы протереть

—

Хотелось бы какую-то внести, он говорил, слепой, вот в это ясность. Но видимо, не выйдет ничего. Так и придется, вероятно, жить среди догадок и предположений. Не до конца понятных ощущений

—

Считаешь, что отрезочек пути, тот, что успеешь, собственно, проделать, он приведет и выведет куда-то? Изменится чего-то там вокруг? Немного слепота редее станет? Чего-то где-то там проглянет вдруг?

—

Ежели еще ужасней и безумнее бежать, может, все-таки успеешь до чего-то добежать

—

Все-таки еще бы надо сделать несколько витков. Эти несколько глотков. Выгибаний

и рывков

—

Не подняться до вершины, не дойти до остреца. Будем вечно середину  ту мусолить  без конца

—

«По себе»  –  громоздя себя на себя  – ты никогда не доберешься до небес. Ни до чего кроме себя. По лодке бегая, не добежишь до цели

—

В итоге, значит, всё-таки вот это. Вот эта соль, выходит. Эта голь. Выходит, бог. Выходит,

этот ноль. Ни будь длинна она, дорога, сколь

—

Ты думаешь, какая-то в итоге Вест Индия встает в конце дороги. По истечении, по увенчаньи. Вот этой вечности по окончаньи

—

Добежали, обежали и с такой же страшной скоростью, на миг не останавливаясь, дальше побежали

—

Не дергаются камни, не крутят головой. Они уже, наверно, пришли, куда им надо

—

Дошли, теперь не знаем, чего тут дальше делать. По краешку, быть может, немного походить

—

Ты хорошо всё обтоптал в обвод и обок бога. Ты изучил до мелочей обложку и форзац. Ты эту чашку всю уже объел вокруг цикуты

—

Такая крошечная жизнь. Такой огромный я. Такая крошечная суть. Такой огромный путь

—

Или есть какие-то детали в этом деле кроме голой сути. Кинуть взор еще на что-то надо. И во рту цикуту покатать

—

Еще, ты полагаешь, есть аспект. Какой-то поворот и уворот. Такое что-то между или сбоку. По-над такое что-то и из-под

—

Должна  еще быть сторона какая-то у этой ленты, еще какой-то, на который перевернуться можно, бок

—

Похожи на слепых,  бессильных примириться с чернотой и тщащихся нашарить выключатель

—

Он, думаешь, смирился со слепотой, слепой. Он только ждет момента, когда вот эта лента другою повернется, не этою, а энтой, невидимой отсюда какой-то стороной

—

Как если бы незрячий захотел увидеть что-нибудь еще такое, поверх и кроме этого всего, во что он вглядывается без перерыва

—

Может, есть еще какое-то такое положенье головы и направленье устремляемого взора. Есть еще какой-то в этом смысл, быть может, и порядок. И не так он гол и гладок, расстилающийся вид.

—

Ты поглядываешь все-таки, рассчитываешь все же изменение какое-то застать и улучить, что-то в слепоте такое на мгновенье различить, бога Господа в таком каком-то чём-то уличить

—

К чему ты хочешь подойти поближе. Чего такое все же увидать. Нет никакого тут нигде разрыва. Надрыва никакого и обрыва

—

Приблизиться, насколько можно. И так стоять. Поскольку любое иное место в мире  побег, нелепость, подлость и подлог

—

Весь наш, собственно, вот этот путь  –  в стену ту же туже упираться. В ожидании переминаться. На вот этом кончике топтаться

—

Но все-таки значительно уже продвинулись бегущие по кругу. И все-таки по склону Фудзиямы проделала улитка часть пути

—

Легко до места этого дойти. И всё вот это позади оставить. И поглядеть, и покричать туда, где нет уже ни глубины, ни дленья. Конечно, ничего не разглядеть, и не понять, и даже не суметь определенное составить мненье, но все-таки получишь представленье

—

Ну, посмотрел, ну, приоткрыл глаза. Теперь, как их закрыть, не понимаю

—

Как бы так эту голову мне исхитриться суметь повернуть. Чтоб она без конца в эту вечную суть не глядела

—

Может, надо просто ракурс поменять и все же как-то головою покрутить. Говорит себе незрячий. Вообще такое что-то надо делать поскорей. Говорят в печурке чурки. И жуемый воробей

—

Ты все-таки бросай порою взгляд. А вдруг чего, действительно, такое. Действительно, чего-то вдоль и над. Ты все же пошевеливай рукою. Ворочай ею все же, головою

—

Ну, и встану я, как надо. И направлю твердо взор. Буду в самую вот эту прямо точечку глядеть. И чего я там такое в этой крапинке увижу. Даже если всё как надо до конца произведу

—

Чего тебе в пустыне, песчине, не лежится. Чего глазами водишь, чего ты привстаешь. Чего нам не хватает. Какого растакого. Вот этой сути голой и Господа среди

—

Может, нужно нам не в этом направлении глядеть. Может, бог не в этой вовсе черной яме неподвижной. Может, есть еще какая-то такая сторона. И какая-то длина. Вышина и глубина

—

Как же не начать хотя бы привставать и озираться и задумываться все же относительно себя. Если видишь, что безумно нас несущее движенье. Эта адская машина, мешанина и трясина, эта мертвая картина, что повернута к стене

—

Считаешь, от чего-то отбежал. Перележал в норе, передрожал. Считаешь, есть углы и повороты. И прочие приятные длинноты

—

Мы только закоулки строим. Мы только норы глубже роем. Вот в этом вечном непонятном. И не желаем знаться с ним. И стены круче громоздим

—

Всё же ищем, где теплее. Где разумней и светлее. И добрее и милее. Где же бога, ищем, нет

—

Ты далеко от края отбежал соломины, ты глубоко зарылся вот в эту точку, ты на целый миг положенного долее продлился, на целый волос прямо отклонился от тесной крестной честной колеи

—

Всё он ерзает в резьбе. Всё чего-то ищет, ищет. В этой мертвой чернотище, теснотище, немотище. В этом боге и себе

—

Он не хочет, чтобы это дело нас несло само, как таковое. Он руками и ногами машет. Создавая видимость полета

—

Зачем тебе ощупывать все время по ходу мчанья ось и колесо. Зачем по богу проводить рукою. По краю мира, по ребру креста. Зачем тебе все время знать и видеть. Какие-то просить бумаги выдать

—

На что бы ты еще тут хотел бы посмотреть. Понять и поиметь. Чего еще потрогать. Успеть  уразуметь

—

Но этот стон и хрип, он безымянн. Ни таинства, ни света там, ни бога. Безумен каждый шаг, пусть даже в высь, пусть к истине она ведет, дорога

—

Но эта вот ступень, она и знать не знает, куда оно, вот это, уходит в темноту. Чего она такое вот с этим осоставляет. Безумие какое. Какую высоту

—

Дыши и обживай. Как делает незрячий. Он тоже изнутри раздвинул всё вот это и расставил разумно и как можно осветил

—

Мы так всё это быстро делаем. Вот это непонятное свое. Бесцельное бессмысленное это. Не глядя, не вникая, будто знаем, чего и для чего. И без конца одно и то же вечное вот это мы делаем, когда сюда приходим, приходим и приходим без конца

—

Еще, конечно, можно бы немного продвинуться, как говорится, по направленью, в сторону и в даль.   Еще какую-то, допустим, часть преодолеть безумия и бездны

—

Ты считай шаги хотя бы. В этой темени и бездне. Хоть какое-то, как говорится, представленье о предмете. И подобие сюжета и надежда на ответ

—

Нам нужно это дело очертить. Поэтому и говорим о смерти.  Хотя бы о подобии ответа.

О видимости лишь хотя бы света

—

Из немоты и этой слепоты такое что-то строить станешь все же. Такое что-то все-таки лепить. Дышать и греть, ворочать и будить

—

Все-то нам охота где-то отыскать пустое место, уголок какой-то сбоку от Ван Гога и Ван Бога, что-то там дорисовать, дописать и досказать, что-то там свое какое-то суметь образовать

—

Говорим, должно быть что-то где-то прямо за углом. Не видать тут только что-то никакого поворота. Никакого изворота. Кривизны и новизны. Среди этой прямизны. Этой голой крутизны

—

Конечно, карцер. Теснота и мерзость. Но за стеною-то. Там пустота. Там вечность голая. И  всё, пожалуй. И больше ничего. И только бог

—

Но тоже, вероятно, и валун. Осиливает и превозмогает. Он что-то все же преодолевает. Таким вот он своим идет путем. Путем стояния, путем молчанья. И не гляденья и не колебанья

—

Не силится привстать, допустим, камень. Поскольку знает: мертв. Хотя и скажет, быть может, кто-то, глядя на него. Что всё уже в нем выгнуто и взвито как судорога и напряжено и страшно как курок отведено

—

Слепой, он в ужасе застыл? Куда-то шаг не в силах сделать даже? Он как-то все-таки такое что-то предпринимает несмотря. Он все-таки обходится без бога. Без этих всех деталей антуража. Без выписанного во всех деталях незначительных  пейзажа

—

Всё же надо бы какое-то усилие, наверно, говорит слепой с собою, приложить и совершить. Надо все-таки собраться и напрячь такое что-то, приподнять такое что-то, упереться, отвалить

—

Прищуривается слепой. Подергивает головой. Лицо и плечи напрягает. Он все-таки не отвергает  на нет возможности самой. Не отвергает все же бога. Готов ее он до конца, куда бы ни вела дорога, пройти до дна и остреца

—

Он уже, слепой, вот это дочитал до самой точки. Мы же все еще листаем, всё глазницы напрягаем

—

Дойти и упереться, и вечно так стоять

—

Остановиться бы на этом месте. Поскольку все равно другого нет

—

Еще много рта и зренья и хотенья и зуденья. Еще много ног осталось, хоть и нет уже дорог

—

Если ты безногий, это же не значит просто взять и так лежать. Надо все-таки пытаться как-нибудь приподыматься, хоть какую-то стараться часть пути преодолеть. И лицом по крайней мере поворачиваться к свету. И стремиться и тянуться, даже если ты слепой. И кричать глазами, пальцами, плечами и спиной, даже если ты немой или вовсе неживой

—

Всё надеемся, чего-то там нам все-таки приснится. Замечательное самое такое, наконец

—

Усильствуем, торим пути и рыщем  –  лишь чтобы поиметь приятности, удобства и всё в таком же роде и ряду. Ужасное  –  оно-то нам на что. Его и так в упор не глядя видим, и так уж, так сказать, полны штаны

—

Спешим, спешим ужасно. Как можно больше чтобы  пересмотреть песчинок. И снов переглядеть

—

Очень нас ужасно как-то занесло и вознесло. Очень про себя чего-то прямо страшно возмечталось. В пустоте нарисовалось и в уме произросло. И какие-то глубины и высоты и широты. И длинноты и полеты. И какая-то душа. Там, где места нет и шагу. Ни аршина, ни шиша

—

А где ты видишь, собственно, чего. Что взять предполагаешь в рассмотренье. Нет ни предметов никаких, ни тем для разбирательства и изучений. И обощений. Что еще отнюдь не значит, разумеется, что нет, как таковых,  к тому поползновений.  Нет поводов для этих треволнений. Скулений, суечений и сучений

—

А все-таки ты дергайся. Ты время-то веди. Никто же ведь не знает, чего там впереди

—

Доскональным образом изучим. Контуры, параметры и свойства этого отрезка. Этой щепки, крошки и соломины устройство. Вещество и темные глубины этого минутного земного. Прежде, нежели, как говорится. Перед тем, как говорится, как

—

И все же пересчитывай углы. Ты изучай особенности кладки. Поскольку ничего другого нет. Оно и есть то самое, выходит

—

Нет, надо и еще раз и еще, еще вот эту поворочать штуку. Поскольку ничего помимо нет. Нет ничего нигде тебя помимо

—

Еще чего-то много совершить, ты полагаешь, можно постараться. Произвести какие-то работы. Проделать требуемые расчеты. Такие есть, считается, заботы. Такие есть еще у нас дела. Хоть всё уже доделал добела, до самого дотла и догола

—

Без устали разглядывай ее. Должно, должно быть там такое что-то. Которое на вид как пустота. Которое ничто. И всё же, всё же. Ты ближе к свету это подноси. Ты это поворачивай особо. Ты делай, делай всё же что-нибудь. Дыши и три, тряси ее как грушу. За сердцевину самую и душу бери ее, курочь и вороши.

—

Эти несколько предметов. Мы их все перевернули. Осмотрели, изучили. Как лежали, положили. И чего имеем в сумме. И к какому в результате все же выводу пришли. И куда такое боги нас в итоге привели. И чего за это время, то, что вечностью зовется, удалось, как говорится, возвелось, произвелось

—

Все стоит уже, как надо? Ничего Господь не будет больше тут передвигать? Ни один мазок вот этот? Это он и есть, выходит, самый верх и самый край. Ничего еще чего-то. Поворота,  оборота. Только с этим разбирайся. Так и так перебирай

—

Не хотим до той какой-то все же точки доходить. Мы хотим искать, искать все время и не находить

—

Но должны, должны мы что-то всё же делать по идее, как-то двигаться, наверно, что-то всё же совершать. Не стоять же вечно просто посреди вот этой клетки, не висеть же неподвижно как пришитые к кресту

—

Но лежи как можно строже. Как-то правильнее все же. И упорней и точнее. Как-то тверже и разумней скрежещи и дребезжи

—

Все же надо лезть рукою прямо в самое оно. Не стоять же вечно возле. Вечно ждать конца кино

—

Стаканы расставляем, канистры и цистерны, хотя и знаем, знаем, что нет тут ничего. Но всё же надо, надо. Чтоб это всё стояло. И веру укрепляло в исход и торжество

—

Бессмертие и бог. И истина. Оно не может быть из ряда вон. Оно размером, видом и по сути не может быть ничем помимо нас. Длиною с это жаждущее зренье. И тянущихся бесконечно рук

ЗИЯНЬЕ  ГОСПОДА

 

—

Нет даже бога. «Все гораздо хуже». Религия,  конечно,  эвфемизм

—

Мы потому и верим. Что слишком знать ужасно. Поскольку, если верить, то можно и не знать

—

Что вера, собственно. Она твердит. Остановись, и стой на этом. Вот в эту точку именно глядите. Вот в этом месте именно долбите. Вот это именно берите в руки. Нет никакой другой поскольку штуки. Хоть бесконечность всю перетрясите

—

Зачем им эти страшные дела и вещи, этим людям. Эти боги. Вот эти анфилады и итоги. Упершиеся в немоту дороги

—

Тащим в угол свой иконку. В плоскодонку океан

—

Храм рама, собственно. Посудина, по сути. Пустой сосуд. Завеса  и навес

—

Меж атеизмом и теизмом нет разницы. Меж ужасом и страхом. Меж той и той кувалды стороной

—

Две боковины лезвия. Теизм и атеизм. И справа это дело можно и слева обойти

—

Тут главное, считаешь, происходит? Тогда чего он, пастырь, толпы водит. Чего круги в пустыне нарезает. Чего по небу взорами ширяет

—

Как очертить его, вот это. Бог. Или, как есть оно, его оставить. И не глядеть себя туда заставить

—

Верить означает сохранять форму предержащего сосуда. В воздухе стоящая вода,

в точности изогнутая строго

—

Религия хоть как-то это дело определяет и обозначает. Куда случайно даже на мгновенье поднять глаза боится разуменье. В песочницу зарывшись с головой

—

Вера,  что энто не подведет. Вера в мотор, не вникая в детали. Не разбираясь в деталях небес

—

Верующий неизбежно попадает в сюжет, в конфигурацию, систему координат и ценностей, в ситуацию заполненности, привязки и увязки, состояние части целого, логического круга. Его переживания оформлены и поименованы. Мир и душа регламентированы и подразделены. Пространство, время разграфлены и ограничены пределом поля. Он вынужден удерживать всё это «в нерассыпающемся виде» на поднятых руках, вынужден пребывать в состоянии неподвижного усилия. Состояние «не размышляющего кирпича». Думает целое. Отвечает целое. Переговариваясь одно с другим через его голову. Не посвящая нас ни в ход вещей, ни в смысл. Добровольный отход и уход, добровольная передача «материи себя» в руки Господа, «в состав непостижимого». Снятие с себя забот по поддержанию смысла, по информационному обеспечению бытия. Снятие с себя вообще всего, дабы как можно раньше оказаться «там», в средоточии и сфере «готового продукта». Оказаться там «раньше времени», раньше логики «и хода мирозданья». «Раньше бога». Вера нетерпение. Вселенная  – подножие Голгофы

—

Атеист, он  говорит, не знаю. Верующий  – и не надо знать

—

Восславим верующего,  стоящего спиною к бездне самой. И атеизм  –  стоящий к ней лицом

—

Религия. Каша из топора

—

Религия. Привстать. Протиснуться. Поближе к эпицентру

—

Религия  – регистрация наличия «еще чего-то». Обозначение проблемы. Установление отношений «с непостижимым». Постулирование этих отношений. Институирование. Очерчивание и обустройство периметра, масштабов, величин. Значение ее  –  «значенье бога». Значение для шеи топора

—

Всё это страх и жадность. И душа. И бог. Надежда. Вера  –  что есть чего-то там перед тобой. Поверх такое что-то и помимо. Другой какой-то ракурс и ответ.  Какой-то шаг.

Еще куда-то дверь. К дыре вот этой поднесенье света
—

По крайней мере, это. Надеянье и вера. По крайней мере, что-то. По крайней мере, бог

—

Речь, собственно, о том. О том одном, что ищет в воздухе сорвавшийся с обрыва

—

И этот путь с обрыва уснащать деяньями, ваяньем, куполами  и прочими приятными делами

—

Какой предмет имеется в виду. Когда мы это слово произносим. И в череду осмысленную вносим. «Что вообще, как таковое, бог». Как это дело в нас образовалось. Вот эта тяга. Будто где дыра какая не закрытая осталась

—

Такой объект, он есть, ты полагаешь. Внимания и приложенья сил. Такой материал для размышлений. Такой, как говорится, вид работ. Занятий род, забот и треволнений

—

Должна такая где-то быть огромность. Такая необъемность, неуемность. Такая все же сфера и предмет. Какой-то свет в  итоге и ответ

—

Зачем она, огромная надежда. Зачем они тебе, одежды бога. И острие длиною с мирозданье. И капля глубиною в океан

—

Так представляется и громоздится. Таким он, бог, встает и предстает. Такое есть у нас предположенье. Такое вот суждение и  жжение. Такое за живое есть хватанье.  Такое есть от этого бежанье

—

Очертания вечности. Очертания бога. Это всё очертания страха. Не Спасителя, а креста

—

Тебе еще и бога. Какое-то такое. Откуда-то оттуда. Вон энто и вон то. Ты с этим разбирайся. Ты это ковыряй. Ты с ним соразмеряйся. Вперяйся и вверяйся

—

Но кто сказал, что в том стакане море. Но кто сказал, что море это только такая же вода, что и в стакане. Что бог вот это именно и только. А не какое-то еще и то

—

Никто иметь не хочет дел с песчинкой. Всем надобен песок. Все смотрят в даль, все смотрят в ширь и вверх. Все смотрят вбок. Кому он нужен, неподвижный бог

—

Бог  –  которое вот это. Непонятный, неподвижный. И чего с ним делать, в общем, и не знает тут никто

—

Не нравится нам это учрежденье. Не нравится нам этот неподвижный пейзаж  однообразный и сюжет. Все половицы мы пересчитали. Всё выспросили, обо всем узнали. А больше ничего у бога нет

—

Мы произносим бог, как говорят «туда», чтоб что-то говорить, а не молчать безумно

—

Почти физиологическая привычка иметь перед глазами что-то.  Быть чем-то.

Быть в чем-то. Быть.  Глядеть на море как на кучу волн. На мир как на скопление вещей. На бога как на часть холста,  пока что остающуюся чистой

—

Думаешь, такое место незаполненное бог. Недописанная строчка. Заморочка и отсрочка. Не поставленная точка

—

Называй всё это богом, всё равно ведь ты не знаешь ни сюжета, ни предмета, ни чего-то вообще

—

Он будет нас когда-то собирать? Разбросанное в вечности и бездне

—

Он, думается нам, придет и сразу всё вокруг осветит, где мы со свернутыми шеями дрожащие лежим. Он распрямит и всё расправит, и мы узнаем, наконец-то, чего и как,  куда, откуда, почем, зачем и почему

—

Не морочь себя каким-то богом. Господа каким-то там собой

—

Ты хочешь бога разгадать. Не разгадав себя. Ты хочешь разгадать себя. Не разгадавши бога

—

Хотел бы по себе дойти до бога. Как за песчинку вытянуть песок

—

Старайся обходиться без себя. Без этих штук придуманных. Без бога. Которое же есть, оно само, как говорится, явит и объявит. Само, что называется, управит. Как говорится, по местам расставит

—

Такие две, ты полагаешь, штуки. Какие-то две точки, ты и бог. Но только есть одна вот эта точка. Нет в целом мире никакой другой. Уж как-нибудь вы там располагайтесь. Уж как-то разбирайтесь, различайтесь. Друг с другом, так сказать, и меж собой

—

И почему различны столь они, вот эти вещи. Огонь и щепка, шея и топор. Вот этот бог,  вот  этот, скажем, я. Нет промежуточных,  допустим, звеньев. Нет стадий переходных никаких. Хотя бы ступеней и ограждений. Меж этой частью, предположим, суток и этой вечностью как таковой

—

Должны быть поручни. Ступень и  твердь. Какой-то мир. Какой-то свет и выход. Какой-то я. Какой-то бог хотя бы. На крайний случай, на худой конец

—

Один  –  когда ты перед богом. А нет его  –  и от чего тогда себя ты отсчитаешь, отколупнешь и отлистаешь

—

Где быть тебе помимо, как не в боге. Где богу кроме быть, как не в тебе

—

Но зачем такая уймища. И прорвища и тьмища. Эта пуща и дырища. Но зачем такое бог

—

Или места так уж мало стало в мире, что все время натыкаешься на бога, на нарыв вот этот и обрыв

—

Тут пырханьем ума не обойтись. Нельзя прикрыть дыру размером с бога

—

Всё ищете, куда поставить бога. Поскольку это надо же поставить. Нельзя держать в руках его всё время. Вонзенный яд и выпитый огонь

—

О боге размышлять. Есть начинать с добавки и приправы

—

Невозможно же без бога. Без чего-нибудь такого. Как слепому без свечи

—

А чего оно зияет. А чего оно сквозит. Пусть чего-нибудь такое там по крайности стоит. Придает какой-то все же смысл по крайности и вид

—

Бог все-таки, ты полагаешь, усилие. Усилие открыть глаза и слух. Усилие лететь в тартарары. Усилие кричать и извиваться

—

Дошкрябано до донца. До крайних самых крох. Тряси, тряси подольше. Должон, должон быть бог

—

Ты ищешь бога одаль и по-над. Ты ложкою скребешь вокруг тарелки

—

Да там, чего там только нет, в хитросплетениях и многострочьи. Ты в простоте, ты

в скудости ищи. Ты в этой пустоте его свищи. Отдельно взятой тле и этой точке

—

Но должно же быть для ровного, как говорится счета и еще такое что-то. Потому что час неровен и дырява полнота. Будто нету в ней чего-то. Вроде ямы, той, где так и всё не найдено Христа

—

Пришествие? Нам хочется узнать, как выглядит Господь среди вот этих клеток, среди вот этих пешек, правил, цифр. Как море выглядит внутри байдарки

—

Пешка ищет Господа вот на этих клетках. В деревяшке голой мертвой и слепой. Ничего поскольку больше нет другого. Значит, что-то это. Значит, где-то, здесь

—

Им кажется, фигурам на доске, что это всё уходит в бесконечность. Что та же там расчерченная твердь. А что они еще представить могут. Как бога нам еще вообразить

—

Бог, он тоже должен где-то вот на этих самых клетках нарисованных стоять. Так как если не на этих, то значенья не имеет, есть ли он, как таковое, или нет его нигде

—

Может быть, и бог приснится. Если долго, долго спать. Если долго, долго пальцем это самое копать. Если долго плащаницу эту дергать и трепать

—

Вот так же именно, как нас  не будет, он именно ужасно так и есть

—

Можешь просто рожи строить. Или там чесать чего-то. Или упражненья делать. Стоя в очереди к богу

—

Нарисуем, будет бог

—

Как в логово какое-то идем вот в это богово

—

Бога целого держать, чтобы нас, гомно, пужать

—

На сволочь и мошку пошло ровно столько же бога

—

Господь великоват. Но он же не ботинок

—

Вари, вари его, топор. Поскольку, сволочь,  несъедобный. Неведомый и неудобный

Но ничего другого нет

—

Так веди же, говорим мы, нас куда-нибудь вперед. Только что-то никаких он нам ответов не дает. Никуда он не ведет. Никуда он не идет

—

Какой  он к богу капитан.  И не видать его на месте. И никуда мы не плывем. И никуда мы не живем

—

На что нам бог. На что селедке воздух

—

В нас каждый атом мертв. А мы живем. Мы говорим, куда-то глядя, бог. Хоть всё не бог, чего ни называем

—

Отдельная от нас душа. От мрамора отдельно Афродита. От солнца луч и пламя от свечи. Дыра от сита

—

Душа, ты полагаешь, часть тебя. Пеньку считаешь продолженьем шеи

—

Всё это плавно в бога переходит? Поленья в пламя переходят плавно. И в небо плавно переходит твердь

—

Она всерьез считает, хворостина, что это пламя всё еще она. Что всё еще она вот этот пепел. И вечность эта и вот этот бог

—

Петля не обрамление. И пламя не контекст. И бог не часть обширной панорамы

—

Найти такую все-таки шкалу. Чтобы на ней всё это уместилось. Вот этот бог и эта ерунда. Согласовалось и соединилось

—

Но бог, он на другом конце весов. Вот в чем проблема. Оно на противоположном крае. Вот это всё. А здесь  – тут только ты

—

Должно же быть светило. Поскольку вот он, свет

—

На что слепому знать, какой он, свет. Ну, есть он, свет. Ну, ладно, есть он бог. Ну, нет его. Ну, есть, ну, есть он, ладно

—

А бог, он не преминет, говорите. Раз всё расставлено и определено. И вплоть по всей длине подведено

—

Ну, вот он, бог. Но это же не значит бежать куда-то сразу и вставать. И дальше можно просто так   лежать. И ничего не делать просто даже

—

Ну, и нет его, положим, бога, или там чего-то. Просто так себе лежи. Просто так себе дрожи

—-

Бога нет, вы говорите. Ты уж очень будто есть

—

Бог именно и только эгоизм. Сустав, что выпирает из состава. Поскольку всё едино и мгновенно. И никаких градаций в веществе и в существе, как таковом, вопроса

—

Поскольку есть сустав. То есть ему и место. То есть и цепь. Поскольку  ты звено. То, значит,  есть и бог. Как противоположный бок. Как полагающееся по смете

—

Думаешь, длиннее станет всё вот это, интересней. Ежели еще и бога в этот перечень включить

—

С чего ты это взял, что бога много. С чего ты взял, что много единицы

—

Ну, на этой-то картине ему точно места нет. Тут всё тикает само и само себя содержит. Но на что ему и место, в самом деле, чтобы быть. И на что ему и быть. Кому паспорт предъявить

—

Конечно, бога нет. Но сделаны-то мы по форме бога. Как чаша в соответствии с водой.

Простерты в даль и вытянуты вдоль. В согласии с текстурой и фактурой, идеей и природою креста

—

Представить Господа?  Вообрази невероятное такое что-то. Представь, к примеру, предположим, что, как будто, скажем,  ты,  допустим, дышишь

—

На что нам что-то без имени, без рода и числа. Не разлинованная бесконечность.  Недоказуемый непредставимый  бог

—

Это как разглядывать Ван Гога сбоку и с изнанки. Так мы, собственно, все время и разглядываем бога

—

Допустим, ладно, богом назовем вот эту сторону, как говорится. «Вот эту часть безумия и бездны». Не важно даже, в принципе, чего. То, собственно, куда никто не смотрит. Та даль и высь, что, собственно, никак не может быть отнесена к чему-то. И названа и определена. Обратная у ленты сторона. Невидимая часть луны и суток

—

Считаешь, есть детали у него. У хаоса, безумия. У бога. И можно разобраться понемногу.

С пылинкой этой и песчинкой  – c каждой крупинкой по отдельности его

—

Теснее  к Господу.  Поближе стой. Оно, конечно, неизвестно что. Но не пустое же как будто место

—

Стать ближе к Господу?  Приблизиться еще немного к тротуару, с карниза к низу  совершая путь

—

За бога Господа держись. Как рыба держится за воду. И только потому не тонет. Пусть даже кто ее уронит

—

Не то, чтобы незрим  –  необозрим. Лучи, испепеляющие зренье

—

Неинтересен бог. Нет в нем вот этого. Там только то. Лишь степени различные зиянья.

Ни пятнышка на солнце  – там  – лишь степени различные сиянья

—

Да мы-то побоку. А в основном-то бог. Бог, главным образом. По большей части небо

—

Скорее это мы просветы. А не вот это. А не бог

—

Любое число « в районе нуля». В районе бога

—

Чего тебе всё это мирозданье. Когда тебе до бога только шаг

—

Зачем тебе вот эта вся гора. Весь этот ужас мертвый всевселенский. На острие, на Господа смотри. Его в виду единственно имей. Простой продукт честнейший и чистейший

—

Она бессмысленна, дорога к богу. «Как, собственно, и бог». И бесконечна.

Как, несомненно, в принципе, и бог

—

Бога нет, ну и не надо. И без света можно спать

—

То плоск и скуден глаз глядящий. Не бог, а разум мертвый спящий

—

А ты гляди на что-нибудь большое. На что-то продолжительное. Скажем, на Господа. И вроде бы как будто не так оно уж страшно и смешно

—

Конец плота и есть начало моря. Но как же хочется, чтоб был и бог и не кончался плот одновременно

—

Как же быть не может бога. Если очень, очень, очень, очень хочется чего-то вот такой величины.  Ширины и вышины

—

Поэтому придумано вот это слово бог. Идти куда-то вечно безумно без предела. И вроде бы при деле. К чему-то там приделан. Не просто хрен какой-то, не просто сам собой

—

Хоть бы где какая скрепка. Хоть какая-то зацепка. В наготе вот этой вечной. Хоть бы где какой-то бог

—

О боге размышлять  –  готовиться ко сну с утра пораньше

—

Такое слово бог. Вытягиванье губ. Разглаживанье лба и век приопусканье

—

Говорим про время и пространство. Взоры вдаль куда-то переводим. Прижимаем к шее подбородок. Напрягаем локоть и плечо. Говорим о вечности и небе. Поминаем Господа и душу. Собираем возле глаз морщины. Обнажаем десны и клыки

—

Он должен быть, вы говорите, бог. Но что с того, что должен. Что с того  –  что говорите. Что с того, что бог

—

Ты уж с Господом сначала всё реши и заверши. А уж там паши, что хочешь, или что-нибудь пиши. Или что-нибудь чеши где-нибудь себе в тиши

—

Да бог-то есть. А ты с какого боку? С какого бока жарят карасей?

—

Добавить, говорите, бога. К песчинке гору, к капле море. Вот эту растянуть резинку. Вот эту потянуть волынку

—

Одной ладонью ищешь бога. И заслоняешься другой. Одним собой идешь к нему, другим бежишь, куда подальше

—

Все-таки где-то должна быть какая-то штука. Что-то такое помимо песчинок в песке

—

Хотим лететь осмысленно и строго. Хотим цедить цикуту бесконечно. Со всеми остановками, со всею аппаратурой к богу подходить

—

Но если мы подставили большую бадью под это, это же не значит, что что-нибудь большое несомненно должно там непременно оказаться

—

Что жажда есть  –  не значит, есть вода. Что есть он, бог, не значит это жженье. И туженье и шеи вытяженье

—

Только так  –  так можно понять «это всё». Так  –  будто всё вокруг «из одного вот этого», из смерти и из бога, из одного того же вещества, из пробы самой страшной и высокой

—

Можешь ты на мир глядеть спокойно и на бога. И не прыгать поминутно и не лаять на слона

—

Бог, думаешь, такая комбинация. Из этого, которое в наличии. Из этого, которое особенным каким-то образом, наверно, складывают

—

По кусочкам и клочочкам, по вот этим уголочкам бога будем собирать, ничего другого нету, ничего рукой другого не потрогать, не достать, не успеть, не добежать

—

Ерошим пепел в поисках огня. В поисках себя. В поисках бога

—

«Пусть бога нет». Но ты не стой под этим. Рукою не влезай. А вдруг чего-то есть.

В таком же роде или же похуже. Возьмет и чем-то прямо долбанет

—

Почему туда и лезем. О плохом-то всё мы знаем. То, что бог большой и страшный.

Про хорошее хотим

—

Да нет тут никакого бога. На этом вот клочке убогом. И ничего нигде помимо того же снова же клочка

—

Почему нам предержащий непременно нужен бог. Нас  объемлющий клубок. Просто так не можем длиться по себе мы и стоять. Просто так нигде зиять. Из себя себя ваять

—

Хорошо, когда бы не было ни вечности, ни бога. Никуда не уводила никакая бы дорога. Только это вот одно бы без конца и оставалось. Ниоткуда не бралось бы, никуда бы не девалось

—

Все силимся понять. Чего-то нет ли тут еще какого. Поверх и сквозь. Чего-то не такого. Допустим, бог. Ну, хорошо, не бог

—

Вы говорите, мириады. Вы говорите, бесконечность. Все мириады это цифры. Линейки, строчки и столбцы. А значит, все они мгновенье. Вам что-то нужно посерьезней?  Другое слово подберите. Хотя бы для начала бог

—

Мы называем это дело богом, и делается ясно и легко, не больно и совсем не глубоко

—

Бог солипсизм.  Но он от этого не менее прекрасен

—

Я только говорю, что бог, «он больше». Неимоверней, несоизмеримей. «Чем просто есть». Безумнее, чем нет

—

Бог все же это если приподняться. Произвести такое все же что-то. Собраться все же, как-то,  подобраться. Какую-то проделать часть полета

—

Может, правда, бога нет. Может, нет мороки этой. Необъятного сюжета. Нескончаемого света

—

Когда же не глядеть в ту сторону, то бог не так уж чтобы есть. Не так уж, чтобы очень

—

Нет бога. Нет в наперстке моря

—

Ну, нет его. Ну, и чего. Пустым оставить это место. Вот эту высь и сердцевину.

К обрыву  подведенный смысл

—

Он потому и произносит нет. Летящий заяц не приемлет тигра. Летящий с крыши не приемлет  твердь

—

Только по этому вечному нашему «нет»,  по этому нехотению знать, слышать, «иметь дело»,  «быть как-то вообще причастным богу»  –  можно  «вообще что-то» узнать о нем,  каким-либо хотя бы образом  определиться и соотнестись, уразуметь, «помыслить и узреть»

—

Верить в бога  –  верить ни во что. Или думаешь,  бог это что-то?

—

Ну, есть он, нет. Ну, есть вон та гора. Отвесное, ужасное вот это. Ну, и чего. Ну, и чего с того. Стоит она. Есть многое на свете

—

Может, всё же есть какая тут загадка и загвоздка. Есть такая заковыка. Все же есть какой-то   бог

—

Верим в грядущего бога. В грянувшего не хотим

—

Какой же надо было обладать бессонной  жадностью, бездонным страхом, чтоб выдумался мир. И этот бог. И что еще, подумать даже тошно

—

Бог суета великая, считается.  И множество ужасных  различных и слов и дел и прямо ох. И прочей беготни и хлопотаний. И трепотни и вечных трепетаний. Бог все-таки, считается, не бог

—

Обводим взором Господа. Обводим море островом

—

Зачем тебе огромный бог какой-то. Ты ровно столько выпьешь из цистерны, что и, допустим, из того ведра

—

Нетерпение. Получше пережевывайте бога. Оно опасно, если целиком

—

Ты в эту точку все-таки глядишь. В одну вот эту твердо постоянно. Отсюда он, предполагаешь, выйдет. Начнет движение, предполагаешь. Из той вот в эту точку по прямой. Ему, наверно, делать больше неча

—

Путь к богу бесконечен. Поскольку бесконечен страх. Поскольку бесконечен бег на месте

—

Бог бесконечность. Как ты это разглядеть  предполагаешь. Уразуметь и подержать в руке

—

Еще тебе и бога? В каком же это роде. Какого в виде плюса и флюса и горба

—

Бог это как такое что-то еще, еще, еще, еще. Еще, еще немного света. Ступень еще какая где-то. Не кончен путь еще и счет. Не это все-таки, не это, не это все-таки еще

—

И что оно такое, этот  бог, песок, в котором ни одной песчинки

—

И ежели оно не бог, то больше все равно, чем это, нам ничего не подадут. За неимением предмета

—

Простая будто бог по виду вещь. А вот возьми его, как говорится

—

Ну, и чего. Чего он, бог, такое. Стоящее вот это впереди и позади и посреди живущих. Вот это. Непонятно, кто и что. Но что помимо противопоставить. Чем это бесконечное  разбавить.

—

Бог «какое-то хотя бы понимание». Какая-то вообразимость. Какая-то хотя бы ясность касательно вот этого. По части вот этой вечности и пустоты

—

Мир короток без бога. Дырява пустота

—

Как это бога, говорите, нет. Оно же прямо вот, его молчанье. Зияние, оно же прямо вот

—

Как ветер. Его мы видим по делам его

—

И все-таки же бог. И все же, все же. Вослед, из-под. За гранью немоты. Безмерия, неимоверья. За гранью смерти. За пределом сметы. Помимо, сквозь. Поверх  и вопреки

СУДОРОГА  РАССВЕТА

 

—

Как выглядит оно, земное, в свете того едва начавшегося дня, огромного поднявшегося неба на выходе из Иерусалима

—

И все-таки. Покой сюда с собой принес он или бурю. И вечный бой. И все-таки. Дорогу собой явил он или прямо край. Отсюда вот, сказал, и начинай, где кончил я, отсюда продолжай. Сюда вот прямо ставь, не бойся, ногу

—

Одну ему оставили дорогу. Ту,  о которой он и говорил. Ту самую, что сам и проторил

—

Туда и звал он. В эту щель и точку. Других как будто мало ям и дыр. В том решете и свисте бесконечном

—

Пустынствующий разве же Иисус мазок отдельный не напоминает, витающий поодаль от холста

—

Вообразим Христа поодаль от креста. Идущего знакомою дорогой. По улицам пустынным  раскаленным. И говорящего одно и то же одним и тем же людям без конца

—

Представим человека, что вместо реплики к вам на ходу вдруг обращается с большой тирадой. Который предлагает рыбакам всё побросать и подойти поближе  и посвятить оставшуюся жизнь тому, чтобы стоять и молча слушать

—

Куда еще он мог бы деть вот это, свое. Куда помимо и поверх. Вот эта колея, вот эта клетка. Вот этот вечный Иерусалим. Ну, есть еще безумная пустыня. И небо вечное и вечный бог.  Есть многое, по-видимому, где-то, сказал бы нам, наверное, слепой

—

И почему такая спешка. Иисус. Иерусалим. Что разом так под ним разверзлось. Что так сошлось, свелось, изверглось. Что прямо некуда ступить. Вот тут столпиться и скреститься. Вот тут навеки так застыть

—

И что уж было прямо там не так. В той Галилее, Иудее. Не так расставлено стояло. Не так разложено лежало. Не так пахалось и спалось. Плодилось, блеяло, паслось

—

Он души глубоко пробороздил. И строгие в воде следы прорезал

—

Нет истины. Он говорил, Иисус. Есть бог. И значит, даже привставать не надобно. Тянуть куда-то шею. И дергать головой и узы грызть

—

Конечно, интересней, чего вокруг Христа. Чего окрест креста. Чего до этой точки такое и потом. Какие уголочки. Какие заморочки. На что нам этот ужас. И выгиб и залом

—

Стоящие глядели на него примерно, вероятно, как и Гистас. Поскольку каждый на кресте

пред богом прямо и на миг единый не в силах выгибаться перестать

—

Он представлял собою все же что-то,  изображал, знаменовал и значил. А не висел безумно и ужасно, уподобляясь прочим остальным

—

Взяли бы, прислушались к нему. Как велел он, всё бы делать стали. Правильно тесниться

и плодиться. Правильно слоиться и лежать. Образуя и собой являя строгую законченность и гладь

—

Ну, бог. И что с того, как говорится. Переполох и этот заполох. Чего задвигались, замельтешили. Какая срочность вдруг образовалась. Дыра какая. Что оборвалось. Качнулось, сорвалось и понеслось. «И миллиметра места не осталось»

—

Чего им так уж прямо не хватало. И мытарю тому, и рыбарям. Так обожгло, приподняло, швырнуло. Что вихрем прямо ринулись за ним. Не разбирая края и дороги. Не разбираясь, бог там или что

—

Чего такого не видали в боге. Чего сбежались миром всем и так стоим,  не двигаясь, не расступаясь

—

Не построить ничего другого. Из имеющихся элементов. Не выходит никакого бога.  Как ни перекладывай вот это. Из пылинок этих и соринок. Из вот этих пятен на полотнах. Из фигур, стоящих неподвижно возле неподвижного Христа

—

Нет, еще немного надо, говорил он, постоять. Оглядеть ее еще раз, эту соль и голь и гладь. Перед тем, как за плечами эти скроются холмы. Над вот этой ямой прямо, по дороге в мертвый город с неподвижными людьми

—

Чего, действительно, в пустыне делать. Не к богу же, действительно, идти куда-то там.

Обратно снова к людям. Спасать опять же, сеять и пасти. В сюжет вот этот, в череду и лямку. Чего тянуть волынку. Ко кресту. На грань вот эту, кромку и черту. Уже приуготовленную ямку

—

Чего он в этот, говорите, пошел Содом и Иерусалим. Чего летит он, говорите, с крыши куда-то вниз, а не куда-то вбок

—

Будто тут какие рельсы. Будто тут какой уклон. Невозможно прямо будто просто в воздухе стоять. Знал, конечно, что безумие этот Иерусалим. А чего тут не безумие.  А чего же тут не бог

—

Может там еще дорога продолжается куда-то, говорил себе Иисус, и не здесь и не сейчас, не на этом вовсе слове, не на этой ноте вовсе, не на этом месте непонятном обрывается рассказ

—

Так ты и есть, ему сказали, бог. Ну, вот с собой, сказали, разбирайся

—

Вот это и хотели показать распявшие, и убедиться сами, что он бесцелен, пуст и одинок, как всё вот это, мертвыми веками лежащее безумными мазками

—

Им этого-то вот и захотелось. Воочию. На ощупь, на излом. Обыденное как дверной проем. Чтоб осязательно образовался на месте оном свищущий пролом. И контур явственно обрисовался

—

Что помогало все-таки ему в минуты эти, что такое было, на что он мог бы взор перевести, какое знание и пониманье, незримого чего приоткрыванье

—

Нет ничего помимо вещества. Он понимал.  Изогнутого тела. Вот этого помимо истеканья, стиханья этого и иссяканья. Нет ничего. До самого того. До точки. До обрыва, до порога. Помимо этого. Помимо бога

—

До некоторого момента ко всему, что связано с Иисусом и с теми немногими, что это время с ним ходили по дорогам Иудеи, едва ли по-особенному как-то неоднозначно можно отнестись. До некоторого того момента. До непонятного того чего-то. Того, что невозможно совершенно среди делений вечных различить

—

Нет в Евангелии никакой длины и глубины. Нет обратной стороны. Глазу некуда податься, отвернуться от стены

—

Вечность ничего не прибавляет. Евангелие кончается вот здесь. И некуда уже тесней и глубже. И незачем ужасно так спешить

—

Поэтому и свят. Что без конца один. И что ничей не сын. И никому не брат. Но только этот крик. Но только эта боль. Но только этот миг. Но только этот бог

—

Но темная вот эта сторона, она останется, она пребудет. Вот эта немота и слепота. Вот эта, где не найдено Христа, остывшего холста пустая груда

—

Такого не было чего-то в нем? Откуда свет идет еще как будто. Как будто дверь еще открытой держат. И можно встать, пойти и посмотреть

—

Не истиной умы он опалил. А верою. Не мерой, а неимоверьем. Невероятием, что обнимает любое вероятие собой

—

Он все-таки донес вот этот свет. Вот эту высь. Вот эту весть и ветер

ПОДЪЕМ

 

—

Он вечен, этот блик. Поскольку вечен свет. Он вечен, человек.  Поскольку вечен миг

—

Мгновенье истины. Картина в свете искры

—

Картина из одного мазка, куска единственного, ты и эта вечность, дорога из единственного шага, что нами делается без конца

—

Ван Гог, он тоже что-то успевал. Ван Рейн и Людвиг Ван, они старались. Хотя бы на мгновение вот это мгновение суметь остановить

—

Кто скажет, что он, этот миг, такое. Небытия он миг иль бытия

—

Где сходятся небытие и бытие. Точнее, никогда не расходились. Лишь в нашем пляшущем глазу двоились

—

«Есть только миг».  «Каждый раз».  Не успеть никакой жизни. Никакой смерти

—

Умирает не жизнь,  а мгновение,  а оно мертво и без того

—

Поскольку всё, что долее мгновенья  –  уже не истина. Что не внезапно  – уже не бог.

Уже конструкция, уже круженье, виение, юленье и изгаленье

—

Как если бы, допустим, говорить, что точка цель и есть повествованья

—

Думаешь, что в этой точке можно где-то затеряться. Или с чем-то разминуться.

Или сделать что не так

—

Но точки той неразличимой кроме, которая и есть по сути мы, как таковое сущее по сути, нет ничего помимо и поверх. Поскольку то, которое объемлет, оно того же смысла и состава, того же ряда, склада и природы. Того же рода отсвет, что и свет

—

Нет страха, нет и смерти

—

Убей в себе зайца. И где оно, тигр

—

Боишься, говоришь. Дыра боится кренделя лишиться

—

Но сердцевина, всё-таки она пребудет в неизменности нетленно. Пусть даже ежели вокруг нее весь этот бубл объесть дотла и края

—

Кулак исчез, но в принципе, с ладонью так ничего и не произошло

—

Чем дальше и быстрее мы уйдем «от жизни, от себя»,  от этих снов, что душат нас в объятьях, тем станет нам понятнее и смерть, тот сложенный из наших пальцев кукиш

—

Умирают люди. Человек  – кто бы знал, чего оно такое

—

Где те,  которых нет?  Нет в боге никакого где-то.  Нет в боге никакого нет

—

Нет никакого там. Куда мы ни приди. Все это будет здесь. Внутре и посреди

—

А со смертью вместе ростом ты такой же, как и бог

—

Смерти нет, потому что нет придуманной нами жизни. Нет придуманного мира.

Нет придуманного тебя

—

«Жизнь истинная» истинно смиренье.  А смерть  гордыня  навсего всего

—

Умри, и будь, что будет

—

Умирает какая-то ерунда. И живет-то какая-то ахинея

—

Бессмертие. Ксанф, выпей море

—

Там не смерть. Там «такой ты». «Такой бог». Такое это

—

Он, может, мир, и бесконечен. Но весь он крутится вот здесь. И в даль куда-то не уводит. И новых песен не заводит

—

Вечность «уже наступила». Бог «уже бог». Тик уже так

—

Вечность? Размер не имеет значения

—

Бесконечность состоит из бесконечности. Кусочек каждый равен всей длине

—

Нет  «каждый раз» ни вечности, ни бога

—

Невинный ум, он понимает, вечность, бессмертие такая пустота, отдельные градации и грани и гранулы которой мы и есть, стоящие бесперерывно в боге. Естественно, он будет придавать всему физическое измеренье. Поскольку он не придает значенья. И не вдается в божии дела

—

Никак я, говорит, наверно, вечность, объять себя и обозреть не в силах. Внутри себя к чему-нибудь прийти. Какие-то итоги подвести

—

Однофигурный эндшпиль

—

Песок нетленн. Бессмертен пепел

—

Никто не может умереть. Ничто  –  не может умереть

—

«Ты не умрешь».  Ты  вот он.  Тут.  «Которое  умрет»,  всегда и только там.  Уже и присно

искони и вечно

—

Ты жив вот тут. На данный день и час. А там еще ты мертв. Ты мертв еще покуда

—

Уже дано и отнято уже. Не отобрать и не прибавить. Не переставить, не разбавить.

«И только узело тужей»

—

Чего тебе природа прорвы. Природу изучай весла. Мосла и бицепса природу. Вникай в основы ремесла

—

А ужас мироздания и тьма времен бездонных, это лишь детали. Отдельные отрезки и мазки.  Нарезанные наскоро куски

—

Много всякого такого к нам пристало по дороге? Хоть какая вещь и вошь, цифра хоть одна в итоге

—

Не прирастать людьми. Не обрастать вещами. Не обниматься с Титаником

—

Может быть, такой и только тот единственный сюжет. Потому что нет другого. Потому что никакого вообще сюжета нет

—

Хоть какая-то определенность. Хоть какая-то осведомленность. Неуклонность и беспрекословность. Это «нет». Хотя бы это есть

—

Положим, есть оно. Положим, нет. Не важно, что ты там  куда положишь. Как ты в себе вот это расположишь.

—

Стоит Ван Гог, не знает, куда пристроить этот, а может быть, какой-то еще один мазок. Поскольку все готово задолго и навеки и нет, пожалуй, смысла чего-то начинать

—

Нет никаких особенных нигде таких каких-то штук, каких-то изворотов и вывертов и прочих наворотов. Нет вообще, наверно, ничего. Нет ничего, за что рукою взяться. И взяться делать что-нибудь самим. Где плоскость утолщается хотя бы. Где гладь приподнимается на миг

—

Каких еще надо свершений. Чего там Господь не доделал. Он все произвел досконально.

До самого края довел

—

Тут что-то нужно поистине огромное. И вера, и зрение. Такое, что больше нас самих. Чтобы увидеть дно бесконечности и бездны оконечность

—

Гордыня «есть». Гордыня «есмь». Гордыня зрения. Гордыня слова. Гордыня страха

и гордыня жизни. Гордыня смерти и  гордыня бога. Оставь надёгу. Веру и любовь. Безбожествуй в себе. Туды приидет

—

Ты там ищи, где невозможней. Где непреложней, неотложней. Где самое всего сгущенье.  Схлещенье и перекрещенье

—

Смешались в кучу боги, люди

—

Не считай это ни жизнью,  ни смертью  –  единственно и просто  «тем, что есть»

—

Ни конца, ни начала. Ни следствия, ни продолжения. Никогда и ничто никуда ниоткуда не длится. «Просто есть»

—

Ты сам свое ничто. Зачем бессмертие нулю

—

Разбавленная океаном капля.  Разбавленная вечностью и богом.

—

Никакого времени.  Нет конструкции, нет и протяжения

—

Разрушь пустыню. Воздух опрокинь

—

Бессмертно только то,  что есть. Что не рождается и не рожает. Как кто его во что ни обряжает

—

Никто и не уходит. Никто не приходил

—

Нет никакого там: нет никакого здесь

—

Нет разгадки  – нет загадки

—

Ни одна минута   не является последней.  В бездне ни единая  дыра

—

«Нет» это все-таки слово,  это все-таки что-то,  это все-таки есть

—

Как будущего нет, так нет и бога. Нет ничего.  Не успевает быть

—

По этой вмятине, обрыву, по ужасу и этой дрожи вполне составить можно все же, как говорится, представленье. В какой-нибудь хотя бы мере. По трепетанью, лопотанью. По невозможности сужденья

—

Бог  –  слишком много ступеней, «чтоб  проследить логически». До черта много. Прямо смерть и жуть

—

Ван Гог  –  и он не мог остановиться. Он видел, что не то. И снова начинал

—

Всё каким-то быть охота. Ну а бог, он никакой. Он пустой, и ты пустуй. Он стоит, и ты постой

—

Ужми  себя, уйми и умали. Оно тогда и богу будет  место

—

Нет бога  –  наслаждайся пустотой

—

Конечно, он стоит везде. Но мы давно уже умеем ходить и даже не касаться. И не разжевывая есть

—

Ничего не происходит? Когда происходит бог, ничего не происходит. Никакого дьявола

—

Тут твоего один всего-то бог. Его не видно?  Вот его и столько

—

Сказать «есть бог»  –  сказать «есть есть»

—

Живи будто нет никакого тебя. Никакой жизни. Никакого есть. Никакого нет

—

А остальное в нас молчит. И никогда не говорило. Не значилось, не состояло. Не зналось и не означало. Так просто где-то и стояло. Так где-то вечность и стоит

—

Угаснуть страшно? Так не зажигай. Мир короток и всё не глядя видно

—

Мы живы и  мертвы  «единоместно». Как бездну растянуть и точку сжать

—

Говорим о жизни, говорим о смерти. Задаем параметры Господу

—

Ты что же думаешь, Господь, он сотворил ужасную такую бездну. И наши все надежды и мечты  насчет бессмертия вполне осуществимы. Едва ли, братья. Если что и есть,  то всем оно давно уже известно. Оно вот это, то, на что глядим. То пресное, что искони едим

—

Никакое целое  не потерпит в себе никакой части. Разъятое на части  –  смерть.  «Вечное есть»  и есть природа и текстура вечного «нет»

—

Оставь надежды, тут и так тепло

—

Надежда  –  жадность. Тень и отрасль страха. Неверия. Незнанья. Нелюбви

—

Если не хвататься ни за что. Ни за воздух этот, ни за бога. Если просто взять и так стоять. Не мешать ни с чем, не разбавлять

—

Не буду никуда спешить, себе шагнувший в пропасть скажет, не буду я ничем махать, спокойно буду лучше ждать, чем кончится она, дорога, к какому подведет итогу, чего в виду имеет бог

—

Так вот, и не смотрите никуда. И ничего не ждите никогда. Ответа никакого и привета.

Стоящему не требуется света. Поскольку не от этого светло

—

Ну, повисишь ты в воздухе еще. Ну, и чего. Еще один кусок, он говорил, Ван Гог, возьму раскрашу. Еще крупинку брошу в эту кашу.  А может, ничего не буду делать. А просто так возьму и постою. Как говорится, прямо на краю

—

Не потому он, собственно, лежит, что хочет долежаться до чего-то. Вот этот камень. Свет не потому, чтоб видно было, что и почему. Не потому он, бог. И бесконечность. Чтоб алчущую утолить конечность

—

Не напрягается же он, безрукий. Не делает усилия обнять. И кто слепого, скажем, призовет к ответственности, если он не встал при появлении, допустим, бога. Глухонемого, что не славословит. И кто сказал, что ты, допустим, зряч. Слепцы, наверно, те же и безумцы.

—

Не бойся не видеть, не бойся не быть, не длиться, не виться, не знать и не значить

—

Глядящий на тигра не видит гиен

—

Слепой глаза закроет. И будто не слепой. И будто нет предмета. И будто нет сюжета. И будто нет вопроса. И будто нет ответа

—

Всё видит он до крайности, слепой. Зачем ему ингредиенты суммы

—

Сотри случайные черты.  И не понадобится  зренье

—

И головы не поднимай. И будто нет на свете бога. Не понимай ни слога. Не внимай ни слову, ни молчанью. И лишь на веру, лишь на веру, на веру только принимай

—

Нет никакого протяжения. Говорить об этом  –  говорить о скорости, с которой ты стоишь

—

И касательно бога. И прочего многого. И какой-то куда-то отсюда дороги. И глядения  этого жадного ввысь. Говорю я, отринь, отряси и смирись

—

Невинному не видно. Какой и где он, бог. Каким она там боком вода перед тобой

—

Зачем он, бог, невинному. Зачем стакан ему размером с океан

—

Если это огромно, ты всё равно никогда не увидишь и не познаешь «его в истине его». Если же обыкновенно – стоит ли перловка отчаянных настолько устремлений

—

Мы именно от полноты бежим. От вечной полноты себя и бога. Просвета ищем. Выдохнуть  хотим. Небесный вес ослабить ненамного

—

Поменьше нет у Господа чего-то. Поменьше бездны и поменьше выси. И этой бесконечности. И смысла, не столь огромного. Не столь неимоверного даянья.

Вглядеться не дающего сиянья

—

И камень, вероятно, тоже ответ какой-то все же ищет, и вопрошающе на бога он вечность целую глядит

—

Ты говоришь:  и здесь бывают боги,  я говорю:  и более нигде

—

Валун, он думает, что бог, он где-нибудь лежит, конечно,  рядом

—

Они, наверное,  деревья и вода, его тут вечность ждут. А ты всего минуту

—

Что ты этот ужас вечный всё мусолишь бесконечно. Есть же бог и всё такое. Есть нормальная еда

—

Всего-то  –  боже  –  бог.  Ты прямо алчешь праздника какого

—

Родившись, «не перестаем быть Господом»:  волна водой

—

Отдельно ты и бог? Свеча и свет? Песчинки и песок, вода и капля

—

Одного мы, несомненно, существа и естества, хоть и разные суставы

и составы вещества

—

Трудно быть богом? «Вообще невозможно».  Либо быть, либо богом

—

Ты делай более пологим край. Равняй его, свое вот это, с бездной. И с вечностью.

И, предположим, с богом. Ты все-таки вот эту грань стирай. И все-таки смиряйся, примиряйся. И на себя вот это примеряй

—

Ты богом, богом это дело мерь. Оно вернее смысла, слов и чисел. Ты океаном каплю поверяй. Вот этой далью и вот  этой высью

—

Бог, не бог оно  –  не значит. Все равно оно оно

—

Пускай оно безумно, но ничего другого и лучше, вероятно, он выдумать не мог

—

Все равно оно есть.  Даже ежели нет.  Все равно его нет. Даже ежели есть

—

Это божие нет, оно так же немыслимо, невероятно, как и божие есть

—

Нет бога,  но ведь дело-то за малым. Идет же дело. Движется к тому

—

Конечно, бога нет. Но все-таки ты в этом направлении гляди, иди, надейся, будь и жди

—

И все-таки. Не в том ли высший смысл. Что нет ни бытия, как такового, ни небытия. Ни смерти, ни бессмертия, ни бога. А только высь. А только высь и высь. Одна дорога только и дорога

—

Чем менее любви и света  – чем меньше веры, тем он дальше, бог. Тем хуже видно, если отвернешься

—

Я дам, он говорил, надежду, дам любовь и высь и свет и смысл и веру, а там уж сами c этим управляйтесь, примеривайтесь и определяйтесь

—

Сначала радость все-таки. Причина, она потом. Сначала все же бог

—

Ничего на место оно и не надо вовсе ставить. Как живое вечно лоно пусть стоит себе оно. Обещает, предвещает как пустое полотно

—

Мы называем этим словом  –  нет  – непостижимое. Вот это. Неосвещенное. За слепотою,  говорит слепой, по-видимому, все-таки, наверно, такое что-то, думается, есть. Такое все же чувствуется что-то

—

А что Ван Гог. Так и слепой бы мог. Изобразить в подробностях ужасных, в подробностях прекрасных слепоту, стоящую перед глазами вечно

—

Мы смутно чувствуем, нет расстояний, нет времен. «Есть это». Нет имен, концов, начал. Нет в книге этой ни страниц, ни строчек. «Оно одно и то же и всегда». В любой из точек

—

Ты не мгновенье Господа. Не часть. Нет ни минуты в боге, ни песчинки. Ты всё оно. Ты вся его длина. Вся ослепительная крутизна

—

Песчинка  в сущности  и есть вершина.  Смерть, в сущности,  бессмертие и есть

—

Уже ты на вершине. Куда ты выю тянешь. Там только небо дальше. Там бог один, и больше там не на что глядеть

—

Держись за себя. За свет и за слово. За страх и за совесть. За ветер и свист

—

Всё уже в тебе проснулось. Ничего другого больше не привстанет, не настанет, не займется, не взойдет

—

Ты не видишь никакого продолженья? Это значит, ты дошел до бога

—

Держись вот этого. Оно бессмертно. Чего, глядишь, нибудь перепадет

—

Зачем же делать вид, как будто  есть он, бог? А для чего нам  делать вид, что нет его, как будто,  бога?

—

Я вот он, вот он, вот он,  говорит. Я верю, верю, верю, отвечаю

—

Собственным глазам не верим просто. Собственному  ужасу и выси. Господа коснувшийся апостол, собственным не верящий рукам

—

Не в силах, собственно, глядеть на это. Вот, собственно, что значит слепота

—

Ищи в непостижимом. В невероятном, невообразимом, в немыслимом, невыносимом  – там  –  где невозможно ничего увидеть

—

Как для неслышащего тишина. Как в точности и для незрячих миры вот эти, эти времена, вот этот бог, всё это только грани, градации, оттенки слепоты. Незримого прекрасные черты

—

И в черной бесконечности своей  –  слепой  –  он все же ищет, где светлее. Он в этом направлении глядит. Он видит, как  незримо это зреет. Он понимает, что в виду имеет Иисус Назарей

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

С.- ПЕРЕРБУРГ

2011 – 2012